Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Это правильное решение, – произносит наконец. – Очень правильное. Знаешь, с нашей работой... Не всякая женщина способна понять, что ты можешь запросто стрелять в другого человека, а он запросто может стрелять в тебя. Возможно, и в том, и в другом случае – с летальным исходом. Не всякая может поверить, что, убивая, ты не получаешь удовольствия...

         Извини, что так прямо... Женитьба – это было очень скверное решение. И для тебя, и для нее, и для нас всех. В остальном – ты все сделал хорошо: затеял хорошую дружбу с Вележкиной, показал себя отличным снайпером, завязал полезное знакомство с Семаковой. Напугал, конечно, между делом Сотника, но это такое – мелочи, простительные мелочи...

– Он звонил?

– Звонил, жаловался и угрожал. Я послал его – тоже не очень вежливо. На фига он нам нужен? В остальном – все хорошо, – повторяет Генка. – Теперь о деле...

         Он достает из ящика стола два пистолета и подталкивает их мне. Номера на обоих сбиты.

– Это на будущее. Если дело сомнительное – не пали из своей пушки, пользуйся вот этими – менты в случае чего их не просчитают. Людей со стороны не привлекай, на наших парней можно целиком положиться. Без дела не слоняйся – на первом этаже тренажерный зал. В тире бывай как можно чаще – желательно каждый день. Если возникнут вопросы – я есть. Я всегда на связи. Я больше никогда не потребую чистого результата. Это был своего рода экзамен...

– Как и с Гавришем...

– Как и с Гавришем... Пойми, Илья, я выбрал тебя – интуитивно. Ты не очень знакомый мне чел. Ты пришел со стороны. Есть досье, но досье – стопка бумаг. За ними не видно характера...

         Спрятав оба ствола, я ложусь на стол для совещаний. Подсознательно – мне всегда этого хотелось. Я вытягиваюсь на столе и закуриваю. Боковым зрением вижу, как у Генки округляются глаза. Что-то такое он спрашивал о моем характере...

         Я курю, стряхиваю пепел на ковер и чувствую себя героем анимационного кино со слабой динамикой и плохим звуком.

– Почему же тогда ты меня выбрал? – спрашиваю, глядя на дым.

         Генка садится на подоконник и смотрит на меня без улыбки.

– А вот поэтому... Потому что ты профессионал, который никогда не был в структуре, не работал ни на одну систему. Это уникальный случай. Ты не чекист, не гэбист, не мент, не эфэсбэшник, не эсбэушник, не военный, не член преступной группировки. У тебя другое сознание – не скованное ничьим влиянием, не зашоренное. Ты просто юрист. Боксер. Немного стрелок. И при этом не беспредельщик, а толковый и интеллигентный парень. Ты – большая редкость, ты это понимаешь? Вот то, что ты лежишь на столе для совещаний в кабинете своего начальника и гадишь пеплом на дорогой ковер – это уникально, у меня даже нет слов, чтобы обматюкать тебя, потому что я понимаю, что у тебя никогда не было начальника. Одно только «но». Нервы мне твои не нравятся. Где-то в нервной системе у тебя серьезный сбой и сильно клинит – мне кажется, на женщинах. Уважаешь ты их, ценишь, любишь – прекрасно. Но за что ты напал на Сотника – это не вполне объяснимо. У тебя – свой взгляд на вещи, у него – свой. У меня – свой. Среди баб, как мне кажется, большинство дур и проституток, остальные – уродины.

– А Ирина?

– А Ирина – залезть бы мне на шею и ноги свесить. А шея у меня не казенная.

– А член казенный?

         Генка беззлобно смеется. Я снова закуриваю.

– Слышь, Ген... А как на войне?

– Что «как»?

– Ну, расскажи что-нибудь... Или вспоминать неохота?

– На войне, мой друг... и проще, и сложнее. Есть приказ, и ты действуешь в рамках приказа, и знаешь одно – задание должно быть выполнено. И правильно говорят: «ценности обесцениваются». Остается одна ценность – твоя жизнь и жизнь тех, за кого ты отвечаешь. Я отрядом командовал – мы по сопкам скакали, как горные козлы... И там совсем другое отношение к убийству. Вот твое первое убийство было на ринге – вы дрались, ты защищался, наносил удары, но – так или иначе – это было непреднамеренное убийство. А на войне – всегда однозначно преднамеренное, более того – убийство на скорость, на опережение. И этот рефлекс остается навсегда...

