Текст книги "Электропрохладительный кислотный тест"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Эл… Эс… Дэ… под-спуд-но… Тимоти Лири, Алперт, а также некоторые фармацевты вроде Ала Хаббарда и некоего типа, скрывавшегося под именем Доктора Сполдинга, с истинно мессианской убежденностью выплескивали ЛСД в круги людей с понятием. В жизни людей с понятием ЛСД, пейотль, мескалин, семена пурпурного вьюнка становились новой тайной вещью. Целые компании начавших ею увлекаться молодых людей уже заманивались в ампутированные квартиры, как я их называл. Столы, стулья, кровати – все эти предметы мебели всегда были лишены ножек. Это можно было назвать и общинной жизнью на полу, хотя никто не пользовался терминами типа «общинная жизнь», «коммуна» и им подобными. У них не было никакой собственной философии лишь доставшиеся им от битников крохи буддизма да теория Хаксли об открывании дверей разума, никакого особого образа жизни, за исключением все той же Безногости… Они были… скажем, Чудесными Людьми! не «студентами», «клерками», «продавщицами» или «стажерами на административной работе» Боже упаси, отстаньте от меня со своими ярлыками игры в профессии! – мы же Чудесные Люди, мы выше всей этой вашей свалки бездушных роботов…: и в этот момент они обычно садились писать домой «Письмо о Чудесных Людях». Как правило, такие письма писали девушки своим матерям. Думаю, что матери всей Калифорнии, всей Америки выучили «Письмо о Чудесных Людях» наизусть. Писалось оно так:

«Дорогая мама! Надеюсь, ты не волнуешься, но я хотела написать раньше. Сейчас я в (Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Аризоне, резервации индейцев хопи!!!! Айихике, Сан-Мигеле-де-Альенде, Масатлане, Мексике!!!!), тут просто чудесно. Такие красивые места! Здесь мы уже неделю. Не буду утомлять тебя подробным рассказом о том, как все это произошло, я правда старалась, потому что знала, что ты этого хочешь, но (со школой, с колледжем, работой, у нас с Дэнни) ничего не вышло, вот я и приехала сюда, а здесь такие красивые места! Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я познакомилась с ЧУДЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ, и…»

…и в душе каждой, даже самой недогадливой мамаши во всех СШ Америки инстинктивно рождается истерический вопль: битники, бродяги, чернокожие… наркотики.

День у Кизи в доме начинался – когда? Часов нигде не было, а наручных никто не носил. Стоило проснуться, и глаза слепил пробивающийся сквозь секвойный лес искрящийся яркий свет. Первыми звуками были обычно либо голос Фэй, зовущий детишек – «Джед! Шеннон!» – либо хлопанье дверцы кухонного шкафа, либо громыхание кастрюль. Неиссякаемая Фэй… Потом могла проехать по деревянному мосту и остановиться на грунтовой площадке перед домом машина. Иногда это бывал кто-то из своих, к примеру, возвращался Хейджен. Он постоянно куда-то ездил. Иногда – поднадоевшие визитеры Бог знает откуда, друзья друзей друзей: кто – из любопытства, кто – в поисках наркотиков, то ли студенты из Беркли, то ли кто-то еще – разве их разберешь. Как бы там ни было, а жители дома и окрестностей начинали просыпаться. Выходит Кизи в одних трусах, направляется прямо к ручью и с тем, чтобы окончательно взбодриться, окунается в его ласковую холодную воду. Джордж Уокер в одних джинсах сидит на веранде и, точно совершающий утреннее омовение кот, ощупывает в поисках изъянов мышцы рук, плеч, торса и все прочие и выдавливает прыщи. Ближе к вечеру начинался период бурной деятельности, и народ приступал к воплощению в жизнь множества проектов, самым сложным из которых, и вдобавок, судя по всему, затянувшимся до бесконечности, был фильм.

