Текст книги "Танец мельника (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Глава четвертая
I
Росс и Демельза ужинали с Энисами.
– Да, я знаю, – сказал Росс, – что заслужил осуждения за столь долгое отсутствие, но выхода не было. Вы не представляете. Меня задержали не только красивые глаза Каннинга...
– Осуждение – лишь твоя фантазия, – ответила Кэролайн, – просто нам больше нравится, когда ты здесь.
– Ох уж эти политические маневры... Всё это довольно сложно, но мне кажется, положение могло бы выправиться само по себе – имей мы сильную центральную власть в лице регента. Но принц погряз в переговорах и находится в ужасном состоянии: дурной от вина или лауданума, он может разразиться слезами, когда от него ждут серьезного решения, а получая некоторые письма, буквально бьется в конвульсиях от страха.
– Письма от кого?
– Анонимные. Или подписанные «Vox Populi» [8]8
Глас народа (лат.)
[Закрыть] или «Враг проклятой королевской семьи». Угрожающие ему участью Спенсера Персиваля в случае смерти Беллингема [9]9
Джон Беллингем 11 мая 1812 года застрелил премьер министра Спенсера Персиваля.
[Закрыть]. С угрозой отомстить, если того казнят. По правде сказать, на севере Англии можно увидеть много плакатов, сулящих сто гиней за голову регента. Даже на юге они встречаются. Речь идет не просто о душевном спокойствии, многие боятся, что принц следует по пути своего отца. – Росс взглянул на Дуайта. – Мы уже однажды обсуждали эту вероятность, помнишь? На приеме у герцогини Гордон.
– Я помню, – ответил Дуайт, – когда страна в руках двух безумных монархов, варианты развития событий очень болезненны.
– Принцесса Шарлотта, – сказала Кэролайн, – несовершеннолетняя, с дядюшкой Уильямом в качестве второго регента. Или он будет третьим?
– Что слышно о выборах? – спросил Дуайт.
– В конце месяца парламент будет распущен.
– И ты твердо решил не переизбираться?
– Я твердо решил не высовывать носа дальше этого округа, пока Демельза в положении, – сказал Росс.
Губы Демельзы дрогнули в улыбке.
– Видите. Он в нерешительности.
Росс улыбнулся в ответ:
– Она знает, насколько трудно порой выбирать.
– Не трудись объяснять нам, – сказала Кэролайн.
– Это будет излишне утомительным. Пришлось бы повторять уже известное.
– Если нам станет совсем невыносимо, мы сразу тебе сообщим.
Повисла тишина. Демельза ощутила, как шевелится ребенок.
– Здравый смысл подсказывает, что я уже слишком долго был членом парламента, – прервал молчание Росс. – Я не активный член Палаты. Иногда я был нужен за кулисами, а изредка в комитете. Но в основном я выполнял поручения за границей. Считал, что они имеют важное значение. Но теперь активной работы не будет. И виной тому моя возрастающая хромота; во всяком случае, я выполнил всё от меня зависящее и дал обещание себе и Демельзе, что покончу с этим. Решение окончательное, и у меня нет желания его менять.
Кэролайн передала Демельзе конфеты.
Демельза сунула в рот леденец и стала задумчиво его посасывать, а в темных глазах отражался слабый вечерний свет из окна.
– Я сказал Фалмуту в прошлом году, – продолжил Росс, – что не буду снова выдвигаться в его округе. Таков мой выбор, и он не изменится. Что касается последней моей поездки в Вестминстер – то я мучился угрызениями совести из-за незавершенных дел.
– Следовательно?..
– После смерти сэра Персиваля я вдруг понял, насколько малоубедительно наше стремление продолжать войну. Не стоит полагаться на принца: его больше беспокоят долги и любовницы, чем борьба с Наполеоном... Когда принц стал регентом, был точно такой же кризис. Он никуда не исчез. Я так понимаю, в июле он фактически пригласил Грея и Гренвиля сформировать правительство, но их условия относительно придворных оказались слишком несоразмерными, так что это ни к чему не привело. А между тем, опасность никуда не делась.
– Так ты думаешь, что можешь выдвинуться еще на один срок? – спросила Кэролайн.
– Нет. Хотя предпочел бы сложить полномочия в более подходящее время.
