Текст книги "Профессия"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Мистер частный детектив, откуда у вас такая информация?

– О чем?

– О том, откуда я приехала.

– Читаю по твоей солнечной коже. Не угадал?

– И что вы еще обо мне угадали?

– Остальное – познается практически, – выкручиваюсь я.

         Да, ночь удалась. Более того – жизнь удалась. Вива, Лара!

  19. ВИШНИ

Утром она исчезает. У нее – обычный рабочий день. А я остаюсь один и никак не могу вернуться мыслями к делу Прохорова. Мысли рассеиваются. Сознание вдруг наполняется чем-то легким, невесомым, по-весеннему ароматным и солнечным. Если мысли складываются из слов-понятий, но вполне объяснимо, почему мысли закончились: слова рассыпались на солнечные блики.

Это любовь. Абсолютно уникальная любовь.

Абсолютная любовь.

Меня выплескивает в город, где все движется быстрее и радостнее. Кажется, весь мир переполнен осязаемым, весенним, благоухающим счастьем. И меня – волной этого счастья – заносит в компанию Семакова. Я представляюсь репортером агентства новостей и спрашиваю Эдиту Валерьевну. Не потребовав предъявить удостоверение, секретарша проводит меня к кабинету Эдиты. Мне чудится, что все вокруг поглощены, как и я, своим счастьем и не хотят отвлекаться в мою сторону.

Эдита тоже не отвлекается. Она делает мне пальцем знак «Тссссс!» и кивает на диванчик для посетителей в углу кабинета, а сама продолжает говорить по мобильному телефону. Потом, не прерывая разговор, поднимается из-за стола и, повернувшись ко мне спиной, подходит к окну.

За окнами разливается солнце. Она говорит что-то быстро, четко, приводя какие-то цифры. Эдита – высокая, с длинными гладким черными волосами. Она острая. У нее тонкие, острые черты лица, острые локти. Но в этой своей остроте и четкости цифр она безумно мила. Теперь она стоит ко мне в профиль, и я разглядываю ее фигуру, обтянутую коротким темным платьем с высоким воротником. На плечи накинут то ли шарф, то ли платок серо-синего цвета. Разговор между тем становится более понятным. Теперь речь идет о выпуске серии новых антиаллергических препаратов, широко разрекламированных в средствах массовой информации перед летним сезоном бесконечной аллергии. Она отвечает на вопросы, постукивая ногтями по стеклу, словно приглашает кого-то снизу подняться на четвертый этаж.

 Наконец, захлопывает телефон и оборачивается ко мне.

– Вот, ваши конкуренты жаждут горячих новостей. Здравствуйте, господин...

– Илья Бартенев, частный детектив.

         И вдруг, даже в своей всепоглощающей радости, я замечаю, что лицо у Эдиты совсем не радостное.

– Но мне сказали, что вы...

– Я не хотел оглашать свою должность в коридорах компании.

– По поводу?

Она не садится на свое место, а продолжает стоять у окна и смотреть на меня. И на фоне окна кажется еще тоньше и острее, чем есть.

– По поводу убийства Виталия Прохорова.

– Чем я могу помочь?

Она спрашивает это спокойно. Но голос заметно ломается. Что-то звенит в нем еще, кроме простого вопроса. Она думает, чем еще должна поинтересоваться, и, наконец, находится:

– Почему вы спрашиваете об этом? Я не знала его при жизни. Вообще не знала.

И моя весенняя радость мгновенно меркнет. Так, словно из весеннего дня я попадаю в полосу бесконечного, серого, непроглядного дождя. И я... попадаю в эту полосу случайно – совершенно случайно, иду сквозь дождь, как по туннелю, и понимаю только одно: он не приведет к свету. Я уже не вернусь в тот солнечный день, из которого пришел. Этот день уже никогда не будет прежним.

– Эдита Валерьевна, в момент убийства Прохоров был не один. Рядом с ним находился его друг, Олег Сотник. Вы знакомы с этим человеком?

– Нет.

– Никогда не встречались?

– Никогда.

– Курить у вас можно?

– Курите.

         Я закуриваю.

