Текст книги "Паломничество в Святую Землю Египетскую"

Автор книги: Томаш Миркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

– А это правда, папа? – спросил я, когда он умолк.

– Сам не знаю. Но как иначе объяснить то, что мы видели?

Я не ответил. В то время мне еще не приходило в голову, что мы могли видеть просто гипсовую или деревянную скульптуру с глазами из голубого стекла: веками и губами ее мог двигать один из дервишей, дергая за тонкие невидимые нитки или проволочки, а другой, чревовещатель, говорил за нее. До этого я додумался только спустя несколько лет. А еще позже я испытал потрясение, когда в книге по истории Египта и Судана встретил фотографию Чарльза Гордона – был такой английский генерал, он погиб при обороне Хартума. У меня сразу встала перед глазами голова, которую показывали дервиши: один в один Гордон!

Поскольку воины Махди действительно отрубили Гордону голову, в первую минуту я подумал, что у дервишей была не иначе как его настоящая голова. Но потом осознал, что с момента гибели Гордона до представления, которое я видел, прошло более шестидесяти лет; за такое время кожа иссохла бы и потемнела, черты лица стали бы неузнаваемы. Быть может, Махди, когда трофей привезли к нему в Омдурман, велел снять с него несколько восковых или гипсовых копий и показывать их по всему Судану, чтобы все видели, что ненавистный враг убит? А одна из отливок оказалась в руках дервишей и стала служить реквизитом для их фокусов? Такое объяснение показалось мне гораздо более разумным. Но я ее видел собственными глазами и руку бы дал на отсечение, что она настоящая; в том, как она шевелила губами, не было ничего неестественного. Волосы, за которые схватил ее дервиш, тоже выглядели как настоящие. Неужели иллюзия была настолько сильной? Ну что ж, на восковую скульптуру нетрудно приклеить настоящие волосы. И, конечно, опытный фокусник легко обведет вокруг пальца наивного провинциального мальчишку.

Прошло много лет, а эта история до сих пор не дает мне покоя. Ведь предсказание головы, как вам наверняка известно, сбылось до мелочей. Пять лет спустя Фарука заставили отречься от престола, молодые офицеры взяли власть в свои руки и провели аграрную реформу. Влияние англичан уменьшалось из года в год, и наконец, несмотря на вооруженную интервенцию, они утратили даже контроль над Суэцким каналом. Свершилось то, что еще несколько лет назад казалось абсолютно немыслимым.

Именно история с головой и определила мой выбор. Я стал полицейским, потому что терпеть не могу необъяснимого. Будь я полицейским тогда, непременно велел бы показать голову поближе. И проверил бы, магия тут или просто шарлатанство.

Махмуд встал с дивана.

– Да, заболтался я, – сказал он. – Простите великодушно. Я дам вам знать, как только свяжусь с профессором Сецехом.

Он простился с Алисой и не спеша направился к выходу.

Алиса вернулась наверх; наконец можно было принять долгожданный душ. Стоя под струями прохладной воды, она размышляла над тем, что рассказал Махмуд Латиф. Она была рада, что скоро встретит дядю Виктора, но ее удивляло, что он уже несколько лет работает на египетское правительство. Почему он уехал из Америки?

История про отрезанную голову, возвещающую пророчества, тоже показалась интересной. Однако Алиса была убеждена, что это была не настоящая голова, а бутафорская, просто дервиши пользовались ею так искусно, что у зрителей возникало впечатление чего-то сверхъестественного. Она знала, что у европейских магов тоже есть в репертуаре номер с говорящей головой. Ну а сами пророчества… Алиса не удивлялась, что они сбылись. Смекалистые дервиши, постоянно странствующие по Египту и другим арабским странам, наверняка понимали, что после Второй мировой войны на берегах Нила произойдут колоссальные перемены, которые провинциальным жителям невозможно и представить. Никакой магии в этом не было. А то, что капитану спустя много лет показалось, будто он видел голову генерала Гордона? Алиса вспомнила стихи Тувима:

 
Воротник на генерале
И фуражка, но, увы,
Не хватает лишь детали
Между ними: головы.[12]12
  Перевод Андрея Хадановича.


[Закрыть]
 

Она рассмеялась и вышла из-под душа. Босые ноги оставляли на блестящем паркете длинные следы.

