Текст книги "Танец мельника (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
– Как тебе пришли в голову такие мысли? – удивился Джереми. – Ведь с тобой такого никогда не случалось.
– Да, не случалось. Но я видела, как это происходит с другими.
– Если честно, я бы предпочел, чтобы Клоуэнс вышла за Стивена, чем за какого-нибудь мягкотелого тихоню, который только и думал бы о том, чтобы угодить ей, – признался Джереми. – Но как брат я чувствовал ответственность за нее, и это замужество внушало мне опасения. Как знать, может, им просто надо дать еще немного времени.
Демельза разглядывала какую-то живность в спутанной траве рядом со стеной.
– Кстати говоря, Эмма сказала, что слышала о победе, великой победе русских над Наполеоном. Не знаю, правда ли это. Говорит, Стивен ей сообщил.
– Будет здорово, если наши союзники сделают наконец что-нибудь полезное! На днях я читал, что Англия платит субсидии всем европейским странам, желающим сражаться с Наполеоном. Это будет стоить многих миллионов каждый год, а ведь у нас маленькое государство! Но толку от их помощи пока что очень мало.
– Меня встревожило вчерашнее письмо от Джеффри Чарльза. Такое впечатление, будто опять всё вернулось на круги своя.
– Надеюсь, всё не так скверно, – сказал Джереми, – но всё-таки иногда меня мучает один вопрос...
– Какой?
– Ты знаешь. Разве мне не следует быть с ним рядом?
Демельза подумала, что, наверное, зря спросила.
Однако, может, лучше уж сразу выложить все карты?
– Полагаю, твой отец отправится в Лондон в начале следующего года.
– Да... Иногда в семье два мужика. Всё зависит от того, кто из них одержит верх... – Джереми пнул камень, – не хочу, чтобы Бен совершал глупость. Хочу, чтобы он вернулся, как и все мы. Уперся, как баран, никак не могу его сдвинуть с места... Он знает о шахтах достаточно, чтобы ими управлять. А Карноу и Нэнфан могут позаботиться о паровых машинах не хуже меня.
– А как же новая паровая лебедка?
– К марту-апрелю машина уже начнет работать. Она достаточно проста, если принять во внимание основную схему, проблем не будет. Но честно говоря...
– Что же?
– Признаюсь, я не мечтаю стать военным. Не в моей природе искать славу или смерть. Даже дисциплина, наверное, будет выводить из себя... И разумеется, можно бесконечно себя оправдывать, что насос для Уил-Лежер только начал работу и проявит себя еще не скоро. Да еще эта неопределенность с Кьюби... Если уеду сейчас, то навсегда упущу шанс сблизиться с ней... Как видишь, трус всегда найдет причины...
– При чем здесь трусость? Разве у тебя нет свободы выбора? Ты ведь прекрасно знаешь, Джереми, если тебе и вправду хочется стать военным, мы с отцом даже слова тебе не скажем. Но если желание не от сердца, то пусть мысль о страхе тебя совсем не посещает. Стивен Каррингтон тоже не особо хотел служить на флоте; как говорит Клоуэнс, он наоборот изо всех сил старался держаться подальше от всего этого! Как и твой друг Пол Келлоу. Хорри Тренеглос тоже на рожон не полезет. Да я могу назвать еще с десяток юношей твоего возраста, которые не хотят быть военными, так что ты имеешь на это полное право.
– Да, – согласился Джереми. – О да. Скорее всего, у них просто нет отца-военного.
– Это неразумно, – сказала Демельза, – настоящая дурость. Твой отец служил в армии четыре-пять лет. В Корнуолле его называют капитан Полдарк не потому, что он участвовал в войне с Америкой, а потому, что он владеет шахтой. Если примером тебе служит отец, то с таким же успехом можешь выставить свою кандидатуру в парламент!
– Ага, вместе с Валентином, – рассмеялся Джереми.
– Эмма рассказывала, – продолжила встревоженная Демельза, – что вы с Полом и Стивеном сидите в «Гербе пройдохи», как на военном совете.
– Она знает?
– Да, знает.
Джереми снова рассмеялся, но уже не так весело.
– Поверь, мама, мы не в таком ключе обсуждали войну. В любом случае это всего лишь пустая болтовня.
