Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

         Я тоже беру тачку и уезжаю к себе. Я пьян, все немного плывет, водила косится на меня добродушно. В квартире я натыкаюсь на мебель и дверные косяки. Ругаю за что-то Генку и включаю радио.

         И вдруг звонит Наташа и говорит почти спокойно:

– Ну, спасибо тебе за вечер. За такие расклады следовало бы отстрелить тебе башку. Но я тебя пожалею – живи. Только вычеркни мой номер из своей мобилы. Гене – привет. Вы оба – конченые уроды.

         Я трезвею мгновенно. Но мне нечего ответить – даже самому себе. Я не воспринял это все серьезно, а она... Может, и наши «легкие» отношения она воспринимала вполне серьезно. Иначе... почему она не захотела Генку? Я не чувствую себя ни предателем, ни изменником Родины. Это ведь Генка дорожил контактом со службой безопасности, но у него и без Вележкиной достаточно полезных контактов. Мы с ней удачно решили несколько дел, и мы квиты. Но, в целом, хорошие отношения закончились очень нехорошо. Подло. Бесчестно. Как и любое дело – с участием моего Босса.

         Но – закончились. И жалко, и... легче. Наши дороги разошлись, потому что я проскочил на красный. Но уже проскочил – уже не поверну обратно.

14. СОВЕЩАНИЕ АЛЕС

         Такой жары в июне никто не ждал. Ждали всю зиму тепла, но не такой же душегубки. Весны – по сути – и не было. Сразу грянуло лето, запылило листву, зачумазило воробьев и дало работу всем системам кондиционирования одновременно. Уже были зафиксированы случаи солнечных и тепловых ударов,  лесных пожаров и рекордных температур воздуха, и по мокрым лицам моих сотрудников мне было совершенно ясно, что добраться до офиса и пытаться мыслить на совещаниях при таких погодных условиях – равносильно подвигу.

         А на самом деле – каждый нырял из кондиционируемого салона своего автомобиля в кондиционируемое помещение офиса «Спартака» и изображал на лице нечеловеческие усилия борьбы с немилосердной стихией.

         Мои сотрудники... Стас, Коля, Эдик... Игорек, Виктория – завотделом экономических расследований, Юля... Это не мои сотрудники, если честно. Я не выбирал этих людей. И до сих пор я их не очень хорошо знаю. Может, это «недостаточное знание» тоже входило в Генкин расчет – между нами должны были установиться деловые, а не приятельские отношения. Это молодая и способная команда... Мои сотрудники.

         На первом совещании следует сказать что-то максимально ободряющее, но я не нахожу слов, потому что не знаю, что думают обо мне эти ребята. Может, думают, что я выскочка, который втерся в доверие к их Боссу. Может, о том, что это место должен был занять Стас. Сам Стас хмурится и рассматривает свои ногти. Все уже собрались, а я все медлю. И это непонятно.

          Коля читает свой ежедневник, начав примерно с сентября прошлого года. Эдик – начальник всех охранников нашей конторы, смотрит на кондиционер, пытаясь разобраться, на какую температуру он выставлен. Роман играет с телефоном. Вика глядит в окно. Игорь – в свои бумаги.

         А я медлю. Мои ребята – моя последняя киевская команда – Макс, Сахар, Соня... Мы были такими друзьями, такими родными, и так быстро они отказались от дружеских отношений, когда не осталось рабочих. Вот и ответ. Не нужна дружба. Не нужно никакое приятельство. Нужна строгая иерархия и жесткое подчинение.

         Я еще медлю, и Колян, просмотрев свои записи примерно до октября, не выдерживает первым:

– Может, начнем все-таки. А то жарковато.

– Кому жарко – свободны.

         Все прирастают к своим стульям и смотрят на меня.

– Свободны, – повторяю я.

         Никто не двигается с места.

– Тот, кому кажется, что эту веселую работу портит только сегодняшняя жара, – свободен!

– Что за наезды? А тебе не жарко, Супермен?

– И прошу вас впредь обходиться без упоминания героев комиксов – хотя бы на совещаниях. Наша сотрудница убита, по-вашему, это подходящий сюжет для комикса?

         Головы опускаются.

– Я хочу знать, что сделал лично каждый из вас для того, чтобы раскрыть это преступление?