Не вытираясь, она вернулась в комнату и растянулась на постели. Многочасовая прогулка по Египетскому музею утомила ее, но чего там только не было! Скульптуры большие и маленькие, каменные саркофаги и деревянные гробы, мумии людей и животных, колесницы, луки, ожерелья, перстни, папирусы… Она начала листать путеводитель, купленный в зале музея.

Иллюстраций в нем было не так уж много, к тому же все черно-белые, и все же именно он приглянулся Алисе. Она принялась рассматривать две фотографии палетки Нармера, владыки, которого отождествляют с Менесом, первым фараоном, объединившим Нижний и Верхний Египет. Как сказал Абиб, палетка, вероятнее всего, увековечивает победу фараона в битве с жителями Дельты. С одной стороны был вырезан Нармер, размахнувшийся, чтобы разбить жезлом голову коленопреклоненного пленника. На обороте – два льва с переплетенными шеями, длинными, как у жирафов: они символизировали обе части объединенного государства. Немного выше Нармер был изображен после выигранной битвы; перед ним лежали трупы казненных пленных, у каждого голова между ног.

Алиса отыскала репродукцию одного из экспонатов, заинтриговавших ее больше всего: это была почти натуральной величины деревянная скульптура Гора, фараона XIII династии. Скульптура, казалось, выходила из ящика, похожего на будку часового; иллюзия движения была настолько сильна, а инкрустированные глаза сияли таким живым блеском, что Алисе поначалу чуть не показалось, что перед ней сам фараон собственной персоной. Символ ка у него на голове – соединенные друг с другом две маленькие руки ладонями кверху – добавлял таинственности. Как объяснил Абиб, этот символ означал, что скульптура готова принять в себя душу владыки то есть ее роль была примерно та же, что и у «голов-заменителей». Только благодаря сухому климату Египта, где, несмотря на страшную жару, мясо может несколько дней висеть на солнце на лотке мясника и не портиться, – добавил он, – деревянная скульптура пережила три тысячи семьдесят лет в идеальном состоянии. По той же причине сохранились и мумии.

Хранилище мумий фараонов запомнилось Алисе не меньше. В застекленных деревянных шкафах лежали на полках разбинтованные останки фараонов и их супруг. Голые высушенные тела были совершенно черны – не от старости, как объяснил Абиб, а благодаря древнеегипетскому методу консервации, основанному на максимальном обезвоживании тканей. Алиса испытывала странное чувство, глядя на могучих фараонов, которым при жизни воздавались божеские почести. На одной полке лежал Тутмос III, самый воинственный владыка в истории Египта, на другой – Рамзес II, прозванный Великим, который правил шестьдесят семь лет и оставил после себя десятки великолепных построек, в том числе знаменитые пещерные храмы в Абу-Симбеле. Прежде никто не смел глянуть владыкам в лицо, а теперь, заплатив двадцать пять пиастров, каждый мог сколько угодно рассматривать их голые тела, лишенные саванов и украшений.

В зале с мумиями, несмотря на открытые окна, чувствовался неприятный запах.

– Самым древним мумиям больше трех с половиной тысяч лет, – сказал Абиб, видя, как Алиса морщит нос. – Сейчас некоторые понемногу начинают разлагаться, их подтачивают бактерии. Все потому, что тела выставлены на всеобщее обозрение. Им вредит то ничтожное количество влаги, которое мы оставляем в воздухе, когда дышим.

– Какая из них самая древняя? – спросила Алиса.

– Эта. – Абиб показал на мумию с отверстиями в черепе. – Это Секененра, один из последних правителей XVII династии. Он погиб, вероятно, освобождая Египет из-под власти гиксосов. Эти дыры – следы от ударов топора и палицы.

Потом осматривали занимавшие несколько залов сокровища гробницы Тутанхамона. Им посвящалась последняя часть каталога. На черно-белых снимках были запечатлены не только самые эффектные экспонаты, такие, как деревянная черная с золотом статуя фараона в натуральную величину, его прекрасный, усеянный драгоценными камнями трон и знаменитая золотая маска, но и несколько более мелких предметов, в том числе прозрачные алебастровые сосуды, веер из страусовых перьев и холщовые перчатки с пятью пальцами. Не великолепные кольца и браслеты, даже не огромные золоченые сундуки, в которых была заключена мумия, а как раз несколько пар скромных перчаток больше всего поразили Алису, когда она бродила среди стеклянных витрин. Она никогда не подозревала, что древний народ, живший у берегов Нила, изобрел еще и перчатки. Глядя на них, Алиса догадалась: владыка носил перчатки не затем, чтобы уберечься от холода. Они были придуманы для того, чтобы бог не пачкал себе рук.

