Текст книги "Электропрохладительный кислотный тест"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Мать снабдила ее деньгами на второй семестр в университете Сан-Хосе, и, хотя поначалу мать могла быть больно задета ее поступком, она знала, что должна сделать. Она взяла деньги и в компании замечательных друзей направилась в Мексику. Правда, все было не совсем так просто. В университете Сан-Хосе она узнала Чуму, узнала она и то, что он направляется в Мексику, в Масатлан, хотя о замышляемой Кизи проказе ей было неизвестно, и поэтому она последовала за Чумой, ведь если и существовали чудесные люди. Чума был одним из них.

Масатлан только еще становился излюбленным местом кислотных торчков на мексиканском западном побережье. Не облюбовали его еще и настоящие закоренелые туристы. Как правило, они направлялись дальше вдоль побережья, в Акапулько. И тем не менее Масатлан не был таким невыносимо, по-мексикански… унылым… как подлинный Кислотный Центр Мексики Айихик на озере Чапала. Эти жалкие унылые деревеньки на озере Чапала Айихик, Чапала, Хокотепек, где уже пересыхает озеро и виден древний вонюче-хлюпающий ил, смешанный с листьями водяных лилий и нечистотами, где с важным видом расхаживают в сандалиях неудавшиеся американские эстеты, а сорокавосьмилетние бродяги подлизываются к юным торчкам из нового поколения Людей с Понятием. Унылая картина. И вправду делается грустно, когда американский бродяга утверждает, что ему все остоебло, вновь пускается в путь подальше от ебучих автомобилей, от рыночной площади и помешанной на войне цивилизации и намеревается пожить среди настоящих людей, там, где народ похож на народ, в стране земных чувств, Мексике, и пропади пропадом все кафельные ванные комнаты – а потом он сидит там, в Мексике, средь вечно сидящих на корточках неулыбчивых метисов, и, старина, здесь все по-честному, все настоящее… и чертовски жалкое, и сам он – жалкий стареющий разъебай, которому некуда больше податься.

Но Масатлан – тамошний торчковый мир – был радостным и волнующим. Поэтому в Масатлане она села и написала матери письмо о Чудесных Людях…

И еще она разыскала Чуму, а заодно неожиданно встретила знаменитого Кена Кизи и чудесных людей. Но вот что касается самих чудесных людей… Точнее, Веселых Проказников. О легендарных Веселых Проказниках она слыхала даже в Сан-Хосе. Да и Кизи с Чумой только о них, разумеется, и говорили. Легендарный Бэббс, легендарная Горянка, легендарный Кэсседи, Отшельник, Зануда и все прочие. У нее было имя Проказницы, Черная Мария, но Проказницей она еще не стала. Более того. она болезненно реагировала на развитие событий в мире Кизи. Рано или поздно Кизи воссоединится с Проказниками…

Ну, ладно… когда берег будет чист, надо вывесить рубашку Чумы. Шикарную педерастичную рубашку Чумы. Пускай себе немного побегает в джунглях. Зачем портить ему игру в Беглеца, если она доставляет ему удовольствие.

ШШШШШШШВАААААААП отмахиваясь от буйно разросшихся ветвей Пуэрто-Валларты, Кизи опрометью выбегает из джунглей и пересекает дорогу…

МАШИНЫ? МЕКСИКАНЕЦ И АМЕРИКАНЕЦ ПРИБЛИЖАЮТСЯ В СВЕТЛО-КОРИЧНЕВОМ ФОЛЬКСВАГЕНЕ?

нет, машин нет, старина, и тогда дальше через дорогу, в сторону каменистого берега океана, сердце выскакивает из груди, он с головой утопает в своей корнел-уойлдовской куртке беглеца и прислушивается

ТРАХ

бьется о камни прибой, всего лишь короткий отпуск в живописной Пуэрто-Валларте с шумящим в сумерки морем. Он сосредоточивается на прибое здесь какая-то аналогия? – но в этом смысле прибой слишком бесцелен. Его тахикардийное сердце громко барабанит в одном ритме, а прибой синхронизирован с другой вещью, тяжело бьющейся о камни

