Текст книги "Электропрохладительный кислотный тест"

Автор книги: Том Вулф

День… приближался, но движение нуждалось в одном-единственном великом вожде и пророке, способном покорить сердца масс и вдохнуть в них новые надежды. Лири был слишком стар, под пятьдесят, да и окопался далековато – в Милбруке, штат Нью-Йорк. Что же касается Кизи, считалось, что он увяз в болоте эмиграции и сидит в каком-нибудь кишащем аллигаторами мексиканском убежище… И все же из Мексики возвращаются в Сан-Франциско своим собственным курсом Веселые Проказники… «Общество Каллиопы» предоставляет им на месяц свой склад на Харриет-стрит – помещение, которое Тара намерен оборудовать под театр, – старый гараж под заброшенной гостиницей в районе злачных мест, где некогда тренировался в специальном амфитеатре с покатым деревянным полом Джек Демпси и где ныне безраздельно властвуют пьянчуги и прочий сброд, – но Разноцветная Мощь!.. и цветной светящийся автобус с Проказниками подкатывает к зданию, и в цветном светящемся полумраке начинают собираться серьезные торчки вроде Телепата, который принимает невысказанные сообщения – нам нужны кровати, – а потом поднимается по приставной лестнице и начинает сооружать помосты на театральных подмостях… а в это время отовсюду съезжаются Проказники: Отшельник – после таинственных приключений в долине Напо; Стюарт Бранд и Лоис Дженнингс – вернувшиеся из юго-западных штатов; Пол Фостер – из Индии… все присоединяются к шайке бывалых мексиканцев Кэсседи, Бэббсу, Гретхен, Горянке, Фэй с детьми, Шомполу, Хейджену, Пейджу, Дорис Копуше, Чуме, Черной Марии…

Такова была подоплека подпольной встречи в верхах – встречи Кизи и Аузли. Более безумной обстановки не придумаешь. Начнем с того, что проходила встреча в квартире Марго Сент-Джеймс, и, судя по этой квартире, Марго однажды прочла исторический роман о древнеримском пиршестве. Встреча сразу же начала принимать форму дискуссии. Здесь сидел Аузли, Белый Кролик, а там сидел Кизи, Беглец. Аузли выглядел как торчок с окраины длинные волосы, дуэльная рубаха с пышными рукавами, куртка-безрукавка, узкие брюки и сапоги, а на груди бусы, амулеты и мандалы. На Кизи была его рубаха с начесом, узкие брюки из рыжего вельвета и красные башмаки Проказника, купленные в Гвадалахаре, – и он то и дело фыркал и глупо хихикал. Помимо Марго, вокруг стояли многие из Проказников, торчки Хейт-Эшбери, торчки Сан-Францисского университета, торчки Беркли и двое-трое Ангелов Ада, включая Терри Бродягу.

Кизи выкладывает свою теорию выхода за Пределы Кислоты. Под кислотой ты находишь то, что хотел найти, но пора начать делать это без кислоты; нет смысла открывать дверь, входить, а потом каждый раз выходить обратно. Мы должны подняться на следующую ступень… Само собой, подобная точка зрения не может не прикалывать Аузли. Он то и дело срывается на крик:

– Бред собачий, Кизи! Все это делают наркотики. Только наркотики, старина. Без наркотиков ничего бы не было… – и так далее.

Кизи наклоняет голову в сторону, хихикает на провинциальный манер и говорит:

– Нет, дело не в наркотиках. Более того, – фырканье, хихиканье, – я всем намерен сказать, чтобы они начинали делать это без наркотиков… – и так далее.

Собравшийся в комнате народ принимается следить за этой пикировкой, как за теннисным матчем, вертя головами то в одну сторону, то в другую. Один горемыка из Сан-Францисского университета на свою беду оказывается во власти этого наваждения, стоя всего в каком-нибудь футе от Терри Бродяги. Постепенно он, мотая головой, подбирается еще ближе, потом еще, пока не останавливается прямо перед Терри Бродягой, закрывая ему весь обзор, что уже весьма нехорошо, но потом ему приходит в голову вынуть сигарету и закурить, и все это фактически под носом у Терри Бродяги, а может, и в пределах двух футов, но для Терри разница невелика.

От сигареты малыша поднимается первое облачко дыма, и Терри Бродяга говорит:

– Эй, старина, сигареткой не угостишь?