– А чем «сложнее»?

– «Сложнее»? Тем, что никакой рефлекс не может вернуть тех, кого уже нет.

– Снится?

– Нет. Я мало сплю. Если сплю, значит, так устал, что вырубает и снов не вижу... Еще есть вопросы? – усмехается Генка.

         Я молчу. Есть. Но я не уверен, что Генка на него ответит.

– А зачем эта вечеринка... вчера? – все-таки спрашиваю я.

– Если честно, рад, что от Кира избавился. Бесил меня этот дед, да все повода не было его спровадить. А тут я ему честно сказал: или вы это дело решите, или Бартенев. И ты – молодец – не подвел. А если еще честнее – на Вележкину было любопытно посмотреть. Странные вещи говорят о ней – бесстрашие, которому нет границ.

– А если еще честнее?

– А дальше некуда, – Босс спрыгивает с подоконника. – Слезай со стола! Это тебе не диван психоаналитика! Еще войдет кто – подумают, что ты меня соблазняешь. Почесали языками и хватит! Работать надо...

– Ген...

– Ну?

– Знаешь... мне так хреново. Я держусь, но мне так хреново...

– Я знаю.., – он подает мне руку и помогает подняться. – Я знаю. Я знаю. Иди в качалку, Илья. Не маячь тут. И не кури ничего такого больше. Это мы вчера перебрали – меня тоже колбасит...

         Я плетусь на первый этаж и ложусь под тренажеры.

Я знаю – я знаю – я знаю...

Придавливает.

29. ПРОЕХАЛИ

         Я знаю, что она не позвонит. Позвонит кто угодно, но не она.

         Звонит Леди Х.

– Куда ты вчера подевался?

– Потерялся.

– А сейчас ты где?

– В качалке.

– Ого! Тренируешься?

– Не, железякой какой-то придавило.

         Она смеется. И еще слышен какой-то звук. Звон чашек что ли...

– А у вас там что? Кофепитие?

– С лимоном.

– Гурманы!

– Я хочу тебя... видеть.

         «Видеть» – явно добавка для посторонних ушей.

– Скинуть фоту на мыло?

         Но чувствую, что перегнул с юмором, что она напрягается там – в своем кабинете, с чашкой кофе в руке.

– Я тоже соскучился, – исправляюсь быстро. – Где тебя можно найти сегодня?

– У меня еще есть дела. В восемь вечера, на Павелецкой. К этому времени я должна быть свободна...

         Нельзя сказать, что я очень хочу видеть Леди Х. Но – не хочу и не «не хочу». Пожалуй, почему бы и не увидеться? Чем еще заняться вечером? Все равно не смогу уснуть...

         Только одно настораживает. После нашей первой ночи она сказала, что вряд ли мы сможем часто встречаться, а выходит – довольно часто. Она хочет меня стабильно и звонит без малейших колебаний. И такая ее привязанность озадачивает меня не на шутку.

         Я забираю ее около станции метро. Отмечаю про себя, что она довольно бодра после нашей вечеринки.

– Ты ушел, а мы еще джалдиру пили...

– Что за зверь?

– Лимонный напиток с травами.

– Трав с меня достаточно!

         Она хихикает.

– Давно я так не расслаблялась. Прикольный у тебя Босс.

         Я кошусь на нее: шутит или нет? Похоже, не шутит. Что ж... Никифоров симпатичный малый, если не считать его пустых глаз.

– Посидим где-то?

         Но есть не хочется. Несмотря на изматывающий тренажерный день, мысль о еде вызывает рвотные спазмы.

– Я тебе пиццу закажу, потом.

         Она снова оглядывает меня подозрительно. Но с Леди Х я не стану заводить разговоров на психологические темы, с ней – лучше действовать...

И вдруг понимаю, что действовать тоже не смогу. Драйв ушел. Нет азарта. Не хочется секса – не хочется простых телодвижений. Хочется теплоты. Хочется видеть перед собой человека, которого ты не потеряешь, ни отдашь никому... Хочется вернуть свою девочку... свою жену. Или – напиться в хлам, до беспамятства, до потери чувствительности.

