Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Тони Ронберг
ПРОФЕССИЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. ТУМАН

         В ноябре на столицу упал туман. Белое облако накрыло город по самые крыши многоэтажек, примяло стены, прилипло к стеклам офисов, разбросало машины по дорогам. И не уходило.

         Такого тумана город еще не знал. Самолетам не давали посадку, автомобили сталкивались в тумане и врезались в придорожные столбы.

         И в этом катастрофическом тумане она мне позвонила. И я прыгнул в авто и понесся – на звук ее туманного голоса. Кажется, ехал по встречной полосе, кто-то сигналил, светофоры все, как один, показывали белый свет.

         Я открыл дверь подъезда своим ключом и поднялся на восьмой. Позвонил, и она открыла так быстро, словно ждала меня около двери...

         Она всегда выглядит так, как будто слегка нездорова, озябла или сосредоточена на чем-то. Кажется, что от обычной жизни ее отвлекает мысль о чем-то необычном, что никак не дает ей покоя.

         Запахнула полы жакета и отступила, пропуская меня в квартиру. Одета дорого, но тоже как-то наспех – словно только что вернулась в обновках из бутика или собирается вечером выйти в свет, но еще не уверена, что именно в этом. Брючный костюм изящен, но... запахнут наглухо.

         У нее вытянутое лицо, бледное, с чуть розоватыми пятнами на скулах. Пепельные светлые волосы, обрамляющие овал мягкими линиями волнистых прядей. Серые глаза. Полные губы... губы... губы...

– Не смотри на меня так! – отступает она еще дальше.

         Ее зовут Эльза. Не Елизавета Георгиевна, как в паспорте, а Эльза... Генриховна, кажется. И по национальности она немка. Из русских, правда, немцев. Русская, но немка.

– Туман ужасный, – говорю я и сажусь в кресло.

– Да.

         Она подходит к окну и опирается руками о подоконник. За окном – белое облако.

– Не боишься? – спрашиваю я.

– Природных явлений? Или киллеров?

– Что мужу расскажут о моем визите...

– Пусть расскажут. Он знает, что я не занимаюсь с тобой сексом. Я не люблю секс. Мне этого не нужно.

         В ее фразе слово «секс» можно заменить на «кефир». Я не пью кефир. Я не люблю кефир. Кефир мне не кажется вкусным. Или на «метро». Я не пользуюсь метро. Мне не нравится метро. Я обхожусь без метро.

         Спицын уверен, что его жена – холодная женщина. Но я знаю, что она опытная, страстная, жгучая даже в тумане. Я обожаю ее! Обожаю...

– А где Спицын?

– В Нью-Йорке. Позавчера улетел, несмотря на туман.

– И что ты делала эти два дня... без него?

– То же, что и с ним. Работала, спала, немного ела... Как обычно, дорогой.

         «Дорогой» – это тоже просто так, привычно. Хотя, действительно, я дорогой мужчина. Мой автомобиль стоит сто тысяч долларов. Но, называя меня дорогим, она не вкладывает в это слово ни понимания моей ценности, ни душевной теплоты. Может, потому что автомобиль Спицына стоит триста тысяч. И потому что он – ее муж.

– Как твои курсы? – интересуюсь я вежливо.

         Для нее гендерный аспект – краеугольный камень мироощущения, поэтому я стабильно интересуюсь степенью ее реализации в социуме.

– Это не курсы. Это бизнес-школа британского университета.

         Если ей это помогает... почему нет? Даже Спицын не против.

– А твои дела?

– Гут.

– Ни о чем не мечтаешь?

– Только о том, чтобы Бог послал Спицыну побольше фрикеров.

– Кто такие?

– Хакеры телефонных сетей.

         Спицын – владелец крупнейшей мобильной сети в стране.

– Как диггеры?

– Умница!

         Она, действительно, умница. И красавица. И тьютор бизнес-школы. Как много мы знаем новых слов, которые никак не выражают сути нашей жизни.

– Отчего туман такой? – спрашивает вдруг она. – Уже зима должна быть...

– Зачем ты мне позвонила?

– Соскучилась.

– А Спицын?

– Он – нет.

– Как у вас?

– Обычно, – она улыбается. – Нормально. Жить можно. Дачу перестраивает. Пол с подогревом планирует. Вчера дизайнер приходил. Скучно это...

