Текст книги "Долгих лет царствования (ЛП)"
Автор книги: Томас Рианон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Тринадцать
Остаток своего дня я провела в прострации. Я была уверена, что Фицроя из списка подозреваемых можно вычеркнуть, особенно после этого разговора, но я так запуталась… Казалось, стало ещё хуже, чем до нашего разговора. Пыталась как-то привести в порядок вещи, которые принесли в лабораторию, но мне всё время казалось, словно на меня доселе смотрели его пронзительные синие глаза, и я всё ещё чувствовала в воздухе запах его духов.
В животе узлом скрутилось странное ощущение стыда. Мне всегда казалось, что Фицрой был обыкновенным дураком, и я даже не задумывалась, что он мог просто притворяться, прятать за этим что-то более существенное. Я ведь даже человеком его никогда не считала! Сначала Мадлен Вольф, потом Уильям Фицрой… неужели это человеческие смерти возымели на них такое влияние? Или, может быть, они всегда были такими, прячась за золотыми масками двора? И что ж говорить о моей наблюдательности, если я этого даже не замечала?!
Что говорить о моей человечности, если я даже не пыталась?
Во второй половине дня в комнату проскользнула Наоми, но она так и не приблизилась к своей истинной цели. Слишком уж опасно было показать окружающим, что она ищет книгу Густава, учитывая случившееся, и хотя Наоми была храброй, глупой её не назовёшь. Она говорила со столькими людьми, со сколькими могла, не вызывая подозрений, всё поворачивала к Густавитам, пользовалась лестью, чтобы старые придворные делились с нею своими проблемами, вновь и вновь надавливала на больше места и пыталась убедить в собственной надёжности. Выжившие после банкета были более сдержанными, как говорила она, но вот те, что прибывали на похороны извне, казалось, считали эту ситуацию скорее источником для сплетен, чем огромным горем.
– Каждый считает Густавитов глупыми, впрочем, – продолжила Наоми, сжимая пальцами спинку своего стула. – Некоторые, казалось, даже их поддерживали, но я, впрочем, считаю, что они не могли бы гарантировать, что зашли бы хоть чуть-чуть дальше, чем просто болтовня…
– Предполагаю, что нет, – после встречи с Фицроем я на самом деле остерегалась общения с людьми. Слишком уж они непредсказуемы. Мне хотелось просто заниматься наукой – такой чистой, неоспоримой, такой простой для моего понимания.
– Давай-ка лучше займёмся тем, что поможет обнаружить яд, – Наоми с шелестом сгребла все бумаги, чтобы мне было куда что класть.
Я потянулась к толстым кожаным перчаткам, надела защитную повязку и вторую вручила Наоми, а после достала баночку с мышьяком, которую оставили предыдущие владельцы этой комнаты. Он походил на белый порошок – идеально для отравления врага, – цвета чистого метала, серебристо-серого.
Сначала я взялась за горение. Ведь разные материалы горят по-разному, когда их бросают в огонь, и если пламя от мышьяка будет достаточно заметным на вид, можно будет просто сжигать немного пищи, чтобы его обнаружить.
Не существовало и малейшего шанса, чтобы решение нашлось до того просто, но это было хорошим вариантом для начала исследования.
Я зажгла свечу, своими щипцами взяла немного чистого мышьяка. Наоми отступила назад, тщательно закрывая свой нос. Я задержала дыхание – и наконец-то опустила мышьяк в пламя.
Огонь стал синим, и в комнате почувствовался сильный чесночный запах.
– Ты сделала это? – промолвила Наоми, пододвигаясь ближе, и её голос зазвучал немного неуверенно.
– Ещё нет, – я положила остатки мышьяка в миску и погасила пламя. – Ведь для отравления людей использовался порошок – если б он возымел подобную реакцию, то…
Щипцами взять порошок не удалось, так что я зажгла ещё одну свечу, а потом посыпала его сверху, позволяя купаться в растопленном воске. Но ничего не случилось – по крайней мере, заметить я ничего не смогла. Может быть, более густым был дым, да, но порошок тут совершенно ни при чём. И он вряд ли собирался превращаться в некое предупреждение несчастным людям, что собирались вот-вот подвергнуться отравлению.
