Текст книги "Паломничество в Святую Землю Египетскую"

Автор книги: Томаш Миркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Стервятник летел и летел. Камар, чьи глаза открылись, как только его рана затянулась от порошка, сначала видел внизу пустыню, затем поля, пальмы, деревни. Потом настала ночь, и он уже ничего не видел, а птица летела все дальше.

На рассвете царевич увидел озеро с берегами, заросшими густым лесом, а за ним поляну, на которой стояли странные круглые хижины, крытые пальмовыми листьями. Между хижинами суетились голые люди с кожей черной, как эбеновое дерево. Там были женщины, дети, были и воины, вооруженные длинными копьями и луками. Вдруг один из них взглянул в небо и увидел летящего над деревней огромного стервятника с человеческой головой в когтях. Он что-то крикнул остальным, натянул лук и выпустил стрелу. Другие мужчины последовали его примеру. Ни одна стрела из этого залпа не попала в стервятника, но птица, должно быть, испугалась: резко снизившись, она выпустила из когтей голову Камара, а сама полетела дальше. Голова же упала к ногам воина, который первым выстрелил из лука.

Когда Камар заговорил, жителей деревни объял ужас, они разбежались и спрятались в лесу. Царевич долго кричал и убеждал их, что не причинит им вреда, прежде чем они решились вернуться. Но он все еще опасался, как бы они от злости, что он их напугал, не изрубили ему голову на куски, если он откроет им правду. Поэтому он сказал, что он великий колдун из страны, лежащей над Нилом, и принялся нещадно ругать их за то, что они стреляли в стервятника.

– На свете нет такой сильной птицы, чтоб подняла взрослого мужчину, поэтому каждый раз, когда мне надо куда-нибудь срочно добраться, я отделяю голову от тела и велю стервятнику ее доставить в известное место, – заявил он. – А раз вы спугнули моего стервятника, то вам придется самим отнести меня туда, откуда я прибыл.

Он хотел как можно скорее убедиться, позаботилась дм Айша о его теле или же оно погибло, а тогда и голова перестанет жить, как только пройдут шесть месяцев. Но жители деревни не захотели исполнить его желание. Они были в восторге, что у них в деревне появилась голова могучего колдуна, которая будет их оберегать от всякого зла. Голову поместили посредине алтаря в специально выстроенной богатой хижине и окружали с этих пор большим почетом. Вождь деревни каждый вечер приходил к голове советоваться по важным делам а две его дочери были обязаны три раза в день намазывать ее куриным жиром, чтобы она красиво блестела.

Дочерей вождя звали Узири и Акили, и обе были очень красивы. Груди у них были большие и упругие, с вызывающе торчащими сосками, а ягодицы твердые и такие круглые, что слюнки текли у каждого, кто на них глядел. Единственную их одежду составлял короткий фартушек, украшенный кораллами, зато у каждой на голове красовался золотой обруч, а на руках и на шее – сотни нанизанных на нити маленьких ракушек, которые у туземцев стоили дороже золота. Девушки намазывали щеки и лоб Камара чувственными движениями длинных, тонких пальцев, причмокивая от восхищения перед красотой его лица. Со временем, видя, что он совсем не против этого, они начали снимать голову с алтаря, целовать в губы и прижимать к груди. Камару нравилась эта фамильярность, поскольку дочери вождя были ему очень по душе.

В один прекрасный день, лаская его как обычно, Узури и Акили принялись вздыхать: ах какая жалость, что у него нет тела и он не может заниматься с ними любовью! Он же сказал им на это, что тело у него есть, но осталось в далекой стране. И обещал, что если они доставят туда его голову, то он, когда его голова соединится с телом, сделает их своими женами.

Узури и Акаили долго советовались между собой, но в конце концов возразили, что не могут поступить против воли отца и лишить родную деревню такого могучего гри-гри. Услышав это, Камар разрыдался и открыл им, что он вовсе не великий колдун. Он рассказал им всю свою историю, не утаив и того, что, когда со дня отсечения головы пройдет полгода, она перестанет жить.

