Текст книги "Паломничество в Святую Землю Египетскую"

Автор книги: Томаш Миркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Потом он начал размышлять, давно ли эта местность занята песками. Быть может, здесь когда-то стоял лес?: Или тут была мокрая и болотистая местность – обширные топи, пропитанные запахом гнили, над которыми разносилось только кваканье первобытных лягушек? А может, миллионы лет назад здесь простирались душные джунгли, населенные динозаврами?

Если смести с пустыни песок, а еще лучше – сдуть его вообще с лица Земли, на свет Божий снова показались бы огромные деревья, цветы и лианы, живущие под напластованиями песка, свежие и разноцветные, как когда-то. Он знал, что это нереально; и все же – чтобы не сойти с ума, чтобы не задумываться над тем, выживет ли, – он развлекался этой мыслью, воображая буйно цветущую страну. То он заполнял ее грызущимися между собой чудищами с длинными зубами и острыми когтями и слышал их пронзительный визг, то видел идиллическую райскую долину, где в согласии живут огромные пресмыкающиеся, земноводные, птицы и насекомые, питаясь огромными плодами, висящими на доисторических деревьях.

Вдруг он споткнулся о камень и вернулся к действительности. Песчаная пустыня – эрг – неожиданно перешла в каменистую хамаду. Почва под ногами сделалась тверже, и он зашагал быстрее; но ему приходилось смотреть, куда ступает, чтобы случайно не подвернуть ногу.

Он подумал, что царящая вокруг кладбищенская тишина и абсолютная пустота – это будущее всей планеты. Когда-нибудь такая пустыня покроет всю сушу и море; везде настанет одинаковая неподвижность, не будет слышно шелеста листьев, шума волн, человеческих и звериных голосов. И повсюду до самого горизонта – ничего, кроме песка и камня.

Возможно ли, чтобы Землю ждал такой конец? Поручик не знал. Но погрузиться в безмолвие, неподвижность, полное омертвение – такая кончина казалась ему более достойной Я более естественной для измученной планеты, чем гибель в грандиозном взрыве от столкновения с кометой или другим небесным телом – взрыве, который превратил бы Землю в обломки, обреченные вечно скитаться по бескрайним просторам космоса.

Потом он начал представлять, что планета уже умерла, что всю ее давно покрыл песок, а сам он будет одиноко шагать в бесконечность, пока не обойдет ее раз, другой, третий. Может, он протопчет глубокую борозду, шагая по собственным следам? Или ее занесет ветром? Будет ли ветер, когда Земля умрет? Пожалуй, что будет. Поручик принялся рассуждать, откуда берется ветер и как изменилась бы жизнь на Земле, если бы ветер перестал дуть.

Вдруг он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног и он проваливается в яму. «Зыбучие пески!». – подумал он, охваченный паническим ужасом и вместе с тем удивлением: он был уверен, что в каменистой пустыне таких ловушек не бывает.

Но, хотя в ноздри и уши ему набилась пыль, он лежал на чем-то твердом. Сначала он решил, что провалился в расселину в скале, но, ощупав стену, убедился, что она не шероховатая, а совершенно гладкая, словно отполированная человеческой рукой. Он вынул из кармана зажигалку, щелкнул раз, другой; когда она зажглась, оказалось, что он попал в длинное узкое помещение с белыми стенами. Только потолок был голубой; его густо усеивали схематические рисунки созвездий. Не было сомнения, что он изображает небо. Поручик подумал, что это коридор, и стал продвигаться вперед. Пройдя метров пятнадцать, он очутился в обширном зале. Это явно была погребальная камера – посередине ее покоился каменный саркофаг. Стены были украшены красочными рисунками, вокруг стояли ящики, амфоры, статуи… В тусклом свете зажигалки мало что было видно. Поручик попытался сдвинуть крышку саркофага, но она оказалась слишком тяжелой.

