Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Отвезите меня домой. Я не в силах вести машину.

         Мы молча спускаемся к авто. От этого молчания подламываются колени. И вдруг звонит мобильный – высвечивает номер Маши.

– Я хотела с тобой попрощаться, – говорит она быстро. – Поскольку ты все равно не приходишь ночами, мне остается только поставить тебя в известность: я ухожу к другому…

         Маша прочитала всего Коэльо, ей вполне хватает слов для прощания. Она могла бы сказать и больше, но я отключаю телефон.

– Илья, там был светофор, – запоздало обращает мое внимание Женя, а потом ее глаза округляются. – Илья, светофор! Куда вы гоните? Вы психопат, Господи! Вы не видите встречных машин?! Остановите сейчас же!

         Я торможу у обочины. Она выскакивает в ночь.

10. СЕМЬЯ

         Бывает, что люди выражают свои чувства прямо, как Соня Климович. От этой прямоты у нее всегда взъерошены волосы и  напряжены все мышцы. А бывает, что люди избегают высказываться прямо, потому что избегают доставить кому-то неудобство своей прямотой.

         У постели Эльзы сидит Спицын. Оглядывается, поднимается мне навстречу и протягивает руку.

– Спасибо, Илья, спасибо! Мне соседка рассказала, как все было, как она не знала, кому звонить, выбрала номер наугад, и ты приехал…

– Кто не знал? – пытаюсь понять я.

         Спицын рассуждает как-то иначе. Он не видит несоответствия. Если звонила Эльза, тогда откуда об этом знает соседка? Если звонила соседка из квартиры Эльзы, тогда почему мне пришлось выламывать дверь? Несоответствия не смущают Спицына. Эльза жива. Это главное, не так ли?

– Ты молодец. Как всегда. Я благодарен.

– Как она сейчас?

         Я смотрю на ее неподвижное тело.

– Все позади. Она спит.

         Этого она и хотела. Выспаться от этой жизни.

– А я на работе был, – говорит мне Спицын и пододвигает стул.

         Не видит ничего предосудительного в том, чтобы сидеть у постели жены рядом с ее любовником.

– Вов, я пойду, пожалуй.

         Белый халат соскальзывает с широких плеч Спицына.

– Постой, Илья, постой. Тебе тоже передохнуть надо. Раннее утро, а на тебе лица нет. Твои дела как?

– Устал немного. Ничего, что мы здесь говорим?

– Она не слышит.

– А потом… процедуры какие-то? Или домой сразу?

– Психоаналитика назначили. Несколько сеансов…

– А из-за чего все это? Не знаешь?

– Вот пусть психоаналитик и устанавливает. Мали ли, из-за чего. Несколько лишних таблеток снотворного. У нее бессонница обычно, могла и перебрать.

         Я поднимаюсь.

– Володя… мы не один год знакомы. Я хорошо знаю Эльзу. И мне кажется, ты должен понимать, что ваш брак…

         Эльза пошевелилась. Глубоко вздохнула, и мы оба замерли. Она открыла глаза и поглядела на нас. Сначала совершенно бессознательно, как на предметы мебели, а потом – вполне осмысленно. Улыбнулась и сказала:

– Привет!

         И посмотрела мне в глаза:

– Илья?

– Не помнишь его? – спросил Спицын с ухмылкой.

– Не помню, – она тоже слегка улыбнулась. – А должна?

         И снова взглянула на мужа.

– Володя, принеси мне воды…

         Спицын вышел, и мы остались вдвоем.

– Спас меня? А я не просила меня спасать. Не просила запихивать в эту лечебницу. Я ни о чем никогда тебя не просила и не попрошу! – говорит она резко.

– Я знаю. Я не хотел тебя спасать. Это случайно получилось. Плохой день был.

         Она на миг закрывает глаза.

         Слова – мишура, гирлянды, серпантин. Слова мешают обоим чувствовать. Слова убивают обоих.

– Если ты не хочешь жить так, как жила, скажи об этом сейчас Спицыну. Скажи об этом прямо, – пытаюсь выразить я то, что стискивает мне сердце.

– Я не хочу жить ни так, ни не так. Я просто не хочу жить! Уходи!

