Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

48

– Цианид? – переспросила Робин. Росток заметил, что ее глаза загорелись любопытством. – Вы ведь только что сказали, что он утонул.

– Как я и говорил, образец очень необычен.

Для Ростка все это звучало зловеще знакомым. Он уже слышал похожую историю: в тот далекий день на горном плато с видом на долину Лакавонны. Яд, который не подействовал… Тогда он счел это сказкой.

– Вы уверены насчет цианида? – спросил Росток. – Ошибки быть не могло?

– Не могло. Концентрация яда очень велика. Здесь не просто небольшая доза – уровня цианида в крови нашей загадочной жертвы хватило бы, чтобы убить двух или трех взрослых слонов. Оборудованию можно безоговорочно доверять: оно выявляет дозу один к миллиарду.

Альцчиллер подвел их к прибору. Развернул часть распечатки длиной около метра. Для Ростка она выглядела как ничего не говорящий непрерывный график. Однако некоторые сегменты были подчеркнуты карандашом.

– Можно определить химический состав любого образца, нагрев его до состояния свечения, а потом пропустить испускаемый им свет через призму. На распечатке вы видите результаты такого анализа в виде графика. Теперь посмотрите сюда, – он ткнул пальцем в участок графика, где кривая резко подпрыгивала вверх. – Это цианид. Его доза невероятно велика. Мы повторили тест трижды. Каждый раз получали одно и то же.

Альцчиллер снял очки и потер красные от усталости глаза.

– Вы принесли мне артефакт, полный удивительных загадок, – сказал он. – Загадок, которым у меня нет научного объяснения.

Когда он убрал руки от глаз, они стали еще краснее.

– А что во всем этом необычного? – спросила Робин.

– Ну, во-первых, неизвестный умер не от отравления цианидом, хотя попадание цианистого калия в организм всегда оканчивается смертью – всегда! Вы наверняка читали о знаменитых капсулах в шпионских романах и учебниках истории. Именно ее принял Герман Геринг во время Нюрнбергского процесса, чтобы покончить с собой. Капля этой жидкости вызывает мгновенную смерть. Противоядия не существует. Даже если бы и существовало – никто не успел бы ввести его вовремя, потому что смерть наступает в считанные секунды. Однако уровень цианида в образце крови, который мы исследовали, говорит о том, что наша жертва приняла количество этого вещества, равное шестидесяти или семидесяти капсулам Геринга.

– Тогда в чем загадка? – спросила Робин. – Этот человек умер от цианида.

– Сомневаюсь, – голос Альцчиллера был полон благоговейного страха. – Цианид, похоже, никак ему не повредил. Я же сказал, ваша загадочная жертва утонула.

– Откуда вам это знать? – спросил Робин.

Вот, теперь она снова в своем обычном настроении и со всем спорит, подумал Росток. Не то чтобы не верит, но испытывает профессора, проверяет…

– Если вы обнаружили в крови огромную дозу цианида, и если он настолько смертелен, как вы говорите, то как вы можете утверждать, что человек утонул? – настаивала Робин.

По правде говоря, Росток тоже находил такую версию неубедительной. Современная наука опровергла существование призраков и прочие предрассудки прошлого. С другой стороны, Альцчиллер был уважаемым судебным медиком и ученым, известным своей методичностью и скрупулезностью в работе – иначе говоря, не тем человеком, который может сделать неправдоподобное утверждение, не подкрепив его фактами.

– Достаточно было измерить уровень кислорода в венозной крови, – сказал профессор. – Цианид соединяется с цитохромоксидазой[31]31
  Цитохромоксидаза — фермент из семейства цитохро. мов (дыхательный фермент), локализованный в митохондриях, непосредственно взаимодействующий с кислородом.


[Закрыть] и предотвращает проникновение кислорода в ткани. Таким образом, он останавливает аэробный метаболизм в клетках.

Росток слушал Альцчиллера краем уха. В нем стали пробуждаться старые воспоминания о том, как дед тихим голосом рассказывал древние истории о кровавых противостояниях, религии, излечениях и проклятиях.

