Текст книги "Песенка для Нерона"

Автор книги: Том Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

– Никогда в жизни не слышал этого имени – Лициний Поллион, – сказал я. – Низенького, круглого лысого италийца, как вы описали, я знаю. Встречал его по крайней мере дважды. Но какого хрена ему нанимать людей, чтобы подкидывать нам во сне деньги или спасать из горящих кабаков...

Хвост кашлянул, и на его лице, густо покрытом шрамами, возникло смущенное выражение.

– Чтобы избежать недопонимания, – сказал он. – Мы не спасали вас из кабака потому, что он горел. Скорее наоборот.

– Прошу прощения?

Он неуверенно ухмыльнулся.

– Кабак загорелся, потому что мы спасали вас. Я имею в виду – это мы его подожгли. Отвлекающий маневр, я думаю, так это называют военные. Ну, – продолжал он, пока я буравил его взглядом, способным гравировать бронзу, – мы обнаружили, что вокруг полно наемных мускулов, а пробиваться внутрь и наружу с боем не очень хотели. Да вам и самим могли причинить какой-то вред...

– Более вредный, чем удар по башке, – пробормотал я. – Ну, довольно сомнительно, а?

Александр заскулил, как побитый пес.

– А я говорил тебе, что нам не надо оглушать их. Я говорил, что если мы это сделаем, они нам не поверят, и пожалуйста. Ты вечно выбираешь самый быстрый способ, вот в чем твоя проблема.

– Не слушайте моего друга, – сказал Луций Домиций. – Из-за маленького роста ему становится не по себе в компании рослых людей. На вашем месте я бы все сделал так же, наверное.

Это заявление приободрило Хвоста.

– Ну, – сказал он, – хорошо, что ты нас понимаешь. По правде говоря, мы не очень-то большие специалисты в этих делах. Как я уже говорил, мы беремся за них только потому, что времена тяжелые. Так или иначе, – продолжал он. – Это, в общем, и вся история. Мы следили за вами, а когда на твоего друга рухнуло здание...

– А, так это не ваших рук дело, стало быть? – спросил я. Я все еще дулся на «маленький рост». – Просто интересно. По мне так в точности подходит к вашему стилю ведения дел.

– Не обращайте на него внимания, – сказал Луций Домиций. – Я обычно так и делаю.

Александр ухмыльнулся, а Хвост продолжил рассказ:

– Когда здание рухнуло на твоего друга, мы немного опешили. Видите ли, Лициний Поллион строго наказал: держитесь в сторонке, не позволяйте себя заметить. Ну, а остаться незамеченным, вытаскивая человека из разваливающегося здания, довольно трудно, а? С другой стороны, он велел нам следить, чтобы вы не получили никакого вреда. Но тут те два парня метнулись к тебе и вытащили наружу, и мы подумали: ну вот, все в порядке.

Но когда они потащили тебя прочь, мы пошли за вами, и, ну, можете представить, что мы подумали, когда поняли, кто же это вас спас. Понятия не имели, как быть.

– Погоди, – перебил его Луций Домиций. – Вы узнали их?

– Конечно, – сказал Хвост. – Все в Риме знают этих двух.

Я нахмурился.

– Ты имеешь в виду Аминту и его брата, как там его? Египетских врачей? Они говорил, что в городе всего ничего. Почему вы двое ухмыляетесь?

– Ты ему объясни, – сказал Александр после короткой паузы.

– Эти двое, – сказал Хвост. – Как ты их назвал?

– Аминта, – сказал я. – Как второго зовут, не могу припомнить. В общем, они врачи из Мемфиса в Египте. И у них есть сестра по имени Миррина.

Александр вздернул голову.

– Может, они и в самом деле из Мемфиса, – сказал он. – Само собой, каждый откуда-то родом. Ну типа я сам из маленькой деревни в Фессалии, а Юлиан – из Экбатаны в Персии. Но в Риме они не меньше нашего, а я здесь двадцать два года.

– Хотя насчет врачей он прав, – вставил Хвост. – Раньше они были врачами, во всяком случае.

– Прекрасно, – сказал я нетерпеливо. – Так чем они занимаются сейчас?

Хвост скорчил рожу.