         Я пячусь к двери. Едва не выбиваю стакан с водой из рук Спицына.

– Чего ты, Илья, куда?

– Мне пора. Рад, что все… благополучно.

– Нет, подожди, – он тянет меня за руку обратно. – Посиди немного. Ты говорил что-то о нашем браке.

         У Спицына довольно бесхитростное лицо. Я отдаю себе отчет в том, что он неплохой малый. Богатый, относительно честный, мало чувствующий.

         Эльза смотрит на меня отсутствующим взглядом. И я вдруг вспоминаю ее в постели – тающую, зыбкую, облизывающую каждую клеточку моего тела. Я спасал ее – ради этого. Ради того, чтобы она была со мной, а не со Спицыным.

– Я расстался с Машей, – начинаю я, подходя к окну.

– С Макаровой? Чего? Она прикольная девчонка, – замечает Спицын.

– Хочу изменить все. Потому что… потому что я люблю Эльзу.

– Эльзу? Ну и что? – Спицын усмехается. – Я знаю, что ты любишь мою жену. Но нам это не мешает быть счастливыми вместе.

– Поэтому она хотела покончить с собой?

– Эльза, ты хотела покончить с собой?

– Нет.

– Она не хотела. Не усложняй, Илья. Любишь – люби себе на здоровье.

         По мнению Спицына, друг семьи для того и нужен, чтобы любить его жену. О сексе речь не идет… А может, и идет… Мне становится не по себе… Эльза предает меня на глазах у Спицына, предает поруганию мое чувство и предает осмеянию мою решительность. Но я не отвечаю предательством. Я смотрю на нее молча.

– Ты просто заработался, – делает вывод Спицын.

– Наоборот: бюро больше нет.

– Бюро нет? Бюро нет, девушки у тебя нет, хобби нет. Поздновато для кризиса, мне кажется.

– Я пытаюсь все переосмыслить.

– А мне некогда заниматься переосмыслениями, – говорит он с сожалением. – Я как загнанная лошадь. Телекоммуникационная сеть – это целая империя.

         Император завидует философу… Пора прекращать этот разговор. Эльза держит в руках стакан воды и смотрит только в стакан. Там ее персональное море – корабли, чайки, новые материки.

– Думаю, после всех этих… откровений нам нелегко будет видеться, – прощаюсь я.

– С чего ты взял? Все нормально. Не усложняй, правда, – мотает головой Спицын. – Интересно, чем закончится твое переосмысление.

         Я иду к двери.

– Удачи! Выздоравливай, Эльза!

         Она кивает. Там, в ее море – уже не штормит. Все тихо. Может, никогда раньше, за все годы нашего общения я не казался ей таким странным, как сегодня. Откуда нашла на меня эта странность? Сам не пойму. Нахлынула. Накрыла с головой.

         Почему мне нужна только она? Женщина, жизнь которой не прочна, но замужество которой так прочно? Попытки вернуть ее к жизни или оторвать от Спицына одинаково бессмысленны.

         Не так просто бывает поменять свой телефонный номер. Придется сказать любимой: у меня другой номер. Придется сообщить всем коллегам по работе: у меня другой номер. Придется обзвонить всех знакомых, постоянных клиентов, людей, с которыми так или иначе связан. Придется поставить на старый номер переадресацию звонков. Мы все находимся во власти телефонной сети и зависим от нее. И я тоже завишу от Спицына – и не могу с ним порвать.

         Но если нет ни любимой, ни друзей, ни работы, ни знакомых, ни постоянных клиентов, если ты ни от кого не ждешь звонка, тогда не нужна даже переадресация. Я выхожу из больницы, достаю свой мобильный, выламываю из него сим-карту и выбрасываю ее в снег.

         Я порвал со Спицыным. Я порвал с его женой. Я порвал с его сетью. Я порвал что-то в себе. Я оторвал что-то от своей жизни. Я разорвал себя на куски.

         Иду в ближайший киоск и покупаю стартовый пакет другой компании. Этого номера никто не знает – на него никто не позвонит и не ограничит мою неограниченную свободу.

         В метель возвращаюсь к себе и ложусь в постель. И вдруг телефон зудит сообщением:

– Поздравляем вас с приобретением стартового пакета нашей компании!