Большую часть осени 1964 года, зиму и начало весны 1965 года Проказники провели в работе над… Фильмом. У них было часов на сорок пять цветной пленки, отснятой во время автобусного путешествия, и при первом же просмотре материал оказался чудовищным. На Фильм Кизи возлагал большие надежды, причем во многих смыслах. Это был первый в мире кислотный Фильм, снятый в условиях полнейшей стихийности, во время вихревой езды по глубинным районам Америки, и запечатлевший все сейчас, в данное мгновение. Тогдашняя фантазия заключалась в… коренном перевороте с точки зрения средств выразительности… но одновременно и в чем-то таком, что бы поразило и восхитило широкие массы – Фильм должен был годиться для коммерческого показа всюду, а не только в изолированном мире торчков. Однако Фильм, как я сказал, был чудовищным. Заниматься монтажом сорокапятичасовой пленки было невероятно трудно и утомительно. И кроме того… большая часть Фильма вышла не в фокусе. Хейджен, как и все прочие, почти все время тащился, а в особенности мало способствовало съемкам подпрыгивание автобуса – но ведь такими было путешествие! И все же… Кроме того, на пленке почти не было установочных кадров кадров, показывающих, где именно находился автобус во время того или иного события. Но кому нужны все эти затасканные голливудские ухищрения с дальним, средним и крупным планом, аккуратными монтажными кадрами, наплывами, панорамированием, «наездами» и «отъездами» – кому нужно все это устаревшее дерьмо! И все же… окунуться в работу на склеечном прессе с милями подпрыгивающей, бьющей рикошетом, исходящей неистовством кинопленки было все равно что войти в джунгли, где зеленые вьющиеся стебли растут быстрее, чем вы успеваете их перед собой срубить.

Фильм уже обошелся в кругленькую сумму – около 70000 долларов, главным образом за лабораторную обработку цветной кинопленки. Все деньги, полученные за два романа и инсценировку «Над кукушкиным гнездом», Кизи вложил в компанию «Отважные Полеты». Внес некоторый капитал и брат Кизи Чак, владевший прибыльной маслобойней в Спрингфилде, штат Орегон. Отец Джорджа Уокера сделал на имя сына ограниченный кредитный вклад, и тот при возможности тоже жертвовал на общее дело. Согласно бухгалтерским книгам, которые вела Фэй, к концу 1965 года компания «Отважные Полеты» истратила на разнообразные рискованные предприятия Проказников 103000 долларов. Прожиточные расходы всей группы составляли около 20 000 долларов в год цифра небольшая, учитывая, что лишь в редких случаях приходилось обеспечивать менее десяти человек, к тому же, как правило, у них были две-три машины. И жильем, и продовольствием всех обеспечивал Кизи.

Горшок с деньгами у входной двери…. На полках в гостиной постепенно собиралась небольшая, но любопытная библиотека, в основном из научной фантастики и прочих таинственных вещей, и, взяв в руки практически любую из этих книг, можно было ощутить поистине удивительные флюиды. Как напоминает все, что творится здесь, эту книгу на полке Кизи роман Роберта Хайнлайна «Чужой в чужой стране». Это же в голове не укладывается. Получается, будто Хайнлайна и Проказников связывают некие непостижимые, не обусловленные никакими причинами неразрывные узы. Это роман о марсианине, который прилетает на Землю, подлинном Супергерое, рожденном, на самом деле, от земных матери и отца после космического полета с Земли на Марс, однако воспитанном существами, обладающими безграничным могуществом – марсианами. В научно-фантастических романах существа с других планет всегда обладают безграничным могуществом. Как бы там ни было, вокруг него сплачивается мистическое братство, основанное на таинственном обряде, известном как «дележ общей воды». Живут члены братства в… Ла-Хонде! У Кизи! Жилище их называется «Гнездо». Жизнь их выходит за рамки привычных земных игр в общественное положение, секс и деньги. Ни одного человека, однажды разделившего со всеми воду и ставшего частью жизни в «Гнезде», уже не волнуют больше подобные пошлые состязания. Внутри, у входной двери, стоит горшок с деньгами, предоставленными Супергероем в общее распоряжение… Все в «Гнезде» делается совершенно открыто – ни секретов, ни вины, ни ревности, ни унижений, какая бы ни была причина: «…многоженство групповая теогамия… Поэтому, что бы ни происходило или должно было произойти… все относилось не к общественной жизни, а к личной. «Кроме нас, здесь богов Нет», – разве можно было при этом кого-то обидеть? Вакханалия, беззастенчивые обмены партнерами, общинная жизнь… все на свете».