– Эдита... я не из милиции, – говорю ей внятно. – Я расследую это дело не для того, чтобы сообщить результаты правоохранительным органам. Вы это понимаете?

– Меня не интересует, кто вам платит.

– Хорошо, скажу иначе: у вас нет необходимости врать мне. По словам Сотника, вы не только знакомы, но даже были любовниками.

         Она медленно садится.

– Это для него... это расследование?

– Нет.

– А для кого?

– Я не имею права разглашать эту информацию.

         Она кивает самой себе и говорит абсолютно неожиданно:

– Мне сегодня приснилось, что я рву вишни... с ветки. И красный сок течет по рукам. Такого никогда не было со мной наяву. Но этот сон – к стыду...

– Вам стыдно?

– Не то чтобы стыдно... А очень гадко. Я надеялась, что никто никогда не придет ко мне с такими вот... вопросами.

         Она снова стучит длинными острыми ногтями по полированной поверхности стола. Выцарапывает свою истину.

– Что было наяву, Эдита?

– Наяву... было очень много всего. Если вы... хоть когда-нибудь кого-то любили... Не знаю, как объяснить это мужчине, – она дергает плечами. – Мы познакомились, когда он только приехал в Москву. У него горели глаза и совсем не было денег. Не то, что на собственный бизнес, даже на вход в ночной клуб. Я брала деньги у отца и отдавала ему. Потом продала машину. Потом отец догадался – мы много спорили, но в конце концов он сдался, сказал мне, что я помешалась, и он бессилен открыть мне глаза, что остается только ждать, пока это помешательство пройдет.

         Потом бизнес Олега, организованный на мои деньги, стал приносить доход. Я перестала быть ему нужна – начались измены, ссоры, провокации. Он сказал мне:

– Ты всего лишь богатая телка с упругими титьками. Ты мне надоела. Я не хочу тебя больше! Когда же ты поймешь это?

         Я поняла. Мы порвали отношения. Я ушла в работу, пытаясь хоть как-то загладить свою вину перед отцом. Читала об успехах Сотника в Интернете и рыдала, закрывшись в офисе. Потом... постепенно... стало легче. Не настолько, конечно, чтобы я вышла замуж за другого или просто завела новый роман, но я – по крайней мере – перестала жить новостями о его жизни. Прошло пять лет.

         Отец знакомил меня с парнями, а я была уверена, что их интересую не я, а его деньги и связи. Наконец, мы выбрали вместе с ним одного – наиболее обеспеченного, но заискивающего в моем отце по политическим соображениям. Мы стали иногда видеться и однажды вместе поехали ужинать в «Галерею». И в тот вечер в «Галерее» я встретила Олега с какой-то моделью.

         Как и не было пяти лет рыданий и пузырьков с ядом. Он подошел ко мне и сказал:

– Если ты меня еще помнишь, поедем сейчас со мной!

         И я поехала. Оставила своего спутника за столиком и ушла с Олегом. Он привез меня в свой загородный дом. Все было так хорошо, что я боялась поверить, что это наяву. Все казалось честным и настоящим до самого утра.

         А утром он сказал:

– Как видишь, я легко обхожусь без тебя и твоего папаши. Хотелось показать тебе это воочию. А ты – ворона – так никому и не нужна? Сколько ни давай за тебя приданого, нет охотничков? Ну-ну! Покаркай погромче! Авось и отзовутся люди добрые – помогут твоему горю!..

         Я гляжу на нее во все глаза. Не потому, что она решилась на такую откровенность перед незнакомым человеком, а потому что мое сердце... стучит все глуше... и глуше... и глуше. Весенний день мрачнеет настолько, что становится беспросветным.

         Эдита тонка и хороша собой. Другая бы на ее месте пользовалась всеми преимуществами положения богатой невесты, а она... она выбрала такой зыбкий путь, следуя за своим сердцем...

– О, Боже! – выдыхаю я наконец. – Эдита, что вы наделали?!

20. ПЛАНИРОВАНИЕ СЕМЬИ

         Она роняет голову на руки.