– Надеюсь.
Они вышли в долину. Демельза покачнулась.
– Мама, тебе нехорошо?
– Нет, – поспешила ответить она, – вовсе нет. Мне кажется, этот ребенок сидит у меня набекрень и порой меня перевешивает. Неудивительно, когда вся семья так и трясется над ним.
– Наверное, я стану ревновать, если родится мальчик, – произнес Джереми. – Он заберет все мои деревянные игрушки, которые я держал подальше от загребущих ручонок Клоуэнс и Беллы.
– Вон Дуайт с твоим отцом, – сказала Демельза. – И чего они так всполошились? Курицы-наседки, ей-богу. Как думаешь, Джереми?
Легкая испарина послужила знаком вновь приближающейся лихорадки Демельзы.
III
Джеффри Чарльз писал:
Итак, это был бы величайший триумф. Завершить год на такой победной ноте, как битва при Саламанке. Но в итоге под крепостью Бургоса всё пошло наперекосяк. Не знаю, может, его светлость просчитался, меня там не было; но очевидно одно – нам предстоит еще долго сражаться, чтобы изгнать французов из Испании.
Легкая дивизия осталась позади вместе с Роландом Хиллом в Мадриде (к своему неудовольствию). Покинув через полтора месяца столицу и направляясь на северо-запад, восьмого ноября на реке Тормес мы встретили Веллингтона с отступающими войсками. К тому времени его Первая дивизия находилась в плачевном состоянии: тысячи солдат нашли утешение в винных бочках Торквемады. Они напивались до беспамятства и попадали в руки следующим по пятам французам.
Но даже так мы бы справились, если бы не этот бестолковый Гордон. Наше подразделение – армия Хилла – была в отличной форме. К тому времени, когда мы присоединились к Веллингтону, дисциплина в его армии ухудшилась, но солдаты были готовы к бою, на случай если французы подойдут слишком близко. Но вот Гордон, главный квартирмейстер, ошибся на двадцать миль, когда направлял запасы продовольствия, так что ограничив рацион в первую неделю, последние четыре дня мы бродили совсем без пищи, за исключением диких орехов в лесах, либо того, что можно найти или украсть. Со временем мы превратились в насквозь промокших оборванцев, заболели лихорадкой, утопали в грязи, ссорились, дрались друг с другом и умирали пачками. Когда же наконец мы добрались до Сьюдад-Родриго, то выглядели так, будто потерпели сокрушительное поражение от французов, хотя была всего пара перестрелок и никаких сражений!
Старик Дуэро был вне себя от гнева и разочарования.
Но, чтобы завершить это унылое послание на радостной ноте, спешу сообщить, что я живу с Гамильтоном – вы ведь знакомы с ним? Уже две недели как я поселился вместе с Дэвидом Гамильтоном в одном милом испанском семействе в Сьюдад-Родриго. Сеньор Амадор де Бертендона – член испанского парламента, проживал в Мадриде; но, когда Веллингтон покинул Мадрид, решил последовать его примеру и переселился в загородный дом в Сьюдад-Родриго вместе с женой и семьей. Он открыто критиковал и противился французам, поэтому опасается преследования.
Сеньора де Бертендона родом из Португалии, а ее трое детей просто очаровательны. Сыновьям Мартину и Леону восемнадцать и двенадцать лет, дочери Амадоре – около девятнадцати, и она считается красавицей. Трудно это отрицать. Все они – само милосердие; и это при том, что положение не из легких; ведь в их доме поселились не только два британских офицера, но и священник, а также семь испанских партизан, и у каждого есть своя причина для бегства! К счастью, теперь я свободно говорю на португальском и сносно на испанском; а все семейство Бертендона за исключением сеньоры немного говорит по-английски.
Хотя в армии каждую неделю умирает от болезни порядка пятисот человек, но к выжившим быстро возвращается боевой дух и задор. Табак и подобная роскошь стоят дешево, а портвейн сеньора Бертендоны заслуживает отдельной похвалы! Совсем скоро мы начнем охоту на лис и будем носиться как угорелые, чтобы восстановить здоровье и силы, и разумеется, проведем тут зиму. Я лишь надеюсь, что мне позволят остаться в моей нынешней комнате!