– Говоря простым языком, цианид не дает клеткам дышать, – продолжал Альцчиллер. – Кислород останется запертым в крови. Снабжение тканей прекращается, и жертва начинает испытывать гипоксию, после чего мучительно умирает. Венозная кровь в итоге имеет высокий остаточный уровень кислорода – такой же, как в артериальной. Тест весьма прост. Добросовестный патологоанатом должен заподозрить отравление цианидом, едва увидев венозную кровь ярко-красного цвета.

Профессор сделал паузу, Словно подчеркивая вывод из всего сказанного:

– В нашем случае, действительно, наблюдается небольшой недостаток кислорода, – продолжал он. – Но он даже близко не сравним с тем, какой обнаружился бы при гипоксии, вызванной отравлением цианидом. В венозной крови, которую я тестировал, уровень кислорода такой же, как при удушении или утоплении – что, учитывая наличие речного ила под ногтями, вполне вероятно. Кроме того, я не обнаружил никаких нарушений в обмене кислородом между кровью и тканями. Похоже, метаболическая система вашего неизвестного имела иммунитет к цианиду, что делает его первым человеком в письменной истории медицины, обладавшим этим качеством.

Альцчиллер пристально поглядел на кисть под защитным стеклянным колпаком и покачал головой, будто осуждая нежелание злосчастной руки раскрывать свои тайны.

– Я не могу дать вам ответ. Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Не знаю, есть ли этому вообще медицинское объяснение.

Думаю, ответ здесь должен быть очень простым, – предположила Робин.

– Если он есть, я хотел бы его услышать, – сказал Альцчиллер.

Простой ответ был, подумал Росток. Но он не желал его озвучивать – по крайней мере, пока. О цианиде ему рассказывал еще дед. Раньше он думал, что все эти истории для старика были просто способом переписать свою историю, или попыткой придать ей немного волшебного оттенка, как это часто делают пожилые люди. Окунуться в тот полумир, где реальность и фантазии накладываются друг на друга. Удивить внука, который слушает с открытым ртом.

И вот теперь, многие годы спустя, рассказы деда возвращались к нему.

– О чем ты думаешь, Росток? – прервала его размышления Робин. – Ты еще ничего не сказал. Что-нибудь знаешь обо всем этом?

Похоже, она решила испытать его. Ростку не хотелось выглядеть глупо. Научная лаборатория не место, чтобы озвучивать древние суеверия. Кроме того, рядом стояли два рационально мыслящих человека. Так что пришло время забыть о своих примитивных страхах и иметь дело с фактами, которые ему выкладывали один за другим.

– Посмотрим, что у нас есть, – сказал Росток, переходя к полицейской манере рассуждений. – Результаты ваших тестов говорят, что рука принадлежала мужчине среднего роста где-то сорока пяти лет, родившемуся с поврежденным мизинцем и, скорее всего, на ферме. В крови обнаружен цианид, который, однако, не был причиной смерти. Далее: наша жертва была связана старой пенькой из природных волокон и брошена в реку, не загрязненную современной химической промышленностью. После того, как он тонет, его тело кто-то находит и отрезает кисть. По вашим словам, ампутацию проводил врач, – у Ростка вдруг возникло объяснение, которое великолепно подходило под все факты, хотя, скорее всего, было неверным: – Это говорит о том, что рука, вероятно, попала к нам из морга. В морге работают доктора. И именно в морг бы доставили найденный в реке труп.

– Насчет морга звучит логично, – согласился Альцчиллер. – Но вы так и не объяснили, почему он не умер от цианида.

– И как рука попала в банковский сейф, – вставила Робин.

– К тому же, если я правильно понимаю, – лукаво добавил Альцчиллер, – вы уже связались со всеми местными больницами и моргами.

– Пока мне Не сообщили о недавней ампутации руки или приеме пациента с отсутствующей Кистью, – сказал Росток. – Но я продолжаю искать.

– Хорошо, – Робин повернулась обратно к Альцчиллеру. – Вы сказали, что у нашей руки две загадки. Первая – цианид. А вторая?