К тому времени Кизи оборудовал звуковой аппаратурой не только автобус, но и сам лес. Вверх по склону холма тянулись, пропадая в зарослях секвой, провода, а там, наверху, микрофоны могли ловить случайные звуки. В секвойном лесу, на вершине отвесной скалы, на другой стороне шоссе, были установлены мощные громкоговорители с театральными рупорами, вполне способные озвучить все ущелье. И каждая древняя сфеноидальная пазуха листвы секвойного леса оглашалась нутряным джазом Роланда Кёрка и его полдюжины саксофонов.

Сумерки! Гигантские зеленые и оранжевые полосы светящейся краски поднимались по стволам парящих в вышине секвой и мерцали в темноте так, словно Природа сказала наконец: «Пора бы и приколоться», – и прикололась до галлюцинаций. Наверху, в овраге за домом, позади Пещеры Отшельника, были разрисованные светящейся краской маски, коробки, механизмы и прочие штуковины, которые светились, мигали, жужжали, свистели, ревели, там были микрофоны, способные улавливать звуки, издаваемые животными, отшельниками, кем угодно, и транслировать их с верхушек деревьев, словно безумную невнятную тарабарщину макак-резусов на фонограмме старых радиоспектаклей о «Джиме из джунглей». Сумерки! С наступлением сумерек можно было надеть что-нибудь типа шлема авиатора времен первой мировой войны, только размалеванного режущими глаз светящимися красками, разрисовать лицо светящимися созвездиями – Медведица, Козерог, – и таким великим светящимся героем направиться в сухие темные леса, а из глубины леса, с вершины холма, можно было произнести, только голосом призрака, как Тень, любую речь, к примеру, такую: «Говорит пост управления, говорит пост управления, освободите взлетно-посадочную Полосу Один, приближаются микробы-пантеры, каждая пора кровоточит древней корпией, умоляют дать им высокооктановый бензин, берегитесь, будьте осторожны, все, кто спит в казармах на главной полосе, комки в ваших матрасах – это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке… Заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем, как войско муравьев…» – и с удовольствием сознавать, что кто-нибудь, любой, может ответить из дома или откуда-нибудь еще, через другой микрофон, пророкотав над холмами ЛаХонды: «Помогите, помогите, поменяйте полюса в каждом косяке, спрячьтесь в складных метрах, сверьте мозги для подсчета присутствующих…» А в сфеноидах какого-то жуткого места вовсю гнусавил и изгилялся над музыкой Боб Дилан…