И как всегда, обязательно передайте всем, кто меня знает, самый горячий привет. У меня такое чувство, будто совсем скоро я навещу Тренвит! Люблю вас обоих,
Джеффри Чарльз
Глава третья
I
Будучи честной девушкой – честной по отношению к себе и окружающим – Клоуэнс не могла притворяться, что довольна и счастлива пребыванием у Верити. Но ей удалось частично обмануть хозяйку, которая хоть и приходилась отцу двоюродной сестрой, всегда считалась ее тетушкой. И после последней встречи со Стивеном Клоуэнс была особенно признательна за смену обстановки. Ее любовь к нему, прежде побеждавшая все трезвые рассуждения, теперь перевернулась с ног на голову. Ей стало тошно от самой себя, и впервые к ней воззвал глас разума. Но от этого не полегчало. Предмет ее бесконечных размышлений и мятежных чувств нельзя было вот так взять и превратить в чудовище или красивого домового, чтобы сделать жизнь более сносной.
После расставания она целую неделю не могла уснуть. В голове нескончаемо вертелись события того дня: ее слова, слова Стивена и Бена, ужасная драка, которая длилась каких-то три минуты, но показала всю жестокость самцов, ненависть, соперничество и твердую решимость изувечить друг друга. Ей до сих пор слышались удары, ругательства, кряхтение, шарканье ног и столкновение тел. Раньше ей бы польстило, что мужчины дерутся из-за нее. Но должно же быть в этом хоть чуточку галантности. А тут и не пахло благородством; было мерзко, отвратительно и возмутительно. Даже в самом грубом обществе она не видела, чтобы мужчины дрались, как последние псы.
Эта круговерть слов Клоуэнс, Стивена и Бена не прекращалась – всё те же овцы стояли у тех же ворот, но считать их, чтобы заснуть, было бесполезно, от этого становилось только хуже.
Декабрь стоял на редкость погожий: влажные дни сменялись другими – солнечными и по-осеннему ветреными. Солнце выжгло добела фасад дома Блейми, напоминающий сонного мордатого кота. Мерцала река, а синеву теней и витражи отражений разбивали только проходящие рыбацкие суда, следующие в Пенрин, лодки, перевозившие людей через реку, или стая лебедей, гребущая лапками по течению. На другой стороне залива Фалмут высился холм, серый, горбатый и с дымовой завесой; в темноте он походил на сказочный, светящийся фонарями замок.
Клоуэнс обожала бесцельно плавать на лодке, хотя постоянный прибой на северном побережье весьма затруднял спуск на воду. Здесь же нужно только сойти к причалу, отвязать фалинь, и можно отчаливать. Не обращая внимания на время года, почти каждый день она два-три часа исследовала реку Пенрин, или наоборот, огибала на лодке Трефузис-Пойнт и плыла дальше по заливу Каррик-Роуд в реку Фал. Поблизости всегда имелось не менее десятка пришвартованных пакетботов, и Эндрю Блейми-старший брал ее с собой, чтобы проведать старинных друзей. Они спускались в крохотные каюты, делились воспоминаниями и последними новостями, пили вино. Капитаны относились к ней учтиво, за исключением одного старика, который боялся, что женщина на корабле принесет несчастье.
Она слушала рассказы о быстрых четырехдневных рейсах из Лиссабона; как едва успевали избежать столкновения с тем или иным пакетботом; о морских сражениях; о неусыпном надзоре, чтобы не попасть в шторм или в лапы приватира. Она слушала рассказы капитана Эрскина о потере его корабля, «Принцессы Амелии»: по дороге домой из Сент-Томаса его захватил американский приватир «Росси» после двухчасового сражения, в ходе которого погибли капитан, владелец и еще три человека, девять были ранены, а почта безвозвратно утеряна. «Росси» высадил раненых в Гибралтаре, и те вернулись домой.
Неделей позже, за день до визита Валентина, пришел капитан Моррисон и сообщил о захвате королевского тридцатишестипушечного фрегата «Македонец» американским фрегатом. Капитан Кардер и еще тридцать шесть человек погибли, а семьдесят получили ранения.
