Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– То есть? Ее не убрали?

– Блин, Илья, хоть ты меня не смеши! Выстрел был произведен с минимального расстояния, из оружия, которое нашли рядом с убитой. Траектория пули... нарисовать тебе?

– Нет!

– Это типичное самоубийство. Она выбрала момент, когда никого не было на террасе и выстрелила. В шуме города выстрел – хлопок. Тело осталось в сидячем положении. Она попала точно в сердце. Ствол выпал под ноги. Вот и вся картина. Никто ее не убивал.

– Но мотивы...

– «Восток» – дело тонкое, – Романюк пожимает плечами. – Хочешь видеть тело?

         Тело Энжи? Энжи, которая покончила с собой? По никому не известной причине? Ее тело мне ответит? Вряд ли...

– Да, хочу.

         Я вхожу за Григорием в «морозильник». Труп Энжи ничем не прикрыт и отличается от других номером бирки на щиколотке. Я гляжу молча на ее продырявленную грудь. Романюк тоже молча стоит рядом, и хотя я знаю, что он не пошутит грязно по поводу ее фигуры, не скажет ничего пошлого, что для него это – просто работа и что он профессионал, я все равно боюсь, что он решится как-то прокомментировать.

         Энжи бледна. Глаза закрыты. Я считаю про себя до двадцати, не сводя с нее глаз. Это Энжи...

– Знал ее? – спрашивает Романюк.

– Немного.

         И он бросает на меня пристальный взгляд. Задерживается на моем лице, на глазах...

– Я тебя точно таким тогда видел, когда тому пацану голову отрезало. Помнишь?

– Смутно.

– А я думал, ты тогда вообще не переживешь...

– Нет, нормально. Это же моя работа. Профессия... как и у тебя вот. Ты же можешь, делая свою работу, думать о сырковой массе и любить жену. И я тоже могу... жить дальше.

         Романюк качает головой.

– Не то говоришь. Это не одно и то же. Я – в стороне от этого, я не знаю никого из них, – он кивает на дверь, которую закрыл за собой.– Для меня это не люди, а трупы. А для тебя – люди. К людям у меня другое отношение. И я бы твоей профессии... врагу не пожелал!

         И это мне говорит патологоанатом.

         Я спешу выйти из морга, но, оказавшись на улице, понимаю, что нигде не ждут и идти некуда, кроме как домой.

         А дома, в почтовом ящике меня ждет письмо от Энжи. Но я уже знаю, что это – прощальный привет с другой стороны добра и зла.

         Это не угроза, но стиль почему-то очень напоминает мне то письмо, которое наизусть цитировала Иванна. Я никогда не видел почерка Энжи, но кажется, узнаю ее мелкие, дрожащие буквы, которые прыгают в строчках одна выше другой.

         «Привет. Если ты получил это письмо, значит, меня уже нет на свете. Но сейчас, когда я пишу его, я еще есть. Знаешь, как я решилась на это? Я решилась на это, наблюдая за тобой и за Слуцкой в прицел оптической винтовки. Мне было интересно, куда ты пойдешь, оставив меня. И ты пошел к ней. И вы целовались.

         Глупо сказать: «Ты меня использовал, я не прощу!» Еще глупее сказать: «Ты никогда меня не любил».

         Самое простое решение – убить ее. Но ведь она не виновата в том, что ты любишь ее и не любишь меня.

         Ты... меня обманул, Илья. Но если я сейчас выстрелю и убью ее, ты никогда этого не поймешь.

         А я хочу, чтобы ты это понял.

         И чтобы помнил обо мне всегда.

         И помнил о том, что ты меня убил.

         С любовью, Энжи»

         Это по-детски. По-детски безумно, беспомощно и жестоко. Жестоко – к самой себе, чтобы потом «все всю жизнь плакали».

         Это глупо. Может, никакое самоубийство не бывает умным. А может, смерть обещала найти Энжи в этом городе и нашла ее.

           Я целовался со Слуцкой в ее офисе? Я прощался с ней. Энжи не знала, что чувства не вечны и проходят. И даже ее чувство ко мне неминуемо прошло бы. Любая экзотика рано или поздно набивает оскомину.

