Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

25

Росток впервые познакомился с профессором Уильямом Альцчиллером, когда посещал курс его лекций «Научные процедуры в распознавании человеческих останков», который тот читал для местных полицейских в прошлом году.

Альцчиллер работал профессором судебной антропологии в Университете Скрантона. Он был признанным специалистом в этой области и иногда выполнял задания министерства обороны США. Около десяти лет назад его отправили в Камбоджу, чтобы опознать останки солдат Вьетнамской войны.

В «Скрантон Таймс» те события описали так: кто-то из племени монтаньяров[20]20
  Монтаньяры — племя, живущее на границе Вьетнама, Лаоса и северо-восточной Камбоджи.


[Закрыть] нашел обломки вертолета, разбившегося во время войны в районе Пэрротс-Бик, на границе Вьетнама. По опознавательным знакам удалось определить, что это санитарный вертолет для эвакуации раненых. Если верить военным офицерам, сопровождавшим Альцчиллера, вертолет сбили вьетнамцы, база которых находилась в Камбодже. Ржавые пробоины, идущие по днищу ровным швом через одинаковые промежутки, словно ряд заклепочных отверстий, указывали на то, что стреляли из пулемета.

Тела солдат все эти годы пролежали в ущелье. Несколько поколений паразитов кормились ими, спаривались и откладывали яйца в разлагающейся плоти, пока под бронежилетами не обнажились кости. Тогда жуки с червями оставили трупы в своих вечных поисках пищи.

К тому времени, как прибыл Альцчиллер, все тканевые и кожаные материалы, бывшие на месте крушения, разложились или были уничтожены влагой и плесенью; какие-то неизвестные микробы наполовину разделались с резиновыми частями. Кости лежали, раскиданные в беспорядке. Многие унесли животные джунглей. Из двенадцати тел только у двух были полные скелеты. Остальные удалось восстановить лишь частично.

Несмотря на это, Альцчиллеру удалось опознать восемь пехотинцев. Для остальных он составил описание физиологических характеристик, основываясь на найденных фрагментах, после чего сумели идентифицировать еще троих: просканировав базы данных по пропавшим без вести, нашли членов семей, и сделали тест на ДНК.

Выслушав восхищенный отзыв Ростка о той статье из «Скрантон Таймс», Альцчиллер нахмурился:

– Я стараюсь больше не говорить об этих заданиях, – сказал он. – Особенно с прессой. Некоторым работникам факультета до сих пор не нравится мое сотрудничество с министерством обороны – несмотря на то, что оно помогает людям.

– А что они думают о сотрудничестве с полицией? – спросил Росток.

– Думаю, найдут причины критиковать и его. Когда наступит этот день, я лишусь работы. Итак, что вы мне принесли?

Альцчиллер глядел на картонную коробку из-под обуви, которую Росток держал подмышкой. Они были в здании университета, в кабинете профессора, где из мебели стоял только небольшой рабочий стол и два стула в углу; комната примыкала к огромной лаборатории, расположенной на верхнем этаже факультета естественных наук. В университете только что завершились утренние лекции, и профессор все еще был в лабораторном халате. Природа наградила его формой тела, чем-то напоминавшей грушу. Тонкие пряди каштановых волос на голове, по большей части лысой, служили черешком. Лицо было круглым; нижняя губа постоянно выпячена, будто в гримасе недовольства. Плечи, как и грудь, были узкими, однако живот и бедра выбивались за пределы пропорций верхней части тела. Ходил профессор, раскачиваясь, и Росток задался вопросом, как ему удается втиснуться в стул. Под его комплекцию больше подошел бы диван.

Росток ожидал, что увидев содержимое коробки, Альцчиллер удивится. Но вместо этого профессор радостно улыбнулся, словно ему принесли красивую антикварную вещицу, а не отрезанную человеческую кисть. – Где вы это нашли? – спросил Альцчиллер.

– В хранилище Государственного банка Миддл-Вэлли.