С наступлением вечера все Проказники заходят в дом, из рук в руки переходят несколько косяков, слюна-нана-на-на, вся вещь как будто еще глубже погружается в мгновение, и народ работает над записями, записи воспроизводятся, останавливаются, перематываются, снова воспроизводятся, щелкает пластмассовая рукоятка и останавливаются опять… передается по кругу небольшая доза винта – какая роскошная волна прихода под секвойями! – в основном бензедрин и декседрин, после чего наступает пик работоспособности, и ты озвучиваешь ночь… ставя всевозможные эксперименты, которые здесь в особом почете – прикладываются, например, к голому животу контактные микрофоны и прослушивается бульканье ферментов. У большинства Проказников в животах происходит «буль-скок-ур-р-рр» и так далее, однако у Кэсседи – «жжж! – динь-дон! – дзинь!», точно его запустили на 78 оборотов в минуту, тогда как все крутятся на 33, что, по общему мнению, вполне естественно. А потом они ставят запись под телевизионную передачу. То есть включают телевизор, скажем, «Вечер Эда Салливана», но выключают звук и ставят пленку с записью того, как, скажем, Бэббс и кто-то еще галдят, громко повторяя произнесенные друг другом слова. Изображение «Вечера Эда Салливана» и слова на пленке внезапно принуждают разум выискивать связи между двумя абсолютно разными видами восприятия. На телевизионном экране Эд Салливан держит в своих руках руки Эллы Фицджеральд, слегка поглаживая их, точно это не руки вовсе, а первые весенние ласточки, и шевелит губами, вероятно, говоря: «Элла, это было великолепно! Правда великолепно! Дамы и господа, поаплодируем величайшей леди!» Но голос, который звучит, произносит, обращаясь к Элле Фитцджеральд, абсолютно синхронно: «Комки в ваших матрасах – это споры плотоядного растения, венерические бабочки, засланные Синдикатом, чтобы предохранить ваши мозги от моли, профкомплект в каждой штепсельной розетке… дамы и господа, заткните все штепсельные розетки! Микробы-пантеры наступают строем…»

Превосходно! Настоящее откровение!..

…Хотя посторонним подобная сверхъестественная синхронность казалась всего лишь случайным совпадением, а то и попросту лишенной всякого смысла причудой. Они не могли понять, чему это так дружно радуются Проказники. Неизбежный конфуз несозвучных, – как и большинство уникальных ритуалов Проказников, этот тоже возник из опыта восприятия ЛСД, без которого был абсолютно непонятен. Под ЛСД, если она действовала надлежащим образом, «я» и «не-я» начинали сливаться воедино. Сливались и многие вещи, казавшиеся прежде несовместимыми: звук становился… цветом! – голубым… цвета становились запахами, стены начинали дышать, как поверхность листа, поглощая воздух, выдыхаемый людьми. Занавеска превращалась в бетонную колонну, и все-таки струилась вниз мелкой рябью – эта удивительная бетонная масса струится мелкими гармоническими волнами, точно звуковая перемычка Пуже перед аварией, и можно ощутить ее, всю гармонию вселенной. где все гармоники, от грандиознейшей до самой мелкой глубоко личной – presque vu! сливаются в это самое мгновение воедино…

Эта сторона восприятия ЛСД – ощущение! связана с юнговской теорией синхронности. Юнг пытался объяснить смысл совпадений, которые происходят в жизни и не могут быть истолкованы с помощью причинно-следственной аргументации, к примеру, феномен экстрасенсорного восприятия. Он выдвинул гипотезу о том, что подсознание воспринимает определенные архетипические модели, которые ускользают от сознания. Эти модели, по его мнению, и есть то, что объединяет субъективные или психические явления с реально существующими объектами чувственного восприятия – «я» с «не-я», как в психосоматической медицине или в явлениях современной микрофизики, при которых глаз наблюдателя становится неотъемлемой частью эксперимента. В прошлом ту же идею пытались выдвинуть бесчисленные философы, пророки, древние ученые, не говоря уже об алхимиках и оккультистах: Платон, Лао-цзы, Пико делла Мирандола, Агриппа, Кеплер, Лейбниц. Согласно этой идее, как каждый объект восприятия, так и каждый субъект представляют собой микрокосм единой модели вселенной. То есть каждый человек как бы является атомом в молекуле ногтя на пальце некоего исполинского существа. Большинство людей всю жизнь пытаются понять, как действует молекула, в которой они появились на свет, и единственное, что они понимают наверняка это причинно-следственный характер поведения атомов в этой молекуле. Немногим выдающимся людям удается постичь строение всего ногтя. Немногие гении, вроде Эйнштейна, могут даже увидеть, что они являются частью некоего пальца – отсюда пространство тождественно времени, хм-м-м-ммм… Однако при всем при этом многим нет-нет да и удается мельком увидеть внезапно промелькнувший перед глазами ноготь другого пальца, а то и весь палец, или даже выражение лица исполинского существа, и они инстинктивно осознают, что это часть модели, в которой все они заключены, хотя они и совершенно не в состоянии истолковать ее с помощью причины и следствия. И тогда – у какого-нибудь провидца, благодаря некоей случайности…