– О, они возглавляют одну из самых больших уличных банд в городе, – сказал он. – Называют себя Пинчийским Согласием. Крайне неприятные люди.

– Хулиганы, – буркнул Александр. – Воровство, грабеж и политика. Скупка краденного и похищения людей. Всякими такими делами занимаются. Довольно много ребят, с которыми мы дрались, сейчас работают на них. Мы-то нет, конечно. Мы от такого держимся подальше.

– Значит, они бандиты? – сказал я.

– Ну да, я так и сказал, – ответил Александр. – И как только мы поняли, что вы у них, мы метнулись к Лицинию Поллиону и все рассказали ему.

– Спасибо он нам не сказал, – вступил Хвост. – Какого хрена вы думали, сказал он, что позволили этим животным прикоснуться к ним?

– А потом велел вернуться и вытащить вас, – продолжал Александр. – Когда мы пришли назад, то обнаружили вокруг постоялого двора всех этих ребят, о которых я уже упоминал. Некоторые были из парней Сцифакса...

– Сцифакс? – переспросил Луций Домиций.

– Это его настоящее имя, – объяснил Александр. – Того, которого вы звали Аминта. А его брата зовут Биакрат.

– А сестра? – спросил я. – Миррина. Это ее настоящее?..

Александр вздернул голову.

– Никогда не слышал ни о какой сестре, – сказал он. – Может, у них и есть сестра, но я ничего о ней не знаю. В общем, некоторые были из банды Сцифакса, мы заметили несколько знакомых лиц. Но были там и парни Стримона, а Сцифакса и Стримона не назовешь близкими друзьями.

Я вздохнул.

– Стримон?

– Главарь другой банды, – сказал Хвост. – Возглавляет Эсквилинскую Фракцию. Не такая большая, как Пинчийцы, но зато крайне антиобщественная. В позапрошлом году между ними случилась большая война за территории, поэтому я не представляю, чтобы два подонка вдруг стали сотрудничать.

Александр кивнул.

– А в качестве вишенки, – продолжал он, – целая толпах тех, кого мы вообще никогда не видели. Либо новенькие в городе, либо их специально туда притащили. Один бог знает, на чьей они стороне.

У меня аж голова закружилась.

– Проклятье, – пробормотал я.

– И все это из-за нас? Серьезно, к чему все это беспокойство?

– Так или иначе, – сказал Хвост, – шансы, что нам удасться просто войти внутрь и вывести вас на глазах у всей этой толпы, были не очень. Поэтому мы зашли сзади и подожгли кабак. Показалось, что это неплохая идея.

– Ну, она сработала, – сказал Луций Домиций. Я заметил, что он стал весь бледный и задумчивый, и немудрено. В одном я был абсолютно уверен – все эти могущественные бандиты охотятся не за мной. – И вы понятия не имеет, зачем мы им сдались? – продолжал Луций Домиций, – я имею в виду банды, Сцифа и как там зовут второго.

– Сцифакс, – поправил его Александр. – И Стримон. Извини, ничего не знаю. Конечно, мы можем прихватить одного из их ребят и попробовать что-нибудь выжать из него, но не думаю, что это что-то нам даст. Одна из сильных сторон банд заключается в том, что бойцы не знают, что планируют шишки. Секретность, видишь ли.

– Так или иначе, – сказал Хвост, – вам больше не надо из-за них беспокоиться, по крайней мере сейчас. Лициний Поллион не бандит, если вы вдруг так подумали.

– Прекрасно, – сказал я. – И чем же он занимается?

– Главным образом, работорговлей, – сказал Александр. – Все законно и по-честному. В основном он поставляет строительных рабочих правительственным предприятиям. Еще у него есть с полдюжины борделей, а кроме того, он ведет эксклюзивные поставки – слуги, писцы, пажи, в таком духе. Богатый человек, как ни посмотри.

Почему-то это не улучшило моего мнения о Лицинии Поллионе. Но Луций Домиций сказал:

– Знаете, после того, как вы это сказали, я подумал, что мне смутно знакомо его имя.

Не он ли начинал с маленького предприятия лет двадцать тому назад, покупая и продавая гладиаторов?