– Что ж, ты всегда можешь передумать и остаться.
Из коридора послышались топот и крики девочек. Кэролайн нахмурилась, но без особого гнева.
– Тебе когда-нибудь хотелось, – вдруг спросила Кэролайн, – надеть на своих детей конный ворот или еще какой-нибудь полезный механизм, лишь бы с пользой потратить их необузданную энергию?
– Частенько, – ответила Демельза.
– Если выступать не за Боскауэна, – заговорил Дуайт, – то можно за Бассета. Данстанвилль найдет тебе местечко.
Росс отпил глоток только что поданного чая.
– К сожалению, наши с Фрэнсисом взгляды относительно продажных округов расходятся, и вряд ли я приму его покровительство, чтобы потом выступить за упразднение тех мест в парламенте, которые он контролирует.
– Именно этим ты и занимаешься, выдвигаясь с поддержкой лорда Фалмута.
– Да. Но прежде всего я отстаивал его интересы в достижении цели – или цели его отца – отделаться от Джорджа Уорлеггана. Дважды я подавал в отставку и дважды мне отказывали; полагаю, из этого можно сделать вывод, что он с некоторой выгодой для себя воспользовался создавшимся положением, хотя выгода явно несущественна. И по этой причине я никогда не молчал и не сдерживался в словах и поступках. Если я выдвинусь от Бассета, то буду связан обязательствами. В самом деле, Данстанвилль куда решительней выступает против проведения реформ, чем Боскауэн. Наша дружба омрачилась три года назад, когда по стране прокатились волнения, а я поддержал Колмана Рашли и остальных.
– Я помню, – согласилась Кэролайн, – Дуайт горячо тебя поддерживал.
– Как и сейчас, – добавил Дуайт, – хотя к концу войны грядут большие перемены, в особенности это касается положения на севере Англии.
– Не только на севере, – возразил Росс. – Когда от каждого из четырех корнуольских округов, к примеру, самых мелких – Восточного Лоо, Сент-Майкла, Боссини и Сент-Моуса – избирается столько же членов парламента, сколько от Лондона и Вестминстера вместе взятых и графства Мидлсекс, в которых живет около миллиона человек, а их взносы в казну государства составляют шестую часть... Что ж, такое представительство – просто жалкая комедия.
– Фрэнсис Данстанвилль, благослови Боже его сердечко, – заговорила Кэролайн, – стал бы доказывать, что представительство наилучшим образом осуществится теми, кто подготовлен к этой роли, что правление толпы в конечном итоге приведет к еще большей утрате гражданских и религиозных свобод по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, и эта откровенная наглость вкупе с невежеством всегда перевешивают и одерживают верх над обычной скромной истиной. – Тут она повернулась к Демельзе. – Спаси меня. Убереги от нападок моего мужа и лучшего друга. Ты ведь знаешь, что я не переношу суровости, я такая нежная и ранимая. Молю, быстро придумай какую-нибудь другую тему для разговора, пока они и вздохнуть не успели.
– Какая интересная тема, – ответила Демельза, – послушаю, что скажет на это Росс!
– Мой разум и желания больше друг другу не противятся, – наконец произнес Росс, – так будет и впредь. Только в беседах с друзьями я могу оглянуться назад.
– Когда у Клоуэнс свадьба? – спросила Кэролайн.
– О... – Демельза с Россом переглянулись. – Где-то в октябре. Мы пока не назначили дату, вернее, они пока не решили. Но думаю, в субботу, двадцать четвертого октября.
– А ты как? Ты ведь будешь уже на восьмом месяце к тому времени?
– Немного меньше, как полагает твой муж.
– Значит, это будет рождественский подарок!
– Украшу все омелой, – пошутил Росс.
– Старушка Мегги Доус всегда настаивала на рябине, – сказала Демельза. – Вообще-то будет жутко неловко, если на свадьбе Клоуэнс меня спутают с невестой.
Все расхохотались.
– Это укоренившийся обычай в Корнуолле, – сказал Дуайт.
– Нет серьезно, – посетовала Демельза, – мне бы хотелось находиться подальше от детей, от моих взрослых детей, когда всё случится. Они оба так хорошо к этому относятся, но лучше бы им временно уехать из дома, пока всё не закончится. Я не вынесу, если кто-то из них будет неподалеку от дома, пока я рожаю.