– Так что случилось? – спрашивает она снова.

– На диете.

         Но она не любит меня. Она будет счастлива без меня. И я не должен мешать этому. Не должен запрещать ей жить без меня – жить своей собственной жизнью...

– А вообще?

         Я резко останавливаюсь. Все начинает раздражать непомерно.

– Прости. Я сегодня расклеился немного. Мне нужно выспаться.

– Ок. Что ты паникуешь? Подвези меня домой – и свободен. За рулем не усни только.

– Я не паникую.

– Ты именно паникуешь. И дурно выглядишь. У тебя под глазами – черные круги. Я не стану разбираться, где и что болит. У меня и так полно разбирательств. Но тебе нужно успокоиться.

         Она это говорит четко и мерно, но в глубине ее голоса я чувствую обиду. Я сам такой, поэтому замечаю подобные нюансы.

– Мне тяжело, Наташа. Стыдно признаться – я не очень сильный человек. Иногда... некоторые ситуации выламывают меня надолго.

         Она кивает, оценив мою откровенность.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Ты... не можешь быть толстокожим, это видно. Но то дело, которое ты для себя выбрал, и тот путь, которым ты идешь, требуют в определенной степени душевной атрофии...

– Я не выбирал...

         Останавливаюсь у ее дома, и она выходит, не прощаясь. А я еще с четверть часа сижу за рулем без движения. Впервые так тускло в Москве и так неуютно.

         Если любовь – выдумка, отчего тогда мне так плохо? Отчего мне так плохо без Лары? Отчего так плохо Ирине без Генки? Отчего так плохо Эдите без Сотника? Если любовь – выдумка, почему разные люди страдают от нее совершенно одинаково? Что за ерунда такая?

         Мне стыдно за сегодняшнюю ночь – за свое малодушие, за свои мысли о самоубийстве. Стыдно за сегодняшний день – за мутное сознание, за позерство перед Генкой, за черствость с Леди Х. Мне стыдно за себя. И оставаться наедине с самим собой – нет сил, но видеть людей еще более противно.

         Черная депрессия уже тянет ко мне свои крючковатые пальцы.

         Словно в бреду я набираю номер телефона Лары и начинаю что-то говорить в трубку. Мобила отвечает сообщением, что абонент находится вне зоны доступа – Лара не доступна для меня, она изменила номер телефона, она не хочет, чтобы я звонил ей.

         Я заставляю себя тронуться с места. Возвращаюсь домой и валюсь в постель... Она спала здесь. Она принадлежала мне. Она разрешила мне верить, что так будет всегда... Зачем она сделала это?

         Я вскакиваю и несусь на ее прежнюю квартиру. Мимо светофоров, мимо консьержки, мимо женщины в неизменном халате...

– Где Лариса?

– Она же ушла, – отвечает одна из девчонок. – С тобой.

– И не возвращалась?

– Нет.

– А где живет бабка, за которой она ухаживает?

– Недалеко где-то...

– Где?

– А кто его знает...

         Все начинают усиленно вспоминать, пока, наконец, хозяйка квартиры не приносит мне бумажку с адресом.

– Я места работы всегда записываю – на всякий случай.

         Я благодарю едва ли не со слезами. Смотрят на меня странно... Утра дождаться я не в состоянии – несусь по адресу, звоню в дверь, мне открывает совершенно незнакомая девушка.

– Мне нужна Лариса. Она придет утром?

– Нет. Она уволилась. Сказала, что выходит замуж и уволилась. Тише... не разбудите бабушку.

– А живет где, не знаешь?

– Нет. Мы не особо общались. Она где-то с девчонками живет.., – мотает головой. – А вам зачем?

– Я ее потерял.

– Потеряли? Так может она домой уехала? В Молдавию?

– Может...

– Скорее всего...

         Скорее всего... Это была глупая попытка. Новый поиск – после всех обещаний, данных самому себе, – не искать.

         Отчего же так непросто все получилось? Или я заколдованный какой-то? Заговоренный от счастья? Снова за аффиримации и Луизу Л. Хэй? Или на Хэй?

