Текст книги "Долг чести"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 81 страниц)

– Оставь это мне. Не исключено, президент пожелает ознакомиться с полученной информацией.

– Не возражаю, – ответила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

– Если поступит что-то ещё…

– Я сразу сообщу тебе, – пообещала Мэри-Пэт.

– Это была отличная мысль – воспользоваться агентурной сетью «Чертополоха».

– Мне хочется, чтобы Кларк попробовал – ну надавил бы, может быть, чуть сильнее. Тогда мы убедимся, насколько совпадают у нас точки зрения.

– Согласен, – тут же ответил Райан. – Пусть действует как можно энергичней.

* * *

Личным самолётом Яматы был старый «Гольфстрим» G-IV. И хотя он был оборудован дополнительными топливными баками, при обычных условиях не мог пролететь без дозаправки 6740 миль от Токио до Нью-Йорка. А вот сегодня обстановка была иной, сообщил Ямате пилот. Скорость струйного течения над северной частью Тихого океана достигала ста девяноста узлов и продержится ещё несколько часов. В результате скорость самолёта по отношению к земной поверхности увеличивалась до 782 миль в час, что сокращало полётное время по сравнению с обычным на целых два часа.

Ямата не скрывал, что доволен этим. Сейчас главным был временной фактор. Все составленные им планы он держал в уме, так что просматривать было нечего. Несмотря на смертельную усталость от непрерывной работы, растянувшейся на дни, а за последнее время и на недели, Ямата понял, что не сумеет уснуть. Он любил читать запоем, но сейчас не мог заставить себя взяться за книгу. Он был совсем один; говорить не с кем. Заняться нечем, совершенно нечем, и это казалось странным. Самолёт неслышно скользил на высоте сорока одной тысячи футов. Вокруг было ясное утро, и далеко внизу он видел поверхность Тихого океана с бесконечными рядами катящихся волн, увенчанных белыми гребешками. Бессмертный океан. На протяжении почти всей его жизни эта бескрайняя водная гладь была американским озером, принадлежащим их военно-морскому флоту. Знает ли сам океан об этом? Догадывается ли, что скоро наступят перемены?

Перемены, подумал Ямата. Они начнутся через несколько часов после его прибытия в Нью-Йорк.

* * *

– Это Бад, захожу на посадку. У меня на борту восемь тысяч фунтов горючего, – сообщил по каналу радиосвязи капитан первого ранга Санчес. Поскольку он занимал должность командира авиакрыла, базирующегося на авианосце «Джон Стеннис» (CVN-74), его F/A-18F первым сядет на его палубу. Хотя Санчес был самым опытным лётчиком авиакрыла, как ни странно, на «хорнете» он начал летать совсем недавно. До этого он летал на «томкэте» F-14. «Хорнет» был легче, обладал большей манёвренностью, наконец, его запас топлива позволял не только взлететь, описать круг над авианосцем и тут же заходить на посадку (по крайней мере так теперь ему казалось), но и долго оставаться в воздухе. Он привыкал к новому самолёту, и ему начинало нравиться летать в одиночку после стольких лет, проведённых за штурвалом двухместного истребителя-бомбардировщика. Может быть, у этих парней из ВВС действительно время от времени появляются хорошие идеи…

Перед ним на огромной лётной палубе нового авианосца матросы заканчивали регулировку натяжения стальных тросов у аэрофинишеров, исходя из сухого веса его истребителя и веса топлива, о котором он сообщил при заходе на посадку. Так приходилось поступать каждый раз. Не такая уж огромная эта палуба, с иронией подумал он, особенно когда смотришь с полумильной высоты. Для стоящих на палубе она на самом деле казалась огромной, но для Санчеса сейчас не превышала размеров спичечного коробка. Он выбросил из головы эту предательскую мысль и сосредоточил все внимание на посадке. «Хорнет» пролетел через воздушное завихрение от массивного «острова» авианосца, и его бросило в сторону, но лётчик автоматически, лёгким движением руки исправил отклонение, не отрывая взгляда от «фрикадельки» – красного огня, отражающегося в зеркале, – стараясь держать его в центре. Санчеса называли «мистер Машина», потому что из более полутора тысяч посадок, совершенных им на палубы авианосцев – в лётный журнал заносилась каждая из них, – меньше чем в полусотне случаев он не сумел захватить крюком наиболее удобный третий трос.