         Головы опускаются ниже.

– Никто? Ничего? Так я понимаю?

– Задания же не было, – находится Стас.

– То есть, ни ваша совесть, ни даже инстинкт самосохранения не дали вам задания разобраться в этом деле, чтобы оградить от опасности себя, своих коллег, своих близких? Так я понимаю?

         Молчание.

– Господа, мы детективы. Не приятели, не члены клуба любителей пива, не герои комиксов. Мы детективы. Мы не просто собираемся здесь, чтобы спастись зимой от холода, а летом – от жары. Это наша работа. Это наша профессия. Каким бы путем мы ни пришли к ней и куда бы она нас ни привела, это наша профессия. И к любому делу мы должны подходить, в первую очередь, профессионально. А убийство Ирины – удар по нашему агентству, и по каждому из нас, и по нашей профессии в целом.

Мне жаль, что пришлось начинать наше первое совещание с такой тяжелой темы. Сейчас я хочу поговорить с каждым лично – о текущих делах.

         И когда каждый кратко отчитывается о делах своего отдела, я объявляю, что совещание закончено. Но все продолжают сидеть и ждать чего-то.

– Игорь, на пять сек, – задерживаю я Игорька, и только тогда остальные поднимаются с мест. Стас тоже остается. Закуривает, не спрашивая меня о разрешении.

– И что ты хотел сказать этим всем? – интересуется прямо.

– Что я никому не приятель.

         Он пожимает плечами.

– Это и так понятно. И понятно, что мы все разгильдяи. Но есть один нюанс, который все перечеркивает, все – жирным крестом.

– Какой нюанс?

         Игорь сидит молча.

– Детектив – это не юрист, он не должен следовать букве закона. Он делает то, за что ему платят. Как проститутка. И он защищен так же, как любая проститутка, только своим сутенером. Не законом. Не конституцией. Не обществом. Ирину убили, потому что она встала на чьем-то пути. Ее просто смели. И закон в этом случае – ни на одной и ни на другой стороне. Кто-то заказал, чтобы она помешала сделке, другой заказал, чтобы убрали тех, кто помешал сделке. Все... Нет здесь закона.

– Но разница есть! – спорю я. – Она не нарушила закон, а другие его нарушили.

– В этом случае – возможно, но в целом – это бред. Каждый из нас сотни раз нарушал закон. Мы для того и существуем, чтобы нарушать его профессионально. Ирина просто прокололась.

– И ты, зная об этом, можешь спать спокойно?

– Могу. Потому что профессия – это не дело жизни, не призвание. Это работа. Меня, в моей работе, дело Ирины никак не касается. И вот эта твоя патетика – на хрен никому не нужна! Мы все здесь ради бабок вертимся. Не ради торжества справедливости в Галактике. И от того, что мы будем навешивать красивые ярлыки на то, что некрасиво, вещи не станут другими.

– То есть смерть Ирины никого не задела особо?

– Это неизбежный риск. Ей нужно было быть осторожнее, не паниковать. Не пользоваться лифтом. Лучше владеть оружием. Не подпускать посторонних. И делать такую трагедию из ее смерти – лишнее. Это не первая смерть в бюро. Ты лично взялся за это дело, и если быть совсем честным, это вообще не профессионально, потому что ты не получил заказа, в рамках которого можешь действовать. И это абсолютно незаконно, потому что ты действуешь по собственной воле.

– Разговор окончен. Займись делами! – отрезаю я.

         Дверь за Стасом закрывается. Я перевожу взгляд на по-прежнему молчащего Игоря.

– Он прав или я, как считаешь?

– Он, конечно. Но я тебя понимаю – это дело нужно довести до ума, – говорит он прямо.

– Тоже думаешь, что детективы – как проститутки?

– Ну, думаю, как папарацци. Главное – сделать заказанные снимки и выгодно продать. Но можно сделать и очччччень талантливые снимки – шедевральные. Это тоже – может быть хобби, и призванием, и искусством.

         Я задумываюсь.

– Если бы я мог что-то изменить, я бы никогда не брался за незаконные дела, – говорю честно.

– Так намекни Никифорову. Он же твой друг.

– Я бы намекнул, если бы был уверен, что друг… Так что у нас по уральской компании?