Он говорит это тоном, уразуметь который можно, лишь хорошенько вслушавшись. Это патентованный тон Ангелов Ада, тон нежно-улыбчивой угрозы, таким тоном охранник подзывает своего сторожевого пса: «Иди ко мне, дружок… (И Я ПРОЛОМЛЮ ТЕБЕ БАШКУ КИРПИЧОМ)». Он произносит это тихо, но вся комната замирает, точно часы бьют полдень.

– Эй, старина, сигареткой не угостишь?

Малыш чует, что пахнет катастрофой. Ее наступление отмечает все его существо, от солнечного сплетения до дрожащих, как черви, губ. Но пока еще он не понимает, в чем дело. Он просто спешно лезет в карман рубашки, достает сигареты, вытрясает из пачки одну и протягивает ее Терри Бродяге, который берет ее и кладет в карман. После чего с пробивающейся сквозь бороду нежно-угрожающей улыбкой говорит:

– А как насчет еще одной?

Малыш запинаясь бормочет, мол, конечно, пожалуйста, лезет в карман и вытрясает из пачки еще одну сигарету, а Терри Бродяга берет ее и кладет в карман. Малыш тем временем уже парализован, как кролик под взглядом пантеры. Он понимает, что пора валить, но не в силах сдвинуться с места. Он до смерти перепуган и одновременно загипнотизирован собственной неминуемой гибелью. Похоже, остается лишь доиграть эпизод до конца. Он вновь кладет сигареты в карман – и, как и следовало ожидать, именно в этот момент слабое атропиновое вливание повторяется;

– А как насчет еще одной?

Пожалуйста – Терри Бродяга берет еще одну, малыш кладет сигареты в карман, и Терри Бродяга говорит:

– А как насчет еще одной?

Пожалуйста – Терри Бродяга берет еще одну, и теперь все взгляды устремлены на кролика и удава, все затаив дыхание ждут, когда будет сломана очередная подъязычная кость, – ну что, болельщики, сколько осталось у малыша сигарет? Восемь?… десять?… и что будет, когда кончатся все сигареты?

А как насчет рубашки?

Пожалуйста… э-э…

А как насчет башмаков?

Пожалуйста… э-э…

А как насчет брюк?

Пожалуйста… э-э…

А теперь ШКУРУ, скотина!

Шкуру!..

Вот именно – ШКУРУ, скотина! Подставляй ЖОПУ! Последнее свидетельство твоей гордости и чести! ААААААААААА!!!.. и кости его хрустнули, как запеченные молодые устрицы…

Каждый из присутствующих в состоянии за секунду увидеть весь фильм фильм о жестоком испытании, устроенном одним из тюремных скотов – Терри Бродягой, сдирающим шкуру с ничтожного новичка, – очаровательно! – не упустите! на будущей неделе – очередной перелом подъязычной кости!..

…наконец вмешиваются двое-трое Проказников, и обертоном их слов звучит: «Не убивай его, Терри, он же еще ребенок». После чего дискуссия Кизи и Аузли возобновляется. Происшествие незначительное. Никто никому не проломил башку. Безусловно, Ангелы поступали и хуже. В тот вечер малышу даже удалось сберечь целых полпачки сигарет. И все же остался неприятный осадок. Так или иначе, Ангелы Ада были призваны символизировать ту сторону авантюры Кизи, которая вызывала панику в мире людей с понятием. Ангелы были прикольно настоящими. Изгои? Изгоями они сделались добровольно, с самого начала устремившись к Городу-Порогу. Дальше! Мир людей с понятием, то есть подавляющее большинство кислотных торчков, все еще разыгрывал бесконечную шараду интеллектуалов среднего сословия – Вот мои крылья! Свобода! Полет! – но вы же серьезно не думаете, что я брошусь с этой скалы? Это вечная игра, в которой Клемент Эттли, лысый, как Ленин, резвый, как игрушечный танк, истошными воплями леденит кровь докеров Ливерпуля – а когда умирает, его хоронят в полосатых брюках, с орденской лентой на груди и монетами с изображением королевы на веках. По правде говоря, торчки Хейт-Эшбери были попросту неспособны охватить своей фантазией таких далеких от себя людей, как Ангелы Ада. Открыто, публично они объявляли Ангелов своими – Ангелы сделались вдруг незаменимыми Грубыми Пролами всей вещи, милым сердцу меньшинством, пришедшим на смену чернокожим. Но в душе торчки оставались верными своему сословию и его потаенным страхам… Вся беда с этим Кизи была в том, что он говорил на полном серьезе.