         Ей тридцать два года. Она хочет ребенка. Но не от Спицына. И, наверное, не от меня.

– Ты выглядишь усталой.

– Спасибо.

         Непонятно, зачем позвала меня. Чувствую только, что тяжесть от ее разговора спускается от сердца все ниже.

– Эльза, это тяжело очень...

– Что именно?

– Носить этот туман на плечах.

         И снова она улыбается.

– У всех так. Только одни носят туман, а другие – звезды.

– Ты думала обо мне?

         Она молчит. Я подхожу и отрываю ее от белой пелены за окном.

– Я хочу тебя!

– Странная реакция.

– Есть препятствия?

– Я снотворного купила. Два пузырька.

– Зачем?

– Чтобы отравиться.

– Когда?

– Не знаю. В ближайшее время.

– Хоть позвони – попрощаемся.

– Ну вот я и позвонила...

– Дура!

         Никакая она не умница. И не красавица. Обычная психопатка, измученная неудовлетворенностью. Бледная поганка...

– Развестись не хочешь?

– А зачем? Мы и так не видимся. Он работает по полуночи. И встает в шесть утра.

         Да, Спицын всегда был маниакальным трудоголиком.

– И начнется это все: тебе – мне. Разводы, разделы, адвокаты...

– Я сам адвокат.

– Не в этом дело.

         Она словно тает в моих объятиях. Я перестаю ее чувствовать. Она обнимает меня, а я ощущаю только туман, приникающий ко мне все ближе. И до утра мы барахтаемся в этом тумане, выброшенные за границы реальности.

         А утром звонит мой мобильный, и я тянусь за ним, продолжая целовать ее плечи...

– С тобой все нормально, Илья? – спрашивает Маша.

– Не совсем. Небольшая авария.

         И предупреждаю ее вскрик, глядя на голую Эльзу.

– Ничего страшного. Сейчас машину починю и встретимся...

– Сволочь! – говорит на это Эльза, когда я отключаю мобильный. – Лжец. Пошляк. И бабник. Презираю мужчин. Грубые животные. Бездуховные, похотливые твари. Человечество совсем скоро сможет обходиться без мужчин. Вырожденцы! Дегенераты – все, как один! Жлобы бесчувственные!

         Я целую ее злые губы и поднимаюсь.

– Спицыну это скажешь. И привет от меня можешь передать.

– Пошел ты!!!

2. «ГАЛАКТИКА»

         Один из двоих говорит невнятно. Я не вижу ни того, ни другого, но у того, кто сидит дальше от меня, громкий голос и четкая дикция.

– Это дело на миллион. Ты понимаешь?

– Бу-бу, – отвечает его компаньон.

– И это очень опасное дело.

– Бу-бу-бу…

– А если кто-то что-то разнюхает…

– Бу-бу-бу…

– Так что – предельная осторожность!

– Бу!

         Это «Бу!» может значить «да», а может и «нет». Нормальные, вменяемые посетители не станут обсуждать в людной «Галактике» дело на миллион, о котором никто не должен разнюхать. Но с другой стороны – в «Галактику» не впускают незнакомых, ненормальных и невменяемых.

         В доказательство этого появляется Макс. В короткой кожаной куртке, торчащем из-под кожанки свитере с высокой горловиной и клетчатой кепке набекрень. Макс – стильный парень. Его вид доставляет мне стабильное визуальное удовольствие. Он моложе меня на девять лет, но я не завидую его молодости. Даже если бы мне было сейчас двадцать восемь – я никогда не решился бы нахлобучить такую кепку.

         Он высокий и тонкий парень. И его наряды очень его красят. Я отдаю себе отчет в том, что у меня правильные и четкие черты, что мои вещи пробиты известными лейблами, но стиля во мне  – ни на грош. А Макс, даже если бы заявился в «Галактику» в юбке, никто не сказал бы «пидор», сказали бы – «от Готье».

– Постой, не приземляйся, – останавливаю я его заход на посадку. – Загляни-ка за колонну и посмотри на чуваков. Кто такие?

         Макс разворачивается без вопросов и направляется в сторону туалетов. Он не снимает кепку в помещении. В «Галатике» он как дома. Я приглаживаю волосы и беру еще один коктейль. Макс возвращается.

– Туман чертов в городе!

– И я рад тебя видеть.