– Что ж, хотя бы Клоуэнс к тому времени будет жить в собственном доме. А Джереми, уверена, тоже поймет намек. И я тоже вполне серьезно хочу спросить, – добавила Кэролайн, – между Клоуэнс и Стивеном всё хорошо?
Настал черед делиться секретами.
– Он много трудится, – ответил Росс, – на мельнице и в доме. Но признаюсь, я буду рад, если у него пропадет желание становиться моим зятем.
– В их отношениях пропала какая-то непринужденность, – сказала Демельза, – по крайней мере, так кажется при посторонних. Нет чувства товарищества. Они сильно влюблены друг в друга, но чувство их какое-то колючее. Разумеется, такое бывает сплошь и рядом, я видела это в основном у женатых пар. Постоянная напряженность. Никогда этого не понимала. Но до женитьбы такое редко встречается. Я задаюсь вопросом, поможет ли брак Стивену и Клоуэнс, либо со временем, когда страсть потускнеет, они поймут, что не выносят друг друга. Часто я просыпаюсь посреди ночи и раздумываю над этим.
– Моя дорогая, – возразила Кэролайн, – но ведь у тебя есть и собственная жизнь. Оставь их, пусть живут, как знают.
– Именно это я и говорю ей, – согласился Росс. – Хотя испытываю похожие чувства.
– Представляю, как ты, наверное, осуждаешь нас по поводу Эдварда Петти-Фитцмориса... – стала оправдываться Демельза.
– Ничего подобного. Забудь мои недовольные высказывания. Они мало что значат... Чем старше я становлюсь, тем больше думаю, что нам следует научиться принимать судьбу собственных детей. Ошибочные упущения всегда проще себе простить, чем ошибки как таковые. Ты не мешала жизненному выбору собственных детей. Значит, ответственности и вины за неверный шаг на тебе меньше... Разве спартанцы не отказывались брать ответственность за своих детей с самого их малолетства? Может быть, это наилучшее решение.
Гасли последние отблески вечера.
– Вы поедете на скачки на следующей неделе? – спросила Кэролайн.
– Куда, в Труро? Не думаю.
– А я бы съездила. Если получится убедить Дуайта взять меня с собой. Будет интересно узнать, как они справятся.
– Джереми собирается пойти, – сказала Демельза. – Молодой Боскауэн устраивает прием.
– Да? Не знал, – удивился Росс. – Где это они познакомились?
– По-моему, в Каэрхейсе.
Вошел Майнерс.
– Доктор Энис, сэр. Прибыл посыльный из Плейс-хауса. Мистер Поуп снова заболел, и его жена послала за вами. Вы поедете, сэр? Оседлать вашу лошадь?
Дуайт поднялся. С годами худоба молодого милого доктора, каким помнила его Демельза, стала особенно заметной, даже какой-то аскетичной. Время, проведенное во французском лагере военнопленных, оставило неизгладимый след.
– Похоже, когда мы вместе трапезничаем, меня всегда вызывают. Поверьте, нас с Кэролайн не беспокоили много чудесных вечеров.
– Выпей бренди, пока не ушел, – посоветовала Кэролайн, – он придаст больше сил, нежели чай; и, учитывая гостеприимство Поупов, вряд ли тебе там предложат что-нибудь укрепляющее.
Теперь за столом остались трое. Копыта лошади Дуайта уже хрустели по гальке дорожки, а вскоре всадник скрылся в сумраке.
II
Скачки в Труро в последний вторник сентября устраивали впервые. Аналогичное осеннее мероприятие в Бодмине, обычно проходившее в первую неделю месяца, перенесли из-за судебной тяжбы за землю, на которой проводились скачки, так что некоторые достойные граждане Труро, не желая лишать себя этого развлечения, решили провести их на три недели позже. Они арендовали кусок земли у фермера под Пенэйром, поставили временные ограждения и очертили скаковой круг. Большинство участников из Бодмина согласились приехать в Труро.
Проливной дождь, не прекращавшийся всю прошлую неделю, мог бы охладить любой пыл, а постоянные приготовления превратили дорожки в жидкую грязь, но в назначенный день множество самых разных экипажей и телег с трудом взбирались по холмам к площадке.
