Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Вакцина не всегда гарантирует иммунитет, – возразил О’Мэлли.

– Но Советский Союз начал массовую вакцинацию чуть позже, верно? Ты приехал сюда без иммунитета. Тебе, наверное, казалось, что все тебя предали и все от тебя отвернулись.

– Я справился со всеми трудностями. Сам.

– Но они-то оставили тебя одного. Они поняли, что время и деньги были потрачены впустую – ведь ты был парализован.

– С чего ты так уверен, что я законсервированный агент? Может быть, я просто человек, который сменил имя. Это же не значит, что я шпион. Люди скрывают настоящее имя по многим причинам.

Он неплохо справляется с ситуацией, подумал Росток. Даже сейчас, признав свою причастность к убийству Даниловича, этот человек не желал раскрывать прошлое.

– Ладно, хватит, – сказал Росток. – Если бы ты был настоящим ирландцем и родился в Америке, то был бы. уже мертв. Ты ведь сам сказал мне, что приходил в банк на следующее утро после обнаружения руки. Якобы с кем-то из министерства здравоохранения для дезинфекции хранилища. Вероятно, этот «кто-то» был Василий, я прав?

О’Мэлли не ответил, и Росток продолжал:

– Токсин, скопившийся в замкнутом пространстве, убил бы любого человека без естественного иммунитета. Прививку от полиомиелита тебе не делали, однако ты защищен от токсина Распутина. А значит, ты родился в России. Ну, а отсюда вытекает и все остальное.

– Ты сам до этого дошел? Никто тебе не помогал?

– Дорога из Форта Детрик была длинной, – сказал Росток. – У меня было много времени на размышления.

– Тогда ты знаешь, зачем я здесь.

– Тебе недостаточно тех спор, что ты нашел в хранилище. Ты пришел за бумагой, в которую была завернута рука.

– Где она?

Росток не ответил. О’Мэлли сжал его плечо.

– Я могу продолжать так всю ночь, – сказал он. – Ты не умрешь. Но будешь жалеть, что не умер, – он вновь надавил и теперь не отпускал раны, пока лицо Ростка не побелело.

– Где бумага?

– Зачем она тебе теперь? – спросил Росток. – Василий мертв, мощи сгорели. Можешь сказать русским, что Василий провалил задание, и возвращаться к нормальной жизни.

– Ты не понимаешь, как для русских важны эти споры. Они мне заплатят за них столько, что я смогу убраться из этой проклятой долины, купить себе виллу на юге Франции и жить припеваючи. И никаких больше гребаных выборов. Итак, где бумага?

О'Мэлли снова сдавил плечо. Он был так полон решимости добиться ответа, что не заметил, как за его спиной в коридоре кто-то шевельнулся. Росток начал говорить быстрее и громче, чтобы перекрыть звук приближающихся шагов.

– Для Василия ты был идеальным партнером, – сказал он. – Ты помог покончить с Иваном, а потом сам же объявил его смерть суицидом. И все поверили тебе, потому что ты коронер.

– И когда я скажу, что ты умер от пулевого ранения, все снова мне поверят.

– Ты скрыл, что остальные умерли от токсина, называя естественные причины смерти, – продолжал Росток. – Но самое отвратительное твое преступление – это убийство Пола Даниловича.

Как it рассчитывал Росток, упоминание имени покойного заставило человека в коридоре остановиться.

– Я не убивал Пола.

– Он унаследовал все имущество отца, – сказал Росток. – Сам того не зная, он стал новым владельцем руки Распутина. Что и сделало его очередной целью Василия.

– Василий тоже его не убивал.

– Не своими руками, конечно. Вы оказались хитрее. Он был одиноким человеком, а Василий владел эскорт-сервисом. И вот у одного из вас появилась идея организовать свадьбу. Затем вы избавились от Пола, и все унаследовала его жена. Это позволило вам спокойно, не торопясь искать реликвию.

– Я не убивал Пола. Он умер в постели со своей женой.

– Но идея с таблетками принадлежала тебе.

Человек в коридоре слушал разговор, оставаясь невидимым для О'Мэлли.