– Врезался в столб! Как тебе?

– Ты?

– Я. Утром. Задом. Развернулся неудачно. Как тебе?

         Макса всегда интересует мнение собеседника.

– Вырос этот столб прямо из тумана. Хорошо – не на скорости.

– Кепка тебе идет.

– Спасибо. И вся эта фигня – прямо с утра. Как тебе?

– Что в офисе?

– Я не был в офисе. Сорри.

– Макс!

– Сорри, я сказал. Сразу в мастерскую поехал. Задницу чинить.

– На тебя оглядываются.

         Мы – культурные ребята. Мы не шумим и не привлекаем внимание в общественных местах. Но Макс… очень молод. Я почему-то гляжу на его тонкую шею и ощущение визуального удовольствия покидает меня.

         Туман за окнами густеет до сумрака. Наваливается ночь, и в «Галактике» появляется Маша. Мария Макарова – известный визажист малоизвестного салона красоты «Афродита». Моя стабильная девушка. Мои будни. Одета Маша в короткую меховую куртку и джинсы в каких-то пятнах, стразах и долларовых знаках. Я поднимаюсь ей навстречу и целую в щеку. Макс тоже вежливо привстает. Маша моложе Макса… и намного моложе меня. И… она почти не интересуется, чем я занимаюсь. То есть она не хочет подробностей. Она не грузится. Не раздумывает мучительно о смысле жизни. Не ищет себя. Она уже все нашла – в этом салоне. И даже меня нашла в этом салоне. Правда, я ожидал там другую девушку – свидетельницу одного убийства, но Маша об этом не спросила. Она просто подошла ко мне впритык:

– Вы к нам бриться?

         Мне бы никогда не пришло в голову сходить побриться в женский салон красоты, но я сказал «да».

– А здесь не бреют мужчин, – резонно ответила Маша.

– А где?

         Она протянула мне визитку со своим телефоном.

– Вот и проторчал все утро в мастерской. Как тебе?  – поинтересовался  Макс мнением Маши.

– А что случилось?

– Машину разбил.

         Он махнул официанту.

– И ты тоже?

         Я отвернулся. Подошел Шурик с бутылкой виски и рюмками. Шурик – дольше всех в «Галактике» и лучше всех знает нашу компанию – меня, Макса, Соню, Сахара и иногда… Машу.

– Так это ты машину разбил? – снова носится в воздухе.

– Въехал в столб, говорю же.

– А ты? – Маша обернулась ко мне.

– И я.

         Макс взглянул искоса. Понял, что есть подводные течения и рифы. Макс очень хорошо меня чувствует. Лучше, чем визажист Мария Макарова. Пожалуй, с ним у нас могла бы быть крепкая семья.

– Вы не в одной машине ехали?

– Вдвоем за рулем.

– Нет, серьезно…

         Обычно Машу не тревожат мелочи. Но иногда какая-нибудь мелочь вдруг лишает ее покоя, круша спокойное течение нехитрых мыслей в ее голове.

         Сейчас это случилось потому, что вчера я должен был встретить ее в центре и сопровождать в «Орион» – на штатную вечеринку ее приятелей. Я создавал бы фон. Может, так девушки с не очень хорошей фигурой любят фотографироваться на фоне одной и той же мебели, которая их «худит». И теперь Маша пытается связать воедино то, что я не рекомендовал бы ей связывать.

– Когда это случилось?

– Утром, – говорит Макс за меня.

– Вечером, – говорю я. – У меня обычно это случается вечером.

         Макс скалится.

– Дуру из меня не делайте!

         И в то же время… она не искала меня тогда, когда я не пришел. Она все равно пошла на вечеринку, а мой номер набрала только утром.

– Почему ты не позвонила мне вечером?

– Я была зла на тебя.

         Макс изо всех сил показывает, что ему скучно быть свидетелем наших разбирательств. Слишком много разбирательств повсюду.

– Знаешь, кто был с той стороны? – указывает взглядом на колонну.

– Кто?

– Наш старый знакомый Караваев с девушкой.

– С девушкой?

         Это ее голос звучал так невнятно? Это с ней он обсуждал «дело на миллион»? С девушкой?

– На кого он теперь работает? – спрашивает Макс задумчиво.

– Не скажу наверняка. Может, на себя самого даже.

– На себя? В период парламентских выборов?