Однако! Возобновим фильм. Как-то во второй половине дня Кизи неожиданно явился в Стэнфорд на занятия по писательскому мастерству, которые вел Эд Маккланахэн. Он просовывает голову в дверь, улыбается из-под ковбойской шляпы и говорит: «С днем рождения, Эд…» Это и вправду его день рождения. Затем он входит Беглец в рубахе с начесом и красных гвадалахарских башмаках; объясняет студентам, почему он хочет перейти от литературы к более… электрическим формам… после чего исчезает – ох уж этот треклятый Очный Цвет.

Потом торчки Хейт-Эшбери устроили первый крупный «сходняк» – Фестиваль Любви 7 октября по случаю вступления в силу калифорнийского закона о запрете ЛСД. Туда направились тысячи торчков – роскошно разодетые, звеня колокольчиками, распевая песни, исступленно танцуя, всеми способами одурманив себе мозги и с присущей им язвительностью совершая излюбленные свои поступки по отношению к копам, одаривая их цветами и с головой погружая ублюдков в нежные ароматные лепестки любви. Господи, Том, вещь получилась просто фантастическая, прикольный кайф, тысячи торчков своей любовью свернули копам и всем остальным мозги набекрень, сплошная фиеста любви и эйфории. А в самый разгар всей этой кутерьмы на длинном узком выступе парка «Золотые Ворота» возникает внезапно не кто иной, как Очный Цвет, в гвадалахарских башмаках и ковбойском костюме, и как только слух о его появлении рикошетом разносится по толпе – Кизи здесь! Кизи здесь! – он так же внезапно исчезает, ох уж этот распроклятый Очный Цвет.

На тот случай, если были и такие, кто не успел уразуметь упомянутый гештальт, Кизи сделал широкий жест в прессе. Он встретился с Донованом Бессом, репортером сан-францисской «Кроникл», и открыл ему историю побега в Мексику и свои дальнейшие планы в качестве Беглеца. Материал стал подлинной сенсацией – «Тайное интервью с Беглецом, разыскиваемым ФБР» со всеми пикантными подробностями и кричащими заголовками во всю полосу. Особенно пленяла воображение строчка, где Кизи заявил:

– Я намерен оставаться в этой стране в качестве беглеца, а также в качестве соли на раны Дж. Эдгара Гувера.

Затем – очередная проказа была просто блестящей. Телеинтервью. Беглец выступает по телевидению, а в это время все, в том числе и глазастые ищейки из ФБР, беспомощно смотрят, как повернутая анфас физиономия Беглеца, Кизи, транслируется на каждый дом и бар, каждую больницу и каждое сыскное бюро в районе Залива. Она и в мыслях-то казалась блестящей, эта проказа. Эта весьма хитроумная затея воплотилась в жизнь с помощью Роджера Гримзби, известного сан-францисского теледеятеля со станции Кей-Джи-Оу, местного филиала Эй-Би-Си. Фантазия была такова: Гримзби запишет интервью в укромном месте в сан-франписском районе Портреро, находящемся далеко как от Хейт-Эшбери, так и от Норт-Бича, а через несколько дней, в пятницу 20 октября, даст его в эфир. И фантазия эта удалась на славу. Гримзби записал интервью, все прошло спокойно, в пятницу после полудня физиономия Кизи транслировалась на каждый дом и бар, каждую больницу и каждое сыскное бюро, и на этот раз все прозвучало из его собственных уст:

– Я намерен оставаться в этой стране в качестве беглеца, а также в качестве соли на раны Дж. Эдгара Гувера…

 
Смотрите внимательно на экраны
Сыпьте Дж. Эдгару Гуверу соль на раны!
Идет игра в «полицейских и воров».
 