– Я думал, что теперь-то уж это будет очевидно. Посмотрите на нее получше, – Альцчиллер наклонился к прозрачному колпаку, и его красные глаза отразились в стеклянной поверхность. – Разве вы не видите ничего необычного?

Росток уставился на кисть, пытаясь понять, что имеет в виду профессор, но безуспешно.

– Сдаюсь, – сказал он наконец.

Альцчиллер почти касался носом стекла. Кисть словно гипнотизировала его.

– Она выглядит такой свежей, как если бы ее только что ампутировали, – его голос был полон изумления. – Эта плоть, судя по всему, не подвергается естественному процессу разложения.

– Все просто: я держал ее замороженной, – быстро сказал Росток, найдя еще одно простое объяснение. – Я положил ее в морозильник, чтобы лучше сохранить.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны, Росток. Но в сейфе она лежала при обычной температуре, и когда вы ее принесли, она уже оттаяла. Я держал ее здесь, не замораживая. Теперь посмотрите на нее еще раз. Сравните с собственной рукой. Согласитесь, она совершенно естественного и здорового цвета… это просто невероятно.

– А заморозка не могла затормозить процесс разложения? – спросила Робин.

– Честно говоря, заморозка должна была вызвать изменения на клеточном уровне – однако я не нашел их следов. Все в этой руке: химический состав крови, ткани, лимфатическая жидкость – выглядит так, будто ее отделили от тела секунды назад. Не часы. Не дни. Секунды.

Альцчиллер осторожно поднял колокол, открывая руку. И снова поднялся этот сухой запах, как от старой пшеницы на поле. Он взял зонд и коснулся им кровавого обрубка. К кончику зонда прилипла капля крови, отражая свет галогеновых ламп.

– Посмотрите на это, – изумленно прошептал он. – Кровь даже не свернулась. Обычно физические характеристики крови начинают меняться, как только она входит в контакт с воздухом. К настоящему моменту она должна была засохнуть и потрескаться. Но плотность этой крови такая, словно ее только что взяли из живого тела. Даже когда я размазал несколько капель по предметному стеклу, она все равно не высохла. Похоже, она живет собственной жизнью.

– Это может быть как-то связано с цианидом? – спросил Росток, все еще надеясь найти рациональное объяснение и отказываясь поверить, что рука имеет нечто общее с древними легендами.

– Цианид не способен вызвать такие необычные эффекты, – ответил Альцчиллер. – Кроме того, в структуре тканей не наблюдается ни молекулярных изменений, ни бактериальной активности, ни выделения газов – что особенно необычно, так как температура в моей лаборатории и, как я полагаю, в сейфе, была достаточно высока. Однако я не нашел никаких изменений, характерных для мертвой человеческой плоти.

– Может быть, тот, кто ампутировал ее, использовал какой-то метод консервации? – подала голос Робин.

– Зачем кому-то делать такое? – поинтересовался Росток.

– Слушай, я не знаю, – ответила она, – я просто ищу возможные объяснения.

– Мне известны всего три техники консервации частей тела, – сказал Альцчиллер. – Первая – спиртование, и я действительно искал следы спирта, однако, похоже, что рука не входила в контакт с алкогольсодержащими жидкостями. Вторая – высушивание, благодаря которому удается обнаруживать человеческие останки в пустынях. Но, как вы видите, этому процессу кисть тоже не подвергалась. Остается бальзамирование, но невооруженным глазом видно, что руку не бальзамировали.

– Чувствуется какой-то странный запах, – сказал Росток. – Как будто заплесневелая пшеница или трава.

– Я тоже заметил. Но такого запаха нет ни у одного из знакомых мне консервантов. Я снял с кожи несколько мазков и обнаружил какие-то неизвестные споры, но они вряд ли связаны с консервацией. В любом случае, жидкая консистенция крови говорит о том, что обрубок ничем не обрабатывали после ампутации.

Он надавил на кожу зондом, и Росток вместе с Робин увидели, как ткань поддается нажиму, а затем восстанавливает форму.

– Вы принесли действительно редкую находку, Росток.

– Вы хотите сказать, странную?