– А, по компании...

15. ДИЛЕРЫ

         Уральскую компанию в Москве представляет небольшой офис. Его сотрудники, выполняющие функции рекламных менеджеров компании, участвуют в промышленных выставках и совещаниях на индустриальную тематику. Вот они-то мне и нужны, поскольку именно они продвигали сделку своей компании с заводом Еременко.

         Парни. Ах, эти парни! Похоже, что в свою дилерскую компанию они пришли в эпоху девяностых и так в ней и остались. Для них слово «терка» не сменилось в словарном запасе на «переговоры». Может, на таких, как Еременко, их приемы могли и подействовать. На меня – нет.

– Господа дилеры, где ваш лысый? – начинаю я с налета.

– Лысый? Ты че к Борисычу? По какому делу?

         Братки переглядываются. И один выдает абсолютно бесподобную фразу:

– Серег, это ж тот, второй!

         За дверью – их секретарша. «Лысый» – на подходе. Я понимаю, что в этой ситуации мне будет сложно подыскать наиболее «законные» методы из возможных.

– Итак, брателлы, ваши дни сочтены. Убийство сотрудницы детективного агентства – это перегиб даже для вашего крутого бизнеса. Ожидайте повесток...

         Собравшись уходить, я распахиваю дверь. Секретарша косится на меня из приемной.

– Эй, чел, а ну-ка тормозни в дверях. Че за предъява была с убийством, я не понял? – останавливает меня старший менеджер рекламного отдела.

         Мне нужно, чтобы кто-то из них начал стрельбу первым. И чтобы секретарша это зафиксировала своим косым глазом. Поэтому я не закрываю дверь в их кабинет и оборачиваюсь.

– Убрав нашу сотрудницу, вы совершили большую ошибку.

– А ты, крыса, влез в наши дела и думаешь, что самый крутой со своей телкой? Ты знаешь, сука, какой контракт ты сорвал? Еременко три дня не мог очухаться, а потом – бац! – черт из табакерки, другой контракт, другая фирма, другие условия. Соображаешь, дядя, на чей кусок замахнулся?

– Это был просто заказ.

– Заказ? Да за такой заказ я сам тебя закажу! – он выхватывает пистолет. – Безо всякой нах повестки!

– Вась, не кипишуй! Пусть катится, – вступается за меня младший менеджер, такой же бритый и широкоформатный.

– Не умеете вести бизнес в современных условиях конкуренции – нечего и соваться! – бросаю я.

         Ствол выписывает кривые в воздухе.

– Вась, остынь! Пусть валит. Потом – решим это, – снова заступается за меня Серега.

– В двадцать первом веке уже никого не валят в своих кабинетах, – соглашаюсь я. – Это у вас на Урале пещерные законы задержались.

– Мразь! – он все-таки стреляет.

         Я отшатываюсь за угол и ору секретарше:

– Под стол, дура!

         Но ей уже поздно нырять под стол. Может, так срикошетило... Она продолжает сидеть с простреленной грудью... Мама дорогая!

         Васек вылетает из кабинета, и я уже не жду правосудия – стреляю почти в упор, потом достаю выстрелом его помощника, а когда в дверях возникает Лысый, меня уже не интересует история его деятельности в дилерской компании. Я просто стреляю.

         И остаюсь один в кабинете – наедине с побежденными призраками смутных девяностых. Бросаюсь к секретарше, и, ловя ее исчезающий пульс, набираю по офисному телефону скорую и милицию. Дожидаюсь всех...

         Девочка жива, но врачи торопятся доставить ее в реанимацию. Ранение серьезное.

         Ментам я объясняю на пальцах, кто я и зачем.

– Начал задавать вопросы, они стали стрелять.

– И вы троих уложили?

         У Лысого, кстати, находят нешуточный ствол, с помощью которого он, скорее всего, проводил рекламную компанию родного предприятия.

– Отморозки, каких мало, – характеризую я жмуров. – Я просто выполнял свою работу. Они могли это понять...

         «И не сводить счеты с нашим агентством», – добавляю про себя. Может, они сами – собственноручно – стреляли в Ирину. Такие не погнушались бы.

