Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

19

– Если это и послание, то оно никак не может быть обращено ко мне, – возразила Николь. – Я даже не знала о существовании ячейки.

– Тогда где вы взяли ключ?

– Я… я нашла его на полу в спальне, – заметив скептическое выражение лица Ростка, она поспешила объяснить. – Он лежал под комодом. В маленьком желтом конверте. Похоже, его прилепили скотчем ко дну комода много лет назад. Однако я нашла его только на утро после смерти Пола.

– Вам не приходило в голову, что это необычное совпадение весьма удобно? Ключ годами лежит в тайнике, а в ночь смерти вашего мужа падает на пол?

– Этого я объяснить не могу. Порой такое случается. Это судьба.

– Не исключено, – согласился Росток. – Также не исключено, что кто-то ночью проник к вам в дом и положил ключ туда, где вы его и нашли.

– Кто-то? Кто, например? – эта версия казалась ей неправдоподобной.

– Я бы поставил на людей, которые убили троих стариков. Они же, как мне кажется, устроили погром у вас в доме.

– Пол сказал, что это просто вандалы, – вспомнила она.

– Так могло показаться на первый взгляд. Но я думаю, они что-то искали. Кто бы это ни был, они перерыли весь дом, и сделали это очень тщательно. От чердака до подвала – в подвале даже выкопали ямы. Понятия не имею, что искали, но догадываюсь, они нашли ключ, прикрепленный ко дну комода.

– Интересно… если они нашли ключ, то зачем вернули его? – спросила она, не желая соглашаться с его версией.

– Полагаю, они хотели, чтобы вы открыли сейф. Им удалось проникнуть в банк, забрать все, что лежало в сейфе, а вам они оставили эту кисть. Как предупреждение.

– Как такое возможно? Ведь директор сказал, что ячейку полвека никто не открывал.

– Не знаю, что он там сказал. По состоянию плоти я могу судить, что кисть пролежала там несколько часов. Должно быть, преступники пробрались в хранилище утром, до открытия банка, и опустошили сейф. Если это не какой-то знак, то зачем им оставлять после себя отрезанную кисть? Почему не обчистить сейф и не скрыться? Нет, кто-то хотел, чтобы вы открыли ячейку и увидели это.

– Но зачем направлять мне такие послания? – простонала она. – Я в этом городе почти никого не знаю, и вообще услышала о нем впервые месяц назад. Как все это связано со мной?

– Возможно, тут сыграл роль ваш брак с Полом или тот факт, что вы живете в этом доме.

– Нет. Я не хочу… не могу вам поверить.

– След убийцы ведет из Аризоны во Флориду, и затем в Миддл-Вэлли – прямо к вашему дому. Сначала он принадлежал отцу Пола. Когда того убили, дом унаследовал ваш муж. Теперь и он мертв, а дом перешел к вам. Так что, возможно, вы следующая.

Страх и напряжение, копившиеся внутри нее, все-таки вырвались наружу:

– Прекратите! – срывающимся голосом закричала она. – Перестаньте меня запугивать! Я не хочу больше ничего слышать. Просто перестаньте, и оставьте меня в покое, в конце концов!

Распахнув дверцу, Николь выскочила из машины и взбежала на крыльцо дома. Ничего не видя из-за слез, она начала рыться в сумочке в поисках ключей. Она почувствовала, как сильная рука Ростка берет ее за запястье, и попыталась отбросить ее, но полицейский держал крепко.

– Я хочу помочь вам, – услышала она его голос.

Николь отчаянно пыталась высвободить руку. Она била кулаками по широкой груди полицейского, попыталась закричать, но из горла вырвались только всхлипы.

Наконец, она прильнула к нему. Он молча поглощал ее печаль, позволяя ей дать волю чувствам и выплакаться на его груди.

Весь шок и стресс последних трех дней, ужас от внезапной смерти Пола, крах всех ее надежд на будущее, отвращение, пережитое в банке, и вот теперь страх от того, что ее собственная жизнь, возможно, в опасности, – все это прошло; оставалось тихо плакать и ждать, что он обнимет ее.