– Я сделал ему одолжение, – признался, наконец, О’Мэлли. – Изначально Василий планировал подстроить «несчастный случай». С таблетками калия же Пол, пр крайней мере, умер в постели с женщиной. Его последние моменты были чистым наслаждением.

За все время их разговора О’Мэлли и в голову не пришло, что их может кто-то подслушивать.

– Идеальный способ убить здорового человека, – сказал Росток.

– Таблетки ему дал Василий в Лас-Вегасе. Он сказал Полу, что это для профилактики болезни Альцгеймера и что принимать их нужно дважды в день. Судя по тому, сколько таблеток я нашел в пузырьке той ночью, этот идиот удвоил дозу, – он рассмеялся. – Ну и кретин!

– Ты все слышала? – Спросил Росток у гостьи, скрывавшейся в коридоре.

Ее лицо было покрыто тонким слоем штукатурки. Белое платье порвано с одного бока. Волосы спутались. Она выглядела так, словно только что вылезла из могилы. Правую руку она держала за спиной.

О’Мэлли обернулся. Ему потребовалась секунда, чтобы узнать ее. Затем он прокричал:

– Какого черта тебе нужно?

Она сделала шаг вперед.

– Тебя это вообще не касается, – сказал О’Мэлли.

– Касается, – ответила Николь.

– Если ты насчет смерти своего мужа, то я всего лишь дал таблетки.

– Я слышала.

Она медленно достала руку из-за спины. В кулаке у нее был зажат металлический прут, которым Василий дрался в церкви.

– Тупая сука, – пробормотал О’Мэлли. Он был на голову выше ее и на двадцать килограммов тяжелее. Даже с прутом Николь едва ли могла противостоять ему.

– Не такая тупая, как ты думаешь, – ответила она. – Я видела тебя из окна дома епископа перед службой: ты выходил из машины.

Продолжая держать руку. на плече Ростка, О’Мэлли развернулся лицом к Николь. Он поднял левую руку, защищая лицо. Коронер был достаточно силен, чтобы перехватить любой удар.

– С тобой был Василий, – сказала Николь. —И я поняла, что ты работаешь на него. Поэтому решила пойти за тобой сюда.

Николь медленно приближалась. Она занесла свое оружие над головой. О’Мэлли поднял левую руку, а правая сжала плечо Ростка. Николь пристально глядела на коронера. Она перенесла вес прута вперед, но он, казалось, был слишком тяжелым для нее. На секунду он повис, качаясь в пограничном положении, готовый вот-вот упасть под собственным весом. О’Мэлли улыбнулся и двинулся к ней, чтобы обезоружить.

Но Николь умела отлично изображать уязвимость: этим навыком она в совершенстве овладела за годы общения с мужчинами, обожающими иллюзию контроля. Это подействовало и на О’Мэлли, не принявшего угрозы всерьез. Росток видел, что коронер, расслабившись, протянул руку к оружию. И в тот же момент видимость женской уязвимости исчезла. Двигаясь со скоростью самки, привыкшей разбираться с жестокими самцами, она крепче сжала прут, левой рукой оттолкнув О’Мэлли, и нанесла удар. Низкий. Неожиданно низкий. Прут ударил по здоровой ноге О’Мэлли. Он попал по боковой стороне коленной чашечки и с силой вдавил ее внутрь. Нога сначала прогнулась, затем в колене что-то хрустнуло, после чего раздался удар здоровой ноги о металлическую скобу.

О’Мэлли заорал и отпустил плечо Ростка, который поспешил отскочить от него. Коронер отчаянно пытался за что-нибудь ухватиться. Он раскачивался, опираясь на скобу. Попытался дотянуться до стола, но только стянул с него скатерть. Здоровая нога теперь была бесполезной, и О’Мэлли, пошатнувшись на своей скобе, рухнул на пол, словно больное дерево.

Пока он лежал, плача и хватаясь за раздробленную чашечку, Николь быстро проверила его карманы в поисках оружия, но ничего не нашла.

Росток поднялся на ноги. У него тут же закружилась голова, и он упал обратно на стул.

– Думаю, нужно вызвать «скорую», – сказал он.