– Они там хранят части тела? – Альцчиллер усмехнулся собственной шутке. – Или кто-то оставил ее в залог?

Росток оставался серьезным.

– В хранилище, говорите? – Альцчиллер не сводил глаз с руки.

– Если точнее, то в банковском сейфе.

– И зачем вы принесли ее мне? Это ведь улика. Вам разве не нужно передать ее коронеру?

– Я бы предпочел не извещать государственные учреждения. По крайней мере, пока, – заметив скептический взгляд профессора, он добавил: – Кроме того, О’Мэлли не даст мне тех ответов, которые сможете дать вы. Он скорее политик, чем коронер. Если я отдам ему руку, он пойдет с ней к телевизионщикам, чтобы засветиться перед ближайшими выборами.

Альцчиллер, соглашаясь, кивнул.

– Чего вы хотите от меня?

– Во-первых, от вас требуется обещание хранить все в секрете. Мне не нужно, чтобы кто-то знал о руке и о том, что я принес ее вам.

– Если вы про прессу, то свой урок я уже получил, – сказал Альцчиллер. – Интервью я больше не даю.

– Это хорошо. Потому что я собираюсь оставить руку вам. Работайте с ней, проводите анализы? – в общем, разузнайте как можно больше. Отпечатки пальцев уже сняты и отправлены в ФБР, но поиск по их базе ничего не дал. Надеюсь, у вас что-нибудь выйдет.

Альцчиллер натянул резиновые хирургические перчатки и достал пакет из коробки. Рука уже успела оттаять.

– Что ж, кисть определенно свежая, – сказал профессор, наклоняя пакет, чтобы рассмотреть обрубок под другим углом. – Это можно сказать без всяких тестов. Кровь еще не полностью свернулась, значит, ампутация произошла час-два назад, не больше.

– Ее обнаружили вчера около половины шестого вечера.

Нижняя губа Альцчиллера вопросительно изогнулась.

– Не может быть. С тех прошло почти двадцать часов.

– Поверьте мне, – сказал Росток. – Я там был. И с тех пор рука лежала у меня.

– Но вы только посмотрите на цвет кожи, – Альцчиллер открыл пакет. Росток вновь почувствовал пшеничный запах. – Кисть, отрезанная от запястья, должна была потерять всю кровь и посереть за несколько минут. Но у этой кожа до сих пор розовая, и вены не лопнули – то есть, вся кровь еще внутри. И посмотрите на рану! При обычных условиях кровь должна была бы свернуться и потемнеть. Очень странно, что за двадцать часов рана не покрылась корочкой, а на плоти не появились признаки омертвения.

– Может, это потому, что я ее заморозил? – предположил Росток. – Сейчас рука оттаяла, но я всю ночь держал ее в морозильнике, чтобы предотвратить разложение.

– Никогда не замечали, что происходит со свежим бифштексом, если его заморозить? – поинтересовался Альцчиллер. – Кровь кристаллизуется и претерпевает молекулярные изменения, в результате чего теряет свой ярко-красный цвет. Но поглядите сюда, – он показал на зияющую рану. – Мясо насыщенного красного цвета, кровь – как в живом теле. Нигде на конечности не видно признаков разложения. Так выглядела бы ваша кисть, отрежь я ее прямо сейчас. Состояние этого образца определенно не соответствует тем условиям, в которых он находился.

Росток решил пока не излагать Альцчиллеру предположения насчет того, сколько кисть могла пролежать в сейфе. Особенно ему не хотелось говорить профессору, что, если верить банкиру, сейф не открывали больше пятидесяти лет. «Пусть проведет свои тесты, тогда посмотрим», – рассудил Росток.

Он последовал за Альцчиллером в лабораторию. Она представляла собой огромное помещение с двумя рядами рабочих мест для студентов, на каждом из которых была раковина, четыре горелки, набор пузырьков и пробирок, два микроскопа и компьютер. Вдоль стен стояли полки и шкафы с прозрачными дверцами, заставленные высокими стеклянными сосудами, банками и картонными коробками, на которых были надписи на латыни.

