Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

16

Николь хотела убежать, хотела закричать, хотела быть где угодно – лишь бы не в этой душной металлической комнате. Лишь бы не смотреть на ужасный предмет, оказавшийся в банковском сейфе. Но по бокам стояли Франклин и Зиман, и ей, похоже, передался их необъяснимый интерес к страшной находке.

– Что это, черт возьми? – повторил вопрос Зимана Франклин.

– Это… похоже на человеческую кисть, – испуганно пробормотал Зиман. – Правую кисть.

– Не ломайте комедию, – недовольно проговорил Франклин. – Вы понимаете, о чем я. Как эта хреновина оказалась запертой здесь?

Он протянул руку, чтобы выдвинуть ящик до конца, но тут же отдернул ее, как будто ожегся об металл.

– Эта чертова дверь острая, – проворчал он, тряся уколотым пальцем, на конце которого сразу же сформировалась маленькая красная капля. Набухнув, она упала, и на ее месте тут же появилась другая. – Почему вы не шлифуете углы? – накинулся он на Зимана. – На вас можно подать в суд.

– Полиция, – пролепетал Зиман. – Нужно позвонить в полицию.

– Наконец-то, разумная мысль: звоните уже, – сердито сказал Франклин. – Чую, ввязались мы в какую-то историю. Я, конечно, не знаю, что за хрень у вас тут творится, но, по-моему, перед нашим посещением кто-то потрудился вынести отсюда все ценности. Деньги, или украшения, или, не знаю, золотые слитки. А эту… вещь… положили, чтобы сбить нас с толку, – обвиняющим взглядом он посмотрел на Николь. – Вы уверены, что ничего не брали из сейфа перед смертью мужа?

– Это невозможно, – ледяным тоном сказал Зиман. – Повторяю вам, миссис Данилович никогда не была в хранилище. Мы внимательно следим за этим.

– Да, так внимательно, что кто-то пробрался сюда и положил в сейф отрезанную руку – внимательней некуда.

Николь не могла оторвать взгляд от кисти.

Ногти были ухоженными, но под кончиками двух из них виднелись тонкие полоски грязи. В остальном кисть выглядела так, будто ее только что помыли. На бумаге, в которую она была завернута, блестели несколько капель крови.

– Вы что-то не очень удивлены, – налоговый агент повернулся к Николь. – Может, вы именно это и ожидали найти? Вы не знали об этой руке до того, как пришли в банк?

– Нет. Я никогда… – сбитая с толку и напуганная, она пыталась подобрать нужные слова для ответа. – Я просто… я правда не знаю…

–. Это рука вашего мужа?

– Конечно, нет!

– Незачем грубить, – вступился за нее Зиман. – Миссис Данилович только что потеряла супруга. Имейте хоть каплю уважения к ее чувствам.

– Все в порядке, – слабым голосом сказала Николь.

– Нет, не все, – упрямился Зиман. – Он представитель отделения государственных доходов Пенсильвании. Существуют стандарты поведения для служащих публичных организаций. Если он не желает вести себя достойно, я сообщу о его поведении начальству.

– Хорошо, хорошо, я извиняюсь, – пробурчал Франклин. – Просто она так смотрела на нее: я думал, она узнала…

Николь облокотилась о металлическую стенку. Ее колени подкашивались.

– Я позвоню в полицию, – предложил Зиман.

Когда директор банка покинул хранилище, Уэнделл Франклин ухмыльнулся и подмигнул Николь.

– Ну же, детка. Ты уверена, что ничего об этом не знаешь?

Она закрыла глаза. Как ей хотелось, чтобы он ушел! Ей сейчас требовалось остаться одной, а потом открыть глаза и обнаружить, что все это просто дурной сон.

17

Первым из полицейских приехал бритоголовый великан, который приходил в ночь смерти Пола. Слава небесам, он даже не попытался зайти в хранилище.

Сразу за ним явился Виктор Росток, и на этот раз Николь была рада его видеть. Все-таки когда рядом находился знакомый человек, пусть и в полицейской форме, Николь чувствовала себя спокойнее. Она поприветствовала его дружеской улыбкой, но он словно бы ее и не заметил.