         Теперь скучно Маше. И она тоже дает это понять.

– Может, уйдем отсюда, Илья?

– И оставим Макса наедине с недопитой бутылкой виски?

– Сейчас Сахар подойдет, – оправдывается Макс.

– Нет, этого я не вынесу! – Маша решительно поднимается.

         Мне хочется напомнить ей, что я же выношу ее подруг-парикмахерш и стилистов-педерастов. А Сахар – классный дядька, если разобраться. Но с другой стороны, Маша – моя стабильная девушка. Мои будни. Почти жена. Нехорошо обижать близких людей.

         Я беру Машу за руку.

– Пойдем, дорогая. Пусть старые ветераны говорят об общем деле без нас.

– Ваше «общее дело» вот у меня где! – она чиркает длинным ярким ногтем по горлу.

3. СОНЯ КЛИМОВИЧ

         Ее ногти тоже усыпаны стразами. Если бы Маша могла снять с неба звезды, она обязательно пришпилила бы их на себя. Но, оставшись с ней наедине, я отчищу ее от фальшивого блеска, как отделяют от тысячи одежек неказистый качан капусты. Сердцевина самых роскошных вещей обычно проста, суть самых роскошных женщин – еще проще. И Маша на самом деле – ограниченная, полуобразованная, лишенная каких бы то ни было талантов, в меру стервозная брюнетка. Она не загадка для меня – абсолютно.

         Вцепившись в мой локоть, она идет вслед за мной к машине, и я уже вижу нас через час, в ее квартире, ее – раздетой, себя – с газетой. Я не дошел сегодня до инета и выпал из новостей. Зато почти дошел до минета.

         И в это время в мое жизненное пространство врезается Соня Климович. Врезается – всем сразу – своим мотоциклом, шлемом, напором, вопросами с плеча, энергией движения, рыжими волосами.

– Илья!

         Хватка Маши ослабевает.

– Всего двадцать минут! – добавляет Соня.

– Дорогая, поезжай домой. Через двадцать минут я буду, – заверяю я свою девушку и подталкиваю ее к такси.

– Я жду два часа. После этого – ты не войдешь! – предупреждает она и уезжает.

– Прости. Всего двадцать минут, – повторяет Соня. – Только не в «Галактике»: там все наши.

         Мы сворачиваем в кафе на другой стороне улицы. Соня садится за столик и начинает, как всегда, без «введения», если, конечно, не считать «введением» извинения за сорванный вечер семейного счастья.

– Дело на миллион долларов, Илья!

         И оттого что первая фраза цепляется за те, которые я уже где-то неясно слышал сегодня, мне становится не очень уютно. Хочется почему-то спорить с Соней…

– Одного депутата шантажируют. Требование – немедленно выйти из блока. А это неминуемо приведет к расколу в период консолидации.

         Соня – журналист по образованию. И по призванию. И по духу. Такой же хакер в журналистике, как Макс в Сети. В нашей немногочисленной компании Соня – из тех, кто способен на мозговой штурм. Но ей… ей двадцать пять лет. Она горяча, как цвет ее растрепанных волос.

– Кто к тебе обращался? Он сам? – уточняю я холодно. – Он лично позвонил в офис?

– Да, – врет она спокойно.

– Роман зарегистрировал его звонок?

– Что ты хочешь этим сказать? Ну, он не звонил. Мне об этом сказала его жена. Он в шоке, он не может обсуждать это.

– Швейцарские счета задымились?

– Речь идет не о деньгах. Доходы-расходы – это дело сейчас обычное. И я бы не отвлекала тебя от твоих важных дел ради спасения чьего-то капитала. Кроме того, я помню, что мы не ввязываемся в политику и не связываемся с политиками. Но дело не в деньгах и не в политике. Они выкрали его сына. Мальчику шесть лет. Его нет четвертый день, и по телефону звучат только угрозы. И приказы…

         Я отворачиваюсь.

– До выборов – месяц, – добавляет Соня.

– Откуда ты знаешь его жену?

– Это важно?

         Я молчу. Соня знает, что важно. Я должен быть уверен, что это не фальшивый заказ через три подставных конторы. И если она рассказывает мне о шантаже – это уже не ее личное дело.

– Мы знакомы... с некоторых пор.

– Соня!