Орнаменты древней гробницы отличались от тех, с которыми он был знаком по египетским памятникам старины. Их стиль был гораздо грубее и примитивнее, как будто гробница относилась к додинастической эпохе или была создана пол влиянием какой-то иной культуры. Поручик мало что знал о древних ливийских племенах – только то, пожалуй, что в эпоху Нового царства они нападали на Египет в союзе с таинственным «народом моря», который прибыл в Ливию на кораблях Так, может, это была гробница ливийского вельможи или одного из вождей этого загадочного народа?

Он собрался рассмотреть фрески и статуи поближе, но зажигалка вдруг погасла. С этого момента он не видел в гробнице больше ничего.

Воодушевление, охватившее его, когда он провалился внутрь, позволило на несколько минут забыть об усталости и сухости во рту. Сейчас жажда начала мучить его с новой силой. Он приложил манерку к губам и сделал небольшой глоток; пришлось чуть ли не силой оторвать ее от губ – иначе он опорожнил бы ее до дна. Он был уверен, что совершил важное археологическое открытие, но что с того, если он умрет здесь от истощения? Через тысячи лет ученые найдут гробницу и будут ломать голову, откуда взялся лишний труп.

Он не знал даже, сумеет ли выбраться наружу. Нащупал ручку одного из деревянных сундуков и потащил его по коридору туда, где под его ногами провалился свод. Оказалось, что снаружи уже светает. Поставив сундук на попа, он встал на него и увидел, что без труда может выбраться наружу.

Он с облегчением вздохнул. Но решил все же на солнце не выходить, а переждать в гробнице до темноты и только тогда двинуться в дальнейший путь. А пока лег на землю и уснул.

Ему снилась Анна, его жена, которую он не видел уже почти три года. Он глядел, как она приближается по коридору, одетая в тонкое белое платье, словно египтянки с древних фресок. На голове она несла золотой поднос. Присев перед мужем на корточки, Анна поставила поднос на землю. Поручик увидел кувшин с водой, бокал, фрукты, мясо, пшеничные лепешки. Он жадно протянул руку к кувшину, но жена движением ладони удержала его. Ласково улыбаясь, она сама наполнила бокал и поднесла ему к губам. Еще никогда он не пил такой вкусной, кристально чистой воды. Когда бокал опустел, жена снова его наполнила. Затем нежно погладила его по лицу, оторвала кусок лепешки и положила ему в рот. Когда он дожевал, вложила ему в рот кусок мяса. Нежно улыбаясь поручику, она кормила его, пока тот не съел все, что она принесла. За все это время она не произнесла ни слова; он попросил ее тоже поесть – она лишь покачала головой. А затем приложила палец к губам, поднялась и ушла.

Проснулся он выспавшимся, отдохнувшим и совсем не чувствовал жажды, словно во сне и впрямь напился. А может, сон о любимой жене влил в него новые силы? Во всяком случае, он ощутил прилив оптимизма: теперь он знал, что не умрет в пустыне, что сумеет вернуться в мир живых.

Он решил забрать с собой что-нибудь из гробницы в доказательство своего открытия. Поднял крышку деревянного сундука. Внутри был еще один сундук, но из другого дерева. В нем – третий, из слоновой кости. На дне его лежали высохшие цветы и маленькая серая фигурка. Она, видимо, представляла большую ценность для умершего, раз ее упаковали с такой заботой. Поручик предпочел бы найти золотой перстень или ожерелье, но в конце концов решил, что хватит с него и фигурки. Сундук из слоновой кости был слишком велик, чтобы забрать его с собой. Можно было отломать и взять себе украшенную орнаментами крышку, но не хотелось ее портить. Впрочем, поручик был уверен, что скоро сюда вернется.

Остаток дня он провел в гробнице и только в сумерках двинулся в дальнейший путь. Рассказывая мне об этом, он не сомневался, что долгий отдых в подземном коридоре спас ему жизнь. Если бы он не провалился в гробницу, а шел дальше под дневным солнцем, то рано или поздно упал бы от усталости на песок и больше не поднялся бы. А так, прежде чем настал новый рассвет, ему удалось добраться до лагеря, хотя он и свалился без сознания, едва миновав часовых.