         Ладно, проехали.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1. КРАСНОЕ ПЛАТЬЕ

Мы сидим с Ириной в «шикарном» ресторане, и на ней – красное платье. Впрочем, ресторан более известен не «шиком», а тем что здесь, по обыкновению, собираются авторитеты полукриминального мира, здесь играют «Мурку» не на заказ, а по зову сердца, и мы здесь – на задании.

Уже нет того криминала, который пугал своей разухабистостью в девяностые, но ресторан есть, и есть довольно широкий круг его завсегдатаев.

Задание – на скорость. Кому-то очень понадобилось задержать в Москве на сегодняшнюю ночь Максима Петровича Еременко, генерального директора столичного машиностроительного концерна, не дать ему вылететь на Урал и тем самым сорвать заключение какой-то сделки. А завтра этому Максиму Петровичу предоставят совершенно другую информацию, и необходимость в ее заключении отпадет сама собой. Потом появится другая компания и замаячит перед его глазами с другим партнерским предложением. И кто-то сорвет на этом солидный куш... Генка взял этот заказ без колебаний.

Поэтому Ирина так нарядно одета. Но это алое платье – пожалуй, пародия на мою мечту. Оно короткое, с какими-то перепонками на спине, в комплект к нему идут длинные красные перчатки и колготки в сеточку. Комплект отварной креветки... Я одет потрепанно – в джинсовую ветровку, потертые штаны и стоптанные кроссовки. Но этот «шикарный» ресторан видал и не такие виды – фейс-контрольщик пропустил меня без тени сомнения.

Максим Петрович, портрет которого мы тщательно изучили, еще не появился. Он должен заехать сюда поужинать перед рейсом – без друзей и компаньонов, в сопровождении охраны. Летит не чартерным, а бизнес-классом из «Шереметьево». Его зам будет ждать в аэропорту.

Мы не пьем вина, но заказали какие-то фирменные блюда, чтобы стол выглядел привычно. Ждем. Ирина искоса поглядывает на часы.

– Ты изменился как-то, – говорит вдруг.

– Это я сосредоточился.

– Нет, вообще. В  последнее время. Погрустнел.

– Старею.

– Не выдумывай!

         Еще молчим. Еременко все нет.

– Нужно будет дать ему время выпить, – говорит она.

– Если он вообще будет пить...

– Перед полетом – будет.

         Я пожимаю плечами. Если на утро планируется подписание документов, ему нужна светлая голова.

– Как твоя девушка? – спрашивает Ирина после паузы.

– Которая?

– Из ФСБ.

– Иногда видимся.

– И все?

– И все.

– Как и мы с Генкой.

– Нет. В вашем случае, хоть кто-то кого-то любит...

– А в вашем?

– А в нашем – никто никого.

– Почему ты так думаешь?

         И я вдруг вспоминаю, как чуть было не предложил ей быть дружкой на нашей с Ларой свадьбе... Май бежит к концу. За все это время я не услышал ни одного слова о Ларе. И не произнес сам.

         Наконец, входит Еременко. Охранник проводит его в зал и оглядывает публику. Похоже, большая часть посетителей ему хорошо знакома. В нашу сторону он бросает невнимательный взгляд. Ирина тянется за чем-то на блюде. Все спокойно. Парень выметается за дверь, а Еременко делает заказ. Что-то обычное. Вообще очень обычный вечер.

         Мы сидим не очень далеко и видим, как официант приносит ему вино. Ирина кривится: лучше бы водку. Я пожимаю плечами.

         По тому, как быстро он ест, понятно, что сегодня Максим Петрович не собирается рассиживаться в ресторане. Еременко – дядька пятидесяти двух лет, вполне бодрый, полный, высокий, и, несмотря на румяные щеки, циничный и расчетливый руководитель. Не самодур – это усложняет нашу задачу.

         Есть несколько вариантов. Но, глядя в его румяное и сосредоточенное лицо, я понимаю – ни один не подходит. Ирина начинает вульгарно пялиться в его сторону, но наш пассажир увлеченно поглощает снедь из тарелки. Думает о предстоящем полете и очень мало обращает внимание на окружающих. Именно поэтому занятые люди предпочитают обслуживаться в одним и тех же местах – чтобы не распыляться на внешний мир.