         Это конкуренты Спицына благодарят меня за то, что я поддержал их, сделав выбор в пользу менее популярной телефонной сети. Я хохочу до озноба. Похоже, что многочисленные разрывы все-таки не прошли даром. Организм решил уйти на больничный.

11. БОЛЬНИЧНЫЙ

         Пока организм на больничном, я думаю о простых вещах. О зиме. О своем финансовом состоянии. Об отношениях с людьми. И самые простые вещи перестают быть простыми.

         Зима, которая набросилась на город так рано и с такой свирепостью, не может быть простой. И моему финансовому состоянию – далеко до финансового состояния Абрамовича. И даже до Спицына далеко. И что касается людей…

         Выходит, многие из них просто ждали подходящего повода, чтобы порвать со мной. Выходит, что работа в бюро мешала Сахару реализовать свой тренерский потенциал и мешала Соне занять активную социальную позицию. В предвыборный период она обязательно примкнет к какому-то блоку, возглавит предвыборный штаб – найдет себя в чем-то более существенном, чем расследование туманных преступлений. И в чем-то более прибыльном. Значит, работая со мной, они ждали просто подходящего момента, чтобы улизнуть – каждый по своим делам.

         О своей любви я даже не думаю. Это тем более бесполезно.

         Близится Новый год. Я лежу – буквально – в постели. И ничего не жду. Нет надежд на новое счастье. Старое счастье – редкие ночи с Эльзой, работа, мой ритм – меня бы вполне устроило, но и этого для меня больше нет.

         Выключаю даже радио. Наваливается депрессия, как зима. И через некоторое время в эту зиму стучится Макс. Входит, швыряет в кресло шапку с торчащими ушами. Поправляет горловину длинного свитера.

– Чего лежишь?

– Тебя жду…

– Ах ты, серый волчище! – ржет Макс. – Правда, не валяйся долго в постели.

         Несмотря на то, что я одет, мне почему-то неудобно лежать при Максе.

– Ты работаешь?

         Я поднимаюсь и закуриваю.

– Да. Я и раньше для этих пацанов писал программы. А теперь просто пересел к ним в офис.

         Я об этом не знал. Макс ловко совмещал все свои работы и подработки. Макс ловок в таких делах, увертливый хакер, ничего не скажешь.

– А ты что планируешь?

         Макс не курит. Он старается вести здоровый образ жизни. Может, и жирной пищи не ест. И не напивается до потери пульса.

– Я ничего не планирую. Пытаюсь вспомнить то время, когда не был детективом. И мне кажется, что всегда был. Я был детективом уже тогда, когда еще не было детективных агентств, не было законов и не было правонарушений, а была одна сплошная преступность и прав был тот, кто сильнее. И действия того, кто был сильнее, не считались преступлениями против несуществующего закона. С тех пор… мы учимся и учим других жить по законам правового государства и демократического общества. Но с каждым новым делом я все больше убеждаюсь, что эти законы очень относительны и прогресса в этом деле – ноль.

         Макс усмехается.

– Вот чем ты себя мучишь! Для меня достаточно одного закона: клиент всегда прав.

         Дальше молчим.

– Ты просто себя не любишь, – говорит вдруг Макс. – Ты смотришь на мир мрачно. Ты не можешь принимать все, как есть. Есть вещи, которые просто нужно принять, не пытаясь исправить: себя, окружающих, действительность, свое прошлое, свои поражения. Даже свои неудачи нужно принять, потому что они открывают нам новые возможности.

– Иди ты со своим фэн-шуем!

– Это не фэн-шуй!

– Я знаю, – отмахиваюсь от Макса. – Я это все читал, Макс, и философию нового времени, и трактаты по фэн-шую, и Луизу Л. Хэй. И я сплю головой в благотворном направлении. И каждое утро говорю себе, что проснулся для лучшего дня в своей жизни. Но этого лучшего дня… так и не было. Ни разу. И я сейчас не хочу, чтобы ты меня утешал, друг. Мы мужчины. И должны оставаться мужчинами.

– Ну, не так уж я тебя и утешал, – усмехается Макс невесело.

         Но я вижу в его глазах смущение. Может, Макс, действительно, хотел как лучше. А может, просто не читал Луизу Л. Хэй.

