Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

21

Утром я попытался позвонить брату в его пристанище, но разбудил Дэнниса, который и сообщил мне, что в последние два дня видел Гарета не больше пары часов. Неутешительная информация.

Обратный поезд в Лондон оказался на удивление пустым. Я устроился в вагоне второго класса у раздвижной двери, готовый выскочить на очередной станции, но стал клевать носом, убаюканный ритмичным движением состава, проносившегося по отливающей сочной зеленью сельской Англии. Я совсем уже заснул, но очнулся, когда поезд остановился у платформы. Заставил себя выпрямиться, полный решимости не смыкать глаз, размял затекшую спину. Но как только колеса опять застучали по рельсам, напоминая шум далекого моря, снова отключился.

Когда я проснулся в третий раз, передо мной сидел мужчина в спортивных брюках и совсем не подходящей к ним куртке на молнии. Была в нем определенно какая-то странность. Высокий, лет сорока с небольшим, с удивительно невыразительным лицом и не по годам седыми волосами, он, как мне показалось, уж слишком внимательно разглядывал стоявший у меня на коленях рюкзак с астрариумом. Пока я прикидывал, сколько мне потребуется времени, чтобы выскочить из вагона, он поднял глаза и посмотрел в упор враждебным, немигающим взглядом. Я готов был бежать, но он в это время взял в руки белую палку, какими пользуются слепые. Устыдившись своего шизофренического страха, я отвернулся к окну и, стараясь успокоить сердцебиение, стал смотреть на проносившийся мимо пейзаж.

Часом позже мы прибыли на вокзал Кинг-Кросс, и я удивлением увидел, что платформу украшали государственные флаги и плакаты, извещавшие о праздновании 25-летней годовщины правления королевы. Теперь я понял, почему в поезде было так мало людей. Я забыл, что на календаре седьмое июня. Пока я добрался до дома, Лондон начал гулять вовсю. Дорогу перегородили, и наш тупик совершенно преобразился. Должно быть, пока я был в Египте, соседи серьезно готовились к общему празднику.

Посреди улицы под навесом установили стол с тортами, сандвичами, желе и другими образцами английской домашней кухни. Рядом на небольших прилавках продавали всевозможные сувениры: фарфоровые кружки с изображениями монаршей семьи, чайные чашки с улыбающейся королевой на дне, юбилейные ложки, ножи для масла, почтовые марки и сувенирные программки.

В одном конце улицы регги-банд исполнял «Нет, женщина, не плачь» Боба Марли, в другом струнный любительский квартет играл Элгара. Растянутые над головами транспаранты прославляли двадцатипятилетнее правление королевы, свисающие с окон флаги трепетали на ветру, словно вывешенное сушиться яркое белье. Соседи, друзья и родственники возбуждено толпились вокруг столов.

Вдоль тротуара стояло несколько прилавков. На одном из них торговали блюдами вест-индской кухни: жареными бананами, карри из козлятины с рисом; на другом – приправленным карри мясом; на третьем – английской свиной колбасой, маринованными яйцами и заливным угрем. Воздух был пропитан смесью разномастных запахов: карри, горячего хрустящего картофеля, благовоний, иногда откуда-то тянуло ирисками.

Два растафарианца с дредами до пояса беседовали со среднего возраста парой, одетой как жемчужные король и королева из лондонских кокни в сверкающие множеством пуговиц костюмы. Полногрудая брюнетка со скипетром в руке изображала Британию на троне, а подвыпившие мужья стояли в очередь, чтобы сфотографироваться с ней. Старик вел на поводке белого, весьма упитанного английского бульдога, одетого в костюмчик цветов национального флага.

Целые семьи танцевали на асфальте – кружились в вальсе под скрипки или притопывали в стиле бибоп под регги-банд. Между захмелевшими взрослыми гонялись друг за другом и верещали от возбуждения дети. Было в этом что-то торжествующе языческое, далеко выходящее за рамки события. Я расслабился, позволив себе забыть выпавшие на мою долю за последние два месяца невзгоды. Схватил сандвич и стал то ли пританцовывать, то ли проталкиваться к двери, почти неразличимой среди навешанных на дом лент и шаров. В этот момент меня остановил за плечо Радж.

– Оливер, тебя ищет какой-то мужчина, уже два раза приходил к нам домой. Признайся, дружище, у тебя неприятности?