Прекрасная Узури собиралась уже передать отцу все услышанное, но Акили была умнее сестры и знала, что это ничего не даст и вождь все равно не захочет расстаться с чудесной головой. И она убедила сестру, что надо в ближайшую же ночь забрать голову и бежать из деревни.

Так они и сделали. Сели в лодку, переправились на другую сторону озера и начали продираться через джунгли. Так они странствовали много дней, пока не дошли до возделанных полей, тянущихся вдоль Нила.

Царевич боялся не успеть: время шло, а сестры все еще были далеки от цели. Однако судьба им благоприятствовала, и после множества приключений они добрались наконец до скалы, под которой на Камара напали разбойники. Тут они вынули голову из корзины, в которой несли ее всю дорогу, и поставили на камне в тени.

Дрожащим от напряжения голосом Камар принялся звать Айшу. Вот-вот ему предстояло узнать, вернет ли он себе свое тело и будет жить или ему вскоре придется навсегда покинуть этот мир. Может, Айши здесь уже нет? Может, она устала ждать?

По счастью, Айша жила в пещере поблизости от скалы и, едва заслышав призывы царевича, прибежала к нему большими скачками. При виде Камара она несказанно обрадовалась, и царевич узнал, что тело все еще ожидает его.

Оказывается, сразу после того как стервятник унес голову царевича, львица с головой Айши оттащила его тело туда, где Камар высыпал порошок, а затем спрятала в ближайшей пещере и с тех пор заботилась о нем, как только умела. Поливала водой, чтобы оно не иссохло, смазывала смесью молока и меда, чтобы подкрепить его. И все же тело очень исхудало. Живот присох к позвоночнику, все ребра были ясно видны под кожей. Так что, едва голова приросла к туловищу, юноша почувствовал страшный голод. Он ел и пил без перерыва три дня и три ночи, пока не насытился и его тело не стало снова приятно для глаз. Лишь тогда он рассказал Айше, что с ним было с тех пор, как его голову унес стервятник, и представил Айше Узури и Акили, хотя и боялся, как бы она в ярости не растерзала обеих, услышав, что он обещал жениться на них. Но та возложила им на плечи свои могучие лапы и старательно облизала их черные щеки в знак благодарности за спасение жизни Камара, и сказала, что они близки ей, как родные сестры, и она ничего не имеет против того, чтобы он на них женился.

В той же пещере, где Айша держала тело Камара, оказались и сокровища, собранные разбойниками. При виде ящиков, полных золотых монет и драгоценных камней, царевич обрадовался: теперь будет на что вернуться к отцу на родину. Он мечтал снова увидеть старого короля и оказать ему почтение и сыновнюю любовь.

Айша же пересказала ему подслушанный ею разговор двух путешественников, которые не заметили, как она подкралась к их костру. Из их беседы стало ясно, что визирь, посланный выкупить Камара из неволи, уже прибыл в Каир и находился при дворе султана. Тот принял его радушно и стал помогать в поисках, но никто не знал, что стало с царевичем, а хаким Дубан умер в ночь побега. Визирь бы давно уже отчаялся и вернулся в Белый Город, но старый царь слабел с каждым днем и желал лишь увидеть сына, чтобы передать ему трон и спокойно умереть.

Камар спросил Айшу, хочет ли она уехать с ним в его страну, но та ответила, что лучше проведет остаток жизни в пустыне, вдали от человеческих глаз. Царевич нежно простился с ней, а затем вместе с Уаури и Акили направился в Каир.

Явившись в султанский дворец, он увидел отцовского визиря. Сановник так обрадовался при виде царевича, что пал ниц перед ним и разрыдался от счастья. Камар помог ему встать, прижал к груди и распорядился немедленно собираться в дорогу.

Прежде чем двинуться в путь, Камар рассказал султану обо всем, что с ним приключилось. Рассказ поразил государя, но более всего подивился он благородству Айши. И он велел своему визирю призвать лучших художников, чтобы в память об этой необычайной истории вырезать из скалы, под которой на Камара напали разбойники, огромную скульптуру львицы с человеческой головой.