БАММММ

с дороги доносится звук захлопнувшейся жестяной двери. напоминающий зловещие звуки хлопающих автомобильных дверей в «Скорлупе», всегда сулящие скверное развитие сюжета – похоже, на дороге смуглый мексиканец и коротко стриженый быстросохнущий американец, окидывающие взглядом округу, Смуглый Мекс пыхтит: я-уже-свободен-от-дежурства-сеньор. Кизи не выдерживает, поворачивается лицом к морю и извлекает из куртки блокнот. Выставляет напоказ розовую обложку, как бы желая прикинуться всего-навсего безобидным рисовальщиком прибоя, изображающим, как вздымается бурун за буруном вода, вроде Леонардо, который наверняка был торчком с врожденной склонностью делать наброски, сидеть у воды и рисовать бурунчики, пока вода с плеском набегает на берег, а потом начинает плавно отступать назад, к морю и мелким пенистым бурунчикам у свинцовой кромки воды, он рисовал все это, бурунчик за бурунчиком, как истый метедриновый торчок, подключенный к великому Богу Ротору. Вновь прибойная волна, потом

БУУМ!

началось – они СТРЕЛЯЮТ в него. Им все Божья роса.

ЯРОСТНАЯ ПОГОНЯ!

у нас оружие и права, вот на этом клочке бумаги, только пошевелись, и я продырявлю твою ебучую башку, а ты уже пошевелился, Кизи…

ЯРОСТНАЯ ПОГОНЯ! БУУМ!

но ничего не происходит. Лишь прибой нарушает тишину.

ВСЕ ЭТО СПЛОШНАЯ ПАРАНОЙЯ, ХОНДО

да и вообще, разве стали бы они вытрясать из человека душу с помощью пушек для убоя слонов. Наверно, это рабочие что-то взрывают динамитом. И он, озираясь, поднимается к дороге, а там и впрямь трудятся в поте лица рабочие, и на холме колышется зеленая листва. Он сидит себе и смотрит, как они работают с динамитом

НУ КОНЕЧНО

смотрит себе, как они работают с динамитом, а в это время одна за одной сворачивают с береговой аллеи набитые гринго машины, и каждая баскин-роббинсовская матрона-туристка выглядывает и говорит: «Эй, дорогой, да это же Кен Кии-зии…»

Обратно в джунгли… Корнел Уайлд. Сердце все еще колотится на грани мерцания, вперед, в глубь буйно разросшихся темных джунглей. Ага, дассэр, подожди-ка минутку, это еще что такое? Трехстенная хижина в джунглях, нечто вроде хижины лесника или охотника, с раскладушкой внутри, с небольшим запасом манго-папайи, маленьких бледных плодов. Он падает на раскладушку, расстегивает молнию на ширинке, дабы проветрить вспотевшие яйца, роется в карманах куртки, вынимает три набитых травой окурка, заворачивает их в листок и закуривает конусообразный косяк. Потом он разрезает один из плодов, тот начинает сочиться чем-то белым и мягким, и тогда он его выбрасывает.

ЗАПАДНЯ ДЛЯ УБЕЖАВШИХ В ДЖУНГЛИ

эта уютная мертвая точка идеально подходит для того, чтобы заманить беглеца: хижина, раскладушка, мягкие молочно-белые фрукты для еды, никудышный косяк, эх, попасть бы хоть еще разок в страну Баскина-Роббинса, наткнуться бы на бесчисленные стаканчики с мороженым, хочешь конусом, хочешь чашечкой, тридцать одна разновидность вкуса и аромата – попробуй выбери

PARANOIA!

но это же натуральные джунгли, майор. Двухкрылые насекомые, пестрокрылый анафолес, кулекс тарсалис, охочий до сыпи флеботомус, чей укус вызывает восьмидневную лихорадку и восточную язву, зеленоголовые слепни, вызывающие туляремию, которую разносят и лоа-лоа, мухи цеце, мексиканские блохи, клопы-черепашки, чиггеры, бархатные муравьи, лобковая вошь, заползающая человеку в яйца, ползающая по брюху и под мышками и доползающая до самых ресниц, обеспечивая его качественным сыпным тифом, кошачьи гусеницы, шпанские мушки, клопы постельные, клещи тифозные, клещи чесоточные, которые хороши для чесотки и сифилиса с симптомами рахита, самка тихоокеанского клеща, скрывающаяся у основания волос на голове и сосущая кровь в обмен на смертельный тимпанит, паралич начинается с кончиков пальцев на ногах и успевает достигнуть легких, прежде чем насытится и сдохнет эта жирная кровяная колбаса, бурдюк с кровью на крошечных лапках, дергающихся, как волосики гусеницы

ДАТ!