         Ирина поднимается и, направляясь к туалету, спотыкается о его стул. Почти виснет на его плечах.

– Я вас не задела?

         Он поднимает глаза, присматривается к ней. У девушки потрясающая фигура, одежда шлюхи и лицо ангела.

– Нет, котик, – говорит он и отворачивается.

         Ирина идет «пудрить носик», а на обратном пути садится за его столик.

– Вижу, вы собираетесь в дальнюю дорогу, – говорит бесцеремонно. – Закажите мне вина и я расскажу, что вас ждет...

         Она очень хороша – в меру порочна, в меру скромна. Еременко несколько растерянно подзывает официанта. Все-таки хочет узнать, что его ждет. Если я сумею помочь Ирине и отвлечь его внимание, его ждут несколько капель абсолютно безобидного снотворного.

         Ирина сияет улыбкой. Официант приносит бутылку вина и бокал для девушки.

– Ты одна здесь? – спрашивает наш клиент. – Я не встречал тебя тут раньше.

– У меня сегодня прощальный вечер с моим парнем, – она указывает взглядом на меня.

         Самое время появиться грозному Отелло.

– До каких же ты пор будешь изменять мне?! – восклицаю я гневно, но не очень громко, чтобы не привлечь всеобщего внимания.

         Останавливаюсь несколько позади Еременко, и он оглядывается. В это время Ирина льет наше супер-средство прямо в откупоренную бутылку, потому что бокалы еще пусты, да и до бокала промышленника ей никак не дотянуться.

– Ваня, оставь меня! – фыркает Ирина.

– Пожалуйста! Хоть навсегда! – бросаю я оскорбленно и быстренько ретируюсь наружу.

         Охранник ждет в джипе вместе с шофером. Я наблюдаю за ними еще с четверть часа. Парень выходит из авто и начинает мерить шагами тротуар. Наконец, взглянув несколько раз на часы, достает мобилу.

         К этому времени Ирина уже должна была выйти. Не уснула же она вместе с Еременко? Я быстренько возвращаюсь в зал.

         Ого! Промышленник вовсе не спит, а цепко держит Ирину за руку.

– Да, Коля! – отвечает на звонок охранника. – Я еще тут. Какая-то шлюха пыталась меня отравить. Зайди разберись – я ее держу. А, вот и ее дружок! – добавляет он, увидев меня.

         Похоже, все это время Еременко и Ирина выясняли отношения. Ее лицо краснее платья, и я вижу, как крепко его пальцы впились в ее запястье.

         Вариантов не остается. Я подлетаю к столику и бью промышленного магната кулаком в румяную физиономию – так, чтобы его выключило до самого отлета лайнера. Тащу Ирину за руку в сторону кухни. Мы изучили план здания – выход там есть. Охранник всего один, но топает позади, как стадо слонов. Золушка-Ирина теряет обе туфли сразу.

         Возле какой-то кастрюли – под безумные крики всех поваров и посудомоек – этот амбал нас настигает. Я вырубаю его слету и подфутболиваю ногой под стол.

– Наследили...

         Уже в машине разбирает хохот. Ирина сидит босая – в дурацком платье, которое оказалось совершенно бесполезным.

– Он сразу просек, что дело нечисто. Хвать меня за руку и давай выспрашивать, на кого я работаю...

         Она фыркает.

– Думаешь, он не очухается скоро?

– Не должен. Но все равно надо ехать в аэропорт – страховать это дело.

– Блин!

– И нужно переодеться.

– Возьми мое платье, а я твой пиджак, – предлагает Ирина.

– Тогда нас наверняка не узнают.

         Весело. Но дело серьезное. Я переодеваюсь дома, Ирина – в первом попавшемся магазине, и несемся в аэропорт.

2. КРОМЕШНАЯ ТЬМА

         Я никогда не был в «Шереметьево-2». Залы, VIP-залы, кафе, эскалаторы, видеокамеры.

         Наконец, среди пассажиров, ждущих регистрации на рейс «Москва – Магнитогорск», мы узнаем заместителя Еременко – господина Галашина. Нервничает – слабо сказано, постоянно вертит головой по сторонам и тычет пальцем в кнопки своего мобильного.