Спокойно, спокойно, говорил он себе, правой рукой плавно отводя назад ручку управления, а левой регулируя сектор газа и неотрывно наблюдая за скоростью снижения, и вот… да. Он почувствовал, как истребитель вздрогнул, захватив стальной трос аэрофинишера – Санчес не сомневался, что это снова был третий, – и начал замедлять бег, хотя дальний край палубы стремительно приближался и казалось, что самолёт вот-вот рухнет в море. Наконец самолёт замер, по ощущениям Санчеса, в нескольких дюймах от того места, где кончалось чёрное покрытие стальной палубы над кипевшей далеко внизу голубой водой, рассекаемой форштевнем авианосца. На самом деле до конца палубы оставалось около сотни футов. Санчес нажал на кнопку, убирающую внутрь крюк, которым истребитель цеплялся за трос аэрофинишера, и стальная змея отползла назад, на прежнее место. Матрос палубной команды начал подавать ему знаки, показывая, куда следует поставить самолёт, и чудо авиационной технологии, стоящее многие миллионы долларов, превратилось в поразительно неуклюжую наземную машину, двигающуюся по самой дорогой стоянке в мире. Через пять минут реактивные двигатели были выключены и крепёжные цепи надёжно удерживали истребитель на палубе. Санчес откинул фонарь кабины и спустился на палубу по стальной лестнице, которую установил у борта самолёта его механик.

– Добро пожаловать на борт, шкипер. Были проблемы с птичкой?

– Никаких. – Капитан передал механику лётный шлем и поспешно пошёл к острову. Три минуты спустя он наблюдал за прибытием остальных самолётов авиакрыла.

Авианосец уже носил полуофициальное название «Джонни Реб», поскольку он был назван в честь сенатора от штата Миссисипи, длительное время занимавшего этот пост в Конгрессе, верного друга военно-морского флота. Санчесу показалось, что корабль даже пахнул по-новому – он совсем недавно был спущен на воду с верфи судостроительной компании «Ньюпорт ньюз шипбилдинг энд драй док». «Стеннис» прошёл ходовые испытания у Восточного побережья Соединённых Штатов, затем обогнул мыс Горн и прибыл в Пирл-Харбор. Следующий авианосец такого типа – «Соединённые Штаты» – через год будет спущен на воду и готов к ходовым испытаниям, а ещё один только что заложен. Было приятно сознавать, что по крайней мере один тип боевых кораблей продолжал развиваться более или менее успешно.

Самолёты авиакрыла заходили на посадку с интервалами в полторы минуты: две эскадрильи по двенадцать F-14 «томкэт», ещё две с таким же количеством истребителей F/A-18 «хорнет», одна эскадрилья из десяти средних бомбардировщиков А-6Е «интрудер», три самолёта раннего радиолокационного обнаружения Е-ЗС «хокай», два грузовых С-2, четыре ЕА-6В «праулер»… Вот и все, подумал Санчес, не испытывая особого восторга.