Я резко обернулся и окинул взглядом толпу. Хью Уоллингтона не заметил, но за головами танцующих трудно было что-либо рассмотреть.

– Он здесь? – Я изо всех сил старался не поддаваться панике.

– Сейчас не вижу, но, думаю, здесь. – Он был явно встревожен.

Ничего не объясняя, я повернул в просвет в толпе и мимо гуляк направился на другую, пустую сторону улицы. Тут кто-то ухватил меня за куртку, и я встретился с суровым взглядом Стенли. Мальчик вложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. Я попытался вырваться, но он меня не отпускал. С другой стороны к нам спешили Альфред и немолодой худощавый мужчина, по виду житель Средиземноморья.

Стенли крепко держал меня за руку, и его глаза осуждающе сузились.

– Вас ищет господин из Италии. Наверное, потому, что вы убили Исси. – Его пальцы крепко сомкнулись на рукаве моей куртки.

Я наклонился, чтобы посмотреть восьмилетнему парню в глаза.

– Стенли, Изабелла погибла в результате жуткого несчастного случая… – Договорить не удалось – чья-то ладонь легла мне на плечо.

– Мистер Уарнок?

Незнакомец неловко протянул руку, немало разочаровав близнецов, которые, видимо, ожидали, что меня немедленно арестуют. У мужчины был массивный подбородок и полные чувственные губы. Он был похож на стареющего сластолюбца. Я решил, что ему под шестьдесят. Его кожа отличалась нездоровой серостью и была покрыта сетью мелких морщин, словно он недавно пережил трагедию.

– Я профессор Энрико Сильвио, – сказал он с итальянским акцентом. – Был преподавателем вашей жены в Леди-Маргарет-Холл в Оксфорде.

Я закрыл окно, и доносившиеся с улицы звуки стальных барабанов и бас-гитары стали тише. Профессор Сильвио обводил глазами гостиную, словно хотел по обстановке и фотографиям восстановить историю моего брака. Почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне.

– Очень любезно с вашей стороны пригласить меня в дом. Извините, если напугал.

– Что вы, что вы, я же первый вам позвонил, – осторожно ответил я, боясь вторично совершить ту же ошибку, что с Хью Уоллингтоном, но лицо профессора показалось мне настолько честным, а сам он таким хилым, что я решил: нет никакой опасности в том, чтобы пригласить его в квартиру поговорить.

– И я пришел. – На его открытом лице промелькнуло выражение сдержанного удовольствия.

– К тому же если бы вы хотели ограбить и напасть на меня, то давно бы это сделали, – быстро добавил я.

– Напасть? С какой стати? У вас много врагов?

– Похоже, обзавелся в последнее время, – усмехнулся я. – Поэтому попытался скрыться. Простите, если обидел. Не знал, каковы ваши намерения. Сам я работаю в нефтянке. И мир Изабеллы мне незнаком. Незнаком и ставит в тупик.

– Могу себе представить, – вздохнул итальянец, и я снова заметил, как телесно слаб человек с бледной, высохшей кожей. – А я все гадал, за кого выйдет замуж Изабелла. – Он подошел к столику и взял в руки ее фотографию в рамке. – Думал, может, за художника или революционера левацкого толка, но уж только не за бизнесмена. Был уверен, что ей требовался подвижник. – Он поставил снимок на место.

– Видимо, вы хорошо ее знали.

Моя фраза, похоже, его взволновала, и он принялся расхаживать по комнате.

– Я умираю, мистер Уарнок. – Последовала короткая пауза, а затем Сильвио, словно решив исповедаться, продолжил: – Одно из преимуществ понимания собственной смертности в том, что начинаешь ценить скоротечность жизни. У меня не осталось времени на тонкости и нюансы. И я, как умирающий, обязан говорить прямо.

– У вас с Изабеллой был роман? – Пусть это была не более чем догадка, но я удивился, насколько она меня разозлила.

У итальянца дернулась щека, словно пришла в движение капелька ртути, глаза затуманились воспоминанием.

– Да, мы были с ней любовниками, но назвать это романом – значило бы опошлить наши отношения. – Он провел рукой по волосам – типичный жест некогда привлекательного мужчины. – Поймите, я нисколько не горжусь тем, каким был в тот период. Я был честолюбив, но слишком долго эксплуатировал оригинальность диссертации, которая принесла мне известность. Изабелла же даже в том возрасте имела весьма своеобразный, отличный от других взгляд на вещи. И благодаря своему складу ума могла взглянуть на археологию под совершенно необычным углом. Для нее археология была живым предметом. Плотью от ее плоти. Она рассказала мне о замечательном устройстве, которое решила сделать темой своей докторской диссертации. Поверила, а я ее предал. Но не сомневайтесь: я ее любил.