         Действительно, это точка. Для Иванны – своя, для Сони – своя, для меня – своя. Письмо Энжи вдруг вернуло миру его четкие очертания. Человек с подорванной психикой, убийца, она не смогла бы воспринимать адекватно повседневное течение нашей жизни. Впереди у нас никогда не было «миллиона дней». Это была иллюзия. Последняя иллюзия, которая разрушилась.

         Я курю, глядя, как кривые буквы Энжи тлеют в пепельнице.

         Не думаю, что я выбрал не ту профессию. Просто мое лучшее дело – еще впереди. Может, вообще все лучшее впереди. И любимая женщина, и семья, и спокойный быт. А может, ничего из этого мне не нужно.

         После моей страсти к Иванне, после гибели Энжи осталась одна пустота.  Но сколько сил было затрачено на эту пустоту!

         Письмо Энжи догорает, и я снова закуриваю. Ветер за окнами затихает, так и не принеся дождя пыльному городу. Летом тянет в субтропики, туда, где больше влаги и меньше пыли. Подальше от мегаполисов...

         Может, стоит снова перечитать об аутотренинге и аффиримациях, Луизу Л. Хэй и фен-шуй? Можно даже – в знак укоренившейся паранойи – повесить на дверь колокольчик. Или даже на люстру. И биться пустой башкой об этот колокольчик. И звенеть. Другим же это помогает!

         Итак, лучшее – впереди. Нужно только взять себя в руки и не думать о прошлом. Не обвинять себя в смерти девятнадцатилетней любовницы и не сожалеть о непостоянстве своей натуры.

         Я гашу сигарету и закрываю глаза.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. ВВЕДЕНИЕ

–То есть вам это абсолютно чуждо?

– Абсолютно.

         Не помню, о чем конкретно он спросил. И мне кажется – в целом о той жизни, которую я вел до встречи с этим коренастым парнем с выправкой прирожденного военного.

– Я изучил немного... ваши дела, Илья. То есть, – он улыбается самому себе, когда произносит «то есть», – покопался в вашем личном. Не хочу задавать ненужных вопросов. Скажу прямо: вы нам подходите. При одном условии: вас не должно шатать из стороны в сторону. Понимаете, что я имею в виду?

         Парень вежлив и прямолинеен. Это редкое сочетание.

– Да.

– Вы уверены, что излишние эмоции не сорвут вас?

– Мне это чуждо, – ловлю я потерянную мысль.

– Хорошо. Мне очень хочется вам верить. Если хотите... я проведу введение в должность... Или обойдемся без формальностей?

– Без введений. Но можно на «ты».

– Ок, тебе тоже можно.

         Парень немного моложе меня. Мой новый Босс.

– Мы не очень давно в бизнесе, – говорит он прямо.

– Я знаю.

– И я знаю, что ты – дольше. Но это было там, в твоей Хохляндии. А здесь все по-другому. Здесь другие масштабы и другая жесть. А теперь минимум личного. Живешь где?

– Снял.

– С документами есть проблемы?

– Пока нет.

– Друзья-родственники в городе есть?

– Нет.

– Женщина?

– Нет.

– К командировкам готов?

– Не вопрос.

– А к командировкам в ад?

– Всегда готов.

– Аванс нужен?

– Нет.

– Ну, ок. С ребятами законтачишь, я уверен. Отдыхай пока. Акцента у тебя нет, это хорошо.

– А ты сам москвич?

– Бэнтли! Из Рыбинска я, с Волги. Но это неважно.

         И я вдруг думаю, а что важно? Для человека тридцати пяти лет, у которого позади военный университет, разведшкола, военная кампания и успешные антитеррористические операции?

– Почему ты ушел? – спрашиваю неожиданно для самого себя.

– Потому что появился шанс уйти... выйти из игры. Чистый и гладкий шанс, – отвечает он совсем не то, что я рассчитывал услышать. – Психика не пострадала. Разрешение на ношение оружия есть. Хорошая репутация. Надежные связи. Это нормальный старт.

         Его зовут Геннадий Никифоров. У него светлые волосы и стальные глаза. Бывают такие глаза – без определенного цвета. Светлые, но какие именно – серые, голубые, зеленые или светло-карие, никогда не скажешь наверняка. Блестят холодной сталью...

         А я – прежний и совсем другой. Пытаюсь разобраться в том, что успел ему наговорить, и не могу. Работать в новой команде... Работать с новым Боссом. И вообще – работать с Боссом, которого у меня никогда не было...