В любом случае, я всё записала, убедилась даже, что ни одной детали не пропустила. Может быть, ключевым был запах чеснока… Если б порошок испускал те же испарения, то обнаружить его было бы слишком просто.
Моё перо слишком громко царапало по бумаге, и я буквально чувствовала, как Наоми наблюдала за мною.
– Всё будет в порядке.
– Я знаю. Ответ кроется где-нибудь здесь.
– Это не то, о чём я думала, – она коснулась моего плеча. – Я думала о… о дворе, похоронах, обо всём этом. Разумеется, я уверена, что это ты точно сможешь сделать.
Я пожевала губу.
– Я здесь не для того, чтобы сделать это, Наоми. Мне надо было уйти, заниматься наукой, а не беспокоиться о придворных сплетнях, моде и правильных улыбках. Мне надо было бежать от всего этого – мне здесь не место!
– Фрея…
– Или ты считаешь, что я эгоистка?
Наоми посмотрела на меня.
– Нет, Фрея. Конечно же, нет. Ты…
– Я, – я уставилась на пятна на столе. Казалось, это было так важно – произнести вслух эту глупую фразу. Да, конечно, получить от Наоми подтверждение того, что я ошибаюсь или позволить думать себе, что я права… Да, во мне что-то билось такое страшное, отвратительное, то, что прежде я считала своей силой… Что мне теперь с этим сделать? – Фицрой – совсем не тот, кем я прежде его считала. Да и Мадлен, врезавшись в меня, просто хотела поговорить о благотворительности и о сиротах. Мне показалось, может быть, она просто играла на публику, но теперь… Теперь я думаю, что она была искренней, что её действительно всё это заботит. И я всегда отталкивала её – она ведь подходила им, а я нет… И как я могу быть королевой всех этих людей, если я даже ничего в них не понимаю? Я даже не могу принять себя саму!
– Фрея… послушай, – Наоми пододвинула свой стул, и теперь мы сидели очень близко друг к другу. Она обняла меня за плечи, и я буквально тонула в её объятиях. – Я совершенно не считаю тебя эгоисткой. Разное случается. Ты думаешь, что совершенно не подходишь этому миру… Да никто не подвохит! Ведь ты хотела уехать – разумеется, ты не пыталась с ними подружиться и не могла думать, что люди, что делали тебя несчастной, хороши и прекрасны! Но теперь всё изменилось, теперь ты – часть этого. Ты и вещи будешь видеть иначе. И разве всё это не входит в обязанности королевы? Ты совершенно не эгоистка, ты думаешь о них, как о людях. Всё прекрасно. Это то, что тебе нужно.
– Я не знаю… – я закрыла глаза, придвигаясь ближе, и теперь её волосы щекотали мне нос. – Но как я когда-нибудь смогу их понять?
– Ведь это просто люди, Фрея. Всё будет хорошо.
Вот только даже эта мысль казалась ужасной. Ведь люди так сложны, и я никогда не смогу угодить каждому из них.
…На следующий день Форт буквально наводнили посетители. Так как никто из этих дворян в ту ночь не присутствовал на банкете, а многие едва знали погибших, они не говорили так же мрачно, как и большинство, а друг друга приветствовали с радосью, и их голоса едва-едва утихали в притворном горе. Когда я проходила мимо них в коридорах Форта, они замолкали, кланялись, опускались в реверансе, а потом вновь возвращались к своим сплетням, стоило только мне пропасть с поля их зрения.
Я пыталась улыбаться так, как улыбалась мама, а ещё ходить, будто бы все коридоры принадлежали мне. Мне нужно было принимать визитёров, как раз за разом повторял папа. Они отбирали куда больше сил, чем хотелось бы признавать это любому правителю. Они собирали налоги в своих регионах, они были лицом закона и справедливости для всех, кто жил под их властьью – и они оттягивали на себя огромную часть королевской власти. Простые люди знали их, уважали, боялись – всё зависело от обстоятельств. У них былио множество связей, они хорошо знали землю, ресурсы, на которые никогда не смотрела корона, и я нуждалась в их поддержке. Ведь как можно объявить себя королевой одной лишь столицы, когда все вокруг будут настроены против меня?