В некоторых из сосудов плавали заспиртованные человеческие органы.

В центре комнаты находился стол из нержавеющей стали; края его были немного загнуты кверху, чтобы жидкость не стекала на пол. Стол был достаточно длинным, чтобы вместить тело человека, даже относительно высокого. К этому столу и подошел Альцчиллер.

Он осторожно достал руку из пакета и положил ее на стол ладонью вверх.

Очень интересно, – пробормотал профессор. Он дотронулся до руки металлическим инструментом с крючком на конце, напоминающим инструмент стоматолога. Подергав кожу, он перевернул руку и потрогал кончиком зонда окровавленную рану. Капля липкой крови осталась на крючке. – Вчера днем, говорите? Я надеюсь, это не розыгрыш?

– Если нужно, могу привести вам свидетелей.

– Сколько времени вы мне дадите на обследование?

– А сколько понадобится?

– Я начну прямо сейчас, – Альцчиллер щелкнул выключателем, над головой зажглись яркие лампы. Зацепив крючком зонда большой палец кисти, профессор осторожно подвинул ее к свету. – Не хотелось бы снова ее замораживать. Чередование заморозки и оттаивания пагубно влияет на образцы.

– Как много вы сможете рассказать о человеке, которому она принадлежала?

– Немало, – уверенно ответил профессор. – Так как у меня в распоряжении целая кисть, я нарисую вам довольно подробный портрет. Обычно, чтобы определить рост, требуются кости побольше, но я могу работать и с тем, что вы принесли. У вас будет примерный вес, телосложение и мускулатура. Это вопрос экстраполяции: распределение жира и мышц на ладони весьма показательно отражает общее состояние тела. Тест на протеин сыворотки[21]21
  Протеин сыворотки — полипептид, белок содержащийся в сыворотке или выделяющийся при её приготовлении.


[Закрыть] может многое рассказать о предпочтениях в пище и даже об этническом прошлом. Все дело в отклонениях от нормы, которые удастся обнаружить. Ведь мы ищем именно отклонения – только по ним можно установить личность.

Он провел зондом под ногтем среднего пальца. На стол упал маленький комок земли. Альцчиллер осторожно взял его пинцетом и положил на предметное стекло микроскопа.

– Если удастся обнаружить что-нибудь в образце почвы, я даже смогу рассказать вам, где была жертва в момент смерти. Что касается общих характеристик, на их установление потребуется время. Могу я привлечь кого-нибудь из студентов? У меня есть несколько помощников, которые обожают подобные задания. Они могут делать анализы тканей, пока я буду работать непосредственно с кистью.

– Только если вы уверены, что они будут молчать, – сказал Росток.

– Знаю-знаю, вы не хотели бы прочесть об этом в завтрашних газетах.

– Ко мне уже приходили с телевидения.

– Это еще хуже, – посочувствовал Альцчиллер.

– Может быть, им стоит проводить тесты вслепую? – предложил Росток. – Просто дайте им образцы тканей, не показывая руку.

Другим инструментом с маленькой ложечкой на конце Альцчиллер взял с раны каплю крови. Ее он тоже поместил на предметное стекло.

– Все и впрямь настолько секретно? – спросил он.

– Понимаете, у меня и так уже проблемы с коронером, потому что я работаю с тем, что должно быть у него. Если он узнает, что я без его ведома отдал кисть вам, то может позвонить в прокуратуру и обвинить меня в сокрытии улики. Он вполне может зайти так далеко, – подумав немного, Росток добавил: – Тогда под ударом окажетесь и вы.

– За моих ассистентов не волнуйтесь, – успокоил его профессор. – Они работают со мной над новым заданием министерства обороны. Что-что, а секреты они хранить умеют.

Все это время Альцчиллер занимался предварительным обследованием кисти. В руках у него был очередной инструмент, – что-то вроде ножниц, которым он разрезал свежее мясо на ране.