– Пусть помучается, – ответила Николь. – Я всегда стыдилась того, что со мной делали мужчины, но то, что сделал он, просто ужасно… Заставил моего мужа умереть у меня на руках!

– Это была не моя идея, – стонал О’Мэлли. – Я только достал калий. Таблетки Полу дал Василий. Это он хотел, чтобы он умер в постели, не я.

– Нет! – завопила она. – Ты был напарником Василия. Я слышала твои признания!

И она ударила прутом ему по плечу.

– А ты была его шлюхой! – прокричал О’Мэлли. Несмотря на боль, он Не мог не огрызнуться. – Просто очередной шлюхой!

Она занесла прут для нового удара.

– Из-за тебя я убила собственного мужа. И теперь убью тебя.

– Остановись! – прокричал Росток. – Ради Бога, остановись! – он перехватил ее запястье, прежде чем она успела ударить О’Мэлли. – Пол умер не по твоей вине. Это – убийство.

Она выпустила свое оружие. Злость угасла, и Николь прижалась к Ростку. В этот раз, в отличие от того вечера на крыльце ее дома, он обнял ее и крепко прижал к себе. Странное создание у меня в объятьях, думал он. Вместо пудры ее лицо было покрыто штукатуркой. Вместо духов от нее исходил запах церковного масла и мыла. В волосах застряли щепки и каменная крошка. Но никогда она не казалась ему такой прекрасной, как в тот момент, и он решил, что никогда больше не отпустит ее.

Но при звуке шагов в коридоре Николь развернулась в его руках, схватила металлический прут и снова приготовилась защищать Ростка.

85

В дверном проеме, одетый в твидовый пиджак поверх шерстяного свитера и шарф, закрывавший горло, стоял Гамильтон Уинфилд. Николь находилась между внезапным гостем и Ростком. Она подняла прут, приготовившись к удару.

– Скажи ей, что я друг, – обратился старик к Ростку.

Николь обернулась, ожидая подтверждения.

– Если бы вы были другом, то не позволили бы ему меня пытать, – проговорил Росток.

– Я хотел послушать его историю, – сказал Уинфилд. – Вы великолепно вытянули все из него.

– Вы охотились за тем же самым. И тоже пришли за бумагой. Что вы собирались сделать: застрелить его, как только он ее найдет?

– Да, если понадобилось бы, я с радостью застрелил его. Хотя эта юная леди, наверное, наказала его куда сильнее. Не думаю, что он когда-либо встанет на ноги.

– Что вы здесь делаете?

– Охраняю дом. Вы же не думаете, что я собираюсь своими руками прикасаться к бумаге.

Николь, приведенная в замешательство их разговором, опустила оружие.

– И что теперь? – спросил Росток.

– Ничего особенного. Завтра здесь будут представители пяти правительственных служб. Команда агентов ФБР и ЦРУ заберет О’Мэлли под свою опеку. Возможно, ему предложат что-нибудь в обмен на кооперацию: но что бы это ни было, остаток жизни он проведет в инвалидном кресле.

Николь подошла к Ростку, держа оружие наготове, все еще не доверяя странному человеку, одетому в шерстяной свитер в разгаре лета.

– Приедут медицинские эксперты из Института оборонных исследований, – продолжал Уинфилд. – Они вскроют трупы Франклина, Зимана, Бракнера, Альцчиллера и его молодого ассистента Майкла Чао, который помогал в исследовании реликвии. Ученые обследуют ваш дом, полицейский участок, квартиру Робин Кронин и развалины церкви. Они будут искать следы токсина. Но, судя по тому, что Мы видели, распространение спор по воздуху очень ограничено.

– Люди поднимут панику, как только узнают о токсине, – сказал Росток. – Это будет хуже, Нем с сибирской язвой.

– Мы найдем способ все скрыть. О’Мэлли доставят на конспиративную квартиру в Мэриленде. Вскрытия будут проводить за границами штата. Для групп исследователей, которые приедут искать токсин, мы сочиним легенду, – он замолчал, затянувшись трубкой. – Может быть, скажем, что они ищут доказательства святости Распутина.