– Он самый, – сказал Хвост. – Так мы с ним и познакомились вообще-то. Это он продал нас трибуну на наши первые игры.

– Практически семья, – пробормотал я, но никто не обратил на меня внимания.

– Кстати, о Лицинии Поллионе, – зевнул Александр. – Куда он запропастился? Не в его стиле так опаздывать, обычно он очень пунктуален.

Хвост пожал плечами.

– Где-то задержался, – сказал он. – Занятой человек. А может, Сцифакс или Стримон его перехватили, но я в этом сомневаюсь, слишком уж он для этого хитер.

Он, кажется, и вправду не сильно беспокоился на этот счет, так что и я решил последовать его примеру. В конце концов, если бы мне хотелось поволноваться (а мне не хотелось), у меня был очень широкий выбор тем. Я мог переживать, например, почему не одна, а целых две римских уличных банды схватились из-за наших бесполезных тушек, или за каким хреном Лициний Поллион назначил себя нашим личным защитником и подателем благ, или насколько безнадежно Луций Домиций поражен комплексом героепочитания, чтобы воспользоваться шансом бежать, буде такой представится, или когда уже нас наконец будут кормить. Все в таком духе, заурядные рутинные сомнения. Полагаю, вы и сами иной раз не можете заснуть, размышляя о схожих проблемах. Но будь я проклят, если собирался волноваться о благополучии какого-то богатого римского психа, которого я видел-то всего два раза, даже если он и обеспечил меня бурдюком исключительно гнусного вина той ночью в Остии. Жизнь и так слишком коротка.

– В общем, – зевнул Хвост, – непохоже, чтобы он собирался навестить нас сегодня ночью, так что мы вполне можем отправиться на боковую. Боюсь, мы не подумали прихватить одеял, не собирались тут ночевать, – он взглянул на Луция Домиция. – Можешь взять мой плащ, если хочешь, – сказал он. – Я не особенно мерзну.

Луций Домиций сказал, что он и помыслить о таком не может, ему и так вполне удобно; поскольку мне никто ничего не предложил, на этом тему закрыли.

Два монстра вроде как прислонились к стене, как скамьи после ужина, и наперебой захрапели. Дверь, насколько я заметил, осталась незаперта.

Ну что ж, подумал я. Меркурий помогает тем, кто сам себе помогает, как говорят в гильдии воров. Наши приятели храпели от души, и казалось вполне вероятным, что к тому времени, как они проснуться, мы будем уже далеко. Ну так вперед, подумал я. И как дурак, пополз в угол, где Луций Домиций пытался соорудить подушку из башмаков, и ткнул его под ребра.

– Время уходить, – прошептал я.

Он поднял голову, и посмотрел на меня, будто я комар у него на носу.

– Что?

– Дверь открыта. Твои дружки дрыхнут. Давай убираться отсюда нахрен, пока можем.

Он зевнул.

– А зачем? – спросил он.

Временами я был готов задушить его, да только у него шея такая, что с моими руками ее не обхватить.

– Не будь дураком, – сказал я. – Мы в плену. Из плена положено убегать.

– Не, не в плену, – ответил он слишком громко, на мой вкус. – Мы в гостях. В общем, скорее так, чем эдак. Кроме того, уже поздно, а я устал.

– Ты, осел, – прошипел я. – Что случилось с твоими мозгами? Или твои приятели-гладиаторы вышибли их через ухо, когда воровали нас?

Он щелкнул языком. Он умел щелкать языком самым раздражающим образом.

– Ты все еще обижаешься на это, да? Ты что, не слышал, что говорил Юлиан Болион? Это был единственный способ вытащить нас оттуда, не привлекая внимания.

Я чуть не завизжал, но сдержался.

– Это безумие, – сказал я. – Только потому, что эти громилы были кумирами твоей юности...

– Ерунда. – Он скорчил рожу, и хотя света от ламп едва хватало, я смог разглядеть, что она приобрела густой пурпурный оттенок. – Совершенно нормальное уважение к двумя великими спортсменами. Это довольно утонченное чувство, поэтому, естественно, тебе оно недоступно.

Говорят, хозяева становятся похожи на своих питомцев, но я не припоминаю, чтобы Луций Домиций держал ручного идиота.