– Да, я наделала... Стала искать людей, которые могли бы взять такой заказ. И – через третьи руки – получила номер Сухаря, как его называли. Он назначил мне встречу в каком-то кафе на окраине. Я оделась, как проститутка – в шорты, какую-то блестящую майку, сверху натянула полушубок. Лицо спрятала за меховой шапкой. Надела высокие ботфорты, чтобы все на ноги смотрели, а не в лицо. Принесла ему задаток и назвала те места, где Олег обычно бывает вечерами. Договорились, что после выполнения работы я отдам остаток суммы.

         А потом из новостей я узнала, что возле «Кара-Кума» убит Прохоров, а Олег доставлен в больницу с ранением, но опасности для его жизни нет. Вот тогда я поняла, что наделала. Я даже не знала этого Прохорова, не знала его семью.

         Я ждала, что Сухарь выйдет на связь, но он, видимо, понял, что вторая часть обещанной суммы ему уже не светит... И так и тянулись эти дни – до вашего прихода, господин Бартенев. В ожидании звонка от Сухаря или из милиции...

– Меня Илья зовут...

– Что мне теперь делать... Илья?

         Я думаю.

– Что сделано, того уже не вернуть и не исправить. У Прохорова остались жена и сын шести лет. Сотник жив, почти здоров, сидит с охраной на своей вилле и планирует скоро вернуться на работу. Запомните одно: ваша жизнь уже пошла мимо этого человека... дальше.

– Дальше? В тюрьму? – она смотрит прямо мне в душу синими глазами.

– Я не Господь Бог, чтобы судить о степени вашей вины и глубине вашего раскаяния... Эдита, уезжайте из Москвы! Поживите где-нибудь за границей... А ваш отец, я думаю, сможет здесь, на месте, нейтрализовать эту ситуацию. Только расскажите ему обо всем честно, как бы ни было стыдно. Прямых улик против вас нет... и не будет.

– А Сухарь? Если он во всем признается?

– Он убит. И те, кто был с ним в ту ночь, тоже...

– Но... Вы ведь все равно расскажете заказчику о результатах расследования...

– Расследование заказала Ольга Прохорова. И она, безусловно, имеет право знать правду о смерти мужа.

– Она заявит об этом в милицию?

– И это тоже ее право. Мы не можем этому помешать. Но подтвердить результаты нашего расследования и доказать вашу вину – это уже дело милиции. Поэтому единственное, что я могу вам посоветовать, – уезжайте! Пока еще есть время...

         Она возвращается к окну.

– А он... он узнает обо всем. И будет смеяться надо мной.

         Я подхожу и становлюсь рядом с ней у окна. Иногда чувствуешь себя по одну сторону баррикад с посторонним, малознакомым человеком.

– Не думайте об этом, Эдита. Знайте только, что вы красивая, умная женщина. Вы просто немного сбились с пути. Убить человека – еще не значит убить свое чувство к нему, не значит стереть всю боль, которую он причинил. Вы должны были победить не его, а именно свое чувство, свое сердце, которое так ошиблось. Понимаете меня? Я тоже совершал ошибки, которые стоили жизни других людей, поэтому сейчас не могу осуждать вас. Уверен, что вы обязательно встретите... другую любовь. Совершенно, абсолютно другую. Абсолютную любовь...

         Я протягиваю ей визитку со своим номером телефона.

– Звоните, если вдруг возникнут проблемы.

         Иду к двери, а она продолжает смотреть на мое имя на карточке. И вдруг окликает так, словно забыла спросить у меня самое важное.

– А вы?

– Я?

– Вы встретили?

– Да.

         Я выхожу из компании Семакова в весенний день с тяжелым сердцем.

         Снаружи, как по команде, бойко начинает звонить телефон: Никифоров, Ирина, потом Леди Х. Я не отвечаю ни на один звонок. Вместо этого сам набираю пока еще не очень знакомый номер – непривычный номер любимого человека.

– Ну, что ты? – спрашивает Лара шепотом. – Бабушка спит.

– Я... Знаешь, я дошел до конца... этого дела.

– Здорово! – шепчет она.

– Здорово... и не здорово. Иногда самое светлое чувство может толкнуть человека на самые темные поступки и привести к ужасным последствиям. Я люблю тебя. Не отвечай ничего. Прости, что по телефону. Но я хочу сказать это сейчас...