         Ребята Никифорова – обычные ребята легальной детективной конторы. В прошлом – менты, программеры и экономисты. Может, они и лучше моих ребят – Сахара, Макса и Сони Климович, а может, хуже, но они держатся скромно и на расстоянии, никто не лезет знакомится и не пристает с тупыми вопросами. Я вхожу в курс текущих конторских дел и не нахожу ничего необычного.

         В команде есть девушки: Юля – секретарь, Ирина – агент (блондинка-приманка), Рита – тихая наружница. Мозговой штурм – мужчины. Александр Васильевич Киреев – дядька лет пятидесяти с бородой с усталыми глазами старого следока, какие-то парни с видом сотрудников элитной охранной конторы, самый зеленый из которых – Эдик. Компьютерный гений Роман. Супер-поисковик Игорь. Силовики Стас и Колян. Обособленный экономический отдел – со своими заунывными тяжбами. Я им не нравлюсь и не не нравлюсь. Все ровны и индифферентны. Только Никифоров взглядом снова просит меня задержаться.

– Еще на пять сек.

         Я останавливаюсь у шкафа. Он стоит у окна ко мне спиной и глядит, раздвинув жалюзи, на город.

– Как? – спрашивает не оборачиваясь.

– Все понятно.

– Машину дадим – «тойота» есть лишняя. Поводишь одного чела недолго. Сравним его жизненные ритмы. Несколько дней за ним Рита ходила, еще ты теперь походи.

         Задание простейшее, без особой техники. Поглядеть на одного банкира со стороны – снять его контакты. Фотоаппарат прилагается – миниатюрный и очень мощный. Зверь! Рите он не пригодился: не было ничего интересного.

         Никифоров, наконец, оборачивается ко мне.

– Значит, все ясно?

– Хорошо бы знать, кто дал заказ и с какой целью.

         Он кивает и вдруг ухмыляется.

– Хорошо бы. Но не в этом случае. Я не могу разглашать это.

– Значит, вы так работаете? Твои подчиненные могут не знать всего о заказах? То есть непрозрачно?

         Я спрашиваю это просто с познавательной точки зрения. Но Никифоров резко качает головой в ответ.

– Стоп, стоп! Эти вопросы не входят в твою компетенцию.

         И я невольно опускаю глаза перед сталью этого парня.

– Да я просто.

         Он снова невесело усмехается и хлопает меня по плечу.

– Ты сейчас журналиста напоминаешь, который решил разнюхать сенсацию, а не моего собственного сотрудника.

         Звучит странно – «моего собственного», но я тоже усмехаюсь.

– Просто сравнил со своим бюро.

– Как известно, твое бюро почило в Бозе, безвременно усопло, – Генка улыбается уже веселее и вдруг предлагает: – Помянуть не хочешь? Мы – люди не публичные, негламурные, но модные места надо знать. Как?

         Меня вовсе не привлекает перспектива провести под прицелом ухмылок Никифорова остаток вечера, но я соглашаюсь.

         О, знаменитые московские тусовки! Я понимаю, что для нашей импровизированной мини-вечеринки Генка выбрал не самый шикарный клуб, но и здесь мне встречаются лица, странно знакомые из телепередач, рекламных роликов и обложек глянцевых журналов. Ощущение такое, что здесь, внутри огромного воображаемого телевизора, эти герои самые настоящие, живые и реальные, а я сам – какой-то мультяшный, нереальный и неживой.

         Мы пьем виски, вокруг – шумно и хаотично. Генка с кем-то здоровается, с кем-то даже целуется, кому-то указывает на меня, я тоже что-то отвечаю и улыбаюсь. Но в целом – мне не очень весело. Может потому, что я чужак. Может, потому что мне недавно исполнилось тридцать восемь.

– Нравится?

– Нравится.

         А может потому, что я не из Рыбинска и не с войны, а из стольного града Киева.

         От виски энергии не прибавляется. К нам подсаживается девица лет двадцати пяти, в ярко-красной куртке с розовым мехом и в высоких, тоже красных, сапогах из сказки Шарля Перро. Между курткой и сапогами – ноги в чулках. Ноги кажутся настоящими, а сама она – почему-то нет. Генка подмигивает мне и весело нас знакомит:

– Это Илья. Это Лада.

