Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье

Текст добавлен: 1 июля 2025, 11:20

Текст книги "Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье"

Автор книги: Том Шиппи

Жанры:

Языкознание

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Назад к карточке книги

Annotation

Профессор Том Шиппи, один из самых авторитетных толкинистов современности, предлагает увлекательное исследование творчества Дж. Р. Р. Толкина. Он аргументирует, почему Толкин, несмотря на «несерьезность» жанра фэнтези, может претендовать на титул «автор века»; рассуждает, в чем секрет его мощного влияния на литературу, что служило для Профессора источником вдохновения и какую задачу он решал своими текстами; поясняет, в чем состоит «литературная функция» хоббитов и где проходит грань между мифом и реальностью, древними текстами и современной жизнью; а также довольно необычно интерпретирует связь толкиновского мира с христианством.

Книга обещает интеллектуальное приключение, погружая в филологический, лингвистический, исторический контексты, при этом написана для широкого читателя.

Том Шиппи

Предисловие

Благодарности

Вступительная глава

Фэнтези и фантастика

Жизнь и работа Толкина

Три аргумента в пользу Толкина

Толкин и общественное мнение

Толкин и жанр фэнтези

Писатель ХХ века

План и содержание книги

Глава I. «Хоббит»: как Толкин заново открыл Средиземье

Миг вдохновения?

Сказочный мир

Слова автора

Борьба за авторитет

Филологические фантазии

Столкновение манер поведения

Преодоление пропасти

Глава II. «Властелин колец»: как рождался сюжет

Начиная заново

Возвращение к истокам

Совет у Элронда: раскрытие персонажей

Совет у Элронда: выстраивание сюжета

Другие источники вдохновения

Культурные параллели: всадники Ристании

Культурные контрасты: Гондор и Ристания

Парадоксальные переплетения

Глава III. «Властелин колец»: образы зла

Образ Кольца

Призраки и тени: образы зла у Толкина

Два взгляда на зло

Зло и Кольцо

Положительные силы: удача

Положительные силы: мужество

Некоторые выводы

Глава IV. «Властелин колец»: мифический подтекст

Аллегория и применимость

Саруман и Денэтор: новатор против реакционера

Миф как посредник

Миф о Фродо

Вневременная поэзия и подлинные традиции

Три поэта Хоббитании: Шекспир, Мильтон и «аноним»

Моменты эвкатастрофы

Еще немного о мифах

Стиль и жанр

Глава V. «Сильмариллион»: главный труд его жизни

Навеки сгинувшие предания и летописи

Параллельная мифология

Любовь к семейным историям

Люди и эльфы

Ангелы и Евангелие

Несколько сравнений

Глава VI. Малая форма: сомнения, страхи, автобиографии

Короткие рассказы Толкина

Автобиографическая аллегория № 1: «Лист кисти Ниггля»

Стихи: написанные и переписанные

Утраченный путь

Народные сказания, лэ и «антисказание»

Автобиографическая аллегория № 2: «Кузнец из Большого Вуттона»

Заключительная глава

Толкин и его противники

Толкин и Джойс

Толкин и модернизм

Наследие Толкина

Актуальность и реализм

Библиография

Об авторе

Выходные данные

notes

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

Том Шиппи

Дж. Р. Р. Толкин: автор века

Филологическое путешествие в Средиземье

Москва «Никея»

Перевод с английского Анны Дик и Екатерины Хомяковой

Originally published in the English language

by HarperCollins Publishers Ltd. under the title

J. R. R. Tolkien: Author of the Century

Tom Shippey asserts the moral right to be acknowledged as the author of this work

TOLKIEN and are registered trademarks of The Tolkien Estate Limited

* * *

Предисловие

После публикации «Властелина колец» прошло почти семьдесят лет, но интерес к произведениям Толкина не думает спадать. Несмотря на всю свою фантастичность, эти книги привлекают читателя не возможностью бегства от реальности, а тем, что оказываются неожиданно актуальными для сегодняшнего дня. Среди обилия литературы о Толкине объяснений его актуальности и современности не так много. Книга Тома Шиппи заполняет именно эту лакуну.

Том Шиппи (1943) – наиболее известный и авторитетный эксперт по Толкину и интерпретатор его наследия. Шиппи буквально прошел по стопам Толкина: он окончил ту же самую Школу короля Эдуарда в Бирмингеме, занимал кафедру средневековой английской литературы в Лидсском университете, а также преподавал англосаксонский язык в Оксфорде. Если тезис о том, что книги Толкина выросли из его увлечения языками и древними литературами, справедлив, трудно представить себе лучшего их интерпретатора.