         Все мы хотим как лучше. Ждем нашего лучшего дня. Нового года и нового счастья…

– Так и будешь в новогоднюю ночь валяться?

– Это депрессия.

– Депрессия – это подавленный гнев.

– Я в курсе.

– А где Маша?

– Маша теперь свободна от меня.

         Макс кивает.

– Ок. Если захочешь отметить с нами…

         Это «мы» – такое далекое, «хакеры всех стран, объединяйтесь», такое чужое «мы», что я качаю головой.

– Нет, Макс, спасибо. Я сам.

         Это она виновата. Это от нее я подхватил эту черную, непроходящую, неизлечимую депрессию. Она… никогда не просыпается для лучшего дня в своей жизни, она мечтает, наоборот, уснуть навсегда, больше не дожидаясь этого лучшего дня. И если бы она меня любила… все было бы иначе. Я понимаю это внезапно, но без резкой боли – Эльза никогда меня не любила… никогда.

         Моя милая… Я считал, что эту проблему нужно решить. Изменить ее жизнь, изменить свою, оторвать ее от Спицына. Закончить одно, начать другое. Но она не хотела этого, потому что не любила меня.

         А я был уверен, что она меня любит.

         Я был уверен, что этого ребенка можно спасти.

         Я был уверен, что мои друзья мне преданы.

         Я ошибался.

         Я ошибся.

         Можно не валяться в постели. Можно поехать в Австрию кататься на лыжах. Можно найти симпатичную девчонку. Можно что-то делать. Действовать. Но зачем?

         Раньше была отдушина – была возможность позвонить и услышать ее голос. А теперь – я выпал из сети Спицына, и Эльза умерла для меня. Она этого хотела.

         Эльза… моя плавная, туманная женщина. Туман рассеялся и ничего не осталось.

         И я не буду больше любить ее. Не буду вспоминать прошлое. Приму свои поражения. Вообще презираю мужчин, которые влюбляются, а потом еще и киснут из-за бабы, идеализируя лживое и неумное создание. Идеализация – всегда опасное заблуждение. Но почему я сам не застрахован от этого?

         Брожу из угла в угол и курю. Нельзя раскисать вот так. Нужно брать новый старт – нужно действовать. Но нет сил для нового старта. Ни одной силы, кроме силы тяжести.

         Я не поддамся кризису. Я уеду в Австрию… Или еще лучше – загорать на юг. Отдохну и возьмусь за свою жизнь заново. Я не сдамся. Я не уступлю обстоятельствам. Я сильный.

         В дверь звонят, и из-за двери слышится женский голос.

– Илья?

         Я по-прежнему одет, но мне по-прежнему неловко. Потому что я не узнаю этот голос. И не открываю.

– Илья? – снова спрашивает женщина. – Я знаю, что вы не работаете, что вы на больничном, что вы поменяли номер телефона, но вы не успели переехать – и я нашла вас. Мне нужно с вами поговорить, откройте…

         Я не боюсь открыть. И в то же время боюсь. Я уже почти в Австрии – почти катаюсь на лыжах. Я уже почти в Египте – почти загораю под пирамидами. Я не хочу открывать ей, кто бы она ни была.

– Это Иванна Слуцкая, – говорит она.

         И я открываю. На лестничной площадке, действительно, стоит Иванна Слуцкая – известный адвокат. Хрупкая женщина невысокого роста. Сто шестьдесят – пятьдесят – тридцать три. Не больше. В меховом манто с капюшоном. Без шапки, темные волосы едва достают до плеч.

– Вы знаете меня? – спрашивает снова.

– Я вас – да. Но откуда вы меня знаете?

         И она улыбается. Не так, как она улыбается в судах, и не так, как перед вспышками фотоаппаратов, а, я бы сказал, застенчиво. Не знал, что такие люди умеют так улыбаться. Она опускает глаза в пол и говорит тихо:

– Я вас знаю. И хочу обсудить с вами один вопрос. Вы слишком больны?

12. ИВАННА

         Слишком ли я болен? Это тот вопрос, который занимает сейчас скандально известного адвоката – после нашумевшего выигранного дела и после недавнего покушения на нее?

         Слуцкая? Здесь? В рядовой многоэтажке? Одна?