Возможности отправиться в лабораторию у меня не было. Я вместо того декламировала отцу свою речь, пока не заучила её так, что, пожалуй, потом мой призрак будет блюждать по этим залам и читать вслух сию отвратительнейшую речь. Я отвечала на все вопросы Холта о столовых приорах и реверансах – а ещ всякий раз, когда мне удавалось улучить свободное мгновение, я писала на бумаге идеи для разговоров, а ещё фразы, что могли заставить меня чувствовать себя в своей тарелке – готовилась так усердно, как никогда прежде.
В тишине Наоми помогала мне одеться – так уложилаа волосы, что это походило на некую невероятную спираль, лепёшку, удивительно сбалансированную на моей голове. Это выглядело просто смешно, и мне казалось, что Наоми добавит ещё с десяток булавок, чтобы это всё осталось на месте – но она ничепго больше не делала. Она говорила, что они к такому привыкли – а мне нужно казаться для них чем-то знакомым. Наоми серебром повела над моими веками, помогла подтянуть огромную вторую юбку, что слоилась каскадами шелка, была усеяна драгоценными камнями. Она тяготила меня – лицо и руки казались бесчеловечно малыми, и я хмурилась своему отражению, пытаясь вернуть нормальные пропорции.
Когда ко мне пришёл отец – чтобы отвести туда, – он казался таким спокойным и уверенным, как и всегда при дворе – но всё равно волновался, дёргая то и дело свой рукав, а теперь ещё и удовлетворённо, одобрительно кивнул, кажется, будучи очень возбуждённым.
С Холтом мы встретились на подходе к тронному залу. Он окинул взглядом моё платье, волосы, драгоценности и нахмурился – но сейчас не посмел выступить против моего отца.
– Помните ли вы свою речь?
Я кивнула – мне было слишком страшно для того, чтобы хоть что-нибудь промолвить вслух.
– Сегодня забытые на Вашей стороне, – промолвил Холт. – И не только сегодня. Верьте во всё, что несли они в свою жизнь, и тогда они принесут вам удачу.
Это не казалось утешением, но я вновь кивнула, и Холт провёл меня к двери.
– Улыбнитесь, Ваше Величество, – промолвил он, – и всё будет хорошо.
Слуги открыли перед нами двойные двери, пропуская меня в тронный зал.
– Поклонитесь Её Величеству Королеве Фрее, правительнице Эприа! – закричал стражник.
Люди, казалось, и не спали вовсе, когда готовили эту комнату после моей коронации, этого поддельного празднества. Теперь тут были развешаны портреты короля Йоргена и всех его поддданных – и казалось, теперь зал стал куда меньше, чем прежде, даже теснее подземелья. И вопреки толпе, что находилась здесь, внутри было всё ещё комнаты.
Несколько людей были мне знакомы – тот же Фицрой, Торстэн Вольф, – но и незнакомцев оказалось слишком много. Сотня незнакомых лиц, сотня пар незнакомых глаз, что так выжидающе смотрели на меня.
Улыбка. Я должна просто улыбаться. Я могла ощутить, как напряглось моё лицо, как задрожали уголки губ вместе с щеками. Они все видели, как я несмела, как я дрожу – в моих глазах сейчас уж точно отражался страх.
Я медленно пересекла комнату, направляясь к своему трону. ХХотелось смотреть вперёд, делать вид, что я здесь совершенно одна, что всё вокруг – обыкновенная фантаззия, вот только я не имела на это права. Я заставила себя осмотреться, посмотреть вправо и влево и встретиться взглядом с народом. Улыбнуться каждому из них. Не позволить себе заметить какие-либо детали.
На этот раз я не упала. Слава Забытым, хоть это мне удалось.
Я остановилась перед троном, испытывая укол страха. Ведь это был трон короля, он был сотворён под его руководством и подходил для мужской одежды. А моя юбка – в два раза шире этого сидения, да и проклятый кринолин совершенно не собирался сгибаться. Я не помещусь. Я могла устроиться сверху, над этим троном, и мои ненавистные юбки со звоном скрыли бы его от человеческих глаз, вот только это совершенно не достойное решение.
Но всё прекрасно, просто прекрасно. Просто стоять – и всё будет в порядке.