Уже без происшествий царевич вернулся вместе с визирем и его свитой в Белый Город. Отец при виде его исцелился и правил еще много лет. Когда же наконец пришла за ним та, что губит радость, трон занял Камар и правил долго и мудро.

Он горячо любил двух своих чернокожих жен, хотя, как положено настоящему царю, имел, кроме них, еще сто других, а также тысячу прекрасных наложниц. Охотнее всего, однако, проводил он время в обществе Узури и Акили и безумно любил, когда они натирали ему лицо и тело куриным жиром. А когда и их забрала та, что разделяет и разлучает, объявил по всей стране трехдневный траур.

– Какая удивительная сказка! – воскликнула Алиса. – Так Сфинкс в Гизе – это изваяние Айши?

– Выходит, что так, – подтвердил с улыбкой Махмуд. – Сказка соединяет в себе исламские и египетские мотивы.

– Но ведь у Сфинкса мужская голова! К тому же он гораздо старше, чем те времена, о которых идет речь в сказке.

– Ну да, конечно. Но ведь в те времена, когда ее сложили, никто не знал ни того, сколько лет Сфинксу, ни даже того, что он изображает мужчину. Нам это кажется очевидным: мы-то знаем, что у него на голове клафт – а это мужской головной убор, – и что давным-давно у него была борода. А в тринадцатом веке об этом и не подозревали. Вот сказка и пытается объяснить, откуда взялась эта огромная статуя.

– А почему в ней не говорится о пирамидах?

– Может, потому, что они моложе Сфинкса? – Махмуд расхохотался. – Только не спрашивай меня, откуда сказочник узнал об этом. Или откуда он знал, что под песком скрывается тело льва, – ведь много веков видна была только голова. Может, из устного предания? Но это только сказка, над ней нечего особо задумываться.

Солнце жгло уже так немилосердно, что дальше плавать рас-" хотелось. Махмуд взялся за весла, и вскоре лодка пристала к берегу. Они вернулись в гостиницу и снова любили друг друга, а потом сели в «опель» и поехали в полицейский участок.

– Дело сделано. Можем возвращаться в Каир, – сказал Махмуд, когда они вышли из участка. – В сущности, это был пустяк, они вполне могли обойтись и без меня. Но я, конечно, не жалею, что меня сюда вызвали, – по крайней мере нам представился случай лучше узнать друг друга. – Он улыбнулся Алисе.

– И я не жалею, – сказала она, тоже улыбнувшись. – Ну так поехали!

Для начала, однако, они отправились в Мединет-Мади – посмотреть руины храма в честь Себека, Рененутет и Гора, возведенного Аменемхетом III и его сыном. К храму вела аллея, которую охраняли каменные сфинксы и львы, а стены его украшали барельефы со сценами жертвоприношения, совершаемого обоими властителями. Алиса с Махмудом были здесь одни. Может, как раз поэтому в белокаменных развалинах, до половины засыпанных золотистым песком, ощущалось что-то волшебное; Алисе казалось, что она видит их не наяву, а во сне, и сейчас проснется у себя дома в Варшаве. Она крепко зажмурилась, но когда снова открыла глаза, перед ней были все те же руины. Рассмеявшись, она подбежала к Махмуду и взяла его за руку.

Еще немного они покатались по окрестностям, потом остановились, чтобы съесть кебаб в маленьком ресторанчике. Когда Махмуд высадил Алису перед отелем, уже сгущались сумерки.

– Завтра я буду занят, но послезавтра утром позвоню обязательно, – сказал он, целуя ее на прощание. – И буду считать минуты до нашей следующей встречи.

Алиса поднялась наверх, приняла душ и растянулась на постели. Она размышляла о прошедшем дне, и тут ей пришло в голову: а может, Махмуду вовсе не нужно было в Файюме ни с кем встречаться? Может, эта встреча была только предлогом, может, он все заранее подстроил, чтобы провести с ней ночь? Но она не рассердилась – только улыбнулась, довольная, что он в ней настолько заинтересован.