Погода с утра грозила превратить день в катастрофу. Завеса туч угольно-сернистого цвета, висящих над окрестностями, предвещала проливной дождь, если не грозу. И хотя дул небольшой ветер, тучи продолжали бродить по небу, словно корабли, лавирующие в бухте, чтобы получше причалить. Время от времени падала капля размером в шесть шиллингов и постепенно высыхала.
Но затем, около одиннадцати, луч солнца пронзил тучу, как будто слова благословения из бывшей церкви Оззи Уитворта чудесным образом пробили себе путь, из этого просвета показался кусочек лазурного неба, и мрак рассеялся. К полудню, когда начался первый заезд, толпа грелась на солнышке, как в разгар лета.
В конце концов почти все Полдарки поехали. Джереми присоединился к компании Джона-Ивлина Боскауэна. По этому случаю Боскауэн нанял экипаж. Все девять его гостей были молоды.
Росс тоже решил поехать, но ничто не смогло убедить Демельзу составить ему компанию.
– Ты знаешь, как я противна себе, когда выгляжу, как сэр Джон Тревонанс. Это единственное, что я ненавижу в материнстве. Скоро всё закончится. Потерпи.
– Я вполне могу дать обет воздержания, как только подумаю, сколько хлопот и затруднений тебе доставляет удовлетворение моих потребностей.
– Не давай клятву, которую я уговорю тебя нарушить. Воздержание пока не по мне.
– Отличное имя, правда? – ответил Росс. – Воздержание. Воздержание Полдарк. Это мальчик или девочка?
– Не думаешь, что Индульгенция подойдет больше?
– Или Несдержанность, – откликнулся Росс.
– А это уже слишком похоже на правду! – Демельза накрыла рукой его ладонь. – Правда, Росс, почему бы тебе не взять Изабеллу-Роуз?
– Беллу? Думаешь, ей понравится?
– Она с ума сойдет от восторга. Еще можешь взять миссис Кемп. Кажется, там будут продавать пони, а мы обещали его Белле на день рождения.
Росс подумал, что раз уж так сложилось, он мог бы и себе купить новую лошадь, ведь Шеридан всё сильнее слабел. Тут и Клоуэнс заявила, что она не собирается пропускать такое событие, и отправилась к Уилфу Джонасу, чтобы попросить выходной для Стивена.
Джереми ожидал увидеть Кьюби, и она действительно приехала в компании Клеменс и Огастеса. Остальных он тоже знал, хотя бы шапочно. Например, Николаса Карвета и Джоанну Бёрд, а также сестру Джона-Ивлина, достопочтенную Элизабет Боскауэн. Валентин Уорлегган, казалось, был то с компанией, то отдельно. Он ездил на лошади и проводил время в обществе двух или трех молодых людей, в том числе с Эндрю Блейми – кузеном Джереми.
Когда пришло приглашение, Джереми написал отказ, надеясь избежать еще одной болезненной встречи. Потом он разорвал его, провел бессонную ночь и отправил письмо, в котором принял приглашение. Пока он не решился покинуть Корнуолл, не принял решение насчет своего бесплодного и неясного будущего, стоит ли избегать всех контактов только потому, что он боится этой пугающей встречи? И почему он боялся ее? Он знал, что любит Кьюби и только Кьюби, что никогда не встретит такую, как она. Но он уже чувствовал себя так, словно увяз из-за этого в грязи. Неужели станет еще хуже, может ли вообще стать еще хуже после встречи с ней?
К тому же ему пришло в голову, что во время той катастрофической встречи на Пасху он мог допустить серьезную тактическую ошибку. Именно из-за того, что его чувство так глубоко, будто вся его жизнь поставлена на карту, Джереми прожигал ее взглядом и довел до слез, упиваясь своим отчаянием, горечью и гневом. Вероятно, мог найтись другой способ обращаться с этой юной леди? В конце концов, она еще ни за кого не вышла замуж. Ни к кому не привязана. Майор Тревэнион едва ли сможет держать ее под замком всю жизнь, отпустив добровольную жертву своей алчности, только когда постучится в дверь правильный кавалер.