         Менты отпускают меня с миром. Но мира нет. Как обычно после вида кровавых луж, хочется заполнить пустоту сознания хотя бы дымом. Я так и не спросил Генку и его дилере. Черт... Не ехать же к нему на работу. Да и многовато дилеров на сегодня...

         Я еду в офис. Проверяю текущие дела. Стас отчитывается сухо-официально. Из последних – заказы на наблюдение за неверным мужем, сбор информации об одной фирме и поиск пропавшего в Москве студента. Такое, бытовуха. Но мне хочется верить, что мы справимся с заказами более профессионально, чем любые другие уполномоченные органы и структуры.

– Что ты с дилерами? – в кабинет просовывается голова Игоря.

– Забудь. Нет больше в Москве никаких уральских дилеров. Я разорил из гнездо.

         Игорь входит.

– Совсем?

– Бесповоротно. Ирина... мне очень жаль ее, очень жаль. Не представляешь, насколько...

– Сколько их было?

– Трое.

         Он садится.

– Может, коньяку тебе?

         Меня тянет спросить Игорька о том, где можно достать хорошую травку, но я сдерживаюсь. Сотрудники не должны думать, что их шеф плохо себя контролирует.

– Мне очень жаль ее, – повторяю я, – поэтому и остался. Такие дела нельзя прощать. А на счет коньяка – я в порядке.

         Когда-то я хотел приятельствовать с ними, зависать в клубах, весело проводить время...

Потом хотел уехать с Ларой в Киев и работать в спокойной консалтинговой конторе...

         А теперь мне хочется только покурить. И вдруг звонит Генка. Не иначе, как менты уже рассказали ему о моих подвигах.

– Приехать не хо? – спрашивает он прямо.

– Не слишком ли часто мы видимся?

– Это не приведет к сексу, – успокаивает Генка. – Просто у меня к тебе есть вопрос.

– И у меня к тебе – два. Но я хочу остыть.

– Тут хороший кондишн. Приезжай.

         Я обещаю. И замечаю, что Игорь явно засиделся в моем кабинете.

– Что еще? – спрашиваю я резко.

– А вы с Генкой... воевали вместе, да?

– Мы воевали с Генкой? Разве не ты составлял на меня досье? – усмехаюсь я.

         Но он качает головой.

– Нет, не я. Сто процентов – не я. Он сам сказал, что вы вместе воевали.

– Тогда – да. Пусть будет так: воевали. Вместе. Хер знает, где. Где-то. В каких-то сопках. Не знаю, где они находятся. С какими-то Чингачгуками. Воевали...

– Ты  точно в порядке? – Игорь отступает к двери.

– Да, в полном порядке. Задергался немножко. Иди, Стасу помоги...

         Я сажусь в машину и гоню в «Автодор».

16. ФЭН-ШУЙ

         У стенки – уже шкафы, а в секретарской приемной – четыре человека рядком на диванчике. По виду – фэншуисты. Не могу сдержать улыбки. Дама в очках заглядывает в кабинет Босса, провожая меня взглядом.

– Не совпадают у них мнения! – сообщает мне Генка. – Один говорит аквариум – на запад, другой – на север. Вот этим оставшимся я очную ставку устрою. Может, у них в споре родится истина.

– Вижу, дела идут, – я падаю на стоящий посреди кабинета диван.

– А у тебя что интересного? – как всегда прищуривается Генка.

– А что у меня может быть? – я так же прищуриваюсь.

         Кто из нас тут самый Ленин?

– Три жмура – нормально? – спрашивает он спокойно.

– Мало. Доехал бы я до этой уральской богадельни – я бы всю их контору положил!

– За Ирину?

– За Ирину. Но контора – ни при чем. Местные маркетологи сами до такого додумались.

         Генка смотрит то на меня, то на диван подо мной.

– Как думаешь, куда мне эту мебель?

– К стене.

– Сверху на шкаф?

– Нет, к другой, – я указываю на самую дальнюю от стола.

– Посмотрим. Эй, люди! Войдите! – он распахивает дверь кабинета. – Оцените обстановку. Вот этот аквариум будет заполнен водой, водорослями и огромными черными рыбами, – он указывает на пустую стеклянную емкость.

         Фэншуисты оглядываются, а дама в очках даже подходит к окну и смотрит вниз. Все осведомляются о дате рождения Генки, а дама в очках – о дате основания компании.

