Текст книги "Мощи Распутина. Проклятие Старца"

Автор книги: Уильям М Валтос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

41

Николь чудом увернулась от первого удара, вжавшись в угол.

Но Светлана была настроена решительно. Она прокричала что-то нечленораздельное на своем родном языке и опять занесла нож. Загнанная в угол, Николь умоляла о пощаде. Она подняла одну руку, защищая лицо, а другой пыталась нащупать что-нибудь. В последний момент, когда нож уже опускался, ее пальцы наткнулись на ручку кувшина. Без лишних раздумий она ударила им по руке Светланы. Нож отлетел к противоположной стене. Светлана повернулась, чтобы вернуть себе оружие. Николь схватила ее за юбку, но только вырвала лоскут ткани. Старуха в ярости закричала, когда Николь набросилась на нее, схватив за костлявое колено и повалив на пол. Затем послышался гулкий удар черепа о деревянные доски, и стало тихо.

Светлана недвижно лежала на полу, протянув руку к ножу. Николь ждала, готовая действовать при малейшем шевелении. Старуха была жива? – Николь слышала ее дыхание. Теперь она казалась такой хрупкой: даже не человеком, а оболочкой человека. Ноги, выглядывающие из-под юбки, были облачены в старомодные чулки до колен. Теперь, когда опасность миновала, Николь ощущала сострадание к этой женщине. Несомненно, ее ярость была вызвана любовью и ревностью.

Николь медленно встала на ноги. Она нагнулась над женщиной и нежно провела рукой по ее волосам.

– Все хорошо, – сказала она, когда Светлана открыла глаза. Я хочу уйти отсюда. Понимаете? Уйти. Вы мне поможете?

42

– Полагаю, ты записывала беседу с Керенским, – сказал Росток. Они с Робин ехали по Миддл-Вэлли.

– Конечно.

– Я бы хотел получить копию пленки.

– А ты разве не делал заметок?

– Люди нервничают, когда видят, что полицейский что-то пишет за ними.

– Я, кстати, тоже это заметила.

– К тому же, Роман мой старый друг. Я решил, что всегда могу навестить его еще раз, если мне понадобятся какие-то записи.

– Если его легкие не откажут раньше, – заметила она.

– Также мне хотелось бы получить копию распечатки по телефонным звонкам.

– Будет сделано. Что еще?

– Расскажи мне, откуда ты берешь информацию, – сказал Росток. – Все то, что ты узнала об Иване и Николь. То есть, я понимаю, что у тебя человек среди помощников коронера, но криминальные сведения обычно доступны только для представителей правоохранительных органов, не говоря уже о психиатрах из клиники, которые раскрывают свои врачебные тайны только в зале суда.

– Вообще-то, нам не положено раскрывать свои источники.

– Брось. Хочешь работать со мной – будь добра, расскажи, кто тебе помогает.

– Это какой-то обман, или что? Ты делаешь вид, что сотрудничаешь, а на самом деле хочешь узнать о моих источниках?

– Боже, ты такая же недоверчивая, как и я, – усмехнулся Росток.

– Сочту это за комплимент.

– Если тебе от этого легче… А теперь рассказывай, откуда твои сведения.

– У нас на станции есть человек, консультант по имени Гамильтон Уинфилд, и у него какие-то невероятные связи. По-моему, он знает всех – действительно всех.

– Могу назвать тебе человека, которого он не знает – я.

– Если он и не знаком с тобой лично, то может узнать о тебе все: от номера банковского счета до личного дела в школе, последней оценки рабочих характеристик, размера обуви, и даже сорта хлопьев, которые ты ешь на завтрак, и название последнего фильма, который ты взял в прокате.

– Он действительно все это может?

– В нашем деле это нормально.

– Тогда откуда мне знать, что он уже не разузнал? Робин удивилась, словно ей это действительно не приходило в голову.

– Если и так, – мягко проговорила она, – то со мной он не поделился.

Они доехали до окраин Миддл-Вэлли, где город плавно сменялся индустриальной пустошью, ограничивавшей Скрантон.

– Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о Уинфилде, – добавила она после небольшой паузы. – Он старик, ему лет семьдесят-восемьдесят. Когда-то был знаменитым иностранным корреспондентом – думаю, отсюда его связи. Могу достать тебе копию его резюме, если хочешь. А куда мы едем?

– Увидишь, когда доберемся. Дай мне свой диктофон.

Не сводя глаз с дороги, он достал небольшую кассету, положил ее в карман и кинул диктофон на заднее сидение.

– И мобильный телефон.

– Это зачем?

– Хочу быть уверен, что ты не нажмешь клавишу быстрого набора, чтобы нас прослушивали на том конце.

Громким вздохом выразив свое неудовольствие, она шлепнула маленький телефон Nokia ему на ладонь. Мобильный последовал вслед за диктофоном, отскочил от сидения и упал на пол.

– Аккуратнее, – укоризненно сказала она.

– Теперь сумочку.

– Это личное, – запротестовала она.

– Как хочешь, – сказал он. – Либо я проверяю содержимое, либо торможу, и ты выходишь.

Нехотя она открыла сумочку и поставила между ними. Он запустил туда руку и пошарил внутри.

– Ты все еще носишь пистолет.

– Моя работа иногда заводит в не самые приятные районы.

Он нащупал салфетки, ключи, пузырек духов, небольшую упаковку, как он решил, мятных конфет, блокнот, две ручки, несколько кредитных карт и небольшой бумажник. Убедившись, что внутри нет электронного оборудования, он вернул сумку Робин.

– Больше ничего не обыщешь? – она не пыталась спрятать сарказм.

– Не знаю. А нужно?

– Мало ли. Вдруг у меня на теле провода.

– Да уж, от тебя можно ожидать.

– Тяжелый ты человек, Росток, – пробормотала она.

– Я даю тебе шанс, сказал он. – При обычных обстоятельствах я никогда не позволил бы гражданскому лицу участвовать в расследовании. Я нарушил свои правила потому, что ты, похоже, можешь мне помочь. Но я должен убедиться, что могу тебе верить.

– Доверие – это двухстороннее отношение: ты мне веришь – я тебе верю. А ты до сих пор не сказал мне, куда мы едем.

– К человеку, который недолюбливает прессу. Он не обрадуется, когда увидит тебя со мной. Так что тебе придется пообещать, что ты никому не расскажешь об этой встрече.

Она хотела было возразить, но он опередил ее:

– Ты теперь в моем мире, Робин. Все, что ты видишь и слышишь со мной, строго конфиденциально. Пока идет расследование, ты никому не передаешь эти сведения. Понятно?

– А если я что-то узнаю сама?

– Если это «что-то» связано с расследованием, сначала спрашиваешь меня, и я либо даю разрешение, либо нет.

– Это называется предварительный запрет, Росток, и является формой цензуры. Незаконной. Ты коп, но значок не дает тебе права редактировать мой репортаж.

– Когда расследование завершится, мне не будет дела до твоего репортажа. Но до тех пор ты держишь все в тайне, особенно от своего друга Уинфилда.

– Он мой босс, а не друг.

– Мне без разницы, кто он. Все, что ты узнаешь сегодня, остается между нами. Это значит, никаких пленок, никаких записей, никаких компьютерных файлов с общим доступом.

– Назови мне причину, по которой я должна тебе подчиняться.

– Потому что семь человек убиты. И если рука действительно принадлежала человеку, чье имя написано на бумаге, эти убийства – только начало.

– Я насчитала только три убийства. Остальные умерли своей смертью.

– Если верить О’Мэлли, – сказал Росток.

43

Светлана, похоже, была только рада желанию Николь уйти, и стремилась всячески помочь. Она взяла девушку за руку и прошла с ней сквозь таинственное заклинание, раньше не выпускавшее пленницу из спальни.

Светлана привела Николь на кухню, накормила ее яйцами вкрутую и тостом с кофе. Пока Николь ела, женщина принесла ей комплект потертой черной одежды.