Остается лишь торжественный финал. Необыкновенный Беглец! Согласно этой фантазии, Кизи появится собственной персоной, во плоти – Кизи! всего в нескольких дюймах от величайшего в истории наркотического мира скоплении копов, а потом

ИСЧЕЗНЕТ

как Мандрагора. В канун Дня Всех Святых Проказники проведут грандиозный Фестиваль Полетов, Кислотный Тест всех времен, в самом большом зале Сан-Франциско, «Уинтерленде», для всех торчков Западного побережья, а может, и вообще для всех – от берега до берега, от галактики до галактики. Само собой, на эту гнусную вакханалию в надежде выследить Кизи, а заодно и прочих преступников и злодеев, съедется множество копов. Ну конечно же! Неотъемлемая часть фантазии! Этот тест превратится в бал-маскарад. Никто не узнает ни одного приколыцика. А когда пробьет полночь, Кизи в маске и костюме Супергероя, к примеру, Капитана Америки из пантеона Чудо-комиксов, поднимется на сцену и произнесет речь о том, как он видит будущее и путь «за пределы кислоты». Это еще что за пророк… И тогда он сорвет маску с лица… Ба! да это же Кен Кии– зии!.. И когда к нему бросится вся полиция, он подпрыгнет, схватится за канат, подвешенный к потолку над центральной сценой, и полезет вверх, перехватывая канат руками, даже без помощи ног, в развевающемся плаще, прямо вверх, вверх, вверх, вверх через люк к крыше, на которой его будет поджидать Бэббс с вертолетом, Капитан Полночь из Морской пехоты США, и они вознесутся в калифорнийский озон, бросив последний взгляд вниз, на повернутые кверху круглые лица жертв мистификации, растерянных, обманутых, сбитых с толку, заприколотых, одураченных! – лица полицейских и ищеек. Да! Да! Именно! Именно! Именно!

Именно именно именно именно спокойный ровный гладкий мир в пятницу, 20 октября, через двадцать пять минут после телепрограммы Гримзби, Кизи с Занудой едут в стареньком красном грузовичке по Береговой автостраде, направляясь из Сан-Франциско в Пало-Альто. Сегодняшняя фантазия… этот фильм слишком жизненный, мамочка, – но они его все-таки осилили. Только что они были в городе, смотрели в укромном месте, как выступает по телевидению Беглец Кизи, и проказа удалась просто блестяще. ФБР, а заодно и все копы повсюду были одурачены на глазах у всего честного народа, и теперь толпы людей в начищенных черных туфлях мечутся в час пик в своих машинах-фантазиях мощностью 300 лошадиных сил, выезжают на автостраду и несутся в сторону туннелей. До чего же тихий он, этот час пик

МЫ ЕГО ОСИЛИЛИ

тысячи машин плавно движутся по скоростной автостраде, точно множество гоночных автомобилей будущего, и задние фонари сливаются в сплошные полосы красных леденцов… Он действует расслабляюще, этот час пик, и гипнотически, он монотонно гудит и мерцает, точно освещенный солнцем красный леденец, а солнце светит с той стороны, где сидит Кизи, оно действует весьма расслабляюще, и он снимает свой маскарад – ковбойскую шляпу и темные очки

В ДУРАКАХ ОСТАЕТСЯ КАЖДЫЙ ХИТРЕЦ СМОТРИТЕ ВНИМАТЕЛЬНО НА ЭКРАНЫ СЫПЬТЕ ДЖ. ЭДГАРУ ГУВЕРУ СОЛЬ НА РАНЫ

Зануда, сидя за рулем, рассеянно поглядывает на проплывающие мимо в час пик машины, отполированные скорлупки с множеством торчащих внутри бритых тыкв…

КИЗИ!

Внезапно Зануда видит, как слева их догоняет машина, полная коротко стриженых типов с лоснящимися физиономиями, машина набита битком, и оттуда все пялятся на них – на Зануду и Кизи – и вот уже машут в окне серыми алюмикроновыми руками, делая знак подъехать к обочине, сплошные гримасы и беззвучные крики, тонущие в плавном потоке часа пик, а один высовывается из окна с бумажником в руке и размахивает перед ними своим жетоном

БЕЖАТЬ! ВАЛИТЬ! ИСЧЕЗНУТЬ!

Но исчезнуть негде. Все мгновенно становится ясно: для начала – зажаты в ловушке часа пик… да и в любом случае от их седана грузовичку не уйти. Рвануть в обратную сторону! – Зануда пытается протиснуться между машинами и оторваться от копов, как в баскетболе, но тщетно. Копы не отстают, они плывут рядом, гримасничая и размахивая руками, иногда течением их относит назад, но они тут же вновь подгребают поближе

ТУДА!

Кизи показывает на обочину автострады у насыпи, Зануда резко сворачивает туда и тормозит

ГОДИТСЯ!