         Она проходит в квартиру, а я подхожу к окну. И ясно различаю внизу, в сумерках машину охраны. Просто она тактично оставила ребят у входа…

         У нее некрупные, тонкие черты и повадки хищницы. Сейчас они не проступают в ее жестах, но они не исчезли, а просто замерли внутри нее ненадолго. Она – та самая стерва, которая умеет казаться хрупкой и беззащитной женщиной. И она очень успешна. Потомственный адвокат, она уже в тридцать лет сделала карьеру умелого защитника. Ее оружие – эпатаж, скандал, шум, ошеломительное нападение. Над подготовкой шоу трудится целый офис, а результат воплощает она одна. Фемида в солнечных очках, миниатюрная и тонкая девушка.

         Присаживается, закуривает. И я чувствую, что должен ответить на ее вопрос как перед судом присяжных.

– Я не болен, Иванна. Просто я ушел от дел. Просто ушел…

– Это мне известно, – она ищет взглядом пепельницу.

         Находит, стряхивает кончик сигареты. Ее движения очень скоры, и сейчас он умышленно пытается их замедлить. Пытается казаться ровной и спокойной. Но что-то ее беспокоит – это заметно. Состояние моего здоровья – не иначе!

– Это мне известно, – повторяет она еще раз. – Я хочу предложить вам работу.

– В вашей компании?

– Можно и так сказать. А точнее – работу со мной. Сейчас мне очень нужен надежный человек рядом.

         Есть счастье в жизни! И есть справедливость! Сама Слуцкая явилась ко мне, чтобы предложить мне работу. И не просто работу, а полноправное партнерство. А уж она-то наверняка изучила не только мою биографию, но и деятельность моего бюро, и все мои расследования, и все мои победы. Воистину, свершилось правосудие, и я оправдан.

         Мои губы невольно расползаются в глуповатой улыбке неудержимой радости. Я уже ищу подходящие слова для утвердительного ответа, когда она добавляет:

– Как вы слышали, недавно случилось это жуткое покушение. И место охранника сейчас вакантно…

         Охранника?!

         Я лечу с небес на землю. С земли – в пропасть. А из пропасти – в ад. Изучив мою биографию и деятельность моего бюро, она не нашла ничего лучшего, как предложить мне должность тупого отморозка, торчащего вечно около нее, как бультерьер на коротком поводке. Это даже не оскорбление. Это удар ниже пояса. Кровь уходит с лица и пальцев куда-то вниз, губы слипаются. Я вскидываю голову.

– Простите, Иванна. Говорят, вы никогда не ошибаетесь. Но сейчас вы ошиблись. Я никогда не был ничьим охранником. И никогда им не буду.

         Голос звучит твердо. И я вижу, как эта твердость делает и ее прежней – обычной. Такой, какой она всегда бывает на судебных процессах – бесстрашной, жесткой, бескомпромиссной.

– Я уверена, что вы хорошо справитесь с этой работой. И она будет очень хорошо оплачена.

– Иванна…

         Из нас двоих кто-то должен быть мягче.

– Как вы помните, мое последнее дело закончилось провалом.

– Сейчас речь не о вашем последнем, а о вашем будущем деле! Если вы вообще способны думать о будущем!

         Я, действительно, не способен думать. Складывается ощущение, что она уже подумала за меня.

– Я не боевик. Не снайпер. Я не возьмусь за дело, которого не знаю.

         Ее сигарета докурена, и она резким движением гасит ее в пепельнице.

– Я даю вам время подумать. Разрешаю задать мне любые вопросы. И очень прошу принять мое предложение.

         И я, наконец, улыбаюсь. Чистый блеф! Если это позволяет ей выигрывать свои процессы, то со мной подобные приемы не помогут.

– Я, действительно, хотел бы уточнить некоторые детали. Ваш прежний охранник убит?

         И она тоже улыбается.

– Так пишут в газетах. А если честно: он сломал ногу.

– В результате покушения?

