Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Не беспокойтесь, это мой друг. К тому же нам нечего скрывать.

У меня возникло ощущение, что мой страх доставляет ему удовольствие.

В это время над головами пролетела стая голубей, и при виде птиц мужчины подняли головы.

Джамал тихо выругался и нервно окинул взглядом береговую линию.

– Плохо, – пробормотал он.

– Дурной знак, – мрачно подтвердил Омар, не сводя глаз с парящей стаи.

– Это всего лишь голуби. – Я не понимал, что их так разволновало.

– Подумайте сами, дружище. – Джамал показал в сторону удаляющихся голубей. – Береговые птицы летят прочь от земли.

– Наверное, на какой-нибудь остров.

– Какой остров? Здесь нет никакого острова, кроме Кипра. А он для голубей слишком далеко. Нет, здесь что-то не так. Может быть, возвращается шторм. Или что-нибудь более опасное.

Я испытал облегчение, когда на поверхности в туче серебристых пузырьков появились Изабелла и Фахир. Изабелла сдвинула маску на лоб, ее лицо пылало от возбуждения.

– Нашли! Правда ведь здорово, Оливер! Он у нас! Труба погрузилась как надо. Остается только ее поднять! Я нашла астрариум!

4

Изабелла подала металлоискатель и поднялась на катер. За ней забрался улыбающийся Фахир. Зато двое других мужчин мялись и встревоженно молчали.

– Нам надо возвращаться, – наконец объявил Джамал, не сводя глаз с горизонта. – А решающее погружение совершите завтра.

– Ни за что! К завтрашнему дню все опять занесет. Работу необходимо закончить в течение часа, до прилива. – Изабелла говорила требовательным, не допускавшим возражений тоном.

Я посмотрел на мужчин – лицо Джамала на мгновение исказилось, выражение было настолько мимолетным, что, кроме меня, никто не заметил. Но я его узнал – видел у рабочих-нефтяников. Возмущение. Им было трудно подчиняться приказам женщины, как бы они ее ни уважали.

Фахир, чувствуя, что назревает конфликт, положил руку на плечо брата.

– Пожалуйста, мы так близки к цели. А если отложим до завтра, придется начинать все сначала.

Джамал посмотрел вслед стае голубей, превратившейся в едва заметную точку на горизонте. Необычайно высокая волна подняла катер, вода стеганула в борта, и мы услышали два глухих удара.

– Хорошо. Только давайте побыстрее.

Я взял запасную маску и кислородный баллон.

– Я тоже с вами.

– Оливер, мне не нужно… – начала Изабелла, но Фахир, перебивая, тронул ее за плечо.

– Нам не помешают лишние руки.

Жена посмотрела на меня.

– Хорошо. Но только если будешь подчиняться приказам.

Справившись с клаустрофобией, я кивнул. У меня не оставалось иного выхода – я не мог позволить, чтобы Изабелла рисковала еще больше из-за нехватки помощников.

* * *

Участок освещался привязанным к веревке прожектором. Было жутко плыть в глубину навстречу свету – у меня возникло странное ощущение перевернутого мира, где солнце находилось под ногами. Вода была мутной, но у дна я различил пятно – окруженный темнотой светлый оазис. Привлеченные прожектором, мимо, словно тучи мошкары, сновали стайки рыб.

Сначала я принял корабль за необычного вида риф – торчащее со дна скопище кораллов и моллюсков, – но затем различил выступавшие из остова судна контуры головы и плеч сфинкса. Чем ближе я подплывал, тем отчетливее становились очертания фигуры. Водоросли покрывали всю поверхность статуи, кроме лица, которое не походило ни на одно из изображений сфинкса, которые мне приходилось видеть раньше, – в нем прослеживалась человеческая асимметричность. Нос с горбинкой и большие глаза были удивительно реалистичными и, казалось, таили в себе мрачный юмор. Существо смотрело на меня сквозь мутную воду, и его красота была осязаемо, пугающе натуральной. Откуда взялась эта реликвия? С ушедшего под воду острова Антиродос, некогда служившего прибежищем дворцу Клеопатры, смытого огромной волной, уничтожившей все в округе тысячи лет назад?