Действительно, на «Джонни Ребе» вполне могли разместиться ещё двадцать самолётов, но теперь авианосное крыло стало не таким, как раньше. Санчес вспомнил, какими переполненными казались в прошлом палубы авианосцев. Впрочем, даже в этом была своя светлая сторона – легче стало перемещать самолёты по палубе. Хуже было то, что ударная мощь его авиакрыла составляла едва две трети от того, чем она была прежде. А ещё хуже, что морская авиация оказалась в тяжёлом положении как род войск. Истребители-бомбардировщики «томкэт» впервые начали поступать на вооружение в шестидесятые годы – в то время Санчес заканчивал среднюю школу и думал о том, когда ему разрешат сесть за руль автомобиля. «Хорнет» прошёл испытания как модель YF-17 в начале семидесятых, а «интрудер» сконструировали в пятидесятые, когда Баду купили первый двухколесный велосипед. Сейчас для морской авиации не проектировалось ни единого нового самолёта. ВМС совершили две неудачные попытки обновить свой авиапарк с помощью новейших самолётов технологии «стелс» – первую, когда отказались принимать участие в проекте ВВС, связанного с разработкой самолёта F-117, и вторую, когда закупили штурмовики А-12 «эвенджер», у которых с технологией «стелс» оказалось все в порядке, они успешно избегали обнаружения радиолокаторами противника, но вот только летали из рук вон плохо. А теперь этот лётчик-истребитель после двадцати лет полётов с палуб авианосцев, «счастливчик», выдвинутый на звание адмирала, получивший наконец возможность командовать самым крупным соединением за всю свою лётную карьеру, теперь он имел в своей власти меньшую ударную мощь, чем все остальные командиры авианосных крыльев до него. То же самое относилось и к авианосцу «Энтерпрайз», находившемуся в пятидесяти милях к востоку. И всё-таки авианосец был королём морей. Даже с меньшим количеством боевых самолётов, базирующихся на нём, «Джонни Реб» превосходил по ударной мощи оба индийских авианосца вместе взятых, и Санчес считал, что при таких обстоятельствах будет не слишком трудно сдерживать индийский Военно-морской флот, не позволяя ему стать чрезмерно агрессивным. Хорошо, что эта проблема была единственной, стоящей перед ним.

– Вот и все, – заметил начальник лётных операций авианосца, когда последний ЕА-6В совершил посадку, зацепив крюком тросе номер два аэрофинишера. – Посадочные операции завершены. У тебя отличные лётчики, Бад.

– Прилагаем все усилия, Тод. – Санчес встал со своего кресла на мостике и направился вниз в каюту, чтобы принять душ перед встречей сначала с командирами эскадрилий, а затем с офицерами оперативного отдела для планирования операций, связанных с манёврами «Океанские партнёры». Это послужит отличной подготовкой, сказал себе Санчес. На протяжении почти всей лётной карьеры он служил на Атлантике, и манёвры станут его первой возможностью познакомиться с японским Военно-морским флотом. Любопытно, как отнёсся бы к этому его дед, подумал Санчес. Генри Гейбриел «Майк» Санчес в 1942 году командовал авиакрылом на авианосце «Уосп» и сражался с японцами при Гуадалканале[9]. Было бы интересно узнать, как относится Большой Майк к предстоящим манёврам.

* * *

– Брось, ты должен для меня что-то сделать, – настаивал лоббист. Одним из признаков того, насколько отчаянным стало положение, оказалось сообщение от работодателей, в котором говорилось, что им, возможно, скоро придётся резко сократить расходы на его деятельность в Вашингтоне, округ Колумбия. Эта новость подействовала ошеломляюще. Ведь речь идёт не обо мне одном, подумал бывший конгрессмен от штата Огайо. От этого зависит благополучие ещё двадцати служащих, работающих у меня в конторе. А разве они не американцы? Вот почему он с такой тщательностью выбирал следующую цель . У этого сенатора возникло немало проблем, среди них были и появление серьёзного соперника на первичных выборах и ещё одного на втором их этапе. Ему понадобится немало средств для финансирования избирательной кампании. Может быть, хотя бы поэтому сенатор будет готов прислушаться к голосу разума.