Очнулся он в лазарете. Рвался к командующему, чтобы упросить дать ему несколько человек и вернуться к древней гробнице, но когда попытался встать с постели, ему сделали укол, от которого он провалился в сон и очнулся только в карете «скорой помощи» по дороге в Александрию. А когда спустя несколько дней вернулся в бригаду, та уже дислоцировалась на новом месте и готовилась к генеральному сражению с немцами. Ясно было, что в такой обстановке командующий не даст ни одного солдата на поиск гробницы, которая к тому же, не исключено, была лишь плодом разгоряченного воображения поручика.

Поэтому поручик решил ничего не говорить начальству, а подождать до конца войны. По часам и звездам он сумел более или менее точно установить положение гробницы. А мне предложил стать его компаньоном. Мы договорились, что после войны он приедет в Египет, и мы вместе устроим экспедицию к таинственной гробнице. В знак своей доброй воли он дал мне найденную им фигурку с просьбой запереть ее в сейф и беречь как зеницу ока.

Назавтра поручик вернулся в Александрию, и с тех пор я его больше не видел. Мне удалось узнать, что его бригада сражалась под Тобруком и Эль-Газалой, а затем в Италии при Монте-Кассино. Видимо, он погиб; только этим можно объяснить, почему он больше у меня не появлялся. Я думал о том, чтобы самому отправиться на поиски гробницы, но шансы ее найти, не зная места даже приблизительно, у меня были нулевые.

Я берег его находку все эти годы, однако время бежит, и я чувствую, как неумолимо приближается мой конец. Перед смертью я хотел бы ею как-то распорядиться. Она не моя, поэтому детям и внукам я ее оставить не могу. А зная, как сильно поручик любил жену и страдал в долгой разлуке с нею, я давно решил, что отдам фигурку первой же молодой женщине с его родины, которая зайдет в мою лавку. Поэтому отдаю ее вам.

Он завернул маленькую фигурку в вату и вручил ее Алисе. Та от всей души поблагодарила его и спрятала пакет в сумку.

– Но за скарабеев и монеты надо все же заплатить, – сказал антиквар и назвал довольно внушительную цифру.

После такого ценного подарка Алисе неудобно было торговаться. Она заплатила запрошенную цену и, еще раз поблагодарив старого араба, вышла из лавки. Немного отойдя, она остановилась посмотреть на мальчишку, который сидел перед мастерской бронзовщика и старательно вклепывал молоточком серебряную нить в узор, выгравированный на латунной тарелке. Мальчишка поднял голову и улыбнулся, не прерывая работы. В следующей витрине внимание Алисы привлекла скульптура тучного божества с человеческим телом и слоновьей головой. Божество плясало на спине зверя, напоминающего крысу. Туловище и четыре руки были черные, голова и крыса – золотые; скульптура резко отличалась по стилю от окружающих ее египетских древностей.

Алиса вошла в лавку и спросила о ней у продавца.

– Это Ганеша из Индии, – ответил тот. – Он очень ценный.

Продавец снял скульптуру с витрины, обтер от пыли тряпкой и подал Алисе. Статуэтка оказалась тяжелее, чем она ожидала. Вблизи Алиса увидела, что шею божества обвивает змея, а в четырех его ладонях – четыре разных предмета. В одной – ошейник, в другой – топор, в третьей – шар, в четвертой – морковка или какое-то похожее растение с длинным толстым корнем. Продавец предложил Алисе присесть и начал рассказывать:

– Ганеша – бог мудрости. По одним источникам, он был сыном Шивы, по другим – богиня Парвати, идя купаться, соскребла со своей ступни грязь, слепила из нее толстого человечка, вдохнула в него жизнь и повелела ему сидеть дома и никого не впускать. Когда в дом пожелал войти Шива – муж Парвати, – человечек и ему загородил дорогу. Шива разгневался и отрубил человечку голову, но потом ему стало стыдно, что он убил сына Парвати. Тогда он велел ганам – сопровождавшим его демонам – отрубить голову первому встречному животному. Первым встречным оказался слон, его голову демоны и принесли Шиве. Тот посадил ее на шею человечку и оживил его. Так появился Ганеша, он же «господин ганы Шивы». Фигурка приносит владельцу счастье и благосостояние.