Появилась Изабелла и сделала жест в другую сторону участка. Медленно повернувшись, я увидел, что в этом месте морское дно выглядело как корпус судна, но в грунте сохранился след основных шпангоутов конструкции. Изабелла проплыла над участком и показала ободок и ручки стальной трубы. Она ушла глубоко в грунт, всосав в себя бронзовый артефакт, и теперь плотно облепленную песком находку можно было поднять на поверхность.

Изабелла сняла прожектор с веревки и посветила на трубу. Фахир прицепил крючок к одной из ручек, чтобы начать подъем, как только мы освободим трубу из грунта. Затем, подняв большие пальцы, дал мне знак, и мы, взявшись за ручки, стали медленно тянуть трубу. Дело оказалось нелегким. Я чувствовал, как напряжены мышцы рук. Маска покрылась испариной. Сквозь тучи поднятого песка я заметил, как исказилось от усилий лицо Фахира.

Неожиданно хватка грунта ослабла, и труба стала подаваться вверх. Вот уже полтора фута металла поблескивали в зеленоватой воде. Изабелла восторженно махнула рукой и дернула за веревку, давая знак людям наверху. Труба начала подъем.

Пока находка совершала путь наверх, мне показалось, что я услышал отдаленный гул – глухое подводное эхо. Затем вода словно расслоилась прозрачными пластами. Рыбы, нарушив привычные стайки, в панике бросились врассыпную. Я обернулся к Изабелле, и в это время все погрузилось во мрак. Сразу вернулось чувство клаустрофобии. Испугавшись, в надежде догнать остальных я сильно забил ногами. Руки запутались в водорослях, грудь стиснул слепой страх. Тьма простиралась пугающей пустотой.

Мне показалось, что прошла целая вечность, и вот снова брызнул свет прожектора, но теперь его луч указывал не на место археологических раскопок, а в сторону под острым углом, выхватывая из темноты опускающуюся массу сдвинувшегося песка.

Землетрясение. Из беспорядка мыслей выкристаллизовалась одна. Я поднял голову и поискал глазами провод электропитания. Он был цел и изогнулся надо мной дугой. Но где остальные?

Изабелла! Я лихорадочно всматривался в муть взбаламученной грязи, но ничего не видел. Возникло сбивающее с толку чувство, что я остался совершенно один. В панике я крутился на месте, ища жену. Но ничего не видел, даже отблеска на стекле маски для ныряния. Вдруг различил тянувшуюся вверх из тучи песка маленькую белую кисть. Рванувшись в ту сторону, я чувствовал, как неистово колотится в груди сердце.

Сфинкс съехал в сторону и придавил ногу Изабеллы ко дну. Серебристый каскад пузырьков вырывался из разрыва трубки, идущей к маске от кислородного баллона.

До меня не сразу дошла опасность ситуации. Наверное, причиной тому был стресс и неспособность поверить в случившееся. Барахтаясь в грязи, я словно выпал из течения времени, смотрел, будто сторонний наблюдатель, и совершил роковую ошибку – промедлил.

Затем, как по волшебству, рядом оказался Фахир, и мы оба бешено поплыли к Изабелле. Вода рядом с ней затуманивалась алой кровью, распущенные волосы струились как тонкие водоросли.

Я вырвал загубник и попытался вставить ей в рот, а Фахир старался убрать с ее ноги статую. Но губы Изабеллы оставались открытыми, она уже потеряла сознание. Мы с Фахиром навалились на сфинкса и толкали со всей силой плечами. Когда он оторвался от дна, я вытащил из-под него искалеченную ногу Изабеллы. Прижал к себе ее безвольное тело и рванулся вверх, навстречу просачивающемуся свету.

Мы пробили поверхность воды, и я лихорадочно подтолкнул Изабеллу вверх, в протянутые руки. Затем сам забрался на катер и рухнул на лежащую на палубе жену. Когда я пытался выдавить воду из ее груди, мои руки казались огромными неуклюжими лапами. А когда стал делать искусственное дыхание рот-в-рот, ощутил пугающий холод ее губ. Толчок, вдох, толчок, вдох – и так целую вечность.

Остальные стояли молча, онемев от ужаса происходящего. В моей памяти засели страшные, почти невероятные картины: сочившаяся изо рта Изабеллы вода, ее безвольные руки, бледное лицо Фахира, оттаскивавшего меня от ее безжизненного тела. И все это время на палубе, поблескивая на солнце, стояла труба с астрариумом.