– Это траурное одеяние, – объяснила она. – Я взяла его из вещей, пожертвованных епископу. Он хранит все у себя, чтобы затем раздавать нуждающимся.

Синяк на бедре, который Николь заработала предыдущей ночью, продолжал болеть. Прихрамывая, она пошла в ванную переодеваться. От одежды – дешевого черного платья из хлопка, черных туфель и черного нижнего белья, – пахло нафталином. Туфли оказались удобными, хотя и немного большими по размеру. Платье же, судя по всему, принадлежало женщине с менее пышными формами, чем у Николь. Когда девушка наконец влезла в него, ее грудь и ягодицы растянули ткань, что выгодно очерчивало ее фигуру и вызвало неодобрительный взгляд Светланы.

– Мне понадобятся деньги, – сказала Николь. Женщина непонимающе глядела на нее.

– Если вы хотите, чтобы я уехала из города, мне понадобятся деньги.

Светлана вздохнула и пошла в свою комнату. Она вернулась с кошельком, из которого достала две двадцатидолларовые банкноты, одну десятку и шесть однодолларовых.

– Все, что у меня есть, – сказала она.

Николь почувствовала неловкость.

– Я не могу забрать у вас все. Мне нужно только на такси до Скрантона.

Она взяла двадцать долларов и еще три банкноты по одному.

– Я все верну, обещаю.

– Не стоит. Мы люди простые.

Николь заказала такси. Когда машина подъехала, девушка повернулась к Светлане и, обняв, поцеловала в щеку.

Вздрогнув, женщина сказала:

– Храни тебя Господь, дитя мое.

Николь подошла к такси и села на заднее сидение.

– Отвезите меня в офис окружного коронера. По-моему, это в Скрантоне.

44

– Мне кажется, ты слишком печешься о секретности, – сказала Робин. – Обещаю, что если ты скажешь, куда мы едем, я не стану выпрыгивать из машины в поисках ближайшего телефона и звонить в отдел новостей.

Они пересекали район Грин-Ридж, заполненный старыми особняками, некогда принадлежавшими главам горнодобывающих компаний, а теперь – докторам, адвокатам и застройщикам. Затем миновали центр Скрантона, где расположилось старое здание суда со статуей Джона Митчелла – бывшего лидера Союза Шахтеров. Когда они подъехали к комплексу строений на холме, возвышавшемся над деловой частью города, Робин вновь заговорила:

– Университет Скрантона? Мы едем туда?

Дорогу им перекрыла полицейская машина, мигалка на крыше предупреждающе переливалась красным и синим сигналами. Рядом с машиной был припаркован желтый грузовик аварийной службы Пенсильвании. Буксировщик отгонял припаркованный автомобиль, неподалеку экскаватор ждал, когда ему расчистят проезд.

– Извините, дорога перекрыта, – сообщил коп, как будто без него было не видно.

– Что-то случилось?

– Полотно обвалилось вокруг водостока, кусок асфальта шириной метра три. Упала одна машина, но водитель вроде в порядке. Автомобиль сейчас вытаскивают.

– Вокруг водостока, говорите? Странно, дождей вроде бы уже неделю не было.

– Инженеры думают, что это из-за очередного взрыва в шахтах. Похоже, обвалилась стена туннеля, и подземным течением размыло землю под асфальтом. Они говорят, что это могло продолжаться не один месяц.

B опасной близости к провалу стоял телеграфный столб. Росток заметил, что многочисленные провода туго натянуты, и только тогда понял, что столб на три метра ушел в землю.

– Электричества тоже нет? – спросил он.

– Отключилось пару часов назад. Энергокомпании сейчас пытаются провести провода другим путем.

– А что это за ужасный запах? – спросила Робин.

– Как в аду, да? – полицейский покачал головой. – Пары серы поднимаются из провала. Парень из агентства по охране окружающей среды сказал, что это из-за подземного пожара: загорелся угольный пласт в старой шахте.

– По крайней мере, метан не выходит, – сказал Росток.