– Илья! Ну почему, почему ты всегда спрашивает то, о чем никто не хочет говорить, не хочет вспоминать?! У тебя талант к расследованию, я знаю. Но нельзя применять его везде – повсюду – со всеми – в любом случае…

         Я молча глотаю кока-колу.

– Мы делали аборт в один день в одной клинике… Два года назад. В центре «Здоровье женщины». Она плакала, я стала ее утешать – так и познакомились. Ее зовут Евгения. Женя… Для меня – Женя…

– И фамилия этой Жени?

– Мусиец…

– Ого!

         Кока-кола становится безвкусной. Шипит на языке…

– И она обратилась в бюро через тебя?

– Она обратилась не в бюро… Она обратилась – ко мне. За помощью…

– Ее муж знает об этом?

– Да. Он не хочет привлекать своих штатных. Он их подозревает.

         И что-то натянутое остается между нами, как напряжение ночного воздуха.

– Мне очень жаль, – говорю я, разрывая это напряжение.

– Нормально. Я тогда была дурой, – она опускает глаза.

– Ты никогда не была дурой, Соня.

         Соня Климович – наш «мозговой штурм». Таким женщинам обычно не очень везет в личном. Два дела по покушениям на бизнесменов мы раскрыли только благодаря ей одной. Из нас всех – она жесткий аналитик, а я, как ни странно, – больше кулаками помахать. Бывало такое, что снимал пиджак и бил в морду, как на ринге, как в молодости, как в свои самые смутные времена.

         У Сахара другая подготовка – он каратист, тренер со стажем. В нашем бюро он – «по связям с общественностью», то есть отвечает за агентурную сеть, но обычно и разборки – на его совести. Макса для таких дел лучше не отрывать от компа, толку от него мало. Роман – просто парень при галстуке. Пусть меня считают голубым, но секретарем в моей компании будет только парень.

         А Соня – утонченность и интеллект нашей конторы. Вот такая, какая есть – грубая утонченность и порывистый интеллект, резкий взгляд на вещи, прямолинейность и бескомпромиссность. Вечно в джинсах и свитере, вечно с торчащими рыжими волосами, вечно чем-то встревоженная, взъерошенная от шального движения на дорогах. Девушка, которую я никогда не хотел. И которая не хочет меня.

– Подвезти тебя домой? – спрашивает на улице, берясь за руль мотоцикла.

– Нет, я не пил.

– Значит?

         И оба смотрим на бигборд с портретом Мусийца во весь рост рядом со светофором. Блок «Мы» – основная составляющая Народной партии. Если он выйдет из блока, все его «Мы» не пойдет за ним, а разделится на «Мы» и «Против нас», и народники вылетят из рейтинговой таблицы. Может, это волнует его даже больше, чем похищение собственного сына.

         А жену, которая хотела второго ребенка, была вынуждена делать аборт, а теперь потеряла и первого, конечно, волнует совсем другое.

– Это не совсем простое дело, Соня, – подвожу я итог нашей беседы.

– Но мы возьмемся за него?

– Завтра я встречусь с Мусийцом.

– Нет, Только с Женей. Он не хочет участвовать в этом. И не завтра, Илья. Медлить нельзя. Я перезвоню тебе, когда договорюсь с ней.

         Соня резко стартует, и я остаюсь один перед входом в кафе. Меня ждет… половина вечера, не больше. Но эту половину я уже пообещал. Она уже не принадлежит мне. Мне принадлежат, может, пятнадцать минут, которые я потрачу на дорогу до квартиры Маши и в которые я наберу номер Эльзы.

– Здравствуй, любимая!

– Здравствуй, любимый, – откликается она далеким, бесчувственным эхом.

– Как ты?

– В порядке.

– Спицын вернулся?

– Тебя интересует Спицын?

– В тумане он мог залететь в Бермудский треугольник.

– Вряд ли Спицын мог бы залететь…

         Мы все о своем, о женском.

– И тумана больше нет, – добавляю я.

– Завтра снег будет, – отвечает она сводкой погоды. – По «Люкс-FM» сказали.

– Какой диджей?

– Орлов.

         Она усмехается так, словно далекое эхо вздыхает или всхлипывает.

– А ты… как?

– Новое дело.

– Будь осторожен. Ты все-таки не следователь. И не боевик. Ты юрист. У тебя аспирантура за плечами.

– У меня много чего за плечами, Эльза.