– Вам понадобится содействие епископа, – сказал Росток. – А его не проведешь.

– Он священник без церкви. Не сомневаюсь, он пойдет на сотрудничество, если мы дадим денег на постройку новой церкви.

– Вы действительно сделаете это? – Росток был ошарашен. – Вы представляете, сколько это будет стоить?

– Пять, десять миллионов долларов? – Уинфилд помахал трубкой в воздухе. Это мелочь, учитывая цели обороны. Пара приборов для обнаружения бомб в аэропорту стоит немногим меньше. Такую сумму легко скрыть.

– А пресса? Я знаю по крайней мере одного репортера с готовым для эфира репортажем.

– Вы про Робин? Она ничего не знает о токсине. С ее точки зрения, главная новость – обнаружение мощей Распутина. Я слышал, как она говорила с кем-то по телефону: она думает, что мощи исцелили рак ее матери. Завтра город наводнят сотни паломников в поисках чудесного исцеления. Если через месяц просочится информация о токсине, они захотят забрать его образцы себе домой лечить артрит.

Возможно, он прав, подумал Росток. Уинфилд, похоже, все просчитал. Неудивительно, что его вызвали из отставки. У него все было под контролем. Все, кроме одного.

– А как я? – спросил Росток. – Я знаю и о токсине, и об О'Мэлли, и о Василии.

– Ах, да. Вот ты — проблема. Мы не можем позволить тебе бегать тут без присмотра с такой информацией, – взгляд Уинфилда стал тяжелее. – Я мог бы убить тебя. Здесь и сейчас.

– Тогда вам придется убить и меня, – сказала Николь, в первый раз обратившись к Уинфилду.

– Легко, – сказал он. Затем достал из кармана вторую трубку, нацелил мундштук на фотографию на стене и сжал пальцами чашу. Из конца мундштука с громким хлопком вырвалось пламя. Отекло рамки разлетелось.

– Я мог бы убить вас обоих и повесить все на О'Мэлли. Тогда легче предъявить обвинение, – Уинфилд нацелил мундштук на Ростка.

– Вы действительно готовы это сделать? – спросил Росток.

– Боюсь, мне придется, – Уинфилд нацелился прямо в сердце Ростка. – Это вопрос национальной безопасности. Насколько я могу судить, существует только одна альтернатива.

– И какая?

– Ты мог бы работать на меня.

– У меня есть выбор?

– Боюсь, что нет.

Эпилог

Росток стоял на коленях перед необыкновенной красоты усыпальницей, в которой лежало все, что осталось от мощей Распутина.

Кости, очищенные пламенем, с любовью извлек из пепла епископ Сергий. Они лежали в усыпальнице из золота и серебра, заказанной неким русским олигархом в изгнании. Она была собрана по указаниям Сергия под надзором восьмидесятилетнего венского ремесленника – сына того самого мастера, которого императрица Александра приглашала в 1917 году для создания первоначальной усыпальницы. В ее передней части была золотая дверца с блестящим барельефом, изображавшим Григория Распутина: левая рука его была прижата к сердцу, правая была поднята в благословении. Дверца закрывала хрустальное окошко, за которым лежали кости таинственной руки, сложенные в жесте старообрядческой молитвы: два пальца подняты, большой соединен с мизинцем и безымянным.

На стойке возле алтаря под стеклом лежала коричневая клеенчатая бумага, очищенная от спор грибка. На ней еще читалось имя Распутина. Бумагу тоже почитали как святыню.

Новый иконостас, величественнее и больше предыдущего, возвышался в нефе заново отстроенного храма. К образам святых добавили изображение Распутина с золотым нимбом над головой. Новая величественная церковь из серого песчаника была возведена на средства, пожертвованные Гамильтоном Уинфилдом от лица «анонимного почитателя Распутина» и обошлась в четырнадцать миллионов долларов. Сергий назвал новый храм собором Казанской Божьей матери в честь покровительницы Распутина. Здание было увенчано не одним, а тремя золотыми куполами, символизирующими Отца, Сына и Святого Духа, и, построенное на холме, было видно отовсюду.

Росток, как и было велено, ждал у алтаря один.