– Давай не будем сейчас об этом спорить, – сказал я. – Штука в том, что мы свободны уйти. Так давай уйдем.

– Нет.

Я должен был его там бросить. Видит Бог, я обязан был это сделать. А вы бы как поступили? Предположим, вы с братом удираете от стаи волков, и вдруг ваш брат останавливается, как вкопанный, поворачивается и идет навстречу волкам, бормоча: хорошая, хорошая собачка. Разумеется, тут и конец братской любви и семейному долгу, и можно убираться прочь, не опасаясь, что Фурии станут потом изводить вас в часы досуга. Я никогда не обсуждал подобных проблем с Сенекой – и очень жаль – но я уверен, что тут он был бы на моей стороне. Все мы должны заботиться о родственниках и друзьях, но не в тех случаях, когда они ведут себя, как тупые засранцы.

Но я не стал. Вместо этого я спросил:

– С какого хрена нет?

– С такого, – ответил Луций Домиций тоном, каким разговаривают с отсталым ребенком, – что эти люди на нашей стороне. Нутром чую. В конце концов, если бы они хотели убить нас...

– Херня, – сказал я. – С тем же успехом они могли притащить нас каком-нибудь благородному подонку, чтобы запутать особо изощренным образом по старой памяти. В городе таких хватает, бог свидетель – ребят того сорта, которые считают, что позволить нам сгореть или быть забитыми до смерти бандитами это практически то же самое, что помиловать.

Он наморщил нос, ублюдок.

– Немного натянуто, нет? – сказал он. – Думаю, гораздо более вероятно, что я когда-то оказал этому Лицинию Поллиону добрую услугу и он просто возвращает должок. Все, что я до сих пор слышал о нем, говорит о том, что он друг.

– Нету у тебя друзей, – сказал я. – Больше всех под это определение подхожу я, а я тебя ненавижу. А теперь прекращай разглагольствовать и двигай булками, пока гладиаторы не проснулись.

Он шмыгнул носом.

– Ничто тебя не держит, – сказал он. – если тебе так горит уйти. Вали, если хочешь, и постарайся не попадаться на краже кошельков, потому что меня рядом не будет, чтобы тебя выручить.

Скажите пожалуйста! С чего бы человеку, обычному парню типа меня без особых иллюзий относительно собственного морального облика, с чего бы такому, как я, вообще водить компанию с таким неблагодарным, подлым, тупым засранцем, как он? С того, что так наказал мне Каллист? Возможно. Но даже если бы сам Каллист начал так со мной разговаривать (а такого никогда не случалось, я говорю только для примера), я бы развернулся на пятках и сей же час был таков. Честно, я бы так сделал. Я такого никогда не спускал. Так почему… почему, ради всего святого... почему я не воспользовался и не ушел прямо тогда, не говоря худого слова?

Хоть убейте, не знаю. Подозреваю, все потому, что я очень, очень, очень, очень, очень тупой.

– Прекрасно, – сказал я. – Мы остаемся. И когда нас подвесят вниз головой над ревущим пламенем и забьют до смерти палками, может быть тогда ты пожалеешь, что не послушался меня. Буду на это надеяться.

Он вздохнул.

– Ну в самом деле, Гален, – сказал он. – Иногда тебя заносит. Послушай, – добавил он, пытаясь свернуть спор, – иной раз очень полезно быть подозрительным и со всей осторожностью выбирать тех, кому можно довериться, я знаю. Но поверь в мою способность разбираться в человеческой природе. Эти двое нормальные мужики, уж поверь на слово.

– Ты! – сказал я. – Знаток человеческой природы! Чего только не услышишь.

– Ну, – ответил он, – я не хотел поднимать эту тему, но это не я увивался влюбленным ягненком вокруг какой-то воровской марухи.

Воровская маруха! – да где он вообще нахватался подобных выражений?

– Конечно, – сказал я. – И кто нас убедил, что она та, за кого себя выдает? Двое твоих сердечных дружков, вот кто. Лично я не поверил бы им, даже утверждай они, что навоз воняет.

Он зевнул и потянулся.

– Хочешь идти, – сказал он, – иди. Если нет, оставь меня в покое и дай немного поспать. Это был длинный день.