Чтобы позволить Ростку открыть дверцу сейфа, Николь пришлось отойти от стены. Проходя рядом с ней, полицейский задел крепким бицепсом ее левую грудь. Покраснев, она почувствовала, как ее сосок напрягся в ответ на прикосновение.

К счастью, этого он тоже вроде бы не заметил. Судя по всему, его интересовало только содержимое ячейки.

– Не похоже, чтобы кисть лежала здесь долго, – заключил он. – При комнатной температуре, тем более в отсутствии вентиляции, кожа очень быстро начала бы менять цвет и опухать. Даже если бы рука пролежала здесь одну ночь, мы сейчас ощущали бы сильный запах разложения. Так что ее, вероятно, положили сюда днем.

Он потыкал в кисть кончиком механического карандаша, продавливая кожу в центре ладони. Кожа упруго восстановила свою форму.

– Этого не может быть, – возразил Зиман. – Ячейка была опечатана. Никто не мог просто так, без моего ведома, пройти сюда и отпереть дверцу. Для этого ему потребовалось бы пройти мимо моего стола в рабочее время, а я не отходил сегодня весь день, и вчера тоже. Никого постороннего я не видел.

– А если ночью? – спросил Росток. – Или утром, до того, как банк открылся для посетителей?

– В дверь нашего хранилища встроены датчики движения, инфракрасные и другие специальные сенсоры. Сигнализация, как вы знаете, напрямую связана с полицейским участком. В случае ночного проникновения вы получили бы сигнал тревоги.

Росток дотронулся кончиком карандаша до отсеченного края кисти. К его кончику прилипла капля темнокрасной жидкости.

– Ничего себе, – пробормотал полицейский. – Кровь до сих пор не свернулась, а кожа все еще розовая. Нет, кисть явно лежит здесь недолго. Я бы сказал, что не более двух часов. Кто был в хранилище этим утром?

– Я открывал дверь в восемь утра, – начал рассказывать Зиман. – На замке есть таймер, и попасть в хранилище раньше невозможно. Я лично выдал кассиру наличные из сейфа – как обычно. После этого сюда никто не входил – за исключением миссис Данилович, конечно. Должен вам заметить, доступа к этому отделению нет даже у работников банка. Как видите, здесь есть отдельная дверь, и она открывается независимо от основного замка – так удобнее вести учет каждого, кто проходит, – он кивнул в направлении решетчатой двери позади них. – Мы открываем ее, когда приходит клиент, и закрываем, как только он уходит.

– Сама по себе она здесь тоже не возникла, – резким тоном сказал Росток. – Когда Пол приходил сюда в последний раз?

– В смысле, чтобы открыть сейф? Никогда.

– Но я думал… – полицейский повернулся к Николь. – Разве ваш муж не арендовал этот сейф?

– Возможно я недостаточно подробно рассказал по телефону, – поспешил прояснить ситуацию Зиман.

Ключ принесла миссис Данилович, но изначально сейф арендовал отец Пола.

– Старик Иван? – Росток нахмурился.

– Да. Он снял этот сейф в 1946 году.

– В 1946? – не веря своим ушам, переспросил Росток. – Это же больше, чем полвека назад.

– Именно. Пока мы вас ждали, я перепроверил все записи. Сейф арендован 16 октября 1946 года, и с тех пор не открывался. Ни разу.

В тесном хранилище повисла душная тишина.

Николь не могла больше находиться рядом с Уэнделлом Франклином. Теперь ей казалось, что потеют все – не только от жары, но и от напряжения. Она чувствовала, как ее собственный пот ручейком стекает в лифчик, в ложбинку между грудями. Отчаянно хотелось выбраться отсюда, на свежий вечерний воздух – пусть и теплый, но избавленный от вони мужского пота, смешанной с тем сухим заплесневелым запахом, что исходил от отрезанной кисти. Он напоминал ей что-то… Солому? Сушеные грибы? Орехи?

Тишину нарушил голос Франклина.

– Кто-то должен был ее сюда положить.

– И это точно был не Иван Данилович, – сказал Росток. – Он уже два месяца как мертв.

– Уверяю вас: в хранилище больше никто без моего ведома не заходил, – настаивал Зиман.