– Я хочу сказать, редкую. Необычайно редкую, – благоговейный трепет вернулся в голос профессора. – Я читал о таких вещах, но не думал, что когда-нибудь столкнусь с одной из них.

– Это просто рука, – недоуменно сказал Росток.

– Нет, не просто. Это нечто гораздо большее. Основываясь на результатах анализов, могу заявить, что перед нами, как бы невероятно это ни звучало, классический экземпляр нетленных мощей.

– Каких мощей?

– Нетленных.

Слово из другой эпохи, подумал Росток. Он глядел на руку, почти ожидая увидеть, как она оживает, сжимает пальцы в кулак и разбивает стекло. Он, конечно, слышал о мощах, но, как и в случае с древними легендами, не знал, чему стоит верить.

– Необычное слово, – сказала Робин. – Оно имеет объяснение?

– Я мог дать определение, – ответил профессор, – но объяснить не смогу. Обычно этот термин применяется к человеческой плоти, чаще – к телу целиком, но иногда и к частям тела или даже каплям крови, – которая после смерти не подвергается естественным процессам разложения и разрушения.

– Но с научной точки зрения такое невозможно, – запротестовала Робин.

– Вы смотрите на невозможное прямо сейчас. Хотя такие феномены – необычайная редкость, их история насчитывает две тысячи лет. Большинство таких артефактов держат под замком в церквях или монастырях, где они дочитаются как сокровища веры и знаки божественного вмешательства, свидетельства бессмертия. Скептики отвергают такие верования как религиозные предрассудки, но никто еще не смог опровергнуть результаты исследований мощей. А их, надо сказать, было немало, и все подробно документированы. Физические свидетельства поистине поражают – в их число входит и приостановка естественных физиологических процессов, одна из неразрешимых загадок современной медицины.

Лицо Альцчиллера горело. Он снял очки и снова потер глаза, которые, казалось, становились краснее с каждой секундой.

– И все это заставляет меня поверить, – неожиданно строгим голосом сказал он, – что перед нами сейчас не просто ампутированная рука. Похоже, мы имеем дело с реликвией огромного религиозного значения.

– Дедушка, а как Распутин исцелял? – спросил мальчик. – Я имею в виду, что именно он делал?

– Старые люди говорили, что он преклонял колена у постели больного, закрывал глаза и начинал молиться вслух. Он словно бы обращался к кому-то вдалеке, кому-то, кого не видел больше никто из присутствующих. Его лицо становилось бледно-пепельного цвета, словно от него отливала вся кровь. На лбу выступал пот. Затем он поднимал руку и внезапно умолкал, сосредоточенный и напряженный. Исцеления обычно происходили мгновенно. Жар спадал. Люди выходили из комы. Прикованные к кровати поднимались. А Распутина, лишенного сил, била дрожь, и часто он бывал на грани обморока.

– Значит, он лечил и других – не только маленького царевича?

– За свою жизнь он исцелил сотни людей, – ответил старик. – Некоторых – на публике, и их выздоровление могло быть легко подтверждено, как, например, в случае с Анной Вырубовой: у нее был проломлен череп, и доктора не взялись лечить ее. Других он исцелял наедине, при неизвестных обстоятельствах. После революции, при коммунистах. Комиссия Муравьева пыталась дискредитировать Распутина и его способности чудотворца. Но никто из исцеленных им людей не стал свидетельствовать против него.

49

– Не надо смотреть на меня так, будто я спятила, – сказала Николь О’Мэлли. – Я просто хочу получить то, что по праву принадлежит мне, – она использовала логику, которую подсказал ей Василий, отправляя в полицейский участок. – Это все равно что требовать выдачи тела: если не доказан факт преступления, вы должны отдать тело любому, у кого есть на него право. А я, согласно завещанию Пола, наследница его имущества, включая содержимое сейфа.

– Ты сумасшедшая, – О’Мэлли рассмеялся. – Красивая, но сумасшедшая.

– Я говорю серьезно, – настаивала она. – Мне нужна эта кисть. И я хочу, чтобы вы ее вернули.