– Знаю. Все равно… Ты должен себя беречь.

         Пожалуй, это максимальное проявление нежности с ее стороны – в телефонном разговоре. От неожиданности я даже теряюсь, останавливаюсь под зеленым глазом светофора и слушаю злой рев джипов сзади.

         Мое личное время истекает…

4. МА-ША

         Маша утверждает, что окончила школу с серебряной медалью, то есть с одной четверкой по физике. На самом деле, физика тут ни при чем. Просто Маша неглубокий человек. Поэтому она и не раскапывает проблему наших взаимоотношений. Она ее не замечает – в упор.

– Не прошло и полгода!

– Я старался.

         Вхожу и целую ее в губы. Новый татуаж по контуру… Я-то всегда копаю как можно глубже. Я замечаю такие вещи.

         Маша живет в бабушкиной квартире, доставшейся ей по наследству. Живет на деньги отца, который занимается строительным бизнесом, и частично – на мои.

         Она очень милая. Невысокая, круглолицая, с широким носом и карими глазами. Волосы у нее длинные, черные, ровные, с густой челкой до бровей. Это моя Ма-ша.

– Почему не раздеваешься? – спрашивает через пятнадцать минут чаепития.

– Уйду скоро.

– То есть?

– Новое дело.

– Снова ночью?

– Я уверен в твоей верности.

         Она улыбается. И я начинаю стягивать свитер. Дело делом,  но не настолько же, чтобы оставлять свою стабильную девушку неудовлетворенной. Тянусь к ней и расстегиваю ее халатик. Если бы Маша видела проблему, она уже не один бы раз задала вопрос о женитьбе. Но она то и дело проваливается в мир своих тусовок, своего сомнительного гламура, а выныривая – находит меня рядом. Этого для нее вполне достаточно. Может, потому что она еще молода.

         Под халатом – белье серебристо-стального цвета, в тон той блузе, которую она уже сняла. Наверное, я отношусь к ней потребительски. Пользуюсь ее телом, ее нехитрыми чувствами, ее кроватью. У нее замечательное тело – подтянутое, крепкое, упругое, загорелое. Эльза – бледная, мягкая, туманная, вечно угрожающая развалиться на части, если не расщепиться на атомы. А Маша – цельная, сбитая, энергичная, как тренер по аэробике. Только пахнет от нее искусственным солнцем – солярием, кремом для загара, антицеллюлитным гелем, парикмахерской, ее подгулявшей тусовкой, ночами в клубах…

– Так почему ты вечером не позвонила?

– Я была зла, – повторяет она.

– Ма-ша!

– Что?

– С кем ты была?

– С Вероникой. И Игорем. И Олегом… И Иваном.

         Я никогда не ревновал ее. И сейчас не ревную. Мысль о том, что вчера, может, она была с другим, меня не раздражает.

– А кто провожал тебя домой?

– Иван.

         Иван – неизвестное мне имя. Может, какой-то новичок в их компании.

– Что за Иван?

– Друг Риты. Модель с розовыми волосами, помнишь?

– Она вчера тоже была?

– Она в Египте отдыхает.

– Без Ивана?

– От Ивана.

– Ты спала с ним?

– Мы все время будем говорить об Иване?

         И об Эльзе.

– Просто интересно.

– Ревнуешь?

– Да.

– Я не спала с ним. Он даже не вошел в подъезд. Можешь спросить соседей.

– Так и сделаю!

         Я поднимаюсь, оставляя ее одну в постели.

– Куда ты?

– К соседям.

– Ну, не исполняй, Илья! Не смешно!

         Уходить от обольстительной голой женщины к старикам-соседям – глупо. Я возвращаюсь к Маше и целую ее татуаж. Врет она или нет – абсолютно все равно. Ее тело манит. Я люблю ее тело.

         Оторвать меня может только звонок Сони. Но звонок запаздывает… Я подталкиваю Машу к вершине ее женского счастья, и она увлекает меня за собой. Оба срываемся с нашей вершины – в телефонный звон…

         Звонит. Все-таки звонит.

– Это невыносимо! – бросает Маша и уходит в душ.

         Я прижимаю мобилу к уху.

– Соня?

– Послушай, я договорилась. Она расскажет тебе все. Встретитесь на одной квартире, – она называет адрес. – Ты придешь раньше, подождешь этажом выше.