– Ну да! – она усмехается. – Когда мы вышли на крыльцо, он заметил какое-то движение на проезжей части, машина резко затормозила. Он оттолкнул меня, а сам поскользнулся на пластиковом пакете. Там был какой-то пакет, на крыльце. Мы упали. Прогремели выстрелы. И он не смог подняться. Оказалось – закрытый перелом. Если бы не этот пакет, может, он был бы уже мертв. Иногда судьба делает такие… сюрпризы. Есть еще вопросы?

– Вы замужем?

– Нет.

– Иванна – это псевдоним?

– Нет. Родители назвали меня Иоанной в честь…

– Иоанна Грозного?

– Я уже слышала эту шутку.

– От меня?

         Она качает головой и снова закуривает.

– С вами очень спокойно, Илья. Назовите вашу цену, – говорит просто.

– И вы не будете торговаться?

– Кто вам сказал? Конечно, буду. И обязательно вспомню о вашем последнем деле, которое «закончилось провалом», – продолжает улыбаться она.

         Она – хищница, которая меня захотела. Захотела именно в такой форме. Почему нет? Я называю нехилую сумму в качестве ежемесячной оплаты. И она кивает. Не торгуется. Просто кивает…

         Если я заработаю эту сумму через месяц, я не догоню Абрамовича. А если через месяц поскользнусь на каком-нибудь пакете, тем более не догоню.

– Я принимаю ваше предложение, хотя оно… поначалу показалось мне просто нелепым…

         Не говорю «унизительным» или «обидным». Говорю  «нелепым». И она, кажется, не ловит подтекста.

– Ваша задача – быть рядом. Являться по первому зову. Дальше – сами понимаете, по ситуации. И еще одно условие – без интима.

         Моя очередь закурить и кивнуть. Она совсем не похожа на женщину моей мечты. Я и не думал об интиме. Но быть ее охранником я тоже поначалу не думал.

– Ваш отец жив, Иванна?

– Да. Хотя уже слаб. Ему уже восемьдесят. Я была поздним и единственным его ребенком.

– Я читал его книгу. Я изучал все его дела – шел вместе с ним путями его расследований. Аркадий Петрович… для меня вершина.

– Возможно, – она равнодушно пожимает плечами, и я понимаю, что воспоминание об отце ей не очень приятно. – Возможно. Но его карьера сложилась именно в Израиле, а если бы он вовремя не бежал из страны… неизвестно, что и как сложилось бы. В семье это был холодный и деспотичный человек. У меня не осталось хороших воспоминаний о детстве. Мать умерла, когда мне было всего десять. Это и называется – свести в могилу.

         Она отворачивается.

– Хорошо. Завтра подъезжайте к девяти в офис. И можно на «ты». Это не расценивается как интим.

– А вы… ты тоже планируешь поздних детей?

         Она уже поднялась и смотрит недоуменно.

– Я ничего не планирую. Жизнь планирует за меня.

         И она уходит. А я остаюсь. Кажется, она выиграла очередное дело. А я очередное – проиграл.

13. ОФИС

         Не думаю, что это было настоящее покушение. Это был, скорее, выстрел в воздух со стороны ее противников. Если бы ее хотели убрать, убрали бы без лишних эмоций и волокиты. Вчистую. И следы бы замели. А так – припугнули просто. Она взялась усиливать охрану. И выбрала меня.

         С ее стороны – не самый удачный выбор. Для меня – не самая удачная работа. Никто из ее офиса не поможет мне, чужаку, войти в ее дела. Более того – ее дела будут тщательно скрыты от меня. Я не буду знать наверняка ни ее друзей, ни ее врагов. Должен буду работать вслепую и вслепую спасать ее.

         Существует ли реальная угроза? Чем она занята сейчас? Над каким делом работает? К какому процессу готовится? Ох, как сейчас пригодилась бы светлая голова Макса! Но бюро больше нет, я остался один. И даже сама Иванна – мне не помощник.

         Она не очень привлекательна. Обаятельна и умна, но лицо выдает ее жесткость. Острые черты всегда напряжены. Глаза расположены несколько глубже, или скулы выпирают больше, чем у других людей. И взгляд очень серьезный. Даже когда она улыбается. Смеется она не задорно, а задушено. Видно, что редко смеется, что улыбка не очень свойственна ее лицу.

         Такова Иванна. Мой работодатель. Мой Иоанн Грозный.