Кизи бросается из кабины через поручень и, поднимая пыль, с насыпи вниз…

Зануда сидит себе, глядя, как перед ним, отрезая ему путь, тормозит седан. Кажется, что распахиваются двадцать дверей, стриженые рожи и серо-алюмикроновые тела выскакивают во всех направлениях, прыгают через поручень…

ВСЕ – В НАЧИЩЕННЫХ ЧЕРНЫХ ТУФЛЯХ

Один приказывает Зануде выйти из грузовичка, Зануда выходит и садится на край дороги. Очень странно. Нескончаемый поток машин с леденцовыми задними фонарями все так же гипнотически движется мимо. Зануда принимает позу лотоса и сидит, поджав ноги и глядя прямо перед собой. Теперь его окружают три пары

НАЧИЩЕННЫХ ЧЕРНЫХ ТУФЕЛЬ ФБР

Все они носят эти начищенные черные туфли. Потом один из них отходит к седану, возвращается с ракетницей и с ракетницей в руке останавливается над Занудой. Зануде становится интересно, не намерен ли тот, случаем, выпустить в него сигнальную ракету. Вот уж воистину цветная светящаяся смерть. Нитевидный дух, казуальное тело, абляция, Упанишады, Кришнамурти, кармический покров души, сознание нирваны – все перемешано в голове Зануды, как в банке тушенки с гарниром, а ведь он даже не тащится. На противоположной стороне автострады, у самой кромки залива, огромные жирные чайки, кружа, выписывают в воздухе таинственную гигантскую букву «О», которая плавно опускается ниже уровня шоссе, потом с трудом поднимается, источая отбросы пищеводов, но в целом буква довольно изящная…

КАНАЛИЗАЦИЯ ВИЗИТАЦИИ

Это Канализационная Труба Визитации, они проложили ее, чтобы по ней текла к ним их карма… ах, синхронизация сегодня удается на славу… чайки жиреют, поедая отбросы в трубе, и смазывают в небе скользкое и жирное «О», а Зануда вспоминает вдруг, что сегодня ему исполняется двадцать семь.

Опрометью вниз по насыпи поднимая клубы пыли как в вестерне – вдали неясные очертания Канализационного дома – Кизи перескакивает через антиэрозионное ограждение у основания насыпи.

ТР-Р-Р-РЕСК

один из кольев цепляется ему в промежности за брюки и аккуратнейшим образом распарывает обе штанины по внутренним швам и теперь брюки развеваются на ногах как у дешевого ковбоя – мальчишки размахивая руками бегут сквозь Визитационный дом жалкую прогоревшую лопнувшую и засранную окраинную стройку последний треклятый краешек земли на котором можно построить дом пока он попросту не утонул в липкой грязи и навозной жиже несчастные дети Визитационной Трубы играют на последней улице в мяч но скоро на улицу хлынет липкая грязь и играть будет негде они пристально смотрят на него

И НА ПРИЗРАКА У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ?

похоже весь мир превращается в бесконечную детскую игру в мяч на пороге грязевого потопа тысячи Канализационных мальчишек сворачиваются в озорную воронку до самого горизонта

А ЧТО ЭТО ЗА АЛЮМИКРОНОВОЕ ПЯТНО У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ?

у него за спиной роют землю носки начищенных черных туфель он встает как вкопанный в Канализационной Трубе Визитации и

АГА, ПОПАЛСЯ!

проигрывает в «полицейских и воров».