– Скверный оборот, – продолжил Моррисон. – «Македонца» просто расстреляли – подавляющее превосходство в артиллерии, но он не спустил флаг, пока его не превратили в развалину. Так вот, я задаюсь вопросом, что у нас за флот? У Соединенных Штатов фрегат размером с семидесятичетырехпушечник, отборная команда добровольцев в пятьсот человек, тридцать длинных двадцатичетырехфунтовых орудий, мортирки на марсах и карронады на верхней палубе. Отличные обводы. Кто смог бы его уничтожить – не сможет нагнать, а кто смог бы нагнать – не сможет уничтожить.
– Это проблема ведения боевых действий на море, – сказал Эндрю Блейми-старший, – еще со времен Армады.
– Нельсон же ее решил, – возразил Моррисон.
– О да. Решение найдется всегда. Но это не остановит отдельных мародеров. Вам следует признать: из янки получаются отличные моряки.
По большей части Клоуэнс проводила время наедине с дядей и тетей. Темнело уже рано, дни пролетали быстро, а долгими вечерами они просиживали при свечах у камина. Поэтому цокот копыт по мощеной улице в сумерках вторника ее обрадовал. Джанет провела в гостиную двух молодых людей.
– Мне нужно несколько минут, – сказала Верити. – А ты пока сходи и поприветствуй их вместо меня, хорошо?
Валентин стоял спиной к огню, согревая фалды сюртука. Смуглое узкое лицо мгновенно просияло при ее появлении.
– Боже Всемогущий, кузина Клоуэнс! Должно быть, мир перевернулся с ног на голову! Какое чудесное потрясение! Я думал, ты вышла замуж! Или ты здесь проездом, после медового месяца?
– Нет, – ответила Клоуэнс.
Он склонился над ее рукой и поцеловал, позволив губам ненадолго задержаться.
– Ты знакома с Томом Гилдфордом?
– Нет, не знакома.
– Моя кузина Клоуэнс Полдарк. Том – племянник старого лорда Деворана, приехал на Рождество в Корнуолл. Мы прибыли только вчера. Том, позволь представить кузину, мисс Клоуэнс Полдарк. Или миссис Стивен Каррингтон. Как мне правильно сказать?
– Пока еще мисс, – поправила Клоуэнс.
Юноша был ниже Валентина, но таким же смуглым брюнетом. Худой, но крепкий. Не слишком хорош собой, но с милой улыбкой. Он склонился над ее рукой.
– Итак, мисс, – начал Валентин, – умоляю, объяснитесь же. Стивен здесь?
– Нет.
– Свадьбу отложили? Перенесли? Отменили?
– Всё вместе, – наконец улыбнулась Клоуэнс.
– Медовый месяц их, что ныне был счастливым, все краски потерял, стал мрачным и унылым [16]16
Строчка из сборника Cornucopia 1612 года.
[Закрыть]. Вот смех-то! Я испытываю страшное удовольствие, когда лезу в чужие дела. Том, моя прекрасная кузина клятвенно обручилась с красивым моряком по фамилии Каррингтон; но пока я отсутствовал и потихоньку спивался в Кембридже, всё изменилось! Внезапно! Когда в сентябре я скакал на той кляче, ты была вместе с ним, Клоуэнс, и всё обстояло хорошо. И вдруг, через каких-то пару месяцев! Кстати, скажи, куда подевались все Блейми? Сквозь землю провалились? Джанет я видел, но...
– Тетя вот-вот спустится. А дядя в Фалмуте, но будет дома через час.
– А Эндрю?
– В море. Вроде бы его судно прибывает в пятницу или субботу.
– К нему-то мы и пришли, надеялись, что сегодня вечером он свободен, чтобы поиграть в нарды.
– Какая досада, – сказала Клоуэнс.
– Напротив! Разумеется, я не прошу тебя играть с нами. Но тебе следует приехать завтра в Кардью! У нас будет торжественный прием в честь победы русских.
– Они правда победили?
– О, моя маленькая кузина, а как же! Пока нет уверенности в размахе. Но страна слухами полнится! В любом случае мне нужен повод для праздника. Разве этот не самый подходящий? Я даже уговорил Джорджа Плавильщика.