он опускается на землю, вынимает из куртки жестянку с ДДТ и принимается обильно посыпать порошком землю вокруг раскладушки, занимая мощную круговую оборону, которую ни за что не взломать клещам джунглей что, если вдуматься, просто смешно, – на четвереньках, в смертельной битве с микроскопическими клещами, в то время как

ОНИ

приближаются, чтобы упрятать тебя за решетку на пять, восемь, двадцать лет… оттеснен, наконец, к самому краю провозглашенной тобою веры. Ты верил в то, что человек должен перенести свой надежный центр на самый край периферии, в то, что изгой, даже в большей степени, чем художник, это тот, кто подвергает испытанию границы жизни, и что – Фильм:::: полностью войдя в Данное Мгновение, проявляя тотальную Заботу до тех пор, пока все не сольется воедино в синхронизации, и вообразив всех в своем Фильме, ты сможешь одной силой воли устанавливать направление течения и контролировать все джунгли, большие и малые

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ КОСЯК ВО ВСЕЙ МЕКСИКЕ

он вынимает его из кармана и закуривает. Может, завязать с травой на время. Ну коне-е-е-ечно.

А ТЕПЕРЬ ПОВЕРЬ ВО ВСЮ ЭТУ ЧУШЬ ПРО ИЗМЕНЕНИЕ С ПОМОЩЬЮ ПРИМИРЕНИЯ. КОТОРУЮ ТЫ СТОЛЬКО УТВЕРЖДАЛ. ПОВЕРЬ В НЕЕ, ИНАЧЕ ТЫ ПРОСТО КОНЧЕНЫЙ ЧЕЛОВЕК, МАЛЬЧИШКА ТРУП ХОДЯЧИЙ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ, И ГОЛОС ТВОЙ СТАНЕТ, В КОНЦЕ КОНЦОВ, НЕВНЯТНЫМ, КАК НЕВНЯТНО БОРМОТАНИЕ ВТОРЫХ ГОЛОСОВ В СОБОРЕ!

А теперь, когда я привлек ваше внимание, – если он сидит неподвижно, натиск в ушах спадает, он может сосредоточиться, проявить тотальную заботу, ровный, ровный мир втекает в данный момент, никаких прошлых страхов, никакого предчувствия грядущих ужасов, только данный момент, этот фильм, вибрирующие параллельные палочки в сетчатке глаза, и он чувствует, как течение, его течение, подхватывает их – каждую муху, бархатного муравья, мандавошек и тифозных блох, каждого клопа и клеща, каждую ящерицу, кошку, пальму, даже мощь самой древней пальмы, сдерживаемую его силой воли, и он абсолютно защищен…

XXII
Diablo!

Горянка терпела компанию Бэббса, Гретхен, Уокера во имя великой идеи она серьезно так считала… но стоило ей задуматься, как выходило, что из-за Кизи, Горянка была уже на восьмом месяце беременности. Автобус, Фильм – все переживало полнейший застой и тонуло в глубокой трясине. Однажды из Мексики пришла бандероль – магнитная лента Горянке от Кизи. На ленте был его голос. Качество записи было таким скверным, что она почти ничего не смогла разобрать, – она поняла лишь, что он находится где-то в джунглях, страдает чудовищной паранойей и выкуривает огромное количество травы.

АХ, МИЛЫЙ МЕРТВЕЦ!

Потом Бэббс принял решение направить автобус в Мексику. Их и самих беспокоила легкая паранойя из-за шума, поднявшегося по поводу Кислотных Тестов. Спустя два дня после того, как в газетах появилось сообщение о том, что Кизи находится в Пуэрто-Валларте, добропорядочно-фискальная калифорнийская пресса разродилась свежей потрясающей новостью: ДРУЖКИ КИЗИ УСТРАИВАЮТ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ ВЕЧЕРИНКУ С ПРИЕМОМ ЛСД – сенсационным материалом об Уоттсовском Тесте. Но главная причина заключалась в том, что они уже были не в состоянии все это выносить: даже Бэббс. Лишь бы двигался этот треклятый автобус, остальное неважно.

На долю Горянки выпало еще одно тяжкое испытание. В Сан-Франциско она должна была предстать перед судом по обвинению в хранении марихуаны результат ареста на крыше. Все переполнявшее общество дерьмо, от которого Проказники избавились было за годы изнурительного посвящения в тайну, – все это дерьмо обрушивалось на них теперь лавообразными потоками. Горянке, которая была уже на сносях, приходилось сидеть там, точно пленнице в бамбуковой клетке, пока добропорядочный мир выставлял ее в качестве трофея на всеобщее обозрение, кудахтал, увещевал и журил, а потом качал головой и проливал над ней слезы. Одурманена, совращена и покинута, несчастное юное создание. Даже из такой ситуации она в присущем Проказникам стиле сумела извлечь для себя кое-какую выгоду, хотя ей и приходилось играть в открытую – дабы дать им возможность довести свою игру до конца и не быть им при этом в тягость. В отношении нее их фантазия заключалась в забрезжившей для этой бедняжки заре новой жизни, а отнюдь не в кратчайшей дороге в Мексику, но это была их фантазия.