XXVII
Выпускной бал

Кизи арестован за три преступления: самое первое хранение марихуаны в округе Сан-Матео, за что он был осужден, но наказания не отбывал: хранение марихуаны, связанное с арестом в Сан-Франциско, после которого он сбежал в Мексику; а также по федеральному обвинению в незаконном побеге с целью уклонения от судебного преследования. Преступник и беглец… который; да; намеревался вдобавок утереть нос ФБР… и при всем при том погряз в наркотиках… и пытался выбросить целый килограмм травы… Три дня Кизи возят взад и вперед, из окружного суда в федеральный, из тюрьмы Редвуд-сити в тюрьму Сан-Франциско и обратно. Вытащить его из тюрьмы можно только чудом, даже под залог, тут нужно наитие свыше, озарение… гм! озарение… что ж, попробуем… На адвокатов Кизи – Пата Халлинэна, Брайена Роэна и Пола Робертсона – находит озарение. На следующее утро они сидят в зале суда в Редвуд-сити на слушании дела о поручительстве. Судейский зальчик отделан в новомодном стиле «Судейский модерн» сплошь голые плиты светлого дерева – и тесен, как… банк общества взаимопомощи в пригороде. Ярким солнцем светят люминесцентные лампы. Кизи в синей арестантской робе сидит за столом защиты. Робертсон стоя толкует судье о некоем озарении, посетившем мистера Кизи, о выходе за Пределы Кислоты, наитии свыше, чуде, свете, который тот узрел, – не касаясь, правда, подробностей истории на пляже в Мансанильо, нет-нет… совсем другой свет… Как бы там ни было… мистер Кизи, движимый заботой об интересах общества, разработал план… Он добровольно покинул свое надежное убежище и вернулся из эмиграции, сознательно пошел на заведомый арест, на заведомое тюремное заключение, с тем чтобы созвать массовый митинг всех элэсдэшников, бывших, нынешних и потенциальных, и объявить им о том, что пора выбираться за пределы вредной привычки к ЛСД… Робертсон произносит вдохновенную речь. Кизи сидит выпрямившись за столом и взглядом мечет молнии в судью. Однако слов Робертсона он почти не разбирает. Кизи исчезает в их густом тумане, вновь возникает в легкой дымке, подвергаясь этой метаморфозе прямо у всех на глазах. Он обрел веру, путь к раскаянию и искуплению грехов своих, и теперь намерен предостеречь Молодежь на своем горьком примере… Среди публики – Фэй с детьми. А также многие из старых перри-лейнских друзей: Джим и Доротея Фейдиман, Эд Маккланахэн, Джим Уолтмэн и другие… Некоторые из них под обеспечение залога, 35000 долларов, поставят на карту свои дома… Раскаяние и искупление парят над залом судебных заседаний, как херувимы. Мы, репортеры, лихорадочно строчим в своих блокнотах… Кизи уже стоит лицом к судье, скрестив руки на груди, а судья читает ему нотацию… Для определенной части обманутой молодежи это, может, литературная знаменитость и романтическая фигура, но на взгляд данного судьи, он – инфантильный осел, так и не повзрослевший самовлюбленный тип и… Судья безостановочно гнет свое, вливая свои слова Кизи в глотку, точно рыбий жир, однако всем уже ясно, что это всего лишь психологическая подготовка к объявлению о своем согласии на поручительство… И все же Кизи приходит в волнение… Видно, как он стискивает челюсти и готовится пошевелить губами… Бог свидетель, это видят и Халлинэн с Робертсоном. Они подобрались к нему, как разбойники. Стоит ему только пикнуть, и они вцепятся ему в горло… Держи язык за зубами, черт подери! Нечего тут трепаться. Это всего лишь рыбий жир… Но судья уже умолк, и дело сделано. В округе Сан-Матео Кизи выпущен под залог.

После этого плотину прорывает окончательно. ФБР отказывается от федерального обвинения в незаконном побеге с целью уклонения от судебного преследования. Вдруг выясняется, что они не очень заинтересованы в этом деле, несмотря на «соль на раны Дж. Эдгара Гувера» и все прочее. Потом вновь в Сан-Франциско, и Кизи стоит перед судьей, облаченный в выцветшую спортивную рубаху, рабочие брюки и башмаки. У судьи наготове потрясающая речь о том, что дело это несоразмерно раздуто в прессе, а ведь это, насколько он понимает, всего лишь обычное дело о наркотиках, и Кизи никакой не дьявол, попросту заурядный оболтус… и тут Кизи начинает что-то говорить, а Халлинэн с Роэном сидят подобравшись, готовые к удушению, но вновь дело сделано, и в Сан-Франциско Кизи тоже выпущен под залог. Отсидев всего пять дней, он выходит на свободу.

 
В сан-францисской той темнице,
Прежде чем освободиться.
Кизи повстречал парнишку с заколдованной десницей.
«Кто лизнет мой ноготок?»
Устоять никто не смог.
Ногти все ему лизнули, и – шары под потолок.
И порхали, словно Ника,
Двадцать семь счастливых психов
Под бетонным небосводом,
По-тюремному отмытым.
Заколдованные ногти были
ЛСД покрыты.
 