– Не волнуйся, – смеется она. – Сказал. Ты это сделал. Все нормально.

– Нет, не это, – я тоже усмехаюсь. – Не то, что я тебя люблю. Я не впервые люблю и не впервые признаюсь в этом. Я хочу сказать другое – впервые. Я хочу...

         И вдруг понимаю, что слишком много «хочу» и много «я» в этом телефонном диалоге, и так мало ее самой...

– Лара, давай поженимся. Здесь, в Москве, где мы встретились...

         Теперь в этом разговоре нет ни меня, ни ее. Есть «мы», и есть «Москва».

– Пошутил? – спрашивает она.

– Нет.

– Но ты же меня не знаешь.

– И ты меня не знаешь. Мы в равных условиях. И оттого, что мы будем встречаться дальше, мы не узнаем друг друга лучше, мы узнаем друг друга по-другому. А я хочу, чтобы мы поженились сейчас – такими, какие мы есть.

         Она отвечает что-то невнятное.

– Не хочешь?

– Мне кажется, ты жалеешь меня...

– Жалею? И награждаю таким подарком – собой? Тебе кажется, что я – подарок? Тогда пожалей и ты меня – согласись.

– А вдруг ты маньяк?

– Я справку тебе покажу – о вменяемости.

– Хорошо, – она торопится закончить разговор.

– Согласна?

– Да, я согласна. Потом поговорим.

         Она отключает связь. Я нахожу себя в потоке машин на шоссе – еду в офис.

         И вдруг она звонит снова. Я пугаюсь от неожиданности и от внезапной мысли, что она могла передумать.

– Забыла сказать самое главное. Я люблю тебя. И спасибо за то, что...

– За что?

– За то, что это наяву...

         Когда я подъезжаю к офису «Спартака», день передо мной немного светлеет. Высыхает в сознании непроглядный дождь Эдиты. Снова проступает весна с ее ритмами и живыми эмоциями. Но внутри этой весны все равно остается зыбкая влага.

         Последний звонок перед входом в «Спартак» – Леди Х.

– Поздравь меня, мой милый. Я – агент ноль-ноль-семь.

– Поздравляю.

         Каждый идет своим путем. Широким или узким, прямым или путаным. Леди Х выбрала свой и шагает очень уверенно, так, словно другого варианта никогда не существовало.

– Поздравляю.

         Главное – это душевное равновесие, внутренняя уверенность в том, что «верным путем идем, товарищи!»

– Поздравляю.

         Это все, что я могу ей сказать.

21. ИТОГ

         Может, в «Спартаке» без моего непосредственного участия прошло уже не одно заседание, но в кабинете Никифорова я застаю всех членов нашего тайного общества в сборе – Кира, Игорька, Романа, Ирину и самого Генку со странным выражением на лице.

         Это выражение передает то ли скорбь, то ли траур – и не иначе, как по моей заблудшей душе.

– На звонки мы не отвечаем? – осведомляется Генка вежливо.

– У меня была важная встреча.

– Встреча? В рабочее время?

– Да, деловая встреча.

– Не касательно ли дела Прохорова?

– Касательно.

– И что вы имеете нам сообщить касательно этого дела?

– Имеем сообщить, что расследование закончено и заказчик покушения установлен.

         Не знаю, что они обсуждали в кабинете Босса до моего появления. Может, снова выдвигали рабочие версии и искали наиболее правдоподобную. При моем ответе у Киреева отвисает челюсть.

         Генка сразу оставляет насмешливый тон.

– Есть доказательства?

– Есть. Но сначала я хочу уточнить при всех некоторые детали. Я впервые участвовал в расследовании дела вашим бюро. Мы работали над ним вместе, мы обменивались информацией. Теперь я хочу знать, могу ли я не разглашать результаты расследования до определенного срока и настаивать на прекращении следствия?

         Никифоров смотрит на меня не моргая.

– На каком основании?

– Не могу сказать.

– Понимаете, господин Бартенев, – вмешивается Кир, – если дело расследует бюро, это уже не ваше личное дело и не ваши личные основания.

– Перед твоим приходом, Илья, Александр Васильевич почти убедил нас в виновности Сычева, бывшего партнера Прохорова, – поясняет мне Генка.