Поэтому, когда Джереми подошел к экипажу и увидел, как она сидит там в бархатном платье цвета спелой сливы (которое совсем не подходило к ее черным волосам, но всё же непостижимым образом только усиливало ее красоту), он поцеловал ее руку со всем изяществом и с самой утонченной улыбкой, словно любящий старый друг, а не отвергнутый любовник, желающий видеть ее либо в своей постели, либо в аду. Не успел ее беспокойный взгляд смениться легким удивлением, как его окликнул Огастес и немедленно вовлек в беседу о Лондоне, о ходе войны и о полученных преимуществах. Джереми тактично привлек Кьюби к разговору, уделив отдельную порцию внимания Клеменс, которую очень любил и которой восхищался, разумеется, совсем в другом смысле. В результате первоначальное смущение испарилось. Джереми умудрился зайти так далеко, что поинтересовался, здесь ли сегодня майор Тревэнион, на что получил ответ, что тот едет в одном экипаже с сэром Джорджем, леди Харриет Уорлегган и мисс Марией Агар.
Перед ними расстилалась поистине чудесная картина, залитая рассветным солнцем. Казалось, тут присутствуют все известные человечеству транспортные средства. Экипажи, наполненные элегантными дамами и некоторым числом блестящих военных в черно-алых мундирах из ополчения Брекона и Монмута, фермеры на приличествующих случаю повозках, торговцы с женами и дочерями, прибывшие в двуколках и легких каретах, изящные джентльмены верхом на разгоряченных жеребцах, мальчишки на крупных ломовых лошадях, разукрашенные фургоны, деревенские ребята на грязных телегах, ослы и мулы, доставившие рабочих с шахт, а также множество людей, передвигающихся на своих двоих. Этот выдающийся день превратил чавкащую трясину в праздник веселья и цвета.
Сегодня был еще дополнительный повод для веселья и радости – новость об очередной военной победе, только что прибывшая, но на этот раз не от Веллингтона или с полуострова, а из далекой Канады. Американцы снарядили большую военную экспедицию в Канаду под командованием генерала Халла, в середине июля Халл пересек узкий канал между озерами Гурон и Эри и направил серьезные военные силы в верхнюю Канаду, намереваясь овладеть всей страной от имени Соединенных Штатов.
Но не сумев сохранить этот импульс, окруженный недружественной дикой природой, он принял решение вернуться на базу в Детройте. Тогда гениальная громада, легенда Нормандских островов, генерал-майор Исаак Брок, охраняющий тысячу миль Британской границы силами четырнадцати сотен человек, из которых две трети были индейцами или неподготовленными добровольцами, решил отыскать несостоявшегося захватчика, сам вторгся на территорию Соединенных Штатов, осадил Детройт, а затем захватил его вместе с гарнизоном в две с половиной тысячи человек, несколькими офицерами и двадцатью пятью орудиями.
Когда Джереми наконец удалось перекинуться словечком с Кьюби наедине, он сказал:
– Я дал себе зарок.
Она не взглянула на него.
– Но сейчас не Новый год.
– Разве это важно?
– Смотря что ты себе обещал.
– Мой зарок – вечно восхищаться тобой и никогда ни в чём не упрекать.
Она подняла палец и аккуратно заправила прядь волос за ухо.
– Вот бы приятный был сюрприз.
– Это так. Уверяю тебя!
– Боже мой, но как это произошло?
– Я стал старше и менее горячим.
– И, без сомнения, подыскал другую молодую леди, получше меня.
– Наоборот. Несмотря на мое настроение, хорошее или не очень, могу тебя заверить, что это не так. Никакой другой дамы, молодой или какой-то еще.
Ее взгляд быстро скользнул по лицу Джереми, несколько секунд пытаясь отыскать сарказм, двойной смысл, скрытую горечь. Она не нашла ничего подобного и отвернулась.
Немного помолчав, Кьюби спросила:
– На кого ты поставил в заезде в час дня?
– На Милашку.
– Не думаю, что есть такая лошадь... Она взглянула на свою карточку. – Ах да, есть. Я... не заметила. На ее лице мелькнула полупримирительная улыбка. – Ты знаешь жокея?
– Нет, но лошадь из конюшни леди Бодруган, поэтому я думаю, она хороших кровей.