Тут надо было либо бросить его и уйти, либо заткнуться и уползти в свой угол. И я подумал: хорошо, Зевс, ты сделал меня таким, какой я есть, ты послал меня в этот мир с крысиной мордой вместо лица и мозгами, которых как раз хватит, чтобы наполнить ореховую скорлупку. Вероятно, у тебя были на это свои причины, и я не собираюсь о них допытываться. Но виноват во всем ты и только ты, Зевс. Я сделал все, что мог. Я делал все, что мог, со всем этим дерьмом, которым ты кормил меня сорок лет. Теперь твоя очередь присматривать за лавкой, Зевс, я же просто собираюсь плыть по течению и смотреть, как ты справляешься, и может быть, ты поймешь, какая это адская работа – быть мной, и с чем мне приходится иметь дело. И может быть, ты перестанешь опорожнять над моей головой свой ночной горшок с ужасными приключениями всякий раз, как он наполняется до краев.

Не думаю, что Зевс слушал хотя бы вполуха. Я обращался к нему время от времени со времен раннего детства, и не видел ни единого подтверждения тому, что он хоть раз прислушался.

Поэтому я заныкался в противоположный угол, заклинился там, подтянул колени к груди и полуприкрыл глаза, чтобы спать, не отрывая взгляда от дверей. На слух занятие непростое, но я как-то справился, потому что в следующий момент через дыру в крыше заструился солнечный свет, а зал наполнился странным запахом, который я не слышал много лет. Запахом по-настоящему хорошего завтрака.

Десять

Честно. Стану я врать вам о таких вещах?

В моем детстве завтрака обычно не готовили. С одной стороны, для этого требуется то, из чего его можно приготовить, а у нас ничего такого не водилось. С другой стороны, мы всегда поднимались на рассвете, чтобы с первыми лучами солнца начать пропалывать виноградники или гнать коз в горы, прихватив корзинку с черствым ломтем и луковкой, если повезло. В Золотом Доме завтрак, конечно, готовили – когда мы с Каллистом жили там на положении почетных гостей императора Нерона – но я не припоминаю, чтобы обонял что-нибудь настолько прекрасное, как запах, струившийся сейчас через дверь.

Ну, подумал я, если мне и суждено сегодня пересечь Реку, то я могу с тем уже успехом сделать это на полный желудок. Я вскочил и проследовал в дверь, приволакивая занемевшие конечности. Попробуйте переночевать в углу обеденного зала, пришедшего в упадок, и поймете, о чем я говорю.

– А вот и ты, – Луций Домиций стоял перед большим бронзовым треножником, растирая что-то в большом круглом медном горшке. – Как всегда, на готовенькое. Наверное, у тебя в голове, как у Сократа, живет особый дух, который сообщает тебе, что кушать подано.

– Иди в жопу, – любезно ответил я. – Куда подевались твои друзья?

– Александр набирает воду из колодца, – сказал он, – а Юлиан Болион побежал на рынок за пажитником. Скоро вернется.

– А ты чем занят?

– Растираю рыбный соус, – ответил Луций Домиций с таким видом, как будто любое другое занятие было бы чистым безумием.

Просто сдурел. Другого слова не подберешь. Дубина до сих пор не уразумел, что его похитили эти двое – взяли в плен, захватили, стреножили, заперли, как угодно. Он, кажется, находился под впечатлением, что попал на некий званый прием, и в любую минуту Лициний Поллион заглянет в дверь и спросит, не хотим ли мы сыграть партию-другую в ручной мяч на заднем дворе. Стоит себе тут, помогает двум костоломам приготовить завтрак. Подумать только, и эдакий дуралей когда-то командовал всей Римской империей. Должен быть какой-то другой способ управления, помимо этого.

– Ладно, – сказал я. – Рыбный соус. Великолепно. Полагаю, за ним последуют кисло-сладкая свинина и медовые пирожные.

– С рыбным соусом? На завтрак? Ты рехнулся.