– Рой, я знаю, мы сотрудничаем уже десять лет, но если я проголосую против закона о реформе торговли, на моей политической карьере можно навсегда поставить крест. Понимаешь? Навсегда. Похоронить, вонзить осиновый кол. Мне придётся вернуться в Чикаго, чтобы снова проводить дурацкие семинары по государственной политике и продавать свой опыт за несколько долларов тому, кто заплатит больше. – Может быть, даже превратиться в подобного тебе, подумал сенатор, но промолчал. Впрочем, смысл сказанного был и без того ясен. Такая вероятность казалась ужасной. Он провёл на Капитолийском холме почти двенадцать лет, и ему здесь нравилось. Ему нравились его служащие, нравилась жизнь в Вашингтоне, нравилось, что он может ставить свой автомобиль, где пожелает, нравилось, что не приходится платить за авиабилеты в Иллинойс и обратно, нравилось, с каким уважением относятся к нему всюду, где бы он ни появился. Сенатор уже стал членом престижного клуба «Вторник – четверг», летал в свой штат каждый четверг на продолжительный уик-энд, чтобы выступать с речами в местных клубах «Элко» и «Ротари», появляться на встречах учителей и родителей в школах, разрезать ленточку при открытии всякого нового почтового отделения, для которого ему удавалось выбить финансирование. Он уже принялся за свою избирательную кампанию и трудился всерьёз, не менее напряжённо, чем в тот год, когда ему впервые удалось пробиться на это проклятое место в Сенате. Добиваться такой цели снова – дело не слишком приятное, но ещё хуже, если ты прилагаешь массу усилий, зная, что все напрасно. Ему придётся голосовать за принятие закона, неизбежно придётся. Неужели Рой не понимает этого?

– Да, Эрни, я согласен с тобой. И всё-таки мне нужно что-то, – настаивал лоббист. Сейчас его работа отличалась от той, которой он занимался, являясь членом палаты представителей на Капитолийском холме. У него был теперь такой же штат служащих, но оплачивать их приходилось ему самому, а не американским налогоплательщикам. Сейчас ему на самом деле приходилось чем-то заниматься. – Я ведь всегда был твоим другом, правда?

Заданный вопрос вообще-то не был вопросом. Это была констатация факта, означающая одновременно обещание и угрозу. Если он, подумал сенатор Грининг, откажется оказать хоть какую-то поддержку, тогда Рой тихо и незаметно обратится с аналогичной просьбой к одному из его соперников. Впрочем, скорее всего к обоим. Он знал, что Рой не испытывает ни малейших угрызений совести, прибегая к помощи самых разных союзников. Вполне возможно, что он просто спишет его, Эрнста Грининга как неудачника и начнёт искать поддержки тех, кто наверняка придут ему на смену. Посеянные деньги в конечном итоге неизбежно принесут урожай, потому что японцы любят строить далеко идущие планы. Это знали все. С другой стороны, если сейчас он пойдёт на уступки…

– Послушай, Рой, Я ведь не могу теперь отозвать поданный мной голос, – снова напомнил сенатор Грининг.

– Может быть, внести дополнение?

– Никаких шансов. Рой. Ты бы посмотрел, как работают над текстом комитеты Конгресса. Черт побери, да их председатели отрабатывают сейчас последние детали! Тебе придётся объяснить своим друзьям, что сейчас невозможно внести какие-либо изменения в содержание закона.

– У тебя есть что-нибудь ещё? – спросил Рой Ньютон, стараясь скрыть охватившую его панику. Боже мой, неужели придётся возвращаться обратно в Цинциннати и снова заниматься юридической практикой?

– По этому вопросу – ничего, – сказал Грининг. – Однако происходят другие весьма любопытные события в правительственных сферах.

– Какие именно? – поинтересовался Ньютон. Только этого мне и не хватало, подумал он. Наверняка обычные сплетни. Об этом было любопытно слышать, когда он служил свои шесть сроков в палате представителей, но теперь…

– Возможно, скоро начнётся процедура импичмента против Эда Келти.

– Ты шутишь… – выдохнул лоббист, на мгновение отвлекшись от горестных мыслей. – Попробую догадаться сам – его снова накрыли с расстёгнутой прорехой?

– Он обвиняется в изнасиловании, – ответил Грининг. – Не в чем-нибудь, а именно в изнасиловании. ФБР уже ведёт расследование. Ты знаешь Дэна Мюррея?

– Комнатную собачку Билла Шоу?

– Совершенно верно, – кивнул сенатор. – Он уже провёл брифинг с юридической комиссией Конгресса, но потом началась вся эта паника со срочным принятием закона, и президент распорядился подождать некоторое время. Сам Келти ещё не знает об этом, по крайней мере не знал в прошлую пятницу – можешь поэтому представить себе, какие строгие меры предосторожности приняты, – но мой старший помощник по вопросам законодательства обручён с помощницей Сэма Феллоуза, которой поручены административные вопросы, да и вообще такая информация слишком хороша, чтобы хранить её в тайне, правда?

Старая вашингтонская история, с ухмылкой подумал Ньютон. Если о чём-то знают два человека, это уже не секрет.

– Насколько это серьёзно?

– Насколько мне известно, Эд Келти по уши в дерьме. Мюррей чётко обрисовал создавшееся положение и сообщил о доказательствах, которыми располагает. На этот раз он собирается упрятать мальчика Эдди за решётку. Дело в том, что действия Келти повлекли за собой самоубийство.

– Лайза Берринджер! – У любого политического деятеля отличная память на имена.

– Вижу, что у тебя по-прежнему острый нюх, – кивнул Грининг.

Ньютон едва не присвистнул от изумления, но, поскольку был в прошлом членом палаты представителей, сделал вид, что отнёсся к полученной информации достаточно флегматично.

– Неудивительно, что президент хочет держать это в тайне. Опасается, что для сенсации в газетах не хватит первой полосы, а?

– В этом всё дело. Это не окажет влияния на принятие закона – думаю, не окажет, – но кому нужны дополнительные осложнения? Закон о реформе торговли да и поездка в Москву. Так что можно биться об заклад – о Келти он объявит после возвращения из России.

– Значит, президент решил пожертвовать Келти.

– Вообще-то Роджеру он никогда не нравился. Дарлинг взял Келти в свою команду, зная про его опыт законодателя, помнишь? Ему нужен был человек, знакомый с существующей системой. Так вот, какая от него теперь польза, даже если удастся доказать его невиновность? Кроме того, и в предстоящей избирательной кампании Келти станет серьёзной помехой. С политической точки зрения, – напомнил Грининг, – гораздо лучше избавиться от него прямо сейчас, верно? Или по крайней мере как только улягутся волны, связанные с остальными мероприятиями.

А ведь это уже интересно, подумал Ньютон, замолчав на несколько секунд. Мы не в силах остановить принятие закона о реформе торговли. С другой стороны, что, если мы причиним неприятности администрации Дарлинга? В этом случае у нас очень скоро появится другой президент, а при соответствующей подготовке новая администрация сможет…

– О'кей, Эрни, по крайней мере это уже кое-что.

12. Формальности

Без выступлений в таком деле не обходится. Более того, и выступающих предстояло выслушать немало. При событии такого размаха каждый из 435 членов палаты, представляющий – или представляющая – каждый из 435 избирательных округов, просто обязан показаться перед телекамерами.

Представительница Северной Каролины привела Уилла Снайдера со все ещё забинтованными руками и позаботилась о том, чтобы он занял место в первом на галерее ряду. Это позволило ей привлечь к нему внимание её избирателей, вознести до небес проявленное им мужество, похвалить профсоюзы за благородство их членов и внести предложение, чтобы Конгресс официально признал героический поступок Снайдера.