Интерпретации Толкина через филологию посвящена первая и наиболее известная книга Шиппи «Дорога в Средиземье» (1982 г., на русском издана в 2003 г. в переводе Марии Каменкович под названием «Дорога в Средьземелье»). «Дж. Р. Р. Толкин: автор века», вышедший в 2000 году, составляет к «Дороге в Средиземье» необходимую пару.

Сам Шиппи сравнивает две книги с двумя подходами к изучению языковых процессов: диахронным, исследующим язык в его развитии на протяжении столетий, и синхронным, исследующим язык в его современном состоянии. Первая книга представляет собой толкование творений Толкина в контексте истории языков, литератур и мифологий, а вторая – в контексте современной литературы и истории. «Дорога в Средиземье» – фундаментальный труд, изобилующий сложными филологическими экскурсами и требующий от читателя известной подготовки (как сказано в аннотации к русскому переводу, это книга «для продвинутого и отчасти задвинутого читателя»), тогда как «Автор века» обращен к более широкой аудитории.

Избранный автором «синхронный подход» к интерпретации наследия Толкина позволяет ему увидеть то, что обычно ускользает от исследователей, конкретизировать и подкорректировать некоторые расхожие представления о Профессоре.

Прежде всего, «перенастройка перспективы» позволяет Шиппи сравнить Толкина с авторами, с которыми его почему-то редко сравнивают, но которые между тем являются вполне релевантными предметами сопоставления. Речь идет о писателях, нашедших язык для описания кризиса ценностей, постигшего человечество в XX веке (и в следующем за ним XXI, добавим мы), и специфических для этого века форм зла. Шиппи называет Джорджа Оруэлла, Курта Воннегута и Уильяма Голдинга; в этот же ряд, расширяя языковую и географическую перспективу, можно добавить Франца Кафку, Габриэля Гарсиа Маркеса и Хорхе Луиса Борхеса. Все эти авторы оказываются актуальными благодаря, а не вопреки их уходу от реализма.

Закономерно задать вопрос о том, как устроена эта актуальность у Толкина. Его книги в значительной степени определены опытом трагедий XX века: участник битвы на Сомме, Толкин имел возможность наблюдать крах как довоенных иллюзий о человеке и европейской культуре, так и послевоенных иллюзий о мире, который дважды на его глазах оборачивался новой враждой. А потому проблема зла и противостояния ему, облеченная у Толкина в сказочно-архаизующие образы, в действительности очень современна. Шиппи показывает, как «Властелин колец» обнаруживает динамическое противоречие между отношением ко злу как, с одной стороны, отсутствию добра, слабостью перед зависимостью и искушением (он возводит эту традицию к римскому философу Боэцию), а с другой – как к самостоятельной сущности (манихейская традиция). Зло у Толкина пульсирует между этими полюсами, и несводимость проблемы к простому решению придает убедительность его трактовке.

Синхронный подход позволяет Шиппи взглянуть на взаимоотношение новизны и традиции у Толкина. По Шиппи, именно из знания традиции и открытости к современной проблематике рождается специфический толкиновский пессимизм. Автор связывает его с германо-скандинавской «концепцией мужества», согласно которой держаться добра стоит, даже если мир обречен и надежды на победу и посмертное воздаяние нет (в последней битве скандинавской мифологии силы добра не одерживают победы). Стойкое упорство и отказ поддаваться отчаянию перед лицом укрепляющейся тьмы, характерные для «северного мужества», очень напоминают не теряющий актуальности девиз советских диссидентов «Выпьем же за успех нашего безнадежного дела!».

Смена перспективы позволяет подкорректировать представление о христианском пласте в книгах Толкина. Принято считать, что, хотя в мире Толкина нет или почти нет признаков религиозности, он держится на христианской этике и присутствие Бога растворено в воздухе Средиземья и сюжете «Властелина колец». Однако этот тезис слишком абстрактный. Шиппи показывает более тонкую и конкретную вещь: обращение к языку мифа позволяет Толкину создать (как и в случае двух концепций зла) динамическое напряжение между христианским упованием на сверхъестественную помощь и до– (или пост-) христианским отсутствием иллюзий относительно такой помощи. Образ Фродо одновременно так глубок и так понятен современному человеку именно потому, что он в одно и то же время победитель и побежденный.