20 марта Горянка явилась в суд в красном платье на четыре дюйма выше колен – а было это задолго до того, как успели примелькаться мини-юбки, – и дьявольски беременная. В зал суда она вошла в сопровождении Кавалера Зануды. На протяжении всего процесса Зануда был великолепен. Он олицетворял собой ее здравомыслие. Сопровождая Горянку, он появился в зале суда в зеленой вельветовой рубашке, желтых эластичных брюках-букле и красных башмаках, а когда репортерам понадобилось, чтобы читатели уронили слезу над судьбой несчастной подсудимой, он напустил на себя такой добродетельный вид, что стал просто неотразим.

– Мы должны сделать все возможное, – говорил он, строя под своими принц-вэльянтовскими локонами мину почестнее, чем у любого президента Студенческого Совета, – чтобы поставить Кэролин на ноги и вырвать ее из лап преступного мира, – разумеется, в суде была в ходу фантазия, по которой ее знали как Кэролин Адаме. – Я намерен стать в ее жизни твердой стабилизирующей силой, – испуская желто-зеленое сияние. Она многое недооценивала.

– Кажется, я недооценивала и тебя, – сказала Горянка. Веселого тоже хватало. Поведение, рассчитанное на то, чтобы вышибить в суде слезу, входило в фантазию, разработанную совместными усилиями с участием ее адвоката. Все как бы внимательно посмотрели на нее, обмозговали ситуацию, и – хм-м-м-м – да она же просто несчастная обманутая девушка, которую умыкнули из дома, двадцати лет от роду, вчерашний подросток, вы же понимаете, к тому же уже более семи месяцев как в интересном положении, будучи совращенной демономискусителем Кизи, бежавшим, предоставив ей взять на себя в суде всю ответственность за хранение наркотиков, и вдобавок бросившим ее и будущего ребенка на произвол судьбы. Прррррокурор был с этим согласен, ее адвокат был с этим согласен, судья был с этим согласен. Так прошла игра в Правосудие. Но где же был демонискуситель Кизи, столь стремительно бежавший, источая из обеих ноздрей наркотический дух, казалось, все вознамерились любезно читать ей нотации о том, каким хорошим уроком должно послужить ей преступление Кизи.

Ее адвокат, Стивен Дедайна, произнес:

– Кэролин – не наркоманка, она не питает склонности к наркотикам. Единственное, к чему она склонна, так это к постоянной передозировке заботы о людях, которые далеко зашли. И если бы не эта ее неординарная склонность, подсудимая не стояла бы в столь неординарном месте в столь неординарный момент.

Короче, 22 марта Горянка отделалась штрафом в 250 долларов за хранение марихуаны. И все же, если Кизи и покинул ее в беде, это была беда, которую им не суждено было понять и через миллион лет.

Путешествие в Мексику представляло собой автобусную поездку в самом отвратном ее варианте. Пока автобус, подпрыгивая и испытывая чудовищную качку, катил по пустыне, беременная Горянка пыталась удержаться на месте и с трудом сдерживала раздражение. Она чувствовала себя двухсотфунтовым куриным яйцом. Но вновь тронуться с места!.. это было самое главное. Хуже того, что ей уже довелось испытать, ничего не бывает. А сейчас несомненно происходило кое-что значительное. Автобус, казалось, выходил из строя каждые двадцать миль, и Бэббсу приходилось как следует потеть над очередным ремонтом. Все флюиды вокруг были весьма скверные. В основном из-за трупов. Чахлые кактусы, бурая навозная пыль и разбухшие трупы – собаки, койоты, броненосцы, корова, все со вспученными животами и дохлые, вздутые от газов и дохлые, Бэббс, Гретхен, Фэй с детьми, Уокер и Горянка.

На этот раз фантазию выдал Чума. Чума связался с ними, и уже прикатил на своей старенькой легковушке Хейджен. Теперь автобус спешил на тайное рандеву с ним в Масатлан. Кизи спешно перебрался в Масатлан после большой паники в Пуэрто-Валларте.