         В офисе – тьма народу. Для меня любой офис – это, в первую очередь, офис-менеджер. В данном случае это высокий парень лет двадцати шести в очках, с длинноватыми волосами русого оттенка. Тоже мечтает о карьере юриста – сто процентов.

– Я.., – начинаю неуверенно.

         Но он останавливает меня жестом, который репетировал перед зеркалом для зала суда.

– Иванна будет через пятнадцать минут. Чай? Кофе?

         Она для всех – Иванна. Иванна Аркадьевна – слишком долго для такой стремительной женщины.

         Я усаживаюсь в кресло в ее приемной. Пытаюсь понять, кто из пробегающих мимо людей способен стать моим другом, и не нахожу никого. Подходит амбал годков двадцати трех и усаживается рядом.

– К Иванне? – спрашивает по-хозяйски.

         Плоское лицо лишено признаков высшего образования. Мне хочется подойти к зеркалу и взглянуть на свое, потому что я уже догадался, что этот парень – мой коллега.

– Ты отвечаешь за безопасность офиса?

– Я. Сима зовут.

         Максим, вероятно. Может, втихаря он наряжается в женскую одежду и примеряет шляпки Иванны? Грузная однако была бы из него баба.

– Илья, – нехотя протягиваю руку.

– Это ты теперь будешь… снаружи?

         Тот ли я, кто поручится за жизнь Иванны вне стен этого здания? Пожалуй, именно тот.

– Да, будем работать вместе. Ты спортсмен?

– Самбист.

– Хорошее дело. И рост у тебя… хороший.

– Сто восемьдесят семь.

         Мне с Симой не тягаться. Впрочем, он может не уметь стрелять.

– А пистолет ты держал в руках?

– И пистолет, и калаш, – кивает тот.

         Остается одно: у него может быть короче член.

– Сим, а…

         Появляется Иванна.

         В мехах. В длинном шарфе. Маленькая женщина в длинном шарфе. Шарф удлиняет контуры ее короткой фигуры.

– Мальчики, скучаете?

         Может, средний возраст ее охранников – двадцать пять. И мне придется подстраиваться под это среднее арифметическое. Офис-менеджер Евгений помогает ей снять полушубок. Она исчезает за дверью кабинета. В приемной остается аромат ее духов. Слишком тонкий, чтобы быть навязчивым, но достаточный для того, чтобы щекотать ноздри. Запах женщины-адвоката.

– Илья, зайди! – доносится из кабинета. – Женя, Орлова ко мне. И Светлану.

         Я – аперитив. Меня пропустят до появления некоего Орлова. Она еще поправляет волосы перед зеркалом, когда я вхожу.

– Как тебе офис? – спрашивает, не оборачиваясь.

– Лучше моего прежнего.

– Внизу возьмешь «опель». Ты водишь или дать шофера?

– Вожу. Но я не смогу одновременно крутить баранку и выполнять свою работу.

         Шофером я не буду. Нет. Никогда!

– Думаю, опасность пока не столь велика. Ты справишься.

         То есть – я буду шофером.

– Иванна… Один вопрос, который я не задал раньше. Существует ли опасность вообще?

         Она оборачивается, бросает расческу куда-то на пол.

– Иначе зачем бы я тебя наняла?

– Вот это я и хочу узнать.

– Потому что опасность существует, – отвечает она твердо. – Это не связано с делами, которые я веду. Но прошлые процессы и гибель моего охранника…

– Он же не погиб!

         Она, по забывчивости, повторяет мне общую версию. Версию, придуманную для журналистов. На миг умолкает и вдруг улыбается своей неестественной улыбкой.

– Он не погиб, но не вполне здоров. Он не может выполнять свои обязанности с поломанной ногой. У тебя другое мнение?

         И снова я сдаюсь. Отступаю. Признаю ее победу в маленьком судебном разбирательстве.

– А какие обязанности должен выполнять я?

– Сейчас ты должен взять «опель» и привыкнуть к нему. А в семь вечера заберешь меня из офиса.

– До семи ты будешь здесь?

– Сегодня у меня нет дел в суде.

– Ок, – я пожимаю плечами. – Все понятно.

         В кабинет входит без стука мужчина средних лет, с округлой темной бородкой. Орлов, видимо. Я иду к двери.

