Текст книги "Паломничество в Святую Землю Египетскую"

Автор книги: Томаш Миркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Пистис не знала, где искать китайца; частный детектив которого она наняла, тоже беспомощно развел руками. Тогда она написала отцу, что забеременела, а возлюбленный ее бросил. Отец на письмо не ответил. Спустя некоторое время к ней пришел американский адвокат и заявил, что отец не хочет ее больше видеть. Будет регулярно присылать ей деньги на содержание – при условии, что Пистис никогда не вернется в Египет.

Она осталась в Америке и родила там мальчика, которому дала имя Абиб. Ее отец умер во время войны, оставив ей все состояние. С тех пор она жила в большом достатке, сына посылала учиться в лучшие школы. Много путешествовала, охотнее всего по Азии, но замуж так и не вышла.

Когда Абибу исполнилось восемнадцать лет, она рассказала ему историю его зачатия. По описанию юноша быстро установил инструмент, на котором играл его отец. Это была китайская гармоника, так называемый шен.

Роман матери Абиба с китайцем происходил в 1937 году, вскоре после вторжения Японии в Китай. Так что отец Абиба, возможно, был китайским музыкантом и приехал в Америку на гастроли перед самым вторжением, а потом уже не мог вернуться и остался в Нью-Йорке. Ну а поскольку традиционная китайская музыка здесь мало кого интересовала, безденежье заставило его устроиться в рыбную лавку.

Да, это было возможно. Но это не объясняло ни того, почему китаец не жил в Чайнатауне, ни того, почему исчез так внезапно, – если, конечно, Пистис была права и он в самом деле не знал английского. Может, перед ним неожиданно открылся шанс вернуться на родину? Или новый ангажемент? А может, он вообще был не музыкантом, а военным, на что мог указывать его экзотический танец – скорее всего комплекс тай-цзи? Абибу так и не удалось ничего больше узнать об отце, хотя одно время он учил китайский и начал изучать новейшую историю Китая. В конце концов, однако, перешел на египтологию.

Кингстоун закончил рассказ и умолк. Алисе несколько раз хотелось его прервать – она чувствовала, что краснеет, – но не знала как. Поэтому воспользовалась случаем и быстро вскочила с места.

– Извините, но я должна идти, – заявила она и отошла от столика, не ожидая реакции собеседника.

По дороге в отель Алиса размышляла над услышанным. «Неужели Кингстоун выдумал всю эту историю, чтобы завести меня? На что он рассчитывал? Что я накинусь на него прямо в кафе? Впрочем, разве Абиб не мог рассказать ему нечто подобное? Если даже и так, то наверняка без подробностей, ведь речь шла о его родителях. С другой стороны, у него и правда немножко раскосые глаза…»

Алиса вошла в холл и направилась к лифтам, но тут из-за стойки выбежал портье и подал ей письмо. Она узнала тетин почерк.

Когда девушка поднялась к себе и разорвала конверт, из него выпал снимок, сделанный в те времена, когда Алисина мама была молодой женщиной, еще подростком. Она сидела на скамейке рядом с каким-то парнем в очках. Нежно обнявшись, они улыбались в объектив. Алиса подумала, что парень – ее отец. Вскоре, однако, убедилась, что на снимке мать обнимает кто-то другой.

Дорогая Алиса!

Пишу тебе на следующий день после твоего звонка; меня очень обрадовало, что Виктор в Египте и что скоро вы с ним увидитесь. Очень интересно, что у него слышно, как он поживает, как выглядит. Передавай ему от меня самый сердечный привет и попроси, чтобы он написал мне. И сама тоже напиши о вашей встрече как можно скорее.

Сразу после нашего разговора я вспомнила, что недавно, просматривая старые бумаги, наткнулась на снимок Виктора и Хеленки, еще времен оккупации. Передай его Виктору. Я уверено, что он обрадуется этому приятному воспоминанию.