– Изабелла! Изабелла! – Дрожа всем телом, я тряс ее, не веря в то, что случилось. Затем упал на палубу подле жены и притянул ее к себе.

Вдруг словно где-то далеко в вышине я услышал крик Фахира. Поднял глаза и увидел возвышавшегося надо мной Омара с маленьким револьвером в руке. Он выглядел почти смущенным.

– Ana asif, Ana asif. Простите, но это необходимо.

Вид человека, целящегося из револьвера и при этом не перестающего извиняться, был настолько нелеп, что мы трое застыли в изумлении, а он тем временем поднял забитый грязью цилиндр, в котором находился астрариум.

– Что ты вытворяешь? С ума сошел? – закричал Джамал.

– Извините, что приходится применять такие чрезвычайные меры, но этот предмет гораздо ценнее, чем вы можете себе представить. – Голос Омара звучал монотонно и удивительно вежливо. Затем он поднял ствол оружия вверх, словно собирался сделать предупредительный выстрел в воздух.

Меня охватил слепой гнев. И, не заботясь о жизни, я бросился на него и так сильно ударил в челюсть, что он, выронив цилиндр, упал на палубу. Труба отлетела к борту и застряла у поручня. Глаза Омара закатились, он потерял сознание.

Внезапно испытав ужас, я посмотрел на распростертое тело.

– Кто он? – Это все, что мне удалось выговорить.

Фахир поднял руку Омара и потряс, словно желая убедиться, что тот на самом деле вырубился.

– Никто. Шестерка. Мне на него наплевать. Другое дело человек, на которого он работает.

Спокойствие Фахира и его профессиональная выдержка озадачивали. Даже в состоянии чудовищного потрясения я не мог не заметить, что он тоже не совсем тот, за кого себя выдавал. Я опустился на палубу и снова обнял Изабеллу, даже в шоке начиная понимать, что ее не вернуть к жизни. Палуба уходила из-под ног, небеса отступали.

Джамал подобрал упавшее оружие и прицелился в Омара. Фахир схватил родича за запястье.

– Стой! Убьешь его, и всем нам конец! – Он взял револьвер и присел на корточки подле меня. – Оливер, послушайте. Отпустите меня, чтобы я мог сохранить астрариум. Обещаю, я его вам верну.

С гидрокостюма Изабеллы натекла вода, образовав у моих колен лужицу. Рука была откинута в сторону, ногти уже посинели.

Фахир потряс меня за плечи.

– Оливер, сосредоточьтесь. Ради Изабеллы!

Не в силах вымолвить ни слова, я кивнул.

Он что-то сказал Джамалу на своем языке, и в тот же момент они погрузили бесчувственное тело Омара на висевший у борта маленький спасательный плотик и опустили на воду. Реальность происходящего стала наконец болезненно возвращаться ко мне.

– Что вы делаете? – спросил я. Мой голос звучал удивительно бесстрастно.

– Не беспокойтесь, – ответил Фахир. – Течение принесет его к берегу. Через несколько часов его найдут, но таким образом я выиграю время. – Он взял цилиндр с астрариумом, сел на борт и повернулся ко мне. – Оливер, когда вы окажетесь на берегу с телом Изабеллы, начальник порта должен будет немедленно сообщить в полицию. Если вас станут допрашивать, важно, чтобы вы не упоминали, что я был на борту этого катера. Вы никогда не слышали об астрариуме. Вы с Изабеллой как туристы занимались невинным погружением. Вам ясно? – Лицо Фахира было мрачно. – Оливер, вы меня понимаете?

– Да.

Он взял меня за руку.

– Через несколько дней я вас найду, мой друг. Если в трубе в самом деле астрариум, Изабелла хотела бы, чтобы вы вернули его туда, где ему надлежит быть.

Я не успел задать ни одного вопроса, а Фахир уже опрокинулся в море и, вспенивая воду черными ластами, исчез из виду.

Джамал медленно привел катер к берегу. Я ступил на причал, неся завернутое в одеяло тело Изабеллы. Помню, что разговаривал с ней, уверял, что все в порядке, что я с ней, чтобы ее оберегать, и что все образуется. Мой голос звучал словно со стороны. Я смутно понимал, что за мной идет Джамал и спорит с начальником порта.