У другой витрины Абиб обратил внимание Алисы на небольшой кинжал с блестящим лезвием и золотой рукояткой.

– Как видишь, этот нож не из бронзы, а из железа, к тому же без следа ржавчины. Много лет он представлял собой загадку для ученых, ведь во времена Тутанхамона египтяне не знали железа. Некоторые ученые считали, что искусством его выплавки впервые овладел один из азиатских народов, например, хетты, и это из их страны кинжал попал на берега Нила. Сейчас мы знаем, что все же первыми в мире научились выплавлять железо египтяне, но это произошло лишь несколько веков спустя после смерти Тутанхамона. Так откуда же взялся этот кинжал?

Алиса не знала.

– Из космоса, – сказал Абиб и рассмеялся, увидев, какую она скорчила мину. – А точнее, из метеорита. Египтян не умели еще выплавлять железо из руды, но когда кусок железа свалился на них с неба, они догадались, что с ним сделать: выковали кинжал для фараона.

Вдруг Алиса вскочила с постели: она же обещала маме позвонить сразу же, как прилетит в Каир! Сердясь на себя что забыла об этом вчера, она соединилась с портье и заказала разговор с Варшавой. Телефон зазвонил спустя десять минут с небольшим; но на том конце трубку сняла не мама, а тетя. Алиса принялась рассказывать ей о первых египетских впечатлениях, а потом умолкла.

– Алло? Алло? Что случилось? – забеспокоилась тетя.

– Ничего, ничего. Я тебе одну вещь скажу, только не говори маме, чтобы она не нервничала, ладно? Дядя Виктор в Египте. Он тут уже несколько лет живет.

– Правда? Ты с ним виделась?

– Нет, еще нет. Его нет в Каире. Но я подозреваю, что Теодор как раз поэтому и хотел, чтобы я сюда приехала. Ему было важно познакомить меня с Виктором.

– Может, ты и права. Ладно, Хеленке я ничего не скажу, но это отличная новость! Виктор тебе наверняка понравится. Он был славным парнем, и я уверена, что он не сильно изменился.

После разговора Алиса еще поразмышляла о встрече с дядей. Потом встала, оделась и вышла на балкон. Жара по-прежнему стояла как в духовке.

Ровно в восемь вечера Алиса спустилась в холл. Абиб уже ждал ее.

– Куда ты меня поведешь? – спросила она.

– Не скажу. Это будет сюрприз.

Оказалось, у него своя машина – огромный «форд», весь запыленный и немилосердно обшарпанный. Удивленной Алисе Абиб пояснил: в отеле он живет потому, потому что постоянно бывает в разъездах по работе. Снимать жилье на долгий срок невыгодно, зато без автомобиля не обойтись.

– Если увидишь когда-нибудь здешние междугородные автобусы, все сама поймешь. Египтяне путешествуют не только с кучей поклажи, часто они берут с собой в дорогу и живность. Куры, утки, гуси, козы… Гвалт и вонь просто невыносимые! Впрочем, до многих деревень ни на автобусе, ни на поезде не доедешь, и без машины мне просто не добраться туда, где нашли что-то интересное или просто ведутся раскопки. А таких мест в Египте полно, так что я езжу практически нон-стоп. В Каир заглядываю, только чтобы привести в порядок свои заметки и пожить среди цивилизации. Ты себе не представляешь, до чего приятно вытянуться в ванне после нескольких дней в пустыне!

«Форд» влился в поток машин и вскоре проехал между двумя бронзовыми львами, стерегущими Кубри-ат-Тахир, один из двух мостов между восточным берегом Нила и островом Гезира. Поверхность лениво текущей реки гипнотически поблескивала в лунном свете.

– Как ты провела день? – спросил Абиб. – Наверное, вздремнула? Я угадал?