– Похоже, кисть ампутировал врач, – заключил Альцчиллер. – Или человек, знакомый с анатомией. Её отрезали у самого конца запястных костей – там, где они соединяются с лучевой и локтевой. Несмотря на то, что на ладьевидной кости осталась царапина, в остальном ампутация проведена чисто, с минимумом погрешностей.

Профессор отрезал небольшой кусочек мяса с запястья.

– Ну, хорошо, – сказал он наконец, выпрямившись. – У меня есть студент, Майкл Чао, которому я доверяю самые ответственные задания. Ему разрешен доступ к секретной информации министерства обороны. Майкл будет мне ассистировать. Скажите, есть ли какая-то еще информация о руке или о том, как она попала в хранилище? Мне может помочь буквально все.

– Я обзвонил все больницы в радиусе пятидесяти миль, — сказал Росток. – И все полицейские участки. Несчастных случаев с потерей кисти не было – только пара сломанных костей и одно изувеченное плечо.

Он испытывал чувство вины за то, что не был с Альцчиллером полностью откровенным. В конце концов, имелась еще надпись на церковнославянском языке, о которой можно было бы рассказать. Но Росток решил скрыть ее по той причине, что это было имя человека, который мог и не иметь никакого отношения к руке. По крайней мере, законы физики и времени еще никто не отменял.

В прогулках со стариком мальчику особенно нравилась его манера есть по-мужицки». Вместо того, чтобы делать бутерброды, дед отрывал хлеб и мясо кусками и макал их в мягкое масло, как раньше делали сибирские крестьяне.

– Русские цари полагали, что их власть дана им самим Господом, – продолжал старик. – Как и все правители до него, Николай не только правил нацией – он был еще и главой Русской Православной Церкви. Распутин, напротив, вышел из бедноты и большую часть своей жизни проповедовал смирение. Вот почему он продолжал носить крестьянские одежды и есть руками, даже на банкете в императорском дворце. Крестьяне верили, будто через Распутина Бог хотел напомнить царю об ограниченности земной власти. В конце концов, именно Бог ниспослал ужасную болезнь на наследника престола. Когда простой мужик исцелил сына Николая, для царя это было уроком смирения.

– Но ты не ответил на мой вопрос, дедушка, – настаивал мальчик. – Почему он не излечил царевича навсегда?

– Одиночное чудо, одномоментное исцеление царевича могло быть опровергнуто придворными как совпадение или объяснено хитроумными докторами, – ответил старик. – Но Распутин вновь и вновь излечивал Алексея, при разных свидетелях и при самых невероятных обстоятельствах; тогда даже убежденные скептики поверили, что они стали свидетелями чуда. И, что более важно, это служило постоянным напоминанием царю, что Бог в любое время может лишить его своей милости.

– Значит, царь теперь зависел от крестьянина, – сказал мальчик. – Он знал, что без помощи Распутина его сын умрет.

– Крестьяне говорили, что таков Божий замысел.

26

– Не знаю, готова ли я это сделать, – сказала Николь. Василий пожал плечами.

– Ты для меня уже делала такое.

– Тогда я была другим человеком.

– Нет. Ты все та же прежняя Николь. Такие люди, как ты, не меняются.

Она хотела возразить ему и рассказать, как брак, даже такой короткий, изменил ее отношение к себе самой, к мужчинам, к жизни и к тому, как она желала ее прожить. Но Николь знала, что обсуждать подобные темы с Василием бесполезно. Для него она была просто вещью – красивой и ценной частью его собственности, которую можно использовать в свое удовольствие либо сдавать внаем за разумную плату. И которую он теперь, после смерти Пола, требовал назад.

– И тогда все закончится? – спросила она, – Если я все сделаю, ты больше не появишься?

– Даю слово, – пообещал он.

Она и не думала ему верить. Когда-то он уже обещал ей свободу. Но теперь снова пришел, вернулся, сумел вывести ее из дома мимо полицейского. И вот они сидели в четырехлетием бьюике, припаркованном на оживленной улице Миддл-Вэлли. Василий всегда предпочитал серые незаметные автомобили. Салон заполнял едкий дым его русских сигарет, а сам он рассматривал входную дверь здания неподалеку.