– Я постараюсь поменьше говорить об этом, – пообещал он. – Лучше, чтобы горожане не знали о случившемся в банке, так будет спокойнее и безопаснее для вас. Сначала он стоял, не поднимая рук, словно бы не решался обнять ее. Она сильнее прижалась к нему (а ее пышная грудь – к его мощной грудной клетке), прося защиты у его сильного тела. Она чувствовала, как пистолет в кожаной кобуре, висевшей у него на поясе, вдавливается ей в живот.

Любой другой мужчина вытер бы слезы с ее лица и проводил в дом. На Росток не был любым другим. Он несколько раз погладил ладонью ее волосы и прошептал утешающие слова. Ей казалось, что до тех пор, пока она рядом с ним, все будет хорошо.

– Я пришлю сюда Отто Бракнера, как только в банке все будет сделано, – мягко проговорил он. – Он присмотрит за домом.

Николь обняла Ростка еще сильнее. Как ей хотелось, чтобы это был Пол! Ей было страшно уходить одной в темноту и стыдно за то, как ее тело отвечало на прикосновение другого мужчины.

20

Николь не принадлежала к числу женщин, которых легко напугать.

Однако до этого никто никогда не сообщал ей, что за ней охотится убийца. Она попросила Ростка проверить перед уходом, не пробрался ли кто в дом. Сама Николь следовала за полицейским из комнаты в комнату, глядя, как он проверяет замки на дверях и оконных рамах, изучает полки в шкафах. Особенно внимательно он осмотрел подвал и дверь черного входа, удостоверившись, что она заперта изнутри. Странные ямы в земляном полу выглядели зловеще. Они были расположены хаотично и различались по размеру. Одни были узкими и уходили далеко вглубь, другие напоминали мелкие могилы. Глядя на них, Николь вспоминала предостережение Ростка и гадала, не предназначена ли какая-нибудь для нее.

Когда Росток наконец заверил ее, что в доме безопасно, он ушел, запретив ей открывать дверь кому-либо, кроме него и Отто Бракнера.

Как только полицейский покинул дом, она заперла парадную дверь на засов. Зажгла свет во всех комнатах первого этажа – в том числе и аварийный на заднем дворе. Затем забаррикадировала парадную и кухонную дверь стульями и только тогда решилась подняться наверх, в главную спальню, не забыв запереть за собой дверь. Ей не хотелось ложиться в постель, где умер ее муж, поэтому она свернулась в углу – оттуда ей было видно любого, кто подходил к дому.

Впрочем, даже за запертыми дверьми Николь чувствовала себя не намного спокойнее. Никакой засов не мог защитить ее от неизбежных вопросов собственного разума.

Полицейский предупредил, что ее жизнь может быть в опасности. Однако не хотел, чтобы она покидала Миддл-Вэлли.

Почему?

И все ли из того, что он сказал, было правдой?

При обычных обстоятельствах она легко видела, когда мужчина лжет. Но по выражению лица Ростка она, как ни старалась, не могла понять, что он чувствует, – на нем словно бы была маска безразличия. Он рассказывал ей историю, полную пугающих фактов и соображений, но без страха в голосе. Его тон был бесстрастным, как и выражение лица. С той же эмоциональностью он мог бы беседовать с ней о погоде – когда на самом деле излагал историю жестоких убийств, где след преступника вел прямо к ее дому.

Стал бы он ей лгать о таких ужасных вещах?

Она поняла, что после его слов стала пленником в стенах собственного дома. Напуганная его рассказом, Николь теперь вынуждена была скрываться за закрытыми дверьми.

Этот дом был всем, что осталось у нее после брака с Полом. Раньше она думала, что это единственное безопасное убежище, которое ей удалось найти за всю жизнь, единственное место, где можно было укрыться от преследовавшего ее прошлого.

Л теперь даже эта тихая гавань превратилась в очередную станцию на тяжелом пути, уготованным ей Судьбой. А что, если на доме лежало проклятье, и теперь ей как новой владелице было суждено стать очередной жертвой? «Если так, – подумала она, то проклятья можно избежать, как можно скорее покинув город». Решение показалось ей довольно разумным.