– В котором часу свидание?

– В полночь.

– Хорошо, хоть не на кладбище.

         Соня делает паузу. И в эту паузу я слышу ее прерывистое дыхание.

– Я знаю, что не вполне наш профиль. Но ей нужно помочь. Она моя подруга. И она заплатит. Сын для нее – это больше, чем ее жизнь. Это очень серьезно, Илья.

         Бывает, что мои сотрудники ведут себя так, словно забывают, кто из нас директор нашей конторы. Соня работает с нами три года, а я работаю в детективном бизнесе пятнадцать лет. Я начал тогда, когда вообще не было никакого детективного бизнеса, была сплошная преступность, и одни мафиози копали под других. Тогда я и научился копать глубже всех. Поэтому отключаю телефон, не прощаясь с Соней.

         Время пошло, мы взялись за это дело. Я набираю Макса.

– Одиннадцать вечера, – сообщает он мне точное время.

– Знаю. Но ты же не спишь?

– Сплю.

– Я слышу грохот «Галактики». Ты теперь спишь не вставая из-за стола?

– Ок, хороший слух. А в чем, собственно, заключается вопрос?

– Сахар там?

– У него другой номер мобильного.

– Ну, брось. Все равно ведь напрягу. Нужна инфа на Мусийца. Вся. Полная.

– Это задание на завтра? – с надеждой интересуется Макс.

– Завтра в восемь утра мне уже нужен отчет. Поэтому, Макс, начинай шевелить извилинами под кепкой.

– Вот чему ты позавидовал! Могу тебе ее подарить… То есть это срочно, Илья?

– Очень срочно. И очень серьезно.

– Мы – вне политики, ты помнишь?

– Так и есть. Здесь шантаж.

– Шантаж – это не политика?

– Пусть Сахар тебе поможет. Не спите там, э!

         Макс больше не спорит – не успевает. Маша смотрит на меня таким взглядом, каким обычно наблюдают за человеком, бегущим за отправившимся поездом, признавая его спринтерские способности ниже нуля.

– Не говори ничего, дорогая, – предупреждаю я. – Встретимся завтра.

– Бессонная ночь. С утра – в офис. Скоро тебе придется глотать витамины и биодобавки.

– Лишь бы не виагру.

– Все взаимосвязано, – пугает Маша на прощанье.

         И только оказавшись в машине, я начинаю всерьез думать о деле. Теперь ничего не отвлекает, не заслоняет, не наслаивается. Мы должны встретиться на Дарнице, я гоню изо всех сил, чтобы успеть на явочную квартиру раньше Жени.

         Четверть часа уходит на поиски дома. В ориентации на Дарницких улицах я не силен, выручает только карта. Наконец, нахожу дом, бросаю машину в соседнем дворе и открываю дверь подъезда. Соня предусмотрительно сообщила мне код, она никогда не пропускает таких деталей. Я вхожу быстро, не задерживаясь у двери. Поднимаюсь пешком на седьмой и жду.

         Жду. Жильцы спят. Ничего не происходит. Лифт уходит вниз. Потом застревает где-то в районе пятого.

         Часы показывают четверть первого. Хочется надеяться, что Макс в это время не спит, а собирает информацию об Андрее Викторовиче Мусийце, лидере блока «Мы», составившего ядро Народной партии.

5. ЖЕНА ЖЕНЯ

         Прошло еще пять минут, и я услышал, что дверь внизу снова открылась. Донесся стук каблучков. Зашумел лифт, пополз вниз, потом поднялся до шестого и замер. Она вышла. Повернула ключ в двери своей квартиры и только потом огляделась по сторонам.

– Илья, Вы есть?

         Одета была в длинный кожаный плащ с капюшоном, отороченным длинношерстным мехом. Не очень высокая, тонкая, на каблучках-шпильках. Откинула капюшон, и я увидел коротко стриженные чуть волнистые темные волосы, острый носик, бледные губы и беспокойные серые глаза.

– Это я, Женя, не бойтесь, – отозвался я.

         Она провела меня в комнату и вгляделась пристально.

– Вы молоды. Моложе, чем я ожидала.

– А чья это квартира?

– Моя. Личная. Моей покойной матери. И давайте вы не будете задавать мне обычных ментовских вопросов.

– Просто я подумал о том, насколько безопасно бывать здесь, – я опустился в изящное кресло и закурил.