Он наблюдал за прислужником, который зажигал свечи. Это было бы невозможно, если бы в «анонимное пожертвование» Уинфилда не входили средства на постройку специального бетонного фундамента с барьером из гибкого пластика для защиты от взрывоопасного метана.

Росток был удивлен тем спокойствием, которое царило в его душе. Некоторые предупреждали, что он делает ошибку, что все это зря, что нужно подождать, пока не придет абсолютная уверенность. Другие говорили о сомнениях, которые возникнут у него в последний момент. Конечно, толпа, собравшаяся в церкви посмотреть на предстоящее событие, могла любого заставить нервничать. Хотя Росток осознавал, что грядущее навсегда изменит его жизнь, вместо беспокойства он ощущал абсолютную безмятежность.

Раздались мощные голоса русского хора. В него входили добровольцы, набранные из Местных церквей. У кого-то из них в результате этого возникли конфликты со своими священниками, считавшими, что к лику святых был причислен развратник.

Иерархи русской православной церкви – те же люди, что канонизировали Николая II, Александру и всех их детей, – предупреждали своих последователей о так называемых «ложных пророках». Но как глава автокефальной церкви епископ не был скован их эдиктами. Несмотря на сопротивление настоятелей, множество православных священников – кто с бородой, как Сергий, кто чисто выбритый – приходили в собор. Ведомые либо силой веры, либо обыкновенным желанием взглянуть на храм, ставший центром паломничества северо-восточной Пенсильвании, они прибыли в церковь, и их черные митры служили признаками особого статуса.

Примерно то же происходило в православной церкви сто лет назад, подумал Росток. Тогда возник конфликт между священниками, которых оскорблял крестьянский образ жизни Распутина, и теми, кого вдохновлял его религиозный пыл.

Этот пыл сохранился и по сей день. Новый собор, даже будучи вдвое больше прежней церкви, все равно не вмещал всю толпу собравшихся на церемонию. Росток узнал среди них многих горожан. Кто-то входил в возродившийся приход Сергия, кто-то посещал соседние церкви, но подумывал сменить приход. Были и туристы, и просто любопытные. Большинство же присутствующих, похоже, были больными или страждущими, и боль в их лицах говорила о том, что они ждали чуда для себя или для своих любимых.

Как и предсказывал Уинфилд, первый паломник появился на следующий же день после репортажа Робин Кронин с руин. Начали приходить местные, услышавшие захватывающие истории о руке Распутина и о том, какие чудеса ей приписывали. Их число все росло, пока Робин и команда «Канала 1» держали историю в первых строчках рейтингов. В репортаж были включены фотографии, изображавшие Робин в рваном грязном платье, с растрепанными волосами, ведущую свой первый живой репортаж с обгорелых руин. После этого она продвинулась до помощника ведущего десятичасовых горячих новостей и заработала в местной прессе репутацию «репортера с горячих точек».

Две недели спустя она сделала репортаж о реликвии, рассказав ее историю от вскрытия Распутина и Староконстантиновского монастыря до деревушки Унтерберг в Австрии и пожара в церкви Святой Софии. Через неделю последовал еще один репортаж с рассказом о Распутине и о том, как множество сотворенных им чудес сделали его святым в глазах русского крестьянства. Ни в одном из этих репортажей не было упомянуто, что она отравила Ростка и похитила реликвию для собственных целей.

Теперь Росток смотрел, как она со своим оператором сквозь толпу пробирается к алтарю. Ее светлые волосы были причесаны так, чтобы делать ее визуально выше. Одета она была в один из своих ярко-красных костюмов.

Репортажи о мощах привлекли внимание всей страны. Телеведущий Том Брокау выделил на 15 секунд «Вечерних новостей» Эн-Би-Си. На фоне фотографии погруженного в раздумья Распутина ведущий говорил, что специалист по искусству оценил реликвию в десять миллионов долларов. «Нью-Йорк Таймс», которая незадолго до этого печатала похожую историю об американском солдате, выкравшем часть сокровища Кведлинбурга[39]39
  Кведлинбург — город в Германии. Сокровища из городской церкви Санкт-Серватиус были похищены во время Второй Мировой войны, по ее окончании были возвращены на место.