– А хрен ее знает. Я даю вам время, чтобы уточнить детали и начертить схему. Потом все посмотрю, и с кем-то из вас заключу контракт. На все про все – полчаса.

         Специалисты возвращаются в приемную.

– У нас еще полчаса, – Генка смотрит на «роллекс». – Ты остыл?

– У тебя был вопрос ко мне, – напоминаю я.

– Да вот – про диван. А у тебя два ко мне было...

         Он садится на стол.

– Да, точно. А точнее – две просьбы, – киваю я.

– Весь во внимании.

– Дай номер своего дилера. Курить хочу.

– А вторая?

– Я уйду из дела. Вернусь домой.

         Он смотрит мне прямо в глаза.

– Сначала покуришь, а потом уйдешь?

– Да. Наверное, так.

– Наверное, так? Может, наоборот?

– Ты шутишь?

         Он называет номер.

– Парня зовут Иван. Ему девятнадцать лет. Скажешь – заказ из Вавилона. И если тебе нравятся мальчики – он гей.

         Я молчу. Жду продолжения.

– По поводу второй просьбы. Что тебе опять приспичило? Что за блядская неадекватность?

– То есть первая просьба кажется тебе адекватной? – интересуюсь спокойно.

         Генка вдруг отводит глаза. Так резко, словно неожиданная мысль ломает в нем что-то.

– Понял. Все понял, – он проводит рукой по волосам.

         Жест нервный. Жест, которого я раньше не замечал за Боссом.

– Понял, – повторяет он. – Забыл я про эту больницу. Когда ты был ранен, я просто тебя туда отправил. Это военный госпиталь, закрытая зона. Все там свои. Забыл я про твою молдаванку, забыл. И вот как оно... Провел, значит, внутреннее расследование. И что? Ну? Романтика? Слезы-сопли? «Ах, мой Босс – он такая сука! А я не виноват!» – «И я не виновата!» Такое, да? Угадал в общих чертах? И эта тупая идея – уехать. В свой сраный Киев, из которого ты уже бежал. Другого в голову не пришло. Пришло – вернуться. Не набить мне морду, а уехать. И даже не просто, а попросить разрешения уехать. Обкуриться и уехать. Я сатанею просто. Илья! Скажи же что-нибудь!

– Да, – говорю я.

– Да? И как, по-твоему, я должен реагировать?

– В смысле?

– Ну, мне хочется знать твое мнение. Какой реакции ты ждешь? Что я буду тебя удерживать? Или спрашивать о том, кого назначить главным в бюро? Или что?

         Я молчу.

– Чего ты ждешь от меня? – спрашивает он снова.

– Что мы останемся друзьями.

– Останемся? То есть предполагается, что сейчас мы ими являемся. Так?

– Так.

– Несмотря на то, что я развел тебя с твоей молдавской любовью?

         Я молчу.

– И что ж ты бросаешь вот так друга, ну?

– Ты же не в беде.

– А вот ты в беде. Ты знаешь?

– Да ну!

– Да серьезно! Ты в страшной беде. Но я не думал, что настолько. Ты постоянно попадаешь в одну и ту же беду – наступаешь на одни и те же грабли. И ничему это тебя не учит. Свое бюро ты погубил из-за некой Эльзы. Не так ли?

         Я молчу.

– И теперь ты начинаешь те же движения. А любовь не может быть самоцелью. Я тебе это как друг говорю. Сейчас у тебя очень хорошее положение. И я прикрою твою задницу – во всем. И ты мне нужен.

         Но я тебя не держу. Уходи. Завтра твоя любовь кончится, и ты поймешь, что потерял не только чувство, но и работу, и свое дело, и свое положение, и себя самого. Тебе тридцать восемь лет – и ты будешь искать себя заново, будешь начинать с нуля. В городе, где ты уже был на нуле...

         Я сделал все, чтобы дать тебе время подумать. Я нашел ей работу, жилье, обеспечил ее, чем мог. Я не давил на тебя в твоих решениях. И сейчас – не давлю. Хочешь уйти – уходи. Нет проблем. Почему ты решил, что это меня очень расстроит? Потому что я прощал тебе твои выходки? Твою инфантильность? Думаешь, я влюблен в тебя? Да таких, как ты, – валом. Море гастарбайтеров! Можно выловить все, что угодно.