– Нет, совсем нет. Как только мы расстались, ко мне пришел капитан здешней полиции…

Алиса собиралась поделиться с Абибом радостной новостью о дяде, но вдруг вспомнила, что капитан просил хранить молчание. Она не совсем понимала, зачем эти секреты, но ей пришло в голову: может, Виктору не положено иметь контакты с человеком, прибывшим из-за «железного занавеса»? Пока что лучше о нем не упоминать.

– Чего он хотел?

– Чего хотел? – повторила Алиса сконфуженно. – Проверял, в порядке ли моя виза. А к слову рассказал, как много лет назад видел представление дервишей. В конце они достали из сундука голову, которая точнейшим образом предсказала, что произойдет в Египте. Голова выглядела как настоящая, но на самом деле, конечно, наверняка была искусственной. А когда я позже размышляла об этом, то вспомнила что в Вавельском замке в Кракове – это древняя столица Польши – есть зал, потолок которого украшен резными головами. – Она тараторила как заведенная, чтобы скрыть замешательство. – Когда я школьницей была на Вавеле с экскурсией нам рассказали легенду об одной из них. Будто бы король Сигизмунд II Август однажды хотел вынести несправедливый приговор, выгодный для своего друга, а голова с завязанными глазами воскликнула: «Король, суди справедливо!»

– Очень интересно, – заметил Абиб и, помолчав, добавил; – Завязанные глаза указывают на родство с Фемидой. А что касается рассказа твоего капитана, так говорящие головы нередко выступают в арабской традиции. Иногда это отрезанные головы, как в сказках «Тысячи и одной ночи», а иногда механические, сконструированные мудрецами. В Европе обладание говорящей головой приписывалось Герберту из Ориньяка, Альберту Великому и Роджеру Бэкону, но все трое изучали арабские книги, так что наверняка пользовались содержавшимися в них инструкциями, Герберт, будущий Папа Сильвестр II, даже учился в Каталонии у арабских ученых. Ему повезло, что он стал Папой, – ведь многие церковники были против него, его обвиняли в колдовстве и тайных сношениях с дьяволом.

– А что стало с этими головами?

– По легенде, голову, изготовленную Альбертом Великим, нечаянно разбил святой Фома Аквинский – он был его учеником, – а голова Бэкона развалилась сама. Передают, что мастер очень устал и лег спать еще до того, как отлитая им голова остыла. Слуга, которому он поручил ее сторожить, позже рассказывал, что голова произнесла: «Время есть» полчаса спустя – «Время было», а еще спустя полчаса – «Время прошло», затем упала наземь и разбилась на тысячу кусков. О голове Герберта источники умалчивают.

Они ехали прямой, широкой аллеей, по обе стороны которой росли огромные эвкалипты. За деревьями царила непроглядная тьма; городская застройка кончилась еще за пару километров отсюда.

– Вот почти и приехали, – сказал Абиб, сильнее нажимая на газ.

Вскоре машина остановилась на обсаженном кустами, ярко освещенном паркинге. Абиб помог Алисе выйти и ввел ее в гигантский шатер без крыши: просто ковры, натянутые на деревянный каркас. Посередине горел огромный очаг, на длинных вертелах жарилось сразу по паре десятков цыплят. Несколько парней в белых чалмах и красных галабиях вращали металлические прутья и поливали цыплят маслом с приправами. Огромный черный суданец с тремя шрамами на каждой щеке, одетый так же, как повара, подошел к Абибу и Алисе и, низко поклонившись, провел их к одному из застланных белыми скатертями столов, стоящих вдоль стен.

– Этот ресторан специализируется на цыплятах, так что особого выбора нет. Можно я закажу за тебя? – спросил Абиб, усаживаясь на широкой скамье, а когда Алиса кивнула, заговорил с официантом по-арабски.

Суданец поклонился и отошел. Вскоре он принес два бокала холодного пива, а затем огромный бронзовый поднос, на котором громоздились цыплята, картофель фри и мисочки с соусами.

– Остро, но вкусно-превкусно! – воскликнула Алиса, попробовав ножку цыпленка, по совету Абиба политого одним из соусов, и быстро сделала большой глоток пива. Оно называлось «Стелла».

– Я всю дорогу трепал языком. Теперь твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе, о своей семье… – попросил Абиб.