С другой стороны, подумал я, рыбный соус пах очень даже неплохо, а мой желудок намекал, что в нем ничего не было с тех пор, как Тезей перестал пачкать пеленки. Полагаю, Сенека назвал бы это прагматизмом: если уж вы связались с безумцем, который в ожидании ужасной смерти готовит завтрак, вы можете с тем же успехом его съесть. Ну, это философия. В конце концов, всякий нуждается в каком-нибудь утешении.

Тут появился Александр с кувшином воды. Он, кажется, меня даже не заметил – что вполне меня устроило – первым делом заглянув Луцию Домицию через плечо, чтобы посмотреть, как там с рыбным соусом, а потом подцепил щепотку какого-то желтого порошка из сундучка, стоящего на полу. Поглядев, как он колдует над горшком с ученым видом, что твой критский врач над головой пациента, можно было подумать, что во всем мире нет ничего важнее правильного приготовления рыбного соуса.

Пришел Хвост с корзиной зелени, Луция Домиция освободили от работы, и два здоровяка засуетились над своим творением.

В самом деле, было нетрудно поверить, что они в первую очередь – повара, и только во вторую – наемные убийцы. Я повидал достаточно рыночных площадей и знаю, как найти повара: ищите самых крупных, самых крепких, самого опасного вида мужиков – все они окажутся поварами. Что-то такое есть в этой профессии, что привлекает здоровяков со склонностью к насилию – скорее всего, большие ножи, если хотите знать мое мнение.

Казалось, уйдет вечность, прежде чем все станет как надо; но со всей ответственностью скажу, что эти двое были настоящими профессионалами, и будь я помощником сенатора, устраивающим званый обед, я бы нанял их без колебаний. Стейки из тунца на пшеничном хлебе с густым кремовым соусом и гарниром из фаршированных певчих птиц и свежих овощей были не хуже того, что мы вкушали, бывало, в Золотом Доме, если не лучше.

Ну, мы съели все до крошки и подобрали остатки соуса остатками хлеба, когда дверь открылась и вошла девушка... Ну же, Гален, что за халтура. Из того, что сказанное – более или менее правда, никак не следует, что сказана вся правда, потому что простого перечисления фактов иногда недостаточно. Например, я могу сказать, что жил-был один чувак, который по пути домой заблудился, но в конце концов нашел дорогу, но «Одиссеей» это не назовешь. Рассказ будет правдивым, потому что так оно все и было, но я выпущу так много всего и обойдусь с историей так несправедливо, что она превратится в обман.

Давайте попробуем еще разок.

Дверь открылась. Хорошо, это неплохо, она не распахнулась и не отворилась медленно, со зловещим скрипом. И да, вошла девушка. Невысокая, смуглая, волосы собраны на макушке, около девятнадцати лет. И да, эта девушка не была красавицей, она была довольно симпатичной, не более. Входя, она не танцевала и не удерживала горящий факел в равновесии на кончике носа, она просто прошла через дверь, как обычно входят, и остановилась не доходя примерно трех шагов до того места, где я сидел, скрестив ноги, на полу. Это будет совершенно точное описание того, что произошло, но по-прежнему не совсем правда, поскольку прочтя это, вы скажете себе: ну, вошла девушка и вошла, делов-то. Если вы при этом едите жареное и хватаете страницы жирными пальцами, то рискуете пропустить самое главное; или крысы могут залезть в буфет и прогрызть в книге дырки. Вы можете пропустить весь этот эпизод, не обратив на него внимания, а потом, когда чуть позже начнут происходить важные события, не сможете понять, как, когда или где они начались.

Вот так. Я не большой артист и не очень хорош в обращении со словами, так что мне не удалось придумать, как бы подать это потоньше. Все что я могу – это сказать, что вошла девушка и что это действительно важно, так что не отвлекайтесь.

– Вот вы где, – сказала она.

Александр поднял взгляд.

– Привет, Бландиния, – сказал он. – Куда девался Поллион?

Она посмотрела на него и прищелкнула языком.

– Он прождал вас всю ночь, – сказала она, – в старом доме, куда вы должны были явиться. Он не совсем счастлив.

– Но вот же старый дом, – вмешался Хвост.

Она вздохнула.

– Нет, – сказала она. – Это старый разрушенный дом. Старый дом – второй от храма Луны, в пяти минутах к северу отсюда. Вы опять облажались, – сказала она.