– А как насчет вас, Зиман? – обвинение исходило от Франклина; тем же платком, которым он останавливал кровь из пальца, агент вытирал пот со лба. – Вы владелец банка. Все ключи у вас. Вы включаете и выключаете сигнализацию. Может, это вы взяли все из сейфа, а руку запихнули, чтобы отвлечь от себя внимание?

– Как вы смеете! – прокричал Зиман. На мгновение Николь показалось, что он сейчас набросится на налогового агента. Однако Зиман быстро взял себя в руки и продолжил: – Единственное, за что ценится любой банк, это честность и порядочность по отношению к клиентам. Люди Миддл-Вэлли хранят деньги у нас, потому что доверяют мне, так же, как они доверяли моему отцу и деду. Я никогда не сделал бы ничего, что могло подорвать это доверие. Никогда. И я требую извинений.

– Что насчет ваших работников? – продолжал испытывать его терпение Франклин. – Секретарша, например? Она же ведет все записи, верно?

Росток втиснулся между ними, раздвигая спорщиков широкими плечами.

– Давайте держать себя в руках, – посоветовал он. – Выяснение отношений не поможет нашему делу.

– У него нет права заявляться сюда с подобными обвинениями, – не унимался Зиман. – У нас никогда не было ни малейших разногласий с клиентами. Все работники банка заслуживают высшей похвалы. Я знаю каждого из них лично, знаком с их семьями и осведомлен об их прошлом. Каждого нанимал либо я сам, либо, как в случае с Соней Ярош, мой отец. Уверяю вас, никто из них не стал бы участвовать в таком чудовищном подлоге.

Глядя наг Соню Ярош, трудно было не согласиться. Николь едва ли могла себе представить, чтобы это хрупкое существо, находившееся в весьма почтенном возрасте, сделало что-то, что нарушило бы размеренный ход банковских дел.

– Вполне с вами согласен, – обратился Росток к директору банка. И затем, повернувшись к Франклину, добавил: – Банковскому служащему бессмысленно делать подобное. Было бы куда проще обчистить ячейку и оставить ее пустой – тогда никто ничего бы не узнал.

– Кроме того, чтобы отпереть сейф, необходимо иметь два ключа, – добавил Зиман. – У банка только один из них. Второй находился у миссис Данилович.

– Наверное, вы правы, – неохотно признал Франклин. – Если кто и знал, что изначально лежало в ящике, то только отец и сын Даниловичи. А они оба мертвы, так что доказать факт кражи невозможно. Но это не дает нам ответа на вопрос: как человеческая рука очутилась в банковском сейфе?

Обстановка на время разрядилась, и Росток вернулся к изучению металлического ящика.

– Осторожней, не пораньтесь, – предупредил его Франклин. Агент продолжал зажимать крохотный порез на пальце носовым платком, пытаясь остановить кровь. На полу уже виднелось с десяток капель.

Внимание Ростка привлекла клеенчатая бумага, в которую была завернута кисть. Кончиком карандаша он развернул ее.

– Но этого не может быть… – начал говорить он, но вдруг осекся, молча уставившись на бумагу.

Плечи полицейского закрывали ячейку от Франклина и Зимана, но Николь увидела: на бумаге было что-то написано карандашом – вроде бы три слова, на неизвестном ей языке, незнакомыми буквами.

– Вы что-то сказали? – переспросил Франклин.

Росток быстро взял себя в руки:

– Ничего, мысли вслух.

– Нет, вы сказали «не может быть», я слышал. Что вы имели в виду?

Росток свернул бумагу обратно, так, чтобы надпись не было видно.

– Я имел в виду, что не понимаю, как эта кисть тут оказалась. Если принять во внимание временной промежуток и состояние плоти, это кажется просто невероятным.

Николь знала, что он лжет. Его фраза явно относилась к загадочным знакам, но она решила пока промолчать.

– По краям дверцы ржавчина, – пробормотал себе под нос полицейский. – Дверца не сразу открылась?

– Да, заело немного, и замки тоже тяжело отпирались, – ответил Зиман. – В конце концов, ячейку последний раз открывали пятьдесят лет назад.