В общем-то, в Пуэрто-Валларте Кизи и в самом деле было чего опасаться. 16 февраля, спустя два дня после того, как в калифорнийских газетах появилось сообщение, начальник мексиканских Федералес Артуро Мартинес Гарса приказал прочесать Пуэрто-Валларту. На улицах стали останавливать всех странных, богемного вида американцев и тому подобное. Однако Кизи уже успел унести ноги, сбежав обратно в Масатлан. Чума назначил рандеву на масатланском пляже – в указанный день, в указанный час.

Бэббс день и ночь гнал автобус через необозримую трупную пустыню, отчаянно стремясь поспеть вовремя, автобус то и дело выходил из строя, все были больны, не только Горянка, но он гнал и гнал вперед, точно это был вопрос жизни и смерти. И наконец – Масатлан, море, длинный изгиб набережной – они добрались. Их несло течением, и течением невероятно отвратительным, но они добрались, они подкатили к месту сбора – Кизи нет. Нет ни Чумы, ни Хейджена.

Это уже был перебор. После того, что они вынесли, и такая изощренная, но вполне предсказуемая наёбка. Нелегко было сохранять спокойствие, сидя на взморье в этом превращенном в сплошной огненно-яркий прикол автобусе, какого еще не видела Мексика, это уже был перебор, но они сидели там, совершенно измочаленные, а время шло, час за часом. У мексиканцев они, однако, пользовались шумным успехом. Ничего подобного тем еще видеть не доводилось. Они то и дело твердили: «Diablo!» Женщины прятали детей под юбками. Вокруг автобуса собралась целая толпа местных жителей, обнажавших свои фуксиново-красные десны в отвратительных туземных ухмылках и таращивших на безумцев глаза.

Ха! – подъезжает, сбавляя скорость, старенькая легковушка без единого стекла в окошках. За рулем тип со знакомым скептическим выражением лица Хейджен. А из заднего окна выглядывает седой старик, причем выглядывает довольно робко – неужели это… Хейджен останавливает машину и выходит. Потом довольно робко открывается задняя дверь, и из машины выбирается седоволосый тип со склоненной набок головой, излучающий удивление и смятение – и он отнюдь не в восторге от Диабло-толпы.

На нем типичная для туриста-сноба линялая и выцветшая рубашка спортивного покроя и пузырящиеся на заду брюки. У него неуклюжая походка театрального неудачника. Выглядит он лет на десять-пятнадцать старше – ни дать ни взять старый работяга во время распланированной туристской поездки в Мексику. С е Беглец.

Черт подери, до чего же нелепый прикол – это тайное рандеву. Весь в ярких светящихся красках автобус на пляже Масатлана, Диабло-толпа, которая буянит, как во время боя петухов, Горянка, красивая, но неаппетитная, с волосами до талии, выкрашенными в желтый цвет еще на последнем Тесте, – они вполне могли бы продавать билеты.

Перед тобой новоявленный Супербеглец, Горянка: Стив Лэмб, сорокапятилетний седой простофиля. Заверенное удостоверение личности; водительские права Чумы, где имя «Стив Лэмбрехт» переправлено на «Стив Лэмб», то бишь Ягненок, и дата рождения изменена так, чтобы вместо двадцати пяти лет ему стало сорок пять. Кроткий ягненок среди людей, Стив Лэмб, сорокапятилетний репортер, скучнейший тип и орнитолог-любитель, ведущий программу на радиостанции КСРО, на мощной длинной волне 590 шкалы вашего приемника. Взял с собой магнитофон, дассэр, записывать птичьи голоса. К тому же как знать, когда произойдет событие для экстренного выпуска новостей, а усердный репортер всегда наготове, даже в отпуске. Старый кроткий Стив Лэмб раскрыл секрет невидимости, заключающийся в том, чтобы заползти в колею, на самое дно отвратнейшего глубокого пути, прорытого обществом для тех, кто, как и подобает, боится его мощи, – о, мощная волна 590!

Но какие к черту секреты, если автобус начинает светиться в мексиканских сумерках! Остоебло! Диабло! Космо! Пробьемся сквозь все толпы Крысиных земель! Засверкаем блеском Проказников! Размалюем автобус еще гуще и ярче, все равно им его ни за что не увидеть! Кизи и Горянка. Бэббс, Гретхен и Фэй с детишками стоят в центре крысиного пейзажа… а с краю этого тесного круга – невысокая, похожая на мексиканку девушка с длинными черными волосами, только что вышедшая из старенькой легковушки… Черная Мария отворачивается и смотрит в морскую даль.

XXIII
Красный прилив

Едрючий красный прилив, старина, растревожен весь Мансанильо. Тропик Рака, жара сто десять градусов, ни ветерка, тучи москитов, а красный прилив убивает рыбу. Тысячи, десятки тысяч едрючих дохлых рыб плавают кверху брюхом в красном приливе. Зловоние невероятное, в воздухе какая-то океанская отрыжка, от которой щиплет глаза. Некоторым кажется, что она забралась им в легкие, как инфлюэнца. Нет большего несчастья, чем красный прилив, ведь мы здесь, в Мансанильо, живем рыбной ловлей. Разве что полоумные американцы. Вот уж воистину бедствие – всюду разъезжают в преступном сатанинском автобусе. Въезжают на рыночную площадь, что рядом с большим жакарандовым деревом, в сатанинском автобусе, расписанном безумно флюоресцирующими холерными цветами – ярче красного цветения большого жакарандового дерева Мансанильо

КРАСНЫЙ ПРИЛИВ!

а старухи и дети говорят «Diablo» и крестятся, что полоумные американцы находят весьма забавным. Мы же, однако, так не считаем.

Самый здоровенный, с издевательской ухмылкой во весь рот и американскими глазами-лампочками, в разноцветных штанах, появляется на рыночной площади с блондинкой, которую он зовет Гретч, и вереницей блондинистых детишек за спиной, вертит своей ухмыляющейся башкой, пока не убеждается, что на него смотрит весь мир, и тогда он вскидывает руки, закатывает глаза и орет:

– СЪЕСТНОЙ РЯД! СЪЕСТНОЙ РЯД! ОТВЕДИТЕ МЕНЯ В СЪЕСТНОЙ РЯД!

– Вы имеете в виду рынок, сеньор?

Тогда он ухмыляется, смотрит на бедного метиса так пристально, словно тот только что произнес самые умные слова в истории всей Мексики, и говорит:

– Да! Да! Именно! Именно! Именно!

И весь мир в изумлении расступается, а эта странная процессия движется дальше по рыночной площади.

Об этих полоумных здесь ходит множество слухов. Многие принимают этих людей за немцев, устроивших заговор и сбежавших после того, как он провалился. Некоторые принимают их за американских гангстеров в бегах. Но по-моему, они пришли к нам из красного прилива.

AGUAJE!

В самом деле! В океане, где вода была некогда густого-прегустого сине-зеленого цвета, в худшем случае, у самого берега – желто-зеленого, появились громадные полосы красноватой воды, как будто прямо через океан проходит русло некоего течения, растянувшегося на много миль, горячего и мутного, густого, как слизь. Попав в это течение, рыбы гибнут почти мгновенно. Я видел, как на него наткнулась кефаль. Заплыла она из сине-зеленой воды в красный прилив и вдруг переворачивается, точно парализованная, бьется изо всех сил, пытается перевернуться обратно, мечется как сумасшедшая, как будто у нее кружится голова, устремляется на поверхность, где вертится, сверкая на солнце, потом слабеет, вновь переворачивается набок, парализованная, потом тонет, и наконец, уже без сомнения дохлая, постепенно опять всплывает на поверхность, чтобы слиться с огромной вонючей массой дохлых рыб, дохлых крабов, дохлых морских окуней, кефали, сельди, макрели, креветок, даже усоногих раков, моллюсков, рыб-парусников, марлиней, морских свиней, черепах, гигантских слипшихся комков вязкой зловонной ткани, жуткими смертельными косяками плавающих на поверхности красного прилива. Пораженная насмерть…

