Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

         Я киваю.

– Спасибо, Александр Васильевич. Вы сами ответили за меня на все вопросы. Добавлю только, что на трассе наемники обстреляли машину банкира, а Вележкина – одна – должна была давать им отпор. В квартире Сухаря я оказался, чтобы расспросить его о Прохорове, а вынужден был защищать свою жизнь. А вина Семаковой – это… из другой области знаний и ощущений.

– Определять степень и характеристики этой вины – не ваше дело! – перебивает меня Кир.

– А учить меня вести расследование – не ваше!

         Кир вскакивает.

– Геннадий Павлович, как вы позволяете ему такие выходки?!

         И Генка, оставив вдруг свой саркастический тон, говорит очень четко:

– Потому что, Александр Васильевич, это, действительно, не ваше дело! Все, что предпринял Илья в целях расследования, он совершил с моего ведома и сообщил вам сейчас только, что я посчитал нужным. Это было непростое дело, и мы вышли из него очень достойно. Другое, будем надеяться, не доставит нам столько хлопот. Помните, что мы команда. Но иногда случаются исключительные случаи. А госпожа Вележкина нам абсолютно не конкурент, с недавних пор она сотрудник ФСБ и уполномочена бороться с организованной преступностью. Оказать помощь органам – долг каждого законопослушного гражданин, не так ли, Александр Васильевич?

         Кир хватает со стола бумаги и выскакивает из кабинета.

         Вдруг становится тепло и по-весеннему радостно.

– Ок. Нас всех можно поздравить, – говорит Ирина, подводя черту под непростой беседой.

         И когда все выходят, Генка скашивает на меня взгляд.

– Молчишь?

– Молчу.

– Понял, как важно доверять Боссу?

– Понял, Босс...

– Думал, я ничего не знаю?

– Думал, ты не станешь меня выгораживать.

– Надоел мне этот Кир. Это был его последний спич в нашей славной организации.

         Я отворачиваюсь. Не хочу участвовать в принятии подобных решений.

– Такой ты, значит, парень, – рассуждает вслух Генка. –  Рискуешь. Куришь. Кокаин нюхаешь. Пьяный за руль садишься. Убиваешь людей. Соблазняешь агентов ФСБ...

– И что?

– Женишься зачем?

– Люблю ее.

– Лечиться тебе надо. Вряд ли ты можешь любить. Это паранойя какая-то.

         Я пожимаю плечами.

– А ты?

– А что я?

– Дружком будешь?

– А дружка симпатичная?

– Ирина.

– Ирина? Куда ни плюнь – везде одна Ирина. Некого любить.

         Я смотрю в стальные глаза Генки. Глаза человека, прошедшего войну. Не похожие ни на лживые глаза Кира, ни на наивные глаза Игорька, ни на отчаянные глаза Ирины.

– Кому еще лечиться надо...

24. ШТРИХИ

Не знаю, как у других, а у меня после завершенного дела всегда остаются в памяти... такие штрихи, которые уже не интересуют ни одно следствие, но которые очень важны для меня самого – для самоидентификации себя как личности, четкого осознания своих отличий от других людей и отличий других людей от меня.

И именно поэтому я вхожу в кабинет Сотника и нахожу его – несколько подурневшего за время болезни, но уже довольно активного, в его привычных декорациях.

– А, это вы, господин детектив, – он взмахивает здоровой рукой. – Присаживайтесь. Слышал я уже об этом деле. Ольга мне рассказала... Заявила, конечно, на Семакову. А той будто бы нет в стране. Да и отец хода делу не дает – и, видимо, не даст. Все это я слышал.

         Я остаюсь стоять. Гляжу на Сотника в его огромном кожаном кресле перед супер-тонким монитором. Шикарно...

– И что вы думаете? – спрашиваю его и подхожу к окну.

         За окном – чуть ли не пол-Москвы, игрушечного, виртуального, нереально большого и красивого города.

– О чем? – Сотник оглядывается на меня, поворачиваясь в кресле.

– Обо всем...

– Не понял.

– О том, почему погиб ваш друг...

– Да потому что эта чокнутая наняла тупых киллеров!

– А если бы она наняла умных киллеров, погибли бы вы.

– Еще скажите, что она спасла мне жизнь!