– Главное, как я понимаю, не убедить кого-то в своей гипотезе, а представить доказательства, – парирую я.

– И ты хочешь сказать, что обладаешь достаточными доказательствами, чтобы мы прекратили работу над этим делом? Я могу положиться на тебя и сообщить клиенту, что виновные установлены? – нажимает он.

– Да.

– Хорошо, – Босс кивает. – Так и сделаю. Все свободны.

– Геннадий, в таких делах нельзя доверять человеку, который умышленно скрывает пути и методы своего расследования! – взвывает Кир.

– Александр Васильевич, я принял решение, – обрывает его Никифоров.

         Все выходят, слегка огорченные тем, что все окончилось так неинтересно. Все выходят, а я остаюсь.

– Задержусь на пять сек с твоего разрешения, – усмехаюсь Генке.

– Да уж, будь так любезен. Что за интрига с недо-разоблачением?

         Он закуривает и швыряет мне пачку.

– Покури, успокойся... И расскажи все по порядку.

         Я спокоен, но закуриваю... Снова думаю о том, что Генке могли доложить об убийстве Сухаря, и не знаю, как рассказать ему эту историю... какой монтаж ей сделать. Блокнот с именем Эдиты не должен выплыть на поверхность.

         И впервые жалею, что работаю не на самого себя, а на этого парня, перед которым должен отчитываться. Наконец, подбираю подходящие слова и рассказываю о том, что Сотник упомянул имя женщины, с которой расстался не самым лучшим образом.

– Ее зовут Эдита...

– Пьеха что ли? Самое время говорить о неразглашении: любимая певица нашего Кира, – ржет Генка.

         Я предельно кратко рассказываю историю Эдиты, очень упирая в авторитет ее отца. Генка присвистывает.

– Понятно, что Прохорова передаст все материалы милиции, – продолжаю я, – поэтому я и прошу тебя – не сообщай пока ничего Ольге. Дай Семаковой время уехать. Остальное – уладит ее отец.

– Что тебе в ней? – удивляется Генка. – Ты же поборник законности в любом ее проявлении.

– Так обо мне говорят?

         Я умолкаю. Что мне в Эдите, действительно?

– Да, просто... Если честно, она же не виновата, что этот дебил Сухарь убрал не того.

– Абсолютно неправовой подход.

– Исключительно неправовой.

         Генка трет лоб, разглаживая горизонтальные морщины, а потом кивает.

– Ладно. Для Прохоровой несколько дней ничего не решают, а для Семаковой этого времени будет достаточно, чтобы уехать из страны. И – как знать – может быть, когда-нибудь нам придется обратиться за помощью к ее отцу...

         Он вглядывается в меня. Снова закуривает.

– Молодец. Раскрутил.

– Я же обещал.

– Потом расскажешь на совещании подробно – пусть молодежь учится.

         Кажется, самое сложное – позади.

– Гудим сегодня? – предлагает Босс.

– Я сегодня... свидание у меня.

– Не часто?

– Да я нашел ее просто.

– Кого? Молдаванку свою что ли? – удивленный холодный взгляд врезается в меня.

– Да. Женюсь вот.

– Женишься?

– Будешь свидетелем?

– Свидетелем? Свидетелем чего? А, на свадьбе?

         Может, слова «свидетель» и «свадьба» плохо сочетаются в его сознании, но Генка продолжает смотреть на меня недоуменно.

– Ты с ума сошел?

– Почему?

– Да это все... не стыкуется вообще...

– Что не стыкуется?

– Все, что я о тебе знаю.

– Смотря, что ты обо мне знаешь.

         Он отворачивается.

– А она знает, чем ты занимаешься?

– Где я работаю? Ну, знает.

– Нет, не «где ты работаешь», а чем ты занимаешься?

– Ты про онанизм? Да, ладно! Все иногда этим занимаются.

         Его взгляд из недоуменного становится просто безразличным. Он не смеется моим шуткам и ни о чем больше не спрашивает. Я понимаю, что беседа окончена, и выхожу из кабинета.