…случайности, Махавира?…

…благодаря некоему выверту обмена веществ, а может, и благодаря некоему наркотику, приоткрываются на мгновение двери восприятия, и он почти видит presque vu! – все существо целиком и впервые понимает, что перед ним… совершенно другая модель… Каждое мгновение его жизни накрепко связано лишь с причинно-следственной цепочкой внутри его крошечного молекулярного мира. Каждое мгновение, сумей он только его проанализировать, полностью раскрывает модель движения исполинского существа, и с этим движением строго синхронизирована его жизнь…

…И КОГДА БЕНЗОВОЗ «ШЕВРОН» СЛЕДУЕТ ЗА АВТОБУСОМ В… НИКУДА… ТОГДА УДАЕТСЯ МЕЛЬКОМ УВИДЕТЬ МОДЕЛЬ. НОВЫЙ УРОВЕНЬ… А УРОВНЕЙ ЗДЕСЬ МНОЖЕСТВО…

Проказники никогда не упоминали в разговоре синхронность, однако они становились все более и более созвучными этому закону. Ясно, что, согласно этому закону, человек не обладает свободой воли. Ему нет смысла всю жизнь вести борьбу за изменение структуры той тесной окружающей среды, в которую он, по-видимому, заточен. Но важно увидеть более масштабную модель и подчиниться ритму ее движения – Плыть по течению! принять ее и подняться над своим непосредственным окружением, а то и изменить его, приняв эту более масштабную модель и с упоением ей подчинившись – Делай добро там, где оно принесет больше пользы!

Постепенно позиция Проказников стала включать в себя те основные вещи, которые издавна были известны религиозным мистикам, – вещи, общие для индуистов, буддистов, христиан, а вдобавок и для сторонников теософии и даже приверженцев культа летающих тарелок. А именно – опыт восприятия Иного Мира, более высокого уровня реальности. И осознание космического единства этого высшего уровня. И ощущение вечности, чувство, что нечто, известное нам как время, является всего лишь результатом наивной веры в причинную связь – убеждение в том, что А в прошлом является причиной В в настоящем, которое явится причиной С в будущем, тогда как на самом деле А, В и С являются частями модели, правильно понять которую можно, лишь открыв двери восприятия и обретя опыт этого восприятия… в данное мгновение… данное высочайшее мгновение… данный кайрос…

Долгое время я не мог разобраться в одном полюбившемся Проказникам восточном ритуале – бросании и-цзинских монет. «И-цзин» – это древнекитайский текст. Называется он «Книга перемен». В нем содержатся шестьдесят четыре пророческие формулировки, в высшей степени метафорические. Вы задаете «И-цзин» вопрос, трижды бросаете три монеты и получаете гексаграмму и номер, который указывает на определенное место в книге. Оно содержит «ответ» на ваш вопрос… да; однако по всем признакам «И-цзин» была не совсем в духе Проказников. Мне никак не удавалось поставить ее в один ряд с электрифицированным, осененным развевающимися американскими флагами, сверкающим электро-пастельным набегом Проказников на великую американскую автостраду. И все-таки – ну конечно! – «И-цзин» была не чем иным, как книгой, отражающей «Сейчас», данное мгновение. Ведь, как сказал Юнг, то, как выпадают монеты, неизбежно связано со свойствами всего мгновения, в которое они выпадают, всей модели, и «образует часть этого мгновения – часть, для нас ничего не значащую, однако полную смысла на взгляд китайца»… эти вещи