Они болтали без умолку, хотя, конечно, больше всех говорил Валентин. Клоуэнс закрыла глаза на его излишнюю напыщенность, ее израненная душа без раздумий ухватилась за право предаться беззаботности. Впервые за несколько недель она смеялась от души.
Вскоре появилась Верити; выпили вина, шутили, одним словом, вечер прошел шумно. Ужинать гости не стали, но перед уходом взяли с Клоуэнс обещание, что утром она приедет в Кардью и переночует там. Наверное, обстоятельства сложились удачно, раз Эндрю-старший вернулся домой поздно и не столкнулся с ними, ведь он не одобрял влияние Валентина на Эндрю-младшего.
Пока все трое молча ужинали, Клоуэнс заметила про себя, что Том Гилдфорд едва перекинулся с ней словом.
А вот взгляда почти не отводил.
II
Сэр Джордж Уорлегган (который содрал бы со своего сына шкуру, едва услышав, как тот о нем отзывается) не собирался наспех устраивать такой большой и продолжительный прием. Развлечения, как и другие мероприятия, он продумывал до мелочей.
А вот леди Харриет, которая вот уже два месяца занималась одной только охотой и каждый вечер появлялась за ужином прямо в забрызганной грязью одежде, наконец выбралась из конюшен и объединилась с пасынком, прежде чем Джордж успел что-нибудь прознать. В Труро наняли музыкантов, которые иногда выступали в Зале для приемов. Конюхов вместе с подручными отправили разослать приглашения всем, кому надо и не надо (как полагал Джордж), в пределах десяти миль. В спешном порядке наготовили кучу блюд и разложили по тарелкам.
Ближе к пяти начал собираться народ, а когда стало смеркаться, собрание переместилось в залы. Из огромной гостиной слышалась музыка, некоторые танцевали. Поскольку прием был спонтанным, гости нарядились кто как – кто в парадном, кто в обычном костюме. Джордж с трудом скрывал недовольство всем этим маскарадом, дабы не огорчать Харриет. Он чувствовал, что этот вечер обойдется ему в кругленькую сумму, как самый настоящий прием для элиты графства.
А в это время ко всеобщей радости подтвердились последние слухи: из рук в руки переходили специальные выпуски газет, в которых подробно описывалось поражение Наполеона. Он потерял сорок тысяч человек между Москвой и Смоленском. После этого русские атаковали французов во время страшного бурана у села Красное, убили и захватили в плен огромное число врагов, забрали двести пушек. Остатки французской кавалерии и императорской гвардии сражались в арьергарде, чтобы не допустить полного разгрома.
Трудно поверить, но это было написано черным по белому. Официальные депеши были отправлены три-четыре недели назад, это точные сведения, а не слухи и сплетни. Наполеон проиграл. Не его генералы, а он сам: великий маршал, великий гений, колосс, сидевший два десятилетия верхом на Европе, страшилище, пугавшее детей, герой фанатичных вигов, государственный деятель, от чьего слова содрогались народы, сражался в арьергарде вместе со своим жалким и тифозным войском в заснеженной России!
Мероприятие было в самом разгаре: с самого начала обильно лилось спиртное, даже те, кто обычно умеренно выпивал, не побрезговали сегодня опрокинуть лишние пару бокалов в честь праздника; повсюду царил смех.
Большинство гостей Клоуэнс знала – кого хорошо, кого просто в лицо. Майор Тревэнион в охотничьем сюртуке (как и многие другие) вместе с Клеменс и Кьюби; престарелая леди Уитворт со своим прыщавым откормленным внуком; мистер и миссис Клемент Поупы (она – в восхитительном зеленом платье) со своими миловидными, но скучными дочерями; Пол и Дейзи Келлоу; Джон и Рут Тренеглосы с сыном Хорри и трудной дочерью Агнетой; лорд Деворан с распутной, уже чуть постаревшей дочерью Бетти. Леди Деворан много лет никто не видел: даже когда заходили к ним в дом, она всегда пряталась по углам. Присутствовал Эрик Твиди, сын состоятельного стряпчего из Фалмута. Молодой квакер Роберт Фокс. Ну и, разумеется, мистер Том Гилдфорд.