– Интересная легенда, – сказала Алиса.

– А вы знаете, что Изида получила коровью голову при подобных же обстоятельствах? Ее сын Гор, когда победил злобного Сета, крепко связал его, а матери поручил его сторожить. Но Изиде стало жаль Сета, который был ее братом, и она его освободила. Гор вернулся, не нашел Сета, впал в ярость и отрубил матери голову. По счастью, бог Тот, видевший все это, сделал Изиде другую голову – коровью. Древние египтяне считали Тота богом мудрости и автором «Книги мертвых», так же как индийцы Ганешу – автором «Махабхараты». Но я думаю, что это лишь случайное сходство двух культур, совершенно независимых друг от друга. Хотя некоторые сюжеты и мотивы бывают общими для многих культур. Давайте я вам сейчас кое-что покажу.

Он вынул из стеклянной горки круглый латунный амулет, потемневший от старости. На одной стороне Алиса увидела затертую надпись (ей показалось, арабскую), а на другой – звезду, составленную из двух наложенных друг на друга равнобедренных треугольников. Посередине звезды ясно виднелась точка.

– Выглядит как израильский герб, правда? Но эту же звезду вы увидите на множестве мусульманских памятников, в том числе на большинстве каирских мечетей. Однако это еще не все. Она выступает и в тантрической символике: там это основная янтра – диаграмма для медитации. Точка посредине называется «бинду» и символизирует начало всякого творения, к которому все возвращается, а также священное семя. Треугольник, обращенный книзу, означает «йони», женское лоно и женское космическое начало, а треугольник, обращенный кверху, – это «лингам», член бога Шивы. Звезда же символизирует связь мужчины с женщиной и неба с землей, иными словами – все сущее. Интересно, правда?

Алиса кивнула.

– Звезда эта была известна гностикам и алхимикам как магический знак необычайной силы; ее считали символом соединения огня и воды. Видимо, они не понимали, что она значит на самом деле. За исключением, быть может, Карпократа, чьи взгляды приближались к тантрическим. Вы знакомы со сказками «Тысячи и одной ночи»?

– Да, – ответила Алиса нерешительно: кроме той, что рассказал Махмуд, она читала только небольшую подборку.

– В одной из самых первых рассказывается о рыбаке, который выловил из моря медный кувшин, а когда открыл, изнутри вылетел ифрит. Оказалось, этого ифрита заточил за непослушание царь Соломон; на свинцовой печати, запиравшей кувшин, стоял оттиск его перстня, на котором была выгравирована или пятиконечная звезда, так называемая пентаграмма, или вот такая, из двух треугольников.

– А я и не знала, что у Соломона было что-то общее с ифритами. Я думала, это был просто очень мудрый царь.

– Нет-нет, – запротестовал продавец. – Согласно еврейской, гностической и исламской традициям, Соломон – великий волшебник. Он построил Иерусалимский Храм с помощью демонов, которых заставил работать благодаря волшебному перстню. Он даже поймал в сеть Асмодея, царя демонов, но тому удалось его перехитрить; он украл перстень, принял облик Соломона и три года царствовал вместо него. Если бы не волшебная скрижаль с Именем Божиим, Соломон не вернул бы себе царство. На эту историю ссылается одна из сур Корана. Вы ведь полька, правда? – спросил он внезапно.

– Откуда вы знаете? – изумилась Алиса.

– Волосы, глаза… Узнать не так уж трудно, если каждый день видишь сотни туристов со всех концов света. Но в таком случае вам должно быть известно, что несколько лет назад польские археологи открыли в Фарасе, что в суданской Нубии, старинную базилику с великолепными фресками?

– Да.

– Так вот на одной из фресок имеется очень оригинальный коптский крест. Там в середине медальон с изображением Христа, у которого между рук – символы четырех евангелистов: крылатые существа, известные по видению Иезекииля и Апокалипсису. Но самое интересное, что концы креста соединены шнурами, на которых висит множество маленьких крестиков. Помните эту фреску?