– В моей жизни еще ничего интересного не произошло, – ответила Алиса в полном соответствии с истиной. – Ну, может, кроме этой поездки. Я не переживала безумной любви, не окончила университет, мало путешествовала. Живу с мамой и тетей. Вот их жизнь была совсем другая. Они пережили войну, у каждой из них была пылкая любовь с трагическим концом. Мой отец погиб в Америке от несчастного случая, тетин муж – на войне. Но любовью всей ее жизни был не он.

– А кто?

– Если хочешь, я тебе расскажу.

РАССКАЗ АЛИСЫ О ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ ТЕТИ АННЫ

О великой любви тети Анны я узнала случайно, через два дня после похорон деда. Он умер, когда мне было шестнадцать. Я проснулась, меня мучила жажда, и я решила пойти на кухню чего-нибудь попить. Во всем доме было темно, но в кухне горел свет. Когда я вошла, то увидела: тетя сидит на табурете, блузка на ней расстегнута, а в руке она держит бутылку водки, из которой доносится тихое бульканье. Но бутылка была приставлена не к губам тети, а к животу. Тогда я в первый раз увидела, что у тети в животе круглое отверстие размером с большую монету. Я заорала благим матом.

Тетя вскочила как ошпаренная и выпустила из рук бутылку. Та упала на пол, но не разбилась. Вскоре на кухню прибежала мама – ее разбудил мой крик. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, в чем дело. Она что-то сердито сказала тете и быстро выпроводила меня из кухни.

Мы пришли ко мне в комнату, она села рядом со мной на кровати и рассказала, откуда у тети взялась дырка в животе. Это был единственный след, оставшийся от ее большой любви.

Молоденькой девушкой – ей тогда еще и двадцати не было – тетя влюбилась, причем со взаимностью, в одного молодого человека, которого знала с детства. У этого Михала был дар играть на всевозможных инструментах. Он мечтал стать знаменитым пианистом и концертировать по всему миру. Мама – она моложе тети на девять лет – помнила, что когда он у них бывал, часто аккомпанировал Анне на пианино: тетя любила петь. Запомнились ей и его красивые руки с исключительно длинными, тонкими пальцами. Но когда он окончил гимназию и заявил, что намерен поступать в консерваторию, его отец оказался против. Он хотел, чтобы сын учился на врача или адвоката.

Тетин любимый – а тогда уже и жених, потому что против женитьбы сына на Анне у отца как раз возражений не было, – совершенно пал духом. После очередной ссоры с отцом он решил бежать из дому. А поскольку после фортепиано он больше всего любил кларнет, то нанялся по контракту в кавалерийский оркестр кларнетистом.

Верхом он прекрасно ездил с детства – летом вообще почти не вылезал из седла, – но, к сожалению, не усвоил важнейшего принципа, обязательного для всех конных трубачей и кларнетистов: инструмент следует держать справа от конской головы. И вот, чуть только он записался в оркестр и отослал Анне первое письмо, случилось страшное. Конь, на котором он сидел, внезапно дернул головой и ударил в кларнет. Инструмент пробил Михалу горло. Не успели позвать фельдшера, как молодой музыкант скончался.

Это, наверное, был не единственный смертельный случай такого рода, но именно смерть Михала и жалобы его убитого горем отца привели к тому, что спустя несколько месяцев после похорон министерство специальным приказом исключило кларнеты из кавалерийских оркестров. Анны на этих похоронах не было – она лежала в больнице, сражаясь со смертью.

Дело в том, что при известии о гибели Михала она выпила полбутылки соляной кислоты. В те времена снотворные не были так распространены, как сейчас, поэтому мужчины, которые хотели совершить самоубийство, пускали себе пулю в лоб, а женщины пили кислоту. А может, для Анны была важна некая романтическая симметрия – раз ее любимый погиб от того, что ему пробил горло кларнет, она должна умереть от того, что ей проест горло кислота? Как бы то ни было, едва она узнала о его смерти – сразу побежала в кухню, схватила бутылку с кислотой и выпила ее залпом.

