Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

13

Государственный банк Миддл-Вэлли был пережитком прошлой эпохи. Он располагался в здании типа «бетонная крепость», особенно популярном среди банкиров начала XX века. Узкий дверной проем входа преграждали тяжелые стальные двери, а в окошечках касс до сих пор сохранились витиеватые чугунные решетки, некогда защищавшие кассиров от клиентов банка.

Охранник провел Николь к женщине болезненного вида с напудренным лицом, которая, вероятно, давно уже пересекла пенсионный рубеж. Даже толстый слой косметики не мог замаскировать ее впалые щеки и тем более скрыть дрожь в руках. Женщина протянула руку, приветствуя клиента; Николь пожала ее, боясь, что хрупкая кисть рассыплется, если она сдавит ее слишком сильно.

Она назвалась Соней Ярош и объяснила, что ведет всю основную работу с клиентами. Соня сразу же признала в ключе из прессованной латуни, который принесла Николь, ключ из их банка, открывавший одну из ячеек. Она внимательно изучила составленное нотариусом завещание, которое Пол по требованию Василия подписал после свадьбы. Очевидно, с документами все было в порядке. Но как только женщина, достав бухгалтерскую книгу в зеленом переплете, нашла в ней соответствующую страницу, ее лицо приняло озадаченное выражение. Подняв глаза, Соня попросила Николь пройти за ней в кабинет к Гарольду Зиману. Книгу, ключ и завещание она положила на его рабочий стол.

Зиман был худым человеком с узким лицом, острым носом и вытянутым подбородком – черты лица выдавали в нем потомка основателя банка, чей огромный портрет, словно символ власти, занимал стену за спиной директора. Сам Гарольд сидел за огромным старинным письменным столом из розового дерева, который также был запечатлен на портрете основателя.

– Приношу свои соболезнования в связи со смертью вашего мужа, – проговорил Зиман, поднимаясь и протягивая Николь руку. Он слегка сжал ее ладонь, после чего продолжил: – Мне очень жаль, – он говорил слегка в нос, что великолепно соотносилось с его внешностью.

Зиман жестом попросил Николь присесть на один из стульев, стоявших перед столом. Соня Ярош быстро принесла ему вторую бухгалтерскую книгу – на сей раз куда более старую, – которую он принялся листать с большим интересом. Затем, поджав губы, в замешательстве покачал головой.

– Боюсь, нам придется оповестить власти, – сказал Зиман. Соня Ярош поспешила на свое рабочее место – сделать необходимый звонок.

– Возникла какая-то проблема? – опасливо спросила Николь.

– Существует ряд определенных процедур, которым мы обязаны следовать в случае смерти владельца ячейки, – объяснил Зиман. Он замолчал, слушая, как Соня шепотом дает в телефонную трубку какие-то указания. – Мне, как и вам, миссис Данилович, не хотелось бы, чтобы это заняло много времени. Я представляю сейчас ваши чувства. Я слышал, что у вашего мужа случился сердечный приступ, когда он смотрел телевизор. Ужасная трагедия. И так мало времени прошло после свадьбы. Мне действительно жаль.

Эту историю всем поведал коронер. Ее сочувственно повторял Николь каждый гость на похоронах, хотя сама она знала, что мало кто в нее верит.

– О каких процедурах вы говорите? – спросила она.

– Необходимо, чтобы кто-то присутствовал при вскрытии ячейки, – сказал он. – Мы должны будем провести официальную опись содержимого. Все дело в налогах: государство хочет быть уверенным, что получит свою долю. Пока мы с вами разговариваем, мой секретарь звонит в отделение государственных доходов Пенсильвании.

– Может быть, я приду попозже? – нерешительно предложила Николь.