         Я пожимаю плечами.

– Дело не в киллерах, хотя, действительно, это оказались на редкость неумелые ребята, а в том, что отношения между людьми могут быть смертельными. А вы мне сказали, что между вами и Эдитой не было ничего серьезного...

– И зачем вы мне это повторяете?

– Затем, чтобы вы знали, что люди вокруг вас – не роботы, не куклы, не фантомы, не мумии, не свиньи-копилки, а люди. Что им бывает больно. И страшно. И стыдно. И что это серьезно, Олег Валентинович. Чувства других людей и их судьбы – это серьезно.

– В смысле? – вскакивает Сотник. – Вы мне мораль читаете?

– Нет. Я просто предупреждаю вас об опасности...

– О какой еще опасности?! Эта больная убралась из страны и меня уже не достанет!

         Я оборачиваюсь резко. Кулаки сжимаются невольно, но я сдерживаюсь.

         Пожалуй, я не имею права... стискивать кулаки. Разве я сам не врал Энжи и не использовал ее сердце? Разве я не погубил ее жизнь? Не принес в жертву своим личным планам? Может, я сделал это не так цинично... А может, еще циничнее...

– Это чревато. Я знаю по собственному опыту. Относиться к миру вокруг как к трамплину для достижения личных целей – это чревато.

– Да ну! Глупо не использовать глупых женщин, готовых ради получаса секса сыпать горы золота к твоим ногам! А чревато это или нет... Как вы видите – я в полном порядке...

         На месте отца Эдиты я бы стер его в порошок, но старик оказался куда терпимее.

– Напомню вам еще одну вашу цитату, Олег Валентинович: «Мы же не разбойники. Мы честно вели свои дела, относительно честно. Мы же не на рэкете поднимались».

         Сотник кривится, а я продолжаю:

– Так лучше бы вы поднимались на рэкете. Тогда – рано или поздно вы встретили бы достойного противника, а не слабую женщину. И тогда киллеры не промахнулись бы. Вот и все, что я хотел вам сказать. Мне очень жаль, что в результате вашей «относительной честности» погиб ваш друг.

– А не я?

– А не вы.

– И кто вас делегировал высказать мне подобную чушь?

– Со стороны нашего агентства – это бонус. Таковы правила – предупреждать фигурантов следствия о возможной опасности и возможных последствиях их действий. И я предупреждаю вас о том, что за нечестную игру вы заплатите очень высокую цену – выше, чем цена этого компьютера, этого бизнеса и даже вашей покалеченной ключицы. На этот раз вы легко отделались, но впредь – будьте осторожны.

         Сотник смотрит на меня выпученными глазами.

– А если я позвоню вашему руководству и расскажу, что вы мне угрожаете?

– Позвоните. А лучше – напишите анонимку. Это более в вашем стиле.

         Все, это последняя капля. Он бросается на меня с кулаками, но я слегка отпихиваю его левой – так, что он врезается спиной в шкаф и затихает.

– Не нужно, Олег Валентинович. Не меняйте свою тактику – вы же привыкли общаться со слабым полом.

         Я оставляю его пришпиленным к дверце шкафа и выхожу из кабинета.

         Передо мной – весенний, благоухающий свежим бензином и мокрыми тротуарами город. И я рад, что я сейчас здесь. Здесь и сейчас.

         Мобильный высвечивает абсолютно неопознанный номер. Звонок так резко отрывает меня от мыслей о весне, что я отвечаю неуверенно, стараясь произвести на инопланетян наиболее благоприятное впечатление.

– Детективное агентство «Спартак».

– «Спартак»? Илья, это вы?

– Да.

– Это Эдита...

– Ах, – я останавливаюсь от неожиданности. – Очень рад вас слышать. Где вы?

– В Италии, в гостях у своей подруги. Здесь очень жарко, все купаются, веселятся. Так необычно...

– Здорово, это здорово. Вам нужно хорошо отдохнуть.

– А у вас как?

– У нас дождь был, но теплый. Теперь так пахнет... чем-то свежим, и пылью, и бензином.

         Она смеется.

– Отец сказал, что уладил дела с милицией. И если вам понадобится хоть малейшая услуга, он всегда с радостью ее окажет. В любое время. Без лишних вопросов.