Также принято говорить, что во «Властелине колец» неверно видеть аллегорию событий XX века – в том числе событий Второй мировой или Холодной войны. Это действительно так, но оговорки тут не менее важны, чем само это утверждение. Энергично возражая против восприятия своих произведений как аллегорий, Толкин в то же время не видел ничего зазорного в их «применимости к мыслям и опыту читателей». Кольцо власти, конечно же, не «атомная бомба», как предлагают видеть сторонники аллегорического прочтения, но в то же время этот образ укоренен в опыте встречи со злом именно XX века. Не говоря уже о том, что, к примеру, в образах Сарумана и Денэтора и в главе «Осквернение Хоббитании» сквозят очевидные аллюзии на политическую реальность военной и послевоенной Европы.

И конечно же, Шиппи не может удержаться от лингвистических экскурсов. Здесь он снова корректирует верный тезис, превратившийся в расхожий штамп. На этот раз это представление (получившее широкое распространение не в последнюю очередь благодаря «Дороге в Средиземье») о том, что мир Средиземья вдохновлен филологическими штудиями Толкина. Как правило, это сводится к утверждению, что в основе мира Толкина сконструированные им эльфийские языки, к которым со временем потребовалось присочинить тех, кто на них говорит. Это так, но это опять же лишь часть картины, причем не самая увлекательная. Куда увлекательнее видеть, что мир Толкина самым буквальным образом построен на языке, причем сразу на нескольких уровнях – словесном, стилистическом и концептуальном.

Так, сопоставляя при разборе слова ringwraith («кольценосец», обозначение назгулов у Толкина) однокоренные слова wraith (призрак, дух), writhe (извиваться), wreath (нечто скрученное) и wrath (гнев), Шиппи рисует психологически точный образ действия зла на поддавшегося ему субъекта – превращение в выжженную изнутри и «перекрученную» гневом сущность. Здесь можно вспомнить и современную психологию травмы, и новейшие образы злодеев как внутренне расколотых существ у Филипа Пулмана и Джоан Роулинг. Говоря о стиле Толкина, Шиппи разбирает виртуозную и ускользающую от чтения в переводе игру с регистрами в главе, посвященной Совету у Элронда. Что же касается концептуального уровня, по Шиппи, творчество Толкина во многом работает в логике лингвистической реконструкции. Толкиновские гномы – попытка реконструировать явно присутствующее в европейской памяти представление о народе, которое описывается в разных языках родственными словами, но не имеет зафиксированного общего предка. В лингвистике такие реконструируемые формы помечаются звездочкой-астериском. Только Толкин реконструирует таким образом не слова праязыка, а образы праистории и прамифологии.

После первой публикации книги «Дж. Р. Р. Толкин: автор века» прошло больше двадцати лет, и, завершая предисловие к ней, нельзя не сказать о коррективах, внесенных временем.

Прежде всего, за прошедшие годы была завершена публикация основного корпуса текстов Толкина. В распоряжении читателей появились полные издания трех «Великих сказаний Средиземья» – «Дети Хурина», «Берен и Лутиэн» и «Падение Гондолина». Публикация «Истории Куллерво» (2015) свидетельствует о важности увлечения Толкина финской мифологией. Новые публикации не опровергают тезисов Шиппи, но заставляют с бо́льшим, чем двадцать лет назад, вниманием относиться к ранним работам Толкина.

Оставаясь главным экспертом по Толкину, Том Шиппи сегодня все отчетливее воспринимается как патриарх, уступая место другим специалистам – прежде всего это Джон Гарт, автор книг «Толкин и Великая война» (2003) и «Миры Дж. Р. Р. Толкина» (2020), Уэйн Хэммонд и Кристина Скалл с их коментированными изданиями «Властелина колец» и «Хоббита» и наиболее яркий представитель нового поколения Кори Олсен, автор популярного подкаста и книги о «Хоббите».

Но главная корректива, которую внесло время в утверждения Тома Шиппи, касается современного отношения к Толкину. Прошедшие двадцать лет показали, что снобистское неприятие Толкина британским литературным и критическим истеблишментом, с которым так страстно спорит автор на страницах своей книги, оказалось явлением преходящим. Для сегодняшних критиков и литературоведов Толкин скорее классик и законодатель литературных стандартов, чем их нарушитель и образец легкомысленной популярной литературы (на эту роль, так же несправедливо, сегодня претендует «Гарри Поттер»). Как это ни парадоксально, один из основных тезисов этой книги потерял актуальность, тем самым только подтвердив ее правоту.