Ты, наверное, удивишься, что Хеленка тут вместе с Виктором, о котором тебе так мало известно. Ну что ж, не вижу причины, чтобы это от тебя скрывать. Когда братья Сецехи приехали в войну в Сецехов, чтобы тут поселиться, твой папа, Ежи, Хеленке совсем не нравился. Она говорила, что он серый, никакой. Не любила его и предпочитала ему Виктора, хотя тот был на несколько месяцев младше, чем она. А поскольку она Виктору тоже страшно нравилась, они все время проводили вместе. До того самого дня, когда Виктор уехал в Варшаву и как в воду канул, они были неразлучны.

Хеленка очень тяжело это переживала. Я боялась, как бы она чего с собой не сделала. Ежи тоже места себе не находил, потому что очень любил брата. Их сблизило общее горе; чуть не каждый день они встречались, чтобы поговорить о Викторе. Но со временем боль утихла, а разговоры, которые они вели друг с другом, создали между ними сердечную дружбу. В конце концов Ежи сделал Хеленке предложение, и та согласилась выйти за него замуж. Они поженились вскоре после капитуляции Германии.

Сама не знаю: потому ли они поженились, что правда были влюблены друг в друга, или просто решили, что им будет хорошо вместе, потому что они дружат и нравятся друг другу. Во всяком случае, думаю, что из них получилась бы дружная семья, если бы вдруг не пришло письмо от Виктора. Он писал, что пережил войну и теперь поселился в Америке.

Оба были рады, но вскоре на этой почве между ними начались раздоры. Виктор уговаривал Ежи переехать в Америку. Хеленка решила, что это отличная идея, и стала уговаривать Ежи попробовать перейти зеленую границу и добраться до Штатов. Ежи не соглашался. Напрямую он этого не говорил, но было ясно, что он боится потерять Хеленку, боится возвращения юношеской любви между нею и братом. Чем больше она его уговаривала, тем сильнее крепла в нем уверенность, что ею движет лишь желание оказаться рядом с Виктором. Они ругались не переставая. В конце концов Хеленка впала в тяжелую депрессию и захотела спать отдельно.

Может, я зря пишу тебе обо всем этом, но прошло столько лет, что вся эта история уже не имеет большого значения. Ты, наверное, только улыбнешься при мысли, что твоя мама тоже была когда-то юной девушкой и у нее были любовные проблемы. Как бы то ни было, спустя пару месяцев Ежи уехал в Варшаву, и там его арестовали. Хеленка делала все возможное, чтобы добиться его освобождения. Как-то раз она прибежала домой к родителям страшно взволнованная, перецеловала нас всех и заявила, что уезжает в Варшаву, потому что есть шанс, что Ежи выпустят. Добавила, что в Сецехов они, видимо, не вернутся, но ничего больше нам открыть не хотела, чтоб не сглазить.

Следующую весточку от нее мы получили уже из Штатов. Хеленка писала, что они живут в Чикаго, Виктор держит небольшой магазинчик радиотехники, а Ежи работает на стройке. О том, как им удалось уехать из Польши, в письме не было ни слова. Потом написала нам, что родилась ты. Мы с родителями страшно обрадовались. Она писала довольно редко, раз или два в год. Может, боялась, что у нас будут из-за нее неприятности? Нам ведь и так приходилось нелегко: коммунисты искали повод, чтобы национализировать папину мельницу. Воспользовались даже найденным на кладбище черепом с заржавевшим гвоздем, чтобы обвинить папу и маму в каком-то преступлении, совершенном еще до войны. Бред, высосанный из пальца, но какое-то время их продержали под стражей. Папа был упорен не желал идти ни на какие соглашения, но наконец пообещал уехать из Сецехова, и их сразу же отпустили. Это было везение: с другими так не церемонились.

Известие, что Ежи погиб на стройке, поразила нас как гром с ясного неба. Нам было страшно жаль Хеленку, Ну и тебя, конечно, ведь ты потеряла отца. Спустя несколько месяцев Хеленка вернулась с тобой на родину. О том, как ей жилось в Америке, я толком не знаю. Она просила ни о чем ее не расспрашивать, если я ее правда люблю. Сказала только, что решила вернуться, потому что была по горло сыта Америкой. Ей не хотелось больше там жить, хотя Виктор всячески ее уговаривал и обещал позаботиться и о ней, и о дочери. Не понимаю почему она не осталась, ведь после смерти Ежи она могла выйти за Виктора. В этом не было бы никакого греха, а ведь наверняка она что-то к нему еще испытывала. Расспроси его поосторожнее обо всем, если получится. Интересно, женился ли он? Есть ли у него дети? Я чувствую себя как любопытная старая баба, но очень хочется знать, что произошло в Америке между ним, Хеленкой и Ежи.