Она не умерла; врачам удалось ее спасти. Но она так страшно обожгла ротовую полость и верхние отделы желудочно-кишечного тракта, что не могла ни пить, ни есть. В те годы не знали капельниц, и чтобы сохранить Анне жизнь, врачам пришлось вырезать ей в животе отверстие, через которое можно было заливать жидкое и закладывать мелко нарезанное прямо в желудок, что рассчитывать на это особо не стоит. Они оказались правы: после заживления остались такие обширные шрамы, что зарос даже проем между желудком и пищеводом. С тех пор Анна уже не могла – и до сих пор не может – есть, как нормальный человек. Она питается через дырку в животе, которую закрывает идеально подогнанный платиновый кружок.

Анна вернулась домой, получив инструкции, как ей питаться, как одни продукты мелко резать, шинковать и молоть, а других избегать, и понемногу начала приходить в себя. Наверное, она бы скорее опомнилась после этой трагедии, если бы дырка в животе не напоминала ей о смерти Михала. Сама она о дыре не говорила никому; ее секрет знали только родители и сестра.

Несколько лет спустя Анна вышла замуж, хотя человека, с которым пошла к венцу, не любила. Лучше всего об этом свидетельствует тот факт, что она так никогда и не открыла ему своей тайны. Еду в себя она закладывала, когда муж был на работе, а при нем делала вид, будто уже поела и не голодна. Может показаться странным, что за все время брака муж Анны так и не заметил, что жена ничего не пьет и не ест. Но кто же мог заподозрить такое?

Когда мужу пришла повестка, Анна переехала к родителям. Его смерть, видимо, не слишком ее потрясла; во всяком случае, получив известие, что он погиб в битве под Монте-Кассино, она не впала в такое отчаяние, как после гибели Михала. Когда моя мама вернулась из Штатов, они поселились вместе. Мама давно знала, как питается Анна, но я об этом даже не подозревала. Я очень любила тетю и видела ее каждый день, но у меня и мысли не возникало, что она не ест как все люди. До той самой памятной ночи, вскоре после дедушкиной смерти.

Анна любила отца гораздо больше, чем мать. Из-за непрестанных ссор с матерью она и решила переехать к сестре, когда та вернулась из Штатов. И поэтому после смерти отца совсем пала духом.

Она стала совершенно неузнаваема. Милая, культурная, следящая за собой сорокалетняя женщина буквально за пару дней превратилась в неопрятную старую ведьму. Вдруг все узнали про ее дыру. Она демонстрировала ее, рассказывала историю своего давнего романа не только подругам и знакомым, но даже почтальону, сантехнику и газовщику. Более того, она начала пить. Она, у которой никогда раньше – не считая пары рюмок вина, выпитых в юности, – ни капли алкоголя во рту не бывало (ну, может, в ее случае надо говорить не «во рту», а «в кишках»), теперь каждый вечер вливала в себя бутылку горькой, не обращая внимания на протесты моей мамы.

Наутро она чувствовала себя отвратительно, но утверждала, что от алкоголя ей лучше, во всяком случае, он помогает ей уснуть. И правда, спала она тогда как сурок, самое меньшее – до полудня. Та узда, в которой она себя держала столько лет, после смерти моего дедушки совсем ослабла.

Но настоящий кошмар был еще впереди. Вдруг, словно из жажды самоуничтожения, соединенной с чисто научным интересом, тетя принялась экспериментировать со своей дыркой. Началось с того, что она перестала мелко резать еду и стала закладывать в себя большие куски. Если бы при этом она почувствовала боль, то, может, и опомнилась бы, но никаких отрицательных последствий не было, и эти первые опыты ее только раззадорили. Однажды я видела, как она заталкивает себе в дырку целое сырое яйцо. В другой раз – как стряхивает туда пепел от папиросы.

Однажды она забросила внутрь живую белую мышь. Сделала она это демонстративно, на глазах у моей мамы, которая все не верила, что сестра вправду сделает нечто подобное; мама думала, что та только дразнится.

Это было уже чересчур. Мама позвала врача, знакомого с тетиным случаем, и рассказала ему обо всех этих эксцессах. После чего Анне позволили выбрать: или она будет носить жестяной корсет, запирающийся на ключ, или ее саму запрут в Творках.[13]13
  Творки – психиатрическая больница под Варшавой. – Примеч. пер.


[Закрыть] Она выбрала корсет.