Через несколько минут появилась полицейская машина и со скрипом шин у тротуара остановилась «скорая помощь». Я не успел выйти на Корнич, как меня проводили к каталке. Я осторожно положил на нее тело Изабеллы и, продолжая что-то бормотать, поправил безжизненно упавшую руку, аккуратно пригладил волосы – отказываясь до конца поверить в реальность ее смерти.

Ко мне подошли двое полицейских и, извинившись, вежливо попросили пройти с ними. Не обращая на них внимания, я продолжал гладить холодное лицо Изабеллы и коченеющие пальцы.

– Мистер Уарнок, просим прощения, но вам следует проехать с нами в полицейский участок. Будьте добры. – Меня взяли с двух сторон под руки и увлекли от каталки к полицейской машине.

Обернувшись, я смотрел через плечо, как тело жены грузят в белый фургон. Больше я ее никогда не видел.

5

В полицейском участке меня продержали целый день и часть ночи, уверенные, что Изабелла утонула, расставляя в бухте подводные мины, а сам я шпион. Задавали вопросы и о Фахире, спрашивали, каким образом он был связан с моей женой, и, стараясь меня сломать, даже намекали, что он был ее любовником.

Я отвечал односложно, повторяя одно и то же как мантру: мы своими глазами хотели увидеть древние подводные развалины, считали, что у нас имеется разрешение заниматься погружением в военной зоне, что землетрясение застало нас врасплох, и поэтому Изабелла утонула. Меня снова и снова спрашивали, почему Изабелла, археолог, не имела помощников и не слышал ли я о человеке по имени Фахир. Я снова и снова отвечал, что не знаю такого. У меня было ощущение, что я по-прежнему нахожусь под водой и выговариваю слова, которые плывут по другую сторону отделяющей меня от внешнего мира стеклянной стены.

На рассвете меня освободили, явно после телефонного звонка британского консула Генриса. На виллу я возвращаться не мог и брел по улицам, пока не оказался у фамильного особняка Брамбиллов. Время остановилось для меня, отказываясь перетекать в ту трагедию, в которую отныне превратилась моя жизнь. Минутой позже я оказался под каменными сводами входа, оцепеневший настолько, что был не в силах позвонить в колокольчик. Когда мне все-таки это удалось, дверь открыл Аадель и по моему небритому лицу, грязной одежде и бившей меня дрожи понял мое состояние.

– Мистер Уарнок, мы думали, вас никогда не отпустят, – печально произнес он.

– Как поступили с телом? – спросил я.

– Она в гробу. Похороны завтра днем. – Лицо Ааделя исказила гримаса. – Я знал ее с пеленок. Моя госпожа жила только ради нее, – прошептал он. Его большое тело съежилось, словно пытаясь задавить горе.

Я дотронулся до него. Плечи Ааделя содрогнулись от рыданий. Но я англичанин и плакать не мог. Горе сковало чувства, как лед замерзшую реку.

– Господи, прими безвременно ушедшую от нас душу и препроводи на небеса, – нараспев говорил итальянский священник.

Я стоял рядом со свежевырытой могилой – темным провалом, таким же манящим, как тайная камера в пирамиде, – и смотрел на гроб. Мне хотелось расколоть дерево и вызволить жену. Внезапная утрата близкого абсурдна и не поддается пониманию. Человек отказывается верить в очевидное. Запах, физическая теплота кожи, тяжесть головы на плече – память об этих ощущениях не пропадает, и человек ждет, что ушедший вернется и подтвердит без устали стучащуюся в голову, хотя и внутренне нелогичную истину, что тот, кого он любил, на самом деле не умер, а просто прячется.

Священник завел на латыни псалом, и когда непонятные слова слились в торжественное журчание, я ощутил гнев – на Господа, попустившего такую бессмысленную смерть, на весь мир и даже на Франческу, укравшую у меня подготовку к похоронам.

По традиции Брамбиллы хоронили своих умерших на второй день после кончины, а поскольку я был на допросе в полиции, Франческа не могла связаться со мной и взяла в свои руки всю организацию погребения: от похоронного бюро до заупокойной службы в соборе Святой Екатерины. На мой взгляд, все произошло бесчеловечно быстро: ведь Изабелла только что дышала, и вот мы уже закапываем ее в землю.