– Илья, – окликает вдруг Иванна. – Есть некоторые нюансы. В машине не должно быть посторонних в течение дня.

         Дядька с бородой насмешливо кривит губы.

– Что еще?

– Если нужны деньги на карманные расходы или аванс…

         Я оставляю ее в кабинете и закрываю за собой дверь. Чувствую себя гадко. Чувствую себя мальчиком, которому рассказывают, как следует себя вести, чтобы вырасти «хорошим человеком».

         «Опель» серебристого цвета, новехонький, последней модели. Неплохая машина, хотя я не очень люблю «опельки».

         Гоняю по городу, как сын разорившегося миллионера. «Опель» – очень относительная роскошь. Моя «бэха» куда круче. Никакого сравнения. Впрочем, не загонять же свою машину на такой адской работе!

         Катаюсь, ем в кафе, убиваю время. И за это мне платят деньги. Пожалуй, при таких обстоятельствах стоит снисходительно относиться к обидным выпадам госпожи Слуцкой.

14. ВЕЧЕР

         Бывает, что пустота пронзает. Как я и предполагал, меня отстранили от офисных дел и вообще от дел Иванны. Если бы я мог охранять ее безопасность не выходя из своей квартиры, я был бы еще более доволен.

         Я боюсь пустоты. Врага нужно знать в лицо. А искать черных кошек в черной комнате… Мысль о том, что она, наняв меня, отказалась мне доверять, никак не дает покоя. Я встречаю ее вечером у офиса. И первый вопрос, который она задает, сев рядом со мной в авто:

– За тобой не следили?

– Нет. Я не заметил.

– Не следили или не заметил?

         Я резко торможу у обочины.

– Иванна, если ты не доверяешь мне…

– Я доверяю, – обрывает она. – Я доверяю тебе. Более того – я не доверяю никому, кроме тебя. Поэтому не хочу шофера, не хочу посторонних людей рядом. Не хочу!

         Она говорит это, глядя в сторону, в окно. И я вижу, как дрожат ее пальцы.

– И никогда… не останавливайся так резко. Не останавливайся посреди трассы. Не надо…

         Она, действительно, испугана. Она не играет. Не притворяется. Наоборот, эта сильная женщина из последних сил борется со своим страхом – и она перед ним бессильна. Она слаба. Ей пришлось прибегнуть к моей помощи. Значит, я уже не посторонний. Но и мне она не доверяет… не верит… до конца.

– Ты же сказала, что особой опасности нет.

– Мне хочется в это верить. Поехали, ну… Не виси так долго в одной точке.

         И вдруг мне приходит в голову мысль, что она психопатка. Скорее всего, напряженный ритм ее работы, одиночество и внутренняя сдержанность сделали ее невменяемой. Она с трудом держит себя в руках – на людях. Но не двадцать четыре часа в сутки. Ее нервы скрипят, как пружины старого, повидавшего виды дивана.

         Я останавливаюсь у подъезда.

– Мне входить?

– Да, входить.

         Я вхожу следом. Нажимаю кнопку лифта.

– Нет, пешком.

         Мы идем пешком на шестой. Лестница крутая. Площадки чистые. Дом элитный. Иванна дышит тяжелее.

– Мне входить? – спрашиваю снова перед ее дверью.

– Да, – говорит она тихо.

         Впечатление, что ей неловко. Она протягивает мне ключи и отступает. Я открываю ей дверь, вхожу. Машинально ищу рукой выключатель. И она замечает мой жест.

– Не ищи. Света нет. Я отключила электричество. У меня нет электроприборов. Нет телефона. Нет телевизора. Есть несколько свечей.

         Она зажигает свечи в подвесных канделябрах. Я понимаю, что мы в зале. Окна плотно зашторены.

– А окна?

– Пуленепробиваемое стекло.

– Кровать?

– Только матрац на полу.

         Газа тоже нет. Но душ и горячая вода есть.

– Я здесь только сплю, – объясняет Иванна. – Не провожу много времени, не готовлю. Утренний макияж – при свечах на скорую руку или в салоне.

         Присесть не на что. Я сажусь прямо на пол. Уверен, что до этого никто не попадал внутрь ее жилища.

– Как долго это длится?