Я попыталась повернуться к вельможам как можно грациознее, но юбка казалась слишком огромной, и я пошатнулась. Прикрываясь ладонью, засмеялись несколько человек в зале, и я почувствовала, как сильно краснеюю.
Я могу сделать это. Могу. Я просто произнесу собственную речь – и всё закончится.
Слова застряли в моём горле. Я знала их – помнила! – но они никак не хотели срываться с языка. Сотня человек смотрела на меня, ожидая, как я наконец-то проиграю, и чем бол– Добрый деньВсегда ли мой язык был столь огромен? Да и комната, кажется, раньше не кружилась так сильно…
Я могла сделать это. Могла. Просто следует заговорить – и всё закончится. Просто заговорить.
– Я рада приветствовать всех вас с прибытием в столицу – пусть меня и огорчает, что нас заставили встретиться столь трагические обстоятельства, – верно ли это7 Слова казались такими жестокими, такими неестественными, но я продолжала их произносить… Всё в порядке, я не ошиблась, нет…
– Мы все потеряли стольких друзей из-за случившегося – и сегодня особенно ярко ощущаем их отсутствие. Но я знаю, что мы будем сильны, сможем собраться вместе, и горе нас только сплотит. Это честь для нас – помнить о том, что они были с нами и беречь воспоминания о них. Но теперь мы должны вести Эприа вперёд – и сделаем это! – слова рвались с моих губ, то быстро, то медленно, и мой отец бурил меня взглядом, даже не порываясь отвернуться. Постепенно возвращался ритм, и я будто бы забыла, что именно говорила, где находилась… Я только произносила знакомые речи и позволяла словам срываться со своих губ.
И тогда дворяне зааплодировали, а я отшатнулась, вернулась в своё тело, чувствуя, как сильно дрожать ноги.
Я сделала это. Да, я закончила эту проклятую произошло, не знаю, что сказала, но ведь папа мне улыбался, и Холт шагнул вперёд… Да, я правда сделала это.
Я чувствовала гордость – за то, что это был мой успех, – но мне казалось, что прошло целых два часа энергии на речь, длившуюся от силы три минуты… И мне нужно было выремя – мне нужно было присесть и хоть немного успокоиться. Восстановить силы.
Но вед мы всё ещё не закончили. Сначала мне следует встретить каждого из гостей, пуститься в нескончаемый пляс поклонов и реверансов.
– Это сэр Леонард, Ваше Величество, и его жена Изабелла, 0 представил Холт первую пару. – Они прибыли в столицу из вересковых пустошей на востоке нашей страны.
– О, мы были так убиты горем, когда услышали о случившемся на празднестве! – опускаясь в реверансе, воскликнула леди Изабелла. – Столько хороших людей – пожалуй, это просто кошмарно, находиться здесь и вспоминать, каковы они были, когда мы больше никогда их не увидим… А уж как вам было страшно наблюдать за этим…
– Меня там не было, – промолвила я. – И я не видела ничего.
– О, благодарите Забытых за подобное милосердие, как и мы делаем!
– Я помню вашу мать, Ваше Величество! – промолвила леди Изабелла. – Она освещала своим внутренним солнцем каждую комнату, в которой только находилась, и я была так огорчена, когда узнала о том, что она умерла…
– Спасибо вам, – тихо промолвила я. – Это очень приятно с вашей стороны – помнить мою матушку.
– Ваше Величество, – промолвил сэр Леонард, – когда закончатся похороны, надеюсь, у нас будет время обсудить вопрос налогообложения болот. Там небогатые люди, и я уверен, что вы знаете, насколько тяжёлым и ненужным бременем для них являются высокие налоги короля Йоргена.
– Я с радостью обсужу с вами эти вопросы, – спокойно ответил Холт. – Или, может быть, следует обсудить их с казначеем, отцом Её Величества? Разумеется, только после похорон.
– Я способна обсудить это с вами, – слова сорвались с моего языка прежде, чем меня успели остановить. – Если люди страдают, я должна знать об этом.
Холт посмотрел на меня, и я запнулась.
– Разумеется, мой отец окажет посильную помощь. Но если вы желаете обсудить… – я потеряла свои мысли так же внезапно, как и схватилась за них, но Леонард теперь иначе смотрел на меня, будто бы оценивая.