         Да, кое-в-чем ты мне очень... подходил, так скажем. Но я – не замок с секретом – подойдет кто-то еще. Понял меня, «два вопроса»? Я ответил на твои «два вопроса»?

– Ответил, – я поднимаюсь.

– Вот такой вот фэн-шуй, брателло.

– Прощай, Ген.

– Ну, прощай.

         Никифоров отворачивается к окну.

– И этих мне позови – из приемной.

         Я еще медлю.

– Это все, – говорит он мне. – Иди.

         И я ухожу. Это все. Действительно. Чего я ожидал? Что Генка – суровый и расчетливый стратег – будет умолять меня остаться? Я играл по его правилам и заигрался. А он четко указал мне на выход из этой игры. Вот он простой и ясный ответ на мой вопрос: «У-хо-ди».

         И я ухожу.

17. ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ

         Почти ночь. И в эту ночь я прощаюсь с Москвой. Тут было классно, драйвово. Немного даже жаль, что никто не удержал меня здесь. Может, подсознательно, я хотел именно этого... И если совсем откровенно – я не хочу уходить. Хочу работать в бюро и хочу, чтобы наше бюро работало честно, чтобы у нас не возникало проблем ни с законом, ни с собственной совестью, чтобы ничего не угрожало нашим близким, чтобы все было хотя бы относительно прозрачно. Но Генка решил, что причина в женщине. И я не стал с ним спорить. А теперь – отполировать бы только эту недосказанность. Я звоню Ивану.

– Иван?

– Да.

– Заказ из Вавилона.

– Чай с мятой?

         Я не понимаю их кодов, быстро отвечаю: «Как обычно» и называю свой адрес. Он звонит в дверь через час. Это молодой парень, аккуратный, ухоженный, в темных очках на русых волнистых волосах. С виду – студент-международник. Входит и осматривается с любопытством.

– Думал, Гена с тобой.

– Не, я сам.

         Он отдает мне пакетик анаши и называет цену.

– Больше ничего у тебя нет? – спрашиваю на всякий случай.

– Ты ж не заказывал. Я с собой просто так не таскаю. Откуда Гену знаешь?

– Друг мой. А ты откуда? – усмехаюсь я.

– Клиент.

         Я расплачиваюсь. Парень смотрит на меня с любопытством. Не торопится покинуть мое холостяцкое жилище.

– И часто будешь брать?

– Нет, не вноси меня в смету. Я скоро свалю, – улыбаюсь я.

– За границу?

– Ну, да. В Италию. У меня там бабушка.

– Ты не похож на макаронника.

         Иван садится на диван и закуривает.

– Интересный ты чел. Я тебя раньше с Геной не видал.

– А кого видал?

– А клиентов нельзя обсуждать, – скалится он.

         И я думаю, почему он не уходит. Общаться с дилером – не особо интересно, но парень рассматривает меня и никуда не торопится.

– Попробовать траву не хочешь? – кивает на пакетик.

– Попробую потом. Я при посторонних стесняюсь.

– Да? Ты стеснительный?

         Хренотень какая!

– Э, Ваня, спасибо. Давай – на выход, – говорю без церемоний.

         Но на парня мой тон не производит должного впечатления.

– Хочу посмотреть, как ты куришь, красавчик...

– А как я нос тебе сломаю, не хочешь посмотреть?

– А ты злой, – он смеется. – Ты какашечный. Такой красивый и такой какашечный. Телки тебе этого не скажут. Ты просто суперовый мальчик... такие руки...

– Мальчик, мальчик. Давай, Ваня, вали.

         Я беру его за шиворот, и едва не отрывая от пола, выпихиваю за дверь.

– Какашка! – говорит он мне на это.

         Прощание с Москвой выходит такое перекошенное, что я спешу выпотрошить сигарету и набить ее новым содержимым. Падаю поперек дивана и закуриваю. И в тот же миг в голове становится легко, чисто и сухо.

         И разговор с Генкой, и заигрывание этого студента смешат меня. Я красавчик? Да я просто супер! Кто сказал Супермен? Игорь сказал. Нет, Колян. Неплохие ребята. Я мог бы с ними работать. Но я даже не попрощался...