Сильвио снова помолчал, словно ожидая моего разрешения продолжать рассказ. Я примирительно махнул рукой. Жест должен был выразить чувство, которого я на самом деле не испытывал.

– Что вы знаете о ее диссертации и об устройстве, которое она изучала? – Я смотрел на него, больше никак не желая проявлять свой интерес. Но итальянцу не требовалось других поощрений.

– Я говорил ей, что тема звучит слишком невероятно, и если она будет настаивать на своем, ее перестанут принимать всерьез. Искренне хотел уберечь ее от ошибки, но был не до конца честен. – Сильвио вздохнул. – Много лет назад я сам наткнулся на свидетельства существования астрариума. Занимаясь научной работой в Лувре, я обнаружил наос – маленькое каменное святилище, относящееся к тринадцатой династии и найденное в Иераконполе. Камень был покрыт иероглифами, которые до меня никому не удавалось почитать. Оказалось, что это молитва Исиде – просьба благословить небесный ящик, который следовало передать Нектанебу Второму. Ящик мог предсказывать судьбу, двигать горы, и иероглифы сообщали, что он назвал дату смерти самого фараона. Нам неизвестно, какова была его реакция. Попытался ли Нектанеб уничтожить ящик? Воспользовался ли предсказанием к собственной выгоде? Думаю, что устройство, которым занималась Изабелла, и есть тот самый ящик, о котором говорилось на камне.

Неожиданно для самого себя я не сдержался и шумно вздохнул. Еще одно свидетельство могущества астрариума.

– Вполне возможно. – Всеми силами скрывая чувства и стараясь не раскрываться перед итальянцем, я хотел, чтобы он продолжал говорить. – Изабелла тоже занималась астрариумом. Только не понимаю, почему она относила его к эпохе Птолемеев, хотя на самом деле он намного старше.

– Она просто могла так сказать. Но поверьте: чутье ее не обманывало – она понимала, каков на самом деле возраст астрариума. Примерно в это время у нее начались кошмары.

Я вспомнил слова Сесилии о том, что Изабелла участвовала в каких-то странных опытах Джованни.

– Вы знаете, что ей снилось?

– Знаю. И должен вам сказать, что возненавидел ее деда – человека, с которым не был знаком. Темная была история.

Я откинулся в кресле, потрясенный тем, что в очередной раз приходилось убеждаться: Изабелла доверялась другим, а не мне, и другие знали о ней гораздо больше, чем я.

Профессор Сильвио вздохнул.

– Я сделал ее своим научным ассистентом, а затем соблазнил. Сначала действовал расчетливо, но затем, к своему ужасу, влюбился. Не сомневайтесь, в этом уже не было никакого расчета.

– Вы присвоили ее работу и опубликовали как собственную? – Мне вовсе не хотелось слушать об их любовных отношениях. Исповедь итальянца была посягательством на прошлое, которое Изабелла хотела сохранить от меня в секрете. И я, несмотря на собственные чувства, намеревался уважать ее желание. Но Сильвио гнул свое:

– Я даже собирался уйти от жены.

Поняв, что мне не отвертеться и придется слушать, я налил себе виски. Итальянец рассказывал о юной, задиристой Изабелле, которая являлась мне мимолетом и которую я, конечно, не знал.

– Она олицетворяла все, что меня раньше вдохновляло. Была даровита, дисциплинированна, и ее не ограничивали профессиональные правила и нелепые ограничения научной среды, сильно повредившие моему таланту. Когда я находился рядом с ней, то забывал о гнетущих меня многие годы принципах.

– Так вы стащили ее работу? – повторил я свой вопрос, желая, чтобы он хотя бы подтвердил, что совершил предательство.

– Она была молодой женщиной и иностранкой. Я никак не мог себе представить, что научное сообщество воспримет ее серьезно. По крайней мере так я оправдывался перед собой. Я не присваивал ее работу целиком. Пользовался фрагментарно – то здесь, то там. Она меня так и не простила.

– Поэтому вы пришли ко мне каяться? Исповедь умирающего?