Александр и Хвост посмотрели друг на друга.

– Бля, – сказала Хвост.

– Я тоже так думаю, – продолжала девушка. – Мы все торчали в старом доме, как стая гусей в ожидании весны. Флейтисты, и арфисты, и актеры, и повара, и официанты, и пара экзотических танцоров, все – на полторы ставки почасовой оплаты, и все это время вы были тут. Получая инструкции в следующий раз, можете попробовать слушать.

– Я был уверен, что он сказал "старый разрушенный дом", – заявил Александр неуверенно, хотя явно сам в это не верил. – Полагаю, я опять ухватился не за тот конец палки..

Девица злобно ухмыльнулась.

– Тебе повезет, если это будет самое страшное, когда он до тебя доберется, – сказала она. – Обычно он такой милый, отходчивый человек. Не помню, когда я видела его таким разозленным. Теперь, – продолжала она, повернувшись к Луцию Домицию с таким видом, будто два гладиатора перестали существовать. – Ты, должно быть, Нерон Цезарь. Меня зовут Бландиния, я вольноотпущенница Лициния Поллиона. Если ты готов, нам лучше двигать.

Что-то ударило меня по ноге. Сильно позже я сообразил, что это, должно быть, была тяжелое глиняное блюдо, которое я в тот момент держал обеими руками. И если я был оглушен, можете вообразить, как реагировал Луций Домиций. Он содрогнулся от макушки до пяток, как отражение в воде, если бросить в пруд камень.

– Прошу прощения? – произнес он.

Девица Бландиния слегка нахмурилась.

– Я извиняюсь, – сказала она. – Ты Нерон Цезарь, так ведь?

Луций Домиций мог ответить на это миллионом разных способов, но вместо этого он выбрал «да».

– Я так и думала, – сказала Бландиния. – Лициний Поллион точно тебя описал. – Затем она повернула голову и посмотрела на меня. – А ты, должно быть, Гален, – сказала она. – Ты готов?

Было в ней что-то такое. Вам известно из сказок, что если посмотреть горгоне в глаза, то превратишься в камень. Ну вот, игра в гляделки с Бландинией заканчивалась примерно так же, с той разницей, что вместо превращения в мраморную плиту вы начинали говорить правду. Основная же разница заключалась в том, что если у людей хватило здравого смысла убить горгону, как только у них появился такой шанс, то Бландинию не только оставили в живых, но и позволяли показываться в общественных местах без вооруженного эскорта.

– Да, – сказал я.

– Тогда пошли, – сказала она, как будто я был собачкой, после чего, казалось, потеряла ко мне всякий интерес. Она опять повернулась к Луцию Домицию и сказала:

– Что ж, по крайней мере вы чего-то поели. Надеюсь, эти двое хорошо заботились о вас.

– О, да, – ответил Луций Домиций (отчего я заподозрил, что фокус с правдивостью действует только на меня). – Они были очень добры и любезны.

– Тогда все в порядке, – сказала она. – Возможно, нам даже не придется их убивать.

Честно говоря, тут она, наверное, пошутила. Но звучало совсем не как шутка.

Ну так вот, в следующий момент я уже вприпрыжку догонял эту девицу и Луция Домиция, когда она повела нас из дома, за угол и на улицу.

– Какая жалость, что вы пропустили прием, – говорила она. – Лициний Поллион пошел на большие хлопоты, чтобы все организовать. Впрочем, неважно. Все равно уже ничего не исправить.

Александр и Хвост следовали за мной по пятам, так что если мысль о побеге и посещала мой ум, то не задержалась даже на столько, чтобы скинуть сапоги или помыть руки. Мы промаршировали по переулку, через задний двор, еще по одному переулку – к этому моменту мое чувство направления полностью отказало, и я оставил попытки запомнить маршрут и вместо этого попытался разговорить девицу в надежде извлечь из беседы хоть какой-то намек на то, что вообще происходит. Но она была хитра, как законник, и я ничего не добился.

Мы прошли не так уж и много, когда Бландиния внезапно остановилась и толчком отворила узкую дверцу в простой кирпичной стене.