Николай Эппле, филолог, переводчик

Благодарности

Благодарю Дэвида Брэтмана, Джона Гарта, Джейн Джонсон, Патрика Карри, Вольфганга Креге, Джона Марино, Чарльза Ноада, Джозефа Пирса, Верлин Флигер и Карла Хостеттера, которые читали черновые отрывки из этой книги, направляли мне сигнальные экземпляры своих собственных работ, исправляли многочисленные ошибки и помогали существенно доработать материалы, вошедшие в итоге в эту книгу. Любые фактические неточности или некорректные суждения, которые могли сохраниться в тексте, остаются целиком и полностью на моей совести. Кроме того, хочу поблагодарить «Гринвуд Пресс» (подразделение корпорации «Гринвуд Паблишинг Груп» в Вестпорте, штат Коннектикут) за разрешение повторно использовать некоторые материалы, на основе которых я написал статью, вошедшую в опубликованный в этом издательстве сборник «Дж. Р. Р. Толкин и отголоски его творчества в литературе: взгляды на Средиземье» (J. R. R. Tolkien and his Literary Resonances: Views of Middle-earth)^[1] под редакцией Джорджа Кларка и Дэна Тиммонса; издательство Университета Турку за аналогичное разрешение в отношении отрывков моей статьи, включенной в сборник материалов по итогам конференции «Феномен Толкина» (Proceedings of the Tolkien Phenomenon) под редакцией Кита Баттарби, а также редакторов упомянутых сборников.

Вступительная глава

Фэнтези и фантастика

В ХХ веке фантастика стала преобладающей литературной формой. Это утверждение может показаться неожиданным – в начале века о подобном и близко нельзя было помыслить, и даже сейчас такое заявление неизбежно вызывает яростный протест. Но вполне возможно, что однажды будущие литературоведы, далекие от наших сегодняшних вздорных препирательств, признáют, что наиболее выдающимися и характерными произведениями той эпохи были такие книги, как «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкина, «1984» и «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, «Повелитель мух» и «Наследники» Уильяма Голдинга, «Бойня номер пять» и «Колыбель для кошки» Курта Воннегута, «Левая рука Тьмы» и «Обделенные» Урсулы Ле Гуин, «Выкрикивается лот 49» и «Радуга тяготения» Томаса Пинчона. Этот список несложно продолжить, включив в него и произведения конца XIX века («Остров доктора Моро» и «Войну миров» Г. Дж. Уэллса), и книги современных нам писателей, таких как Стивен Р. Дональдсон и Джордж Р. Р. Мартин. В него могут войти такие разные, если не сказать полярные, авторы, как Кингсли и Мартин Эмис, Энтони Бёрджесс, Стивен Кинг, Терри Пратчетт, Дон Делилло и Джулиан Барнс. К концу века перед притягательностью фантастики как средства литературного самовыражения зачастую не могли устоять даже ярые приверженцы реалистической прозы.

Необходимо отметить, что речь идет не о литературном жанре фэнтези: из вышеперечисленных авторов лишь четверо помимо Толкина писали книги, которые можно найти в одноименном отделе книжного магазина. Мы говорим об общелитературной фантастике, к которой кроме фэнтези относится и множество других жанров: аллегории и притчи, сказки, ужасы и научная фантастика, современные фантастические триллеры и средневековые рыцарские романы. Тем не менее на справедливость предлагаемого тезиса это не влияет. Именно те писатели ХХ века, чьи произведения стали мощным рупором эпохи и нашли самый горячий отклик в сердцах современников, по известным лишь им причинам сделали выбор в пользу метафоризма фэнтези и решили писать о заведомо несуществующих мирах и существах – будь то толкиновское Средиземье, оруэлловский ангсоц, далекие острова, где происходит действие произведений Голдинга и Уэллса, или марсиане и тральфамадорцы, вторгающиеся в мирные английские и американские пригороды в книгах Уэллса и Воннегута.