– О, разумеется, – промолвил он.
Подходило всё больше и больше людей, и каждого я старалась должно поприветствовать. Но я чувствовала себя такой оторванной от всего этого – будто бы действительно не существовало вещи, способной меня к этому миру привязать. Когда я натягивала на губы широкую улыбку, старалась быть дружелюбной и приветливой, казалось, я словно поддразнивала весь мир, слишком радостная для того, чтобы хоронить всех придворных прошлого. А когда я пыталась быть мрачной, то была слишком тиха, холодна и неприветлива – и ничем не примечательная. А когда сквозь всё это прорывались настоящие мысли – только на мгновение я ощущала прилив облегчения, прежде чем осознавала, что всё это не по-королевски, а потом и отталкивала все эти мысли прочь.
Казалось, вскоре всё успокоилось – и вечер потёк так, как должен был. По одну сторону зала была выстроена сцена, и толпа потекла к ней. Там стояло несколько стульев – очевидно, для пожилых дворян, – но самое близкое принадлежало мне. Там не было никаких подлокотников – и значит, мои юбки наконец-то могли поместиться.
Я опустилась на него, благодарная за существование простого стула. Отдышаться не получалось, звуки казались слишком громкими, в ушах звенело, но зато у меня появилась секунда, чтобы восстановить силы – а потом я вновь столкнусь с пугающей неизвестностью.
Артист оказался рассказчиком – и рассказывал о мире из-за моря. Поведал историю, крутя рукоятку и меняя изображение в своей шкатулке, о бедной девице, младшего брата которой поймали на краже хлеба. Она нарядилась мальчишкой и в качестве наказания вместо него отправилась в армию. Случилось это в тёмные дни Эприа, когда всё окутали война и боль, а Забытые бросили мир на произвол судьбы. Но Забытые всё ещё наблюдали за Эприа, показывали свою силу, и они вступились за храбрость и ум этой девочки. Они защищали её, подарили ей власть и дали спасти королевство от разрушения.
Забытых показывали тени, тихий шум ветра, силуэты драконового крыла и элегантные изгибы лебединых шей. Эту историю, как и все при дворе, я прекрасно знала, но рассказчик был просто замечательным, и он превратил даже самые знакомые слова в нечто необыкновенно сказочное и красивое. Все привычные детали стали просто чудом для этой бедной девочки, в которой внутри пылала такая дикая , безмерная храбрость.
Сколько раз я видела это прежде, видела, как художник оживляет тень… Коробочка жужжала, показывая множество рисунков, превращая их в дополнение друг друга, мерцая огнями или шепча что-то для большего эффекта… Но такого я прежде не встречала. Рассказчику свет словно подчинялся, и его история была такая живая…
– Прекрасно, не так ли?
Я подпрыгнула на месте – даже не заметила, как Мадлен Вольф подошла ко мне. Она наклонилась очень близко, и рука с драгоценными камнями покоилась на моём запястье. – Он использует свет так, как будто был там… там, о чём рисует. Удивительно, но он может его и здесь контролировать. Фантастически1
Я кивнула. Она наклонилась чуть ближе, и её ноготки впились в мою кожу.
– Я хотела вас предупредить. Будьте осторожны с моим кузеном…
Что? Я вынудила себя оторвать взгляд от прекрасного представления.
– С вашим кузеном? – ошеломлённо пробормотала я. – Но почему?
– Он хороший человек – действительно хороший, – и желает только добра, но… Но он ослеплён своим горем по старому королю. И мне кажется, что он подозревает, будто бы вы тоже приложили руку к его смерти. Пока у него нет никаких доказательств, вот только он, Фрея, вам не союзник и никогда им не будет. Так что постарайтесь быть с ним более осторожной, вот и всё.
– Почему вы всё это мне говорите?