         О, мне хорошо известна щедрость госпожи Семаковой. Я стараюсь перевести разговор на менее щекотливую тему.

– Ваша подруга – русская?

– Да, москвичка. Замужем за итальянцем. У них замечательная дочь Мария – год и два месяца. Они спорят, на каком языке она заговорит.

         Я тоже хохочу.

– Но я все равно скучаю немного, – признается она. – По занятости, по суете, по работе, по отцу.

– Это нормально. Главное – не вспоминать ничего плохого и побольше спать. Думаю, через месяц вы вполне сможете вернуться домой – при условии, что забудете о Сотнике навсегда, – улыбаюсь я в трубку. – Лично я разогнал все дурные воспоминания. Женюсь. Через две недели – официальная регистрация. Даже заплатил, чтобы максимально ускорить процесс.

– Поздравляю, – говорит она быстро. – Это серьезное решение.

         И я чувствую, как ее голос утрачивает часть радостных ноток. Я сказал это умышленно. Мне не нужна двусмысленность. Я слишком уважаю слабость этой женщины и одиночество ее сердца, чтобы играть на этом свои ничтожные партии. И она – в далекой Италии – в неопознанной телефонной сети – на берегу моря – и в моем воображении – берет себя в руки и продолжает весело:

– Спасибо вам за все – еще раз. Будьте молодцом – берегите свою девочку. Думаю, я скоро вернусь, и мы обязательно увидимся.

– Непременно. Я буду очень рад встрече. Сделайте побольше фотографий – я никогда не был в Италии...

25. ДРЕСС-КОД

         Классно. Окейно. Суперово.

         Гремит что-то в небе, хмурится, но разливается теплым дождем. Таким теплым, что хочется снять туфли и шлепать босиком по лужам, а не разгонять воду колесами машины.

         У Генки настроение тоже весеннее.

– Сегодня у нас крутая вечеринка, ты в курсе?

         Я пожимаю плечами. Смотря у кого это «у нас».

– Решили вот собраться все вместе, корпоративно, – Босс смеется.

– Я не люблю корпоративы.

– А корпоративы тебя любят! Есть традиция – отмечать каждое завершенное дело в хорошем клубе. А мы еще в «Папоротнике» не были – недавно открылся. Следовало бы там прописаться.

         Я вспоминаю, что мы с Игорьком уже собирались в «Юнгу», но так и не пошли.

– А кто будет?

– Я, ты, Ирина, Игорь, Романыч, Стас и Колян – наши силовики, Эдик, ну, и Юлю прихватим – пусть на звонки отвечает.

         По-моему, отмечать каждое дело – это нездраво. Но если Боссу хочется вывести коллектив в свет – почему бы и нет?

– Отметим отставку Кира, сплочение рядов и предстоящий День Победы. А потом – начистим медали и все на парад! – ржет Генка.

– Обязательно?

– А что у тебя медали ни одной нет?

– Есть. «За скромность при пожаре».

– А у меня есть.., – его смех резко пропадает. – Есть немного. После особо важных операций навешивали – после зачистки объектов, после взятия высоты, после освобождения заложников из захваченной больницы, такое...

         В глазах Генки не бывает весны. Не бывает теплого дождя. Не бывает солнечного рассвета. Гром для него – просто отзвуки далеких боевых действий.

– Да, клуб – классная идея, – быстро соглашаюсь я. – Позвоню только своей девочке.

         Звоню, но она не берет трубку.

– Наверное, звук выключила, пока бабуля спит.

– Что за бабуля? Приданое?

– Не, она сиделкой работает. Не может уволиться, пока замену не найдут.

         Босс никак не комментирует, не отпускает никакой колкости о гастарбайтерах из Украины и Молдовы, и я понимаю, что он настроен сегодня вполне миролюбиво.

– Я, знаешь, о чем подумал? Следовало бы пригласить еще одного человека, который помог нам в этом деле, – говорит вдруг Генка.

– Кого? – не врубаюсь я.

– Вот ты свинья! А кто прикрывал тебя на Сухаревской квартире?

         Я смотрю на него, пытаясь понять, насколько он серьезен.

– Вележкину что ли?

– Конечно.

– Это ж корпоратив.

– Люди, которые нам помогают, нам не чужие.