Разумеется, проще всего было бы счесть, что любовь к фэнтези – это своего рода литературная болезнь, поразившая миллионы читателей, которые, безусловно, заслуживают порицания, жалости и помощи в восстановлении надлежащего вкуса. Обычно этот недуг считают проявлением «эскапизма»: мол, писатели в жанре фэнтези и их поклонники пытаются убежать от реальности. Но здесь возникает нестыковка: многие из родоначальников общелитературной фантастики второй половины ХХ века, в том числе все четыре вышеупомянутых писателя (Толкин, Оруэлл, Голдинг и Воннегут), были ветеранами войны и непосредственными свидетелями (или как минимум глубоко потрясенными современниками) самых драматичных событий того столетия, включая битву на Сомме (Толкин), бомбардировку Дрездена (Воннегут), расцвет и первые победы фашизма (Оруэлл). При этом нельзя сказать, что они пытались отгородиться от этих событий. Напротив, им пришлось найти собственный способ повествования о произошедшем и выражения мыслей и чувств по поводу пережитого. Любопытно, что очень многим по той или иной причине пришлось задействовать для этого не только средства реализма, но и художественные возможности фантастики, но что есть – то есть.

Вот почему не следует воспринимать устойчивую популярность романов Толкина, какой бы неожиданной и непредсказуемой она ни была, как банальное проявление непритязательного народного вкуса, которое людям интеллигентным и образованным позволительно не принимать всерьез или игнорировать. Это явление заслуживает объяснения и слова в свою защиту, и настоящая книга представляет собой попытку выполнить обе эти задачи.

В книге я привожу аргументы в пользу того, почему неизменная притягательность творчества Толкина объясняется не только очарованием или необычностью этих текстов (хотя и то и другое присутствует в его книгах, и это тоже можно в той или иной степени растолковать), но и тем, что в них предлагается глубокий и серьезный ответ на вопросы, которые в конце концов будут признаны главными для той эпохи: культурный релятивизм, искажение и сохранение языка, существование человечества в Средиземье без поддержки в виде Божественного Откровения, а также происхождение и природа зла (этот вечный вопрос во времена Толкина открылся для людей с новой, особенно страшной стороны). К этим темам нельзя относиться с презрением и их не стыдно изучать. Конечно, предложенные Толкином ответы понравятся не всем, тем более что они категорически не совпадают с теми, которые дают в том числе многие из его вышеперечисленных современников. Но первое – удел всех писателей во все времена, а второе и есть одна из тех особенностей, которые выделяют Толкина из числа других.

Впрочем, еще одной его отличительной чертой является профессиональный авторитет. По некоторым темам Толкин просто знал больше и мыслил глубже, чем кто-либо в мире. Некоторые считали (и говорили), что ему следовало бы изложить плоды своих размышлений в научных трактатах, а не в фантастических сказках, и, возможно, тогда в узком научном кругу его приняли бы более благосклонно. В то же время еще на протяжении его жизни этот круг все сужался и сужался, а теперь и вовсе оказался на грани исчезновения. Есть такая старая английская пословица (на древнеанглийском языке и с типично древнеанглийской провокационно-туманной формулировкой): «Ciggendra gehwelc wile Þæt hine man gehere» («Всякий, кто кричит, хочет быть услышанным») (здесь и еще в нескольких местах я использую древние рунические буквы Þ, ð и ȝ. Первая обозначает глухой межзубный звук th, как в слове thin, вторая – звонкий межзубный звук th, как в слове then. Третья буква используется в этой книге для обозначения звука ȝ в конце слова или gh в середине).

Толкин хотел быть услышанным – и его услышали. Но что именно он хотел сказать?

Жизнь и работа Толкина

Всю информацию о жизни Толкина можно почерпнуть из его официальной биографии, написанной Хамфри Карпентером в 1977 году (библиографические данные этой и других работ, упомянутых в тексте, приведены на стр. 501–507). Но если резюмировать ее одной фразой, достаточно процитировать неожиданный пассаж из книги Карпентера: «Можно сказать, что после этого ничего не происходило»^[2].