– Так ведь вы спасли мою жизнь – и заслуживаете знать. Вы куда лучше, чем он может позволить себе считать, – она отошла на шаг назад, сохраняя на губах всё ту же сладкую улыбку. – Это произведение столь талантливо… Надо будет пообщаться с этим артистом после того, как всё закончится…
Она ускользнула, оставив меня одну – просто смотряющую ей вслед. Сердце колотилось. Да, я знала о том, что Стэн подозревал меня, но никогда прежде никто об этом вслух не говорил, чтобы вот так взять и грубо подтвердить мои подозрения. Её поведение было таким странным… неужели она знает больше, чем сказала, понимает, что именно задумал Стэн?
Представление закончилось, и я зааплодировала вместе с другими, а после поспешила к артисту. Ведь слова Мадлен могли быть намёком, что он что-то знает – и я сама должна поговорить с ним. Но Холт положил мне руку на плечо, твёрдо останавливая и не позволяя ступить ни шагу.
– О, он был прекрасен, не так ли, Ваше Величество?
– Да, – кивнула я. – И я хотела бы его поблагодарить, немного пообщаться о его работе.
– О, эти люди никогда не раскрывают свои секреты… Пойдёмте, мне кажется, у придворных будет о чём поговорить после этого славного представления. Пора начинать.
Он потянул меня за собой.
Нам подали павлина на золотых тарелках, но, казалось, никто не мог заставить себя съесть эту птицу. Люди делали вид, накалывая мясо на вилки и поднося их к своему рту, но никто не проглотил ни единого кусочка.
Мне следовало начать есть, чтобы успокоить людей, но я едва-едва могла попробовать что-нибудь. Я должна была заставить всех есть – но не могла перестать думать о том, что во время представления сказала мне Мадлен. Я ведь не могла сказать леди Патриции, что влюблена в её волосы? Да, я собиралась вежливо обратиться к ней, но не звучало ли это так вынуждено? Ведь она, пожалуй, решила, что я её дразнила… а эта глупая улыбка, направленная на сэра Виктора – вероятно, он посчитал меня пустоголовой идиоткой! А моя речь… Я слишком мало помню, но и то звучало очень тревожно. А вдруг я перепутала слова и не заметила? И, наверное, это было скучно, монотонно, или они все посчитали, что всё это – моё отношение к ним…
Один из приглашённых встал. Он сжимал в руках свой золотой кубок, кивнул моему столу, слегка улыбнулся.
– Тост! – промолвил он, и голос его звоном разнёсся по залу. – За нашу законную королеву, что защитит нас от всех несчастий! – он высоко вскинул кубок и сделал большой глоток – все в зале последовали её примеру
Я замерла. Слова звучали почтительно, но в них таилось что-то зловещее – намёк на то, что я не законная королева. Он будто бы отметил, что есть кто-то, кто заслужил право на этот трон больше, чем я.
Я должна была что-то сделать. Что-то сказать, отреагировать как-нибудь и поставить его на место, взять ситуацию под свой контроль – но в моей голове было так пусто! Я не могла сейчас ошибиться – но что же делать? Нельзя принять намёк на угрозу… Надо ответить и воспользоваться самыми красивыми словами, самой красивой улыбкой… Но ведь во мне ничего этого не было!
Рядом со мной отец и Холт подняли кубки. И мне тоже следовало – или просто кивнуть, или сделать хоть что-нибудь… но моё сердце колотилось всё быстрее, руки дрожали, и я едва-едва могла двигаться, а уж о дыхании не было и речи…
Звон стекла. Я подскочила на месте – и все уставились на Фицроя, что улыбался, глядя на разбитый кувшин, точнее, его осколки у своих ног. Красным пятном на полу растеклось вино.
– Простите меня, Ваше Величество, – протянул он, вот только в его тоне не было ни единой капельки извинения, даже намёка на что-нибудь подобное. – Моя рука соскользнула, вот и получилось… Кажется, этой ночью я буду выступать вместо шута, вот и всё…
Я заставила себя кивнуть ему.
Он был совсем не тем парнем, с которым я разговаривала в подземельях, вновь вернулся в свою прежнюю шкуру, но дыхание вернулось ко мне, а мир прояснился.
– О, типичный Фицрой, – хохотнул мужчина рядом с ним, и голос его разлился мёдом по всему залу. – Такой невнимательный в самый ответственный момент.
Все рассмеялись, и разговор потёк живее и веселее.
Я попыталась поймать взгляд Фицроя, но он вновь не смотрел на меня.