Многих она никогда не видела и предполагала, что в основном они из Фалмута и прелестных маленьких усадеб, скрытых в зеленых долинах между реками Фал и Хелфорд. Гостей было около шестидесяти; на улице низкая луна и фонари освещали большой внутренний двор, покрытый гравием, где повсюду стояли экипажи, лошади и шепчущиеся конюхи.
– Мисс Полдарк, – спросил Том Гилдфорд, – не доставите ли мне удовольствие в такой счастливый вечер?
Они стояли лицом к лицу. Его глаза выражали неподдельную серьезность.
– С радостью, мистер Гилдфорд, если это в моих силах.
– Вы не потанцуете со мной?
Она улыбнулась.
– Ну разумеется, потанцую, если вы расскажете, как это сделать! Тут не только танцоры, но и музыканты сбиваются с ритма! А Валентин, похоже, знай только успевает им подливать.
– Так и задумано. Но разве это важно? Разве нельзя импровизировать? Смотрите, шажок туда, шажок сюда, поворот, и поклон, и... и...
– А потом?
Он говорил и повторял движения. Потом вдруг остановился и засмеялся.
– Давайте попробуем.
– Хорошо, – согласилась она, – попробуем.
Они кружились в танце и хохотали. К счастью, перед отъездом из Нампары Клоуэнс успела захватить алое платье из парчи, которое надевала в Бовуде, поэтому сегодня она выглядела роскошнее остальных. Мистер Гилдфорд был в синем шелковом сюртуке, застегнутом на все пуговицы, кашемировых бриджах, белых чулках и лаковых туфлях. Сэр Джордж искал майора Тревэниона, чтобы завершить одно неоконченное дело, и вдруг остановился, завороженный зрелищем.
Он не знал, что сегодня придет Клоуэнс Полдарк; хвала Всевышнему, хоть ее несносный братец сюда не заявился. С этой женщиной, девушкой, он впервые столкнулся пару лет назад, когда та без спросу рвала наперстянку в его имении на северном побережье, и она всё так же волновала его своей яркой красотой, непосредственностью, простодушием, безупречной кожей. То обстоятельство, что она не слишком стройна, придавало ей вид спелого персика, небольшого, но всё же вполне зрелого, чтобы сорвать его с ветки. А с ней племянник Деворана. Маленькая чертовка наверняка обручена или уже замужем; а если нет, то ее надо в срочном порядке выдать замуж и убрать с глаз долой; неужели она и вправду такая невинная, какой кажется в танце?
Обеспокоенный, он двинулся было прочь. Вдруг в его руку кто-то вцепился.
– Дядюшка Джордж!
Это был Конан Уитворт, высокий, грузный юноша с поросячьими глазками и короткими мышиными волосенками.
– Да? – Джордж терпеть не мог, когда этот шестнадцатилетний юнец без всякого на то права называл его дядюшкой.
Конан был в коричневом бархатном сюртуке, сорочке с тяжеловесными желтыми кружевами и черном шейном платке. Превратится ли он во франта, каким был его отец? Пока что нынешний облик свидетельствовал об обратном.
– Бабушка говорит, раньше девяти ужин не подадут. Пришлось остаться без обеда, чтобы успеть сюда вовремя, а этими печеньками вряд ли наешься.
– Ничего, от голода не помрешь, юноша, – рявкнул Джордж, – ждать всего час. Лучше займись чем-нибудь полезным для здоровья, чтобы отвлечься.
С этими словами он двинулся прочь.
Конан долго таращился в спину Джорджа и ковырял прыщ на лице. Голос позади него насмешливо передразнил:
– От голода не помрешь, юноша.
Это оказалась маленькая Урсула Уорлегган, хотя уже не такая маленькая и тоже не худенькая, одетая в зеленое бархатное платье.
– Чего тебе надо?
– Ты слышал, что сказал папа! Займись чем-нибудь полезным для здоровья, чтобы отвлечься!
– Я бы занялся чем-нибудь полезным, например, избил тебя палкой, – сказал Конан.
– Только тронь, – ответила Урсула. – Только посмей меня хоть пальцем тронуть, и я заору громче оркестра. Давай, попробуй! Тронь только пальцем.