Поворотным моментом, который Карпентер имел в виду под «этим», стало избрание Толкина на пост профессора кафедры англосаксонского языка им. Ролинсона и Бозуорта в Оксфордском университете в 1925 году – на тот момент ему было всего тридцать три года. Самые увлекательные события в жизни Толкина, на которые обращает внимание большинство биографов, происходили до этого. Он родился в 1892 году в южноафриканском городе Блумфонтейне в семье англичан. Вскоре дети с матерью вернулись в Англию, а в возрасте четырех лет Толкин лишился отца. Его мать приняла католичество, а когда мальчику исполнилось двенадцать, ее тоже не стало. Юный Толкин рос в Бирмингеме и его окрестностях и считал своей родиной английский Западный Мидленд – даром что родился за границей и носил немецкую фамилию. Со своей будущей женой он познакомился в шестнадцать лет (ей тогда было девятнадцать), но опекун запретил Толкину видеться или переписываться с девушкой, пока ему не исполнится двадцать один год. В свой двадцать первый день рождения он написал возлюбленной письмо с предложением руки и сердца, и они поженились еще до окончания его учебы в Оксфорде. Сразу после выпуска из университета, в 1915 году, Толкин получил назначение в Ланкаширский фузилерный полк и с июля по октябрь 1916 года служил на Сомме в звании младшего офицера пехоты. За этот год он потерял двоих самых близких друзей – один был убит, второй умер от гангрены. Сам Толкин слег с окопной лихорадкой и был демобилизован. После войны он некоторое время работал в редакции Оксфордского словаря английского языка, был приглашен в Лидсский университет на должность доцента, а затем профессора, а в 1925 году стал профессором кафедры англосаксонского языка в Оксфордском университете.

И после этого «ничего не происходило». Толкин ходил на работу, растил детей, писал книги – по большей части «Хоббита», который вышел в 1937 году, и «Властелина колец», опубликованного в трех томах в 1954–1955 годах. Его основными чисто научными публикациями стали вышедшее в 1925 году исследование средневековой рыцарской поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» в соавторстве с Э. В. Гордоном и лекция 1936 года о поэме «Беовульф» для Британской академии – эта работа до сих пор считается самым выдающимся разбором поэмы, а их на самом деле тысячи. В 1959 году Толкин ушел с кафедры английского языка им. Мертона Оксфордского университета, куда перевелся с кафедры англосаксонского языка в 1945 году. Всю жизнь он был ревностным католиком и умер в 1973 году, на два года пережив жену. Никаких внебрачных связей, никаких сексуальных извращений, никаких скандалов, пикантных обвинений или политических интриг – несчастному биографу буквально не за что зацепиться. Но в этом кратком пересказе (и Карпентер это отмечает) ничего не говорится о внутренней жизни писателя, жизни ума, мире его работы, которая, по его собственным словам, одновременно была для него увлечением, забавой и всепоглощающей страстью.

Если бы Толкину потребовалось описать себя одним словом, думаю, он бы выбрал слово «филолог» (см., например, многочисленные упоминания в «Письмах» Толкина, изданных Карпентером). Филология была для Толкина делом всей жизни. Однако это слово нуждается в пояснении. Надо сказать, мне в некотором роде довелось самому пройти дорогой Толкина. Я учился в той же бирмингемской школе им. короля Эдуарда, что и он, и примерно по той же программе. В 1979 году я возглавил ту самую кафедру английского языка и средневековой литературы в Лидсском университете, откуда Толкин ушел в 1925 году. Должен признаться, что я в итоге упразднил тот учебный план, который он ввел за два поколения до меня, – впрочем, если бы Толкин был на моем месте в 1980-х, наверное, он и сам нехотя одобрил бы то, чего мне удалось добиться. В промежутке между работой в Бирмингемском и Лидсском университетах я семь лет преподавал английский язык в Оксфорде – опять-таки примерно по той же программе, что и Толкин. Мы оба были загружены одной и той же учебно-методической работой и оба боролись за то, чтобы в программе изучения английского языка и литературы было больше часов языка и филологии, сопротивляясь настойчивым требованиям уделять все внимание литературе – постсредневековой, актуальной, реалистической, канонической и так далее. Поэтому, возможно, в моем отношении к филологии звучат отголоски этой междоусобной брани – но по крайней мере мы с Толкином были по одну сторону баррикад.

По моему убеждению (которое расходится, например, с определениями, приведенными в Оксфордском словаре английского языка), суть филологии состоит в первую очередь в изучении исторических форм языка или языков, в том числе диалектизмов и отклонений от стандартов, а также родственных языков. Разумеется, основным объектом исследований Толкина были древнеанглийский и среднеанглийский языки, то есть, грубо говоря, формы английского языка, на которых говорили в периоды с 700 до 1100 года нашей эры (древнеанглийский) и с 1100 до 1500 года (среднеанглийский). Древнеанглийский язык часто именуют англосаксонским, как видно из названия кафедры Толкина, однако сам он избегал этого термина. Впрочем, указанные языки тесно связаны с древнескандинавским языком: даже в современном английском языке гораздо больше от древнескандинавского, чем кажется, – тем более в северных диалектах, которыми живо интересовался Толкин. Присутствует и связь – может быть, не столько лингвистическая, сколько историческая – с другими древними языками Британии, особенно валлийским, который Толкин тоже восхищенно изучал.