         Снимаю немного денег в первом же банкомате и заезжаю в ювелирный магазин. Телефонные объяснения – актуально и модно, но каждая женщина мечтает о традиционном золотом кольце с традиционным бриллиантом.

         Оказывается, у колец есть размеры. Хм. Я не знаю, какой у нее размер, и даже не знаю, какой у меня.

– У нее тоненькие пальчики, – объясняю продавцу-консультанту.

– Какие это «тоненькие»? Как мои или вот как Танины? – она подзывает свою напарницу.

         Я таращусь на их расписной маникюр.

         Останавливаемся на размере шестнадцать с половиной. Выбранное кольцо запирают в коробочку.

– А если не подойдет, его переделать можно будет в мастерской, – информирует Таня на прощанье.

         Шопинг имеет свойство успокаивать. Конечно, это женский подход – сглаживать стрессовые ситуации реализацией своего права на обладание красивыми вещами. Но я очень надеюсь, что это кольцо вовлечет меня в другой виток жизненного лабиринта – тот, в котором я еще ни разу не был. И это предчувствие, безусловно, бодрит и отвлекает от воспоминаний о недоуменном взгляде моего Босса.

22. ОФИЦИОЗ

         И все-таки ресторан. И все-таки чудесный вечер... У Лары нет ни вечернего, ни коктейльного платья, зато есть замечательная блузка черного цвета. Не очень праздничная, но я не устаю ее успокаивать.

         Мне это нравится.

         Мне нравится то, что я сказал ей по телефону, и еще больше – то, что я собираюсь добавить. Подталкиваю ей коробочку с кольцом и предупреждаю:

– Если оно не по размеру, мне сказали, его можно перешить...

         Она улыбается. Открывает сюрприз.

         И сюрприз точно впору. Она смотрит на свой окольцованный безымянный пальчик и спрашивает меня:

– Ты много раз дарил кольца?

– Нет. Это впервые. Я никогда не делал этого раньше. Кольцо – это особый знак, наверно.

– Я не знаю, что нужно говорить в таких случаях, – она прячет руку под стол. – Знаю точно, что лучше не благодарить...

– Потому что подарок, как и секс, предполагает взаимное удовольствие. Скажи лучше, что ты довольна.

– Я довольна.

         Потом мы просто молчим. Я думаю о том, что не представлял такого вечера в своей жизни. И если бы и представлял, то – как-то иначе, более нервно что ли. А сейчас все очень спокойно. Не пошло. Не слащаво. В меру романтично.

         Мы пьем шампанское и смотрим друг на друга.

– Переезжай ко мне, – предлагаю я своей невесте. – Не хочу, чтобы ты жила в рабочем улье. И не хочу, чтобы пропадала на гнилой работе. Это вообще противопоказано беременной девушке.

– Но я не беременна.

– Я это исправлю.

         Она задумывается.

– А кем тогда будет мой ребенок по гороскопу?

         А-а-а, умор-р-ра! Молдаване чудно рассуждают. Я смеюсь.

– Так переезжаешь?

– А ты жил когда-нибудь с женщиной? – спрашивает серьезно.

– Нет. Но и с мужчиной не жил. Все впереди.

– Ты несерьезный!

– Твоей серьезности хватит на двоих. Чего ты опасаешься?

– Того, что я тебе надоем.

– Или я тебе надоем...

         И я тоже становлюсь серьезным.

– Такое возможно. Мы взрослые люди и знаем, что чувства проходят. Но ты сама сказала – настоящая любовь не проходит, то есть она не проходит совершенно, от нее остается хорошая память, на которой будут держаться отношения. И эта память – в нас самих, в наших детях, в доме, в быте. Что еще тебя тревожит?

– Что у меня сейчас нет хорошей работы...

         Она опускает глаза. И она не кокетничает – ей, действительно, до слез неловко, что до нашей встречи она не успела скопить миллион долларов США и что я вынужден буду ее содержать. Я беру ее руку в свою.

– Даже не думай об этом. Хватит и того, что я работаю. Но если тебе станет совсем скучно, можешь искать что-то для души, а не для того, чтобы ценой собственного здоровья заработать на «бэнтли».

– Мы останемся в Москве?