Ну, я страшно расписалась, моя дорогая. Пора заканчивать. Хеленка беспокоится о тебе, ведь ситуация на Ближнем Востоке, похоже, нестабильная. Я об этом что-то читала в газете. Утешаю ее, что нечего беспокоиться, ничего страшного из этого не выйдет. Но сама не знаю, права ли я. Напиши поскорее и дай нам знать, как тебе нравится в Египте. Когда-нибудь, может, и я туда выберусь. Я, наверное, ни разу тебе об этом не говорила, но Якуб, мой муж, был со своей бригадой в Египте, перед тем как погиб под Монте-Кассино. Буду рада побывать в местах, где он сражался, и возложить цветы на могилы павших.

Меня мучает совесть, что я не любила его так, как должна бы. Но я думала, раз меня постигло такое страшное горе, я достойна того, чтобы меня носили на руках, а сама ничего не обязана давать взамен. Сейчас я вижу, какой это был прекрасный и любящий человек и как жестоко я его оскорбила, не ответив взаимностью на его великую любовь.

Помни, милая Алиса, что любовь – единственное, что идет в счет в жизни.

Целую тебя крепко-крепко,

Анна.

«Мне бы тоже хотелось знать, что случилось между мамой, Ежи и Виктором, – подумала Алиса, дочитав письмо. – Мама в разговорах со мною делала вид, что всегда любила только Ежи, а Виктор ей с самого начала не нравился. Но опять же – может, не так уж и странно, что она не хотела открыть мне правду? Может, думала, что мне будет обидно, что она любила Виктора больше, чем моего папу? А может, заставила себя забыть об этом после того, как Виктор убил Ежи?»

Алиса подняла снимок и снова взглянула на улыбающуюся пару. Они казались такими счастливыми, такими влюбленными. А может, в Америке у них был роман за спиной у Ежи? Может, он раскрыл это и тогда кинулся на брата с кулаками? А может… «А может, это Виктор, а не Ежи, мой отец? – подумалось ей вдруг. – Я ведь родилась 1 ноября 1946 года – во всяком случае, именно эта дата указана в документах. Мама говорила, что Ежи арестовали в начале февраля 1946 года, в Америку мы уехали несколькими неделями позже. Если после письма Виктора мама захотела спать врозь, это значит, что я не была зачата до выезда мамы и Ежи в Америку. А это, в свою очередь, означает, что я была зачата в Нью-Мексико, то есть с тем же успехом могу оказаться и дочерью Виктора. Да, двух мнений быть не может, мама забеременела уже в Америке. Только вот от кого – от Ежи или от Виктора?

Кто же я теперь такая? Вот это головоломка! – подумала она, не сознавая, что задает тот же самый вопрос, что и ее знаменитая тезка. – Или Виктор потому и не встречается со мной, – спрашивала она себя дальше, – хотя и знает, что я уже одиннадцать дней в Египте, что боится встречи с дочерью, с которой столько лет у него не было никаких контактов? А может, избегает меня, боясь, что я ненавижу его за убийство Ежи?»

Сидя на кровати, она перебирала разные варианты. Поговорив с Фрэнком, она перестала считать встречу с Виктором столь уж важной; но сейчас ей еще сильнее захотелось с ним познакомиться. Может, отложить поездку в Луксор? Но ей уже надоело сидеть в Каире; она мечтала о том, чтобы уехать; впрочем, Махмуд говорил ведь, что дядя по-прежнему занят. Она вытянула из шкафа чемодан и начала собирать вещи. Во сколько уходит поезд, она не знала, но хотела быть готова, когда появится Абиб.

12

Они успели сходить в вагон-ресторан и позавтракать, прежде чем поезд остановился на луксорском вокзале. Еще до выезда из Каира Абиб предложил остановиться на первые две ночи на западном берегу Нила, осмотреть царские гробницы и другие тамошние достопримечательности и лишь затем вернуться в Луксор. Алиса ничего не имела против.