         В руке оказывается мобила, и я набираю номер Лары. Потом отшвыриваю телефон. Лучше приехать. Просто взять и приехать – навсегда. Умываюсь холодной водой, но не очень освежает.

         Прыгаю в авто и несусь. Наконец, прощание с Москвой дарит успокоение: ночная трасса, свежесть и ветер. Я открываю окна. И уже на повороте к дому Лары натыкаюсь на машину патруля ГИБДД. Точнее, едва не влетаю в патрульную машину – жму на тормоз и оглашаю визгом весь спящий район.

– Нарушаем, товарищ. Превышаем и нарушаем, – привычно обращается ко мне старший сержант.

         Ночь, тихий перекресток. Откуда тут взялась патрульная машина?

– Ваши документы! – продолжает он гнуть свое.

         Я протягиваю в окно зеленую бумажку. Инспектор берет деньги и присматривается ко мне. Оборачивается в сторону своей машины.

– Павлик, а ну, глянь. Кажется, твой клиент. Мы сегодня  проводим совместный рейд с отделом по борьбе с наркотиками, – скалится в мою сторону.

         Я готовлю еще одну купюру. Подходит Павлик и даже не представляется. Кивает на меня напарнику.

– На глаза этого вампира посмотри!

         Я отдаю деньги.

– Из машины! – командует он вдруг, сунув купюру в карман.

         Я покорно выхожу. С самого начала мне показалось странным их появление на ночной дороге. К ним подтягивается еще один. Они обыскивают мое авто, потом меня. Находят три ствола и немедленно отбирают.

– Я частный детектив,  – протягиваю удостоверение. – У меня есть лицензия.

– Молчи, укурок. Ты такой же детектив, как я Жанна Фриске!

– Позвоните моему Боссу – он подтвердит!

         Их «старшой» деланно вежливо обращается ко мне:

– Да нет проблем. Я могу позвонить и разбудить твоего Босса. Но если вдруг окажется, что ты немножко нас обманул, мы тебя протрезвим в два счета!

         Я набираю номер со своего телефона и протягиваю ему мобилу. Он кратко объясняет ситуацию – «задержан такой-то, в состоянии наркотического опьянения, авто превысило скорость, найдено огнестрельное оружие». Я бы тоже так объяснял, кратко и по факту. Он слушает ответ и кладет мою мобилу себе в карман.

– Знаешь, парень, твой Босс сказал, что ты на него больше не работаешь. Значит, ты нам соврал. Так выходит.

         Так выходит. Тоже кратко и по факту.

         Он с размаху бьет меня в солнечное сплетение, и я не ставлю блок. Нет смысла. Как профессионал, не раз дравшийся на ринге, я умею оценить ситуацию. Их трое. У них дубинки. Они вооружены. Они все равно будут меня бить. Они так настроены. Я легко вынесу удары – действует и боксерская закалка, и анаша. Но я не уверен, что они не пришьют меня, если я начну сопротивляться. Хотя в принципе, ничего им не помешает пришить меня и не дожидаясь сопротивления.

         Раздумывая над этим, я падаю на асфальт. Они колотят ногами, внутренности отзываются глухой болью. И мне совсем не хочется, чтобы мне снова сломали нос – ведь я такой красавчик. Простреленный желудок словно опять ловит пулю. Боль уже дикая. Я прикидываюсь бессознательным и мертвым. Но они не бьют по лицу... Значит, меня еще придется кому-то предъявлять... Это обнадеживает.

– В жмура играет! – кипятится Павлик.

– Хватит, ребята! Не перестарайтесь, – старшой пытается отделить меня от дорожной пыли. – Прибили и так почти.

– Оклемается, – решает инспектор номер раз.

– Вставай на ноги, сука! – Павлик пинает меня ногой.

         У меня почему-то нет злости на этих ребят. Это обычные ребята, которые отвели на мне душу. Я встаю в кровавом месиве на четвереньки. Плечо рассечено, и рукав мокнет от крови.

         А еще полчаса назад все было так чисто и весело. Мой дилер хотел меня, а я хотел Лару. А теперь все так грязно и печально, что нет смысла подниматься на ноги.

– Ну, наркоша, может визин тебе дать? – интересуется Павлик.