– Нет, никаких проблем для вас не возникнет. Это просто формальность, миссис Данилович. Даже если бы здесь стояла ваша подпись, мы все равно должны были бы провести эту процедуру. Если держатель ячейки умирает, она опечатывается, чтобы предотвратить вынос ценностей: наличных, золотых монет, ювелирных изделий, ценных бумаг и прочих предметов, подлежащим обложению государственным налогом. Это никак не повлияло на ваше право владения собственностью. Просто закон требует, чтобы содержимое ячейки было описано во избежание дальнейших проблем с налогами. Как единственная наследница Пола, вы сможете забрать все, что там лежит, как только подпишете соответствующие документы.

Хранилище, где находились ячейки, располагалось в дальнем конце коридора. Любой, кто хотел попасть туда, сначала проходил мимо стола Гарольда Зимана, где ставил свою подпись на документах.

– Значит, вы опечатали ячейку, как только узнали о смерти Пола? – спросила Николь.

Зиман нервно, но сдержанно улыбнулся ей, открыв два ряда ровных зубов в аккуратных коронках.

– По правде говоря, – сказал он, – ячейку опечатали еще до смерти вашего мужа. Это сделали два месяца назад.

– Не понимаю, о чем вы.

– Изначально владельцем был Иван Данилович, отец Пола. Когда он умер, ячейку, согласно нашим правилам, опечатали. Мы ждали, что придет Пол, и официальная опись будет проведена при нем.

– Но он так и не появился?

– Нет.

– Может быть, он не знал о ключе.

– Возможно. Если это так, я приношу свои извинения за то, что не сообщил ему.

– Значит, сейф не открывали со времени смерти отца Пола?

– И даже дольше, – покачал головой Зиман. – Как я только что узнал от мисс Ярош, сейф никто не открывал с того самого дня, как Иван Данилович снял его.

– И как давно это было?

Зиман опустил взгляд в бухгалтерскую книгу, лежавшую на столе.

– Ячейку арендовали в 1946 году, 16 октября, если верить записям. Держателем был Иван Данилович, с его счета автоматически снималась плата за нее вплоть до 1985 года, когда он стал почетным жителем города. Пожилым гражданам мы предлагаем бесплатное пользование сейфами, – Зиман оторвал взгляд от книги и улыбнулся. – В общем, Ивану весьма повезло. Он владел ячейкой на бесплатной основе… сколько это, значит, получается… 18 лет.

– И за все это время ни разу ее не открыл? – удивилась Николь. – Ни разу ничего не положил туда и ничего не взял?

– Если верить нашим записям, то нет. Вы будете первым человеком за последние полвека, который откроет этот сейф. Все равно что вскрывать капсулу времени.

14

Роман Керенский, пошатываясь, поднялся из-за стола. Он поправил кислородную трубку в носу, бережно поставил баллон на колеса и жестом приказал Ростку следовать за ним.

– Пойдемте, – сказал он. – Я покажу вам тех, о ком мы говорим.

Они прошли по узкому коридору, в конце которого их ждала запертая дверь. За ней располагалась комната, которую Керенский называл Трофейным Залом. Сколько раз Росток приходил в здание Легиона – поужинать в пятницу, встретиться с друзьями или чтобы разнять пьяную драку, – но до сих пор даже не подозревал о существовании зала. Вероятно, он был открыт только для членов Легиона.

Воздух в комнате был спертым и теплым. Керенский зажег галогеновые лампы на потолке, и Росток увидел. что стены увешаны трофеями с двух мировых войн, Корейской войны, войны во Вьетнаме, операции «Буря в Пустыне» и миротворческих операций ООН в Сомали и Боснии. Рядом с каждым предметом висела табличка с именем ветерана, который его принес. В коллекции имелись: фашистская повязка со свастикой, пробитая пулей; японский самурайский меч; утепленная зимняя форма китайских военных; парадный немецкий шлем с шипами; боевые знамена; фляги и прочие предметы, когда-то принадлежавшие солдатам всевозможных армий.

Под стеклом в витринах лежали немецкий «Люгер»[10]10
  «Люгер» («Парабеллум») – пистолет, разработанный в 1908 году Георгом Люгером для вооружения германской армии.