Она чувствовала, как его пальцы двигаются у нее между ног. Она закрыла глаза и попыталась отодвинуться, но он крепко держал ее за талию.

– Я знаю, чего ты на самом деле хочешь, – сказал он. – Я видел много таких, как ты. Любой мужчина с первого взгляда поймет, что тебе нужно.

Он дернул за переднюю часть платья, оттягивая эластичную ткань и любуясь ее грудью. Она попыталась прикрыться рукой.

– Пожалуйста, не надо…

Он откинул ее руки, предоставляя ее тело собственному жадному взгляду.

– Прекратите! Прекратите, или я закричу!

– Никто тебя не услышит. Сейчас обед, все ушли.

– Пожалуйста, – простонала она, пытаясь избавиться от его рук. – Не делайте этого со мной. Я просто пришла к вам за помощью.

– Я знаю, какая тебе нужна помощь, – заплетающимся языком проговорил О’Мэлли, дыхнув спиртом. – Ты одинока. Скучаешь по мужу, по его ласкам. Да?

Он привлек к себе ее полуобнаженное тело и попытался накрыть рот своими влажными губами.

– Вы сказали, что все для меня сделаете.

– Сделаю, сделаю. Проси, что хочешь.

– Тогда обещайте, что вернете мне кисть.

– У меня нет этой проклятой кисти, – злобно ответил коронер. – Росток мне ее так и не отдал. Я вообще не знаю, куда он ее дел, да и, по правде говоря, мне наплевать.

Если он говорил правду, то больше не было смысла подыгрывать ему. Она поняла, что уходить нужно сейчас. Нужно отбиться от него, застегнуть платье и бежать отсюда. Однако алкоголь уже разлился своим приятным теплом по всему телу, подавляя волю к сопротивлению.

– У вас действительно нет этой руки? – спросила она. – Вы мне не лжете?

– Да зачем мне лгать? Забудь о руке. Забудь о муже. И снимай платье.

Она попыталась, хотя на сей раз не так настойчиво, освободиться от объятий О’Мэлли. Но он завел руки ей за спину и продолжал наступление. Николь молила отпустить ее, однако он только смеялся, продолжая ласкать ее тело. Кровь прилила к его лицу, дыхание участилось. Он был так близко к ней, что она могла разглядеть, как пульсирует вена у него на лбу.

– Забудь об этой чертовой руке, повторил он. – Забудь о своем муже, о Зимане, о Франклине и обо всех остальных. Не думай ни о чем.

Он наклонил голову к ее груди, целуя сначала один сосок, затем другой – так мягко, что она выгнула шею и задрожала от прикосновений его языка. Нет, она собиралась все сделать совсем не так. Она думала, что с О’Мэлли будет легко справиться, что он окажется просто очередным озабоченным самцом, который легко согласится выполнить ее просьбу. Но пока своего добивался О’Мэлли. Предложил ей виски, чтобы она утратила бдительность, изобразил сочувствие и понимание, сыграл на ее одиночестве и страхах, а теперь, полупьяная, она не имела ни сил, ни желания отбиваться от него.

Она понимала, что поступает неправильно. До ужаса неправильно. Ей казалось, что с той жизнью покончено. Господи, что бы подумал Пол, увидев ее сейчас: в расстегнутом платье, в объятьях мужчины, которого она видела второй раз? После месяца замужества, месяца верности любимому мужу… Николь сгорала от стыда, чувствуя, как ее тело реагирует на ласки коронера…

– Ты не первая вдова, которая ко мне пришла, – сказал О'Мэлли. – Я умею заставить забыть.

– Если бы, – проговорила она.

Если бы только можно было забыть.

Забыть о руке.

Забыть о Василии.

Забыть о епископе, об отчиме и обо всех, кто был между ними.

Забыть о смерти тех троих мужчин.

Даже, пусть и на несколько секунд, забыть о Поле.

Она чувствовала усталость, слабость и моральное истощение.

Больше всего ей хотелось выкинуть все это из головы. Утопить свои воспоминания в потоке мужской страсти. Найти несколько священных моментов забытья в чьих-нибудь объятьях. Интересно, так поступают вдовы? Ищут утешения у других мужчин, любящих слабых женщин? Если так, то оно действовало – по крайней мере, сейчас. Николь помнила, как неприятны были его настойчивые вопросы после смерти Пола, а теперь она с таким наслаждением принимала ласки О’Мэлли. Она прижалась к нему, отвечая на поцелуи с нарастающей страстью.

Она высвободила одну руку и обняла его еще крепче, – этого мужчину со стальной скобой на парализованной ноге – надеясь, что он сможет помочь ей забыть все, пусть и не надолго.

Она знала, что поступает правильно.

Что сказал ей епископ этой ночью?

Без греха нет искупления.

Без искупления нет спасения.

Возможно, поэтому она и пришла сюда. Страсть О'Мэлли все росла.

Николь подумала, что, возможно, это ее шаг на дороге к спасению.

50

Нетленные мощи?

Человеческая плоть, которая не разлагается?

Церковная реликвия?

Росток явственно представлял себе, какую суматоху вызовут подобные заявления в кругах староверцев из Миддл-Вэлли. Пока профессор сам не произнес этих слов, у Ростка еще теплилась надежда, что найдется другое, не столь сенсационное объяснение появлению руки.

Однако он знал с самого начала, хотя и боялся признаться даже себе самому, что теория профессора – единственно приемлемая.

Робин продолжала возражать Альцчиллеру:

– Вы это серьезно? Насчет мощей? Ваши слова основаны на научных фактах, или это суеверная чушь?

– Могу вас заверить, это не чушь, – ответил профессор. – Как я уже сказал, мне не доводилось видеть экземпляры своими глазами. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Однако в литературе описано множество таких случаев, с весьма убедительными доказательствами.

Более того, подумал Росток, некоторые из них становятся легендами и передаются из поколения в поколение.

– Некоторые тела лежали в могилах пять, десять, а то и сотни лет, – продолжал Альцчиллер. – И когда их эксгумировали, плоть была без каких-либо признаков разложения. Розовая кожа, гибкие суставы – эти люди скорее выглядели спящими, чем мертвыми.

От слов профессора Ростку становилось не по себе. Он ощущал себя в лабиринте, где каждая тайна при ближайшем рассмотрении таила в себе новую, еще более непостижимую загадку. Расследование началось со смерти старика Ивана, затем превратилось в запутанный клубок убийств и необъяснимых смертей, а теперь вот уходило в область сверхъестественного.

Росток вдруг понял, что если Альцчиллер говорит правду, и эта рука, эта часть человеческого тела действительно одарена бессмертием, то это меняет все.

Раньше он отказывался верить, что кисть принадлежала Распутину. Казалось невозможным, чтобы рука в таком состоянии пролежала в сейфе больше дня, и уж тем более – полвека. Он был уверен, что стал жертвой какого-то зловещего розыгрыша. Но теперь, похоже, нужно было начинать все сначала и заново пересматривать каждую деталь, проверять любую подозрительную мелочь.

– Все-таки это звучит неправдоподобно, – голос Робин все же стал мягче, как показалось Ростку. – Это нарушает законы логики.

– Я могу рассказать вам об Андрее Боболе, – сказал профессор. – Он был иезуитским священником, которого до смерти забили в Польше в 1627 году. Его тело хоронили и перезахоранивали за 300 лет, как минимум, десять раз в разных местах. Шестьдесят из них тело пролежало во влажной почве среди разлагающихся трупов. Однако когда его нашли, в 1922 году, кровь на ранах выглядела свежей.

Росток внимал рассказу профессора, с каждым словом убеждаясь, что он на правильном пути. Он пытался сохранить спокойное выражение лица, и скрыть восхищение, копившееся внутри.

– Шарбель Маклуф[32]32
  Шарбель Маклуф (Charbel Makhlouf, 1828–1898) – католический монах-отшельник из Ливана.