Выполненная по спецзаказу металлическая конструкция действовала по принципу пояса девственности. Ключ был только у мамы, и без ее помощи тетя не могла ничего ни съесть, ни выпить. Несколько раз она пыталась отпереть коп сет отмычкой, но замок был сзади, и все попытки закончились ничем. Я однажды ее накрыла, когда она стояла спиной к зеркалу и, сильно извернувшись, тыкала в замок скрепкой Лицо у нее было все красное, волосы слиплись от пота. Я рассмеялась и принялась напевать песенку о трусиках из жести, запаянных на интересном месте, и о том, как один блондин их открыл ключом от сардин.[14]14
  Песенка в переводе Андрея Хадановича.


[Закрыть] Этой песенке я научилась в харцерском лагере.

Тетя рассердилась на меня, стала кричать, чтобы я помогла ей снять корсет или позвала слесаря, потому что ей обязательно нужно выпить. Но этот случай был переломным: она поняла, насколько жалкой стала, раз уж над ней смеется даже племянница, которая так ее всегда любила и уважала. С тех пор она уже больше не пыталась сама отпереть замок; со временем алкоголь тоже перестал ее соблазнять. В конце концов мама решила, что Анна вылечилась, и предложила ей снять корсет. Но тетя отказалась.

Мама думала, что Анна сама себе не доверяет. Я тоже так считала, но однажды спросила тетю, не страдает ли она от корсета. Та ответила, что нет. Конечно, он постоянно ей жмет и режет, но именно благодаря этому она постоянно помнит, почему его носит. Вспоминает Михала и любовь, которую ему дарила, вспоминает своего отца, которого тоже любила от всего сердца. И это счастье. Поэтому она до сих пор ходит в корсете и позволяет его себе снимать только на время еды.

– Необыкновенная история, – сказал Абиб, когда Алиса умолкла. – А как было с твоими родителями?

Алиса заколебалась.

– Может, оставим эту историю на другой раз, ладно?

– Конечно, – сразу же согласился Абиб.

* * *

Когда после ужина они снова сели в машину, Алиса думала, что сейчас они вернутся в отель, но у Абиба, очевидно, были другие планы. После недолгой езды он затормозил у шлагбаума, который стерегли двое полицейских. Они сидели на скамье перед каменной будкой; на земле шипела карбидная лампа. Абиб вышел из машины и заговорил с ними по-арабски. Те улыбались, но только покачивали головами. Наконец Абиб полез в карман и дал им несколько банкнот. Это помогло: один из полицейских встал и поднял шлагбаум.

– Куда мы едем? – спросила Алиса, когда Абиб вернулся в машину.

– Сейчас увидишь.

Алиса боязливо смотрела по сторонам, но в свете фар, разгоняющих мглу, виднелись то пустыня, то стены из тесаного камня и грозные скалы.

– Где мы? – спросила она с беспокойством спустя несколько минут.

Абиб не ответил, но вскоре остановил машину и выключил фары. Когда глаза Алисы привыкли к темноте, она заметила, что совсем рядом высится какая-то громада.

– Что это? – спросила она.

– Сфинкс.

Они вышли из машины. Ночь была ясная, небо усеяно звездами. Вскоре Алиса уже совсем четко различала голову Сфинкса, вырисовывающуюся на фоне неба, а вдалеке, справа от нее, – массивную громаду Великой Пирамиды. В мыслях ее промелькнули слова великого поэта, который был тут за много лет до нее: «Сфинкс черным Копта лицом выглядывал из песка…» Глядя на огромное безносое лицо, она почувствовала, что участвует в таинственной мистерии. Неужели и правда род Сецехов произошел из Египта? Она охотно спросила бы об этом древнюю бестию, которая улыбалась, будто зная все тайны мироздания.

Голос Абиба вырвал Алису из задумчивости.

– Арабы называют Сфинкса Абу-л-Хул – Отец Страха, но бояться нечего. Пойдем залезем на спину.

Сфинкс казался страшно высоким, но Абиб, должно быть забирался на него уже не в первый раз. Это потребовало времени, Алиса ободрала себе колено и сломала ноготь, но с помощью Абиба оказалась наконец на хребте каменного гиганта.

Они постояли рядом, вглядываясь в звезды. Испугавшись что сейчас упадет, Алиса вцепилась Абибу в локоть. Он обернулся и поцеловал ее. Они целовались и целовались, а потом стало еще романтичнее, вот только твердый хребет Сфинкса больно врезался в попу.