Мне осталась единственная печальная обязанность: сообщить новость своим родным. Первому я позвонил отцу. Он сначала не поверил, а затем принялся беспричинно настаивать, чтобы я немедленно возвратился в Англию, словно моя собственная жизнь оказалась в опасности. Набрать номер брата оказалось труднее. Я опасался, что известие о смерти Изабеллы поразит Гарета, в очередной раз боровшегося с пристрастием к наркотикам, и он снова сорвется. Но это надо было сделать. Я говорил прямо и только по делу. Любая другая манера казалась бы слишком уклончивой. Брат долго молчал, а затем, к моему раздражению, разразился навеянным буддизмом монологом о реинкарнации. Я понимал, что его душевная бестактность была непреднамеренной, но тем не менее расстроился. Его тирада перешла в рыдания. В этом был весь Гарет, постоянно впадавший то в напускную браваду, то в детскую беззащитность.

От прописанного врачом компании валиума у меня поплыла голова. Солнце, ощетинившись лучами, выхватывало блестящие перья на дамских шляпках – секундный отдых глазам, короткая передышка от довлеющего над всем чувства невыносимой тяжести. Даже думать было невыносимо. Я не спал с самого момента несчастного случая – стоило закрыть глаза, и передо мной возникало неподвижно лежащее на деревянной палубе тело Изабеллы. Мне не давала покоя мысль об Ахмосе Кафре и его ужасном предсказании. Я даже злился, что Изабелла поддалась влиянию мистика, словно вера обратила пророчество в реальность и стада причиной ее смерти.

Я посмотрел на Франческу – поддерживаемая Ааделем, она стояла по другую сторону могилы. На ней было изящное траурное платье покроя пятидесятых годов, но смерть внучки иссушила ее за одну ночь. Подле нее стоял Гермес Хемидес и рассеянно поглаживал хрупкую руку старухи. Мы встретились с ним глазами. Его пустой взгляд ничего не выражал. Я отвернулся.

Звук дерева, скребущего по стенкам могилы, вывел меня из забытья. Гроб коснулся дна ямы, веревки подняли наверх, и в этот миг моё внимание привлек взмах крыльев. Это был ястреб-перепелятник, птица как на татуировке Изабеллы, ее Ба. В глубине сознания родилась неясная мысль: уж не ее ли это освободившаяся душа. Мысль помогла мне на мгновение отвлечься. Затем кто-то коснулся моего плеча. Я обернулся – за мной стоял Аадель с лопатой в руке. По традиции первые комья земли должны были бросить в могилу родственники-мужчины. Я взял лопату и посмотрел на полированную поверхность крышки гроба. Стенки могилы образовывал рыжеватый песок, который на глубине становился темнее. Геофизик предавал жену земле. Я не хотел этого делать, не хотел оставлять Изабеллу в яме. Причитания скорбящих сливались со звуками окружающего мира за высокими стенами кладбища: звоном трамвайных колес, цоканьем лошадиных копыт, разрезавшим воздух, словно тонкая красная лента, голосом читавшего полуденную молитву имама. Могла ли все это слышать из гроба Изабелла? Я невольно задавал себе вопрос, пытаясь избавиться от сжимающей тисками сердце и не дающей вздохнуть мучительной боли. Мгновения, набухая, текли одно за другим, а я застыл, испытывая ужас от того, что сейчас на гроб хлынет ливень комьев земли, их стук будет означать конец всего.

Семейное надгробие Брамбиллов представляло собой алтарь с возвышавшейся над ним фигурой Мадонны. В мрамор наподобие медальонов были вмонтированы коричневые фотографии в круглых рамках с изображением усопших: отец Изабеллы Паоло, ее прадед и его жена, двоюродный дед, погибший во время Второй мировой войны, незамужняя тетка. Я искал глазами фотографию Джованни Брамбиллы, но ее не оказалось. Под миниатюрными портретами зловеще зияли пустые рамки. Меня ужаснула мысль, что снимок Изабеллы в торжественной позе, который появится здесь, будет предательством ее бьющего через край жизнелюбия.

Я ощутил, что моих рук коснулись чьи-то теплые руки, и вернулся к действительности. Это был Аадель. Мы вместе бросили первые лопаты земли в могилу.

У ворот кладбища стояли несколько старых черных «мерседесов», дожидаясь, когда придет черед везти скорбящих на поминки. Желая побыть в одиночестве, я оторвался от Франчески и ее окружения и направился в кипарисовую аллею. Из-за статуи вышел человек и направился ко мне так быстро, что я заметил его, когда он был уже прямо передо мной.