Конан протянул короткий указательный палец. Урсула уже приготовилась кричать.
– Я не собираюсь тебя трогать, – презрительно усмехнулся Конан, – это только воздух. Видишь, как я провожу пальцем совсем рядом с твоим носом!
Урсула хотела ударить его по пальцу, но промахнулась – Конан успел отдернуть руку.
– Большая жирная жаба! – обозвала его Урсула.
– Мелкая жирная жаба, – не остался в долгу Конан.
– Вот пойду и скажу маме, чтобы она спустила на тебя собак.
И убежала.
– Она тебе не мама, – сказал Конан, но та, похоже, не расслышала.
Пока она уходила из комнаты, он стоял в нерешительности, глядя ей вслед, и хотел было двинуться за ней, но вдруг передумал и ленивой походкой направился в сторону сэра Джорджа...
***
– Сколько времени вы пробудете у миссис Блейми? – спросил Том Гилдфорд.
– О, я могу вернуться домой в любой момент, – ответила Клоуэнс, – мы так договаривались.
– Но Валентин сказал, что вы живете недалеко от Сент-Агнесс на северном побережье.
– Это верно.
– Можно мне тогда вас навестить?
Они пытались танцевать под музыку, сбивались с ритма и смеялись.
– Так можно мне вас навестить?
– Надеюсь, Валентин придет к нам в гости.
– А можно ли мне просто навестить вас, с Валентином или без него?
– Моя мать... Ох, эта музыка! Что они будут исполнять после ужина?
– Ваша мать?
– Она вот-вот должна родить пятого ребенка. У нас в семье, скорее всего, начнется легкий беспорядок.
– Я не стану обращать внимания на беспорядок.
– Не станете, правда? Тогда милости прошу. Если конечно... с моей матушкой всё будет в порядке.
– А разве может быть иначе?
– Она болеет, и это так на нее не похоже... Вас, наверное, удивляет, что меня нет с ней рядом, но она сама так велела... ей лучше, когда мы с братом ей не мешаем.
– Тогда, возможно, вы захотите, чтобы я сообщил в письме о своем прибытии?
– Это вряд ли понадобится. Скорее всего, я уже буду обо всем знать еще до отъезда.
III
Ужин появился и исчез – в буквальном смысле. Харриет удвоила первоначальные распоряжения Джорджа и теперь с улыбкой смотрела на пустые тарелки и блюда, случайно оставшийся кусочек пирога и целый полк пустых бутылок, ждущий возвращения в казармы. Джордж что-то раздраженно буркнул, и она рассмеялась.
– Разбить яйцо, Джордж, – единственный способ приготовить омлет. А можно ли представить более подходящий случай для... для омлета?
Он не понял, о чем она, и сомневался, что она сама понимает. Джорджу не нравились пьяные женщины, в особенности жена. С Элизабет такого никогда не случалось. На поведении Харриет это не сильно сказалось, ее низкий протяжный голос стал чуть более резким, прекрасные глаза горели, как иногда бывало перед занятиями любовью. Но для таких удовольствий всё равно не было возможности, даже если бы ей захотелось, потому что дом кишел беснующимися людьми, и они не собирались расходиться до глубокой ночи.
Перед ужином оркестр сыграл «Боже, храни короля», и еще раз после него, и все подхватили нестройным хором, но ко всеобщему удовольствию. Некоторые дамы расплакались. Весь дом наполнился глупым, сентиментальным и чувствительным патриотизмом, как будто это британцы одержали победу, а не русские, как будто войне настал конец, в чем Джордж сильно сомневался – Бонапарт и французы обладали непомерными возможностями собраться с силами, так что была ли эта победа столь полной, какой казалась? Ни русским, ни немцам, ни полякам, ни австрийцам, ни испанцам до сих пор ничего подобного не удавалось.
С отвращением оглядывая толпу вокруг, Джордж стал размышлять о другом. Если по какой-то случайности это и впрямь означает конец войны, он ничего не приобретет. Насколько было бы лучше настоять на тех масштабных и рискованных вложениях на севере, чем полностью потерять их в прошлом году!
Но теперь он хотя бы заключил сделку с Тревэнионом. Все детали подписаны, запечатаны и скреплены. Это стоило ему, да и будет еще стоить немалых денег, но всё же это великолепное соглашение. И двум ее молодым участникам еще предстоит об этом сообщить.