Однако филология не может и не должна ограничиваться изучением языка. Тексты, в которых сохранились эти древние языковые формы, часто представляют собой впечатляющие, выдающиеся литературные произведения, и с филологической точки зрения литературные исследования ученых, которые оставляют эти работы за пределами своих изысканий и не хотят приложить необходимых усилий, чтобы суметь их прочесть, будут неполными и скудными. И наоборот: ограничиться сугубо лингвистическими исследованиями, как часто делали филологи в ХХ веке, значит отказаться от самого лучшего материала и лучшего довода в защиту этой науки. В филологии литература и лингвистика неотделимы друг от друга. Они должны составлять одно целое. Именно об этом и написал Толкин в своей заявке на замещение должности профессора кафедры в Оксфорде в 1925 году (см. «Письма», № 7), сославшись в подтверждение своих слов на учебную программу, составленную им для Лидсского университета. Своей целью он провозгласил:

содействовать, насколько хватит сил, сближению лингвистики и литературоведения, противостояние которых, на мой взгляд, вызвано исключительно непониманием и причиняет ущерб обоим, и продолжать поощрять интерес к филологии среди юношества на поле деятельности более обширном и многообещающем^[3].

Насчет «сближения» и «более многообещающего поля деятельности» Толкин ошибался, но не по своей вине. Если бы он был прав, возможно, ему не потребовалось бы писать «Властелина колец».

Фантастика у Толкина, несомненно, базируется на филологии в соответствии с вышеприведенным определением. Он и сам заявлял об этом при каждом удобном случае со всей возможной твердостью: например, в письме, написанном его американскому издателю в 1955 году в попытке исправить впечатление, оставленное предыдущим письмом, отрывок из которого был опубликован в «Нью-Йорк Таймс»:

замечание насчет «филологии» [цитата из предыдущего письма: «Я – филолог, и все мои труды носят филологический характер»] относилось к тому, что я считаю ключевым «фактом» касательно моего труда: а именно, что он представляет собою единое целое и вдохновлен в основе своей лингвистикой. <…> В основании его – придумывание языков. Скорее «истории» сочинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот. В моем случае сперва возникает имя, а затем уж – история (см. «Письма», № 165).

Курсив в цитате принадлежит Толкину, и вряд ли можно было сформулировать эту мысль более выразительно, однако сие заявление по большей части было встречено с недоумением или отвергнуто. Тому есть веская причина (и еще целый ряд менее веских): взгляды Толкина на ряд языковых проблем были весьма своеобразными, если не сказать мракобесными. Он полагал, что люди обладают способностью неосознанно распознавать исторические пласты в языке – и, возможно, англичане наделены этой способностью в большей мере, чем другие, благодаря своей запутанной лингвистической истории. Англичане понимают, что Агторп и Стайнби находятся где-то на севере, даже не зная, что эти названия имеют древнескандинавские корни, а Винчком и Кумрю ассоциируются у них с западом, хоть они и не осознают, что слово cŵm – валлийское. Так проявляется языковое чутье. Кроме того, Толкин был убежден, что языки могут быть по самой своей природе привлекательными или отталкивающими. Мордорское наречие Саурона и орков вызывает отвращение. Когда Гэндальф употребил его во время Совета, «содрогнулись могучие стены Замка, и подернулось дымкой яркое солнце»^[4], а Элронд упрекнул Гэндальфа – не за то, что он сказал, но за то, на каком языке он говорил. А вот валлийский и финский языки Толкин считал априори прекрасными и взял их фонетический и грамматический строй за основу придуманных им эльфийских языков – соответственно, синдарина и квенья. Именно в силу этих убеждений он раз за разом вкладывает в уста персонажей «Властелина колец» речь на этих языках, не утруждая себя переводом. По его задумке весь смысл – или некий смысл – должен передаваться исключительно с помощью звуков, подобно тому, как аллюзии на легенды минувших эпох могут работать и без пересказа их содержания.

Назад к карточке книги "Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье"