Текст книги "Ученик мясника (сборник)"

Автор книги: Томас Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Глава 9

Портерфилда разбудил телефонный звонок. Поднимаясь с постели, он осторожно опустил левую ногу на пол, стараясь не стягивать одеяло с Элис. Левая коленка затекла и побаливала. Элис пошевелилась во сне и со вздохом натянула одеяло на голову.

Закрыв дверь спальни, он поднял трубку:

– Слушаю.

– Пожалуйста, перезвоните, – скомандовал невыразительно отчетливый голос. Портерфилд включил в холле свет и, прищурившись, набрал хорошо известный ему номер.

– Бенджамин Портерфилд. Есть сообщения?

Он подождал, пока компьютер в центре связи сравнит его голос с магнитофонной записью из банка памяти. Затем последовал вопрос:

– Вы сможете приехать в шесть?

Уже привыкшими к свету глазами Портерфилд взглянул на часы – половина пятого.

– Да.

Положив трубку, он через спальню прошел в ванную комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы не включать свет. Оттуда была видна Элис, свернувшаяся в комок, ее полудетское личико, на котором отражались младенчески безмятежные сны. Она превращается в маленькую пожилую леди, подумал он, причем чертовски симпатичную. Они были почти ровесниками, но к ней время отнеслось более снисходительно. Чувствуя его взгляд, она приоткрыла глаза.

– Бен.

– Да?

– Это был один из них?

– Нет, детка, не беспокойся. Просто мне нужно пораньше уйти.

– Что–то стряслось?

– Нет. Спи, я позвоню.

Но Элис уже сидела на постели и терла глаза.

– Сооружу тебе завтрак.

В тусклом утреннем свете она казалась совсем девочкой, и он, нагнувшись, поцеловал ее в щеку.

– Спасибо, но я позавтракаю во время встречи.

Присев на кровать, он, обнимая, снова уложил ее.

– Поспи еще.

Он принял душ и оделся, по возможности стараясь не шуметь, думая о спящей Элис, такой теплой и нежной, о ее спокойном и милом лице, все таком же прекрасном, как и тридцать лет назад.

Услышав хлопок закрывшейся дверцы автомобиля, Элис вылезла из постели и проскользнула босиком в гостиную посмотреть, как муж проедет по пустынной темной улице и вырулит на автостраду. Когда автомобиль скрылся из виду, она еще несколько секунд неподвижно стояла у окна с задумчивым спокойным лицом, затем зажгла сигарету и пошла на кухню поставить кофе, не включая света. Скоро защебечут птицы, потом холодный голубоватый рассвет потеплеет и станет ярче, наконец, справа, над крышей соседнего дома, появится солнце…

Ступив на порог зала заседаний, Портерфилд по отсутствию помощников и ассистентов, сновавших с серьезными физиономиями, понял, что проблема еще не достигла того пика, когда уже поздно что–либо предпринимать, и бездействие маскируется имитацией активной деятельности.

Здесь был Хедли, непременный участник вооруженных операций внутренних секретных служб, человек достаточно предсказуемый, да и Пайнс, заместитель директора, отнюдь не являлся загадкой. Только суровая необходимость могла вытащить их из постелей в полпятого утра. Сидел и Кирнс, которого давние неясные узы столь крепко связывали с Латинской Америкой, что трудно было вообразить наличие у него еще каких–либо дел. Заинтриговало Портерфилда присутствие Голдшмидта, шефа технических служб. Лишь наисерьезнейшая проблема могла отвлечь от важных дел начальника всех шпионских штучек, от спутниковой связи до оружейных складов, построенных Компанией и ее филиалами. Портерфилд приметил Джона Нокса Моррисона, который идиотски хихикал в дальнем углу стола. Несмотря на столь ранний час, на нем был красный галстук в крапинку. Приглядевшись, Портерфилд убедился, что крапинки представляют собой крохотные, но абсолютно точные копии печати Гарвардского университета, даже девиз «Истина» можно было прочитать с расстояния восьми футов.

Присутствие Моррисона означало катастрофу. Он не из тех, с кем обсуждают стратегию решения задач, его выставляют как тяжелую артиллерию, когда нужно оказать давление на какого–нибудь деятеля или семейство. Его кажущаяся глупость – составная часть образа, а впечатление законченного идиота, которое он умеет создавать, когда требуется, свидетельствует об отличных актерских способностях. В данный момент загорелая мясистая физиономия Моррисона выражала тревогу, и взгляд водянисто–голубых глаз неуверенно перескакивал с Голдшмидта на Пайнса.

Заместитель директора бодро приветствовал Портерфилда:

– Привет, Бен. У нас неприятности. Пока в точности не знаем объема нанесенного ущерба, но уже приступаем к выбору ответных действий.

Портерфилд кивнул, глядя на Моррисона, который сосредоточенно водил жирным указательным пальцем по прожилкам деревянной поверхности стола.

– Вы в курсе истории с грантами Донахью, который занимается разработками для психической войны?

– На днях директор упоминал о них, я прочитал большинство отчетов, – отозвался Портерфилд.

– Прошлой ночью, точнее вечером, группа террористов проникла в кампус Лос–Анджелесского университета. Нам известно немного. Напоминает диверсионные действия спецназа. Они взорвали телефонную будку на автостоянке, поэтому мы предположили, что террористы – иностранцы. Вероятно, думали, что это – полицейский пост.

– Дальше? – поощрил Портерфилд.

– Затем они вломились в корпус общественных наук, то самое здание, где работает Ян Донахью. Как раз поспели к лос–анджелесским одиннадцатичасовым новостям.

– Здорово.

– Огласка им, конечно, не нужна. Для сокрытия своих истинных целей они вломились в исследовательскую лабораторию, где прихватили кокаину на миллион долларов.

– Что, нельзя было поставить лабораторию на охрану?

– Эти чертовы медики так беспечны… Оттуда украсть еще проще, чем из лос–анджелесского госпиталя.

– А что взяли у Донахью?

– Это лишь часть проблемы, – ответил Пайнс, пристально глядя на Моррисона. – Точно мы еще не знаем. Известно лишь, что они зашли именно в его офис. Вот так. В корпусе сотня помещений, но взломаны только два.

– Что они могли там взять? – обратился Портерфилд к Моррисону. Тот тупо раскачивался из стороны в сторону, внимательно изучая стену над головой Портерфилда. Выражение лица имитировало глубокую задумчивость, как будто этот вопрос не вставал перед ним ранее.

– Трудно сказать… Может, копии прежних отчетов Национальному научному фонду. А может, какие–то заявки на гранты.

Похоже, что Моррисон испытывал все большую неловкость под пристальными взглядами пятерых начальников.

– Конечно, там была переписка с Национальным фондом исследований. И со мной, но ничего такого, что могло бы навести на Лэнгли. Не о чем беспокоиться.

Голдшмидт так и вперился взглядом в Портерфилда, сжимая губы. Тот спокойно задал вопрос:

– Так вы действительно не знаете в точности, что там было у Донахью?

Моррисон нервозно захихикал:

– Нет, конечно, в точности не знаю, но…

– Вот дерьмо! – неожиданно брякнул Кирнс.

– Благодарю, Моррисон, – сказал Пайнс, взглянув на часы. – О! Однако уже шесть. Пожалуй, мы вас отпустим, автомобиль ждет.

На секунду показалось, что Моррисон собирается протестовать. Он обвел глазами присутствующих и остановил взгляд на Хедли, как будто тот должен был вступиться за него. Портерфилд заметил, как Хедли злобно сжал челюсть и тут же разжал, как кот, который перед прыжком представляет себе, как на зубах захрустят хрупкие птичьи косточки. Моррисон наклонился к какому–то пятнышку на поверхности стола, затем, глупо ухмыляясь, сказал:

– Вот спасибо, – и вышел вон.

– Тяжелый случай, – прокомментировал Портерфилд.

– И этот тип… – Голдшмидт почти задыхался от злости. – Просто невозможно! Это поразительно! И этот тип… – Он сделал небольшую паузу. – Этот тип поддерживал… исследования Донахью… двадцать лет!!! Значит, ему доверяли?

Он сделал паузу, вопросительно уставившись на Пайнса, затем продолжил свою содержательную речь:

– Значит, теперь эти подонки овладели всем, что знал Донахью! Тем, что этот придурок позволил ему знать! Вот в чем загвоздка. Ведь это может привести к катастрофе!

Портерфилд промолчал, а Кирнс сообщил:

– Мы почти уверены, что в его офисе помимо прочего была разработка тактики психической войны на материале Латинской Америки. Еще там было полно разработок, которыми никогда не пользовались, – это казалось настолько безумным, что даже не подлежало обсуждению.

– Может, все не так плохо, – призадумался Пайнс. – Бен, вы ведь читали рефераты этого парня – Донахью? Согласитесь, что по большей части – дилетантская писанина. Он старается понять, какой образ больше всего вселяет в людей ужас, а потом пытается оживить пугало. Это явная мешанина очевидных и псевдонаучных явлений, которые никак не могут быть зафиксированы.

– Полный абсурд, – подтвердил Хедли, – но настоящая проблема в том, что в Лос–Анджелесе действует группа опытных террористов, а мы не знаем, кто они и откуда.

– Похоже на то, – эхом отозвался Портерфилд, наблюдая за реакцией Голдшмидта и Кирнса. Оба смотрели на Пайнса, причем Кирнс шумно дышал, как бык после пробежки. Зато на физиономии Голдшмидта было написано полное равнодушное удивление, как будто он до этого никогда не встречался с заместителем и теперь удивлен его появлением. Портерфилд все понял и задал вопрос:

– Кто использовал выводы Донахью?

– Использовал? – удивился Пайнс. – Да никто.

– Это смешно, – добавил Хедли.

Но Портерфилд ждал ответа от Голдшмидта. Наконец, тот завозился и вздохнул:

– Бен, все верно. Никто их никогда не применял. Но, насколько мне известно, мой выдающийся предшественник провел, несколько испытаний…

– Где?

– В начале 60–х – в Аргентине, и лет десять назад – в Заире. – Он помолчал, поглядывая на Хедли. – Вроде он и в Теннесси пытался поставить опыт. И в Мексике – три как минимум. Может, были где–то еще, но мне неизвестно.

– И как же все это работало?

– Отлично. Он начинал с запугивания состоятельных людей, которым было что терять, а те уже сами сеяли панику, и в результате большие массы населения начинали вести себя именно так, как предсказывалось. Это была целевая практика для групп подготовки психической войны. Делалось все для того, чтобы у Донахью появилась возможность вычислить коэффициент надежности, поиграть с живыми статистами и подумать, какие еще вариации могут быть введены в его формулы.

– А прогноз он все–таки делал заранее, – подхватил Портерфилд, – и они иллюстрировали ему его же результаты.

– Понимаете, – пояснил Голдшмидт, – он создавал программу для полевых групп, затем получал статистов для каждого нужного ему варианта. Далее вносил в свои отчеты данные, проверенные опытным путем.

– Послушайте, – нетерпеливо воскликнул Хедли, – мы ведь не знаем, было ли в офисе вообще что–нибудь, и чертовски мало вероятно, чтобы взломщики знали, зачем шли. Ведь они просто так взорвали телефонную будку! Вполне возможно, что они и по–английски не говорят.

– Верно, Билл, – поддержал Пайнс. – Может, они вообще были под кайфом. Украденный кокаин стоит дьявольски дорого, так что им сейчас бессмысленно продолжать свой дикий бизнес с вооруженными ограблениями. А уж если они пошли туда специально за бумагами Донахью, то вполне могли сфотографировать или отксерить их.

Этот ход рассуждений привел заместителя в состояние приятной удовлетворенности. Он быстро вертел головой, заглядывая в глаза то Кирнсу, то Портерфилду, при этом на его голове развевался жидкий хохолок, делая финансовую акулу Пайнса, сделавшего себе имя на жестокой игре в рекламу, вклады и акции, похожим на юного вундеркинда. Кирнс спокойно отозвался:

– Совершенно верно. И в то же время из сотни офисов они вскрыли всего два, возможно, единственные два, где содержалось что–то ценное. Помимо этого, насколько я помню интервью со сторожем стоянки, телефонную будку взорвали уже после того, как миновали ворота. Полагаю, они сообразили, что сторож побежит к телефону, а, Бен?

Портерфилд пожал плечами:

– Эта штука, из которой они палили, напоминает по описанию авиационную пушку. Известно, что у русских есть эта штучка, они ее продавали, да и наша, американская ракетная установка, использовавшаяся во Вьетнаме, вполне могла вернуться на родину… Бог знает, сколько их прибыло сюда после семьдесят третьего. Как они там называются?

– Цель–360, – устало подсказал Голдшмидт. – Но отечественного оружия, способного разрушить строение с расстояния в пятьдесят – шестьдесят ярдов, не существует. Это точно. Через пару часов мы узнаем марку оружия. Полиция Лос–Анджелеса обратилась за содействием в ФБР, а они там знают больше, чем нужно…

– Ладно, значит, бандиты совершили ограбление и скрылись, – подытожил Кирнс, – а произошло это по меньшей мере восемь часов назад. Боюсь, нам стоит приготовиться к худшему, то есть считать, что их направляет, финансирует и снабжает оружием некая серьезная организация, в которой знают, как воспользоваться бумагами Донахью.

– Против этой организации – полиций Лос–Анджелеса, – возразил Хедли. – Возможно, через час или два они схватят преступников. Днем иностранцы всегда выделяются из общей массы.

Но Кирнс недоверчиво, покачал головой:

– Если бы их могли схватить, дело было бы сделано. Но может, и к лучшему, что грабители на свободе. Представьте себе автомашину, в которой пара копов с пистолетами, – и против них то ли противотанковая пушка, то ли ракетная установка. Не приведи Господь. – Он обратился к Пайнсу: – Мне хотелось бы именно сегодня встретиться с директором. Я намерен доложить, что отзываю примерно половину своих людей из Мексики, Никарагуа, Гватемалы и Сальвадора – всех, чье прикрытие подвергается хотя бы незначительной опасности.

– Но это означает, что огромные усилия пойдут прахом! – запротестовал Пайнс. – Пока нет причин подозревать, что кому–либо грозит опасность. Мы вообще не знаем, что именно взяли преступники…

– И тем не менее до точного выяснения, кто эти люди и что им нужно, я не вижу выхода, кроме как отменить ряд деловых поездок и организовать отпуска и длительные болезни, возможно, ускорить некоторые перемещения, – настаивал Кирнс.

– Благоразумно, – кивнул Голдшмидт. – Это – единственное, что следует предпринять, имея в виду самое худшее. Все было организовано слишком замысловато, чтобы простая истина не всплыла. Они знали, где находится офис Донахью, значит, владеют разведывательной информацией. К тому же истинную цель визита замаскировали кражей кокаина, а это связывает полицию по рукам и ногам. Да еще – взрыв телефонной будки военной пушкой. Уж слишком все сходится.

Пайнс затряс головой, разбрызгивая слюну:

– Вы думаете, таким образом они объявили нам войну? Но это безумие!

– Они понимали, что полицию вполне устроит версия о банальной краже наркотиков, а мы не сможем подключиться, если не объявим во всеуслышание, что именно было украдено. Для полного эффекта применена традиционная террористическая тактика в самом центре столицы штата. Возможно, таким образом нам передано сообщение.

Хедли тяжко вздохнул, но Голдшмидт не обратил на него внимания.

– Сам факт, что мы здесь заседаем в такой час, свидетельствует о том, что сообщение принято. Теперь они знают, что у нас нет отчетов Донахью, раз мы не противопоставляем их украденному наркотику. Они знают, что теперь мы сделаем все, что им нужно.

Портерфилд обвел стол глазами и убедился, что все кроме Голдшмидта погружены в глубокое раздумье. Хедли медленно шевелил губами, как бы подсчитывая в уме длинную колонку цифр. Потом его глаза снова обрели осмысленное выражение:

– Ладно, допустим, эти люди – из основной Лиги. Тогда Кирнс прав, и нам нужно срочно уменьшить наше присутствие в регионах, упоминавшихся в этих проклятых бумагах. Похоже, пока это все, что мы можем сделать.

– Хорошо, хорошо, думаю, директор согласится, но сначала попробуем установить, что все–таки они взяли, – засуетился Пайнс и спросил Портерфилда: – Ведь вы – наша единственная связь с Донахью, да?

– Прямого контакта у меня с ним не было, – нахмурился Портерфилд. – Моррисон только должен был привести его ко мне.

– Но здесь так записано! – Пайнс встревоженно помахал перед собой какими–то листами. – Бен, ради Бога, не отговаривайтесь! Не на придурка же Моррисона мне рассчитывать.

– По–моему, последние двадцать лет он вполне справлялся.

– Только вы. Вы единственный, кто сможет что–то сделать. Директор назначил вас.

– Почему именно меня? Зачем?

– Вы будете руководить всей операцией, цель которой – сделать наименьшими наши потери в этой игре, – пояснил Пайнс.

Все закивали. Портерфилд посмотрел на свои часы, затем на Пайнса, прямо в его холодные чужие глаза.

– Тогда будьте любезны вызвать мой офис и сообщить, что к полудню для меня должны быть готовы копии полицейских отчетов и ленты лос–анджелесских новостей.

Пайнс моментально покинул помещение, сверкая покрасневшими ушами и украдкой массируя одеревеневшую шею. Его ботинки громко стучали по кафелю пустого коридора. Нет, они не будут смеяться над ним, не смогут. Он не боялся Портерфилда, нет–нет, это абсурд. По отношению к такому типу можно испытывать лишь гнев и неприятие. Пайнс многое слышал об этом человеке и имел о нем свое мнение: это головорез, почти сумасшедший, питекантроп, пережиток тех времен, когда отношения между людьми были гораздо грубее и проще. В конце концов, он, Пайнс, – заместитель директора, он выполнил свою обязанность – дал движение операции. Он отдает приказы Портерфилду, а не наоборот. Пайнс почувствовал себя еще лучше, когда вошел в отделение связи. Его успокаивали электронные шорохи компьютеров, дешифраторов и спутниковых мониторов. Это был родной реальный мир. Его даже развеселило, что сейчас придется что–то разрабатывать для человека, известного в спецназе Гватемалы как Ангел Смерти в те времена, когда самому Пайнсу было не больше девяти лет…

Глава 10

Шествуя по узким балконным перильцам, Доктор Генри Мецгер без всякого интереса воззрился на суматоху в мастерской. Его немигающие желтые глазищи без интереса фиксировали происходящее. Китайчик Гордон и остальные ходили, шумели, то и дело возвращаясь к фургону, который теперь был немножко другого цвета. Конечно, всякое бывало после поездок компаньонов, но на этот раз позади фургона было что–то новое, тоже большое и гладкое. Изучая прицеп, Доктор Генри Мецгер недовольно хлестал хвостом, а зрачки сузились до щелочек.