– Да, я видела репродукцию.

– Вот посмотрите, – Он снял с полки запыленную книгу. – Это невероятно редкое издание, хотя в огромном наследии Баджа оно одно из самых интересных. Эта книга была издана в 1929 году тиражом всего триста пятьдесят экземпляров. Думаю, из этого тиража до наших дней сохранились единицы.

Алиса с интересом прочла заглавие: «The Bandlet of Righteousness: An Ethiopian Book of the Dead».[22]22
  «Препоясание праведности: Эфиопская Книга мертвых» (англ).


[Закрыть] Продавец полистал книгу и торжественно подал ее Алисе. Та увидела рисунок:

– Бадж пишет, что это эфиопский амулет, который находится в его собственности. Центральный мотив – коптский крест; в этом нет ничего необычного, ведь христианство в Эфиопию принесли египетские монахи, так что коптские и эфиопские кресты до сих пор не различаются. Но он тут пишет еще, что, согласно сабейской надписи внизу, амулет представляет сеть, которой царь Соломон уловлял демонов. Буквы слова, которое написано с правой стороны – соответственно X, L, M и N, причем X имеет фонетическое значение «ш». Так что, если добавить гласные, получим имя Соломона. Правда, этот амулет очень напоминает фарасский крест?

Алиса кивнула.

– Выходит, это фарасское изображение – с одной стороны крест, а с другой – могущественный амулет, сеть Соломона. Эфиопы до сих пор верят, что их правящая династия происходит напрямую от Менелика, сына царя Соломона и царицы Савской. Если дозволите, я вам еще кое-что покажу.

Он вынул из выдвижного ящика и положил перед Алисой несколько ажурных серебряных крестиков.

– Эти два – коптские, остальные из Эфиопии. Характерные тройные завершения на концах символизируют Пресвятую Троицу. Ажурный орнамент тоже типичен; если приглядеться ближе, вы увидите, что эти крестики словно сплетены из веревки или камыша. На мой взгляд, это прямая отсылка к сети Соломона; крестик должен был играть роль амулета, чтобы демоны не добрались до того, кто его носит. Орнамент увеличивал силу креста, играя аналогичную роль. В Эфиопии такие серебряные кресты до сих пор очень популярны. Встречаются тысячи самых разных вариантов. У некоторых на верхнем конце небольшая петля; думаю, они символизируют зарешеченные двери, которыми владелец креста отгораживается от демонов.

– Откуда вы все это знаете?

Продавец улыбнулся, закатал рукав и показал вытатуированный на предплечье коптский крест.

– Я сам копт, и все, что касается нашей культуры, меня интересует. А поскольку мы, копты, единственные настоящие потомки древних египтян, мои интересы поневоле простираются от додинастической эпохи до современности. Впрочем, здесь, в Египте, древние эпохи совсем рядом, как живые, так что тут каждый немножко историк и археолог. Побудете в нашей стране подольше – тоже этим заразитесь.

Побеседовав еще немного, Алиса купила скульптуру Ганеши, три серебряных крестика и талисман со звездой из двух треугольников. Выйдя из лавки, она вспомнила: по словам Абиба, в Древнем Египте треугольник тоже символизировал женское лоно. Если бы ей и правда предстояло найти знак для поколений своих потомков-женщин, подобный знаку – или имени – фараона Хакау, то таким знаком могла бы быть девятиконечная звезда из трех равнобедренных треугольников с зачатком жизни в середине. Эта мысль ей понравилась.

На главной улице базара она увидела ярко раскрашенный лоток на колесиках, а на нем круглый латунный кувшин узкой шейкой, точно такой, как описывал Абиб. Под кувшином пылал огонь, вокруг разносился аппетитный запах. Алиса почувствовала, что страшно проголодалась, и подошла к лотку.

Продавец погрузил в кувшин длинный черпак и налил в жестяную миску комковатое коричневое месиво. Добавил крутое яйцо, немного растительного масла, лимонного сока, приправ. Размял все вилкой, затем взял круглый плоский хлеб какой Алиса ела за ужином с Абибом, разрезал его на четыре части и каждую наполнил массой из миски. Добавил мелко нарезанных листьев салата, помидоров и лука, завернул все в газету и вручил Алисе, показывая жестами, сколько нужно заплатить.