– Нет, хочу увидеть его своими глазами. Убедиться, что он существует.

– Что увидеть? – Я прикинулся, что не понимаю его слов, потому что в мои планы совершенно не входило показывать ему астрариум.

– Мистер Уарнок, давайте не будем притворяться, – мягко улыбнулся Сильвио. – Два дня назад мне позвонили из Британского музея. Мы долго спорили, но в конце концов я заявил господину Уоллингтону, что ничего не знаю и ничем не могу помочь в его поисках. На следующий день я обнаружил слежку за своей машиной. У мистера Уоллингтона есть не очень приятные сообщники. Несколько лет он работал на принца Маджеда – довольно скверную личность, человека, склонного к насилию и, к несчастью, страстного коллекционера древностей, которые, как считается, имеют оккультные свойства. Позвольте мне сказать прямо: не в меру честолюбивый Маджед верит в силу устройства, о котором мы говорим, и не остановится ни перед чем, чтобы им завладеть. Я подозреваю, что астрариум у вас. Если так, ваше предположение оправданно: вы приобрели опасных и влиятельных врагов. Позвольте мне вам помочь.

По-прежнему не желая ни в чем признаваться, я все-таки спросил:

– Каким образом?

– Вы знаете, что астрариуму недостает второй половины – средства, которое приведет в действие его пружину. Если я покажу вам ключ, вы убедитесь в искренности моих намерений?

Сильвио полез в карман пиджака и достал завернутый в ткань предмет примерно четырех дюймов в длину. Развернул и показал нечто похожее на вилку с тонкой ручкой, отлитой из металла, похожего на железо. Вещь напомнила мне камертон. С одной стороны на нем было вырезано непонятное существо, с другой – торчали два зубца. Я взял у итальянца предмет и рассмотрел. Существо оказалось соколом с крошечным человеческим лицом – миниатюрной головой фараона.

– Это Ваз, ключ, – объяснил профессор, внимательно наблюдая за выражением моего лица. – Однако фигурка имеет портретное сходство не с Нектанебом Вторым, а с Рамсесом Третьим. Это один из многих фараонов, которые, как предполагается, могли править во время исхода евреев из Египта. На устройстве должны быть две выбитые одна под другой печати: Нектанеба Второго и Рамсеса Третьего.

Я тщетно старался подавить волнение. Отдельные археологические сведения сразу составили целостную картину истории астрариума. Желание вырвать у профессора ключ было почти непреодолимым. Почувствовав мое состояние, Сильвио отступил назад.

– Оливер, очень важно, чтобы вы осознали, что собой представляет ключ. Сокол на ручке символизирует Ба фараона, его душу-птицу. Таким образом, астрариум призван защищать не только фараона – живого человека, но и оберегать его дух в загробном мире.

«А Ба Изабеллы тоже находится под его защитой?» – подумал я про себя. И в следующую секунду удивился, что способен задавать себе такие дикие вопросы.

– Откуда у вас ключ? – спросил я профессора.

– Я его украл.

В голове мелькнула догадка, и я от неожиданности чуть не выронил Ваз.

– Украли?

– У коллеги – англичанки-археолога, которая в течение семестра преподавала в нашем колледже. Эту женщину Изабелла обожала. – Сильвио, словно ожидая удара, понурился.

– У Амелии Лингерст?

– Не могу гордиться своим поступком. – Итальянец вздохнул, и его лицо приняло виноватое выражение. Но простить его, того, молодого, я не мог. Если бы потребовалось, он бы не задумываясь уничтожил Изабеллу, а это было непростительно.

– Каким образом ключ попал к Амелии?

– За несколько лет до того, как я его украл, она обнаружила ключ на раскопках, но широко о своем открытии не сообщала.

– На раскопках в Бехбейт-эль-Хагаре? – Я вспомнил групповую фотографию с молодой Амелией, найденную в книге Изабеллы. Профессор, явно под впечатлением от моих слов, кивнул.

– Мозаика, мистер Уарнок, наконец принимает вид осмысленной картины.

– Но почему там?

– В Бехбейт-эль-Хагаре родился фараон Нектанеб Второй – еще один кусочек мозаики.

– Изабелла знала, что ключ у вас?

Сильвио поднял на меня глаза, кровь отхлынула от его лица, и он смертельно побледнел.