ДОСТУПНЫЕ ЛИШЬ СЧАСТЛИВЧИКАМ ДА ВЕСЕЛЫМ ПРОКАЗНИКАМ

…и еще многие тайны синхронизации с той поры… На полке в гостиной Кизи стоит еще одна книга, в которую, похоже, заглядывают все, – маленькая книжка Германа Гессе под названием «Паломничество в Страну Востока». Гессе написал ее в 1932 году, и все же… синхронизация!.. это же книга… именно… о Проказниках! и великом автобусном путешествии 1964 года! «Раз уж суждено мне было пережить вместе с другими нечто великое, начинается книга. – Раз уж имел счастье принадлежать к Братству и быть одним из участников того единственного в своем роде странствия». Дальше там рассказывается о странном кружном путешествии по Европе, в восточном направлении, которое предприняли члены этого Братства. Начиналось оно вроде бы как обычное путешествие с целью добраться из одного места в другое, но мало-помалу приобрело глубокий, хотя и не поддающийся определению, смысл: «Ведь блаженство мое в самом деле состояло из той же тайны, что и блаженство сновидений, оно состояло из свободы иметь все вообразимые переживания, одновременно играючи перемешивать внешнее и внутреннее, распоряжаться Временем и Пространством, как кулисами. Подобно тому как мы, члены Братства, совершали наши кругосветные путешествия без автомобилей и пароходов, как силой нашей веры мы преображали сотрясенный войной мир и претворяли его в рай, в акте такого же чуда мы творчески заключали в одном мгновении настоящего все прошедшее, все будущее, все измышленное». Мгновение настоящего! Кайрос! Как будто этот парень и сам торчал под кислотой и был в автобусе.

Каждую пятницу вечером они проводили инструктаж. Словечко «инструктаж» привез со своей вьетнамской военной службы Бэббс. Фэй готовит ужин из риса с бобами, мяса или тушенки, все идут на кухню, накладывают из кастрюли на тарелку еду и принимаются есть. По кругу передаются два-три косяка – слюна-на-на-на-на. Потом все поднимаются в одну из палаток, стоящих на плато, в палатку Пейджа, туда втискиваются все, усаживаются где придется, прижав колени к подбородку, и начинают предлагать темы для дискуссии. Как ни странно, на каком-то уровне все это напоминает летний лагерь, совещание Почетного Совета в лесу, после ужина, все пропахло обуглившимися головешками, брезент пропитался росой, громко поют сверчки и цикады, а народ колотит себя по щиколоткам, отгоняя комаров, жуков и прочую дрянь. С другой стороны, запах горящей свежескошенной травы, да и еще… множество уровней… все это уже не совсем летний лагерь. Как правило, все ждут, когда начнет Кизи. Начинает он обычно с чего-то конкретного – с того, что видел, с того, что делал… и постепенно переходит к тому, что он по этому поводу надумал.

Он начинает с рассказа о системах запаздывания, которые пытается разработать с использованием магнитофонов. В надворной постройке им сконструированы системы переменного запаздывания, в которых звук с микрофона идет на динамик, а перед динамиком стоит второй микрофон. Этот микрофон улавливает то, что вы только что передали на динамик, но мгновением позже. Если вы наденете наушники, отведенные от второго динамика, то, благодаря эхо-эффекту, сможете прослушать все, что только что произнесли. Того же можно добиться и с помощью магнитофонной ленты, пропустив ленту через звуковые головки двух магнитофонов, прежде чем она начнет наматываться на приемную катушку, а можно испробовать три микрофона и три динамика, четыре магнитофона и четыре звуковые головки, а можно и больше, пока не добьетесь полного ощущения запаздывания…