…чем? Планктоном. Всему миру известно, что причиной красного прилива является планктон – как будто его можно назвать причиной. Ведь планктон там всегда, миллионы невидимых микроорганизмов, тысячи на стакан морской воды. Они-то и отражают сине-зеленый свет и придают окраску нашему океану, хотя в других местах они отражают красный свет и делают красным Красное море, не причиняя вреда его обитателям, а Багряное море багряным, а Кровавому озеру придают цвет красной розы с серным молоком. Но здесь, в Тихом океане, у берегов мирного залива Мансанильо, этот крошечный невидимый… гм… динофлагеллят, гимнодиниум бревис, всего одна клеточка и два жгутика, которые постоянно шевелятся, начинает размножаться. И внезапно, если взглянуть на него в микроскоп, как это сделал однажды Чарльз Дарвин, создается впечатление, что он взрывается и делится на два динофлагеллята, а те на четыре и так далее, пока их и вправду не становится десять миллионов в стакане воды, а вода не делается красной от их красного пигмента, который отражает свет, и в конце концов от миллионов этих едрючих взрывов в воде выделяется яд, не менее сильный, чем аконит, – но почему? – почему она началась именно сейчас, эта пагубная вспышка размножения планктона, его бурный переход в состояние бессмертного Единого Организма, длиной пятнадцать миль, а шириной три, бессмертного, без шуток. Пока распространяется по поверхности океана красный прилив, жив еще самый первый крошечный гимнодиниум бревис, как жив и 128-миллиардный. Ведь они размножаются простым делением клетки. Погибают огромные марлини, погибают морские свиньи и все обитатели моря, погибают и рыбаки, но бессмертен гимнодиниум бревис, родной брат всех когда-либо живших гимнодиниумов бревисов, ни прошлого, ни будущего, только Данный Момент, они бессмертны, эти крошечные едрючие твари. Никакой причины, сеньор, никакого начального момента времени, а только момент, в который ваша игра пересеклась в старом Мансанильо с 256-октильонным гимнодиниумом и всеми его предками и потомками и который вселил в вас тревогу. Мы знаем только, что вчера была рыба и сегодня рыба погибла, а планктон и полоумные американцы живы, но завтра мы должны найти причину болезни и средство ее лечения – или возможно и такое, что вчера и сегодня – это всего лишь продолжение Данного Момента, длиной пятнадцать миль, а шириной три, и бессмертного…

Потом, Сейчас, Исав, Иегудифа, Васемафа, Рагуил, взвешенные в слизи; ну и бредятина. Горянка лежит в комнате на кровати; уставившись в потолок; штукатурочку-то налепили с грехом пополам; все они взвешены в слизи. Она; Кизи; Фэй; их дети; Джордж Уокер; новая девчонка, Черная Мария; у них дом на берегу; новый; патентованное крысиное сооружение; шлакоблоки и штукатурка; штукатурку она может расцарапать руками. В пятидесяти ярдах, по ту сторону прибрежной дороги, Крысиная Лачуга; это вегетарианская фабрика-кухня; ага; там живут Бэббс, Чаровница Гретхен и дети Бэббса; чудной домишко без всякой вегетарианской пищи, искрящийся внутри кафелем. Все они накрепко, как мухи, увязли в этой стодесятиградусной слизи Мансанильо с его красным приливом, от которого смердит вдобавок весь городок; Хейджен с ногой в гипсе; Джулиус Карпин, Самый Отъявленный Торчок на Западе, из Беркли, из внешнего круга Проказников, – тоже с ногой в гипсе. Есть, однако, причины, по которым они выбрали именно Мансанильо; место изолированное, летом мало американцев, в стороне от туристских маршрутов; надежно защищенный пустынный остров. На мели, в растревоженном городке; ни одной дороги на север, ни одной дороги на юг; если охота вернуться во внешний мир, это можно сделать лишь с помощью десятичасовых адских мук в автобусе до Гвадалахары. Днем невозможно ни выйти на улицу, ни чем-то заняться из-за жары; ночью невозможно выйти на улицу из-за москитов; джунгли за Крысиной Лачугой полны мерзких кокосовых пальм и прочего, обычного для джунглей дерьма; испытывают зуд от ползучей живности, точно кишащий клещами пах; экзотические паразиты всех мастей; клеще-мушиный москитовый рай, где не забыты и скорпионы, выползающие из навозной пыли и похожие на омаров так же, как лобковая вошь похожа на краба. Увязнуть по уши в этом дерьме; только ждать; чего? в основном, средств к существованию; каждодневные молитвы у алтаря Телеграфе, в уповании на деньги из Метрополии; адвокаты Кизи обязаны раздобыть денег; и каждый день кто-нибудь вроде той девчонки, что подцепил Кизи, отправляется на Телеграфе и, назвав вымышленное имя, дожидается там телеграфе из Сан-Франциско, от какого-то адвоката; или от адвоката из Мехико, которому американские адвокаты Кизи поручили уладить дела с мексиканской полицией; его фамилия Эстрелла; кажется, это значит «Звездный Адвокат»? да кого ебёт; здесь, на Острове Дьявола, мы беженцы; совсем никакого чувства времени; из Штатов только и доходит, что неправдоподобно дурные вести; Рон Бойс, у которого был ревматизм сердца, умер в тридцать два года от сердечного приступа; Норман Хартвег по дороге в Нью-Йорк вместе с Мардж Баржей и Ивэном Энгбером попал в автомобильную катастрофу и сейчас лежит в больнице в Анн-Арборе, почти полностью парализованный; неправдоподобные вещи творит Карма времени-смерти; а здесь нет времени; только застывший намертво данный момент, который тянется на вечность назад и на вечность вперед.