В глубине души она, конечно, знала, что бегством ничего не решить. Слишком много раз Николь проделывала это и всякий раз ее ждало новое несчастье. Если проклятье и существовало, то только одно: наложенное на нее Судьбой, что дала ей черты лица и фигуру, перед которыми не мог устоять ни один мужчина. И теперь, свернувшись в углу комнаты, где умер ее муж, она понимала, что не может быть никакого другого объяснения.

Для нее никогда не было проблемой соблазнить мужчину, некоторые из них готовы были заплатить любую цену, только чтобы быть рядом с ней. Однако именно эта красота и тело, столь желанное многими ее поклонниками, стало для нее проклятьем – ловушкой, заточившей Николь в том аду, в который превратилась ее жизнь. Одно за другим исходили от них лживые обещания: приглашения поехать в Нью-Йорк, Майами и, наконец, Лас Вегас. Все эти поездки заканчивались одинаково – в зловещих номерах отелей, выхода из которых, казалось, не было.

С ней работали другие женщины, и те искали временного убежища в сладких объятьях галлюциногенных веществ: подобно гурманам, они выбирали из богатого меню наркотиков, предлагаемых их покровителями. Она не раз думала, что куда дешевле и быстрее перерезать себе вены, лежа в теплой ванне; может быть, даже в ванне с пеной – чтобы не видеть, как страшно меняет свой цвет вода. Однако Николь так и не смогла принять окончательного решения.

Она стала пленницей собственной жизни. Такое существование было не по ней, но и прервать его она не осмеливалась. Именно поэтому однажды, проснувшись и обнаружив себя замужем за незнакомым человеком, – пожилым мужчиной с вытянутым, испещренным морщинами лицом и седыми волосами – она не стала сопротивляться. Ей показалось, что это священная рука Судьбы вмешалась в ее жизнь, предоставляя второй шанс. До этого дня она считала брак чем-то запретным – словно свадебного ритуала и размеренной жизни были достойны только нормальные женщины. У ее нового мужа были водянистые глаза, большие уши и только месячная пенсия в качестве заработка. Однако он говорил мягким голосом, дружелюбно улыбался и всегда был вежлив и заботлив по отношению к ней.

Учитывая обстоятельства их свадьбы, вряд ли Пол был в неведении относительно ее прежней жизни, но его, похоже, не смущало прошлое Николь. Он хотел одного – увезти ее в свой родной город в Пенсильвании. Там у него был дом – наследство от отца. Она не сразу полюбила Пола, но все равно верила, что брак с ним – это ответ на ее молитвы, шанс начать все сначала, возможность просыпаться утром и не чувствовать отвращение к себе из-за того, что она делала прошлой ночью.

Теперь же ей вновь начало казаться, что она попала из огня в полымя. В Лас-Вегасе за ней хотя бы не охотились убийцы.

Из угла Николь заставил выбраться неприятный и знакомый запах, пробирающийся в ноздри.

Поначалу она решила, что с ней играет собственное воображение. Она попыталась проигнорировать едкий запах и не вспоминать те горькие образы, которые он вызывал в мозгу. Однако он становился все явственнее, и Николь вынуждена была признать реальность его присутствия. Она выглянула в окно. Полицейский, как и обещал Росток, уже приехал, но все еще сидел в патрульной машине – наверное, заполнял какие-то бумаги.

Николь неслышно отворила дверь спальни и спустилась на первый этаж, с ужасом рисуя в голове то, что ей предстояло увидеть.

В любимом кресле ее мужа сидел Василий Жамнов и курил одну из тех дурно пахнущих сигарет «Красная Звезда», что можно найти только в магазинах русских иммигрантов.

Василий был худым человеком с узким лицом. Его черные, зачесанные назад волосы слегка завивались возле ушей. На нем, как обычно, был дорогой костюм, сидевший на удивление плохо: серые брюки, сшитые не по размеру, и бледно-голубая шелковая рубашка.