– Да ну, Ген. Это не очень удобно будет.

– Я хочу поглядеть на нее. А ты ей вообще многим обязан, не так?

– Мы в расчете.

         Босс качает головой.

– Не бывает расчета в таких делах. Или вы партнеры, или вы враги. Насколько я понимаю, враждовать у вас нет причин. Она ушла от Тимура и полностью уже акклиматизировалась на новом месте. И она – далеко не рядовой сотрудник ФСБ. У нее серьезные протекции, ей доверяют серьезные операции. Дружба с таким человеком нам совсем не помешает, скажу тебе честно.

         Я уверен, что у Генки и без знакомства с Вележкиной достаточно связей в службе безопасности, и не могу понять, кому он пытается доставить удовольствие этим приглашением. Сажусь, наконец, за Генкин совещательный стол и подпираю голову рукой.

– Да у меня  с  ней... не только дружба. Вот в чем дело.

– Я не скажу ей, что ты женишься, – усмехается Генка.

         И еще секунду всматривается в меня, ловя мой блуждающий взгляд.

– И женщине, с которой у тебя «не только дружба», ты предложил прикрывать тебя в перестрелке?

– Я не знал, что будет перестрелка.

– Да все ты знал!

         Он еще думает о чем-то.

– Иногда не понимаю тебя совершенно.

– Иногда я тебя тоже...

         Деревья зеленые-зеленые.  Их мало, но они такие яркие, они рулят. Весна прорывается в город. Чумазые воробьи орут, как охрипшие певчие птицы, вернувшиеся из теплых стран. Голуби солидно расхаживают по площадям и гадят под двери гламурных бутиков.

         Я встречаю Вележкину на Цветном Бульваре. Она садится в мою машину, и мы целуемся.

– С весной тебя! И с новой должностью!

– Спасибо, родной.

         Милая, немного взъерошенная девочка. В этот раз она тонко накрашена и более сексуальна. Никаких мягких полуспортивных штанов. На ней брюки с острыми стрелками и короткий жакет, подчеркивающий талию. Все в коричневых тонах. Наверное, в офисах ФСБ введен определенный дресс-код. Хотя... вряд ли ее руководство утвердило бы коричневый в качестве основного. Волосы ее по-прежнему топорщатся, и от этого она все равно кажется школьницей.

         Идею Никифорова она принимает благосклонно.

– Почему бы и не посидеть с вашими ребятами?

         «Почему бы и нет?» – как обычно, мы рассуждаем одинаково. Она улыбается.

– Поедем в салон красоты. Хочу прическу сделать.

         Находим по пути какое-то заведение, я жду в машине. Она возвращается почти такой же, но волосы более приглажены.

– Лучше?

– Мне и раньше нравилось.

– Голова болит жутко, – достает из сумочки какие-то таблетки и глотает две сразу. – Нравилось?

         Я смотрю на часы.

– Нас уже ждут. Других пожеланий нет?

– Есть. Два.

– Какие?

– Быть мужчиной и «майбах».

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Майбах – понятно, ладно. Хотя я и своей «бэхой» был бы доволен. Но быть мужчиной...

– Ты не доволен тем, что ты мужчина?

         Я усмехаюсь.

– Доволен.

– То-то же! Я была бы сильнее. Злее. Зубастее.

– Тогда ты была бы Серым Волком, а не мужчиной.

         Она хихикает.

– Моя милая Красная Шапочка, я хочу тебя, – говорит вдруг.

– Нет времени.

– Давай в машине.

– Блин, мы же в центре. И голова у тебя болела.

– Уже не болит. Сверни в переулок.

– Наташа... Тут некуда свернуть.

– Ладно, живи, – она сдается. – А где твоя «бэха»? Почему на «тойоте» гоняешь?

– Это Босса машина. Моя меня дома ждет.

– А где твой дом?

– В Киеве.

– В Киеве? Ты туда вернешься?

– Не знаю.

         Она дергает плечами.

– Я думала, ты русский.

         Еще пришьет – чего доброго. Я обнимаю ее одной рукой и взлохмачиваю ее тщательно уложенные волосы. Она вопит – заглядывает в зеркало и начинает их снова приглаживать. Шлепает меня ладошкой по лицу.

– Ну, ты нормальный?!