Китайчик Гордон уселся на цементную подставку для сверлильного станка.

– Я понимаю, с вами меня уже ничем не удивишь.

Кеплер встал справа вплотную к нему, памятуя, что Китайчик – правша.

– У нас не было выбора. Ты сам поступил бы так же. Он не хотел уезжать без собаки.

Иммельман, радостно улыбаясь, поглаживал фургон.

– Когда ты подумаешь, Китайчик, ты оценишь мой поступок. Это чудный зверь!

– Не сомневаюсь, что замечательный, – медленно процедил Гордон. – Удивительно, как он до сих пор не вырвался отсюда, ведь для такой зверюги день без кровопролития – потерянный, да еще с такими волнениями и перемещениями. Что вы намерены делать, когда он выберется?

Расстроенный Иммельман смотрел в пол.

– Ты тяжелый человек, Китайчик. Я всю ночь мотаюсь, спасаясь от копов со всей Южной Калифорнии, лишь из–за какой–то старой газетенки, которую тебе преподнес бандитский пахан, вместо того чтобы завернуть в нее мусор. А ты не хочешь даже такой малости сделать для меня…

Откуда–то справа раздался голос Кеплера:

– Китайчик, дело в том, что этот дьявол очутился здесь, у нас. Не знаю, что теперь делать, но это была инициатива Иммельмана. Думаю, что если мы решим что–то сотворить с этим псом, то уж лучше здесь, чем где–то еще.

Гордон кивнул:

– У меня в холодильнике четыре бифштекса.

– Спасибо. – И Иммельман потопал в кухню.

– Как ты думаешь, – поинтересовался Кеплер, – мы могли бы добавить в четвертый крысиного яду, если собака не удовлетворится первыми тремя?

– А Иммельман?

– Умоляю тебя! Это же собака Баскервилей!

– Все равно у меня нет крысиного яда, Доктор Генри Мецгер сам разбирается с крысами. Иногда приносит мне в подарок лапки и головы, думает, что поступает остроумно. От этих крошечных розовых лапок можно в обморок упасть…

– Ладно, – обронил Кеплер, навинчивая глушитель на револьвер. – Чем быстрей, тем лучше. Я слишком ненавижу этого пса, чтобы промахнуться, вдобавок у меня разрывные пули.

Гордон собрался возразить, но по ступенькам уже спускался радостный Иммельман, размахивая бифштексами.

– Так, – сказал Кеплер. – Здесь есть все, что нужно. Привяжем веревку к дверце, сами поднимемся по лестнице, дернем и выпустим собаку. Затем кинем ей пару кусков и посмотрим, можно ли с ней иметь дело.

– Отлично, она хоть покушает, – умилился Иммельман.

– А она не захочет взобраться по лестнице и схватить нас за ноги? – забеспокоился Китайчик Гордон.

– По–моему, собаки не могут карабкаться по лестницам, – успокоил Иммельман.

– О Боже!

– Ну, не ленитесь. – Иммельман изучал деревянную лестницу. – Мы сейчас разберем две нижние ступеньки, а потом положим назад. Добавим пару новых досок, четыре на четыре, и станет прочней, чем прежде.

Вооружившись ломом и клещами, Иммельман с Кеплером вытащили гвозди и отодвинули в сторону всю нижнюю секцию лестницы. Затем привязали бельевую веревку к короткой дощечке, которую вставили между ручками дверей прицепа, и поднялись на лестничную площадку. Пока шла работа, Китайчик Гордон сидел на кухне, громко советуя, как лучше завязать узлы, когда тянуть и что делать дальше. Наконец, он тоже вышел на площадку и перевесился через перила. Дверца распахнулась, и из прицепа выскочила огромная черная собака. С оскаленными зубами и дикими глазами она принялась носиться по мастерской, издавая низкий лай. Псина тяжело дышала, видимо, предвкушая кровавое убийство.