Алиса немного боялась, как бы не подхватить какую-нибудь инфекцию, но решила рискнуть. И не пожалела. Фул был настолько вкусным, что, умяв все четыре куска, она вернулась к лотку, купила еще порцию и съела с не меньшим удовольствием. Только после этого, сытая и довольная, она остановила такси и вернулась в отель.

7

Сразу же после завтрака Алиса зашагала на станцию Баб-эль-Лук, откуда уходили поезда в Хелуан. От матери она знала, что за много лет до войны там бывал ее дедушка – лечил больные легкие. Она, конечно же, не рассчитывала найти там его следы – просто хотелось пройти по улицам, по которым он ходил когда-то, увидеть те же древности и те же дома, что видел он много лет назад.

Поезд шел около часа. По дороге Алиса просматривала путеводитель. Она узнала, что лечебные свойства хелуанских серных источников были известны уже в древности, а вскоре после прихода мусульман этот город стал даже столицей Египта. Однако в самом Хелуане никаких памятников старины нет, главные достопримечательности здесь – санаторный комплекс, бассейн с минеральной водой, обсерватория и японский сад, разбитый всего в нескольких сотнях метров от станций. С него Алиса и решила начать знакомство с городом.

Она вошла в сад и замерла в восхищении. Перед ней было озерцо с небольшим островком, пагоды, японские мостики, причудливо подстриженные деревца и кусты, усыпанные желтыми, голубыми и красными цветами. По озерцу плавали утки, а на берегу стояла огромная статуя Будды и три десятка таких же поменьше. Все они были темно-красного цвета и сидели в одной и той же позе.

По саду гуляли туристы, их было немного. Алиса обошла озерцо, любуясь статуями, и решила зайти на островок и посидеть на скамейке. Посредине мостика, который вел туда, стоял пожилой мужчина в старомодном белом костюме и соломенной шляпе. Он кормил уток, бросая им куски булки. Проходя мимо, Алиса услышала, как он приговаривает по-польски:

– Ути, ути, уточки! Ути, ути!

– Вы поляк? – удивилась она. – Тогда здравствуйте!

– Здравствуйте! – отвечал тот с улыбкой. – Туристка из Польши?

– Да. А вы?

– Я-то? О, я приехал сюда еще до войны с большевиками, да так здесь и остался.

– Правда? Так, может, вы знали моего деда? Он приезжал в Хелуан лечиться. Он умер в 1928 году, так что мог тут быть скорее всего где-то в двадцатых годах. Его фамилия была Сецех. Гелазий Сецех. А меня зовут Алиса Сецех.

– Очень приятно. Павел Меленьский. – Бросив уткам остаток булки, старик отряхнул руку от крошек, снял шляпу и галантно поцеловал руку Алисе. – Вашего деда я, видимо, не знал, но в этом нет ничего удивительного – до войны в Хелуан приезжало очень много поляков. Однажды тут был даже маршал Пилсудский. Купание в здешней воде прекрасно помогает от ревматизма, сухой климат приносит облегчение ночкам, но больше всего сюда приезжало чахоточных. Пока в сороковых годах не открыли антибиотики, перемена климата была для них единственным шансом; многие врачи рекомендовали пациентам пожить в Египте. Умирать они все равно умирали, но хотя бы на несколько лет позже.

– У вас тоже были больные легкие?

– У меня – нет; у моей жены. Она здесь и умерла, в Хелуане. На кладбище много польских могил. Кто-то ведь должен за ними ухаживать; это одна из причин, почему я не уехал. Да и ехать-то особо было некуда. Мой любимый Львов после войны отошел Советам. Я мог поселиться в Кракове, в Варшаве или в Калише, откуда происходит мой род, но жить при коммунистах у меня не было никакого желания. Вот я и предпочел остаться в Египте. Если у вас есть немного времени, давайте зайдем ко мне на чашку кофе, или чаю. Я живу недалеко. Мне очень редко выпадает случай поговорить по-польски, и я буду чрезвычайно признателен, если вы согласитесь.