26. ВЕЧЕРИНКА

         Атмосфера дурачества захлестывает не одних нас. За столом ресторана «Папоротник» уже ждет все честная компания. Тоже ржут и уже неприлично – с размаху – чокаются на попадание. Бокалы трещат.

         «Папоротник» пахнет чем-то непонятным – не весенним, а тонким, восточным, одновременно сладким, пряным и острым. Дизайн в причудливом индийском стиле, официантки – в сари. Темный потолок и светлый пол. Обтянутые шелком стены и ярко-алые кресла. Никаких бамбуковых стульев и металлической посуды – перед нами искусственная и шикарная Индия.

         Леди Х зачарованно оглядывается. И мне все начинает нравиться еще больше. Без Генки мы бы никогда не нашли такого места. В ресторане не очень много посетителей, но в соседнем зале – с баром и дэнс-полом – народу побольше. Музыка не очень громкая, но исключительно хаус, диджеи работают отменно.

         Мы невольно начинаем двигаться в клубном ритме, наконец, садимся за столик, и Генка представляет Леди Х наш скромный коллектив. До нашего прихода они уже выпили, им весело, стол ломится от закусок, Ирина и Стас курят какие-то тонкие сигареты, судя по запаху – совсем не слимс, и все нам рады....

         Генка дружески пожимает Леди Х руку.

– Очень много слышал о вас. Как на новом месте?

– Пока гладко.

         Она стучит по столу. Потом по креслу. Генка подставляет ей свой лоб. Она три раза стучит по нему согнутым указательным пальцем, потом говорит:

– Я не суеверна.

         Мы помираем со смеху. Мужчины пьют текилу, Ирина – мартини, Юля –  белое вино, Леди Х просит водки.

– Раз уж горилки нам никто не привез...

         Генка подмигивает мне.

– Зато пан Бартенев исполнит нам украинскую народную пеню в караоке.

– Ах, я не в голосе...

         Мне наливают «для голоса». Сидеть в индийском клубе, пить мексиканскую текилу и петь украинские песни – это слишком. Но в целом – смешно, никто ни над кем не потешается, каждый клоунит по-своему. Эдик расстегивает очередную пуговицу белой рубахи и начинает рассказывать, как он работал охранником у одной миллионерши, вдовы какого-то министра, и как она его домогалась – подстраивала покушения, заманивала в спальню, ходила при нем без белья и все такое. Я тоже закуриваю их слимс, передаю Леди Х... История забавная, но чем-то режет. Напоминает о моей ситуации с Иванной, когда оба вели себя истерически взвинчено. Не хочется вспоминатьь. Я забираю у Вележкиной сигарету: ей и так весело.

         Ребята выглядят шикарно. Эдик – как голливудский актер испанского происхождения, Игорь – как местный озорник-пофигист, Стас – как успешный топ-менеджер солидной компании, Колян – как спецназовец в штатском и в отгуле. Ирина – в серебристо-сером, Юля – беж, Леди Х – коричневый дресс-код. Она сбрасывает пиджак и остается в прозрачной светло-коричневой блузке, вырисовывающей на ее теле узоры из причудливых цветов. Генка скользит взглядом то по ней, то по Ирине. Юля флиртует со Стасом. Остальные – явно не отказались бы от внезапного пополнения штата кадрами женского пола.

         Но в целом – прикольно, не напряжно. Слегка обкурившись и прокомментировав кто во что горазд историю Эдика, переходим к танцам. Игорек сразу выхватывает какую-то девчонку в сари и с точкой на лбу. Мы все качаемся в волнах музыки, воображая себя героями индийского кино с американским хэппи-эндом. Я обнимаю Ирину. Генка увлекает Леди Х. Меня слегка уносит. Я оставляю свою партнершу Эдику и иду в туалет.

         Тут прохладнее. Я плещу в лицо холодной водой и гляжу на себя в зеркало. Может, я уже стар для подобных вечеринок? Но – сказать честно – ни разу в жизни я не бывал в таком прикольном клубе.

         Следом входит Игорек. Тоже окунается в умывальник. Встряхивает мокрыми волосами.

– Не пойму. Давно так не вставляло. Что за зелья такое...

         Смотрит на меня, пытаясь сфокусироваться.