[Закрыть], автоматический «кольт» модели 1911 г. калибра 45, автомат Калашникова, английский «Энфилд»[11]11
  «Энфилд» — револьвер, разработанный в начале 30-х гг. XX в. на английской Королевской Оружейной Фабрике в г. Энфилд.


[Закрыть], японский автоматический пистолет «Мицуи», израильское ружье «Стен», Ml[12]12
  Ml — американская самозарядная винтовка времен Второй Мировой войны.


[Закрыть], пистолет-пулемет Томпсона, немецкий «Краг»[13]13
  «Краг» — винтовка, разработанная норвежцами Кратом и Йоргенсеном; во время Второй Мировой производилась на оружейном заводе Кенигсберга для фашистской Германии.


[Закрыть], автоматическая винтовка Браунинга, гранатомет, различные штыки и целый ассортимент обезвреженных гранат, каждая со своей подписью.

В противоположном конце зала располагались деревянные полки с альбомами большого формата в кожаном переплете. В альбомах хранились архивы, которые вел Керенский и прежние историки Легиона.

Роман подкатил к ним свой кислородный баллон. Он постучал пальцем по увесистому тому: это был один из трех архивов, за 1944 год.

Взяв альбом с полки, Росток положил его на стол. Керенский принялся быстро перелистывать страницы. В альбоме оказалось множество пожелтевших вырезок из газет, военных приказов, писем на микропленке, телеграмм и фотографий – начиная от черно-белых снимков небольшого размера и заканчивая огромными, разукрашенными вручную портретами.

Керенский остановился на глянцевой фотографии, изображавшей около двух десятков молодых людей в форме перед бронетранспортером С-47. Над головой у каждого солдата черными чернилами было выведено его имя.

– Вот тот самый специальный разведывательный взвод, – сказал Керенский. – Фотографировали в Майденферне, Англия. Это начало мая 1944 года, за месяц до дня высадки[14]14
  День высадки (Disembarkation Day, D-Day) – 6 июня 1944 года; день, когда войска Эйзенхауэра высадились на побережье Нормандии.


[Закрыть]. Вот Иван, вот это Борис, а слева – Флориан.

У Бориса Черевенко из всех троих была самая широкая улыбка. Флориан Ульянов в тот далекий момент, когда фотограф нажал на кнопку, закрыл глаза. Человек, которого Керенский назвал Иваном Даниловичем, был самым невысоким из троих и выглядел самым серьезным. Его квадратное лицо с решительно выставленной вперед челюстью показалось Ростку знакомым, однако имя, написанное у него над головой, не совпадало с тем, под которым его знали в городе.

– Если это Иван, то с именем какая-то путаница, – заметил Росток.

– Нет, тогда он был известен именно под таким именем, – улыбнулся Керенский. – Винс Дэниэлс. Многие иммигранты, поступавшие на службу, изменяли имя на американский манер. Вот и Иван Данилович превратился в Винсента Дэниэлса. Под этим именем он записался в полк, под ним и фигурирует в военных архивах. А когда война закончилась, он вернул себе русское имя обратно. Вот еще одна фотография, она сделана за пять дней до высадки, они как раз подстриглись.

– Они стриглись перед днем высадки? – переспросил Росток.

– Молодые парни, горячие сердца, – вновь улыбнулся Керенский. – Сбрили себе все волосы, кроме узкой полосы вдоль середины черепа. Хотели выглядеть как индейцы-могавки, вышедшие на тропу войны.

Перевернув страницу, он показал фотографии, где были запечатлены десантники с прическами могавков и разукрашенными лицами.

– Стойкости этих ребят можно только позавидовать. Они вызвались быть следопытами: приземлиться до высадки основной части десанта и разведать зону сброса. Именно они были первыми американскими солдатами во Франции. Так что наши трое друзей воевали с немцами еще за шесть часов до того, как первые союзные войска высадились на побережье.

– Об этом фильм был, – пробормотал Росток.

– Несколько фильмов, – поправил Керенский. – Но правильно так никто и не снял.

– В реальности все было хуже?

– Куда как хуже, – подтвердил Керенский. – Представьте себя на их месте. Через восемь месяцев после выпускного вечера вас сажают в самолет и вместе с дюжиной таких же ребят отправляют в Англию. Вы прибываете, проходит два часа, и в полночь вы десантируетесь в Нормандии. А внизу, в темноте, вас ждет чуть ли не вся чертова фашистская армия. По вам начинают палить из пулеметов, зениток, противовоздушных орудий и всего, что удалось найти. Ваши приятели погибают, не успев коснуться земли, прямо у вас на глазах. Кто-то взрывается в воздухе, когда пуля попадает в гранату на поясе.

В голосе Керенского отразился ужас давно прошедшей ночи. Его речь становилась быстрее, охваченный воспоминаниями, он, похоже, забыл о кислородном баллоне.

– Каким-то чудом у вас получается приземлиться живым и невредимым. Теперь ваша проблема в том, что пилоты что-то напутали с координатами, и вы заблудились. Полночь, по местности разбросано два десятка, может и меньше, уцелевших следопытов, а вы окружены тысячами немецких солдат, и все они ищут вас. И у вас задание: сообщить о зоне сброса основной части десанта. Ведь из Англии уже вылетают восемьсот сорок два самолета и планера, на борту каждого – войска и техника, так что если вы не установите радиомаяки, вся операция пойдет насмарку.

Раздаются автоматные очереди, и вы знаете, что ваших друзей продолжают убивать, но вам все-таки удается установить маяки. Около двух часов утра начинается сброс основного десанта. Но это только начало. Подтягивается основная часть вашей дивизии, и теперь ваше задание – встретить их и атаковать фашистов, чтобы те не смогли укрепить побережье Нормандии, куда на рассвете высадятся союзные войска.

– И это были восемнадцатилетние парни? – Росток покачал головой. – Господи, сегодня ребята их возраста играют в видеоигры да ходят на рок-концерты.

– Да, – согласился Керенский. – Однако же у этих парней, у мальчишек, недавно закончивших школу и ни разу не побывавших в бою, получилось расчистить и держать местность до тех пор, пока основные войска не высадились на побережье.

Керенский все больше распалялся, увлеченный историей давних событий. Он перевернул страницу и показал Ростку другие фотографии «Клекочущих Орлов».

– Проходит два месяца, и вот они на борту другого самолета. На сей раз их сбрасывают в тыл врага, в Голландию. Операция называлась «Маркет-Гарден» – самый идиотский план за всю эту чертову войну. Очередная гребаная идея Монтгомери. Оказалось, что немцы подготовились к высадке, и их ждали самые тяжеловооруженные дивизии и танки «Панцер». Операцию спланировали ужасно, и 101-я дивизия была одной из немногих, которым удалось выполнить задание и удержать местность до тех пор, пока Эйзенхауэра не осенило, и он не приказал Монти сворачивать все это.

– Стойкие ребята, – прокомментировал Росток, не скрывая восхищения в голосе.

– Не то слово!

Керенский снова принялся листать альбом, пока не нашел вырезки из газет за декабрь 1944 года. В заголовках статей упоминалась битва за «выступ»[15]15
  Битва за «выступ» — контрнаступление в Арденнах, в результате которого с немецкой стороны на линии фронта образовались «выступ» глубиной в 100 км и, соответственно, «вмятина» со стороны союзников.


[Закрыть].

– Теперь Иван и его боевые друзья в западной Франции, и скоро Рождество, – продолжал Керенский. – Ребята зализывают раны, большая часть оружия нуждается в ремонте. 17 декабря Гитлер начинает самую масштабную контратаку за всю войну. Он посылает в Бельгию двести пятьдесят тысяч пехотинцев, две танковые и три артиллерийские дивизии, 17-я американская дивизия застигнута врасплох. Это конец. Американские войска в панике. Солдаты бросают оружие и бегут, в буквальном смысле бегут в тыл. Эйзенхауэр посылает 101-ю в Бельгию на задание, которое кажется самоубийством.

Их задача – удержать основные пути в маленьком городке под названием Бастонь. Запасов так мало, что десантники вынуждены просить у солдат, покидающих город, оружие и обмундирование. И как только они расквартировываются в Бастони, город окружают немецкие войска. Идет снег, вся земля промерзла, а у наших ребят – ни одеял, ни зимней формы. Патронов тоже не хватает, а из-за сильной облачности сбросить припасы с воздуха не получается.

Десантники воюют против танков «Панцер» с винтовками и коктейлями Молотова в руках. Их дела настолько плохи, что местные жительницы приносят простыни, чтобы солдаты могли замаскироваться на снегу. Но каким-то чудом 101-я отражает натиск немцев. Эти ребята не просто находились в окружении – они столкнулись с численным и оружейным превосходством противника, однако сумели остановить цвет фашистской армии. И в течение всего следующего месяца они наступали, помогая гнать немцев обратно в Германию.

Керенский замолчал, хотя скорее ему требовалось собраться с мыслями, а не перевести дыхание. Он перевернул страницу и открыл фотографию, на которой генерал МакОлифф награждает медалями троих молодых людей.

– Теперь понимаете, что я имел в виду? – спросил Керенский. – Эти трое ребят были героями войны. Настоящими героями. Они прошли через самые кровопролитные битвы. Они заслужили две «Серебряные Звезды», медаль «За выдающиеся заслуги», три «Бронзовые Звезды», два «Пурпурных Сердца» и девять «Боевых Звезд»[16]16
  «Серебряная Звезда», «Бронзовая Звезда» и «Боевая Звезда» — медали за боевые заслуги; «Пурпурное Сердце» – медаль за одно боевое ранение; «За выдающиеся заслуги» – высшая небоевая награда.


[Закрыть]. И это если считать только личные награды. Как дивизия 101-я имела наибольшее количество поощрений среди всех. Все ее солдаты и офицеры получили «Благодарность Президента», а также высшие награды от французского, британского, датского и бельгийского правительств.

– Теперь понятно, – сказал Росток, – почему вы назвали их «не просто стариками на пенсии».

– Потому-то вести об их убийстве и показались мне подозрительными. С этими ребятами не справились фашисты: они сумели разбить несколько танковых дивизий, противостояли ракетным атакам, пулеметчикам, наземным минам, минам-ловушкам, снайперам, мортирам и тяжелой артиллерии. Все бои прошли в тылу врага. Они всегда были окружены, немцы постоянно превосходили их по численности и тяжести вооружения. Но они выжили. И знаешь почему? Может быть и нехорошо говорить такое, но они умели убивать. Если почитаешь список их боевых заслуг, то сам увидишь: на их счету тьма убитых немцев. Да, конечно, они убивали тех, кто пытался убить их. Но это такое дело, которое так просто не забудешь. Они были людьми, которые не подпустили бы к себе убийцу.

– Но ведь солдаты постарели, – возразил Росток. – Теперь это были восьмидесятилетние старики, война которых закончилась давным-давно.

– Если чему-то учишься в бою, оно останется с тобой навсегда. Пройдя такую школу, развиваешь, можно сказать, шестое чувство к опасности, что-то вроде инстинкта.

– Даже лучшие из нас, случается, теряют бдительность, – сказал Росток.

– Ладно, допустим, избавляются от одного – это можно объяснить. Ну, пусть даже от двоих. Но чтобы сняли всех троих? Да еще при том, что они знали об этой охоте? Что-то мне слабо верится.

– Однако же это случилось, – напомнил ему Росток. – Кто-то справился со всеми тремя.

Керенский долго раздумывал перед тем, как ответить:

– Выходит, этот кто-то умеет убивать лучше, чем это делали они. Таких людей в мире немного.

– Профессионал?

– При том очень опытный, – добавил Керенский.

Было трудно не согласиться с логикой историка. Но у Ростка оставался вопрос:

Они были пожилыми людьми, – сказал он, продолжая собирать головоломку. – У них вряд ли имелся тайник с деньгами. Зачем профессиональному убийце за ними охотиться?

– Говорю же вам: сам никак не пойму.

Керенский глотнул пива и, облизав губы, задал вопрос, который его беспокоил:

– Как думаете, могло быть так, что Иван на самом деле не сходил с ума? – спросил он. – Я имею в виду, кроме болезни Альцгеймера?

– Его посадили в палату с обитыми стенами. Обычно с нормальными людьми такого не делают.

– Вот именно, – согласился Керенский. – Он добился, чтобы его поместили в охраняемую палату, защищенную решетчатыми дверьми.

– Не пойму, к чему вы клоните.

– Видите ли, я сравнил дату звонка Флориана и число, когда Ивана доставили в клинику. Это так называемое психическое расстройство случилось с ним через два дня после разговора. А что, если это не совпадение?

– Звонок мог стать решающим фактором. Может быть, с Иваном случился приступ паники.

– Мне все-таки кажется, что его действия были четко спланированы. Не забывайте: ведь вы имеете дело с человеком, которому часами приходилось отражать атаки фашистов. Когда я служил в армии, то познакомился с тактикой под названием «стратегическое отступление». Ее суть в следующем: если вы застигнуты врасплох на открытой местности и не можете ответить точечным огнем по той причине, что не видите врага, то нужно отступать на более защищенную позицию.

– Вы хотите сказать, Иван сымитировал приступ, чтобы его доставили в клинику округа Лакавонна?

– Поразмыслите сами, Росток. Восьмидесяти летний старик узнает, что у него на хвосте убийца. Он слишком стар, чтобы дать отпор. А что может быть безопаснее, чем палата строгого режима с круглосуточной охраной под дверью? Я хочу сказать, с его стороны это был весьма разумный ход.

– Есть одно «но»: он не сработал, – заметил Росток.

15

Агент из отделения государственных доходов Пенсильвании прибыл только в двадцать минут шестого. Рабочий день банка к тому времени закончился. Все сотрудники, кроме Зимана, Сони Ярош и охранника, ушли. Кондиционеры выключились автоматически ровно в пять часов. Очень скоро в банке стало душно – бетонные стены отдавали тепло, накопленное за день.

– Они стоят на таймере, – объяснил Зиман. – Когда банк закрыт, в кондиционерах нет нужды. Вроде бы мелочь, а на деле – экономия четырех тысяч долларов в год, а сейчас, когда летние месяцы каждый год все жарче, может, и больше.

Налоговый агент покрылся потом, не успев зайти в банк. Уэнделл Франклин оказался низеньким человеком, живот которого перестал влезать в жилетку от костюма-тройки много лет назад. Слой жира на шее мягко выкатывался из-за верхней пуговицы рубашки. Его лицо с пухлыми губами и щеками напоминало лягушат чью голову. Глаза, и без того навыкате, были увеличены толстыми линзами очков.

Первым делом он извинился за то, что дорога из регионального офиса в Скрантоне заняла у него так много времени. Франклин сказал что-то про ремонтные работы на 81-м шоссе и про то, что движение возле университета сузили до одной полосы.

– Хотя вы и сами могли бы сообщить пораньше, – сразу же добавил он, будто сама идея извиняться ему претила. – Вы звоните мне в полчетвертого и думаете, что я примчусь, словно у меня дел больше нет.

– Вам вообще не обязательно было приезжать, – парировал Зиман. – Вы могли дать мне право на проведение описи. В правилах не указано, что агент обязан присутствовать лично, когда из отделения банка сообщают о вскрытии ячейки.

Франклин повернулся к Николь – его взгляд бесстыдно ощупывал ее тело.

– Эта девушка хочет открыть сейф? – спросил он.

Николь выдавила из себя улыбку. Ей не нравился этот человек.

– Познакомьтесь: миссис Данилович, – сказал Зиман. – Ее муж умер, и теперь ключ от ячейки в ее владении.

– У вас есть свидетельство о смерти? – спросил Франклин.

– Я ручаюсь за тот факт, что ее муж мертв, – сказал Зиман. – Похороны проходили сегодня утром.

– Ваша секретарша сказала мне по телефону, что на сейфе указано не его имя.

– Да, там имя первого арендатора, покойного свекра миссис Данилович. Он скончался два месяца тому назад, и тогда же мы опечатали сейф. Технически, само собой, содержимое ячейки – часть имущества мужа миссис Данилович, но она предоставила нам завещание, согласно которому является единственной наследницей и имеет право на владение этим имуществом.

– Подлинность завещания еще не была подтверждена судом, – сказал Франклин. – Что, если найдутся другие наследники, которые могут оспорить документ? Дети, например? Или бывшая жена? Или мать?

– Нет, у него не осталось живых родственников, – ответил Зиман. – Первого владельца ячейки звали Иван Данилович, и он был единственным сыном Петра и Галины Данилович. Их семья приехала сюда из России в 1918 году. Жена Ивана Даниловича умерла в 1955 году. Насколько мне известно, у Пола не было ни двоюродных, ни сводных братьев или сестер, а также теток или дядей. Ключом и нотариально заверенным завещанием владеет миссис Данилович, Поэтому она единственный человек, который имеет право требовать имущество.

– Похоже, вам все про своих клиентов известно, – сказал Франклин.

Гарольд Зиман вздернул подбородок и сощурил глаза, в которых явно читалась неприязнь к человеку, подставившему под сомнение его порядочность.

– Семья Зиманов владеет Государственным банком Миддл-Вэлли сто два года, – проговорил он. – Мои предки вели здесь дела до приезда ирландцев, до приезда поляков и до приезда русских. В этом городе мало что происходит без моего ведома.

– Хорошо, хорошо, – Франклин поднял руку. – Поверю вам на слово, – достав из дипломата какой-то документ, он отдал его Николь. – Поставьте здесь подпись, после этого вы сможете открыть сейф. Полную подпись, включая девичью фамилию и номер социальной страховки.

У Николь в руках оказался бланк, распечатанный на дешевой бумаге.

Она колебалась.

– Это просто формальность, – объяснил Зиман. – Поставив подпись, вы признаете, что ничего не доставали из сейфа своего мужа до его смерти, и что вы не избавитесь от содержимого ячейки без предварительного извещения налоговой службы либо суда.

– Но ведь я даже не знала о существовании сейфа, – запротестовала Николь.

– Вы были его женой, и он ничего вам не говорил? – любопытство Франклина возросло.

– По-моему, муж тоже ничего не знал.

– Вы хотите сказать, что это своего рода тайный депозитарий?

– Знала она о ячейке или нет, неважно, – заметил Зиман. – Как наследница, миссис Данилович имеет законное право открыть сейф.

– Отлично, вы поручились за свои слова, и дело, надо думать, улажено, – саркастически признал Франклин. – В чем дело, миссис Данилович? Подписывайте, наконец, эту бумагу, и давайте покончим с этим.

– А если не подпишу? – спросила Николь. Она злобно глядела в выпученные глаза за толстыми линзами очков.

Франклин смотрел на нее, не моргая. Очевидно, он привык иметь дело с разозленными людьми.

– Тогда я получу ордер и открою сейф сам, – сказал он. – Содержимое будет конфисковано и выставлено на аукцион, мы взыщем все необходимые налоги, а вам отдадим все, что останется. Это, конечно, в том случае, если суд подтвердит ваше право на собственность. К такой стандартной процедуре мы прибегаем, когда люди пытаются помешать нам выполнять свою работу.

– Мне жаль, что вам приходится через все это проходить, – извинился Зиман перед Николь. Судя по всему, он хотел как можно скорее разрешить спор и выпроводить их из банка, чтобы наконец закончить рабочий день. – Будет лучше, если вы подпишете.

– А что если у нее есть причины тянуть время? – издевался Франклин. – Вдруг она не хочет ставить подпись, так как знает, что там внутри? Или знает, чего там нет. Она вполне могла уже вынуть все, что там лежало.

– Исключено, – тут же ответил Зиман. – До сегодняшнего дня миссис Данилович не приходила в банк, а сейф, могу вас заверить, уже два месяца как опечатан.

Зиман протянул Николь ручку. Она быстро поставила свою подпись на документе, Зиман расписался в графе «свидетель», и затем вернул бумажку налоговому агенту.

– Продолжим, – объявил Франклин.

– Полагаю, ваша подпись также требуется, – напомнил Зиман.

Франклин нетерпеливо расписался на нижней строке бланка. Его потные пальцы оставляли пятна на дешевой государственной бумаге.

В банке становилось невыносимо душно. Без кондиционеров теплый воздух не выходил из здания – окна были наглухо заперты.

Соня Ярош осталась ждать за своим столом; охранник со скучающим видом наблюдал, как Николь следует за двумя мужчинами в хранилище. За массивной стальной дверью округлой формы находилось помещение, разделенное на две части. Большая из них – по правую руку – изобиловала десятками металлических дверей всевозможных размеров, среди которых встречались маленькие сейфовые дверцы с черными ручками и замками с цифровой комбинацией.

В левой части, куда повернул Зиман, узкое пространство между стенами было заполнено сотнями маленьких ячеек с одинаковыми стальными дверцами – каждая размером 8x12 сантиметров. В дверцы были впаяны медные втулки с замочными скважинами.

Трое посетителей едва протиснулись в узкий проход. Николь ощущала запах, исходивший от Уэнделла Франклина и перебивавший его дезодорант.

Обе замочные скважины ячейки номер 52 были запечатаны красными пластиковыми пробками. Специальным инструментом Зиман вытащил их и, вставив банковский ключ в левую скважину, сказал Николь, чтобы она вставила ключ Пола в правую. Сначала дверца не поддалась. Зиману пришлось брызнуть в скважину антикоррозийным средством, и только тогда удалось повернуть два ключа одновременно.

– Ржавчина, – объяснил он, дергая за внутреннюю дверцу, которую тоже заело. – Несмотря на то, что мы поддерживаем в комнате низкий уровень влажности, за полвека коррозия все равно делает свое дело.

Дверца толщиной в полтора сантиметра наконец распахнулась, открыв проволочную ручку серого металлического ящика, находящегося внутри.

Николь беспокойно затаила дыхание.

Зиман медленно выдвинул ящик на половину длины и приподнял крышку.

При виде содержимого он отшатнулся, оторопев от изумления.

– Что это, черт возьми? – прошипел он.

Он инстинктивно вытер руки о пиджак, будто стирал с них грязь.

Николь уставилась на содержимое ящика, не веря своим глазам. Она почувствовала, как горло наполняет горький привкус желчи, и хотела отвернуться от сейфа, но шок от увиденного лишил ее способности двигаться.

Втиснутая в металлический ящик, перед ними лежала огромная человеческая кисть – таких больших рук Николь никогда не видела. Она была частично завернута в грубую, пропитанную воском бумагу, и лежала ладонью вверх. Пальцы были наполовину сжаты, словно просили о помощи.

Кисть отсекли от руки у запястья, вдоль сустава, некогда соединявшего ее с предплечьем. Разрез был сделан под углом от большого пальца. Плоть еще сохраняла розовый цвет и здоровый вид. Под раной, из которой виднелись круглые кости запястного сустава, сформировалась лужица несвернувшейся крови. Николь заметила, что мизинец слегка деформирован. Ногти на пальцах загибались внутрь.

Как только был открыт ящик, по комнате распространился сухой пшеничный запах. Николь закрыла нос рукой, но поздно: он уже проник в ее легкие.