 
Вот… Что Кизи рассказал
В день процесса о залоге, сразу после приговора,
Всей толпе пришедших в зал
Сан-францисских репортеров,
Сделав это в знак протеста
Против массовых арестов:
Ни полиции, ни тюрем
Наркоман не убоится.
Разве остановишь парня с заколдованной десницей!
А газеты подхватили:
ЛСД У ЗАКЛЮЧЕННЫХ!
ВАКХАНАЛИЯ В ТЕМНИЦЕ!
 
 
Ага!.. Кто-то из местных торчков завопил: Иуда!
Такую заначку копам открыл, Иуда!
А сам отвертеться при этом смог
Вышел, хитрец, из тюрьмы под залог.
Продал заначку, козел, и скостил себе срок!
 
 
А по правде говоря…
Эти нежные сердца в страхе трепетали.
Их флюиды шутовские насмерть запугали,
Что возникнут на прикольном
Выпускном Кислотном Бале.
План Проказников такой, что конец легенде:
Цветной светящийся сходняк в «Уинтерленде»!
 
 
Я, значит,
Что говорю-то,
Это добром не кончится:
Десять тысяч детей цветов, травы и кислоты, винт и мак, желтые пчелки, амил-нитрит.
Десять тысяч торчков, битников, хиппарей и хиппарих спускаются с вершины Хейт-стрит,
Звон-позвон – колокольцы. перестук – побрякушки, вонючий дым трава,
шарканье ног – сапоги скороходы, вся толпища ничком лежит
Перед сошедшим вновь Пророком в недрах «Уинтерленда».
Психодельфийские стоны под полифонический гул монотонный —
оркестр Проказников на всех инструментах!
 
 
Легко все устроит этот газетно-болтливый супергерой,
Граф Калиостро, Элмер Гэнтри,
Нерон пылающий и цветной…
 

На верхнем этаже Русского посольства, в темной и невероятно грязной комнате… С виду она кажется легко воспламеняющейся, а то и способной к самовозгоранию, – стоит лишь кашлянуть, и все здесь взлетит на воздух. Везунчик Джек сидит на кровати, точнее – на брошенном на пол матрасе, прислонясь спиной к стене… из всей одежды на нем лишь фуражка таксиста да седина на лице и седина на напоминающей камамбер груди… до пояса он прикрыт коричневым одеялом… Полюбуйся-ка вот на это!.. если хочешь что-то узнать о Кизи. На стене висит большое послание на листе ватмана:

ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ КЕН! ТЕБЕ ПРИВЕТ ОТ РЕБЯТ ИЗ ТАНКА! ОНИ ХОТЯТ ЗНАТЬ, ГДЕ ИХ ДЕНЕЖКИ. У КОГО ИМ СПРОСИТЬ – У ТЕБЯ ИЛИ У СУДЬИ?

В ногах матраса сидит, сжавшись в комочек, Сандра, девушка из округа Бакс. Она очень бледна: хрупкий комочек-подросток. Одинокий, проглоченный залпом лакомый кусочек, сидящий под единственным в комнате предметом обстановки – настенным светильником, она уже не балдеет под радио, а только сидит, сжавшись в подростковый комочек, и слушает, как Джек рассказывает мне об этом письме:

– Да, старина, после того, как Кизи об этом рассказал, повязали многих серьезных торчков.

– Ты хочешь сказать, что копы…

– Они самые. Некрасивая вышла история. Похоже, здесь полно ребят, которые не в восторге от Кена Кизи. Они и прислали ему это письмо.

Ну, прислать-то они его, положим, не прислали, ведь вот оно, на стене. Однако позиция их видна…

Скрип легко воспламеняющихся ступеней, и в комнату бочком пробирается смуглый паренек в футболке и джинсах, в руках у него пластмассовая коробка с плавленым сыром и кинжал в ножнах…

– Джек! – таинственным шепотом произносит он……один из тех длинных кинжалов с затейливым перламутровым узором на рукоятке, которые продаются в сувенирных лавчонках китайского квартала.

– Некрасивая вышла история, – говорит мне Везунчик Джек. На паренька он внимания не обращает.

– Джек… смотри, что у меня есть, – говорит паренек.

– Чудесно, Френчи, – говорит Джек.

– Джек… это же красотища! – не унимается Френчи.

– Похоже, здесь полно ребят… – вновь обращается ко мне Джек…

– Это же красотища, – говорит Френчи. – Джек… не знаешь, где достать морфия?

