Текст книги "Долг чести"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 81 страниц)

Впервые за много лет Орезе хотелось курить. Никотин помогает сохранять бодрость. В моменты вроде этого нужны сигареты. Они незаменимы на войне – по крайней мере так говорилось в кинофильмах о второй мировой. Но сейчас не вторая мировая, а он – не воин. Прослужив больше тридцати лет в береговой охране США, Ореза ни разу не стрелял в кого-то, даже во время пребывания во Вьетнаме. Всегда стрелял кто-то другой. Он просто не знал, как воевать.

– Не спал всю ночь? – спросила Изабел. Она оделась, чтобы отправиться в больницу. По эту сторону международной линии смены дат наступил понедельник – рабочий день. Она опустила взгляд и увидела, что блокнот, обычно лежащий рядом с телефоном, исписан цифрами и пометками. – Это действительно имеет такое значение?

– Не знаю, Изз.

– Хочешь завтракать?

– Было бы неплохо, – раздался голос Пита Барроуза. Он вошёл потягиваясь в кухню. – Похоже, я отключился часа в три… – Он помолчал. – Чувствую себя… чертовски плохо, – запинаясь, поправился он из уважения к женщине.

– Ладно, но через час мне нужно быть у себя в кабинете, – заметила миссис Ореза, открывая холодильник. Барроуз увидел, что в этом доме на завтрак подают овсяные хлопья, обезжиренное молоко и что-то вроде хлеба из соломы. Стоит добавить немного фруктов, подумал он, и я снова в Сан-Хосе. Зато чувствовался запах кофе. Он взял кофейник и наполнил чашку.

– Кто-то у вас умеет варить кофе, – одобрительно отозвался Барроуз.

– Это Мэнни, – заметила Изабел.

На лице Орезы впервые за несколько часов появилась улыбка.

– Научился у своего первого боцмана. Выбираешь соответствующий сорт, насыпаешь, сколько требуется, и добавляешь щепотку соли.

Наверно, делаешь это в безлунную ночь и приносишь в жертву козлёнка, подумал Барроуз. Впрочем, если и так, смерть козлёнка пошла на благое дело. Он сделал пару глотков и подошёл, чтобы посмотреть на записи Орезы.

– Неужели так много?

– По самым осторожным оценкам. Отсюда до Японии два часа лета, четыре часа сюда и обратно. Пусть на каждом конце тратится девяносто минут на заправку, погрузку и всё остальное. Получается семичасовой цикл, то есть три с половиной рейса на каждый самолёт в сутки. С одним рейсом сюда прибывает триста солдат, может быть, триста пятьдесят. Выходит, каждый самолёт доставляет тысячу солдат. Пятнадцать самолётов перебросят за сутки целую дивизию. Скорее всего у них больше чем пятнадцать 747-х, как ты считаешь? – спросил Португалец. – Это, как я сказал, заниженные расчёты. Остаётся только доставить снаряжение.

– Сколько судов потребуется для этого?

Ореза нахмурился.

– Не знаю точно. Когда шла война в Персидском заливе – меня отправили туда обеспечивать безопасность портов… Проклятие, забыл! Всё зависит от судов и того, как их загружать. Снова будем осторожными в расчётах. Двадцать крупных «торговцев» только для переброски снаряжения – грузовиков, джипов и всего остального, о чём даже сразу и не вспомнишь. Это похоже на перевозку целого города с его населением. Кроме того, понадобится обеспечить дивизию горючим. На Сайпане не выращивают пищу из-за скалистого грунта – придётся морем доставлять и продукты. Короче говоря, население острова удвоится. Даже снабжение водой окажется затруднённым. – Он взял блокнот и записал что-то. – В общем, японцы собираются остаться здесь надолго, в этом можно не сомневаться, – произнёс он, направляясь к столу и своему низкокалорийному завтраку. Господи, как хочется съесть яичницу из трех яиц с ветчиной, несколько ломтей хлеба с маслом и наплевать на весь их холестерин. Плохо, когда тебе за пятьдесят.