Они сейчас пытаются это проверить, но точно ничего не известно. На их приборы не всегда можно надеяться. Для страховки закрыли университет и перекрыли подъезд к нему.

– А мы как раз туда едем. Я веду полицейское расследование.

– Здесь вы в любом случае не проедете. Дорога будет перекрыта еще дня два, пока не починят трубы и не засыплют провал гравием. До этого еще, наверное, водой зальют, чтобы охладить. Эта чертова дыра горячая: стоишь и чувствуешь, как лицо пышет.

– Нам нужно в здание факультета естественных наук, – сказал Росток. – Это вон то строение, со стеклянным фасадом.

– Туда как раз идет трещина от провала. Земля расходится. Здание, должно быть, уже эвакуировали.

– На верхнем этаже горит свет, – сказал Росток. – Нас там ждут.

– Это, наверное, аварийный генератор, – ответил полицейский. Он немного неуверенно посмотрел на окна верхнего этажа. Росток знал, что у него свои инструкции. Но еще он знал, что для коллеги-офицера можно ими пренебречь.

– А может, его и не полностью эвакуировали, – наконец уступил полицейский. – Я вам вот что посоветую: езжайте по Капоз-Авеню, откуда вы приехали, там сверните налево на улицу Спрюса, и затем еще раз налево, в первую же аллею, которую встретите. Это будет улица с односторонним движением. Она ведет от университета, но если через полквартала свернете направо, то подъедете к заднему входу факультета. Только будьте осторожны. Мы не уверены, что там внутри безопасно.

45

Задняя дверь здания факультета оказалась незапертой. В коридоре горела одна лампа с питанием от генератора. Лифты не работали, поэтому в лабораторию Уильяма Альцчиллера, находившуюся на пятом этаже, они поднимались пешком.

– Работает аварийное питание, – объяснил профессор. Он посмотрел на Робин испепеляющим взглядом, не успела та войти в лабораторию. – Там снаружи какая-то проблема, все электричество выключилось, – сказал он. – Генератор отвечает за все, кроме лифтов и вентиляции.

В лаборатории и впрямь было душно. Пахло дезинфицирующими средствами и химикатами. И потом, подумал Росток, прочищая нос.

– Вы бы открыли окно, – сказал он. – Проветрилось бы немного.

– Я бы открыл, – согласился Альцчиллер, – но в этих новых зданиях все окна запечатаны. Весь день сидим без вентиляции.

– А где ваш ассистент – тот молодой гений, которого вы взяли в помощники?

– Он проработал всю ночь, а утром почувствовал себя неважно, так что я отправил его домой.

– Все должно быть конфиденциально, – напомнил Росток профессору. – Надеюсь, вы не забыли его предупредить?

Если это так секретно, зачем вы привели с собой журналистку? – Альцчиллер повернулся к Робин. – Я видел вас по телевизору. Не знаю, что вам наговорил Росток, но я скажу одно: что бы вы здесь ни услышали, это не для эфира. Не хочу, чтобы меня цитировали или даже просто упоминали в новостях, – он повернулся к Ростку. – У нее есть с собой диктофон?

– Я уже все забрал: и диктофон, и мобильный. Они внизу, в машине.

Робин переводила взгляд с полицейского на профессора.

– Да что с вами? Вы в курсе, что вы параноики?

– Я сделал тебе одолжение, допустив сюда, – укоризненно произнес Росток. – Теперь будь добра, помолчи немного. Можешь узнать много интересного.

О да, – сказал внезапно повеселевший Альцчиллер. – У нас тут в высшей степени необычный артефакт. Никогда не видел ничего подобного.

Он подвел их к столу в дальнем конце комнаты, возле окон. Рука лежала на стеклянном подносе, накрытая прозрачным колоколом, ладонью вниз. Пальцы касались стекла.

– Так вот она где, – сказала Робин, наклонившись, чтобы рассмотреть руку поближе. В ее глазах теперь было больше интереса, чем в прошлый раз, подумал Росток.

– Разве кисть не нужно держать в морозильнике? – спросил он. – Или он тоже не работает?