Вот Горянка и лежит на кровати и смотрит вверх сквозь горячие волны, поднимающиеся в стодесятиградусной слизи Мансанильо; и ни под чем она не тащится, разве что немного не в себе, но не тащится; да нет, не то чтобы не в себе; просто все это напоминает историю с кислотным искривлением времени; как будто всех их навсегда запихнули в первобытные времена; да; навсегда;

Кизи уже не сможет вернуться назад; перед ним навсегда захлопнули дверь; а это значит, что и она уже не сможет вернуться; а как? снова оказаться в бамбуковой клетке, снова выслушивать кудахтанье и нотации и утонуть наконец в потоке проливаемых над нею слез? никто из них не сможет вернуться; ведь некуда возвращаться; все теперь здесь; Мексика, как и предвидел в тот день в Ла-Хонде Кизи, тогда она и начала учить испанский; которого, однако, никто из них толком не знает – кроме Черной Марии; постоянно в своем коконе, никаких контактов с почтенными растревоженными аборигенос; только Проказники – это первобытные люди; вынужденные рассчитывать лишь на собственные ресурсы; вновь живущие жизнью первобытного человека в одной лишь тающей с каждым днем надежде на то, что сотворит чудо щедрый святой Телеграфе, и тогда, быть может, рассеются чары… трехтысячелетней давности.

Три тысячи лет тому назад Горянка идет к воде, к заводи, каждый день надо стирать белье – пеленки и прочее дерьмо; каждый день она идет сквозь горячие волны, под соленым солнцем, по колючей траве и навозному песку, идет стирать белье в водах… Нила, и вышла дочь фараонова на Нил мыться, прислужницы ее ходили по берегу Нила; она увидала корзинку среди камыша и послала рабыню свою взять ее… будто бы идет она к реке и видит, как сама она, прислужница, в то же самое время идет к реке на… Ближнем Востоке; всегда каким-то образом возникает Ближний Восток из старой иллюстрированной Библии; сто десять градусов, тростник и вечная бредятина с бельем; здесь нечего читать, кроме «Экспресса «Сверхновая» Уильяма Барроуза, Ницше и Достоевского, которые есть у Кизи; и еще Библии; на изучение «Экспресса «Сверхновая» у каждого уходит два-три часа; но над Библией можно засиживаться долго… и мало-помалу, едва ли сказав об этом друг другу хоть слово, даже не принимая наркотиков, они попадают в другое временное измерение; библейский род, женщина из библейского рода стирает в водоеме белье; живут как дети Исаака и Ревекки в Книге Первой; даже отождествляются с библейскими персонажами; каждый выбирает себе героя из Библии и становится им; на самом деле; все это – три тысячи лет тому назад и тянется вспять уже бесконечно, до… самой Книги Бытия; до Исава; Кизи Исав; несносный Исав; а Исав был человеком, искусным в звероловстве, человеком полей; а Иаков – человеком кротким, живущим в шатрах: 13. Одинаково ли они росли? Опишите их. – Исав был искусным охотником, а Иаков – человеком мирным, любившим дом; 14. Кто был рожден первым? – Исав; 15. Ценил ли он свое первородство? Докажите. – Он продал его Иакову, когда ослабел от голода, за миску консервированных бобов или какой-то похлебки. И тысячи людей будут впоследствии рисковать или закладывать душу ради сиюминутного удовольствия; 16. Кому он его продал и за что? – См. номер 15; 23. Кого Исав взял себе в жены? Иегудифу и Васемафу, хеттеянок. Быт. 26:34; 24. Одобрили ли его выбор родители? – Нет; они были огорчены; и Васемафа родила Рагуила… три тысячи лет тому назад; ведь в этом месте не существует времени; один лишь вечный данный момент, который тянется до бесконечности через весь мир, а значит – и через всю историю; ибо мир ищет свой уровень; а это уровень моря; и все обитатели моря погибнут; но гимнодиниум бревис, который не знает никакого времени, кроме данного момента, будет жить вечно; вы слышали, что говорили древние: Земля круглая; но я говорю вам…