         Она отвернула нос от дыма.

– Я часто прихожу сюда. Иногда здесь ночую, когда Андрей занят или в отъезде.

         Передо мной жена известного политика – уставшая, перепуганная, худая, загнанная, с бледно-желтыми губами и нелепыми стрелками на веках, сохранившимися на память о прошлой, может, роскошной и беззаботной жизни. Чем-то напоминающая Эльзу, а чем-то – Соню Климович. Я слушаю ее молча. Не перебиваю. Слушаю… и почти не слышу. Ребенок исчез. На домашний телефон звонят. Звонят мужу на мобильный. Он не может выйти из блока. Она не может ничего изменить. Послезавтра – крайний срок для подачи заявления о выходе. Он рвет на себе волосы. Но он политик. Он поставил слишком много. Сын ему не дороже.

– Он знает, что Вы сейчас здесь?

– Да.

         И добавляет обреченно:

– Он сказал, что это ничего не даст. Он не пойдет на их условия. Остается надеяться, что его противники – люди цивилизованные…

– Я в это не верю. Цивилизованные люди не похищают чужих детей.

         Желтизна с ее губ переползает на все лицо, заливает щеки.

– Какой выход, Илья?

– Сдавайте сейчас всех, кого вы подозреваете… тоже ментовский прием.

– Я не знаю. Не знаю. Это его конкуренты. Они убьют моего мальчика…

         Сына зовут Саша. Ему шесть лет. Он ходит в первый класс гимназии. Обычно его возит шофер. В день похищения он ждал Сашу у выхода, как обычно. Мальчика не было. Он поднялся в класс. Учительница сказала, что Саша уже ушел, вместе со всеми, не раньше, не позже. Может, кто-то встретил его в холле гимназии и вывел через другой выход. Это возможно. Но в гимназию не впускают посторонних, всех вошедших регистрируют. Эти записи уже просматривали сотрудники Мусийца, расспрашивали учителей и охрану.

– Похитители запретили вам обращаться в милицию?

– Нет, наоборот. Сказали, что мы можем обращаться куда угодно, это нам ничем не поможет. Они знают, что Андрей сам не захочет широкой огласки.

– И денег они не вымогают?

– Нет, о деньгах вообще речь не идет.

– А шоферу своему вы верите?

– Верим.

– Почему?

         Почему мы верим одним людям и не верим другим? Почему Мусиец верит своему шоферу и не верит угрозам шантажистов? Почему Женя верит мне? И почему Эльза мне не верит? Я бы женился на ней в день ее развода. И на второй день у нас родился бы ребенок.

– Хорошо, Женя… Я не буду больше вас мучить расспросами. Завтра пойду в школу и начну все заново…

– Но учителя и так напуганы…

– Теперь не до деликатности. Остается всего один день. Не знаю, чем так напугал учителей ваш муж, но я бы… за своего малого… я бы разнес вообще эту гимназию к чертовой матери!

         Она кивает. Слезы катятся по желтым щекам в дорогой мех.

– У меня больше не может быть детей. Это… не существенно сейчас. Я не думаю, что другой ребенок заменил бы мне Сашу, но, может, если бы я знала, что смогу еще родить, мне было бы легче… хоть немного…

– Зачем вы сделали тогда аборт?

         Она уже не упрекает меня ментовскими вопросами. Молча вытирает слезы и стискивает губы. Потом снова растирает капли ладошкой и говорит:

– Это он так решил. Что детей – достаточно. Только Саша… А теперь….

– Теперь нужно успокоиться. Я предложил бы отвезти вас домой, но, думаю, это может вызвать ненужные подозрения. Не уверен, что за вами не следят.

– Я не поеду домой. Останусь здесь до утра. Не могу взять себя в руки… Знаете, у одной моей знакомой очень долго не было детей. А потом вдруг… Бог послал ей ребенка. И она поняла, что сходит с ума. Этот ребенок стал центром мира, вытеснил для нее все остальное, никаких других мыслей у нее не осталось. А мальчик то болел, то капризничал, как водится. И тогда она уговорила мужа взять на воспитание малыша из приюта, такого же возраста. Муж был в шоке. Но психологически это был верный шаг, ее заботы разделились, и она стала успокаиваться. Страх потери стал ослабевать. Понимаете меня?