Алиса взглянула на часы.

– С удовольствием, – ответила она. – Но только на минутку, к двум часам мне нужно вернуться в Каир.

– Сколько же у вас книг! – поразилась она, когда они вошли в особняк Меленьского.

Гостиная, в которую старик ввел Алису, действительно была ими просто переполнена. Вдоль стен тянулись полки, забитые томами и томиками; книги и рукописи занимали все свободное место и громоздились даже на полу. Хозяину и гостье пришлось осторожно лавировать между высокими стопами, пока они не дошли до кресел, тоже заваленных книгами. Хозяин поспешно убрал их.

– Много, правда? – Он улыбнулся. – Так уж складывается: люблю я книги, ни с одной расстаться не могу, даже если она мне и не особо по душе. Все думаешь, авось когда-нибудь опять захочешь за нее взяться. Это еще с детства пошло. У родителей в доме стояло несколько больших стеллажей. Помню, когда я только начинал сам читать, лет в пять-шесть, спросил у отца: это все книги, которые написаны, или еще другие бывают? Он рассмеялся и ответил: нет, книг на свете миллионы. И повел меня в публичную библиотеку. Я как увидел эти десятки стеллажей, а на них всё книги, книги, так стал носиться между ними и смеяться как ненормальный. А потом вдруг остановился и разревелся. Отец спрашивает: «Что с тобой?» А я ему говорю: «Когда же я все это успею прочитать?!» С тех пор я живу наперегонки со временем – стараюсь поглотить как можно больше. И меня вечно удручает сознание того, что, проживи я хоть сто лет, все равно умру, прочитав лишь ничтожную долю книг, созданных за всю историю человечества. А они тем временем множатся устрашающими темпами, и чем дольше я живу, тем больше растет стопа непрочитанных. Если даже читать по две в день, то чтобы одолеть пятьдесят тысяч, понадобится почти семьдесят лет, а столько выходит каждый год в одних лишь Соединенных Штатах. Но хоть я и понимаю, что в этой гонке заранее обречен на поражение, все же не знаю большего удовольствия, чем удобно устроиться в кресле, взять в руки интересную книгу и погрузиться в чтение. – Он снова улыбнулся. – Чем вас угостить? Кофе, чай, лимонад?

– Лучше чего-нибудь холодного.

– Уже несу, – сказал хозяин и вышел из гостиной.

Внимание Алисы привлекла большая картина маслом, зажатая между полками. Она подошла, чтобы рассмотреть ее поближе. Картина изображала обнаженную негритянку в золотой короне, сидящую напротив Сфинкса. Перед негритянкой стояла шахматная доска с расставленными фигурами; похоже было, что негритянка играет с каменным чудищем в шахматы. На заднем плане виднелись пирамиды, а над головой Сфинкса взмывала кверху огромная серая птица, держа в когтях что-то круглое, что именно – не разобрать.

– Это картина Александра Ляшенко, – сказал старик, показавшийся в этот момент в дверях. Он подошел к Алисе и подал ей запотевший стакан лимонада. – Алек написал ее специально для меня, потому что у меня в гербе – обнаженная арапка в короне и с шахматной доской в руках. Когда-то мы с ним очень дружили. Вы знаете его картины?

– Мне очень жаль, но я вообще не слыхала о таком художнике, – призналась со стыдом Алиса.

– Вы многое потеряли! Алек был не только художником, но и путешественником. В Египте он провел добрых два года; после окончания Петербургской академии он изучал тут живопись, совершил множество экспедиций в глубь Африки и даже одно кругосветное путешествие. Мы познакомились в Луксоре, когда он ассистировал рисовальщиком при открытии гробницы Тутанхамона. Как вы наверняка знаете, это было одно из важнейших событий в истории археологии.

Рассматривая полки, Алиса увидела, что на них много книг по истории, главным образом египетской и польской, но и о других странах тоже. Ей пришло в голову: быть может, старик объяснит ей, подтверждаются ли фактами сведения из дядиного письма?