– Приятно.

         И дальше – в том же духе до тех пор, пока нас не выплескивает в ночь. Генка закуривает сотую за вечер сигарету.

– Нет? Не по душе?

         Я пожимаю плечами.

– Здесь душе-то и спрятаться некуда от грохота.

– Не такой уж и грохот! Иногда надо расслабляться. Это красивое место. А Лада – дочка Мамонова, одного ресторатора. Но у папика ей скучно тусоваться.

– А ты женат?

– Нет. Не берут меня, – смеется Генка. – Так, на ночь берут, а надолго – нет. Я ж Мальдивы никому не обещаю.

– А ты именно принцессу хочешь? – уточняю я.

– Честно – никого не хочу. Я когда сюда приехал – в восторге был от всей этой маеты – от дорогих сигар, от качественного секса, от кокаина, от клубов. Думал перебить то, что там...

         Он обрывает сам себя, умолкает.

         И продолжает неожиданно:

– А на самом деле – затратно и невесело. Подкинуть тебя домой или будешь такси ловить?

– Буду ловить.

         Он не прощаясь садится в свой «мерс» и уезжает. А я остаюсь перед клубом. Потом беру такси и, кажется, засыпаю прямо в машине.

2. «АМУР»

         Первый день слежки ушел за горизонт. Даже встреча в офисе с хмурым Никифоровым уже позади. Банкир вел себя адекватно – сидел в кабинете, ужинал с партнерами в ресторане и благополучно вернулся домой.

         И я тоже мог вернуться домой. Но нужно было где-то перекусить, и я зашел в кафешку «Амур» неподалеку от моей квартиры. И теперь сижу за столиком и жую жесткую свинину с подгоревшей картошкой фри – невкусную и нездоровую пищу. Передо мной газета с неинтересными новостями. Вокруг – незнакомые, непривлекательные лица. Девушки у бара... в недорогой одежде. Кафе явно не блещет шиком. Многолюдно и накурено. Сквозь сигаретный чад еще просачивается запах жареного масла и чего-то несвежего. Может, так пахла свинина до того, как ее приготовили...

         Я ем и думаю о том, что даже в самых дешевых фаст-фудах обычно бывает чище, что можно было пойти в «Макдоналдс» на углу, а я почему-то свернул сюда. В конце концов, можно было заказать пиццу по объявлению, а не дышать гарью этого заведения. И в то же время я продолжаю жевать и созерцать публику. Рядом со мной что-то дожевывает молодой парень в кепке. Мне почему-то кажется, что это студент-заочник какого-нибудь непопулярного, например, математического факультета. Он торопливо уходит, официантка торопливо протирает стол, место парня занимает девушка с порцией такого же нездорового на вид фри, как и у меня. Я отворачиваюсь к окну, и в темном окне вижу, как ее отражение пытается наколоть что-то вилкой в тарелке так быстро, словно это что-то может уползти. Тянется за солью, я вежливо подаю ей солонку.

– Пожалуйста...

– Спасибо, – кивает она.

         И только теперь я вижу ее лицо, немного заслоненное упавшими каштановыми волосами. И это лицо заставляет меня позабыть обо всех остальных посетителях кафе... У нее милые и тонкие черты, смуглая кожа и огромные зеленые глаза. Даже в тусклом свете кафе – это два сияющих зеленых огня. Она не очень молода, сухость черт и линий фигуры говорит о том, что ей не меньше двадцати восьми, а может, и все тридцать, и это были не самые легкие годы ее жизни.

– Здравствуйте, – вдруг говорю я.

         Она усмехается:

– Здравствуйте.

– Приятного аппетита.

– Взаимно.

– Вам здесь нравится?

– Что может здесь нравиться? – она пожимает плечами. – Здесь можно быстро и  недорого поесть после работы. Вот и все, что мне здесь нравится.

– Вы работаете в этом районе?

– Да. Наверное, ради посещения этого кафе, я бы не ездила на другой конец города.

         Она смотрит на меня без доброты. Ее зеленые глаза излучают холод. Она не бывает немотивированно добра к незнакомым.

– Илья, – представляюсь я и протягиваю через стол руку.

– Лариса, – говорит она и подает мне соль.