На вокзале они сели в пролетку и сразу поехали к паромной пристани, располагавшейся напротив лавки древностей с надписью над входом «Гаддис и K°». По дороге миновали большой храмовый комплекс. Абиб сказал Алисе, что древние Фивы располагались вокруг двух таких комплексов, Карнака и Луксора, соединенных аллеей сфинксов. То, что от них осталось, Абибу и Алисе предстояло осмотреть послезавтра.

Весельная лодка быстро преодолела лениво текущую реку На берегу ждали арабы с ослами и несколько потрепанных машин; Абиб решил нанять одну из них. После короткого торга с водителем они забросили сумки в багажник и двинулись в направлении Мединет-Габу; Абиб сказал, что там есть маленькая уютная гостиница, в которой он останавливается каждый раз, когда приходится ночевать на западном берегу Нила.

– Египтяне считали, что Аменти – страна, в которой правит Осирис и где обитают души, покинувшие тело, – лежит на западе. Именно поэтому некрополи устраивали на западном берегу Нила. Этот – самый большой. Его составляют надгробные храмы фараонов и их гробницы, укрытые среди скал в ущелье, которое называется Долиной Царей. Но хоть доступ туда уже в древности охраняли полицейские отряды, неразграбленной осталась только гробница Тутанхамона. Она, правда, не так роскошна, как другие, которые я тебе покажу завтра. Самая красивая – гробница Нефертари, любимой жены Рамзеса II. От фресок, цвета на которых превосходно сохранились, до сих пор дух захватывает.

Они задержались, чтобы осмотреть стоящие справа от дороги колоссы Мемнона – гигантские кварцитовые статуи Аменхотепа III, единственное, что осталось от его надгробного храма, разобранного еще в античности.

– Толком так и неизвестно, почему его уничтожили, – сказал Абиб, когда они подошли к статуям. – Может, потому, что Аменхотеп III, один из величайших фараонов, был отцом отщепенца Эхнатона? Ведь после смерти самого Эхнатона были разрушены не только воздвигнутые им храмы, но и целый город, который он основал и в который перенес столицу. Это была месть за попытку ввести единобожие. Египет в те времена еще не дозрел до такого шага. На руинах проклятого Ахетатона вновь начали селиться только в римские времена.

Многометровые статуи, потрескавшиеся и безликие, показались Алисе грозными стражами, преграждающими вход в некрополь. И хотя стояла тридцатипятиградусная жара, ее пробрал озноб. Но она и виду не подала. Полюбовавшись статуями, они вернулись к автомобилю.

Через несколько сотен метров водитель свернул влево. Алиса увидела огромное строение с широким пилоном, украшенным изображениями фараона, казнящего пленных.

– Вот мы и приехали, – сказал Абиб. – Это надгробный храм Рамзеса III, построенный в виде крепости. Рядом с ним видны руины символического дворца, в котором фараон собирался жить после смерти. На территории комплекса есть и более древние памятники. Все их мы осмотрим позже, а пока только выгрузим багаж и поедем дальше. Предлагаю начать с храма Хатшепсут.

Водитель затормозил перед одним из двухэтажных домиков, рядом с которыми росло несколько чахлых деревцев. На скамейке у дверей сидел толстый человек в галабии; при виде Абиба он вскочил с места. Громко смеясь, они обменялись приветствиями. Когда водитель открыл багажник, мужчина вынул их сумки и занес в дом. Не дожидаясь его возвращения, Абиб с Алисой направились в Деир эль-Бахари.

Расположенный у подножия гор, точнее, даже вросший в него, храм могущественной владычицы уже издалека поразил Алису своей оригинальной формой. Он состоял из взбирающихся кверху трех террас, опирающихся на колонны и соединенных платформами. Алиса подумала, что автор этого проекта с террасами, должно быть, вдохновлялся той же идеей, что и архитектор пирамиды Джосера.