Василий был последним человеком, которого она хотела видеть в данный момент своей жизни.

А ведь она думала, что сумела спастись от него.

– Как ты сюда попал? – дрожащим голосом спросила Николь.

Василий улыбнулся, но не приятельски, а как-то плотоядно, словно напоминая ей: не стоит удивляться его умению беззвучно проникать в запертые дома. Как и тому, что он смог проскользнуть мимо полицейского. Миддл-Вэлли был маленьким городком, где редко появлялись люди вроде Василия.

– Я пришел выразить свои соболезнования – у тебя ведь умер муж. – сказал он.

– Ты приехал сюда из Лас-Вегаса только затем, чтобы сказать это? Но как ты узнал?

Василий пожал плечами и отмахнулся от ее вопроса, как от чего-то незначительного. Он затянулся русской сигаретой, выпустил струйку дыма и произнес:

– Ты не хочешь подробно рассказать мне о том, что нашла в сейфе?

21

Согласно стандартной полицейской процедуре, Ростку следовало бы сфотографировать кисть и передать ее в окружной морг, где части тела хранились до воссоединения с подходящим трупом. Но рука была первой серьезной уликой, которую Росток получил за все время расследования убийства Ивана. Она появилась сразу же после того, как он узнал об убийствах во Флориде и Аризоне, – и полицейский пока не хотел отдавать ее. Следующие несколько часов он провел, наводя справки в местных больницах о несчастных случаях в округе. Никаких сообщений об ампутации или несчастном случае с потерей конечности не было – другими словами, не было ни одного логического объяснения отвратительной находке.

К концу вечера у него появилось чувство, что кисть ему подозрительно знакома. Где-то он уже видел этот мизинец неправильной формы. То ли у какого-то знакомого, то ли у местного жителя, то ли на фотографии.

Измученный расследованием, он, наконец, положил руку в морозильную камеру полицейского участка, а клеенчатую бумагу, в которую была завернута конечность, забрал домой, чтобы изучить надпись без лишних свидетелей.

Несмотря на то, что надпись была на кириллице, язык не был похож на современный русский. Буквы выглядели как старославянские – их использовали теперь только в православных церквях, и едва ли они были понятны непосвященным. Росток тщательно вглядывался в слова. Они вызывали в памяти истории, которые любил рассказывать дед.

Виктор пытался представить, что сделал бы его дед при виде содержимого сейфа. Может быть, похоронил бы все – и руку, и бумагу, и даже металлический ящик – на русском кладбище. Прочитал бы над ними молитву. В конце концов, он был человеком, по-настоящему чтившим древние традиции.

А потом, попивая чай из стакана или покуривая трубку, набитую свежим табаком, старик вновь рассказал бы загадочную историю о «Святом Дьяволе», родившемся на свет в сибирской глуши и сумевшем обрести необъяснимую власть над императорским троном. Историю неотесанного, полуграмотного мужика, на время ставшего самым могущественным человеком Российской Империи. Его называли праведником и развратником, пьяницей и пророком. Его считали колдуном – и одни видели в нем антихриста, а другие почитали как святого.

Может быть, старый казак и поверил бы в то, что отрезанная кисть принадлежит этой темной фигуре истории – человеку, чье имя было выведено карандашом на клеенчатой бумаге.

Что если в сложном переплетении мифов и исторических фактов, типичном для рассказов старика, была сокрыта та единственная деталь, которая даст Ростку ответ на вопрос, лишивший его сна?

Но только дед умер, и его тело лежало в могиле, так что он вряд ли мог чем-то помочь. А Ростка, пусть и воспитанного в традициях русского мистицизма и суеверий, логическое мышление заставляло искать рациональные ответы. Видя состояние руки, он отказывался верить, что она когда-то принадлежала «Святому Дьяволу», – даже несмотря на надпись.

В конце концов, Григория Ефимовича Распутина убили в России почти век назад, в снежном декабре 1916 года.

