Текст книги "Долгих лет царствования (ЛП)"

Автор книги: Томас Рианон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Четырнадцать

Я наконец-то улеглась на кровать, и Дэгни выгнулась рядом со мной. В комнате было совсем темно, но мне казалось, что я всё ещё вижу узоры на балдахине, вышитые красные птицы, пантеры, что гоняются за ними, сверкающие звезды…

На рассвете будут проходить похороны. Похороны… Я повернулась на бок – да, я только на одних похоронах прежде бывала, и о тех мне хотелось вспоминать меньше всего на свете.

Они все повторяли, что моя мама умерла, и эти слова кружились в голове – они так жалели, так жалели… А я тогда им не верила. Потом наступили похороны – мой единственный шанс проститься с нею. Вокруг нас собралась толпа, и мне было так интересно, что там происходит, а ещё я ненавидела, что они воровали у меня секундочки – ведь никто из них не имел права находиться рядом с нею, только я одна. А потом я вдруг осознала, что моя мама пропала, она больше никогда не вернётся, никогда… Я не помнила, что было дальше – мне рассказывали люди. Я кричала, не дала священнику подойти к телу, отпиралась руками и ногами…

А завтра я должна разделить народное горе и сделать вид, что оно моё. Никого из тех, кого я любила, завтра вспоминать не будут. Я ничего не потеряла. И всё равно должна стоять перед ними такая, будто бы моя печаль имеет самое большое значение.

Я этого не вынесу. Я пошатнулась, встала с кровати – нужно отвлечься, нужно сделать что-то, отправиться в лабораторию. Там я наконец-то погружусь с головой в работу, займусь своими ядами – и никто больше не посмеет никого отравить.

Но когда я добралась до темницы, дверь в мою лабораторию была приоткрыта. Я её слегка толкнула, позволяя петлям заскрипеть.

Внутри сидел Фицрой, скользя взглядом по моим заметкам. Его светлые волосы были всколочены, глаза – мутными, и он вскинул голову, услышав мои шаги, и коротко кивнул. Вновь пропал тот харизматичный дворянин, которого я знала, оставив что-то новое, мягкое… Мне хотелось вырвать свои бумаги из его рук, защитить от него свои мысли… А ещё положить руку ему на плечо и немного успокоить.

– Фицрой? Что ты делаешь?

– Не мог уснуть, – промолвил он.

– И потому пришёл сюда? – я прикрыла дверь. Глухой звук эхом разнёсся по комнате.

– Не знаю… Очевидно, да. Надеялся, что ты здесь окажешься.

– Я? – я медленно подошла поближе, чувствуя, как колотилось сердце.

– Ну, не знаю… Ничего, что на ты? – усмехнулся он. – Мне просто надо было чем-то заняться, и… и мы были честны друг с другом в последний раз. Я так устал от этой притворной вежливости, и мне надо было что-то… Я думал – может быть, ты работаешь, а я мог бы немного помочь…

Он казался таким потерянным. Уильям Фицрой посреди моей лаборатории, бессвязно оправдывающий себя – мне следовало разозлиться, вот только сколько б я не призывала свою злобу, она так и не приходила. Я ведь могла его прогнать, а сама…

– Ну что ж, – промолвила я, – ты и вправду можешь помочь. Только дай мне добраться до материалов.

Моим следующим тестом было растворение мышьяка в воде. Я совершенно не надеялась на то, что это будет хоть немного заметным, но должна ж я была изучить все возможности, не позволив воле случая дать мне упустить хоть что-то.

Я уже подготовила две пробирки с водой, а Фицрой всё ещё листал мои заметки.

– Это очень… Любопытно.

– Должно быть, да, иначе какой в этом смысл?

Фицрой коротко кивнул.

Я поставила пробирки в центре стола, подальше от Фицроя, потом взяла кусочек чистого мышьяка, не давая себе взглянуть на Уильяма – он казался слишком напряжённым, и воздух между нами словно потрескивал. Опустила мышьяк в воду – но ничего. Я немного взболтала, словно это могло быть катализатором реакции, но вода даже не зашипела.

Порошок тоже не отреагировал. Как я и ожидала, он растворился в воде, но не открыл своего присутствия ни единым намёком.

Я записала на листе результат своего исследования, а Фицрой всё смотрел на жидкость. Раз – ну, ладно, два, – я всё же на него взглянула. Слишком много в лаборатории он занимал… Слишком много и тихо.

Ему казалось, что я его ненавидела, и я не могла оставить это таким. Он прежде мне не нравился, но я ведь с ним даже не разговаривала. А сейчас… Сейчас я просто не знала, что о нём думать – и не знала, что надо делать, когда он находился так близко.