[Закрыть], отметила, что обнаружение мощей Распутина свидетельствует о возможности возвращения нацистского сокровища в музеи и частные коллекции. Чудесные исцеления были упомянуты только вскользь.

Росток улыбнулся, увидев, как явно раздраженный организатор церемонии объясняет Робин, что ей нельзя проходить за иконостас.

Но оставалось кое-что, чего не знала Робин, о чем не сказал Том Брокау и не написала «Нью-Йорк Таймс». Это была реальная история мощей Распутина и смертельного токсина, которым они были покрыты. Робин даже не подозревала, как близка была к смерти.

Даже если бы слухи каким-то образом просочились, Росток знал, что толпам паломников, ежедневно искавших в Миддл-Вэлли чудесных исцелений, будет все равно. Люди приезжали на машинах, туристических автобусах, а недавно стали добираться и самолетами с несколькими пересадками до соседнего города Авока. Прибывали и православные, и католики, и вообще не христиане.

Их было так много, что епископ Сергий, когда собор еще не был достроен, проводил особые «целительные службы» по воскресеньям под навесом за своим домом. Людям с особенно тяжелыми болезнями позволялось поцеловать одну из костей кисти Распутина. «Канал 1», рейтинги которого были теперь самыми высокими в северо-восточной Пенсильвании, транслировал эти службы. Программу начали продавать коммерческим и кабельным станциям, и в каждом выпуске показывали людей, рассказывавших, как чудо исцелило их на этих службах.

Медицинское сообщество выставляло на смех идеи о том, что серьезные болезни можно вылечить, прочитав молитву над костями человека, которого учебники истории называли шарлатаном. Онкологи считали, что выздоровление больных раком, в том числе и матери Робин, – временное улучшение, характерное даже для неизлечимых больных. У семерых якобы бесплодных женщин, которые смогли забеременеть, по мнению медиков, никогда не было нарушений половой системы. Слепая женщина, прозревшая на службе, прежде страдала от психологического, а не физиологического нарушения, сказал ее офтальмолог. Историю о человеке, вернувшемся к жизни, когда Сергий подошел к его больничной койке, опровергли за неимением подписанного свидетельства о смерти. Для каждого исцеления находилось объяснение. И за каждым объяснением следовали новые рассказы об исцелениях. Привлекавшие все больше паломников.

Глядя на изумительные фрески на высоком своде, Росток вспомнил слова профессора Альцчиллера о том, что церковные реликвии обретают над верующими мистическую власть. Из-за веры в святость этих артефактов разгорались войны, уничтожались королевства и обретали знаменитость города. Именно это и происходило с маленьким городком в долине реки Лакавонны.

Паломников становилось все больше и больше. Старые дома перестраивались под мотели, открывались рестораны, появлялись сувенирные лавки. Вскоре гости города могли переночевать в русском доме, отведать в ресторане излюбленных сладостей Распутина, попробовать в баре его любимую мадеру, купить диск с его любимой цыганской музыкой, обзавестись набором матрешек с лицом Распутина и всей императорской семьи, открытками, брелоками с Распутиным и даже приобрести для своих детей пластмассовые бороды Распутина. Старики, которые раньше стеснялись своего происхождения, теперь гордились, что они русские.

Даже те скептики, что отрицали обожествление пророка и не верили в чудесные исцеления, не могли не видеть, как изменился Миддл-Вэлли с открытием реликвии. «Скрантон Таймс» назвала это экономическим чудом: превращение умирающего шахтерского городка в процветающий религиозно-туристический центр. Город, когда-то существовавший исключительно на деньги комитета национальной безопасности, теперь процветал за счет туристов. Ходили слухи об открытии гостиниц сети «Дэйз-Инн» и, может быть, даже о возобновлении движения по старой железной дороге. Войдя в раж, совет попечителей Миддл-Вэлли отверг угрозы союза гражданских свобод о возбуждении уголовного дела и официально провозгласил Григория Распутина покровителем Миддл-Вэлли.