– Сколько можно повторять, – пробурчал Франклин, – кровь на руке свежая. Даже коп вон говорит, что рука здесь разве что пару часов лежит.

Росток наклонился к сейфу, пристально разглядывая его содержимое. Николь удивилась при виде того, как он без тени отвращения изучает ужасный предмет.

– Это просочится в прессу? – спросил Зиман. – Такое событие плохо скажется на репутации банка.

– Он обязать подать отчет, – ответил Франклин. – Было совершено преступление.

– Наверняка ничего не известно, – проговорил Росток, проводя пальцами по пятнам ржавчины. – У нас нет состава преступления.

– Черт, да у вас человеческая рука в коробке, – прокричал Франклин. – Это что, не преступление? Какие еще доказательства вам требуются? Часть тела-то у вас на руках! Значит, вы обязаны сообщить коронеру.

– Ничего, время еще есть, – успокоил его Росток. – Пока мы не выясним, чья это кисть и что она здесь делает, мы не узнаем, какое преступление имело место и было ли оно вообще. Так что я бы пока не распространялся.

– Чем меньше будет об этом известно, тем лучше, – радостно согласился Зиман.

– Как хотите – я в сокрытии преступления не участвую, – заявил Франклин. – Может, у вас в городе так и принято, но я работаю иначе. Раз вы не хотите составлять отчет, это сделаю я.

Росток медленно повернул голову, пока налоговый агент не оказался в поле его зрения.

– Давай определимся, Франклин. Я веду расследование, и мне не нужна утечка информации. Другими словами, рот держать на замке – понятно?

Обильно потеющий налоговый агент молча глядел на полицейского.

Росток послал своих коллег к машине за пакетами для улик и резиновыми перчатками.

Пакеты имели объем четыре литра и поддерживали внутри себя прохладную температуру. Николь наблюдала, как Росток натягивает перчатки и аккуратно достает из сейфа отрезанную руку. Окровавленным концом вниз он положил ее в пакет и запечатал. Полицейский-гигант, не скрывая отвращения, принял пакет из рук Ростка; тот приказал отвезти улику в участок и положить ее в морозильник, пока кисть не начала разлагаться, после чего возвращаться в банк для снятия с ящика отпечатков пальцев. Бумагу Росток убрал во второй пакет – Николь отметила, что эту улику он оставил себе.

Когда все наконец начали продвигаться к выходу из хранилища, Росток предупредил, чтобы никто ничего не трогал по пути.

Процессию замыкал Зиман. Он закрыл металлические ворота, и из глубин здания раздался низкий урчащий звук. Перекатывающийся грохот нарастал до тех пор, пока Николь не почувствовала, как пол дрожит у нее под ногами.

Сквозь прутья решетки она видела, как металлический ящик трясется, наполовину выдвинутый в своих пазах.

Крышка его распахнулась.

Пустой, он вибрировал, пока сам собой не выдвинулся из сейфа и не упал на пол.

Лицо Уэнделла Франклина побелело от страха.

Николь в панике потянулась к Ростку, который почему-то не выглядел напуганным.

18

– Что за чертовщина у вас тут творится? – Франклин нервно попятился.

Глухой, грозный грохот продолжался, и закончился звуком, похожим на продолжительный выдох.

– Земля оседает, – объяснил Росток. – Разрушилась очередная шахта.

– Шахта? – переспросил Франклин. – Горнодобывающие компании вышли из бизнеса пятьдесят лет назад. Все подземные туннели должны были затопить.

– Шахты под долиной Лака воины имеют протяженность в несколько сотен миль, – напомнил Росток. – Затопить их просто невозможно.

– Ну, под Скрантоном же затопили.

– Значит, про Миддл-Вэлли просто забыли. Так что теперь природа делает всю работу за них. Тоннели заполняются водой, в результате чего подпорки гниют и – шахта рушится.

– Ужасно. Как тут только люди живут? – пробормотал Франклин. – Это же сейсмоопасная зона. Вам повезло, что Управление по охране окружающей среды, пока не добралось до Миддл-Вэлли – иначе бы вас всех уже выселили.

– На самом деле, ничего особенно опасного здесь нет, – пожал плечами Росток.