– Я не знаю. В Киеве у меня квартира в центре и новый «бумер» шестой серии. Но здесь... у меня хорошая работа.

         И Босс, который меня так настораживает.

– Я пока не решил, – признаюсь честно.

– Там остались родители? – спрашивает Лара.

– Нет. Никого не осталось. Родителей уже нет в живых. А твои?

– А мои в селе под Кишиневом. С тех пор, как я уехала учиться, мы виделись всего несколько раз...

– Пригласим их на нашу свадьбу.

– А у нас будет свадьба?

– У нас все будет по-настоящему. Только выбери удачный по гороскопу день.

         Вот и вся официальная часть. Может, у нее еще остались вопросы, но она их не задает. Не решается спрашивать о том, опасна ли моя работа и смогу ли я не изменять ей.

         И только когда я прошу ее собрать свои вещи сегодня же, она признается:

– Мне страшно.

– Почему?

– Я мало тебя знаю.

– Рискни. Ты же рисковая девчонка! Ты уехала от родителей, учила свою историю, была моделью, встречалась с парнями, топила свою любовь в Средиземном море, искала работу в чужом мегаполисе. Ты же умеешь рисковать! Рискни еще раз!

         Но, может, под воздействием ее внутреннего смятения, меня тоже охватывает некоторая паника. Вспоминается гибель Маши... такая нелепая смерть, в которой был виноват я один. Я гоню мрачные мысли, но они наплывают. И словно на зло самому себе, я нажимаю на нее:

– Если ты меня любишь, ты рискнешь!

         Она вдруг усмехается.

– Вот. Теперь узнаю тебя больше, мой шикарный и резкий мужчина. Конечно, я рискну... ради тебя. И ради своего чувства.

         Мы берем такси и едем на ее квартиру. Она собирает скромные пожитки. Женщина в неизменном халате, еще четыре девчонки и старушка-хозяйка следят за нами пристально, опасаясь, чтобы мы не прихватили чужого. Лара прощается со всеми очень сухо, и я понимаю, что никакой особой дружбы тут не было.

– Подружка у тебя есть вообще, чтобы быть свидетельницей на свадьбе? – спрашиваю я.

– Нет. Можешь занять мне... какую-нибудь из своих женщин.

         Хм. Да уж... Леди Х точно перестреляет половину гостей... Госпожу Семакову вряд ли можно считать «моей женщиной», хотя ее острая красота и ее боль задели до самого живого. А вот Ирина... будет хорошей парой для свидетеля со стороны жениха.

– У меня нет никаких женщин, кроме тебя. Остальные женщины – коллеги, официантки, киоскерши или киноактрисы – существуют в параллельном пространстве.

         В моей квартире она чувствует себя сиротой, взятой дальними родственниками на время каникул из интерната. Спрашивает, куда можно положить сумку и повесить одежду.

– Куда хочешь, – я пожимаю плечами. – Ты такая же хозяйка, как и я. Делай все, как тебе нравится.

– А если тебе это не будет нравиться?

– Не будет нравиться – я скажу. Не волнуйся, я не очень деликатный.

– Мне показалось – очень.

– Это первое обманчивое впечатление.

         Она садится на кровать и роняет руки между колен.

– Блин, так странно... это все.

– А то!

         Я обнимаю ее за плечи.

– Мне тоже это все странно. Но я уверен, что это правильно.

         Она приникает ко мне и целует в щеку...

23. ШУМ И ПЫЛЬ

– Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, – напевает невесело Генка, бросая на меня колючий взгляд. – Что сияешь?

– Весна!

– В который раз – весна...

         Я вполне готов к утреннему совещанию. Лара дома – наводит порядок, готовит ужин и ждет меня с работы. Мне кажется, что мы играем в какую-то чудесную, отнюдь не компьютерную, а какую-то старинную игру. В тили-тили-тесто...

         Генка саркастичен более, чем обычно. Видно, что что-то напрягает его, точит изнутри и ему нужен всплеск – шквал эмоций и лавина гнева. Но мне не очень интересны причины. Он сам сказал, что в стенах этой конторы мы всего лишь коллеги, даже более того, он – мой Босс, и по правилам  субординации я не имею права лезть ему в душу.