         Я усмехаюсь.

– Вы очень любезны.

– А вы здесь случайно?

– Живу поблизости. Не знал, что тут настолько невесело. Я совсем недавно приехал. А вы москвичка?

         Ее длинные, темные губы кривятся.

– Никогда не задавайте в Москве этого вопроса, иначе вас побьют. Вы в Москве, значит, вы москвич. Вы в Париже, значит, парижанин.

– А если я в Нью-Йорке?

         Черты ее лица чуть-чуть добреют.

– Думаю, в Нью-Йорке нет таких плохих кафе.

– У нас в Киеве тоже нет.

         Она отмахивается:

– И ничего не рассказывайте! Охота вам говорить! Мне это все равно.

– А вы откуда?

– И я тоже не буду рассказывать. Было бы что-то интересное, рассказала бы, а так – нечего.

– Снимаете жилье здесь?

– Ну, да. Как все. Нас шестеро в однокомнатной квартире, между кроватями пройти невозможно, на кухне – хозяйка живет. В ванную утром очередь, туалет всегда занят. Девчонки официантками работают, в домах горничными. Интересно вам это?

– Да. А вы кем работаете?

– И я тоже.

– Горничной?

– Какая разница?

– А учились на кого?

– Историк, преподаватель истории. А вы?

– Юрист.

– И кем работаете? Олигархом?

– Нет, по специальности.

– И живете один?

– Да.

         Она кивает.

– Семья дома осталась?

         Ох, маленькая женская хитрость...

– Нет, у меня нет семьи.

– Кончилась?

– Не было. Моя девушка... погибла.

         Это звучит трагично. Погибла? О ком я говорю? Может, я имел в виду Машу? А может, это Эльза погибла для меня в тот день, когда я ее спас? А может, Иванна... и погубила заодно мою маленькую Энжи? Наверное, в моих глазах отражается что-то жуткое, потому что Лариса спешит отвести взгляд.

– Простите.

         Я не могу продолжать жевать. Начатый разговор оставляет тысячи вопросов.

– Зачем вы... работаете здесь? То есть... на что копите?

         Теперь она не поднимает глаз, тоже не ест и не отвечает.

– Должна же быть... какая-то цель. Сумасшедшая цель, чтобы выдерживать все это. Лариса?

– Я хочу собрать денег.

– На квартиру?

– Нет, на квартиру мне никогда не собрать. Я хочу жить в большом городе, а в больших городах на жилье, сами понимаете, зареальные цены. Я хочу скопить на ребенка.

– На ребенка?

– Я хочу родить ребенка. Это тоже стоит недешево.

– В каком смысле? Искусственное зачатие?

– Нет, обычное зачатие. Просто обычное зачатие тоже не получается. То есть, как вам объяснить? Родить от кого-то можно, но кому я буду нужна со своим ребенком? Как мне его дальше воспитывать? На какие средства? Вот я и коплю.

– Да что вы говорите такое? Почему так? Вы красивы, умны, совсем еще молоды…

– Тридцать. Мне уже тридцать. Это уже тикает. И я должна это решить. Сама.

         Она отодвигает тарелку с едой.

– Невесело это как-то. Извините, Илья, я вам вопрос задам, только не подумайте, что я пристаю к вам или грязно домогаюсь.

– Задавайте.

– Переночевать у вас можно? Не в свете всего вышесказанного, а в хорошем смысле этого слова. Нет сил терпеть социум...

– Я понимаю. Но... это служебная квартира. Я не имею права приводить туда гостей.

– Ясно. Простите.

– Но я могу снять вам номер в отеле. В самом ближайшем – на сутки, давайте! Отдохнете, расслабитесь, примете ванну. И я не буду мешать вам, кстати, как элемент надоевшего социума.

– Нет, спасибо.

– Почему нет?

– Я не хочу.

         Я всматриваюсь в ее непроницаемое лицо.

– А ко мне хотите?

– Уже нет.

– А если в отеле я составлю вам компанию?

– Нет, я же сказала. Спасибо!

         В Киеве на это говорят «тю!» Сама же предложила.

– Не понимаю вас, – я пожимаю плечами. – Или вы считаете, что теперь я вас «грязно домогаюсь»?

– Нет, для вас в этом нет никакого смысла.

– Разве во всем должен быть смысл?