– Это не так, как ты говоришь, – я посмотрела на мышьяк, и казалось, будто бы говорила с ядом, а не с Фицроем.

– Что? – я чувствовала на себе его взгляд, но не обернулась.

– Ну, раньше… Ты говорил, будто я тебя ненавижу – но это не так. Я просто не знала, – я посмотрела на свои заметки, пытаясь подобрать нужные слова. – Теперь надо проверить реакцию на кислоту. Если хочешь помочь – отыщи в этих ящиках бумагу. Такую розово-фиолетовую.

Я не видела его реакцию, но слышала, как он приблизился к ящикам, открыл их, пытался что-то найти. Я примерно помнила, где что лежало, но не могла сосредоточиться настолько хорошо и настолько ясно думать. Я и заметки-то едва делала.

– Мне очень жаль, – промолвил он, и я подскочила на месте. – Никто не верит мне – ты тоже, – но мне очень жаль.

Он всё ещё решительно рыскал в ящиках, и я понятия не имела, что он имел в виду.

– Жаль относительно чего? – спросила я.

– Относительно той первой ночи. Твоей коронации. Я сказал, что тебе здесь не место. Я был расстроен – папа, и все… А ты там, стояла на его помосте, вся такая неподобающая и непохожая на них, мне просто хотелось вытащить тебя оттуда. Вернуть всё как прежде. Но это совершенно не твоя ошибка. Только моя.

Я не знала, что мне надо ответить.

– Фицрой…

– Каждый называет меня вот так, каждый так знает, – он полез в следующий ящик. – Фицрой, сын короля. Они только для меня придумали это имя – чтобы все знали, что я другой! А ты хоть знаешь, как меня на самом деле зовут?

– Уильям, -прошептала я. – Уильям Фицрой, – я вновь посмотрела на свои записи. – Я просто не думала… И если ты хочешь, чтобы я называла тебя Уильямом, то… я просто не знала…

– Нет-нет. Не беспокойся, – покачал головой он. – Все зовут меня Фицрой. Да я сам себя так зову! Просто не знаю… Меня никогда не считали чем-то отдельным от моего отца, от этого проклятого двора. Меня словно не существует!

– Ты существуешь.

Он мягко покачал головой.

– Ты думаешь обо мне лучше, чем я есть.

Я ничего не ответила.

В этот же вечер – чуть раньше, – он помог мне, когда этот дворянин пытался окрутить меня вокруг пальца. Почему? Зачем было это делать, выставлять себя дураком, только для того, чтобы спасти негодную королеву? Ведь он не позволил мне пострадать. Я была в ловушке собственной паники, не могла отреагировать на брошенный мне вызов – и в тот же момент он всех отвлёк, превратил беседу в что-то лёгкое и плавное.

Я подошла к рядам банок у дальней стены. Там не было ничего из того, что могло мне понадобиться, но надо ведь хоть что-то делать! Поэтому я просто перекладывала банки, не глядя на этикетки, с места на место – и не прочла ни единой строки.

– Почему ты мне помог? Там, на банкете?

Молчание будто бы превратилось в третьего человека. Оно стояло за моей спиной, разрастаясь всё больше и больше – до той поры, пока не заговорил Фицрой.

– Я тебе совсем не помогал, – промолвил наконец-то он, – а просто по глупости опрокинул немного вина. Со мной такое часто бывает.

– Ты пошутил – и заставил их смеяться над собой, а не на мной. Я понятия не имела, что делать, и ты… – я сжала губы. – Я оценила это, правда, – эти слова срывались с губ тяжелее, чем следовало, и в них было слишком много смысла. Но я ценила это так сильно, что даже не могла выразить словами. – Спасибо тебе.

– Ты должна быть осторожна и не позволять людям вести себя вот так.

– Я не… Я действительно собиралась ответить. Но я даже не могла думать…

– Ты могла сделать что-нибудь, – проронил он. – Ты могла просто кивнуть, ласково ему улыбнуться – и стала бы победительницей хотя бы этого раунда. Да ты могла просто сказать ему "спасибо", показывая, что всё это относилось к тебе. И всё. Больше ничего не надо было – им хватило бы твоего осознания, что ты законная королева – этого подтверждения обычно достаточно, чтобы поверить человеку, занимающему трон. Даже больше, чем достаточно.

Он озвучил это так легко, и так просто… Наверное, для него это и было чем-то обыкновенным, элементарным и столь лёгким, что я никогда бы не ощутила.