Далее, конгрессмен из восточного округа Теннесси воздал должное образцовым действиям дорожной полиции его штата и подчеркнул высочайший научный уровень Ок-Риджской национальной лаборатории – в результате после многочисленных благодарностей бюджет лаборатории пополнится несколькими дополнительными миллионами. Бюджетное управление Конгресса уже подсчитывало добавочные поступления в государственную казну от налогов с увеличившегося оборота автомобилестроительных корпораций, и у его членов при этом выступала слюна, как у собак Павлова при звуке колокола.

Член палаты представителей от Кентукки, не жалея сил, доказывал, что «креста» производится в основном в Америке и потому может считаться американским автомобилем, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что в конструкцию машины войдут теперь дополнительные детали, производимые дома (это было уже решено в отчаянной, но неизбежно бесплодной попытке корпорации уладить дело), и конгрессмен надеялся, что рабочих его округа никто не будет обвинять в происшедшей трагедии, вызванной, в конце концов, дефектными комплектующими, изготовленными за океаном. Сборочный автозавод в Кентукки, напомнил слушателям конгрессмен, является самым совершенным заводом в мире и служит наглядным примером того, что Америка может и должна сотрудничать с Японией. Таким образом, он поддержит законопроект лишь потому, что его принятие продвинет это сотрудничество ещё на шаг вперёд. Коллеги по палате с восхищением оценили такой финт, заключив, что конгрессмен от Кентукки на удивление ловко сумел занять компромиссную позицию.

После этого обсуждение продолжилось. И журнал «Роул-кол»[10], который освещал события, происходящие на Капитолийском холме, высказал сомнения, осмелится ли хотя бы один законодатель проголосовать против законопроекта.

– Ты знаешь, – обратился Рой Ньютон к своему главному клиенту, – тебе придётся признать поражение. Понимаешь, сейчас никто не в силах изменить ход событий. Если хочешь, можешь назвать происшедшее неудачным стечением обстоятельств, но иногда приходится мириться с неприятностями.

Японца удивил тон американца. Ньютон говорил едва ли не с пренебрежением. Он даже не испытывал вины за то, что не в силах изменить создавшуюся ситуацию, а ведь ему регулярно платили с тех самых пор, как он был впервые принят на службу «Япония, инкорпорейтед» и дал обещание улаживать возникающие конфликты. Не подобало подчинённому так разговаривать со своим благодетелем, однако трудно понять, этих американцев. Им платишь деньги за то, чтобы они выполняли работу, а они…

– Однако сейчас происходит и кое-что ещё, и если у тебя хватит терпения заглянуть подальше в будущее… – Японцу уже давали советы просто заглянуть в будущее, и Ньютон был благодарен своему клиенту за то, что тот проявил достаточное знание английского языка, чтобы оценить разницу между попыткой заглянуть в будущее и попыткой заглянуть туда же, но подальше, – …можно будет рассмотреть другие возможности, – закончил Ньютон.

– И в чём же могут заключаться эти возможности? – ядовито спросил Биничи Мураками. Он был настолько расстроен происходящим, что не сумел скрыть своё раздражение. Всё шло не так, как следовало. Он приехал в Вашингтон, надеясь лично выступить против одобрения этого гибельного законопроекта, а вместо этого его осаждали репортёры, они задавали вопросы, из которых ясно вытекала вся бесполезность таких попыток. Именно поэтому Мураками на несколько недель покинул Японию и оставался в Америке, несмотря на настоятельные просьбы своего друга Козо Мапуды возвратиться.

– Правительства сменяются, – произнёс Ньютон и несколько минут объяснял, что стоит за его словами.

– Из-за такой тривиальной причины?

– Подобного стоит ждать и в вашей стране. Если ты думаешь иначе, то просто обманываешь себя. – Ньютон не понимал, как можно недооценивать столь очевидную истину. Разве люди, которые занимаются маркетингом, не информируют руководство компаний о том, сколько автомобилей в Америке покупают женщины, не говоря уж о спросе на дамские электробритвы. Чёрт возьми, да ведь один из филиалов корпорации самого Мураками занимается их производством! Таким образом, проблемы маркетинга в Америке в значительной мере направлены на привлечение покупательниц, в то же время, по мнению японцев, аналогичная ситуация никогда не возникнет у них в стране. Это, подумал Ньютон, для японцев своего рода мёртвая зона.