– Твой двоюродный брат Валентин участвует в заезде в два сорок пять. На Шпорнике. Нам стоит поставить на него пару гиней.
Джереми был очень польщен этим «нам».
– Поставим на него гинею или две. Давай пять на всех.
Парнишке-кучеру поручили пройтись среди остальных экипажей, что помоднее, и узнать, не примет ли какая-нибудь дама или джентльмен ставку против лошади по собственному выбору. Ставка будет недействительной, если никто не выиграет.
Затем к ним подошел молодой Боскауэн, и разговор снова стал общим. Но позже Джереми, побеседовав с Клеменс, снова постепенно переключился на Кьюби.
– Это мой отец, вон там, переходит дорогу перед желтым экипажем.
– Высокий брюнет в сопровождении женщины постарше и маленькой девочки? Кто они?
– Моя младшая сестра и ее гувернантка. Изабелла-Роуз. И не так уж она мала! Ей десять лет.
– Она такая хорошенькая! По-моему, совершенно очаровательна!
– Ты бы не нашла ее столь очаровательной, если бы слышала, как она поет. Голосит как мальчик-хорист, у которого ломается голос.
– Твоя мать не приехала?
– Нет.
– Как и моя. Полагаю, она немного хандрит. Мы должны были убедить ее приехать, Клеменс.
– Она уверяла, что будет чересчур мокро. И слишком много низшего сословия.
– В то время как солнце просто тропическое! И низшее сословие прекрасно держится на расстоянии!
Кроме одного человека, подумал Джереми, но вовремя прикусил язык.
– У тебя же есть еще одна сестра? – спросила Клеменс.
– Да. Но ей почти восемнадцать. Она тоже сегодня здесь, со своим будущим мужем. Не знаю, где они сейчас. Думаю, проводят время вдвоем.
III
– Через месяц, красавица! – сказал Стивен. – Меньше, чем через месяц. Меньше четырех недель. Меньше двадцати восьми дней. Сколько это часов? Не могу сосчитать. Мы почти достигли желаемого! Разве тебя это не радует?
– Разумеется. Мне нравится, что я с тобой. И вся эта толпа... Иногда мне кажется, что Корнуолл словно вымер. Люди прячутся по домам, подозрительно глядят из-за дверей, скрывают свою жизнь. А это событие показывает другую сторону, показывает, что они могут по-настоящему веселиться, когда захочется. Похоже на улей, не правда ли, только больше цвета...
– И все же, мне кажется, мы могли бы провести время с большей пользой.
Клоуэнс сжала его руку.
– Скоро у нас будет много времени, чтобы провести его с большей пользой, как ты выразился. Немного терпения!
– Тебе-то хорошо.
– А что? Не должно быть? Чем я от тебя отличаюсь?
– Потому что... ну, тебя окружает семья, ты живешь привычной жизнью, как и всегда. С отцом, матерью и семьей. А я сам по себе.
– Это не так уж важно, Стивен. Ты ведь сам знаешь, как я хочу, чтобы следующий месяц прошел побыстрее.
– Почему твоя мать сегодня не приехала?
– Разве это не очевидно?
– Она стесняется своего положения?
– Конечно нет! Неужели она не может поступать, как ей вздумается?
Стивен изобразил легкое оскорбление:
– Конечно, может, но я бы предпочел видеть в таком положении и тебя.
– Ты бы предпочел жениться на мне, когда я в положении?
– Нет, для меня была бы важна причина. Я бы хотел, чтобы мы занялись любовью.
– Всё впереди.
– Слава Богу, не всё.
– Нет... Не всё.
Они бродили около трибун, где группа цыган раскинула свои шатры. Двух молодых людей быстро окружили разновозрастные дети, пытаясь продать им горшки и кастрюльки. Стивен раздраженно прогнал их, а затем взял Клоуэнс за руку, чтобы отвести на прежнее место.
– И всё же, будь ты в положении своей матери, я бы больше доверял тебе.
– Ты по-прежнему мне не доверяешь?
Стивен взглянул на нее, и его лицо смягчилось.
– Ну, более или менее.
– Может, тогда и я доверяла бы тебе больше.
– Нет.
– Нет?