– Вы вот говорите, что до войны в Египте бывало много поляков. А я, в свою очередь, перед отъездом из Варшавы слышала, что между Египтом и Польшей еще давным-давно, а в средние века – уже абсолютно точно, поддерживались какие-то контакты, хотя и нерегулярные. Вы не знаете, это правда?

– В средние века, говорите? Хм… Сведения довольно скупы. Первый поляк, о котором мы достоверно знаем, – что он ступил на египетскую землю, – это Ян Лаский, впоследствии примас Польши: он в 1500–1501 годах совершал паломничество в Палестину и по дороге высадился в Александрии. Но такие паломничества к тому времени уже больше полувека были традицией в его роду, так что не исключено, что кто-то из Ласких побывал в Египте и раньше. К сожалению, никаких свидетельств об этом не сохранилось. Подозреваю, что польские участники крестовых походов, такие, как Владислав II и Генрик Сандомирский, сыновья Кривоустого, тоже могли иметь касательство к Египту, но источники об этом умалчивают. Ничего не известно и о пребывании в Египте первых польских паломников в Иерусалим. Правда, Ян Поляк, который был в Палестине в начале двадцатых годов XV века, описывает Египет в своем отчете «Peregrinatio ad Terram Sanctam»,[23]23
  «Паломничество в Святую Землю» (лат.).


[Закрыть] но скорее всего он опирался на более ранние описания путешественников из других стран. Мы можем предполагать, что Кшиштоф Шидловецкий, который поместил в своем гербе меч и колесо с острыми зубьями – символ страстей святой Екатерины, – был около 1492 года в монастыре ее имени, расположенном на Синае, а стало быть, на территории Египта. Однако первый паломник, относительно которого нет сомнений, что он добрался до Синая, – все же Ян Тарновский, каштелян краковский и великий гетман коронный. В своих кратких записках он упоминает, что был там в 1517 году.

Так что, на мой взгляд, если вообще можно говорить о каких-то средневековых контактах между Польшей и Египтом, то поддерживали их исключительно евреи. Ведь европейские евреи издавна спасались бегством в Египет, когда их начинали притеснять. А потом переписывались с еврейскими общинами из покинутых ими городов. Так было с родителями Моисея Маймонида: они бежали с ним из Испании в Египет, где философ сделался врачом при дворе султана. Подобным образом обстояло дело и с польскими евреями, которые тоже – уже в пятнадцатом веке, да и раньше, вероятно, – спасаясь от преследований, направляли свои стопы именно в египетскую сторону.

– От преследований? – удивилась Алиса. – Я-то думала, что средневековая Польша была толерантной страной, что именно в Польшу перебирались евреи, которым не давали спокойно жить в других европейских странах. Есть даже картина Матейко…

– Вы имеете в виду «Принятие евреев в Польше»? Все ссылаются на эту картину, но ведь это событие не описано ни в одном источнике. Правда, Галл Аноним,[24]24
  Галл Аноним (Gall Anonim) (конец XI – начало XII вв.) – автор древнейшей польской хроники, написанной на латинском языке. – Примеч. ред.


[Закрыть] который луч! всех знал этот период истории Польши, упоминает о евреях, но только в связи с тем, что Юдифь Чешская, мать Болеслава Кривоустого, выкупала у них из рабства христиан. Дело в том что еврейские купцы приезжали в славянские страны не только за янтарем и льном, но и за рабами, потом продавали их в Испании, а оттуда те уже попадали во все арабские страны Но трудно иметь претензии к купцам, коль скоро славянские князья охотно продавали им подданных, а родители – детей. А вот две другие картины Матейко, относящиеся к судьбе евреев в Польше, упоминаются реже. Я имею в виду прежде всего набросок маслом «Нападение краковских горожан на евреев». Он изображает погром, устроенный в Кракове в 1494 году после проповеди ксендза Будека, который обвинил евреев в похищений и убийстве христианского ребенка. Разумеется, безосновательно. Стремясь истребить евреев, толпа сожгла несколько улиц.