Как говорит Кизи. в человеке заключены всевозможные системы запаздывания. Одна из них, самая важная, это сенсорное запаздывание промежуток между моментом, когда органы чувств что-то воспринимают, и моментом, когда вы оказываетесь способны на это отреагировать. Будь вы самым проворным из всех живущих на земле людей, для вас это время составит одну тридцатую долю секунды, а большинство людей куда медлительнее. Вот Кэсседи вплотную приблизился к этому барьеру в одну тридцатую секунды. Он действует настолько быстро, насколько способен простой смертный, но и ему этот барьер не одолеть. Кэсседи – живой пример того, как близко можно подойти к барьеру, но барьер непреодолим. Быстрее действовать уже невозможно. С помощью одной только скорости запаздывание не одолеешь. Все мы на протяжении всей жизни обречены смотреть фильм про собственную жизнь все наши поступки основаны на событиях, которые только что закончились. Они произошли по меньшей мере одну тридцатую секунды тому назад. Мы думаем, что живем в настоящее время, но это не так. То настоящее, которое мы знаем, это всего лишь фильм о прошлом, а управлять обычными способами настоящим мы никогда не сможем. Одолевать это запаздывание надо другим путем – с помощью некоего тотального прорыва. А наряду с ним существуют другие разновидности запаздывания, из него проистекающие. Существуют историческое и социальное запаздывания, когда люди живут тем, что осознавали их предки или кто-то еще, они могут отставать на двадцать пять, на пятьдесят лет, а то и веков, и никто не сможет стать творческим человеком, если прежде всего не преодолеет все эти системы запаздывания. С помощью интеллекта, теоретических знаний, изучения истории и тому подобного человек может преодолеть это препятствие и таким способом довольно глубоко проникнуть в настоящее, но и тогда он упрется в одно из худших запаздываний психологическое. Из-за воспитания, образования, того, как вас растили в семье, из-за заторможенности, навязчивых идей и прочей ерунды ваши эмоции все время отстают, и в результате, если разум хочет что-то предпринять, то эмоции этого не хотят… Слово берет Кэсседи:

– Синие носы, красные глаза, и не о чем тут больше говорить.

В кои-то веки он произносит столь короткий монолог.

Ну конечно же! – все тоже эмоциональное запаздывание – а Кэсседи, сам многословный царь Вулкан, внезапно выразил все это с помощью одного непосредственного образа, напоминающего дзэнский стих или стихотворение раннего Паунда, – горящие звериные красные глазки, сдерживаемые навязчивыми идеями маленького холодного синего носа…

Брэдли, ученик Кэсседи, произносит:

– Бог красен, – и даже он на этом умолкает. И этого сукина сына в кои-то веки проняло – в этих двух словах уместилось все, они даже короче, чем стих Кэсседи, похоже, Брэдли даже не пришлось их выдумывать, они сами вырвались как каламбур, сотворенный из фразы «Бог прекрасен», они сказаны для тех из нас, кто понимает вещи, основанные на аналогии: Бог не прекрасен, Бог красен, Бог – красный зверь, сдерживаемый внутри каждого из нас, все чувствующий, совершенный, полностью открытый, только он краснеет от злости на все эти запаздывания…

Кизи негромко хихикает и говорит:

– По-моему, сегодня синхронизация удалась на славу…

Кто-то начинает рассказывать о некоем общем знакомом, которого повязали за хранение травы, – копы ему что-то сказали, он что-то сказал в ответ, и копы принялись его избивать. Все сочувствуют заключенному в темницу бедолаге и высказывают недовольство гнусной склонностью полиции избивать людей, а Бэббс говорит:

– Да! Да! Именно! Именно! Именно! Но все это в его фильме.