– Неужели это действительно может подорвать позиции Дарлинга? – спросил Мураками. Ведь благодаря принятию закона о реформе торговли президент приобретал значительный политический капитал.

– Да, безусловно, если разумно приняться за дело. Сейчас он препятствует расследованию серьёзного уголовного преступления, не так ли?

– Нет, судя по твоим словам, он всего лишь попросил отложить… – Это верно, но он сделал это из политических соображений, Биничи. – Ньютон редко обращался к своему клиенту по имени. Японец не любил такой фамильярности. Высокомерный сукин сын, подумал Ньютон. Впрочем, разве он не щедро платит за оказанные ему услуги? – Понимаешь, Биничи, у нас не принято мешать уголовному расследованию, особенно по политическим причинам. И тем более в случаях, когда речь идёт об оскорблении женщины. Таково уж своеобразие американской политической системы, – терпеливо объяснил он.

– Но разве мы можем вмешиваться во внутреннюю жизнь вашей страны? – Вопрос был скороспелым и объяснялся тем, что японцу ещё никогда не приходилось задумываться о действиях на таком уровне.

– А за что вы тогда платите мне?

Мураками откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Только ему разрешалось курить здесь.

– Как ты собираешься взяться за это?

– Дай мне несколько дней на то, чтобы разработать план, ладно? А тем временем следующим же рейсом отправляйся домой. Здесь ты приносишь нашему делу один вред, понимаешь? – Ньютон сделал паузу. – Ты должен также понять, что это самый сложный проект, который мне когда-либо приходилось осуществлять для вас. И самый опасный, – добавил лоббист.

Продажный шакал! – пронеслась яростная мысль в голове японца, но он скрыл её за бесстрастным выражением лица, спокойного и равнодушного. Ну и что? По крайней мере этот американец умеет добиваться успеха.

– Один из моих коллег находится в Нью-Йорке. Я повидаюсь с ним и вылечу домой оттуда.

– Отлично. Только постарайся не слишком показываться на людях, ладно?

Мураками встал и вышел в приёмную, где его ожидали помощник и телохранитель. Он выглядел впечатляюще: высокий для японца – пять футов десять дюймов, – с иссиня чёрными волосами и по-юношески гладким лицом, несмотря на свои пятьдесят семь лет. За его плечами было много успешных деловых операций в Америке, однако это никак не проливало света на создавшуюся ситуацию. Последние десять лет ему ни разу не приходилось закупать американских товаров меньше чем на сотню миллионов долларов в год, и он неоднократно выступал с заявлениями, отстаивая более свободный допуск Америки на японский рынок продовольствия. Сын и внук фермеров, он приходил в ужас при мысли о том, что многие из его соотечественников готовы заниматься подобной работой. В конечном счёте труд фермера поразительно неэффективен, а американцы, несмотря на присущую им лень, настоящие волшебники по части выращивания сельскохозяйственной продукции. Жаль, что они не умеют разбивать сады, подумал он. Сады были подлинной страстью Мураками.

Служебное здание находилось на Шестнадцатой улице, всего в нескольких кварталах от Белого дома, и, выйдя на тротуар, японец посмотрел на внушительное строение, в котором живут американские президенты. Действительно, производит впечатление. Это не императорский замок в Осаке, но от него веет мощью.

– Японский ублюдок!

Мураками повернулся, увидел побелевшее от ярости лицо мужчины, судя по внешнему виду рабочего, и был настолько потрясён, что даже не почувствовал оскорбления. Телохранитель мгновенно оттеснил американца.

– Ты ещё получишь своё, желтомордая сволочь! – выкрикнул мужчина и пошёл прочь по тротуару.