– Всё не так уж легко. Я знаю, что должно, что я обязана соответствовать, н… – и оправданий у меня не было. Мне следовало быть уверенной, я старалась оставаться элегантной, чтобы превратиться наконец-то в королеву, ту, которой они искренне желали бы долгих лет царствования в этой огромной, удивительной стране на острове… И я много часов повторяла свою речь, репетировала, отчаянно пыталась быть такой, как им нравится. Всего на один-два вечера. Мне надо было сыграть роль, такую короткую и такую лёгкую. Да, я пыталась – но просто пыталась! Как только заканчивалась моя решимость, всё это превращалось в бессмысленный прах. Притворство длилось слишком долго для того, чтобы можно было продолжать его терпеть. Слишком.

– Ты очень умна, Фрея, – наконец-то промолвил Фицрой, своими словами разбивая тишину. – И я знаю – уверен! – что ты можешь перехитрить каждого из них.

Я умолкла на мгновение, и моя рука замерла над ртутью.

– Ты в это не веришь.

– Как я могу в это не верить? Ты вообще видела это место, Фрея? Ты видела, чем именно ты здесь занимаешься?

– Но при дворе всё иначе! Тут умным быть совершенно не нужно – да и вряд ли получается. Когда я там, все мысли словно вылетают из моей головы. Это как будто… Словно я не в той комнате. Тут я могу доверять своим инстинктам, там – даже не знаю, что делать. И думать над тем, что надо делать, я тоже не могу.

– Так не думай. Следуй своим инстинктам, как только что сказала!

Но ведь мои инстинкты не были инстинктами королевы, и мне следовало действовать так, как от меня ожидали, иначе никто никогда меня не примет. Я закусила губу – огласить эту правду было слишком трудно.

– Я нашёл эту бумагу! – победно воскликнул Фицрой. – Займёмся тестом?

Для этого мне следовало к нему приблизиться, и я чувствовала каждый шаг приближения к нему, пока пересекла комнату. Он протянул мне бумагу, и я взяла её так осторожно, чтобы не прикоснуться к нему, что аж самой стало страшно.

– И чего мы ждём? – поинтересовался он.

– Если в мышьяке есть кислота, бумага покраснеет.

– И как это может нам помочь?

Я опустила бумагу в растворившейся яд, и она стала светло-алой.

– Это кислота? – поинтересовался Фицрой.

Я кивнула.

– Этого недостаточно, чтобы доказать присутствие мышьяка, но реакция сама по себе может быть очень полезной. По крайней мере, на кухне это могут использовать при испытании напитков, чтобы убедиться, что в них не подмешали кислоту.

– Да, это бы помогло, – он всё ещё смотрел на бумажку, – а что дальше?

– Кислота, – промолвила я. – Попытаемся растворить мышьяк в разных кислотах и посмотрим на реакцию. Если будет интересный запах, цвет, появится какой-нибудь дым…

– Кислоты, – послушно кивнул он. – А что мне сделать?

Я покосилась на свои руки.

– Боюсь, что у меня не найдётся перчаток, что подошли бы тебе, а кислота очень опасна…

– Я могу быть очень осторожным, – он посмотрел на свои ладони, а после перевёл на меня взгляд, в котором почти что чувствовалось отчаянье. – Фрея, пожалуйста… Мне нужно помочь тебе.

– Я… Я не могу, понимаешь, не могу. Хотя… Знаешь, подбери несколько мензурок, – вздохнула я. – И пипеток пару штук. Мне придётся менять их для каждого нового соединения, так что, надо запастись достаточным количеством.

Он был слишком уж близко. Между нами был, конечно, примерно один фут, а то и чуточку больше, но всё равно – слишком близко. Я понесла материалы к дальнему столу, почти радуясь, что все баночки с кислотами находились уже там.

Наука должна успокаивать. Она всегда помогала мне сосредоточиться, несмотря на то, что происходило вокруг меня. Но теперь, когда здесь был Фицрой, я чувствовала себя рассеянной, зная о нём то, что не могла знать даже о себе самой.

Некоторое время мы работали в тишине, задавая только случайные вопросы относительно экспериментов. Я маркировала каждую мензурку, каждую баночку, что мы использовали.

– Замечательно, – промолвил Фицрой, – если ты сможешь определить что-то подобное. Не только дегустаторы… Ты могла бы продать это в другие королевства или каким-нибудь дворянам да купцам, что страдают паранойей. Королевству всегда нужны деньги.

– Королевству нужно слишком много денег, не так ли? И что с ними делать, сотворить фонтан из жидкого золота?

– Фрея… – он молчал, пока я не подняла на него взгляд. – Ты действительно не знаешь, да? Придворные, конечно, богаты, но откуда, ты думаешь, они берут деньги? Казна пустует. Мы нуждаемся в золоте.

За все годы своей работы в казне, папа никогда мне об этом не говорил. Даже не заикался.

– Ты уверен?

– Более чем, Фрея.

– Ну… Значит, нам надо распродать богатства двора. Например, часть всех этих отвратительных драгоценных камней. У нас есть средства, даже если они не в монетах.

– Ты не сможешь этого сделать, потому что люди будут протестовать. Решат, что ты не имеешь права быть королевой, не будут тебе доверять, – он уставился на меня немигающим взглядом, и я чувствовала, что начинаю краснеть. – Это хорошая идея, – более мягко кивнул он, – распродать драгоценности. Но сейчас это нереально. А вот определитель яда… Вот это более чем удачно, если у тебя удастся это сделать.

Я отвела взгляд в сторону.

– Мне удастся.

– Но откуда ты можешь знать?

– Просто так. Ведь должен быть путь. Мы не можем вновь позволить себе потерпеть неудачу?

– Ты думаешь, что это поможет разобраться со всеми убийствами?

– И это тоже.

Мы вновь приблизились друг к другу, пока разговаривали, и теперь между нами было не больше полуфута – я буквально чувствовала прикосновение складок его рукава к своей коже. Он так тревожился – всё это было бессмысленно… И я провела пальцами по волосам, отчаянно пытаясь отогнать тревогу подальше от себя.

–Ты должна найти путь… – повторил он, – потому что заботишься о моём отце и покойном дворе или потому, что хочешь себя защитить?

Эти слова должны были жалить, будто бы истинное обвинение, но в устах Фицроя они звучали будто бы всамделишный вопрос, и ответ казался неимоверно важным в первую очередь для меня самой.

– Частично для того, чтобы защитить себя, – тихо промолвила я. – Частично – чтобы защитить всех. Если нападения повторятся… Сколько ещё людей может погибнуть? И разве это не моя ответственность – убедиться, что ничего такого не будет? Не то чтобы это было виной твоего отца – смерть всего двора, – но теперь, когда мы…

– Мой отец был ужасным человеком.

Я смотрела на него. Это заявление было не внезапным, не взятым будто бы из воздуха, и оно словно разрушало весь его мирок – а он всё так же отмерял кислоту, словно вообще ничего не случиилось.

– Что?!

– Мой отец. Он был просто ужасен. Никогда не заботился ни о ком, кроме себя самого, – его речь звучала абсолютно спокойно, но гнев плескался где-то в глубине души, прячась за слоями слов, словно он давно уже подавлял это чувство, а оно всё рвалось на свободу. – И он точно знал, кого хочет видеть вместо тебя – и наказывал, пока не изменишься. А я никогда не был тем, кого он хотел видеть на моём месте.

– Фицрой… – я понятия не имела, что должна ему сказать, ведь не знала его достаточно хорошо, чтобы не согласиться. – Даже если ты в этом уверен, это ещё не означает, что это правда…

– Конечно же, это правда, – он говорил это так спокойно и так равнодушно. – Он хотел, чтобы я был его настоящим сыном. Реальным наследником. Но я не мог им стать – и тогда он мечтал, чтобы меня и вовсе не существовало. Но и этого я сделать не мог. Определись он, чего желал больше, то совершил бы это, но он менял своё мнение по нескольку раз на день. И даже если б я делал то, что он хотел, я бы никогда не успевал за его мыслями –он ведь менял решение каждую секунду.

– Ты – настоящий сын.

Он рассмеялся.

– Я ведь уже говорил тебе, Фрея, что всегда должен был делать что-то, чтобы люди пытались меня принять. Я ведь угроза. А если б у моего отца был настоящий сын, я б стал угрозой и для него. А если б его не было, я был бы угрозой для всех остальных… Будь я слишком серьёзен, я бы превратился в сплошное разочарование. Легкомысленен – не доказал бы им, что имею честь быть его сыном. А ещё у меня никогда не могло быть своего мнения, если оно не соответствовало с его собственным, и я должен был отбрасывать его каждый раз, как он требует. Каждую секунду своей жизни я пытался соответствовать – а ведь даже не знаю, кто я. И в итоге, это всё так бессмысленно…

Я не знала, как ему помочь – хотела, но не могла.

– А твоя мать? – спросила я.

– Понятия не имею. Её словно и вовсе не было в моей жизни, и мой отец… Просто хотел её забыть.

– А что с нею случилось?

Он только быстро пожал плечами.

– Она ушла – это всё, что кто-либо мог мне сказать. Я, конечно, узнал о ней совсем немного, когда сам искал, но… – он вздохнул. – После всего этого я его любил. Всё ещё мечтал о его одобрении. А теперь он мёртв, как и все остальные, и теперь уже…

Он покачал головой.

– Он спрашивал меня раньше, хотел ли бы я когда-нибудь стать королём. А я не знаю, хотел ли на самом деле править. Но будь я королём, может быть, тогда он наконец-то одобрил бы меня? Да, да, я хотел. Иногда это было моей единственной целью. Но я не боролся за власть, у меня не получалось сражаться… Просто это значило что-то раньше… А теперь и этого не осталось.

– Мне так жаль… – этот импульс казался слишком сильным, чтобы я могла воспротивиться. Я протянула руку, касаясь его ладони. Он смотрел на мои пальцы – как и я, – и я чувствовала жар его тела.

А после Фицрой отступил, потянувшись за следующей кислотой, и моя рука безвольно упала.

– Ну, а что ж ты? Готова к завтрашнему дню?

Я закрыла глаза.

– Я к завтрашнему дню вообще никогда не буду готова, – мне тоже следовало быть честной, но казалось так сложно оставаться правдивой – учитывая то, насколько эгоистичным мне всё это казалось. – Я чувствую себя будто какой-то воровкой… Они будут смотреть меня и ненавидеть за то, что я тут, когда все те, о ком они заботились, давно уже отошли в мир иной.

– Нет, не будут, – покачал головой Фицрой. – Только не завтра. Завтра все их мысли будут сконцентрированы на них самих и их огромном горе, так что они не станут ненавидеть тебя за это.

– Но ведь я буду там! Прямо у них на глаза, королева, что занимает чужое место, когда не может… – я взглянула на него, чувствуя свой испуг. Я не сказала, конечно, что я не настоящая королева – не произнесла этого вслух. Но Фицрой лишь покачал головой.

– Если люди не будут тебя знать, они завтра тебя даже не заметят. Уж поверь. И если даже заметят – сил на ненависть у них не останется, а никто по-настоящему присматриваться не будет.

– Люди всегда присматриваются.

– Да, обычно они это делают – но сегодня совсем не тот день. И завтра тоже.

– Я всегда думала… – я запнулась, пытаясь собраться с мыслями. – Мне казалось, что тебе было бы всё это очень легко и просто. Мне всегда казалось, что ты…

– А мне казалось, что это должно быть легко для тебя. Никто на самом деле не думает о том, что происходит с человеком.

– Я думаю, – возразила я яростнее, чем хотела. – И мой отец… Люди, которые помнят мою мать, то, какой она была прекрасной. Я чувствовала их взгляды на себе всё это время, и мне не хотелось быть частью этого! Мне просто хотелось запереться здесь и остаться наедине с наукой…

– Но ты ведь заставила себя попробовать?

– Нет, это скорее мой отец заставил меня, – выдохнула наконец-то я. – На самом деле я хотела сбежать и учиться, стать учёным… Совершать далеко-далеко открытия. Но теперь всё это невозможно.

– Ты могла бы… – тихо промолвил он.

– Нет, не могла. Ведь теперь я должна быть королевой, и если я не удержу за собой трон…

– Ты могла бы! – настойчиво повторил он. – Если б ты убежала далеко-далеко, за моря, если бы сменила своё имя и никогда больше не упоминала о своей жизни – о прошлой жизни. Они сделали бы королевой Мадлен Вольф, и до той поры, пока бы ты не появилась вновь на арене, они бы просто позабыли о тебе…. Особенно те, что, вероятно, не могли не найти тебя. Ты просто могла бы уехать.

Эта возможность никогда не приходила мне в голову. Да, я действительно могла сбежать на материк, далеко-далеко отсюда. Исполнить все свои мечты в одночасье… Но одна мысль об этом была не такой прекрасной, как мне казалось. Я просто почувствовала новый прилив напряжения и тревоги, ощутив возможность совершить то, на что я прежде даже и не надеялась. Этот план – план Фреи недельной давности, а от неё теперь не осталось и следа, равно как и ото всех мечтаний. Я не могла уйти. Не могла просто взять и оставить тут всё на произвол судьбы.

– Я не уйду, – прошептала я.

В лаборатории вновь воцарилась тишина, а после он так тихо, что я почти не слышала, пробормотал:

– Хорошо…