В его фильме – именно именно именно – и все начинают обмозговывать эти слова. Обмозговали – и все стало ясно, не нужно больше слов. Для каждого человека, для каждого человека везде и повсюду, запущен его собственный фильм, ставится его собственный киносценарий, и каждый с бешеной энергией в своем фильме играет, только большинство не знает, что этот маленький сценарий – ловушка, из которой не выбраться. Все, кто сидит в палатке, оглядываются по сторонам, и никто не произносит этого вслух, потому что никому этого делать не нужно. И все же каждый мгновенно понимает… так или иначе, все это непосредственно связано, синхронизировано, с тем, что Кизи только что говорил о киноэкране нашего восприятия, который закрывает от нас нашу собственную сущность… и в то же время, в это самое мгновение, непосредственно синхронизировано с настоящим, существующим в реальности фильмом – Фильмом, над которым они работали до изнеможения, не фильмом, а глубокой трясиной, с милями и милями закручивающейся в спираль, склеенной и переклеенной пленки и свежими склейками, опутывающими их, словно множество переплетенных между собой, синхронизированных и все-таки хаотичных и нелегких человеческих жизней, их жизней, жизней всех людей в этом ебучем мире – в это самое мгновение… Кэсседи в своем фильме, называющемся «Предел скорости», одновременно и торчок, чья вещь прибавляющий скорости винт, то есть амфетамины, и единственное в своем роде существо, чья цель – Скорость: быстрее, черт подери, закрутиться в спираль и, подергиваясь и брыкаясь, подойти вплотную к киноэкранному барьеру нашего сознания в одну тридцатую секунды и попытаться проникнуть в… Сейчас…

…Фильм Горянки называется «Большая девчонка», и героиня ее сценария – девушка, которая росла импульсивной и сильной девчонкой в благовоспитанном светском окружении – ax, fin de siecle, Пакипси, штат Нью-Йорк, ах, вассарские ученые, – и которая никак не вписывалась в тамошние понятия о воспитанных девочках в легких полосатых джемперах средь тусклых солнечных лучиков на каплях воды с трескучих дождевальных установок на зеленых газонах Пакипси, большая девчонка, которой пора совершать побег, и она становится страшно крикливой и наглой, чтобы придать себе сил в этой неравной борьбе, – а потом, согласно сюжету, выясняется, что она стала совсем большая, но уже в другом смысле, что она веселая и красивая…

…Если как следует присмотреться, то можно увидеть Отшельника, который сидит съежившись в углу палатки. Отшельника, которого все любят, но он действует всем на нервы – почему? – и ему говорят: «Отъебись, Отшельник», после чего сами же и раскаиваются, а его фильм называется «Общий неудачный полет». Отшельник – это общий неудачный полет, он берет его на себя, он пускается вместо вас в ваш неудачный полет, в такой, о каком вы и помыслить боялись…

А Пейдж с его черной курткой, на которой висит «Железный крест»: его фильм называется – ну конечно! «Зилот». Кажется, все, кто сидит в палатке и вдыхает запах горящей травы, вспоминают вдруг рассказанный Пейджем сон, который он видел, когда лежал на узкой тюремной койке в Аризоне за то, что э-э… ну, скажем, морочил гражданам голову, – так вот, ему приснилось, что в городе появился молодой человек по имени Зилот, весь в черном, и он до того перебудоражил граждан, что они принялись совершать все те нечеловеческие злодеяния, при мысли о которых прежде содрогались от страха, – бить, к примеру, стекла в магазине компании «Ювелирные изделия для толстых» и сгреба-а-а-а-а-ать все с витрин, набрасываться, к примеру, на маленьких высокозадых мулаточек, совершать все запрещенные поступки, и он воодушевлял их, увлекая за собой все дальше и дальше, мчащийся во весь опор сверкающий черный всадник, Зилот, – а потом, когда настало странное холодное унылое утро, все смотрят друг на друга – кто это сделал? кто устроил всю эту наркотическую вакханалию, все эти грабежи и погромы? ради всего святого, что это на нас нашло? – что случилось с городом? – ну и ну – черт подери! – это же не мы, это все он, это он заморочил нам голову и чем-то заразил наши мозги, этот гнусный негодяй, Зилот, – и они бросаются на улицу, колотя себя то в грудь, то по лысинам, в жажде разыскать Зилота, громко выкрикивая его имя как символ крайней степени подлости, – а Зилот в это время скачет себе преспокойненько прочь, удаляясь в черный полдень, и им остается лишь провожать взглядом его черную спину и черный зад его коня и смотреть, как они скрываются за очередным холмом, отправляясь в следующий крестовый поход с целью… перебудоражить… жителей очередного города……да…