Она уже засыпала, когда раздался громкий стук в дверь. Отворив, она увидела Абиба.

– Куда ты пропала? – спросил он сердито. – Я беспокоился за тебя!

– Не нервничай. Пожалуйста. – Она поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Я была в Файюме. Уехала туда вчера утром. Была уверена, что успею вернуться и встретиться с тобой. А там оказалось, что назад ехать не на чем, ну и пришлось остаться на ночь.

– Я ведь мог приехать за тобой! Достаточно было позвонить!

– Извини, пожалуйста, – виновато повторила Алиса и снова чмокнула его в щеку.

На этот раз он обнял ее и прижал к себе, а потом начал целовать волосы, лицо, губы. Захлопнув ногой дверь, он подхватил Алису на руки и понес к постели.

5

Утром, когда она проснулась, Абиба рядом не было. Она подумала было, что он ушел, но тут из ванной донесся шум воды. Алиса принялась размышлять над случившимся. Она была не ханжа, но еще никогда ей не случалось заниматься любовью два дня подряд с двумя разными мужчинами; она даже не догадывалась, что способна на такое. Говорят, в южных странах народ очень горячий. Неужели всему виной климат? Хихикая, она принялась ерзать туда-сюда по постели, а потом натянула простыню на голову и замерла в полной неподвижности, спеленутая, как мумия.

– Что тебе так весело? – спросил Абиб, выходя из ванной.

Алиса открыла лицо и улыбнулась. Голый, загорелый, с мокрыми волосами – он как раз вытирал их полотенцем, – Абиб выглядел еще лучше, чем в одежде.

– Ничего, ничего, – сказала она.

– Ну так вставай, а то второе пришествие проспишь. Позавтракаем и поедем смотреть Мемфис, Саккару и Гизу. Начнем с Гизы, а то там по воскресеньям вечно полно туристов, и чем ближе к вечеру, тем их больше.

Зрелище пирамид в Гизе при свете дня поразило Алису необычайно. Колоссальные громады по-прежнему подавляли своим величием, хотя со времени их постройки прошли века и тысячелетия.

– Парфенон стоит две с половиной тысячи лет, – сказал Абиб. – Но когда греки начинали его строить, пирамидам в Гизе было больше двадцати веков. Греческие туристы уже тогда приезжали на них посмотреть, точно так же как сейчас – туристы со всего света.

У подножия пирамид стояли ряды микроавтобусов каирских бюро путешествий, и ежеминутно подъезжали все новые, чтобы выплюнуть очередную партию бледных людей в шортах, тропических шлемах и солнцезащитных очках. Общались эти люди между собой на разных языках, но все были одинаково одеты, одинаково обвешаны фотоаппаратами и одинаково беспомощно застывали на месте, ошарашенно вглядываясь в гигантские гробницы египетских владык. Потом их окружала толпа лоточников, назойливо предлагающих открытки, значки, скарабеев, фигурки ушебти, – очарование исчезало, и туристы снова становились самими собой: фотографировали, покупали сувениры, а кто посмелее – соглашались прокатиться верхом на осле или верблюде.

Абиб тоже предложил Алисе залезть на верблюда, но та, видя несчастные физиономии туристок, которые рискнули воспользоваться этим средством передвижения, решила, что лучше не стоит. Они осмотрели внутри пирамиду Хеопса, а затем сели в обшарпанный «форд» и подъехали к подножию Сфинкса.

– Я, наверно, совсем тогда спятила, если забралась на самый хребет! – воскликнула Алиса. – Ночью не видно было, что тут так высоко!

Абиб обнял ее за талию и приблизил губы к ее уху:

– А может, повторим этот номер сейчас? У всех на глазах? То-то будет о чем порассказать, когда вернешься домой!

Алиса рассмеялась:

– Не-а, не выйдет!