– Очухаться надо. Вроде соображаю, а вроде бы и нет...

         И снова смеется.

– Если вы каждое дело так отмечаете, уже должен выработаться иммунитет, – хмыкаю я.

– Кто сказал? Никогда ничего не отмечали. Генка вообще с коллективом не очень братается. Да это и не дело особо. Так, дельце. Чисто на аналитику. Ну, ты его украсил трупами малехо, а так – ничего сверхвыдающегося... сверх... У нас такие дела бывали... о-о-о! Мама не горюй! И выкраденных детей возвращали, и заложников освобождали, и казино – по заказу – чистили!

         Я как-то резко вдруг начинаю трезветь. Перестает быть смешно.

– И кто... детей возвращал?

– Генка. Ну, и Колян вот. И еще ребята прикрывали. Васек погиб тогда. В прошлом году. Я тогда задолбался по всем каналам инфу искать. Я ж для них PR-менеджер типа. Зато после этого «мерс» купил. Так-то.

         Снова окунается под струю воды.

– А клуб этот клевый... правда...

– А травка чья? Подарок заведения?

– Нет, Генка принес. Надо узнать дилера – реально улетная штука...

         Игорек уже пришел в себя и готов продолжать развлекаться. А я стою, приклеившись спиной к стене. Не по себе как-то... словно кафельный пол стал разъезжаться под ногами...

         Вдруг сделалось очень неуютно. Очень зыбко. Игорь рассеян и не замечает ничего по моему лицу. Просто видит, что я стою без движения...

– Чего ты? Поплохело?

– Нет. Устал просто...

         Просто я устал.

         В зале нахожу Генку и быстро прощаюсь:

– Мне ехать надо. Удачно вам дотанцевать!

– Постой-постой! А... Вележкина как же?

– Извинись за меня... Мне пора, правда.

         Спешу выбраться из этого фальшивых, киношных, индийских декораций. Подальше от блестящего шелка и алых кресел, подальше от бессмысленной  музыки и бессмысленного веселья.

         Если он хотел познакомиться с Леди Х – мог бы сказать мне об этом прямо, а не поражать мое воображение таким феерическим шоу.

         Я пытаюсь восстановить в памяти утреннее настроение, дыхание весны, запах дождя и зелени деревьев. Но все это уже отполировалось дымом сигарет, шумом клуба, смехом и топотом танцующих. Город вокруг меня лежит темный, мрачный, совсем не весенний. Жизнь теплится только возле баров и круглосуточных супермаркетов.

         Таксист включает шансон, и салон машины заполняет песня о трудностях пребывания в колонии строгого режима в условиях отсутствия здоровых гетеросексуальных отношений. Я пытаюсь не слушать слова, в голове еще носятся обрывки хаус-клубного ритма...

         В моем районе уже нет огней. Все затихло. Я вхожу в квартиру, и запах клуба – восточный, сладковато-дурманящий, пряный, острый, но какой-то несвежий, фальшивый запах входит вместе со мной в мое жилище.

27. РАССВЕТ

Ничего страшного не случилось. Я просто усложнил, как обычно со мной и бывает. И даже не я виноват в этом, а дурь так рубанула по мозгам. Пора прекращать эти колебания нервной системы: от восторга – до рвотных спазмов отвращения.

Смываю в душе сладковатый запах «Папоротника» и совершенно прихожу в себя.

В квартире тихо, и я не включаю свет, чтобы не разбудить Лару. Так же на цыпочках прохожу на кухню – глотнуть соку. На кухонном столе белеет листок бумаги: «Я все-таки не могу. Не ищи на этот раз. Тебе – удачи». Под запиской – подаренное мною кольцо. Я вхожу в зал и понимаю, что ее нет.

Ее нет. Нет ее вещей. Нет никаких следов нашей едва начавшейся семейной жизни. Она, воспользовавшись моим отсутствием, просто улизнула, оставив на память золотое колечко размером шестнадцать с половиной.

Как и не было ничего. И, разумеется, я не буду ее искать. Это уже было и ни к чему не привело. Я не буду ей звонить, даже если она не изменит номер телефона.