Она выглядела как вход на какой-нибудь склад, но по другую ее сторону обнаружился величественный зал с мозаичным полом и потрясающей росписью по стенам – львиная охота в Персии, шторм на море, опрокидывающий корабли, деревянный Троянский конь, затаскиваемый в стены города и много чего еще, нарисованного со вкусом и совсем недавно, судя по запаху сырой штукатурки. Все это выглядело довольно странно: экстравагантная демонстрация достатка, спрятанная за невзрачной дверцей в узком переулке, но потом я припомнил кое-что, подслушанное в кабаке несколько лет назад: что богатые римляне не стремятся выставлять богатство напоказ из-за необъяснимо высокой доли богатых среди обвиняемых в государственной измене (при которых собственность приговоренных конфискуется в пользу императора). Что ж, ладно, подумал я. Если светить деньгами значит оказаться на скамье подсудимых, многое можно сказать в пользу скрытности. Разумеется, считалось, что эти сфабрикованные обвинения – одно из главных зол правления Нерона, которым положил конец благородный Веспасиан, но, возможно, никто не потрудился сообщить об этом Лицинию Поллиону, а может, он был из тех параноиков, которые никогда не верят правительству.

Таковы уж некоторые типы. Привратник встретил нас на пороге (украшенном мозаикой в стиле «осторожно, злая собака», очень достоверно изображающей спартанского волкодава; почему-то многие их обожают, хотя по мне так они слишком безвкусны, навроде тех украшений в виде маленьких серебряных скелетов, вывешиваемых на званых обедах) и провел в обеденный зал. Ничего так домишко был у Лициния Поллина, надо отдать ему должное. С потолка на золоченой цепи свисала огромная двойная лампа, освещавшая весь зал. Мебель была не слишком старая, но хорошего качества, масса золоченых и слоновой кости панелей, повсюду подушки – настоящий левантийский пурпур, не какая-нибудь там подделка. Особенно поразил меня один милый штрих: потолок был выкрашен в голубое и расписан летящими птицами, солнцем и всем прочим. От этого зал казался светлым и просторным, как будто вы сидите под открытым небом.

И прямо в центре комнаты вместе с управляющим суетился над чем-то тот самый толстый коротышка, которого я впервые повстречал в Остии и который одарил меня целым денарием, чтобы я нажрался. Он поднял голову, когда мы вошли, посмотрел прямо сквозь меня и принялся пожирать глазами Луция Домиция, как будто тот был богом или около того.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – воскликнул он, спеша через зал нам навстречу, – входи, прошу, чувствуй себя как дома. Ты тоже, дружище, – добавил он запоздало.

В тактическом смысле мы разместились хуже некуда. Александр и Хвост устроились в проходе, будто Гораций со своими дружками, готовые защитить мост от этрусков. Помимо охраняемого ими пути, прорваться по которому без кавалерийской поддержки и, возможно, слонов, было затруднительно, других выходов из зала, кажется, не было. Если нас притащили сюда, чтобы предать мучительной смерти, я не видел, как мы могли бы ее избежать.

Если он планировал убийство, то или хотел сперва накормить нас, как фермер поступает со свиньей, прежде чем отправить ее на рынок, или ненавидел нас так люто, что намеревался сожрать наши трупы. Зал был украшен для роскошного обеда, расставленные повсюду маленькие столики поддерживали серебрянные блюда с занятными сооруженьицами, включающими мертвых птиц и колбаски, в двух забавных бронзовых осликах лежали свежие оливки, ну и все такое прочее.

Ослы были явно дорогими и безвкусными – по-видимому, это были подарки от людей, которых он не хотел обидеть. Не то чтобы мне было до этого дело. Лично я даже люблю безвкусное. А чего еще можно ожидать от такого, как я? Нет, единственной причиной, по которой я вообще обращал на обстановку внимание, было то, что она способна многое сказать о хозяине – особенно те предметы, которые выставляют напоказ в ожидании гостей, и сейчас был как раз тот момент, когда мне бы пригодился любой намек на то, с чем нам предстоит столкнуться. По всему выходило, что хозяин либо был раньше беден, а потом разбогател, либо он просто знает, что ему нравится, и плевать, кто что подумает – главарь уличной банды, например, или кто-то в том же роде.