– Подождите! – окликнул его Мураками, все ещё слишком удивлённый, чтобы обидеться. – Что плохого я вам сделал?

Если бы он знал Америку лучше, то догадался бы, что это один из тысяч бездомных Вашингтона и, как большинство из них, погряз во множестве самых разных проблем. В данном случае американец был алкоголиком, потерявшим семью и работу из-за неспособности отказаться от спиртного, и его контакты с действительностью ограничивались общением с такими же людьми, как и он сам. Испытываемая им ненависть к жизни искусственно усиливалась алкоголем. В руке он держал пластмассовый стаканчик с дешёвым пивом и, неожиданно вспомнив, что когда-то работал на сборочном конвейере завода «Крайслер» в Ньюарке, штат Делавэр, решил, что вместе с пивом отделается от терзающих его мыслей об увольнении с работы, где бы она ни находилась. И, забыв, что сам навлёк на себя все несчастья, он повернулся и плеснул пивом в лица трех стоявших перед ним людей, а затем пошёл дальше, испытывая такое удовольствие, что даже не жалел, что выпивки не осталось.

Телохранитель рванулся, словно собираясь преследовать его. В Японии он просто повалил бы наглого бакаяро на землю. Тут же вызвали бы полицейского и этого кретина арестовали бы, но сейчас телохранитель понимал, что находится на чужой территории, он остановился и быстро огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что этот выпад не был манёвром, предназначенным для того, чтобы отвлечь его внимание от более серьёзного нападения. Он увидел, что Мураками замер, выпрямившись во весь рост, и выражение растерянности на его лице сменилось яростью. Дорогой английский пиджак был залит дешёвым безвкусным американским пивом. Не говоря ни слова, Мураками сел в машину. Телохранитель, испытывая такое же унижение, опустился на переднее сиденье, и автомобиль направился в Национальный аэропорт Вашингтона.

Человек, который добился всего в жизни благодаря упорному труду, который помнил жизнь на ферме, где его отец выращивал овощи на огороде размером с почтовую марку, который все силы отдавал учёбе, стремясь получить стипендию в Токийском университете, и начал свою трудовую жизнь с самого низа, чтобы достичь сегодняшних вершин, Мураками часто испытывал сомнения относительно американцев, критически относился к некоторым сторонам их жизни, но в то же время считал себя справедливым и беспристрастным судьёй, когда речь заходила о проблемах торговли. Но, как нередко случается в жизни, пустяк смог изменить его точку зрения.

Они варвары, заключил он, поднимаясь на борт самолёта, который чартерным рейсом доставит его в Нью-Йорк.

* * *

– Премьер-министр потерпит поражение и будет смещён, – сообщил Райан в беседе с президентом, которая проходила примерно в то же самое время, когда в нескольких кварталах от Белого дома произошёл описанный выше случай.

– Как надёжны эти сведения?

– Вполне надёжны, – заверил его Джек. – У нас там действует пара оперативников. Правда, они занимаются другой проблемой, но получили эту информацию от нескольких агентов.

– Госдепартамент об этом ничего не знает, – несколько наивно возразил Дарлинг.

– Господин президент, – Райан поправил папку на коленях, – вы ведь знаете, что за этим событием последуют самые серьёзные последствия. Кога возглавляет коалицию, состоящую из шести различных фракций, и не потребуется больших усилий, чтобы расколоть её. – И нанести удар по нам тоже, мысленно добавил Джек.

– Ну хорошо. И что дальше? – спросил Дарлинг, он только что ознакомился с данными последних социологических опросов о собственном рейтинге.

– Скорее всего пост премьер-министра займёт некто Хироши Гото. Он никогда не испытывал к нам особого расположения.

– Он бросается крутыми фразами, – заметил президент, – но когда я встречался с ним, произвёл на меня впечатление обычного болтуна, не отвечающего за свои слова. Слабый, тщеславный и бесхарактерный человек.