– Видишь ли, в душе я тот еще мерзавец. Меня не волнует, беременна ли женщина, которую я веду к алтарю, важно то, хочу ли я на ней жениться.
– Помню. И как хорошо, что я не поддалась на твои непристойные предложения!
– В вашем кругу это теперь так называют? Тьфу!
– Так это называли в романах, которые мы читали и прятали под подушку в школе. А в нашем кругу, как ты выразился, для этого всё еще используют грубое словечко.
– И какое же?
– Расскажу, когда мы поженимся.
С появлением лошадей толпа поредела. С другой стороны бегового круга Клоуэнс увидела Валентина вместе с молодым человеком во флотском мундире, но тот ее не заметил.
– Клоуэнс.
– Да?
– Давай сбежим.
– Когда? Сегодня?
– Ага. Я не выдержу этого свадебного маскарада, к которому все готовятся.
– Никакого свадебного маскарада, обещаю.
– Но ведь гораздо легче... Мы можем сбежать прямо сейчас, пока никто не видит. Взять этих двух кляч, на которых мы приехали, и уехать куда-нибудь – где здесь ближайший порт? Фалмут. Уедем в Фалмут, снимем комнату с этакой брюзжащей хозяйкой и тявкающей собакой. Мы заплатим ей за две ночи и захлопнем дверь перед ее носом. И тогда ты станешь моей. Больше никаких насмешек, никаких поддразниваний. Я сниму всю твою одежду, так нежно и так осторожно...
– Стивен, прекрати!
– Что такое, испугалась?
– Надеюсь, ты не серьезно.
– Более чем, уж поверь!
– Тогда прекрати и попытайся сменить тему.
– Эй, эй, не указывай мне, а не то получишь оплеуху!
– Думаешь, после свадьбы начнутся драки?
– Нет, после свадьбы мы заживем, как два воркующих голубка. А если и драка... Будем любить, драться, есть, пить, глубоко дышать и жить полной жизнью, как живет народ, да? Жизнь коротка, а уж юность еще короче. Я даже не могу долго спать, потому что боюсь что-нибудь пропустить!
– Согласна, – заявила Клоуэнс, переводя дух. – Хотя бы в этом мы согласны!
Чья-то рука коснулась ее рукава.
– Если позволите, мисс. Э-э-э, миледи. Купите ожерелье. Красивые камешки, смотрите сами. Прекрасные. Прям как вы. Очень дешево. Очень красиво. И веревочка крепкая, никогда не порвется. Вовек не порвется, миледи.
Изможденный ребенок неопределенного возраста – десяти или четырнадцати лет – вероятно, девочка, держала в худых грязных руках два ожерелья из синего грубо отполированного камня, явно подобранного на берегу. На ожерелье было с полдюжины камней, и сквозь каждый продета грубая бечевка. Клоуэнс не могла понять, недавно ли девчонка увязалась за ними или выследила их из цыганского лагеря.
– Отвяжись! – крикнул Стивен. – Отвали уже!
И замахнулся на ребенка. Девчонка спряталась за Клоуэнс, но не отступила, замечая признаки слабости молодой леди, но в то же время угрозу нападения со стороны молодого человека.
Около года назад Демельза откровенно рассказала Клоуэнс о своей первой встрече с Россом, о себе – голодной, ругающейся, оборванной и необразованной. И хотя в то время юное воображение Клоуэнс с трудом могло представить такую сцену с ее красивой матерью, сейчас, через год, эта картина с болью возникла перед глазами; так, наверное, и было – или могло быть – ее мать могла вполне так выглядеть на ярмарке в Редрате тридцать лет назад.
Она неодобрительно взглянула на Стивена, который – вот ужас – по его словам, двадцать лет назад пережил гораздо худшее и имел полное право на сочувствие.
– Сколько ты просишь за ожерелье, дитя? – спросила она.
– Шесть шиллингов, мисс. Шесть. Или пять, миледи. Самые лучшие камешки всего за пять шиллингов. И особенно крепкая нитка, которая не порвется.
Нескончаемый перечень похвал продолжался, Стивен исходил негодованием, а Клоуэнс раздумывала.
– Редкая дрянь, – злился Стивен. – Такие же можно найти в любой шахте! Пошли отсюда, дорогая, и пусть этот цыганский крысеныш отправляется обратно в свою нору.