После Гизы они поехали в Мемфис, который Алису разочаровал. От посещения этой древней столицы она ждала многого, но оказалось, что, кроме алебастрового сфинкса Аменхотепа ÏI и почти тринадцатиметровой статуи Рамзеса II, там, собственно, и смотреть-то не на что. Рядом с каменным зданием, в котором хранилась статуя великого фараона, валялись остатки колонн и несколько скальных блоков с истертыми барельефами – вот и все. В путеводителе Алиса уже прочла, что из камня древние египтяне возводили только храмы и гробницы, которым суждено стоять вечно, а дворцы и дома строили из сушеного кирпича, потому роскошные усадьбы фараонов давно рассыпались в пыль – так же, как и нищие хижины беднейших из их подданных. Алиса надеялась увидеть хотя бы руины великого храма Птаха, покровителя города, но на месте храма были только поросшие кустарником груды земли.

– Мемфис слишком близко к Каиру, чтобы его памятники спокойно достояли до наших дней, – заявил Абиб, когда она призналась ему в своем разочаровании. – Древняя столица веками служила каирским жителям источником строительных материалов – пирамиды, правда, тоже: с них сняли верхний, облицовочный слой. Сфинкс и статуя Рамзеса II (а также другая статуя того же фараона, немного поменьше, – она стоит сейчас перед каирским вокзалом) сохранились только потому, что лежали глубоко под землей. К сожалению, почва тут влажная – рядом Нил, – так что предметы повседневного обихода до нас не дошли. Но есть шанс, что в земле таятся еще и другие статуи. Жаль, что после Первой мировой тут не велось серьезных раскопок. Думаю, стоило бы попробовать. Но ты не огорчайся: поедешь в Луксор – увидишь целые храмовые комплексы, почти нетронутые.

* * *

Они вернулись к машине и поехали смотреть Саккару, крупнейший некрополь Египта. На этот раз Алиса не разочаровалась. Хотя ступенчатая пирамида Джосера, древнейшая из всех пирамид, была меньше тех, что в Гизе, все равно она выглядела впечатляюще, как и погребальный храм фараона. Затем девушку восхитила своим внутренним убранством разрушенная снаружи пирамида Унаса, на стенах которой была записана самая ранняя версия «Книги мертвых», так называемая «Книга пирамид». Но самое сильное впечатление на нее произвели мастаба вельможи Ти и гробницы других важных сановников. Их украшали великолепные барельефы, подробно представляющие повседневную жизнь древних египтян. Четкие изображения людей, орудий, животных, рыб полнее, чем письменные источники, показывали, как они жили, охотились, возделывали землю, приносили жертвы, каковы были их печали и радости. Алиса долго рассматривала барельефы и все время находила что-то новое.

– А всех ли египтян после смерти мумифицировали? – спросила она, когда они с Абибом выбрались, немного запыхавшись, из выдолбленной глубоко под землей гробницы Птахотепа I и его сына, высокопоставленных жрецов времен пятой династии.

– Беднейших – нет. И весьма немногих мумифицировали так, как правителей и их министров. Простым смертным приходилось довольствоваться упрощенным вариантом: внутренности удалялись, останки погружались на несколько дней в чан с содовым раствором. Но и без консервации останки нередко хорошо сохранялись благодаря сухому климату: некрополь находится в пустыне. Тут похоронено много поколений горожан.

– А что стало с их мумиями?

– Одни хранятся в музеях, другие феллахи использовали как топливо, а большая часть съедена.

– Съедена?!! Кем?

– Европейцами. – Абиб улыбнулся. – В девятнадцатом веке европейские врачи решили: раз мумии сохраняются в таком прекрасном состоянии десятки веков, значит, в них должно содержаться нечто, препятствующее разложению. То, что это заслуга египетского климата, им в голову не пришло, и они начали считать мумии средством для возвращения молодости и лекарством от всех болезней. Их растирали и давали пациентам в виде порошка или изготавливали мази. Такие препараты можно было купить в любой аптеке. Когда человеческих мумий стало не хватать, перешли на мумии животных. Одних кошачьих мумий в Европе съели полтора миллиона.