– Обычно – да.

– Давайте поступим необычно.

         Честно говоря, я не хочу ее. То есть, может, и хочу, но сейчас вообще не думаю об этом. Думаю только о мотивах ее внезапной просьбы и внезапного отказа.

         Разговор на этом обрывается. Она резко поднимается и уходит. Я провожаю ее взглядом – высокая, стройная, тонкая в талии. У нее очень напряженная спина. Такая напряженная, словно она постоянно следит за осанкой. А может, постоянное напряжение так проступает в контурах тела и отрывистых фразах.

         Как бы там ни было... она уходит.

         Запах горелого фри, въевшийся в одежду, преследует меня до самой квартиры и еще долго не дает уснуть.

3. НЕ-ПО-НЯТ-НО

–Так что эта банковская крыса?

         Я пытаюсь сосредоточиться. Генка выглядит традиционно бодро. Я – традиционно – пытаюсь.

         Бывают моменты, которые выбивают из колеи. Не этот вопрос о результатах наблюдения, а вот такие случаи, как в кафе «Амур», когда мотивы поведения человека, мотивы его поступков, мотивы его решений – абсолютно непонятны. А все непонятное выбивает.

         Может, я показался ей неприятным? Такого со мной никогда еще не случалось. Но все-таки время идет. Когда я смотрю в зеркало, я вижу себя прежним – молодым и подтянутым, а что видят во мне другие? Что видят во мне женщины? Может, я уже утратил в их глазах последнюю привлекательность?

         И дело даже не в этом, а просто не-по-нят-но. Я еще помню, что вроде бы и не хотел эту девушку, но уже будто бы и не помню. Помню только, как она подхватилась и ушла.

– Ген, я привлекательный?

– В смысле? – ловлю перекошенную улыбку Босса. – Для меня? Или для телок?

– Допустим, для телок.

– Для москвичек – нет. Ты для них ноль.

– А вообще?

– А вообще вроде ничего. Как на мой вкус, – он усмехается. – Не дал кто-то? Я знаю недорогих и аккуратных девочек – твои, кстати, землячки.

– Смеяться?

– Да, шутка была.

– Ха-ха.

– Так что? Дать телефоны?

– Нет. Просто у меня обломов никогда не было.

– Это Москва, друг, а не ваш Мухосранск, где ты был первым ковбоем.

– А ты и здесь... первый ковбой?

– Вот чудо мне Бог послал!

– Кого?

– Тебя.

         Он чему-то смеется. Смотрит на меня и смеется. Я приглаживаю волосы. Наконец, он словно одергивает себя.

– Ну, если вчера не дали, то сегодня – наверняка дадут. Только москвичек не выбирай. Так что с банкиром?

–         Жив-здоров.

Я выкладываю отчет. Генка едва пробегает его глазами.

– Но непрозрачно это, – добавляю я.

– Это я уже от тебя слышал. В чем теперь проблема? – он резко становится серьезным.

– Нет проблемы, но есть разные подходы... Если банкиру грозит опасность – это одно, если жена хочет застать его с любовницей – это другое, если он замешан в дела по легализации денег – это третье.

– Для тебя это что-то именит?

– Конечно. Мне показалось, что за ним ходит кто-то еще. Вот эти авто мелькали очень часто поблизости, – я выкладываю список номеров и марок. – Вот эта девушка тоже висела в радиусе и, как мне показалось, пристально наблюдала. А может, это и есть его ревнивая жена, – я выкладываю фото коротко стриженной брюнетки.

         Генка берет фото и начинает разглядывать.

– Да нет, это не жена. И не наша сотрудница.

– Круг подозреваемых заметно сузился.

         Но ему не до смеха.

– Как ты ее засек?

– У нее черная «ауди», и она ее не меняет. И она все время рядом. Даже в ресторан входила, когда он ужинал с компанией. Не знаю, насколько она опасна.

         Смотрю вопросительно на Генку, а он смотрит так же вопросительно на меня и возвращает фото.

– Я ее не знаю.

– И что дальше? А вдруг она киллер? Какова цель нашего бюро, можешь мне сказать?

         Генка выглядит озадаченным не меньше моего.

– Она тоже тебя заметила?

– Думаю, нет.

– Но ты не уверен?

– На сто процентов – не уверен.