– Может, три шиллинга? – спросила Клоуэнс.
– Четыре.
Клоуэнс заколебалась и уже готова была отказаться.
– Ладно, три, – сказала девочка. – Пусть три.
Покупка состоялась.
– Не вздумай надевать его на шею, – предупредил Стивен, – а не то подхватишь золотуху. – Всё, отвянь! Сейчас же брысь в свою нору!
Девчушка взяла монеты, попробовала их на зуб, а затем сунула в карман грязной рубахи. Потом она вдруг плюнула на землю и ткнула в этот плевок пальцем, посмотрев на Стивена красными глазками.
– Вы никогда не доживете до старости, мистер. Уж поверьте мне. Никогда не доживете до старости.
IV
Они отлично перекусили и выпили в своем экипаже, весело смеясь и болтая, во многом благодаря Огастесу Беттсворту, который казался шумным даже более обыкновенного, и Джереми, на время забыв о мрачных мыслях, блистал перед той, кто эти мысли вызывал, и постоянно ее смешил. Валентин Уорлегган занял второе место на Шпорнике в два сорок пять, и Джереми с Кьюби проиграли пари драгуну из Сент-Остелла, чья лошадь обошла их ставленника на голову. Около четверти четвертого, несмотря на то, что оставалось еще три заезда, на первой площадке начался аукцион, предлагающий к продаже некоторых лошадей из числа победителей гонки, и большая часть общества, не заинтересованная в последующих заездах, переместилась туда, чтобы посмотреть торги.
На западе снова выстроились облака, но солнце всё еще сияло и припекало, будто в середине лета.
– Не хочешь ли купить лошадь? – спросил Джереми у Кьюби.
– Не думаю.
– Я тоже. Но они тебя привлекают?
– О да, я люблю лошадей.
– Толпа слишком разгорячилась. Того и гляди толкнут. Можешь помять платье. Да и грязь еще не подсохла.
– Тогда зачем нам туда идти? – она подняла бровь.
– А нам и необязательно. Можем просто прогуляться.
Она обдумывала его слова. Это был вызов.
– А куда?
– Кажется, здесь есть речка неподалеку.
– Точно! Но тут, должно быть, крутой склон, ведь мы на вершине холма.
– Вон тот лесок выведет нас вниз. Где-то около мили. Даже если не удастся уйти далеко, мы могли бы прогуляться. Это было бы приятнее.
– И грязнее.
– О нет.
– Не грязнее?
– Там наверняка только мягкие тропинки и палая листва. Здешняя грязь – из-за телег и лошадей.
Кьюби взглянула на Огастеса, который кокетничал с Элизабет Боскауэн. Клеменс стояла с Николасом Карветом.
– Ладно, – сказала она, – тогда пойдем гулять.
На краю поля была калитка, ведущая в лес. Джереми открыл ее, и они вошли. Земля была влажная, и Джереми с тревогой взглянул на свою добычу, но Кьюби не стала жаловаться. Сегодняшняя непринужденная попытка сблизиться с ней превзошла все его ожидания. Но он прекрасно понимал, что день сегодня праздничный, и особенно понимал, что оба к тому моменту осушили немало бокалов канарского, поэтому сомневался, что этот очевидный прогресс на самом деле продвигает его к цели – все может исчезнуть в холодном свете дня. Но просто возможность побыть рядом с ней вселила в Джереми новую жизнь и надежду. К тому же – это было смягчающим обстоятельством – вряд ли она бы согласилась пойти с ним гулять, если бы ей самой это не нравилось.
Когда они спускались вниз по тропе, Кьюби опустила зонтик.
– Когда твоя сестра выходит замуж?
– В конце месяца. Ты хотела бы посетить церемонию?
– Думаю, нет. Это будет слишком явным подтверждением того, что я иду против желаний брата. Джереми...
– Знаю. Прости. Я нарушил наш договор. С этой минуты ни одного серьезного слова!
Она остановилась, осматривая свой ботинок, и стряхнула три больших влажных листа с каблука.
– Вот бы не слышать никогда ничего серьезного! Как было бы приятно, если бы мы могли общаться с людьми самым несерьезным образом!