– Честно говоря, я держу ее здесь намеренно, – признался Альцчиллер. – Как вы думаете, сколько она пролежала в сейфе?

– По словам банкира, все пятьдесят лет. Но такого же не может быть, верно?

Альцчиллер изогнул бровь, однако прямого ответа не дал.

– Как думаете, у него была цель обмануть вас?

– Вряд ли кто-то вам ответит. Гарольд Зиман умер этим утром. Его лечащий врач сказал, что от кровоизлияния в мозг, – Росток заметил, что Робин испуганно смотрит на него. Очевидно, она не слышала о смерти Зимана. – Но рука не могла пролежать в сейфе больше пары часов. Иначе она начала бы разлагаться, верно?

– Верно. Этот процесс начинается очень быстро, особенно при комнатной температуре.

– Поэтому я и удивлен, что вы ее не заморозили. Без вентиляции здесь довольно жарко.

– Да, сейчас почти тридцать три градуса. Я слежу за температурой с тех пор, как вы уехали. Ночью было двадцать градусов, и как только взошло солнце, лаборатория начала прогреваться. Сначала от солнечных лучей сквозь стекла, затем еще электричество отключилось. К полудню здесь было тридцать четыре градуса.

У Ростка создалось ощущение, что профессор хочет что-то сказать, но ходит вокруг да около. Возможно, его смущало присутствие репортерши и то, с каким интересом она рассматривала кисть. Они оба наблюдали за Робин, пока та ходила вокруг стола и изучала руку так, словно видела ее впервые.

– Все хорошо, мы работаем над этим делом вместе, – попытался успокоить профессора Росток. Затем поглядел на него и добавил: – Вы выглядите так, словно очень устали. У вас красные глаза.

– Зрительное напряжение, – объяснил профессор. – Слишком долго глядел в микроскоп. Когда мне попадается что-нибудь интересное, я забываю об отдыхе.

Он щелкнул выключателем рядом со столом. Матовая стеклянная поверхность дважды мигнула, прежде чем зажечься. Альцчиллер взял два рентгеновских снимка и вставил их в зажимы в верхней части панели.

– Мы сделали несколько снимков руки – и со стороны ладони, и с тыльной части, – сказал профессор. – Это позволило довольно точно определить размеры костей, не повредив ткань. В качестве дополнительной меры безопасности, чтобы не изменить клеточную структуру ткани, мы воспользовались оборудованием с пониженным уровнем излучения, – Альцчиллер показал на призрачные изображения на стеклянной панели. – Как видите, несмотря на весьма внушительный вид пальцев, иллюзия массивности создается в основном за счет мяса. Кости фаланг, на самом деле, не намного длиннее среднего размера. Пястные кости, которые весьма точно отражают пропорции тела, также нормальной длины. Я бы сказал, что наш загадочный человек имел рост около ста восьмидесяти сантиметров – плюс-минус четыре – и был среднего возраста. Видите эти рубцы?

Он указал на небольшие узлы в районе костяшек.

– Они формируются из раздельных костей, которые появляются где-то в пять лет, и срастаются со стержневыми костями примерно в двадцать. Судя по Состоянию суставов, я бы сказал, что предмету нашего исследования от сорока до пятидесяти лет. Я нашел у него раннюю стадию ревматического артрита, вдоль суставов между первым и вторым рядом фаланг.

– Вы имеете в виду средние костяшки? – спросил Росток.

– Извиняюсь, – опомнился профессор. – Я знаю, что нужно говорить проще, но всегда забываю.

– Что насчет мизинца? – спросил Росток.» – Почему он выгнут в сторону?

– Врожденная деформация, – сказал профессор. Сначала я думал, что это результат неправильного срастания кости. Но как вы видите на снимке, повреждений не было. Если бы он имел перелом, отложения кальция в районе трещины были бы гораздо обильнее.

– Теперь посмотрите на саму кисть и на то, что осталось от запястья, – сказал Альцчиллер, снова обращая их внимание на прозрачный купол. – Кожу прямо над обрубком чем-то яростно терли. Похоже, это ожоги от веревки. Нам удалось найти волокна пеньки, что весьма необычно, учитывая, как аккуратно отрезана кисть.