Еще в одной гробнице, мастабе Анхмагора, Алису поразил барельеф с изображением юношей, перед которыми стояли на коленях какие-то мужчины, орудуя ножами возле их членов. Вспомнив, что грозило Камару из сказки Махмуда, если бы его купил султанский поставщик рабов, она решила, что юношей кастрируют. Но почему тогда они стоят так спокойно? Когда Алиса сказала об этом Абибу, тот рассмеялся.

– Нет-нет, барельеф изображает ритуал обрезания, – объяснил он. – Хотя египтяне действительно кастрировали рабов, предназначенных для гаремов.

– А я думала, обрезание делают только евреи.

– Ничего подобного. И арабы, и копты, и эфиопы, и множество других африканских народов! А в США и большинстве западноевропейских стран обрезание сейчас – почти рутинная операция в родильных отделениях, она считается косметической. Обрезан даже принц Чарльз, британский наследник престола, хотя его оперировал не врач, а главный раввин Лондона. В период Нового царства египтяне почему-то отказались от этого обычая, хотя в свое время он был очень полезен. Например, после битвы трупы необрезанных холостили, а потом подсчитывали собранные трофеи, чтобы установить число убитых врагов. Иногда такими трофеями наполняли множество корзин.

– Кошмар какой!

– Да – но надо же как-то считать трупы. Именно по этой причине англичане и французы ввели у американских индейцев скальпирование; им надо было знать, сколько погибло воинов из враждебных племен, чтобы по заслугам награждать союзников. Они платили за каждый скальп. В свою очередь, один царь гурков, когда захватил на Цейлоне древний город Киритипос и захотел узнать, сколько в нем жителей, велел отрезать всем носы и сосчитать.

– Варварство! – Алиса содрогнулась от омерзения. Она уже собиралась сказать нечто весьма нелестное в адрес царя гурков, но тут вспомнила рассказ своего учителя истории – о том, как во времена казацкого восстания в 1702 году семидесяти с лишним тысячам схваченных крестьян отрезали левое ухо. «Мы были не лучше», – подумала она и прикусила язык.

Устав от прогулки по некрополю, они ненадолго зашли в гостиницу выпить чего-нибудь холодного, а потом направились смотреть Серапеум: открытые Мариэттом обширные подземелья, в которых держали священных быков.

– Во всем Серапеуме грабители пропустили только этот, – сказал Абиб, когда, шагая по темному коридору вдоль стоящих в нишах больших гранитных саркофагов, они увидели один сильно поврежденный. – Но Мариэтту пришлось взорвать его: в отличие от грабителей он не знал, как его иначе открыть. Мы и по сей день не выяснили, как древние грабители сдвигали десятитонные крышки; непонятно и то, как египетским каменщикам удавалось настолько точно вырубать саркофаги из гранитных блоков. Все углы идеальны, а разница в толщине стенок – не более миллиметра.

На пути из Серапеума к машине они миновали нескольких открытых могил, на краю которых лежали черепа и кости. Их рассматривала кучка истекающих потом мужчин в костюмах из толстой ткани. Алиса услышала знакомую речь и хотела уже поприветствовать их по-польски, но тут увидела, как один из Мужчин поднял череп и принялся крошить его каблуком. Череп лопнул с сухим треском; мужчина поднял его, отломал кусок кости и, довольный, спрятал в карман. Алисе стало противно; она прошла мимо, не сказав ни слова.

В отеле Абиб заявил, что завтра утром он уезжает и вернется только в среду, но сегодняшний вечер у него свободен и он с удовольствием проведет его в обществе Алисы. Та охотно согласилась. Договорились встретиться в семь за ужином – и разошлись по своим номерам.