Абиб показал Алисе самые интересные рельефы со сценами долгого правления царицы, в том числе иллюстрирующие экспедицию в страну Пунт, и провел ее по часовням разных божеств, находящихся на террасах. Самой пышной оказалась часовня Хатор. Ее стены украшали изображения богини в виде коровы с солнечным диском между рогами. Алиса удивилась: такие же рога она видела на голове у Изиды.

– Изида переняла со временем многие черты Хатор, – пояснил Абиб. – Но культ Хатор восходит к древнейшим временам; именно она когда-то считалась матерью Гора. Согласно старинным верованиям, это была огромная священная корова, брюхо которой образовывало небесный свод. Каждое утро она подымала своими рогами над землей солнечный диск. Ее считали подательницей жизни, кормительницей живых и умерших, а также богиней пения, танца и любви; поэтому греки отождествляли ее с Афродитой. Но у нее была и разрушительная ипостась. Согласно «Книге небесной коровы» – тексту, записанному в погребальных камерах Сети I и еще нескольких владык, – когда люди начали бунтовать против власти Ра, стареющий бог послал именно Хатор в виде Солнечного Ока, чтобы та их усмирила. Богиня убивала бунтовщиков с такой яростью и самозабвением, что весь Египет был залит кровью; в конце концов Ра испугался, что Хатор истребит все человечество. Поскольку удержать ее было уже невозможно, он прибег к хитрости: приказал вылить на землю море пива, которое окрасил в красный цвет, чтобы оно выглядело как кровь. Жадно вылакав красную жидкость, Хатор опьянела, пришла в хорошее настроение и забыла об истреблении человечества. В память об этом событии в ее праздник устраивались пьяные оргии.

На первом этаже внимание Алисы привлекло красочное изображение летящего коршуна, держащего в когтях какой-то круглый предмет. Она сразу вспомнила сказку, которую рассказывал Махмуд, но, подойдя ближе, убедилась, что хищная богиня держит в когтях не голову, а перстень – символ вечности.

Когда они вернулись в гостиницу, уже сгущались сумерки. Вскоре после ужина Алиса с Абибом легли в постель; хотели уже с рассветом продолжить экскурсию.

Алиса чувствовала усталость, но уснуть не могла. Под ее прикрытыми веками мелькали фрески, рельефы, статуи – все увиденное за день. Вдруг она услышала тихий скрип и открыла глаза как раз в тот момент, когда в приоткрытых дверях показалась мужская голова. В слабом свете, пробивавшемся из коридора, Алиса узнала Махмуда.

– Тс-с, – шепнул он. – Не буди Абиба. Одевайся и спускайся вниз. Жду на улице. Только скорее, ладно?

Она вскочила с постели и натянула платье.

– Что такое? – сонно спросил Абиб, переворачиваясь с боку на бок.

– Ничего, ничего. Мне надо выйти на минутку. Спи.

Абиб что-то буркнул себе под нос и натянул простыню на голову. Алиса схватила сумку и сбежала вниз по ступенькам.

– В чем дело? – спросила она, выйдя к поджидавшему ее снаружи Махмуду.

– Идем на встречу с дядей.

– Сейчас? Он здесь? – изумилась Алиса.

– Да. Его лаборатория тут неподалеку, мы дойдем минут за пятнадцать. Очень хорошо, что вы остановились в Мединет-Габу. Профессор Сецех мог, конечно, прийти и сам, но у него в лаборатории есть что-то такое, что он хочет тебе показать.

Они двинулись в путь. Махмуд освещал дорогу фонариком.

– Я узнала от Фрэнка Хейра, что ты не капитан, а подполковник, и что дядя конструирует ракеты, – заявила Алиса. – Почему ты не сказал мне правду?

– Речь идет о безопасности твоего дяди. Сейчас он единственный европеец, работающий над нашей ракетной программой. Остальных запугали, перекупили или еще каким-нибудь образом заставили уехать. Были даже смертельные случаи. Профессора Сецеха тоже склоняли к отъезду из Египта. Он все же предпочел остаться. Но если бы наши враги узнали, где он, то попытались бы его уничтожить. Поэтому мы и перевезли его со всей лабораторией сюда, в Луксор.

Примерно в километре от отеля свернули влево. Теперь они шли по ухабистой тропе между кучами камней и скальных обломков. Нигде не было видно никаких зданий и ни единого огонька. Алиса испугалась.

– Махмуд, куда это ты меня ведешь? – спросила она остановившись.

– Ничего не бойся. Сейчас ты все поймешь. Мы уже совсем близко.

Через несколько десятков метров фонарик выхватил из тьмы проволочное ограждение. Подойдя к калитке, Махмуд осветил фонариком расположенный за ним холм, в котором зияло черное отверстие.

– Вот мы и пришли, – сказал он.

– Не собираюсь туда входить, – решительно заявила Алиса. – Немедленно отведи меня обратно в гостиницу, не то закричу!

– Не валяй дурака. Мы специально, для отвода глаз, разместили лабораторию твоего дяди в подземной гробнице, закрытой для туристов. Пойдем.

Они прошли через калитку и начали углубляться в коридор, выбитый в скале. Он тянулся на несколько десятков метров и спускался под углом градусов тридцать. В конце его находилась железная дверь.

Махмуд постучал три раза и что-то сказал по-арабски. Двери открылись. Алиса увидела мужчину с ружьем, в полосатой галабии и белом тюрбане. С виду он ничем не отличался от охранников, стерегущих храмы, но глаза его были холодны, как две льдинки. Без единого слова он повел их к следующим дверям.

Они оказались в просторном помещении, ярко освещенном лампами дневного света. Вдоль стен с иероглифическими надписями и изображениями богов стояли тихо гудящие машины. Алиса никогда таких не видела; единственным знакомым ей устройством была чертежная доска. Вот за нею-то и сидел лысоватый мужчина в очках и белом халате. При виде Алисы и Махмуда он встал, широко улыбаясь. Попросил по-английски Махмуда оставить их одних, а когда тот скрылся за дверью, ведущей в следующий зал, обратился к Алисе по-польски:

– Как хорошо, что ты наконец решилась со мной встретиться. Я правда очень рад.

– Как это «наконец»? Я хотела с тобой повидаться сразу, как только услышала, что ты в Египте. Но Махмуд не говорил мне, где ты, так что я ждала тебя в Каире.

– Я не это имел в виду. Речь о том, что ты не пыталась связаться со мной все эти годы.

– Да я понятия не имела о твоем существовании! – воскликнула она. – Узнала только от тети, когда пришла телеграмма от Теодора. А потом из его письма. Именно в связи с этим письмом я и приехала в Египет. И вовсе не надеялась, что тебя тут встречу. Но сейчас, когда я уже здесь, мне хотелось бы тебя спросить кое о чем.

– Конечно, пожалуйста.

– Ты… ты мой отец? – выдавила она из себя вопрос, который беспокоил ее с тех самых пор, как она прочла тетино письмо.

Виктор расхохотался.

– Я? Вот так номер! Ты дочь моего брата! С чего это тебе пришла в голову такая мысль?

– Из письма тети Анны. Она написала мне, когда узнала, что ты в Египте и мы скоро встретимся. И прислала мне этот снимок. – Алиса вынула из сумки фотографию Виктора с ее матерью.

– Ха! Анна всегда была малость тронутая. Ты знаешь, что это она написала донос на Ежи? Вбила себе в голову, что Хелена влюблена в меня, а Ежи стоит на пути нашего счастья. Она никогда его не любила – понятия не имею почему. Рассчитывала, что УБ разделается с ним, и тогда Хелена станет свободна, сможет поехать в Штаты и выйти за меня. Больная женщина! Слава богу, я вовремя узнал об аресте брата, и мне удалось убедить американцев, что его стоит вытащить из-за решетки и переправить в Нью-Мексико. Эта ее выходка могла закончиться трагически.

– Отъезд Ежи в Штаты все равно так и закончился – заметила Алиса.

– Это точно. – Виктор кисло улыбнулся.

– А ты правда не испытывал уже никаких чувств к моей маме, а она к тебе? Между вами в Нью-Мексико ничего не было?