– Вы считаете, что она ампутирована? – спросил Росток. – Это не могло произойти случайно?

– Нет» исключено. Несчастный случай обязательно вызвал бы смещение запястных костей.

Он обвел скопление темных пятен на рентгене.

– В человеческом запястье восемь костей в два ряда – они представляют собой неправильные фигуры, составленные наподобие паззла. Сами кости прочные, но их легко разъединить. Однако, как вы сами видите, они все на месте.

Росток кивнул, хотя и не мог сказать, правильно ли составлены кости. Оставалось поверить Альцчиллеру на слово.

– А если человек случайно отрезал себе кисть бензопилой? – спросил Росток.

– Или лезвием газонокосилки? – добавила Робин, Насмешливо намекая на прошлый разговор с Ростком.

Профессор направил на кисть галогеновую лампу на гибкой ножке. Свет, казалось, выделял каждую пору на коже.

– Внимательно посмотрите на край запястья.

Робин подошла ближе.

– Видите белую область? Это передняя кольцевая связка: тонкое волокнистое образование, которое закрывает мышцы и нервы и защищает запястные кости, словно пластиковая изоляция – электрические провода. Единственный вариант, при котором кисть могла быть отделена от тела без разрыва связки, это ампутация медицинским скальпелем. Кроме того, и сухожилия, и нервы отрезаны от лучевой и локтевой костей… простите, я имел в виду, костей предплечья… там, где они соединяются с запястьем. Тот, кто проводил операцию, – а это была именно операция – старался сделать все чисто, и ему это удалось. В общем, ампутацию проводил Человек, знающий анатомию.

– Хирург? – спросил Росток, хотя боялся, что уже знает ответ. Альцчиллер собрал все факты воедино и нашел научное подтверждение невозможному.

– Логичное предположение, – сказал профессор. – Как минимум, этот человек неплохо осведомлен в медицине. Однако я не вижу причин, повлекших ампутацию: ни повреждений, ни патологий, из-за которых бы потребовалось отрезать руку. Разве что небольшие отметины, оставшиеся от детской болезни.

– Какой именно? – спросила Робин.

– Я точно не уверен, но это похоже на вакцинию, больше известную как коровья оспа. Она передавалась от коров к людям во время доения. Врачи давно не сталкивались с ней: с тех самых пор, как фермеры перешли на автоматизированное доение.

– Вы хотите сказать, кисть принадлежала человеку, работавшему на ферме и доившему коров? – Робин глядела на руку сощуренными глазами. В ее голове явно что-то происходило. Ростку показалось, что она что-то задумала.

– Да, определенно, – ответил Альцчиллер. – Он должен был доить коров, причем в раннем возрасте, потому что отметины довольно бледные.

– И у него был иммунитет к оспе?

– Вероятно. Рука выглядит совершенно здоровой: даже теперь, спустя сутки после ее появления здесь. Понятия не имею, зачем было ампутировать такую кисть.

– И оставлять ее в банковском сейфе, – добавила Робин.

– Здесь определенно своя загадка, – согласился профессор. – Но меня больше занимает рука, чем личность человека, проводившего ампутацию. Нам удалось извлечь несколько образцов почвы из-под ногтей.

Он вставил под огромный микроскоп предметное стекло, включил свет и отошел, чтобы они могли смотреть в двойной окуляр. Образцы при столь сильном увеличении было не узнать: какие-то неясные образования, некоторые с зазубренными концами, другие гладкие, и все пепельно-серого цвета. Ростку они ничего не говорили, однако он продолжал смотреть, пока профессор объяснял, что он в них обнаружил:

– Перед вами на удивление чистые образцы. Кстати это ил. Его можно найти на дне реки либо на равнине, где она когда-то текла.

– Может быть, он работал на реке, – предположила Робин. – Здесь недалеко Саскуэханна и Дэлавер.

– Еще Лакавонна проходит прямо через Миддл-Вэлли, – добавил Росток.