         Весна катится к горячему лету. Солнце – к зениту. А мои мысли – к Ларе. Наконец, все собираются. И я замечаю, что долгожданное потепление никого особо не радует и не бодрит, кроме меня. Ирина выглядит хмурой, АлВас избегает глядеть в мою сторону, Игорь не может никак закончить какой-то разговор по телефону, Ромка надвигает черные очки, пряча за ними прищуренный взгляд хакера.

– Итак. Это совещание – своего рода формальность. Точка в деле Прохорова. Мы работали над ним все вместе, у каждого были свои версии. Но так бывает, что пели хором, а один спел раньше всех, вернулся домой и уже успел поужинать, – Генка усмехается своему сравнению. – Может, не вполне удачная параллель, но сегодня нам остается только услышать о результатах расследования, проведенного господином Бартеневым.

         И я не узнаю Никифорова. Его сарказм начинает разъедать те нити дружеских отношений, которые только начали протягиваться между нами в безжизненном пространстве его компании. А ведь он сам просил меня... спеть раньше всех в этом нестройном хоре. И он был доволен моей работой... еще недавно.

         Мне не составляет руда повторить ребятам ту историю, которую я уже рассказывал Никифорову. Она уже прошла проверку на правдоподобность и ее итог целиком соответствует действительности. Я опускаю перипетии чувств, но замечаю, что лицо Ирины все равно становится каменным. Задевает – помимо ее воли.

– Вот и результат, – подытоживает Генка. – Я сообщу его Прохоровой, а завтра мы займемся другим делом. На сегодня – все свободны.

– Постойте! – взвывает вдруг Киреев. – Я понимаю, что сейчас самое время поздравить нашего солиста с первым успехом, но давайте уточним некоторые детали. Лично у меня есть вопросы... к его партии.

         Генка смотрит заинтересованно. Я киваю.

– Давайте уточним.

         Внутри покалывает. Не от страха перед вопросами Кира и не от неловкости за сокрытие фактов от своих коллег, а от того, что его враждебное отношение выплескивается наружу и заводит меня самого.

– Во-первых, начнем с того, что ранее ни в одном разговоре Сотник не упоминал о связи с Семаковой. А если и упоминал, то мы в свое время об этом ничего не узнали. Во-вторых, наемный убийца Сухарь, его сын Николай и их общий приятель Рубик, были найдены убитыми в квартире, зарегистрированной на имя Сухаренко. Как показала проведенная баллистическая экспертиза, оружие, из которого стреляли около четырнадцати-тридцати в квартире на пятом этаже девятиэтажки, принадлежит детективу агентства «Спартак» Илье Бартеневу и детективу агентства «Тимур» Наталье Вележкиной.

         Все просто подаются к Киру. У Ирины округляются глаза.

– Закономерный вопрос – причем тут Вележкина? А при том, что подобная ситуация уже случалась совсем недавно, на трассе – при покушении на Гавриша. Господин Бартенев, который получил задание вести наблюдение (всего лишь) за банкиром, оказался очевидцем происшествия на дороге. Вот тогда он, не долго думая, открыл огонь по предполагаемым киллерам, спасая госпожу Вележкину, которая отвечала за личную безопасность Гавриша.

         Речь сейчас не о том, что господину Бартеневу следует объявить благодарность за благородство по отношению к малознакомой даме, а о том, что детективное агентство – не поле для реализации личных амбиций, и о том, что верить человеку, который утаивает от коллег половину своих ходов, достаточно опасно. Мы расследуем дело об убийстве Прохорова, а получаем в результате еще три убийства, участие постороннего детектива и выхолощенный итог, который никак не отражает реальную картину. Я объясню, почему. Потому что два дня назад, как мы все помним, господин Бартенев отказался ознакомить нас с результатами дела. С какой целью? Ответ прост: чтобы дать виновной скрыться. Из каких таких соображений? Разумеется, из корыстных. Выходит, что удостоверение частного детектива дает право безнаказанно убивать, вымогать взятки и набивать карманы. Вот настоящий результат этого дела. Поздравляю, господин Бартенев! Вы делаете колоссальные успехи как для новичка, еще вчера изучавшего карту автомобильных дорог Москвы.