Приняв душ, Алиса растянулась с книгой на кровати, чтобы немного отдохнуть, но перед глазами по-прежнему стояли великолепные гробницы. «Наша цивилизация сделала из смерти что-то постыдное, – подумалось ей вдруг. – Умерших стараются хоронить поскорее, могилы роют лишь бы как; в городах уже почти не устраивают поминок». Она вспомнила, что девочкой, когда на каникулах находила в лесу мертвую птицу, всегда ее хоронила. Выкапывала могилку, огораживала прутиками, прятала туда птичье тельце и прикрывала куском коры, а потом засыпала землей; сверху получался небольшой холмик, и она укладывала на него камушек и цветы. Игра в похороны? Нет; ни в поведении, ни в настроении маленькой Алисы не было ничего от игры. Она просто делала то, что считала своим долгом. Точно так же она поступала, когда находила дохлую мышь или крота, а если с ней были другие дети, учила их, что надо делать. Но так она поступала только в детстве. Теперь при виде раздавленного автомобилем кота, собаки или голубя она отворачивалась; уже не представляла себе, что может коснуться мертвого животного, а уж тем более – человека. С каких пор? Точную границу вспомнить было трудно; пожалуй, она была то ли в четвертом классе, то ли как раз окончила третий. Однажды она раскрыла дверь на террасу и увидела дохлого голубя. Еще не так давно она подняла бы его, прижала к лицу, может, даже поцеловала бы мертвую головку и сбежала на двор, чтобы похоронить; но на этот раз внезапно ощутила испуг, физическое отвращение к мертвой птице. Она принесла совок, брезгливо подсунула его под голубя и выбросила трупик за балюстраду. Что вызвало такую перемену? Отчего она теперь содрогалась, не хотела даже смотреть. Или просто с возрастом у человека появляется страх перед смертью и мертвыми? «А может, это только нам непонятно, как быть с тем фактом, что мы умираем? Сделали же египтяне его краеугольным камнем всей, своей цивилизации. Но отчего так? Что ими руководило – детская невинность или страх смерти, еще сильнее нашего? И поэтому они первыми в истории создали религию, которая давала надежду на жизнь после жизни в царстве Осириса?»

Ровно в семь Алиса спустилась на лифте вниз. Абиб уже ждал и, поцеловав ее, спросил:

– Ты ведь еще не была на базаре Муски?

– Нет.

– Так я и думал. Поехали туда, поужинаем.

Двадцать минут на машине – и они оказались в старом исламском районе Каира. В воздухе витали ароматы духов благовоний и приправ, на тротуарах были разложены всевозможные товары, от горшков и деталей машин до ковров и мешков чечевицы. Проезжая часть была так забита, что, хотя Абиб непрерывно жал на клаксон, они продвигались черепашьими темпами – чуть не по сантиметру. В конце концов Абиб остановил свой «форд».

– Дальше придется идти пешком, – сказал он.

Алиса вышла из машины и взглянула на мечеть, перед которой они оказались.

– Это Аль-Азхар, одна из самых старых мечетей и одновременно самый старый университет в мире. Ее начали строить в девятьсот семидесятом году. А вон тот минарет, – Абиб указал на стройную, словно карандаш, башню, которая виднелась слева, – это мечеть аль-Хусейна, внука Магомета, одна из главнейших шиитских святынь. В Египте, правда, со времен Саладина заправляют сунниты, но и они тут тоже молятся, особенно в праздники. В мечети есть гробница, в которой покоится голова аль-Хусейна. Некоторые считают, что это лишь кенотаф, то есть символическое погребение; другие утверждают, что после гибели аль-Хусейна (в битве под Кербелой в шестьсот восьмидесятом году) его голову похоронили в Ашкелоне, а почти пять веков спустя, когда к городу подступили крестоносцы, драгоценную реликвию перевезли в Каир. Трудно сказать, кто тут прав, особенно если учесть множество легенд о том, как голова появилась здесь чудесным образом сама.

Оставив машину перед мечетью, они перешли проезжую часть и углубились в одну из множества узких улочек, заполненных густой толпой. Боясь потеряться, Алиса крепко уцепилась за локоть Абиба. В этой части базара продавались главным образом сувениры, из лавок то и дело выныривали продавцы, зазывая туристов покупать кожаные сумки и пуфы, бронзу, галабии, глиняные барабаны, антики, серебряные и золотые украшения, инкрустированные перламутром шкатулки и тарелки.