– Мы провели анализ почвы, – ответил Альцчиллер. – Она не соответствует характеристикам тех почв, которые можно найти в ближайших водоразделах. Особенно интересно отсутствие химических и прочих загрязнений, которые сегодня отравляют реки США. Кроме того, на руке нет никаких признаков тяжелого физического труда, никаких мозолей. Единственные шрамы – все те же оспины на тыльной стороне. Чем бы наш таинственный человек ни занимался, это явно был не физический труд. И определенно не на берегу американской реки.

– Как вы можете быть в этом уверены? – Ростку не нравилось, в какую сторону уходил разговор.

– Каждая река в США изучена и занесена в каталог. Вода во всех реках проверяется, – объяснил Альцчиллер. – Это делают службы по контролю за загрязнениями. Каждый год в различных местах вдоль рек берут образцы, чтобы определить, как изменилось качество воды. Эти образцы все равно что отпечатки пальцев. Их хранят в особом архиве, и все экологические службы имеют к ним быстрый доступ. Мы провели компьютерный поиск и получили отрицательный результат. Соответствующей реки в Штатах не существует.

– Может быть, это река в Канаде? – спросила Робин. – Или какая-то область у истока, где вода еще чистая?

– Я не сказал, что ил абсолютно чистый, – заметил Альцчиллер. – В образцах высокий уровень содержания экскрементов и тяжелых металлов. Значит, река протекает в зоне с большим населением, где не заботятся об использовании канализации и уничтожении отходов заводского производства. Однако странно, что мы не обнаружили современных химических соединений, таких как эпоксид гептахлора, полихлорированные дифенилы, хлорированные гидрокарбонатные производные и прочие осадочные токсины. Этого человека связали и утопили в реке, которой не должно существовать.

– Вы ничего не говорили об утоплении, – сказал Росток.

– Я не могу судить наверняка, так как не имею доступа к легким жертвы. Но, основываясь на уровне газов в крови, я ставлю на утопление. Это еще одна из загадок нашей руки. Первая образец почвы.

– Что загадочного в утоплении?

– Дело не в нем. Загадка в том, что неясно, почему цианид не убил его раньше, чем удушье.

– Что?

– Перед вами рука человека, которого утопили в несуществующей реке после того, как он не умер от огромной дозы цианида.

Завершив пикник старик и мальчик сбросили крошки вниз, лесным животным. Пока мальчик допивал содовую, старик продолжал историю:

– Распутин стал исповедником и духовным наставником императорской семьи. Александра считала его святым. Он превратился в самую важную религиозную фигуру, реорганизовал иерархию Православной Церкви и лично назначил Патриарха Петрограда и председателя Священного Синода, однако так и не был рукоположен в священники.

– Но как он мог делать все это, если не был священником? – спросил мальчик.

– Не все святые люди – священники, и не все священники – святые люди, – ответил старик. – Один из наиболее почитаемых старцев, отшельник Макарий, так же не был рукоположен. После того, как Распутину впервые явилась Богоматерь, именно Макарий отправил его в странствие, которое спустя десять лет а.

Завершилось во дворце императора.

– Так он стал святым скитальцем? – спросил мальчик, желая показать, что помнит прошлые уроки.

– Не просто скитальцем, – сказал старик. – Распутин всегда был необыкновенным человеком. В своем первом путешествии он пересек Уральские горы; путь его лежал на юг, через степи Украины, Румынию и Болгарию в Грецию. Ему приходилось идти сквозь огромные незаселенные территории, целыми днями не видеть других людей, есть только траву и коренья. Но паломничество воспитало Распутина, как семинария воспитывает духовников. Он заглянул в глубь своей души, долго думал над значением явления ему Богоматери и нес Слово Божье всем, кого встречал.

Распутин обнаружил, что способен успокаивать страхи и узнавать желания незнакомых людей, давать советы, которые впоследствии оказывались пророческими. Его дар исцеления становился сильнее, и он без колебаний использовал его. Из паломничества Распутин вернулся, обретя славу целителя и пророка.