– Я бы не стал подкладывать брату такую свинью. Конечно, когда-то я любил Хелену, но это была типичная мальчишеская влюбленность, до постели только раз и дошло. Кто знает, как бы оно все сложилось дальше, если бы я не попал в Варшаве в эту облаву. Может, на ней женился бы как раз я, а не Ежи. Но когда в Америку они приехали, уже мужем и женой, мне и в голову не приходило крутить с ней роман за спиной у брата. Впрочем, меня целиком поглощала работа.

– А после смерти Ежи? Ты не хотел на ней жениться, чтобы взять на себя заботу о вдове брата и обо мне?

– Ну ты и любопытная! Впрочем, у меня нет причин что-либо от тебя скрывать. Да, мне кажется, что твоя мама все еще питала ко мне какие-то чувства и охотно осталась бы со мной в Америке. Но я считал, что это было бы безнравственно.

– Потому что ты сбросил Ежи с лестницы?

– Хелена рассказала тебе об этом?

Алиса кивнула.

– Можно и так сказать, хотя правда выглядит иначе, чем ты думаешь. Скоро ты сама в этом убедишься. Хочешь еще о чем-то меня спросить?

– О многом. – Она глубоко вздохнула. – Но прежде всего я вот что должна тебе сказать. Пока я была в Каире, со мной несколько раз встречался Фрэнк Хейр из американского посольства. Вице-консул. Ему необходимо с тобой поговорить. Он просил передать: американским властям очень важно, чтобы ты вернулся в Штаты. По двум причинам. Во-первых они боятся, что твое присутствие в Египте может привести к войне. А во-вторых, считают, что фон Браун совершил ошибку, когда велел тебе прекратить эксперименты. Сейчас они готовы их разрешить.

Виктор потемнел лицом.

– Сейчас?! Слишком поздно! Сейчас мои исследования финансирует Египет. Мы, ученые, зависим от денег. А у Египта их вагон! Кошелек Насера подпитывают деньги за саудовскую и кувейтскую нефть. И он готов финансировать мои исследования при условии, что я буду строить ему ракеты.

– А тебе не важно, где эти ракеты упадут, не важно, что они будут убивать людей? Что они уничтожат Израиль? Ты антисемит?

Виктор с отвращением скривился.

– С чего бы это? Я ученый, у меня нет никаких расовых или религиозных предрассудков. Мне все равно, куда Насер захочет направить свои ракеты – на Израиль, Англию или Италию. Фон Браун научил меня этому еще в Пенемюнде. У нас, ученых, нет национальности. Я работал сначала для поляков, потом для немцев, потом для американцев, а теперь для Египта. Мне совершенно безразлично, кто дает мне работу, лишь бы я достиг своих целей.

– Но ты же предал Польшу, войдя в команду фон Брауна!

– Когда я добьюсь успеха, никто об этом и не вспомнит. На родине меня с той же готовностью будут признавать своим, как признали Коперника, Шопена, Склодовскую. Впрочем, мне на все это плевать. Для ученого величайшая ценность – наука, а главная питательная среда для науки – война. Ты знаешь, чем мы обязаны Второй мировой войне, этой страшнейшей из войн, в которой погибло столько людей? Благодаря ей появились радар, реактивный двигатель, пластмассы, атомная энергия, ракеты, компьютеры, развилась автоматизация. Сотни лет мира не принесли бы таких достижений! И поэтому я готов помочь Насеру. За его деньги моя Ракета полетит на Марс и дальше.

– Твоя ракета? На Марс? – удивилась Алиса.

– Ну конечно!

– Но ведь ни американцы, ни русские, несмотря на свой огромный потенциал, не сумели еще даже отправить человека на Луну!

– Если бы Королев не умер в январе прошлого года на операционном столе, русские уже давно были бы на Луне. Этот идиот уперся, чтобы его оперировал сам министр здравоохранения; ему и в голову не пришло, что это аппаратчик, у которого руки – крюки. Теперь американцы будут первыми, потому что после смерти Королева у программы, которой он руководил, осталось мало шансов на успех. Ну и что? Полет на Луну и постройка там баз были возможны еще десять лет назад. Только фон Браун, когда оказался в Америке, совсем спятил. Он думал, что американцы будут смотреть на него как на бога и финансировать все его идеи. И вылез с проектом – отправить на Марс флотилию из десяти кораблей, каждый с экипажем из семи человек. Мечтатель! Я говорил, что скорее у меня кактус вырастет, чем ему дадут денег, но он не хотел ничего слушать, только строил один за другим воздушные замки – например, фантазировал о путешествиях на звезды в огромных космических кораблях, в которых целые поколения астронавтов жили бы и умирали, пока не долетят до цели. Несчастный безумец! Он даже на Луну до сих пор никого отправить не сумел. Меня надо было слушать!