– Ешкин кот! Ты пробей это дело. Узнай, кто она и зачем. Но в контакт не входи.

– А если она меня того – чик-чирик?

– Лишь бы не изнасиловала! – чувство юмора возвращается к моему Боссу.

         Но я отказываюсь смеяться его шуткам.

– Ок, Гена. Давай это проясним. Если нет – я дальше не работаю. Вот и все.

– Вот и все? – Генка прищуривается. – Ловко! Смотри, что выходит: работала по этому банкиру Рита целую неделю – ничего. Походил ты два дня – тысяча машин, которые за ним ездят, какая-то дама, которая его пасет. Как я должен на это реагировать? Сейчас я дам задание ребятам – пробьют номера, установят ее личность, составим общую картину и будем что-то решать.

         То есть это ответ.

– А пока я не могу ничего тебе сказать, – подтверждает мою догадку Босс.

– Это я понял.

         Настолько странного ведение дел не найти даже в отсталом свиноводческом хозяйстве.

– А ты пока продолжай в том же духе, – дает последнее наставление Никифоров.

         И это тоже не-по-нят-но. А все непонятное мучит. Как можно делать что-то, не зная цели этого дела? Поэтому я решаю пока не предпринимать никаких активных действий. Любуюсь издали на брюнетку за рулем «ауди», иногда поглядываю в сторону банкира или на окна его офиса. Вижу, как она выходит к киоску за колой и нахожу, что у нее худая подростковая фигурка, узкие бедра и впалый живот. Такое... на любителя. Абсолютно не в моем вкусе. Девчонка задерживает взгляд на моей машине и проезжает мимо.

         Вечером паркуюсь у кафе «Амур», но не выхожу из авто. Зачем? Зачем это делать? Встретить ее в кафе? Сесть с ней за один столик? Попросить передать мне соль? Спросить, как она провела вчерашнюю ночь? Зачем? Чтобы узнать, почему она ушла внезапно? А зачем мне это знать? Чтобы привлечь ее? Но она мне не нужна.

         Я отъезжаю от кафе. Почему-то показалось, что она – близкий мне человек. Две особи в стаде никак не могут узнать друг друга. Нужны отличительные признаки, общие для них двоих. Какие у нас общие признаки? Мы не местные? Мы одиноки? Мы ели одно и то же фри? Кошмар!

         Сделав круг, я снова возвращаюсь к кафе и паркуюсь. Аргументов явно недостаточно, но я все равно вхожу.

         Столик, за которым мы сидели вчера, занят какими-то ребятами, которым тесно, но весело. Ее нигде не видно. Я подхожу к барной стойке.

– Ты же всех тут знаешь, правда? – спрашиваю у девчонки с надписью на груди «Валя».

         Она дежурно улыбается.

– Чем вам помочь?

         Выкладываю банкноту средней паршивости и спрашиваю тихо:

– Лариса? Я ищу Ларису. Она здесь ужинает каждый вечер. Высокая, темные волосы до плеч... волнистые.

         Девочка берет деньги и бегло оглядывает зал.

– Знаю. Ее сегодня не было. Можете подождать... заказывать необязательно.

         Я беру чай, кашляю от запаха горелого фри и жду. И понимаю, что уже так поздно, что она попросту не может прийти в это время. Но жду...

         Вале я понравился. Она помнит обо мне. Подходит и присаживается рядом.

– Вряд ли она придет.

– Я понял. А ты не знаешь, где она живет... или работает?

– Нет.

– Жаль.

– Можете ко мне зайти... в гости, – она хлопает длинными ресницами.

– А сколько вас в комнате?

– Трое. Но все сознательные, – заверяет Валя.

– Спасибо. Я... не по этим делам.

4. СТРЕЛЬБА

         От баранки тошнит. Чувствую себя начинающим таксистом. Следующий шаг – шансон. На дорогах немного скользко. И немного неуютно в потоке машин. Словно сквозит откуда-то. Февраль задержался в городе, и мне почему-то кажется, что в Киеве уже тепло.

         Банкир – Николай Олегович Гавриш, застрял на совещании и нет его. Но по тому, что появляется машина Леди Х, я понимаю, что уже подошло время его отъезда домой. Черная «ауди» паркуется прямо перед зданием банка. Тоже ждет.