Не очень поздно, слегка за полночь. Может, наши еще веселятся в клубе. Я сажусь у окна и гляжу в темноту. Что тут можно анализировать? Черным по белому написано: «Я не могу». Не может выйти за меня замуж, не может жить со мной, не может меня любить, не может заниматься со мной сексом, не может видеть меня каждый день. Попробовала – и не смогла. Думала, все у нас получится – при относительном достатке, в Москве, в уютной съемной квартире, а ничего не получилось. Сердцу не прикажешь. Особенно – молдавскому сердцу.

Я замечаю, что плачу, только когда под моим локтем на подоконнике начинает образовываться лужа. Итак, печальный итог – мне тридцать восемь лет, я абсолютно одинок и страдаю неврозом.

Хочется кому-то позвонить, но я понимаю, что это еще более опасный симптом. Звонить и рыдать в трубку – удел старых дев.

Сейчас, когда почти стукнул сороковник, мне, как никогда раньше, не хватает родителей. А с Ларой... у меня были родители, был дом, даже здесь, в чужом городе, и были бы дети... наши дети.

Я рыдаю как буйный псих в дурке. Я ненавижу свою жизнь и себя самого. Нужно принять то, что этого у меня не будет, а будет другое – бюро, дела, встречи, драки, погони, перестрелки, пьянки, «улетная» дурь. И уже поздно быть финансовым аудитором – это тоже заранее исключено.

Я плачу до тех пор, пока за окнами не начинает светать. Мне хочется видеть этот рассвет – хочется заглянуть ему в глаза. Но рассвет не чует недоброго. Начинается обычный весенний день, не предвещающий даже дождя.

Каждую секунду мне кажется, что я уже прихожу в себя, но какое-то воспоминание из тех немногих дней, которые мы провели вместе, снова вырубает меня, почище любой травки. С той лишь разницей, что тогда я хохотал, а теперь рыдаю.

Рассвет высвечивает мое опухшее лицо и красные глаза. После бессонной ночи мне не хочется спать, и я не знаю, чем можно себя отвлечь от мыслей о Ларе. За руль в таком состоянии я не сяду – боюсь самого себя...

А может... не стоит бояться? Я вдруг ясно вижу самое простое решение всех проблем. Действительно, одним махом...  Нахожу кобуру, достаю ствол и снова сажусь к окну.

Дорога ли мне жизнь без нее? Не дорога.

Но когда-то мне была не дорога жизнь без Эльзы... Эльза – самая длинная и туманная история в моей жизни. Я влюбился в замужнюю женщину, заставил ее изменять мужу, мы встречались тайком почти пять лет, и я обожал ее. Я молился на нее. После нашего секса я приходил в себя неделями. Пытался оторвать ее от Спицына – заставлял ревновать, и сам мучился, и пытался забыть ее с другими женщинами, и не мог. И она ревновала, не находила себе места, но в конце концов выбрала его, своего мужа, своего единственного Спицына.

И я смог жить без Эльзы... Потом смог жить без Иванны, без ее лживого коварства и откровенной беспомощности... И я смогу жить без Лары...

Но дело не в этом. Дело в том, что потеряв Эльзу, я не приобрел ничего, никого взамен. Расставшись с Иванной, я пережил и это, но снова не нашел ничего и никого. Пересиливая одну боль, я с головой бросаюсь в новую. И снова теряю. И положить конец этим потерям можно одним простым способом...

Я смотрю на курносый ствол. Пожалуй, вчера вечером я бы умирал со смеху от одного его вида. Теперь я хочу умереть – от него.

Я никогда всерьез не думал о самоубийстве и не вынашивал подобных планов. Я – закоренелый оптимист и уверен, что даже когда сплю, движусь в сторону добра и счастья. Но время показало, что течение несет меня в абсолютно противоположном направлении.

Я уехал из Киева в Москву, нашел новую работу, новую жизнь, новые отношения, снова почувствовал себя счастливым, но на самом деле – ничего не изменилось. Результат равен нулю. Тогда зачем я уезжал, менял что-то?

Можно сказать, что не в Ларе счастье. И не в теплых семейных буднях. И не в детях. И не в регулярном сексе. И не во взаимности. И вообще свет клином не сошелся. Просто привлекают трудные цели, невозможное манит, как мираж. Но прогнать это постоянное наваждение можно только убив себя.