Он приказал Зиману и охраннику дождаться Бракнера – тот должен был прийти снимать отпечатки пальцев. Все остальные были свободны.

Николь наконец-то оказалась на улице. Несмотря на то, что день клонился к закату, прохлада должна была опуститься только через пару часов. Однако свежий вечерний воздух показался величайшим облегчением после тесных и жутких катакомб хранилища. Уэнделл Франклин вышел из банка, заматывая палец платком.

– Сходили бы вы с этим порезом к доктору, – посоветовал Росток. – Может быть, вам сделают прививку от столбняка.

– Да Ничего страшного, это же просто царапина, – ответил Франклин, направляясь к машине. – Кубик льда – и кровотечение прекратится.

Николь прислонилась к мраморной колонне у входа в банк, жадно глотая свежий воздух.

– Вы в порядке? – спросил Росток.

– Не совсем, – призналась она. – На какой-то момент там, внизу, мне показалось, что я потеряю сознание.

– Не хотите присесть на минутку – перевести дыхание?

– Я думаю, мне лучше поехать домой, – она принялась искать ключи в сумочке.

– Вам не стоит садиться за руль» – сказал Росток. – Не в вашем состоянии.

– Со мной все будет хорошо, правда. Мне уже лучше.

– Не похоже: у вас бледный вид и руки дрожат, – Росток взял у нее ключи. – Пойдемте со мной, я отвезу вас на патрульной машине.

Николь вдруг насторожилась: за свою жизнь она успела понять, что полицейская машина не самое безопасное для нее место.

– Верните ключи, – потребовала она.

– Лучше будет, если вы поедете со мной.

Она огляделась по сторонам в надежде найти предлог, чтобы не ехать с полицейским. Но ключи были у него, улицы опустели, а возвращаться в банк ей определенно не хотелось.

– Вы отвезете меня прямо к дому? Мы не будем делать крюк и заезжать в участок?

– Ничего такого, – пообещал он. – Высажу вас у дверей дома.

Она неохотно села на пассажирское кресло, отодвинувшись от полицейского как можно дальше – словно проем между сидениями мог как-то ее защитить.

– Не бойтесь признаться, что вам страшно, – сказал он, заводя машину. – Большинство людей в вашей ситуации умоляли бы о защите.

– Зачем мне она? – Николь давно привыкла, что полицейские предлагают «защиту», имея в виду совершенно иное.

– Найти человеческую руку в банковском сейфе – среднестатистического человека это напугало бы.

Она одернула юбку в тщетной попытке прикрыть колени. Знай она, что поедет на переднем сиденье патрульной машины, надела бы что-нибудь поскромнее.

– Допустим, я испытала шок, – призналась она. – Правильнее будет сказать, отвращение. Но с чего мне быть напуганной?

– А вы не думали, что рука в сейфе может быть как-то связана со смертью вашего мужа? Только честно: разве не такой была ваша первая мысль?

Конечно, такой, но признавать это ей не хотелось.

– Вам же показалось, что тут должна быть связь? – настаивал он.

– Мой муж умер от сердечного приступа, – ответила Николь.

– Вы знаете наверняка?

– Но так сказал коронер!

– Он не делал вскрытия, а значит – это просто его догадка.

– Вы не доверяете собственному коронеру?

– Я бы поверил – при обычных обстоятельствах, – ответил Росток. – Но в данном случае у меня остались кое-какие подозрения.

– Думаете, это я убила его? Да, я признаю – убила.

Она вспомнила те последние лихорадочные мгновения их соития, когда Пол, жадно хватая губами воздух, закинул голову назад, а она приняла это за момент эякуляции. Вместо того чтобы остановиться и, возможно, спасти ему жизнь, она обхватила его бедра скользкими от пота ногами и сжимала до тех пор, пока его тело не обмякло, и он не умер на их супружеском ложе. Могла ли она спасти его? Возможно, нет. Но Николь знала, что этот вопрос будет преследовать ее всю жизнь.

– Он умер в моих объятьях, – она отвернулась, чтобы Росток не видел слезы у нее на глазах. – Мы занимались любовью. Он был сверху. Если кто-то и несет ответственность за его смерть, то только я сама.