         Слышно, как кричит в трубку:

– Коля? Ну, как? Пришел в сознание? Не пришел? Так что? Лететь он не может? Нет? Не в состоянии?

         Если шеф не в состоянии, то Галашину – без права подписи – нечего делать на деловой уральской встрече. Он разворачивается и, помахивая дипломатом, идет к выходу. Ирина провожает его до авто.

– Уехал...

         Мы выходим из здания аэропорта. Ночь ярко освещена и торжественна. Когда-то мне так нравилось наблюдать за самолетами и пассажирами, что я ездил в «Борисполь» пить кофе. Это особый дух авиапутешествий: люди бегут, спешат, летят, летят их чемоданы и сумки – все к яркому солнцу и своей мечте. Но ночью... из шикарного аэропорта в кромешную тьму? Жутковато...

– Давай возьмем кофе.

– Илья... я не очень люблю такие места... Суетно здесь. Будто сквозит все время, – Ирина отступает. – Я домой поеду. А ты Генке позвони, скажи, что мы справились.

– Сама не хочешь позвонить?

– Не хочу знать, где он ночью.

         Ирина уезжает, а я иду в зал ожидания, смотрю через стекло на самолеты и панораму взлетной полосы. Потом беру кофе и присоединяюсь к встречающим. Не знаю, откуда прилетел этот самолет, но его очень ждали – море слез, цветы, переполняющая сердце радость встречи.

         И вдруг вижу среди прилетевших Эдиту Семакову. О, Боже! Я не хотел этого! Я не специально выслеживал ее в аэропорту! Стаканчик с кофе обжигает мне пальцы. Ее никто не ждет, она никого не ищет взглядом, и я отступаю за спины встречающих.

         В руках у нее небольшая дорожная сумка с длинными ручками. Одета в облегающий джинсовый костюм, на ногах – туфли на высокой шпильке, в волосах – солнцезащитные очки. Кажется, она загорела. Или похудела. Или устала от отдыха.

– Эдита!

         Она останавливается и оглядывается по сторонам. Я подхожу и беру у нее из рук сумку.

– Илья? Вы?!

– Агентам Интерпола все известно о вашем прибытии! – пугаю ее машинально. – На самом деле, я тут на задании. Был. Но задание уже кончилось. И я случайно увидел вас...

         Она не загорела, она побледнела еще больше. Похоже, напрасно я пошутил об агентах Интерпола.

– Простите, что напугал... Там темно?

– Где?

– В небе.

– Да, тьма кромешная.

– Я так и думал!

         Она, наконец, улыбается.

– Не спешите? – оглядывает меня так, словно я могу убежать с ее сумкой.

– Я очень люблю аэропорты...

– Хотите, присядем в кафе?

– Хочу, но вы же устали после перелета.

– О, это был совсем недолгий перелет. Признаюсь, в самолете я пила коньяк, и мне уже хорошо и весело.

         Я смеюсь. Мы идем в кафе и глядим на лайнеры, взмывающие в черное небо. И я почему-то вспоминаю, что хотел покончить с собой. Мысль очень неуместная, неудачная... и выплыла в сознании скорее всего под воздействием этого великолепного зрелища: безграничного неба, огней, лайнеров и восхитительной девушки.

– Вы знаете какую-нибудь смешную историю про самолеты? Очень кстати будет, – улыбается Эдита.

– Знаю. Но все пошлые. Про стюардесс. Или про геев в самолете.

– Избирательная у вас память.

– А вы знаете приличную?

– Ну, вот например. Самолет садится на дозаправку, и всех пассажиров просят выйти. А слепой старик летит с собакой-поводырем – ему разрешили остаться. Пилот выходит последним и видит, что дед остается в самолете. Говорит: «Давайте хоть вашего пса выгуляю». И спускается по трапу – в черных очках и с собакой-поводырем. Пассажиры – врассыпную...

– Да, это добрая история, – киваю с улыбкой. – Вы долетели без приключений?

– Женщина рядом сидела – горничной работает в Италии. Уже шесть лет не была дома, в Подмосковье. Копит детям на образование. Рассказывала что-то все время.

         На миг она умолкает.

– Я вас не поздравила. Примите... самые сердечные...