На какой-то миг мне снова кажется, что я прихожу в сознание. Застрелиться из-за бабы? Я же не школьник! У меня и не такие бывали, и не такие еще будут! Если я захочу, даже Эдита будет моей. И Ирина. И Юля. Любая!

Любая... Но она уже не будет...

Мне так надоели эти мысли, что стоит продырявить череп только для того, чтобы прекратить этот болезненный мыслительный процесс...

Я беру пистолет в руку. Ствол хорошо мне знаком: из него я уложил Сухаря, спасая свою шкуру. Тогда я защищался. А зачем? Почему было не дать ему пришить себя? Может, Сухарь распахнул бы предо мной врата рая... Хотя погибнуть от руки такого недоумка – все равно что под колесами «запорожца» – стыдно как-то...

А убить себя самому? Это лучшее решение? Это не стыдно? Помню, обдумывая самоубийство Энжи, я находил его «глупым». Другое дело – погибнуть в освободительной борьбе, или, например, спасая чью-то жизнь, еще лучше – жизнь ребенка. Но «жизнь ребенка» – тоже скользкая тема, от которой бросает в дрожь. Хорошо помню, как принес «жизнь ребенка» в жертву обстоятельствам, спасая Эльзу, то есть – свою любовь к ней, то есть – себя самого. И сейчас – сижу и рыдаю – жалею себя...

Я резко поднимаюсь и прячу оружие. Хорошо, что не додумался никому позвонить. И тем более – бахнуть себе в башку.

Крещусь на купола далекого собора. Нельзя звать смерть, потому что можно и накликать. Надо ж было додуматься до такого!

Из-за кого? Из-за Лары? А была ли Лара?

Остались талисманы воспоминаний. Осталось кольцо. Я бросаю его в унитаз и смываю в канализацию. Одеваюсь и беру такси до офиса.

Меня ждет рабочий день. Ни хороший, ни плохой, ни счастливый, ни несчастливый. Просто рабочий день. Будни. Это и есть мой ритм.

Я готов. Я бодр. Я вхожу в офис «Спартака» твердой походкой. Потому что я тут самый Спартак.

28. ПОЛУ-ОТКРОВЕННОСТЬ

         А вот и не самый. Из кабинета Никифорова слышны громкие голоса. Юли нет на месте, но вынырнувший за какими-то бумагами из кабинета Босса парень сообщает мне, что там проходит совещание с отделом экономических расследований. У него напряженное лицо, и я спешу пройти в кабинет Игоря.

         Игорька тоже нет. Я сажусь за его комп, машинально открываю Google и машинально пишу в окошке поисковика «ЛАРА».

         Лара, Лара...

         ...Лары – по верованиям древних римлян – божества, покровительствующие дому, семье и общине в целом.

         ...«Лара Крофт – расхитительница гробниц». Фантастический боевик.

         ...Лара, 23 года. Познакомлюсь с парнем.

         ...Лара Флин-Бойл. Все о звезде.

         Входит Генка, и я закрываю окно.

– Как ты? – жмет мне руку. – Бодрячок?

– Вполне.

– Невеста сковородкой не огрела за разгул?

– Нет. Все нормально. Мы решили расстаться.

– Расстаться? Из-за какой-то вечеринки?

         Генка садится на место Ромки – за другой компьютер.

– Нет, не из-за вечеринки, – отвечаю я. – Вообще. Не сошлись характерами.

         Он смотрит недоверчиво. Так, словно опять меня не понимает.

– Будешь искать по новой?

– Не буду. У меня к ней нет претензий.

– Пойдем-ка ко мне, – он поднимается.

         В его кабинете светлее и просторнее. Я вхожу следом за Боссом и сажусь на край совещательного стола. Длинный стол у Генки – с закругленными углами и мягкими стульями по бокам, с другого конца – тоже аккуратно обтекаемый, как иномарка. Реактивный стол какой-то. Сто процентов – на заказ делали.

         В голове немного мутится, я закуриваю, тянусь к пепельнице, почти ложась на этот шедевр мебельного искусства. Генка наблюдает молча. Эх, видел бы он меня ночью с мокрыми от слез локтями!

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает все-таки.

– Да. Легко и хорошо. Я же говорил, что смогу быть один во всем мире. И я смогу.

         Он молчит.