– Откуда мне знать, что ты опять не нарушишь слово? – спросила она.

– У тебя нет выбора, – пожал плечами Василий. – На сей раз я говорю тебе правду: сделай, что я прошу, и ты никогда меня больше не увидишь.

Машина стояла так, чтобы хорошо просматривался полицейский участок Миддл-Вэлли. При мысли о том, что хотел от нее Василий, к горлу подступала тошнота. В прошлом он нередко заставлял ее совершать странные и даже извращенные поступки – но торговать своим телом в обмен на отрезанную человеческую руку было невообразимым унижением. У нее периодически возникала мысль рассказать Ростку обо всем, в частности, о Василии, в надежде, что… что? Что какой-то полицейский сможет избавить ее от человека, управляющего всей ее жизнью? Вряд ли. Василий для этого был слишком умен. Он никогда не бил ее – а значит, никаких следов на теле у нее не было, – и даже не угрожал ей ничем серьезным. Появившись здесь, он не переступил ни через один закон. Полиция была беспомощна – а бежать было бесполезно. Скрыться от Василия Николь не могла.

– Я делаю тебе выгодное предложение, – сказал он. – Свобода за небольшую услугу.

– А если он откажется?

– Думаю, ты найдешь способ его убедить, – Василий улыбнулся и погладил ее по щеке. Его пальцы были холодными, костлявыми и пахли никотином. – Какой мужик откажется от такой красотки, как ты?

Когда-то он рассказывал ей, как этими самыми пальцами убил трех человек. Он объяснил ей, что, надавив кончиками двух пальцев на сонную артерию, можно перекрыть доступ кислорода к мозгу и не оставить синяков или других следов, способных вызвать подозрение полиции.

Николь застыла, чувствуя, как пальцы скользят к ее шее. На губах его играла улыбка, пока подушечки нащупывали пульс, который выдал бы расположение артерии. Проще всего, подумала она, было бы позволить ему закончить все здесь и сейчас. Одно движение пальцев – и она отправится в блаженное небытие, где наконец сможет обрести покой. Но, зная Василия, она могла сказать, что все случится не так просто. Он нес боль – не покой.

– Ты готова пойти на это для меня? – спросил Василий.

Она не имела ни малейшего понятия, почему уродливый кусок мертвой плоти имел для него такую ценность, Лично ей абсолютно не хотелось снова видеть эту руку. Она желала одного – освободиться от Василия. И если это освобождение достигалось путем унижения, что ж, она готова.

– Да, – вздохнула она, вверяя себя в руки судьбе. Василий расстегнул верхнюю пуговицу на розовом платье Николь, которое сам выбрал, и глядел, как колышется ее грудь.

– Пусти в ход все свое очарование. Помнишь, что ты должна ответить, если он спросит, какое у тебя право ее требовать?

– Я скажу, что кисть нашли в сейфе моего мужа. По закону, все, что находилось в сейфе, является моей собственностью, и потому я хочу, чтобы мне ее вернули.

– Все верно, – похвалил ее Василий. – Он скажет, что это человеческая рука, а не фамильная ценность или украшение. Скажет, что это не просто унаследованная собственность. Это улика.

– Тогда я отвечу, что факт преступления еще не доказан, а это значит, что рука не обязательно была отрезана у убитого или искалеченного человека, – она повторяла слова, которые они заучивали вместе с Василием. – Без состава преступления кисть это просто кисть. В случае соблюдения всех санитарных условий часть тела может считаться личной собственностью. А если так, то эта собственность принадлежит мне, как единственной наследнице имущества Пола. Я собираюсь передать ее церкви Святой Софии, чтобы похоронить по православным обычаям.

– Отлично, – сказал Василий, жестом приказывая ей выйти из машины. – Просто отлично. Сделаешь все как надо – и больше никогда меня не увидишь.