Уинфилд прав» подумал Росток. Если паломники вдруг узнают о токсине, они захотят получить его образцы в бутылочках, чтобы забрать домой в качестве талисмана. Они уже готовы были отдать десять долларов за пузырьки земли с руин церкви: ведь в ней, смешанные с пеплом иконостаса и, возможно, даже прахом Василия, могли быть одна-две бесценных крупицы сгоревшей плоти святого.

…Хор вновь запел: сначала доминировали мужские голоса, раздававшиеся мощным эхом под сводом церкви, затем они стали тише и позволили женским воспарить над собой. Церемония началась.

Епископ Сергий вышел из дверей иконостаса. По бокам шли двое прислужников, неся золотые кадила с благовониями. Одеяние епископа было расшито золотыми и серебряными нитями. На голову надет золотой венец, говорящий о его духовном сане. Жестом он приказал Ростку встать.

Воздух пронизывал чистый, светлый и серебряный сопрано. К нему в торжественном унисоне присоединились церковные колокола. За пределами церкви поднялся гул голосов. Люди, стоявшие внутри, поднялись на ноги и принялись толкаться, чтобы лучше увидеть происходящее.

Лучи утреннего солнца озарили девушку, стоявшую в открытом дверном проеме. Игра света создавала вокруг нее небесный ореол. Мгновение она стояла неподвижно, обводя взглядом толпу собравшихся. После все они будут говорить, что то был волшебный момент, когда время остановилось, и все их мысли были поглощены красотой создания, представшего перед ними. Само явление Девы Марии не произвело бы большего эффекта.

Она пришла. Росток медленно повернулся. Он не решался посмотреть на нее из страха, что она исчезнет и покинет его навсегда. На ней было длинное белое платье с поясом, который женщины из общины Казанской Божьей Матери расшили традиционными русскими узорами. Фата, покрывавшая ее лицо, была соткана из такого невесомого материала, что казалось прозрачной.

Ее глаза наконец остановились на Ростке, и на губах появилась улыбка. Было невероятно, абсолютно невероятно, что существо такой неземной красоты улыбалось ему.

Настал тот момент, о котором его все предупреждали.

Даже у сильнейших мужчин появляются сомнения в себе. Он ждал, что его колени и руки задрожат, а мозг начнет отчаянно искать выход из положения.

Но Виктор Росток ничего этого не чувствовал.

Он был заворожен.

Ее красота, как и в тот раз, когда он впервые увидел девушку, захватывала дух. И когда она пошла к нему, все в храме словно бы замерло. Голоса хора отдалились и исчезли. Звон колоколов затих. Он не знал, идет ли она к нему или парит, сон это или необычная фантазия пробуждения.

По всему собору защелкали фотоаппараты, возвращая Ростка к реальности. Он вновь услышал звон колоколов, пение хора, одобрительный шепот гостей. Центральный проход, по которому шла она, был усыпан розовыми и белыми лепестками роз. Она двигалась с грацией и осанкой человека, абсолютно уверенного в своем поступке. Ее взгляд был направлен на Ростка.

Неотразимая в своем белом платье, она выглядела непорочнее любой девы, небеснее любого ангела, чьи изображения украшали свод собора.

Когда она наконец остановилась, Гамильтон Уинфилд поднял фату. Она отдала свой букет Веде Чандхари. Росток взял ее за руку, и вместе они повернулись к епископу Сергию, который начал свадебную церемонию. Она проходила согласно древней традиции, с благословением и обменом кольцами. Пойдя наперекор обычаям, Николь и Росток написали часть брачных обетов сами.

Она, когда-то считавшая свою красоту проклятием, сказала, что видит ее теперь как дар Господа, который она готова разделить с любимым мужчиной.

Он, которого с детства учили не доверять никому, сказал, что с радостью вверяет свое будущее в ее руки.

Епископ возложил на их головы серебряные венки, скрепляя брачные обеты. Затем отошел в сторону и позволил им войти в центральную дверь иконостаса, чтобы поцеловать усыпальницу с правой рукой Распутина.

Ведь без того, что лежало в усыпальнице, они никогда бы не нашли друг друга.

И они оба верили, что это и есть истинное чудо, сотворенное мощами Распутина.