         Я ничего не отвечаю.

– Это такой шаг... серьезный, – продолжает она. – Я, наверное, так широко никогда не шагну. Вообще зареклась с людьми знакомиться. Ничего это не приносит, кроме печали. Но это тяжело принять... смириться. Смотрю, как легко дурнушки устраивают свою личную жизнь... необъяснимо.

– Вряд ли вы согласились бы на их партии...

– А может и согласилась бы, кто знает.

– Оставьте, Эдита. Все придет в свое время. Не нужно этого – из крайности в крайность. Что ж вы теперь ни с кем встречаться не будете?

– Нет.

– Никого к себе не подпустите?

– Никого.

– А секс?

– Обойдусь как-нибудь.

– А просто по душам поговорить?

– Я на работе так наговариваюсь, что потом не до разговоров и не до души.

– А дети? Наследники?

         Она отворачивается. Ей больно. Все ее самолетно-коньячное веселье выветривается в один миг.

– Мне надеяться не на что, – отрезает мрачно. – Я уже поняла это. Я уже не заморачиваюсь на этом, я живу дальше. У моих подруг дети уже на свидания бегают, а я просто живу. А вы – как на допросе – кучу вопросов задаете. Испортили вы мне настроение своими вопросами!

– А вы мне – своими поздравлениями...

– Что так? Семейная жизнь уже надоела?

– Не сложилась моя семейная жизнь. Сбежала моя невеста...

– Бросила вас?

– И записку написала: «Не ищи – не свищи». Тоже, может, достал я ее до боли в суставах.

– Вы?

– Я вам хорошим кажусь?

– Ну, в целом, да.

– Так это первое обманчивое впечатление. На самом деле, я бабник, травку покуриваю, и работа у меня – не очень чистая. Всякое случается...

– Вы – бабник? – удивляется она.

– Ну, может и не бабник, но мимо красивой женщины не пройду.

– А если она дура, например?

– Тем лучше.

– И сколько длятся ваши отношения?

– Одну ночь. Максимум – две.

– Глупости сейчас говорите, – Эдита качает головой. – Понятно, что не сложилось, что больно. Но наговаривать на себя!..

– Вы не лучше!

3. РЕЙДЕРСТВО

         В целом, это одна и та же история, рассказанная разными женщинами на разные голоса. Одна уже поставила крест на личном, другая – еще надеется растопить ледяное сердце Генки Никифорова, а третья – просто убежала от того, что ненадолго показалось ей значимым.

         Они ничем не похожи друг на друга, кроме того, что это красивые и неглупые женщины. Может, действительно, перевелись мужчины, которые были бы их достойны.

         Одна Леди Х – не из их числа. У нее другие потребности – быть мужчиной и «майбах». Она копит деньги, занимается со мной сексом и всегда рада меня слышать.

         Менеджер тира Андрей тоже привык ко мне, как к нехитрой мебели. А я все палю по мишеням, и выстрелы гудят в башке, вытесняя нерадостные мысли.

         Тогда, в аэропорту, неожиданно всколыхнулось. И Эдита тоже перегнула со своим обетом безбрачия. Что-то хорошее было тогда... Но тогда же я понял, что везде – в самом шикарном клубе, на самом ветреном перекрестке всех авиамаршрутов – всегда буду искать запах горелого фри из кафе «Амур». Никакие подмены меня не обманут. Похожие истории, но очень разные женщины...

         Андрей предлагает водки за счет заведения. Надоела ему моя пальба, да и поздно уже, но заведение – до последнего клиента.

 – А вот и последний! – хмуро констатирует он при появлении Никифорова.

         Генка тоже не ожидал меня тут встретить.

– Тренируешься что ли?

– Тренируюсь, – киваю на стопку водки.

– А, тогда понятно. А я хотел звонить тебе...

– На ночь глядя?

         Андрей скалится. И Генка делает свой привычный жест, мол, потом – на пять сек.

– Кстати, Еременко ищет тех, кто напал на него в ресторане, – сообщает между прочим. – По своим каналам ищет, ментов не дергает.

– Найдет?

– Может и найти. Для нас главное, что задание выполнено. Но – будь осторожен...