Несколько минут Абиб с Алисой кружили по тесным улочкам, пока не остановились перед открытыми дверями ресторана. Внутри оказался длинный коридор с малыми и большими нишами; почти все были заняты. К Абибу сразу же подбежал официант, поздоровался, низко кланяясь, и провел к столу с мраморной столешницей.

По стенам висели хрустальные зеркала в тяжелых золоченых рамах и резные полки темного дерева; на них были расставлены позеленевшие бронзовые кувшины, наргиле, тамбурины и тарелки со стилизованными арабскими надписями, складывающимися в таинственные узоры. На деревянном сундуке скалила пожелтевшие зубы медвежья шкура, а мощные вентиляторы, похожие на пропеллеры старых самолетов, медлительно вращались над головами гостей, разгоняя дым папирос, сигар и наргиле.

Официант принес мисочки с соусами и тарелку местного хлеба, круглого и плоского, как береты. Когда Абиб разорвал один такой хлеб пополам, Алиса увидела, что в середине он пустой, и еду можно вкладывать в каждую половинку, будто в карман.

– Это айш балади. Его можно рвать и макать в соусы, но самое распространенное египетское блюдо – фул, разваренные бобы с приправами, – накладывают внутрь, – сказал Абиб. – Если увидишь на улице тележку, а на ней пузатый бронзовый кувшин с узкой шейкой – такие кувшины называются «эдра», – попробуй обязательно. Можно, конечно, заказать фул и здесь, но поверь, самый вкусный он у уличных торговцев.

Дальше он объяснил, что белый соус, густой, как сметана, делается из семян кунжута и называется «тахина»; коричневый – «баба ханну» – готовят из баклажанов, а «хуммус» – из бобов. Все три оказались на Алисин вкус очень пикантными и аппетитными, как и блюда, которые начали появляться на столе вслед за ними: кебаб, рис с чечевицей, жареная окра, фаршированные рисом и мясом помидоры, перцы и мелкие тыквы-цукини под названием «коса». Попробовать салат Алиса не рискнула, опасаясь кишечной Галочки, зато с удовольствием уписывала турши – рубленые ломтики моркови, редьки и огурцов под острым маринадом.

Беседа за ужином шла о памятниках старины, которые они осматривали с утра; незаметно разговор перекинулся на отрезанные головы.

– Удивительно, как часто у самых разных народов встречаются в преданиях и обрядах отрезанные головы, – сказал Абиб. – Вот, например: когда Орфей, выйдя из Аида, оказался равнодушен к прелестям вакханок, те накинулись на него и разорвали на куски, а голову зашвырнули в реку. Пока та плыла к морю, на нее напал змей, но Аполлон обратил гада в камень. В конце концов голову выловили у острова Лесбос и поместили в храме, где она с тех пор возглашала пророчества. В этой истории можно найти много совпадений с мифом об Осирисе; не исключено, что ее корни действительно восходят к Египту, так же как и у дагомейской повести о верной жене, которая дала похоронить себя заживо с головой казненного мужа. Но мексиканские сахарные головы с именем умершего и страшная индийская богиня Кали, которая носит ожерелье из человеческих черепов и отрубает голову Шиве, не имеют с Египтом ничего общего, хотя в Кали и можно усматривать родство с Юдифью и Саломеей. Не всякое сходство – результат взаимопроникновения культур. Более вероятно, что интерес к отрезанным головам развивался в разных обществах параллельно, как остаток палеолитического культа черепов.

Они ждали, пока им принесут счет, и тут Алиса вспомнила, что хотела спросить Абиба о картуше фараона Какау. Помня, как отреагировал на этот вопрос старый англичанин, она не очень-то представляла себе, как к нему подступиться. Наконец решила, что лучше всего будет рассказать Абибу, как странно повел себя Хаттер.