За ужином Клоуэнс перемолвилась несколькими словами с Кьюби Тревэнион. Ей не нравилась эта девушка, потому что она сделала Джереми несчастным, а самое главное – она явно согласна с попытками брата выдать ее замуж за богатого. Если она не любит Джереми, а Клоуэнс трудно было представить, как такое возможно, это уже плохо ее характеризовало. Но если, по словам Джереми, Кьюби была к нему неравнодушна, по крайней мере, дала ему это понять, то хладнокровно отвергнуть его из-за того, что у Джереми нет денег, было просто непростительно и немыслимо. Хотя на скачках между ними возникло нечто вроде примирения, пусть и весьма шаткого и неопределенного, и теперь Клоуэнс хотела как-то им помочь.
С улыбкой они обсуждали теплый вечер и удивительные новости. Она прелестная, думала Клоуэнс, вовсе не дурнушка, как ей показалось тогда на Пасху; она вся сияла, пока говорила, мрачность исчезла, словно сквозь тучу пробился ослепительный свет, и разумеется, после облаков солнце казалось ярче.
Она говорила настолько непринужденно, будто ей даже и в голову не приходило, что сегодня Джереми отсутствует.
– Да, – согласилась Клоуэнс, – наверное, его не пригласили.
– Ну конечно, я пригласил, – возразил Валентин, который передавал миссис Селине Поуп мороженое, – но он уехал в Хейл или еще куда-то.
– В Хейл? – переспросила Клоуэнс.
– Конюх сказал только это, – ответил Валентин, – миссис Поуп, заявляю, вы стали даже стройнее, чем ваши дочери, позвольте положить вам еще: не упускайте такой возможности, не упускайте. Могу я взять это для мистера Поупа?
Решение мистера Поупа прийти сюда стало не только большой неожиданностью, но и огромной ошибкой. Это было его первое появление в обществе за долгие месяцы; но пока здоровье позволяло, он решил принять приглашение ради семьи, предполагая, что знает сэра Джорджа как достойного и трезвого человека, с кем можно поговорить, что изысканный вечер станет значимым и его стоит посетить. Но он забыл про новую жену Джорджа. Он сидел в прихожей, в черном сюртуке с высоким воротничком, как никогда похожий на Робеспьера, рядом с ним стоял нетронутый бокал с портвейном, нарочитая благожелательность на лице пыталась скрыть раздражение, которое он испытывал. Временами на пару минут к нему заглядывала одна из дочерей или жена, чтобы составить ему компанию.
В уголке Бетти Деворан строила глазки высокому валлийскому офицеру из ополчения Брекона, обезображенному родимым пятном на лбу и щеке. Но такая мелочь Бетти казалась сущей безделицей. Она никогда не была замужем, и, наверное, этого уже не случится, хотя достоверные источники гласили, что у нее есть трое незаконнорожденных детей, рассеянных по графству. Все знали, что перед парой брюк она не в силах устоять, но она проделывала это с таким забавным добродушием и искренним наслаждением, что общество закрывало на это глаза. Все знали Бетти.
В другом углу Хорри Тренеглос осаждал неряшливо одетую девушку по имени Анжела Нанкивелл, единственную дочь Артура Нанкивелла, который женился на девице Скобелл и разбогател. Двадцатичетырехлетний Хорри испытывал странное неравнодушие к неряхам. Многих таких он уложил в постель, и если не считать пары исков о признании отцовства, за которые он ежеквартально платил брошенным служанкам, пока выбирался из передряг целым и невредимым.
Этим вечером из другого конца комнаты Джон и Рут Тренеглосы с величайшей благосклонностью наблюдали за тем, как их сын продвигается к цели. Без женитьбы ему вряд ли удастся добиться Анжелы, но даже если у него получится, то последующий брак стал бы пределом их мечтаний. Родословная Тренеглосов уходила вглубь веков, и они владели землей, но у них никогда не было – или почти не было – той интересной вещицы под названием деньги. Жизненных благ им хватало, но не денег. А вот Артур Нанкивелл и его дочь располагали денежными средствами.