– Возможно, так это должно было выглядеть.

Она резко повернулась, чтобы дать ему пощечину, но полицейский перехватил ее руку и сжал так сильно, что боль заставила ее забыть о злости.

– Я извиняюсь, – Росток отпустил ее руку. – Это было не обвинение – просто мысли вслух.

– Вам не кажется, что я и так чувствую себя достаточно виноватой? – Николь потирала покрасневшее запястье.

– Я же сказал, извиняюсь.

– Думаете, я не знаю ваших полицейских трюков? Вы подозреваете меня в убийстве мужа и ведете себя так, будто у нас с вами обычная беседа. В надежде поймать меня на чем-нибудь компрометирующем. Вы боитесь, что если устроите официальный допрос, то я потребую адвоката.

– Будь у вас адвокат, он посоветовал бы вам искать защиты в полиции.

– Не нужна мне ваша защита. Сама о себе позабочусь.

Росток ехал медленно, по круговому маршруту, проходившему по тихим тенистым улочкам. Он то и дело смотрел в зеркало заднего вида, вероятно, проверяя, нет ли за ними слежки. Она подумала, что для полицейского в маленьком городке такое поведение абсурдно.

– В чем дело? Вы думаете, за нами следят?

– Все может быть.

– Да уж, с вами тяжело, – вздохнула она. – Никому не верите, да?

– Как и все русские, – сказал он. – Подозрительность в нас от природы.

– По-моему, даже излишняя подозрительность, – она сложила руки на груди и немного расслабилась. – Этот город меня пугает. С тех самых пор, как я здесь поселилась, мне постоянно кажется, будто за мной наблюдают. Словно кто-то невидимый вечно шпионит за моей спиной.

– Правда? – он продолжал поглядывать в зеркало заднего вида. – А вы никогда не видели человека, который за вами следит?

– Я говорю не про одного человека. Порой у меня такое чувство, что следит весь город. Наверное, у меня паранойя.

– Вовсе нет, – сказал Росток. – Инстинкты редко ошибаются.

– Все-таки я думаю, что это мое воображение. Моя настоящая проблема в том, что я чувствую себя здесь чужой. Тут все слишком… русское. Я просто не вписываюсь.

– Но вы же родом из России. По крайнее мере, у вас славянская фамилия.

– Баронович – фамилия моей матери. Своего настоящего отца я никогда не знала, – увидев вопросительное выражение в его глазах, она быстро добавила: – Давайте не будем об этом говорить, ладно? Я вам просто скажу, что думала найти здесь покой, – потому и приехала – а обернулось все катастрофой. Так что теперь мне нужно одно: уехать из города.

– Куда? В Лас-Вегас?

– Как вы узнали о Лас-Вегасе?

– Разве не там с вами познакомился Пол?

– Там, но… я туда больше не вернусь – это точно. Может быть, в Лос-Анджелес или в Сан-Франциско. Там меня хотя бы никто не знает.

– Боюсь, это не поможет. Они все равно выследят вас.

– Они? Кто это они?

– Люди, убившие вашего мужа. Те же, кто убил его отца.

– Послушайте, я видела, как умер мой муж. Вы еще не забыли, что я присутствовала при этом? В комнате находились только мы двое, и все. Говорю вам, он умер своей смертью.

– С ним могли сделать что-нибудь до того, как он вошел в спальню.

– Вы невыносимы.

– Не хотелось бы пугать, но, возможно, вы вовлечены в нечто гораздо более опасное, чем кажется.

Когда они доехали до ее дома, уже стемнело. Росток припарковался на подъездной дорожке и выключил фары. He считая лая собаки где-то неподалеку, вокруг царила тишина. Пожилые хозяева соседнего дома, Богдан и его жена Ольга, по традиции сидели на крыльце. Интересно, что бы они подумали, услышав, о чем она беседует с полицейским?

Николь осталась сидеть в машине.

– Вы знаете, как умер ваш свекор? – спросил Росток.

– Я слышала ваш с О’Мэлли спор на этот счет. Вы уверены, что Ивана столкнули, но О’Мэлли считает это самоубийством. Лично я предпочитаю верить своему мужу. Пол говорил мне, что произошел несчастный случай: его отцу было восемьдесят лет, и он страдал от болезни Альцгеймера. Возможно, он спрыгнул с крыши дома для престарелых, даже не осознавая, где находится.