         Это говорит об одном: если вдруг тебя подстрелят в темном переулке, то, скорее всего, это сделает охранник Еременко, а «нас» это дело уже не будет касаться.

– Я понимаю, что сложный пациент попался. Получите с Ириной премию.

         Премия... это хорошо. Можно будет выпить и еще пострелять  в тире. Андрей слушает внимательно – так, словно это долговязое создание пытается вникнуть в суть наших дел.

– Опасная работенка, – делает вывод.

– А у тебя нет? – Генка вдруг резко оборачивается к нему, и я понимаю, что он предельно взвинчен и с трудом сдерживается, чтобы просто сидеть и выпивать с нами. – Да завтра ворвется сюда любой чурка нерусский с калашом и положит всех!

– Или русский, – добавляю я.

         Теперь Андрей явно торопится выпроводить нас за дверь.

– Ребята, ну, час ночи. Поимейте совесть...

         Мы выходим из тира. Оба выпили и глядим на свои машины тупо.

– Ладно, я тебя подкину, – решает Генка и открывает мне дверцу своего «мерса». – Я пил меньше.

         Даже если и больше, я ничего не теряю. Разбившись с Генкой на ночной трассе, я рискую только избежать выстрела в темном переулке. Босс усложняет задачу:

– О рейдерстве знаешь что-нибудь?

         А я удивляюсь, что он не спрашивает у меня адрес моей квартиры. Он ему хорошо известен...

– О захватах? Да, мы сталкивались с таким делом в Киеве. Парни скупили всего пять процентов акций одной энергетической компании, подделали печать и подпись нотариуса на заявлении об изменении учредительных документов, назначили сами себя единым исполнительным органом компании – ворвались в здание, выдворили прежнее начальство и засели.

         Генка слушает заинтересованно.

– Мы нашли нотариуса, доказали, что документы – фикция. Но главный вопрос был в том, что это был силовой захват: рейдеры уже были внутри – боевики, тренированные ребята, вполне профессионалы.

– И чем закончилось?

– Мы выбили их оттуда. Это была война в миниатюре: мини-осада  двадцатичетырехэтажного здания, оцепление, штурм и зачистка. Сахар привел команду наемных бойцов, и у нашего клиента – прежнего собственника – была надежная защита в правительстве. Тот, кто замахнулся на его компанию, не рассчитывал на такой отпор.

– Это значит только одно: у вашего противника не было хорошей крыши, а он ввязался в серьезное дело, – резюмирует Генка.

– То есть?

– Да ничего бы вы не сделали, если бы ваша крыша не была круче, чем его...

         Он замолкает, сворачивает к моему дому и продолжает спокойно:

– Выверни ситуацию наизнанку. Представь, что рейдеры – мы. Ты бы смог удержаться в здании до тех пор, пока наверху замяли бы это дело?

– Конечно.

– Вот и ответ.

         Он останавливается и молчит некоторое время.

– Я думаю, наша крыша нас не подведет. Сильные компании должны принадлежать сильным людям. А наш клиент – очень сильный человек и хочет получить «Автодорстрой». Слышал? Дорожно-строительная компания... Уже внесены необходимые изменения о смене исполнительного органа в Единый Госреестр юридических лиц. Все документы готовы, все проверено...

– И мы возьмемся за это?

– Конечно. Более того – мы уже взялись. Уже все вертится. И судя по бумагам – все законно. Даже ФСБ не гнушается подобными делами.

         Так все активы и перетекают в руки силовиков... Круговая порука. И Генка уже в деле.

– Завтра мы все соберемся в офисе – обсудим план захвата. Все наши и одна наемная команда. Со стороны противника – только охрана компании, а потом уже – менты и прочие, если до этого дойдет. Но я надеюсь, что наверху погасят раньше, чем начнется настоящий пожар по поводу.

         Мы продолжаем сидеть в машине с выключенными фарами перед моим домом. Генка избегает смотреть на меня.

– Вот такие дела, брат, у нас на этот раз. Если есть вопросы – задавай сразу. Я сам такими вещами ни разу не занимался, но если ты с этим сталкивался – тебе вообще должно быть все понятно.

         Мне все понятно. А над тем, что не понятно, я не хочу даже думать. К Никифорову у меня совсем другой вопрос.