         Информации от Генки по поводу ее личности пока нет. И я пока не спешу с ней знакомиться. Я вообще никуда не спешу. Все ждем.

         Наконец, Гавриш высовывается наружу. Его авто берет курс в сторону дома. Плывем все вместе – джип банкира, чуть поодаль – «ауди» Леди Х, и в самом хвосте – я. Качаемся в потоке машин, виснем на перекрестках. Стабиль.

         И вдруг я чувствую, как февраль становится резче. Словно опять сквозняком обдувает лицо. Машинально оглядываю закрытые окна. Звонит мобильный.

         Наконец, это Босс.

– Слышишь, Илья, есть информация. Давай срочно в офис. А это дело – оставь, ну его!

– Ок. Доведу его до дома, как обычно, и сразу приеду.

– Нет, Илья. Ты не понял. Больше не нужно. Нет необходимости. Давай ко мне прямо сейчас.

– Ок.

         Я был последним в заплыве, дальше – без меня. Я уже ищу взглядом удобное место для поворота на встречную полосу, но впереди – бесконечная череда автомобилей, а позади – то самое холодное дыхание февраля. В зеркале заднего вида отражается джип не меньше банкирского, с абсолютно непроницаемыми стеклами, оттесняет меня и вклинивается в поток, разруливая по бокам мелкие легковушки. И я уже совсем явственно ощущаю тот холод опасности, волной которого меня зацепило.

         В ту же секунду я пристраиваюсь за джипом и рулю по его следам под громкие маты ошеломленных такой наглостью водил. Но впереди уже начинается следующий акт этой сумбурной драмы. Как только авто Гавриша тормозит под светофором, слышатся автоматные очереди.

         Из банкирской машины выскакивает охранник и тоже палит во все стороны. Два ствола, торчащие из окон джипа, не стихают. На зеленый автомобиль Гавриша не трогается с места, и я понимаю, что водитель убит.

         В то же время «ауди» Леди Х резко преграждает дорогу черному джипу. Она выпрыгивает из машины, зажав в руке небольшой пистолет, который уже гремит в воздух. Где-то впереди маячит перепуганный охранник Гавриша со своей бесполезной пушкой. Со стороны Леди Х – это самоубийство, но она продолжает стоять перед машиной преследователей в полный рост, и один из их стволов глохнет.

         С этого момента я перестаю анализировать. Я едва не врубаюсь в эту сумятицу, выхватываю ствол и тоже палю. От такой наглости из джипа вываливают двое уцелевших: один с автоматом, дуло которого так зловеще выглядывало из окна, и другой с короткоствольным пистолетом, из которого сразу же убирает чудом живого до сих пор охранника Гавриша. Леди Х скрывается за «ауди». А я продолжаю стрелять, совсем не целясь и руководствуясь исключительно интуицией, недостаточными навыками владения огнестрельным оружием и желанием жить. Амбал падает, а автоматная очередь еще сечет морозный воздух. Леди Х – прицельно – снимает второго. И в тот же миг бросается к джипу Гавриша.

– Николай Олегович, вы живы?

         Жив? Я подхожу ближе.

         Жив. Так и сидит на заднем сидении, закрыв голову руками. Страшно...

– Все в порядке, Николай Олегович, – тормошит его Леди Х. – Вы в безопасности. Сейчас я вызову ваших...

         И только теперь оглядывается на меня. Прячет пистолет в кобуру под курткой.

– Выручил, друг.

– Ты тупо сделала, понимаешь? Это было самоубийство – броситься под их джип! – я никак не могу прийти в себя.

– А что было делать? – парирует она спокойно. – Дать им уйти? Убить и уйти?

– Да. Это наемники. Заказчиков ты на трассе не найдешь!

         Она поводит рукой по короткому ежику волос.

– Ты мелькал где-то, но я не сосредоточилась на тебе... Как-то вскользь. Выпить не хочешь?

– Я за рулем.

– Хватит рулить на сегодня.

– Мне еще в офис. И срочно.

– Ясн. Ок. Захочешь – позвони, – она швыряет мне тонкую визитку с золотой линией: «Детективное агентство «Тимур», Наталья Вележкина, частный детектив».

         Я усмехаюсь и протягиваю свою: «Детективное агентство «Спартак», Илья Бартенев, частный детектив».