– Месье Оливер Уарнок?

Удивленный, я поднял голову. Это был мужчина лет пятидесяти, небольшого роста, с тяжелыми веками моргающих, как у черепахи, глаз. В плохо сидящем костюме и расшитой феске он отдаленно напоминал чиновника, и я, на мгновение сбитый с толку, решил, что, наверное, познакомился с ним в Каире, в министерстве нефтяной промышленности Египта. Он нервно оглянулся и потянул меня за высокий могильный камень.

– Вы меня не знаете, но я вас знаю, – объявил он. – Я встречался с вашей женой, хотя познакомился с ней, к сожалению, только после ее кончины.

Я решил, что это один из тех дешевых экстрасенсов, которые паразитируют на старых европейских общинах. Мужчина заметил отвращение на моем лице.

– Множество извинений, и позвольте объясниться. Меня зовут Деметрио аль-Масри. Я коронер из городского морга. Примите мои соболезнования, месье Уарнок. Простите, что беспокою, но я должен вам кое-что сказать.

– Вы работали в ту ночь? – спросил я.

– Вот именно. Тут есть одна странность. Вы позволите говорить откровенно?

– У меня складывается впечатление, что вас не остановить.

– Увы, в моей профессии есть такие нюансы, которые не получается выразить тактично.

Мимо нас прошел кто-то из скорбящих и приподнял шляпу. Аль-Масри понизил голос:

– Месье Уарнок, моя тяжелая обязанность и мой долг сообщить вам, что, когда тело вашей жены поступило в морг, в нем не хватало нескольких внутренних органов.

На его мрачном лице было выражение беспокойства, словно он, выкладывая эту информацию, совершал тяжкое преступление. Я пытался осмыслить факты, и мои мысли бешено понеслись по кругу.

– Вы хотите сказать, что было произведено вскрытие?

– Я хочу сказать, что органы изъяли до того, как тело попало в руки правосудия.

У меня закружилась голова, и я привалился к надгробию. Мысль, что над Изабеллой надругались подобным образом, вызывала отвращение.

– Невозможно, – пробормотал я. – А вам-то что нужно? – Подозрение, что аль-Масри намерен сшибить деньги, не покидало меня.

– Ужасно приносить такие дурные известия, – продолжил он. – Но должен вам сообщить, что у нее не хватало печени, желудка, кишечника и сердца. Мне всего лишь раз пришлось наблюдать нечто подобное – и то двадцать лет назад. Примечательно, что жертва была египтологом – женщиной возраста примерно вашей жены.

– Сердце Изабеллы исчезло?

Аль-Масри снова стал нервно озираться.

– Давайте договоримся: пусть все будет выглядеть так, словно я просто приношу вам соболезнования. В Египте даже статуи имеют уши.

– Почему же вы не подали рапорт?

– Потому что мои отношения с начальством и без того напряженны. Не хотелось бы осложнять их еще больше. Вы меня понимаете?

Я кивнул:

– Прекрасно понимаю.

Он придвинулся ближе и прошептал:

– Вам что-нибудь известно об искусстве мумификации?

– Немного.

– В таком случае вы знаете, что именно этим органам древнеегипетские жрецы придавали особое значение. Они укладывали их в канопы – погребальные сосуды – и запечатывали пробкой, символизирующей бога, оберегающего умершего на пути в царство теней. Не понимаю одного: почему вместе с остальным было изъято сердце. По традиции его оставляют в теле, поскольку оно требуется для совершения древнего ритуала взвешивания сердца. Без него ваша жена лишается возможности перейти в загробный мир. И обречена, как выражаются христиане, на существование в чистилище.

– Но почему кому-то пришло в голову совершить такое омерзительное преступление? Моя жена была католичкой. – Согласен, замечание не очень уместное, но я был слишком потрясен абсурдностью признания аль-Масри, а он был расстроен тем, что в краже присутствовал религиозный подтекст.

– Я мусульманин-суннит, а мой дед – православный грек. В нашем городе религия – штука непростая. Надеюсь, дух вашей жены обретет покой. – И, попрощавшись, он исчез между могильными камнями.

Я еще помедлил в тени под шелестящими ветвями: чувство полной беспомощности словно приковало меня к кладбищенской дорожке. Неужели разумный человек мог верить в духовную сторону мумификации? И почему для такого осквернения выбрали тело моей жены?