27

Росток почему-то никогда не доверял красивым женщинам. Он был убежден, что Бог послал их на Землю не для таких мужчин, как он. В его представлении они были экзотическими созданиями, живущими в другом мире и мыслящими не так, как остальные люди; разгадать их цели и амбиции он даже не пытался. Большинство красивых девушек, что росли в Миддл-Вэлли, покидали городок при первой же возможности. Он не многое знал о том, что за жизнь они вели. Но в одном был уверен: если у них не ладилось с карьерой, то они выходили замуж за адвоката, или врача, или богатого бизнесмена – но никак не за простого полицейского вроде него.

Те из них, с кем Ростку довелось столкнуться за время работы, обычно ждали небольших услуг или избирательного отношения в обмен на теплую улыбку или возможность полюбоваться их неземной красотой.

Но услуга, о которой просила внезапно появившаяся в участке вдова Данилович, не была небольшой. Вообще говоря, он абсолютно не ожидал от нее такой просьбы. Она пришла за рукой – и хотя он объяснил, что сейчас кисть не у него, эта красотка, судя по всему, была готова предложить ему нечто большее, чем просто улыбку.

На ней было простое розовое платье, которое на любой другой женщине смотрелось бы скромно. Однако тело, едва прикрытое тканью, было настолько притягательным, что Ростку с трудом удавалось не сводить глаз с ее лица. Она словно бы вышла прямиком из эротических фантазий; по ее поведению Росток мог судить, что она готова отдаться ему, стоит ему только сделать одну простую вещь. Выслушав ее просьбу, он вдруг осознал, что видит в ее словах и логику, и здравый смысл.

На чисто законном основании без факта преступления все, что лежало в сейфе, – будь то человеческие останки или нечто иное – принадлежало ей. Но чем настойчивее она становилась, тем сильнее росло его замешательство: к чему ей столь непривлекательный предмет?

Каждое ее движение – поправляла ли она волосы или проводила кончиком языка по влажным губам – несло в себе эротический заряд, направленный прямо на него. Никогда еще он не ощущал себя предметом таких интенсивных сексуальных призывов. Эта необычайно красивая женщина стояла перед ним и заставляла его чувствовать себя так, словно он был единственным мужчиной в ее жизни – мужчиной, которого она ждала. Росток видел в ней ответ на все одинокие ночи, эротические сны, мечты и фантазии, которые у него когда-либо были. Он мог взять ее – стоило только сделать шаг.

Но он сдерживал себя.

Ему до боли хотелось обнять ее, почувствовать мягкость груди под невесомой тканью платья, провести ладонью по изгибам тела… и прикоснуться к сочным и влажным губам Своим ртом.

Но он сдерживал себя.

Под ее взглядом Росток начал покрываться потом. Нервные окончания возбудились, отвечая на невидимые сигналы, посылаемые ее телом. Желание сжигало его. Чего ему стоило принять ее приглашение? Ведь она пришла к нему сама, предлагая свое тело в обмен на пред-мет, найденный в сейфе. Однако он не мог позволить себе подойти к ней.

Почему, почему он подавлял бушующие внутри него гормоны? Ведь он знал, что подобное поведение для нее привычно. Полицейская из Лас-Вегаса рассказала ему все о жизни «танцовщицы». Но Росток не мог заставить себя взять Николь.

Она подходила все ближе к нему, и теперь расстояние, разделявшее их, было столь мало, что он ощущал тепло ее тела. Чувствовал ее дыхание на своем лице. Видел тонкий слой туши на ее ресницах. И… слезы? Неужели слезы?

Внезапно, будто смущенная собственным поступком, она взяла себя в руки и сделала шаг назад, отворачиваясь.

– Простите, – сказала она. – Я не могу… не могу… Ему показалось, что он слышит подступающие рыдания. Закрыв лицо рукой, она побежала к двери.

Долгое время после ее ухода Росток сидел неподвижно.

Он хотел Николь, хотел так отчаянно, что готов был бежать за ней. Но его останавливали слова деда.

«Никому не верь, – всегда говорил старик. – Будь готов к предательству».