– Как относительно меня? – спросил инженер. – Вижу, что тебя считают местным жителем. Но меня-то за местного никто не сочтёт, чёрт возьми!

– Пит, ты мой пассажир, а я – капитан, верно? Я несу за тебя ответственность. Таков закон моря, сэр.

– Но мы больше не в море, – напомнил ему Барроуз. Справедливость замечания раздосадовала Орезу.

– В моей семье юристом является дочь, а у меня для решения проблемы свои принципы. Ешь свой завтрак. Мне нужно поспать, а тебе заступить на дневную вахту.

– А что делать мне? – спросила миссис Ореза.

– Если ты не придёшь на работу…

– …то кто-то заинтересуется почему.

– Кроме того, было бы неплохо узнать, насколько верно то, что сказали они о раненых полицейских, – продолжил её муж. – Я не спал всю ночь, Изз, и не слышал ни единого выстрела. Похоже, что выставлены блок-посты на всех перекрёстках, но они ничего не предпринимают. – Он помолчал. – И это мне тоже не нравится. Так или иначе, нужно принять какие-то меры.

* * *

– Так ты сделал это или нет? – задал прямой вопрос Дарлинг, впившись глазами в лицо своего вице-президента. В душе он проклинал Келти за то, что тот вынудил его заниматься ещё одной проблемой в дополнение к тем многочисленным несчастьям, которые обрушились на администрацию, но статья, опубликованная в газете «Вашингтон пост», не оставила ему выбора.

– А почему ты бросил меня на произвол судьбы? Почему по крайней мере не предупредил?

Президент обвёл рукой вокруг, по сторонам Овального кабинета.

– Находясь здесь, ты многое можешь сделать, но многого и не можешь. Например, не имеешь права вмешиваться в уголовное расследование.

– Только не говори мне об этом! Столько до тебя…

– Это верно, и все до одного жестоко расплачивались за такие необдуманные поступки. – Роджер Дарлинг не сказал Келти: в прикрытии нуждается не мой зад, а твой. Я не собираюсь из-за тебя рисковать своей политической карьерой. Это было ясно и без слов. – Ты не ответил на мой вопрос.

– Послушай, Роджер!.. – угрожающе прошипел вице-президент, но Дарлинг остановил его, подняв руку, и спокойным голосом проговорил:

– Эд, у меня разваливается экономика. В Тихом океане погибли экипажи двух подводных лодок. У меня нет ни времени, ни желания заниматься спорами. Я не могу ставить на карту политическую стабильность страны. Отвечай на вопрос. – Тон президента сделался повелительным.

Келти покраснел и, прежде чем ответить, склонил голову вправо.

– Ну хорошо, я люблю женщин и никогда не скрывал этого. Мы с – женой понимаем друг друга, она не имеет возражений. – Он снова посмотрел на Дарлинга. – Но я никогда, слышишь, никогда за всю свою гребанную жизнь никого не преследовал, не принуждал и не насиловал. Никогда. В этом не было надобности.

– А Лайза Берринджер? – спросил Дарлинг, отыскав имя в лежащих перед ним записях.

– Она была прелестной девушкой, такой искренней, такой умной, и уговаривала меня пойти на… ты понимаешь на что. Я объяснил ей, что это невозможно. В том году мне предстояли перевыборы, да и вообще она была слишком молодой. Ей нужен был мужчина ближе по возрасту, чтобы женился на ней, чтобы у неё были дети и хорошая семья. Она очень расстроилась, начала пить – может быть, пристрастилась к наркотикам, но в этом я не уверен. Как бы то ни было, однажды вечером она ехала по кольцевой автодороге и врезалась в устой моста, Роджер. Я присутствовал на её похоронах. Я в хороших отношениях с её родителями – по крайней мере был до недавнего времени, – поправился Келти.

– Она оставила записку, предсмертное письмо.

– И даже не одно. – Келти сунул руку в карман пиджака и достал два конверта. – Меня удивляет, что никто не обратил внимания на дату на том письме, которое находится в ФБР – оно написано за десять дней до смерти. Вот это написано за неделю, а это – в день смерти. Мои сотрудники нашли их. Полагаю, что третье обнаружила Барбара Линдерс. Ни одно из писем не было отправлено по почте. Думаю, ты заметишь разницу в тексте этих писем, в тексте всех трех писем, по сути дела.

– Линдерс утверждает, что ты…

– Дал ей наркотик? – Келти покачал головой. – Ты знаешь о том, что я много пил, знал об этом, когда пригласил войти в твою команду. Это верно, я был алкоголиком, но последний раз пил два года назад. – По его лицу промелькнула кривая улыбка. – Теперь моя сексуальная жизнь даже улучшилась. Но вернёмся к Барбаре. В тот день она чувствовала себя больной – гриппом, по-моему. Она пошла в аптеку на Капитолийском холме, получила рецепт и…

– Откуда тебе это известно?

– Может быть, я веду дневник. А может, у меня просто хорошая память. Как бы то ни было, я помню день, когда всё это произошло. Один из моих сотрудников проверил рецепты в аптеке, и, возможно, на флаконе была надпись, запрещающая принимать спиртное в сочетании с таблетками. Этого я не знаю, Роджер. Когда у меня бывала простуда – давно, несколько лет назад, – в качестве лекарства я пил бренди. Чёрт возьми, – признался Келти, – я прибегал к алкоголю во многих случаях жизни. Вот я и налил ей немного, и она стала очень послушной. Пожалуй, слишком послушной, но в тот момент я изрядно набрался сам и решил, что это объясняется моей широко известной привлекательностью для женщин.

– Так что же ты хочешь сказать мне? Что ты не виноват?

– А ты считаешь, что я похотлив, как старый козёл, никогда не застёгиваю штаны? Пожалуй, дело обстоит именно так. Я беседовал со священниками, с врачами, даже обращался в больницу – потратил много времени на это. Наконец, обратился к ведущим нейрохирургам на медицинском факультете в Гарварде. По их мнению, в человеческом мозгу есть участок, управляющий нашими желаниями, – это теория, но достаточно обоснованная. У некоторых людей такое поведение связано с гиперактивностью. В детстве я был гиперактивным ребёнком. Даже сейчас не сплю больше шести часов ночью. Да, Роджер, меня можно обвинить во всём этом, но я не насильник.

Так вот как обстоит дело, подумал Дарлинг. Сам он не был юристом, но ему довелось консультироваться с ними, выслушивать и назначать так часто, что он понимал смысл сказанного. Келти мог защищаться по двум направлениям: во-первых, представленные доказательства не были столь убедительными, как это казалось следствию, и могли быть истолкованы по-разному, и во-вторых, случившееся не зависело от него. Президент не мог прийти к выводу, какое из объяснений является правдой. Первое? Второе? Или оба?

– Так что же ты намерен предпринять? – спросил он вице-президента таким же голосом, каким несколько часов назад разговаривал с послом Японии. Дарлинг чувствовал, что, несмотря ни на что, все больше симпатизирует сидящему напротив мужчине. Что, если Келти действительно говорит правду? Откуда он мог знать – и в конце концов, именно об этом будут говорить присяжные, если дело зайдёт так далеко; а если они признают его виновным, каким будет заключение сенатского комитета по расследованию? У Келти все ещё оставалось много друзей на Капитолийском холме.

– Знаешь, мне кажется, что этим летом на бамперах автомобилей не будет наклеек со словами «Голосуйте за Дарлинга и Келти», верно? – По лицу вице-президента промелькнуло что-то похожее на улыбку.

– Если это зависит от меня – не будет, – холодно согласился президент. Сейчас не время для шуток.

– Мне не хочется вредить тебе, Роджер. Пару дней назад у меня была такая мысль, но я передумал. Если бы ты предупредил меня заранее, я бы мог объяснить тебе это и избавить всех от многих неприятностей. Включая Барбару. Она как-то выпала из моего поля зрения. Барбара отлично проявила себя в сфере гражданских прав, у неё умная голова и доброе сердце. Такое случилось с нами лишь однажды, понимаешь. И после этого она продолжала работать со мной, – напомнил Келти.

– Мы уже говорили об этом, Эд. Скажи, чего ты хочешь.

– Я уйду. Подам в отставку. Взамен меня не станут привлекать к ответственности.

– Этого недостаточно, – бесстрастно заметил Дарлинг.

– Ну хорошо, я признаюсь в своих слабостях. Принесу публичное извинение тебе, слуге и защитнику нации, за тот вред, который причинил твоей администрации. Мои адвокаты встретятся с их адвокатами и договорятся о компенсации. Я уйду с политической арены.

– А если и этого недостаточно?

– Достаточно, – уверенно заявил Келти. – Дело обо мне нельзя передать в суд, пока не будут решены конституционные проблемы. На это уйдут месяцы, Роджер. Это продлится до лета, может быть, до начала съезда. Ты не можешь позволить себе такое. Худшей для тебя будет ситуация, если комитет примет решение о моём импичменте и передаст дело в палату представителей, но палата отвергнет рекомендацию комитета или согласится незначительным большинством, а тогда рассмотрение дела в Сенате закончится безрезультатно, решение не будет принято. Ты имеешь представление о том, сколько членов Конгресса у меня в долгу, получали от меня поддержку? – Келти покачал головой. – Это слишком большой риск для твоей политической карьеры и отвлечёт внимание как Конгресса, так и тебя самого от действительно важных проблем управления страной. У тебя не хватит времени на всё это. Чёрт возьми, да у тебя и без того времени слишком мало. – Келти встал и пошёл к двери, той, что находилась справа от президента, идеально сливающейся с белой, цвета яичной скорлупы, стеной, отделанной золотом. Последние слова он произнёс не поворачиваясь. – Короче говоря, тебе решать.

Дарлинг почувствовал раздражение из-за того, что в конечном счёте самый простой выход из создавшейся ситуации будет одновременно и единственно правильным – но об этом никто не узнает. Станет известно лишь то, что его окончательное решение было политически целесообразным в тот исторический момент, когда требовалась политическая целесообразность. Экономика, которая находится на грани краха, только что начавшаяся война – у него просто нет времени заниматься ещё и делом Келти. Погибла молодая женщина. Несколько других утверждают, что стали жертвой изнасилования. А вдруг смерть этой молодой женщины вызвана иными причинами, и что, если другие… Проклятие, молча выругался он. Этим должен заниматься суд присяжных. Но прежде чем оказаться перед судом присяжных, дело должно пройти ещё через три юридические инстанции, и любой адвокат, даже самый тупой, сможет заявить, что беспристрастный суд невозможен, после того как по телевидению были переданы миру все подробности, рассмотрены все доказательства, предъявленные обвинением, и теперь Келти лишён своего права на справедливый суд перед непредвзятыми присяжными, гарантированный конституцией. Такое решение возможно уже в федеральном окружном суде и ещё более вероятно после обжалования в апелляционный суд. Пострадавшие, таким образом, ничего не добьются. А вдруг этот недоумок действительно невиновен в преступлении – с юридической точки зрения? Расстёгнутая ширинка, как бы отвратительно это ни казалось, – ещё не состав преступления.

А тем временем такие политические распри пойдут лишь во вред и ему и его стране. Роджер Дарлинг вызвал секретаря.

– Слушаю, господин президент.

– Соедините меня с министром юстиции.

Да, он ошибался, подумал Дарлинг. Можно, разумеется, помешать уголовному расследованию. У него нет другого выхода. И это так просто. Проклятие.

26. Наравне

– Он действительно так и сказал? – Эд Фоули наклонился вперёд. Мэри-Пэт поняла это быстрее мужа.

– Да, конечно, и поклялся честным словом шпиона, – ответил Джек, цитируя слова Головко.

– Мне всегда нравилось его чувство юмора, – сказала заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, засмеявшись впервые за день и… наверно, в последний раз. – Он занимался нами с таким усердием, что больше походит на американца, чем на русского.

Ну конечно, подумал Джек, вот тебе и, объяснение поведения Эда. С ним ситуация противоположная. Посвятив почти всю свою жизнь изучению России, он стал думать больше как русский, чем как американец. Эта мысль вызвала у него улыбку.

– Какие будут предложения? – спросил советник по национальной безопасности.

– Джек, но тогда русские смогут опознать всех трех оперативников, находящихся у нас в Японии. Невыгодная сделка, дружище, – заметил Эдвард Фоули.

– Действительно, это немаловажно, – согласилась Мэри-Пэт Фоули. – Но существуют и другие соображения. Эти три оперативника отрезаны от нас, у них нет связи. Если мы не сможем восстановить контакт с ними, их ценность равна нулю. Джек, насколько серьёзна создавшаяся ситуация?

– Фактически мы находимся в состоянии войны, МП. – Джек уже вкратце сообщил им содержание беседы с послом, включая его заключительную фразу.

– О'кей, – кивнул она. – Нас втягивают в войну. А мы на неё согласны?

– Не знаю, – признался Райан. – У нас погибли люди. Над частью американской территории прямо сейчас развевается флаг другой страны. Однако наши возможности дать решительный отпор ограничены, и к тому же нужно принять во внимание внутренние трудности. Финансовые рынки и банковская система столкнутся завтра утром с крайне неприятной ситуацией.

– Интересное совпадение, – задумчиво произнёс Эд. Он слишком долго занимался разведывательной деятельностью, чтобы верить в случайные совпадения. – А как будет решаться эта проблема, Джек? Ты ведь неплохо разбираешься в этом.

– Не могу даже себе представить. Ситуация трудная, но вот насколько… никто не знает. Такого никогда раньше не случалось. Думаю, единственная хорошая новость заключается в том, что хуже быть не может. А вот плохая напоминает мысли человека, оказавшегося в горящем доме, – до поры до времени ты в безопасности, но спастись тоже невозможно.

– Какие службы занимаются расследованием случившегося? – поинтересовался Эд Фоули.

– Практически все. Руководит операцией ФБР, в его распоряжении больше всего агентов. Вообще-то такое расследование – дело Комиссии по биржевым операциям и ценным бумагам, но у неё не достаточно специалистов для столь крупномасштабной работы.

– Джек, меньше чем за двадцать четыре часа кто-то передал прессе информацию о вице-президенте, – сейчас Келти находился в Овальном кабинете, они знали об этом, – рухнул финансовый рынок, совершено нападение на наш Тихоокеанский флот, и ты говоришь, что самым опасным для нас является экономический кризис. Будь я на вашем месте, сэр…

– Понимаю тебя, – произнёс Райан, прерывая Эда, до того как тот успел обрисовать полную картину катастрофы, угрожающей стране. Он сделал несколько пометок в блокноте, пытаясь понять, каким образом можно доказать что-то при такой сложной ситуации на финансовом рынке. – Неужели есть столь хитрые и дальновидные люди?

– В мире множество умных и хитрых людей, Джек. Не все похожи на нас. – Разговор очень напоминал недавнюю беседу с Головко, подумал Райан, и Эд, подобно Сергею Николаевичу, был опытным профессионалом, для него мания преследования превратилась в образ жизни и часто становилась ощутимой реальностью. – Однако у нас есть более срочные проблемы, не терпящие отлагательства.

– Там три хороших оперативника, – начала Мэри-Пэт, развивая мысль мужа. – Номури отлично провёл первую часть порученной ему операции, внедрился в японскую среду и создал сеть полезных контактов. Кларк и Чавез – наши лучшие агенты. У них надёжное прикрытие, так что опасность, им не угрожает.

– Если не считать одного, – заметил Джек.

– Что ты имеешь в виду? – вмешался в разговор Эд Фоули.

– Следственное управление общественной безопасности знает о них.

– Головко? – спросила Мэри-Пэт. Джек мрачно кивнул.

– Вот сукин сын, – покачала головой миссис Фоули. – Знаешь, Джек, русская разведка по-прежнему лучшая в мире. – Это признание, прозвучавшее из уст заместителя директора Центрального разведывательного управления, не показалось Райану таким уж радостным.

– Неужели ты хочешь сказать, что им удалось завербовать главу японской контрразведки? – недоуменно спросил её муж.

– А почему бы и нет, милый? В других странах такое им удавалось. – Это было правдой. – Знаешь, иногда мне приходит в голову мысль, что было бы неплохо пригласить на работу нескольких сотрудников русской разведки, чтобы они читали нам лекции. – Она сделала паузу. – У нас нет выбора.

– Вообще-то Сергей не сказал этого, но я не вижу, как он мог узнать о наших парнях из другого источника. Да, – согласился Райан с заместителем директора ЦРУ, – у нас выбора не осталось.

Теперь даже Эд понял это, хотя и с неохотой.

– Что им нужно взамен?

– Русские хотят получить от нас всю информацию, собираемую «Чертополохом». Их тоже беспокоит создавшаяся ситуация. Сергей сказал, что случившееся застало его врасплох.

– Но там у них действует ещё одна агентурная сеть – и хорошая, судя по всему. Он ведь рассказал тебе об этом, – заметила МП.

– Значит, они требуют информацию от «Чертополоха» и взамен обещают, что всего лишь не будут нас беспокоить. Мы идём на слишком большие уступки, Джек. Ты всё обдумал? По сути дела они будут руководить действиями наших людей. – Эду совсем не нравилась такая ситуация, однако, немного подумав, он понял, что альтернативы этому нет.

– Обстоятельства действительно интересные, но Сергей сказал что его застали со спущенными штанами. Есть о чём задуматься. – Райан пожал плечами, пытаясь понять, каким образом три самых осведомлённых профессиональных разведчика Америки не сумели разобраться в происходящем.

– Он не обманывает? – спросил Эд. – То, что он говорит, не производит на меня особого впечатления.

– Но ведь и лгать бессмысленно в такой ситуации, – заметила Мэри-Пэт. – А мне нравятся загадки, когда внутри одной матрёшки находится другая и так далее. Ладно, по крайней мере теперь мы знаем то, о чём не подозревали раньше. Это значит, что нам нужно многое выяснить – и как можно быстрее. Если мы позволим русской службе внешней разведки контролировать наших людей… Да, это рискованно, Джек, но, чёрт возьми, не вижу иного выхода.

– Значит, я даю ему утвердительный ответ? – спросил Райан. Он знал, что придётся заручиться согласием президента, но получить одобрение у него будет легче, чем у этих двоих.

Муж и жена Фоули переглянулись и кивнули.

* * *

По случайному стечению обстоятельств с вертолёта обнаружили в пятидесяти милях океанский буксир с баржей. Фрегат «Гэри» взял баржу на буксир, а мощное судно отправил к авианосцу, где оно сменило крейсер «Иджис», причём, между прочим, скорость авианосца сразу увеличилась до девяти узлов. Шкипер буксира с ликованием думал о размерах вознаграждения, которое он получит в соответствии с правилами спасательной службы Ллойда – документы были подписаны капитаном авианосца и возвращены ему вертолётом. Обычно вознаграждение составляет от десяти до пятнадцати процентов стоимости спасённого судна с находящимся на нём грузом. Значит, авианосец, авиакрыло палубных самолётов, экипаж из шести тысяч на борту. Сколько будет десять процентов от трех миллиардов? Может быть, стоит проявить великодушие и согласиться на пять?

Как всегда, это было сочетанием простого и сложного. Отступающее боевое соединение охраняли теперь противолодочные самолёты Р-ЗС «Орион», вылетающие с Мидуэя. Понадобились целые сутки, чтобы снова начать пользоваться базой на океанском атолле, причём это оказалось возможным лишь потому, что там находились орнитологи, занимающиеся изучением черноногих альбатросов. «Орионов» в свою очередь поддерживали С-130-е из состава национальной гвардии ВВС с Гавайских островов. Как бы то ни было, адмирал, который всё ещё держал свой флаг на повреждённом авианосце, видел на экране радиолокатора четыре противолодочных самолёта, охраняющие его эскадру, и чувствовал себя увереннее. Корабли внешнего охранения пронизывали океанские глубины импульсами гидролокаторов, работающих в активном режиме, и после первого приступа паники ничего там не обнаруживали. Адмирал рассчитывал добраться до Пирл-Харбора к вечеру пятницы, а если подует ветер, даже поднять свои самолёты и усилить боевое охранение.

* * *

Направляясь по коридору, адмирал Сато видел теперь улыбки на лицах команды. Всего два дня назад они испытывали стыд и смущение из-за совершенной ими «ошибки». Сейчас всё изменилось. Он лично побывал на всех четырех эсминцах типа «конго», перелетая с одного на другой на вертолёте и проводя инструктаж. В двух сутках хода от Марианских островов моряки узнали наконец о том, что совершили, – по крайней мере часть этого. Сведения о гибели американских подлодок все ещё держались в секрете. Они поняли, что отомстили за унижение, нанесённое их стране, причём сделали это очень хитро, вернув обратно земли, исторически принадлежавшие Японии. К тому же, казалось морякам, это произошло без всяких потерь с обеих сторон. Первоначальная реакция напоминала шок. Воевать с Америкой? Однако адмирал объяснил, что война начнётся лишь в том случае, если этого захотят сами американцы. Он сообщил, что, по его мнению, такое развитие событий маловероятно, но одновременно предостерёг личный состав, что нужно быть готовым и к этому. Эскадра выстроилась сейчас в развёрнутый строй с расстоянием между кораблями в три тысячи метров и мчалась на запад с максимальной крейсерской скоростью. При этом расходовалось драгоценное топливо, но у Гуама их встретит танкер, и они пополнят запасы. К тому же Сато хотелось как можно быстрее оказаться под прикрытием своих противолодочных самолётов. Прибыв к Гуаму, он рассмотрит дальнейшие этапы операции. Первый оказался успешным. Может быть, второго и не понадобится, однако на всякий случай адмирал должен изучить все возможные варианты.

– Обнаруженные контакты? – спросил Сато, входя в боевую рубку.

– Все воздушные контакты – гражданские, – ответил офицер ПВО.

– На военных самолётах устанавливаются транспондеры, – напомнил ему адмирал. – Они действуют в точности как на гражданских.

– Никто к нам не приближается. – Эскадра намеренно выбрала курс в стороне от коммерческих воздушных коридоров, и адмирал, глядя на объединённый радиолокационный дисплей, видел самолёты, летящие по всем этим коридорам. Правда, военный разведывательный самолёт мог обнаружить эсминцы из такого коридора, но у американцев были к тому же и отличные спутники. До сих пор его оценка ситуации оказывалась точной. Единственная опасность исходила от подводных лодок, а против них у японских кораблей была надёжная защита. Экипажи эскадренных миноносцев знали, как бороться с ракетами «Томагавк» и «Гарпун», запускаемыми с них. На каждом японском корабле действовал радиолокатор SPY-ID, непрерывно обшаривающий морскую поверхность. Приближающиеся крылатые ракеты будут сразу обнаружены и обстреляны сначала ракетами SM-2MR, спроектированными в Америке (и модернизированными в Японии), а сумевшие прорваться через ракетный заслон натолкнутся на шквал огня из шестиствольных зенитных установок типа «гэтлинг» уже в непосредственной близости от кораблей. Это поставит непреодолимую преграду на пути «вампиров» – так именовались на всех флотах крылатые ракеты. Разумеется, подводная лодка может попытаться сблизиться и атаковать торпедами, а взрыва одной из мощных боеголовок достаточно, чтобы потопить любой корабль японской эскадры. Однако гидроакустики обнаружат приближение торпеды, противолодочные вертолёты сразу набросятся на подводную лодку, лишат её возможности сделать повторный залп и, скорее всего, потопят. У американцев не так много подводных лодок, и потому их командиры будут проявлять осторожность, особенно если Сато удастся прибавить третью к двум уже потопленным.

Что предпримут американцы? А что они могут теперь предпринять? Этот вопрос он задавал себе снова и снова и неизменно приходил к одному и тому же ответу. Они слишком сократили свои силы, полагаясь на способность устрашать противника, забывая при этом, что устрашение зависит от возможности перейти к активным действиям, если первое потерпит неудачу: широко известная старая ситуация «не хочу, но вынужден». К сожалению для американцев, они слишком уж положились на первое и забыли про второе, и теперь по всем известным Сато правилам, когда они снова захотят прибегнуть к принуждению, противник сможет активно противостоять им. Общий стратегический план, который ему предстояло осуществить, не был чем-то новым – всего лишь осуществлён он будет лучше, чем в первый раз, подумал он. Адмирал стоял у радиолокационного дисплея и наблюдал за искорками, обозначающими гражданские авиалайнеры, которые двигались по отведённым им воздушным коридорам, наглядно демонстрируя этим, что мир вернулся к прежнему спокойствию, даже не обратив внимания на происшедшее.

* * *

Райан знал, что самое трудное наступает после того, как решения приняты. Мучительным является не сам процесс принятия решений, а то, что с ними необходимо примириться. Все ли он сделал правильно? Наступают сомнения, потому что человеку свойственно быть крепким задним умом, когда изменить что-то уже слишком поздно. Более того, оглядываться назад всегда бесполезно и опасно, поскольку человек редко задумывается о событиях, прошедших успешно. На известном уровне предметы утрачивают чёткие очертания. Ты взвешиваешь имеющиеся возможности, факторы, оказывающие на них влияние, но очень часто замечаешь, что при любом раскладе кто-то пострадает. В этом случае стараешься причинить как можно меньше вреда людям или событиям, но даже при этом кто-то страдает, кто при иной ситуации не пострадал бы совсем, и тебе по сути дела приходится выбирать, чьи жизни будут поставлены на карту, – как жестокому и бесстрастному богу из мифологии. Ситуация становится ещё хуже, когда ты лично знаешь людей, вовлечённых в это, потому что на память приходят их лица и слышатся голоса. Те, кому не приходится принимать подобные решения, называют это моральным мужеством, а те, кто их принимает, – стрессом.

И всё-таки решение придётся принять. Райан взялся за предложенную ему работу, заранее зная, что такие моменты наступят. Он рисковал жизнями Кларка и Чавеза в восточно-африканской пустыне и теперь смутно припоминал, что и тогда беспокоился о них, но операция прошла успешно, и сейчас происшедшее казалось удивительно ловкой игрой, проведённой одной нацией против другой. А тот факт, что в результате человек по имени Мохаммед Абдул Корп лишился жизни… Ну что ж, теперь легко говорить, что он заслуживал этого. Райан заставил себя спрятать это воспоминание в дальний ящик и запереть там. Он извлечёт его оттуда через много лет, если поддастся желанию писать мемуары. Но вот все ожило снова, поскольку возникла необходимость опять рисковать жизнями реальных людей. Джек запер в сейф секретные документы и пошёл к Овальному кабинету.

– Иду к боссу, – сказал он агенту Секретной службы в коридоре, ведущем с севера на юг.

– «Фехтовальщик» к «Десантнику», – произнёс агент в микрофон, поскольку для тех, кто охраняли всех в «Доме», они являлись не столько людьми, сколько символами, обозначающими функции, которые ими осуществлялись.

Но ведь я не символ, хотел закричать Джек. Я – человек, и мне свойственны человеческие чувства, включая сомнения. По пути он миновал ещё четырех агентов и заметил, с каким доверием и уважением они смотрят на него, полагая, что ему известно, что следует предпринять, что нужно сказать боссу, словно считая его кем-то более значительным, чем они, и один только Райан знал, что ничем от них не отличается. Он поступил глупо, согласившись исполнять обязанности, влекущие за собой огромную ответственность, намного большую, чем у них, чем ему когда-либо хотелось, вот и все.