– Но как Распутину удалось стать самым сильным человеком в России? – спросил мальчик, – Ведь самым сильным должен быть Царь, Разве не он командовал армиями, людьми и всеми землями Российской Империи?

Старик улыбнулся. Мальчик хорошо усваивал уроки.

– Власть Царя распространялась только на создания этого мира, – объяснил дед, – Распутину же были даны силы, лежащие вне понимания простого смертного. Он умел предсказывать будущее. Мог читать мысли. Исцелять больных. Ему являлась сама Богоматерь. Он был способен управлять разумом людей и заставлять их делать так, как хотелось ему.

– Но ведь и раньше были люди, умевшие то же самое, – сказал мальчик. – Нострадамус и святые. У них ведь тоже были похожие способности?

Старик с радостью выслушивал возражения мальчика. Они свидетельствовали о том, что у него развивается способность мыслить независимо.

– Однако каждого из этих людей Господь наградил всего одним даром, – ответил старик. – Нострадамус умел предсказывать будущее. Святой Бернадетте[17]17
  Св. Бернадетта (1844–1879) – французская святая, урожденная Мари-Бернарда Субиру. Родилась 7 января в Лурде.


[Закрыть] являлась Богоматерь. Святой Франциск[18]18
  Св. Франциск Ассизийский (ок. 1181–1226), основатель ордена братьев-миноритов (францисканцев). Родился в Ассизи (Италия).


[Закрыть] мог исцелять больных. Но Распутину были даны все эти способности, и даже больше.

– Поэтому он стал таким могущественным?

– Благодаря им на него обратили внимание царь и императрица, – ответил старик. – Они увидели в нем праведника. Но преклонить перед ним колени царскую чету заставил редкий дар Распутина – заговаривать кровь.

– Он умел разговаривать с кровью? – спросил мальчик, желая показать, что он довольно хорошо знает русский.

– Да. Распутин мог остановить кровотечение, поговорив с больным. Именно это позволило ему обрести влияние над русским престолом.

22

Фургон новостей «Канала 1», припаркованный у полицейского участка, не обрадовал Ростка на утро после бессонной ночи.

Телевизионщикам в Миддл-Вэлли редко были рады. Последний раз репортеры появлялись здесь, чтобы взять интервью у семей четырех старшеклассников, разбившихся на машине после выпускного вечера. До этого они приезжали заснять руины дома, который рухнул при взрыве метана. Никаких отчетов о катастрофах Росток за ночь не получал, а потому оставалось только предположить, что репортер, несмотря на все попытки Ростка сохранить тайну, все-таки узнал о содержимом банковского сейфа. И теперь приехал узнать подробности истории.

Фургон стоял на месте, отведенном для полицейских машин, прямо под знаком «Только для служебного транспорта». Водитель наверняка приготовил отговорку, что он, мол, не заметил надписи. Росток подумал, а не выписать ли ему штраф, но все же решил этого не делать. Чем меньше врагов среди журналистов, тем лучше.

Сделав глубокий вдох, он расправил плечи и вошел в участок.

К счастью, оператора внутри не оказалось.

Только сногсшибательная молодая блондинка в ярко-красном костюме с иголочки: пиджак плюс юбка, едва доходящая ей до середины бедра. Повернувшись, она одарила полицейского той очаровательной улыбкой, которую он видел на экране.

Росток сразу ее узнал. Ее звали Робин… Робин Кронин, так. Впервые она появилась в новостях около месяца назад со специальными репортажами. Иногда ей приходилось рассказывать о жутковатых вещах – вроде истории про девочку, что ожила после шестнадцати минут клинической смерти и описала докторам свой полет по яркому тоннелю света и встречу с умершей бабушкой.

Росток поприветствовал Робин, назвав по имени, и ее улыбка засияла еще ярче.

Она оказалась ниже, чем он думал. Впрочем, он тут же вспомнил, как читал где-то, что многие актеры и телеведущие невысокого роста. Выглядеть выше их заставляют всевозможные оптические обманы и трюки с камерой.

Он провел репортершу в свой кабинет – маленькую комнату, забитую разномастной деревянной и металлической мебелью. Единственной личной вещью, которую он принес в кабинет, как только получил его, была проволочная клетка с канарейками. Росток поставил ее в угол и хранил как напоминание о смерти отца. Канарейки, предки которых особой чуткостью к взрывоопасным газам спасли не одно поколение шахтеров, защебетали, как только он вошел в комнату.

Жестом Росток пригласил репортершу сесть на массивный стул у письменного стола. Сумочку из дорогой кожи с золотой цепочкой Робин поставила так, чтобы она находилась между ней и Виктором, и оставила ее открытой.

Первый вопрос, как он и боялся, касался вчерашних событий в банке. Заметив предвкушение в ее глазах, он в очередной раз вспомнил, что отвечать на вопросы журналистов следует осторожно. Она была здесь в поисках репортажа и вполне могла сделать Ростка его частью, если ему вздумается ей мешать.

– Как это вы так быстро обо всем прознали? – спросил он.

– Конфиденциальный источник.

Она улыбнулась ему той ослепительной и дерзкой улыбкой, которой любила блистать с экранов, и кивнула головой в его сторону так, словно они были давними приятелями.

– Наверное, охранник проболтался, – пробормотал Росток себе под нос. – Либо он, либо тот идиот из отдела государственных доходов.

Повернувшись к ней спиной, он подсыпал кенарейкам в кормушку немного птичьего корма.

– Надеюсь, вы не собираетесь идти с этим на телевидение, – сказал он, не разворачиваясь.

– А почему бы и нет? – спросила она.

– Миддл-Вэлли – город небольшой, – он старался говорить ровно, без лишних эмоций, в надежде, что она потеряет интерес к теме и уйдет. – Мне бы не хотелось, чтобы людей тут тревожили зря.

– Вы все еще не связались с коронером, – с упреком сказала она. – Почему?

– Потому что, насколько мне известно, никто не умер. Тела у нас нет.

– Только его часть.

– Вот именно. А в ней нет ничего необычного, – он изо всех сил старался сделать свой тон будничным, чтобы находка казалась незначительнее, чем была на самом деле. – Мы тут в городе много чего находим. Особенно весной, как только начнется оттепель. Вы бы очень удивились, узнав, что обнаруживается под снегом. Бумажники, украшения… Да что там, даже пропавшие животные. Два года назад, например, пропал породистый лабрадор-ретривер. Владелец был уверен, что собаку украли, а стоила она тысячи три долларов – выставочный пес. В итоге, когда снег сошел, ее нашли на подъездной дорожке дома хозяина. Собака, наверное, справляла нужду, а мимо проезжал снегоочиститель и засыпал ее.

Убедившись, что канарейки чувствуют себя хорошо, Росток подошел к кофеварке, стоявшей за спиной репортерши, и открыл крышку, чтобы поменять бумажный фильтр. Робин повернулась лицом к нему, сумочка теперь стояла у нее на коленях.

– Но сейчас не весна, – напомнила она.

Росток насыпал в фильтр четыре чайные ложки кофе, добавил ложку цикория и набрал две кружки воды. – Вот видите, потому ее так легко и нашли, – сказал он в попытке обратить всю эту историю в шутку и убедить Робин, что ничего серьезного здесь нет. – Будь она на улице, до нее добрались бы еноты, или скунсы, или чей-нибудь пес, и мы бы уже ничего не обнаружили, – улыбнувшись, он повернулся к репортерше. – Надеюсь, вы любите крепкий кофе. Я варю его, как делали настоящие казаки: крепкий и с ложкой цикория.

«Она привлекательная женщина, – подумал Росток, – если не обращать внимания на небольшой рост – метр пятьдесят пять, не больше». Робин не была настоящей красавицей, как, например, Николь Данилович, но, подобно всем женщинам на телевидении, умело пользовалась косметикой, подчеркивая наиболее привлекательные черты лица. Брови были аккуратно выщипаны и подведены; глаза за счет серо-синих теней казались больше и выразительнее, чем на экране. Легкий слой пудры делал скулы заметнее, а лицо – тоньше. Губы были накрашены ярко-красной помадой, но с едва заметной разницей – верхняя была самую малость светлее нижней. Для столь раннего утра косметики на ней чересчур много, подумал он. Хотя ей, как репортерше, положено постоянно быть готовой к появлению перед камерой. Светлые волосы, как решил для себя Росток, были крашеными: ни у одной его знакомой не было такого золотистого оттенка. Его вдруг охватило странное удовольствие от того, что он находится рядом со знаменитостью.

Кофеварка брызгалась и шипела, пока вода просачивалась сквозь фильтры. Запах кофе быстро наполнил комнату.

Росток тяжело вздохнул и опустился в кресло. Впереди был долгий рабочий день, и ему хотелось как можно быстрее избавиться от репортерши, вместе с тем не рассказав ничего лишнего.

– Вы думаете, я пытаюсь что-то скрыть, да? – спросил он.

– Я этого не говорила.

– Я знаю, вам нужна сенсация, – Росток дружелюбно – как он надеялся – улыбнулся. – Это ваша работа.

Но сенсации тут нет, – чувствуя, что словами убедить ее не получается, он сделал последнюю попытку: – По крайней мере, на репортаж для выпуска новостей не тянет.

– Мне бы хотелось увидеть руку, – сказала она.

– Подождите, через минуту сварится кофе.

– Спасибо, но я хочу увидеть руку.

– Вы думаете, вам это что-то даст? Это просто кусок мяса.

– Уже неплохо.

– Нет такого закона, по которому я обязан вам ее показать.

– Тогда не надо – тем интересней будет мой репортаж, – парировала она. – Через полчаса сюда приедет оператор, и уже в дневных новостях расскажут о том, как вы отказались сотрудничать с прессой.

Робин говорила ровным голосом, словно ее не сильно заботило, станет он сотрудничать или нет. Ростку хотелось послать ее, только он боялся, что будет процитирован, а Робин пойдет по городу дальше – вынюхивать, кто и что может рассказать.

Не нужно было быть гением, чтобы предугадать следующий шаг репортерши. В своем доме, который охранял Отто, сидела бедная напуганная вдова Николь Данилович. Может быть, она и старалась скрывать страх. Но увидев Робин, Николь могла бы решить, что полицейский не сдержал слово и рассказал обо всем прессе, и тоже поведала бы обо всех его предостережениях, об убийствах мужа и свекра, и о том, что рука – это, возможно, послание от убийцы.

Он уже видел перед собой телевизионные анонсы: «Убийства в Миддл-Вэлли, подробности в шестичасовом выпуске новостей». Или так: «Серийный убийца держит в страхе местное русское сообщество! Смотрите эксклюзивный репортаж “Горячих новостей”!». Город в панике, люди достают из шкафов дробовики и готовы прикончить любого парня-курьера, неспособного толком объяснить, кто он такой. В город приезжают репортеры из передач типа «Самые разыскиваемые преступники Америки» и расспрашивают стариков об убийце, играя на их страхах и предрассудках.

Чтобы избежать всего этого, Росток уже попытался солгать журналистке – однако не помогло. Остался, по его мнению, только один выход: изобразить содействие, подкинуть ей пару незначительных фактов и попросить не выходить с репортажем в эфир, пока расследование не закончится. Попробовать явно стоило.

Он достал руку из морозильного отсека холодильника, под который переоборудовали комнату в дальней части здания. На внутренней поверхности пакета для улик образовались кристаллики льда, частично закрывавшие обзор содержимого. Сама кисть замерзла и затвердела, розовая кожа покрылась ледяной корочкой.

– Я положил ее в морозильник, чтобы дольше сохранилась, – объяснил он. – В морг пока решил не передавать – у коронера и так много работы. Не стоит беспокоить его по мелочам.

Он протянул Робин пакет, чтобы та поближе рассмотрела кисть, но репортерша отказалась. Тогда он со звонким стуком бросил его – наверное, слишком небрежно – на стол, рядом с сумочкой. По лицу Робин было заметно, что она отчаянно пытается скрыть отвращение. Росток повернул пакет так, чтобы девушке было лучше видно руку.