         Но я уверен, что если бы я и не курил, они все равно ждали бы меня здесь с обыском и сделали бы тоже самое. Просто тогда удары были бы больнее,  а грязь – грязнее...

         Чем же он так рассек мне плечо? Или у ментов теперь туфли на шпильках? Гламурно...

         Я сажусь в пыли.

– Ребята, отпустите меня. Я вам денег дам.

– Деньги мы и сами возьмем.

– Тогда скажите хоть, кто меня заказал – за мои деньги...

– Все шутишь? Ты дошутишься, чувачок, – предупреждает старшой. – Если уже не дошутился...

         Они волокут меня в машину. Мою «бэху» брать не решаются – приказа, видимо, не было. И так я понимаю, что дело не совсем пропащее – нужно отлежаться в изоляторе и пытаться жить дальше.

18. ЛЕТОПИСЬ

Отлежаться в изоляторе временного содержания? Ну, как сказать... Как юрист, я понимаю, что помещать меня в ИВС с телесными повреждениями никто не имеет права, но, по-видимому, сегодня всем начихать на мои права. Кроме меня в камере еще трое. Все – молодые ребята, но совсем не похожие на моего недавнего знакомого Ваню. Это всколоченные, растрепанные, законченные наркоманы. Одного из них зверски ломает, двое других матерятся на чем свет стоит. Скорее всего, потому что знают – через несколько часов с ними начнется то же самое, и точно так же у них не будет ни грамма ширки, и точно так же они будут валяться на бетонном полу, скрежетать зубами и выть.

Наверняка, они из разных компаний, отнюдь не приятели и роднит их только общая беда и предчувствие неминуемой ломки. Обоим – до двадцати, а тому, которого выворачивает на бетоне, – лет семнадцать.

– Здоров, дядя! – их внимание переключается на меня. – Чего тебе дома не сидится?

         Моя одежда в грязи, а рукав мокрый от крови. Я еще думаю о том, что рану хорошо бы промыть и обработать, но думаю уже как-то автоматически. Кровь уже не идет. Может, вышла вся. Вышла и ушла, чтобы не сидеть в этой жуткой камере. Я чувствую головокружение и ужасную усталость. Поспать бы...

– А-а-а-а! – орет тот, кто на полу. – Суки! Пидары!

         Я сажусь.

– Чего это ты, козел, расселся? – обращается ко мне один из более вменяемых. – Ты нам гостинцы принес?

– С гостинцами не пускают.

– Не пускают? Ну, раз не принес – отрывай свою задницу и выметайся!

         Мне по-прежнему неохота драться. Неохота говорить. Я разжевываю каждое слово и чувствую нарастающую тошноту.

– Ребята, не надо... шуметь. Очень много шума...

– А тут тебе, блядь, не библиотека! И ты тут, блядь, не библиотекарь, чтобы меня затыкать! – вопит пацан.

– Парень, не ори, – прошу я все еще миролюбиво. – Я подумать хочу, что делать...

– А что ты можешь сделать, бомжара? Радуйся, что есть, где переночевать! Может, кто-то даже придет тебя проведать до суда – заплатит ментам и передаст ширнуться. А если нет – будешь вот так вот лезть на стенку...

         Мальчишка пугает меня своими страхами, но мне не страшно. Я просто отпихиваю его ногой, и он затихает у противоположной стены. Если камера и просматривается, то пока ничего не просмотрелось. Второй подходит и садится рядом.

– Слышь, дядь, а вот этого ты можешь выключить? – кивает на чувака на полу. – Уже третий час орет, а охранникам – по барабану. Я блевать буду, так мне хреново. Заткни его, дядь...

         Но тот вдруг выключается сам собой – похоже, после трехчасовой ломки парень теряет сознание. И немудрено... они совсем еще дети. Я в их возрасте читал умные книжки... и даже не думал о травке. Это потом – всего было. Всего было, а толком ничего и не было, хоть для этих мальчишек я уже «дядь»...

         При отключенном звуке неестественно тихо. Тишина идет ознобом по телу в июльскую жару. Плечо немеет, внутренности немеют, мозги немеют от этого озноба. И только часа в четыре ночи-утра всовывается ментовская фуражка:

– Бартенев, на выход!