[Закрыть], тело которого захоронили без гроба, – продолжал Альцчиллер. – Его нашли семьдесят лет спустя: могилу затопили, и труп плавал в болотной жиже. Однако выглядел таким же розовым и свежим, как если бы смерть наступила только что. Никаких следов разложения. То же с Иоанном Креста[33]33
  Иоанн Креста — (1542–1591), настоящее имя Хуан де Йепес Альварес; католический святой, писатель и поэт-мистик. Реформатор ордена кармелитов. Учитель Церкви.


[Закрыть]: его похоронили в негашеной извести – субстанции настолько едкой, что она сжигает человеческую плоть. Он был захоронен в 1591 году, а труп извлекли в 1955, более чем три с половиной века спустя. Что бы вы думали: известь не оказала никакого эффекта! Поверьте, я видел, что происходит с телами, пролежавшими в земле даже пятнадцать лет, – от них остается совсем немного. Но только представьте себе: триста шестьдесят лет в негашеной извести, и нулевой эффект! Нулевой!

Если рука действительно не подвергалась разложению, размышлял Росток, ее могли положить в сейф в любое время. Не обязательно за несколько часов до обнаружения, как он думал раньше, а за несколько недель, месяцев и даже лет. Мощи вполне могли пролежать в сейфе полвека, с 1946 года, когда Иван Данилович арендовал его.

Робин, все еще не готовая принимать гипотезу профессора, покачала головой.

– Это интересно, – сказала она, – но больше похоже на религиозные сказки, чем на научные факты.

– Конечно – если не знать деталей, – ответил профессор Альцчиллер. Он сел и глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. Его голос вдруг зазвучал очень устало. – Однако я знаком с отчетами о тех вскрытиях. Нам в университете читали курс лекций на эту тему, – он снова сделал паузу, чтобы перевести дыхание. – Вот вам еще пример – Катрин Лабуре[34]34
  Катрин Лабуре — французская монахиня XIX в., ставшая свидетелем явления Богородицы.


[Закрыть]. Ее труп эксгумировали через семьдесят лет после смерти. Вскрытие показало, что все внутренние органы целы, а последнее, что она съела, до сих пор в желудке. Глазные яблоки остались влажными и серо-голубого цвета, как при жизни. Вскрытие проводил доктор Дидье. Что касается Шарбеля Маклуфа, то его тело исследовали в медицинском Институте Франции.

Если загадочная рука не подвергалась разложению, то как далеко в прошлое может уходить ее история, продолжал думать Росток. Ведь не обязательно останавливаться на 50-х годах. Почему бы не вернуться на век назад? По словам Альцчиллера, такое возможно. А если так, то, несмотря на прежние сомнения Ростка, этот кусок человеческой плоти на столе перед ними вполне мог быть правой кистью человека, чье имя он прочел на клеенчатой бумаге, – легендарного старца Григория Ефимовича Распутина.

– Наверное, одним из самых знаменитых и тщательно зафиксированных случаев в истории нетленных мощей был святой Франциск Ксавьер[35]35
  Франциск Ксавьер (1506–1552) – испанский миссионер в Японии и Индии, католический святой.


[Закрыть], – продолжал профессор, не поднимаясь со стула. Его лицо покраснело, дыхание стало натужным, однако, как любой преподаватель, он жаждал поделиться знаниями. – Ксавьер был миссионером и погиб в Китае в 1552 году. Его труп пытались уничтожить намеренно, наполнив гроб все той же негашеной известью. И вновь она не возымела никакого эффекта. Еще полгода тело Ксавьера пролежало в земле, в непосредственном контакте с почвой. После чего тело эксгумировали и обнаружили, что оно в таком же состоянии, как и в момент смерти. Когда скептики потребовали независимого расследования, вице-король Гоа пригласил своего главного медицинского специалиста, доктора Сарэйву. Доктор и его помощники обнаружили, что кровь Ксавьера до сих пор жидкая, тело в отличном состоянии. Сарэйва заявил в суде под присягой, что согласно всем его знаниям о медицине, тело не может настолько хорошо сохраниться при помощи каких-либо искусственных или естественных факторов.

Росток знал, что единственным человеком, который мог сказать, действительно ли кисть принадлежала Распутину, был Иван Данилович. Но Иван умер, как и его сын, как и все, кому он мог что-то рассказать, включая Флориана Ульянова и Бориса Черевенко.