– Так вы ее и нашли? – спросила она. – С чуть согнутыми пальцами?

– Это нормальное посмертное состояние кисти с расслабленными мышцами. Такие пальцы у всех трупов, если вам доводилось видеть.

В теплой комнате кристаллики льда начали быстро таять, затуманивая пластик.

– Хотите я открою пакет, чтобы вам было лучше видно? – спросил он.

Репортерша поморщилась и покачала головой – вероятно, еще не была готова к такому повороту событий. Росток откинулся на спинку кресла и заулыбался.

– Что вы собираетесь с этим делать? – спросила Робин.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Сохраню на случай, если кто-то за ней придет.

– У вас прямо какое-то бюро находок.

Она не спускала глаз с пакета. Росток удивился напряженности ее взгляда.

– А что еще мы можем сделать? Через какое-то время, если не найдем хозяина, избавимся от нее. Кремируем, или зароем на кладбище, где ей и место.

– А вы проводили какие-нибудь тесты?

– Мы сняли отпечатки пальцев перед тем, как заморозить. Проверим их по базе данных ФБР, может, что и найдем.

– Сколько времени это займет?

Робин подвинулась ближе к пакету. Она вела себя так, словно кисть была живой. Росток наблюдал за девушкой со спокойным удивлением, выжидая, что она сделает дальше.

– Сама проверка займет не больше пятнадцати минут – у них же все компьютеризировано. Но шансы найти совпадение минимальны. В базу занесены отпечатки преступников, ветеранов, государственных служащих вроде меня – в общем, тех людей, у которых есть причины снимать отпечатки.

Он видел, что она набирается храбрости открыть пакет. Лицо приняло мрачно-решительное выражение, алые губки плотно сжались.

– Рука не пахнет, – заверил девушку Росток. – Она хорошо заморожена.

Для репортерши Робин Кронин была довольно молодой, хотя, с другой стороны, телевидение – не пресса. Ростку чаще приходилось встречаться с журналистами из местной «Скрантон Таймс энд Трибьюн», и это в основном были мужчины на четвертом десятке, которые вели себя так, словно все в жизни уже повидали и автокатастрофа или чье-то самоубийство для них незначительный пустяк. Им требовались только имя жертвы, возраст и причина смерти, узнав которые, они спешили к себе в Скрантон, как будто там вот-вот должно было случиться событие для их репортажа. Однако этой девушке, что сидела перед ним, не было и двадцати пяти, и она, сражаясь с собственным отвращением, смотрела на человеческую кисть так, словно та должна была заговорить и сама поведать свою историю.

Он против собственной воли почувствовал уважение к Робин.

– Это нормально? – спросила она. – Я имею в виду рану на запястье – словно бы отрезал хирург.

– Все зависит от того, что именно произошло, – сказал Росток. – Допустим, кисть отрезало газонокосилкой. Кто-то полез к лезвиям, чтобы почистить, случайно нажал на кнопку – и все. Электромотор все делает быстро и чисто.

Репортерша до сих пор не решалась открыть пакет, словно боялась, что содержимое может быть отравлено.

– Кисть отрезает газонокосилкой – и она оказывается в банковском сейфе? – она покачала головой. – Придется придумать что-нибудь получше.

– Здесь вы ошибаетесь. Ничего мне не придется. Никаких признаков совершенного преступления нет. Это вполне мог быть несчастный случай. Если никто не придет в участок в поисках своей правой кисти, мы так ничего и не узнаем. Я просто закопаю ее и обо всем забуду.

Кофе наконец сварился, и Росток налил его в два пластиковых стаканчика.

– Сахар надо? – спросил он.

– Немного заменителя, если есть.

– А сливки?

– Нет, спасибо.

Он налил себе в стакан ложку сливок «Coffeemate» – ровно столько, чтобы они растеклись по поверхности густой черной жидкости. Второй стакан поставил перед девушкой и сел на свое место в ожидании ее следующего шага.