Кеплеру она показалась еще ужаснее, чем была ночью, он–то надеялся, что именно темнота делала ее облик таким кошмарным.

– А с чего вы взяли, что собака не умеет карабкаться? Она точно не умеет забираться по ступенькам? – спросил он шепотом.

Псина посмотрела на мужчин, сгрудившихся на лестничной площадке, и издала жуткое свирепое рычание. Иммельман бросил ей бифштекс, который влажно шлепнулся прямо у передних лап, но подачка осталась проигнорированной. Она попробовала заскочить на ступени, которые остались целыми, и почти коснулась нижней доски, затем, рыкнув, повторила попытку. От грозного царапанья когтей по дереву Кеплер почувствовал, что у него на голове зашевелились волосы.

– Может, сделать предупредительный выстрел?

– Да плевала она на твои выстрелы. Нужно показать, что мы ее не боимся и вообще не имеем к ней отношения.

– Ну, ты просто чокнутый, если не боишься этой псины! – возмутился Кеплер. – Она и на собаку–то не похожа.

– Вот сейчас покушает, – благодушествовал Иммельман, – и мы попробуем с ней поговорить.

Между тем Доктор Генри Мецгер продолжал свои наблюдения за черной собакой и мужчинами, иногда ненадолго отвлекаясь, чтобы почистить шерсть. Ему пришла мысль обследовать гладкую поверхность прицепа, и он, не долго думая, прыгнул с перил прямо на крышу фургона. Китайчик Гордон, Кеплер, Иммельман и собака как по команде повернули головы в сторону кота.

– Нет! – воскликнул Гордон, но кот без интереса взглянул на него, затем сжался в прыжке и перелетел на крышу прицепа.

Собака с горящими глазами направилась к прицепу, тело ее напряглось, как перед прыжком.

– Безобразие продолжается слишком долго, – занервничал Кеплер, снимая револьвер с предохранителя, но Китайчик предостерег его:

– Погоди.

Доктор Генри Мецгер свесился с крыши прицепа, разглядывая собаку неподвижными желтыми глазами. Пес поднял голову и раскрыл пасть, откуда свешивался огромный язык, похожий на ломоть окорока. Кот молниеносно спрыгнул на цементный пол. Собака тут же побежала вдоль фургона, но кот нырнул под него, и оба скрылись из виду. У Кеплера уже затекла рука, готовая к выстрелу, но зверюги не появлялись.

Вдруг откуда–то из–под фургона вынырнул Генри Мецгер и спокойно уселся вылизывать лапы. Тут в поле его зрения попал бифштекс, и кот немедля отправился лакомиться, но кусок оказался слишком велик. Вдруг из–за фургона, как огромная тень, возникла собака и медленно побрела к Генри. Почувствовав ее приближение, кот играючи перекувырнулся на спину. Потрясенные мужчины застыли от изумления, наблюдая, как кот бок о бок с чудовищным черным зверем подошел к бифштексу. Щелкнув зубами, псина мгновенно разодрала и жадно заглотила большую часть мяса, но когда Генри Мецгер вздумал совершить прогулку внутрь прицепа, собака неожиданно бросила остаток и последовала за ним. Пока кот прохаживался внутри, собака, ожидая его, сидела у входа в прицеп. Как только Генри Мецгер собрал всю необходимую ему информацию, они вместе с собакой вернулись доесть бифштекс.

Утративший осторожность Иммельман тихонько спустился с лестницы со вторым бифштексом в руке, но когда его ноги коснулись пола, собака оскалилась и зарычала. Тут мурлычущий Генри Мецгер подошел к Иммельману и потерся о его ноги. Собака успокоилась и села, а затем, словно повинуясь какому–то безотчетному воспоминанию, поднялась на задние лапы и раскрыла свою клыкастую пасть. Она просила мяса.