– Нет, – говорит Джек, после чего продолжает: Похоже, здесь полно ребят…

– Очень красивая вещь, – говорит Френчи.

– …которые не в восторге от Кена Кизи, они и прислали ему это письмо.

– Джек…

Френчи опускается на корточки, открывает коробку, вынимает кинжал из ножен и погружает клинок в сыр. Вот это клинок!.. не меньше фута длиной, с резьбой в виде китайских демонов. Этим клинком он размазывает себе по языку кусочки сыра. Сандра молча сидит, сжавшись в комочек и наслаждаясь жизнью. Джек все еще толкует о вероломстве высокопоставленных особ…

Я не знаю, что за деньги имеются в виду, – «они хотят знать, где их денежки». Хотя суть вполне очевидна. Кизи продался копам и избежал пяти, а то и больше, лет тюрьмы. И теперь он намерен окончательно застраховать себя от неприятностей, созвав всех в «Уинтерленд» и объявив, что пора прекращать прием ЛСД… Прикольное ренегатство…

Да, Кизи попал в хорошенький переплет. Дай он судьям достойную отповедь в стиле Супергероя – и всему конец, его бы на долгие годы упрятали за решетку. С другой стороны, если он пустит в ход сегодняшнюю фантазию выхода «за пределы кислоты», а сам примется раскаиваться на восточный манер, в глазах всего Хейт-Эшбери он будет выглядеть ренегатом…

Все эти любвеобильные торчки… прекрасное они переживают время… лето эйфории, настоящий золотой век – ЛСД, в их мире уже сотни чудесных людей, и никаких больше ничтожных игр. Скоро они волной пронесутся по свету и покончат со всем собачьим бредом, утопят его в понимании и любви, и ничто их не остановит. Надо отдать торчкам должное. Они и вправду хотят покончить с ничтожными играми. Их помыслы чисты. За все время я обнаружил среди них не больше одного-двух циников или продажных типов. Но теперь, когда приближается желанное мгновение, каждый задает себе вопрос… гм… кто поведет нас за собой, кто осветит нам путь? Тут-то и начинается одна ничтожная игра, которая называется «политика»… гм-гм… Помыслы их, как я уже сказал, чисты! И все же у Чета Холмса и «Фамильного пса» своя вещь, у Билла Грэхэма своя, у «Благодарных Мертвецов» своя, своя и у «Диггеров», и у «Общества Каллиопы», и у Боуэна, даже у Гэри Голдхилла… Все это немного напоминает социалистическое движение в Нью-Йорке после первой мировой войны – революция, как всем доподлинно известно, неминуема, и все же, Господи Боже мой, все кому не лень обзаводятся собственным манифестом: лавстониты, социалисты Дубинского, КПСША (большевики), «Индустриальные рабочие мира», у каждого своя пишущая машинка и свой мимеограф, все с бешеной энергией отпихивают друг друга локтями и кипят от злости, видя, как другие искажают Идею… Нет, пока еще торчки в Хейт-Эшбери не перессорились, но что они предпринимают по поводу Кизи? Сидят себе спокойно, не мешая ему и Проказникам делать свою вещь? Не мешая их попытке отвлечь многих впечатлительных юнцов от ЛСД – попытке, о которой пишут в газетах? Не мешая ему даже устроить крупную игру во власть в «Уинтерленде» и встать во главе всего движения? Одним словом, политика…

А Проказники… через некоторое время… я обнаружил их в гараже Каллиопы на Харриет-стрит, в старом гараже, бывшей пекарне под ветхой гостиницей. Я ходил, вглядываясь в безумный мрак помещения, меж шершавых деревянных перегородок и отсырелых углов, среди потрепанных одеял и подмостей, от обшарпанных театральных кресел к неуклюжей громаде светящегося автобуса, от гниющих матрасов, на которых валялись и спали люди, к заправочной станции «Шелл» за углом, где все выискивали лазейки для мочеиспускания, – ходил и никак не мог понять, чему это они так бурно радуются. Это не давало мне покоя. Оглядываясь назад, я вижу, что все они пытались мне объяснить… Зануда с его рассуждениями о переполнивших мир играх, о бесполезности сопротивления и о том, каким способом Проказники намерены показать всему миру, как надо жить… с его поблескивающим футлярчиком для зубной щетки… Какой добрый малый! Он пытался одним махом нарисовать мне всю картину. Он говорил не о полицейских и ворах в Мексике, он говорил о…