– Я бы не стала доверять заявлению единственного доктора, – заметила Робин. – Особенно сделанному несколько столетий назад, когда люди были более доверчивыми и подверженными религиозному давлению.

В ответ на ее реплику Альцчиллер выдавил из себя слабую улыбку:

– Были люди, разделявшие ваш скептицизм. Например, глава Ост-Индской кампании, который жил более чем сто лет спустя. Он приказал повторно эксгумировать тело. В отчете, сделанном после эксгумации, говорится, что глаза Франциска Ксавьера остались ясными, и сам он выглядел почти живым. Кожа была прочной, розовой и эластичной. Все так же, как в случае с этой кистью, даже кровь не свернулась. Сохранность тела Ксавьера показалась главе кампании настолько чудесной, что он тут же перешел в католицизм.

Росток думал, как ему найти образец почерка Ивана. Он никак не мог понять, почему не подумал об этом сразу. Нужно было спросить Николь или самому обыскать дом. Если надпись на клеенчатой бумаге была сделана Иваном, это доказывало, что он положил руку в сейф. Но зачем Ивану делать такое с рукой Распутина? И почему он держал ее в секрете?

– Эти события произошли в Азии давным-давно, – пробормотала Робин. – Нельзя же полагаться на древнюю историю.

– Ваши коллеги с вами не согласятся, – профессор лукаво улыбнулся. – В 1974 году в «Ньюсуик» вышла статья, в которой было описано тщательное обследование тела и сказано, что труп Ксавьера выглядит так, словно он спит.

Глаза Альцчиллера все больше наливались кровью. Он издал короткий стон и схватился за живот.

– Что случилось? – спросил Росток. Он протянул руку, чтобы помочь профессору, но тот только отмахнулся.

– Съел что-то не то. Пройдет…

– Я не знал, что вы будете работать всю ночь, – извинился Росток.

– Это удивительный артефакт. Я не мог отказать себе в удовольствии.

– Вам нужно немного отдохнуть. Вы плохо выглядите.

– Я не смогу заснуть. Не сейчас. Я видел сотни человеческих останков, но похоже, что эта кисть – настоящие мощи. Невероятно!

– То есть, вы считаете это чудом?

– Вы можете не верить в чудеса, – ответил Альцчиллер. – Но сейчас вы так близки к ним, насколько это вообще возможно. Если мы сможем опознать владельца этой руки, скорее всего, он окажется святым.

Святым?

Интересно, что бы сказал дед Ростка. Старик говорил, что Распутина (если рука действительно его) враги называли по-разному: мошенником, колдуном, развратником, посланником дьявола. Однако дед был убежден, что никто не понимал истинной сути дара Распутина.

– Конечно, католическая церковь не признает нетленность доказательством святости. – Альцчиллеру вновь пришлось замолчать, чтобы перевести дыхание. – Папа Бенедикт XIV ясно дал это понять в трактате De Cadaerum Incorruptione. Но мощи – самые редкие из церковных реликвий, и почти всегда они ассоциируются со святыми. Теперь, когда я своими глазами увидел одни из них, я считаю, что это действительно чудесный феномен. Мне не терпится провести дальнейшие анализы реликвии.

– Вы и так ответили на все мои вопросы, – прервал его Росток. – Я признателен за все, что вы сделали, профессор. Правда. Но, боюсь, вы не сможете больше проводить тесты: мне нужно забрать руку… реликвию… с собой.

Это внезапное известие сбило Альцчиллера с толку. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями:

– Вы не можете этого сделать. Самая важная работа еще впереди. Разве вы не понимаете ее значимости?

– Понимаю. Но я также понимаю, что у нас обоих могут быть проблемы с законом, если коронер узнает о ваших исследованиях. Он уже угрожал отослать жалобу окружному прокурору.

– Церковной реликвии не место в окружном морге, – заявил Альцчиллер.

– Извините, профессор. Не думаю, что я и дальше смогу сдерживать О’Мэлли.

Альцчиллер опустился на стул и уставился на отрезанную кисть.