– Начнем с того, что это был не дом для престарелых. Отец Пола пребывал в психиатрической клинике. Кроме того, болезнь Альцгеймера у Ивана находилась в ранней стадии. А в клинику его поместили из-за острого психического расстройства. Однажды утром он, проснувшись, взял охотничью винтовку, вышел на улицу и всадил пять пуль в припаркованную поблизости машину.

– Пол ничего не говорил о винтовке.

– Ивана держали в охраняемой палате, предназначенной для буйных пациентов. Однако в ночь гибели он каким-то образом выбрался из нее и поднялся на крышу. Как, по-вашему, это удалось проделать восьмидесятилетнему старику с болезнью Альцгеймера?

– Вы коп – вы мне и скажите.

– Я вам скажу, он сделал это не сам. Думаю, кто-то привел его туда, и этот же человек столкнул его.

– Но коронер сказал, что Иван покончил с собой, – настаивала она.

– Пальцы на его правой руке были сломаны до того, как он умер. Обычно люди не делают такое, прежде чем спрыгнуть с крыши.

Пока Росток говорил, Николь разглядывала дом, в котором совсем недавно заключались все ее надежды на будущее. Терраса охватывала весь периметр постройки, над окнами свисали карнизы. Раньше на этой улице все дома были одинаковыми, но за долгие годы жители делали новые пристройки, подъездные дорожки, перекрашивали стены и изменяли ландшафт участков, что придало каждому дому индивидуальный вид. Отец Пола добавил к своему жилищу множество витиеватых украшений, и оно приобрело отчетливый европейский характер. Однако то, что радовало глаз при свете солнца, в темноте принимало зловещие очертания.

– Ваш муж и его отец мертвы, – продолжал Росток. – И вот теперь вы открываете банковский сейф и обнаруживаете внутри человеческую руку. Вам не кажется, что это может быть предупреждением? Намеком на то, что ваша жизнь в опасности?

Николь продолжала смотреть прямо перед собой. Призрачный свет полной луны освещал лужайку перед домом, но на стенах здания лежали мрачные тени. Ей казалось, что она видит в них какое-то шевеление. Но каждый раз, как она пыталась сфокусировать взгляд на подозрительном месте, движение прекращалось. Николь начала сомневаться, что готова провести ночь одна. Хотя ей и не хотелось этого признавать, но идея о защите, которую предложил Росток, все больше ей нравилась.

– С чего мне быть в опасности? – спросила она, стараясь голосом не выдать растущий внутри страх. – Я же не сделала ничего плохого. Я не знаю ничего об этой руке и о том, кто положил ее в сейф. И не понимаю, как все это может быть связано со мной.

– Вы когда-нибудь слышали о человеке по фамилии Ульянов? – спросил он. – Флориан Ульянов?

– Нет.

– А о Борисе Черевенко?

– Нет.

– Вы уверены? Пол никогда не упоминал эти имена?

– Никогда. Такие фамилии я бы запомнила. А кто это?

– Они были друзьями Ивана Даниловича, очень хорошими друзьями. Они вместе учились в школе, здесь, в Миддл-Вэлли, и втроем прошли Вторую Мировую, в одном полку.

– Никогда не слышала о них. А в чем дело?

– Они мертвы. Оба убиты… за пять недель до того, как погиб отец Пола.

– Ужасно… но какое отношение это имеет ко мне?

– Правые кисти всех троих были изуродованы.

Николь знала, к чему он ведет, но не хотела признавать его правоту в надежде, что здесь какая-то ошибка.

– В сейфе вы нашли ни что иное, как мужскую правую кисть, – сказал Росток. – Вряд ли это совпадение. Скорее предупреждение.

– О чем? Зачем кому-то делать мне предупреждение? – у нее уже не получалось скрывать дрожь в голосе; – Зачем вы запугиваете меня?

– Если кто-то и пытается вас запугать, то это человек, положивший руку в сейф. Пол и его отец мертвы, а потому единственная, кому может быть адресовано послание, это вы.