– И отправлять в космос этих твоих киберлюдей, астронавтов с ампутированными конечностями, о которых мне рассказывал американский вице-консул? – спросила Алиса.

– Ну конечно! Знаешь, ведь если бы мы хотели полететь к Альфе Центавра, ближайшей к нам звезде, то даже если воспользоваться атомным двигателем, который требует немного топлива, стартовая масса ракеты должна была бы составить несколько сотен тысяч тонн, чтобы доставить туда и обратно капсулу с оборудованием весом в триста кило. Более того, даже при использовании атомного двигателя, которого к тому же пока не существует, путешествие в оба конца заняло бы сорок лет. Попробуй себе представить, каким огромным должен быть корабль, если мы захотим отправить не только оборудование, а еще и экипаж! Подумай, сколько места надо обеспечить людям, просто чтобы они не спятили. Моя идея с киборгами была шагом в верном направлении; но у меня уже давно есть план получше. И ты тоже можешь в нем поучаствовать. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он провел Алису в соседний зал – это явно была гробница, поскольку в середине стоял каменный саркофаг, накрытый массивной крышкой. Кроме того, в зале виднелось множество приборов, в том числе металлический шкаф с рычажками и индикаторами, на котором стоял стеклянный колпак со стальной крышкой. Под колпаком была голова молодого мужчины, напоминавшая весьма реалистичную восковую скульптуру. Длинные волосы, усы и борода делали ее похожей на голову Иоанна Крестителя на иконах в Коптском музее.

– Это голова Ежи, – пояснил Виктор.

– Что?!

– Голова Ежи, – повторил он.

– То есть восковой слепок с его головы?

– Нет-нет. Настоящая голова.

Алису передернуло, она отвернулась.

– Забальзамированная? – спросила она.

– Нет, живая.

– Как так – живая?!

– Сейчас объясню. Как ты, наверное, знаешь от Хелены, вскоре после начала Корейской войны мы с Ежи поссорились из-за создания новых ракет для армии. Ежи кинулся на меня с кулаками, а я толкнул его, и так неудачно, что он упал с лестницы и сломал позвоночник. Я знал, что он умрет, что спасения для него нет. И тогда я решился на то, чего еще никто никогда не делал. Думая о киборгах-астронавтах, я экспериментировал на собаках и шимпанзе – ампутировал им конечности, удалял разные органы и заменял искусственными. У меня была вся необходимая аппаратура. Трудность состояла в том, что Ежи сломал себе шейные позвонки, так что спасти я мог только голову. Поверь мне, это было нелегко. Надо было отделить голову от тела, перехватывая все кровеносные сосуды и следя, чтобы приток свежей крови к мозгу не прекращался больше чем на несколько секунд. К счастью; как я тебе уже сказал, у меня была соответствующая аппаратура, в основном собственной конструкции. Искусственное легкое, искусственная почка, искусственное сердце – все необходимое. Операция продолжалась много часов, но закончилась успехом. Голова Ежи живет до сих пор.

– Живет?

– Да. Но Ежи решил, что для всех будет лучше, если мы скажем, что он умер. Для Хелены, для тебя. Поэтому я солгал твоей матери, что в больнице его не сумели спасти. Ежи решил, что его тело надо кремировать и устроить похороны, чтобы весь мир считал его умершим. Но Хелена и Теодор, которому мы сообщили о смерти Ежи, настаивали на том, чтобы похоронить его в Сецехове. Так что я отправил тело в Польшу, но, конечно, без головы. Голова осталась в Нью-Мексико, в моей лаборатории. Первые дни были для Ежи ужасны. Он страдал от фантомных болей, от зуда. Ему хотелось ходить, вставать. Но позже он привык к своему новому существованию.