– Это самое ужасное, что я совершил. После того как она меня бросила, я надеялся, что могу воспользоваться ключом, чтобы подкупить ее и убедить вернуться, но она уже познакомилась с вами. – Итальянец помолчал. – Сюда меня привело чувство вины. Без ключа астрариум ничего не стоит. Мне следовало отдать Ваз ей.

Он откинулся в кресле и уткнулся лицом в ладони; сквозь редеющие волосы бледно просвечивал череп. Сильвио выглядел совершенно убитым, трудно было его не пожалеть. Но даже отбросив жалость, я понимал, что он мне нужен. Наступал решающий момент в моих поисках, а он владел ключом – в буквальном смысле слова. А без этого ключа я не мог двигаться вперед. Не было иного способа убедить его отдать Ваз, и я полез в рюкзак.

– Восхитительно! Он настолько безупречен в своем замысле, что я едва решаюсь его коснуться. Вы представляете, что значит этот предмет для трех великих религий? Тысячи лет назад этот инструмент держал в руках Моисей – иудейский, христианский и мусульманский пророк. Он воспользовался им в один из поворотных моментов библейской истории, чтобы раздвинуть воды Красного моря. Живое чудо. Не могу поверить, что вижу его своими глазами. – Лицо профессора Сильвио осветилось религиозным экстазом. Я узнал это выражение – так смотрела мать, когда я был маленьким. Оно означало слепую капитуляцию верующего, просветленное перенесение в духовное, что меня всегда смущало.

– Нам это доподлинно не известно. – Несмотря на бушующие во мне чувства, я решил оставаться на твердой почве.

Итальянец провел дрожащей рукой по крышке механизма.

– Не думал, что доживу до этого момента. – Он склонился над астрариумом. – Видите эти три диска?

Я кивнул. В душу закралось нехорошее предчувствие. Астрариум начинал вызывать во мне тревогу. Теперь, когда нашелся ключ, которым активировали механизм, он стал действовать на меня еще сильнее.

Дрожащие пальцы профессора ласкали шестерни.

– Эта циферблаты служили для того, чтобы высчитывать орбиты не только Солнца и Луны, но также и пяти известных в то время планет: Марса, Меркурия, Венеры, Юпитера и Сатурна. Результатами вычислений пользовались, чтобы выбирать наиболее благоприятные дни как для религиозных праздников, так и для прорицаний. Вот тогда-то астрариум превращался в орудие войны. Вполне возможно, что астрономические подсчеты выполнял маг-мистик Гермес Трисмегиста (трижды великий), который, если верить некоторым данным, был выдающимся целителем и современником Моисея. Но еще более поразительны вот эти символы – пришедшая от шумеров клинопись жителей Аккада, народа, жившего до египтян и знаменитого своей магией и астрологией. Древние египтяне также упоминают их ремесла.

Сильвио взглянул на штырь, служивший осью для шестерен.

– А вот и врата силы – отверстие для ключа.

Ваз без труда вошел в личинку. Мы с итальянцем благоговейно молчали. Меня охватили волнение и страх. Я ждал, что механизм как-то себя проявит – пискнет, или процесс активации будет сопровождать игра дудочки из разгаданного Гаретом шифра, – но все было тихо: ни звука, ни движения. Затем почти невольно я потянулся к ключу.

Но профессор перехватил мою руку, и его костлявые пальцы сомкнулись на моем запястье.

– Нет! Не поворачивайте, пока не выслушаете, что я скажу.

Я отошел от стола. Наступил вечер, и теперь доносившуюся с улицы музыку сопровождали отдаленные залпы фейерверка – празднование юбилея королевы достигло кульминации. В воздухе чувствовался запах изобилия – аромата лета, от которого меня, еще юношей, всегда охватывала тревога. Возникало ощущение, что где-то совсем в другом месте происходит нечто захватывающее, и меня тянуло туда, несмотря ни на какой риск.

Я покосился на профессора: тени под его глазами обозначились сильнее, кожа еще больше посерела, словно за несколько часов он постарел на несколько лет.

– У меня рак желудка, – объяснил он. – Далеко зашедший процесс. Мне осталось два или три месяца, точнее определить невозможно. Забавно, древние считали, что желудок – вместилище чувств. Наверное, они были правы и я умираю оттого, что так долго подавлял свои чувства.

– Давайте факты, профессор, – холодно ответил я, не желая откликаться на его явный призыв к сочувствию. – Нечто такое, что бы понял сидящий во мне геофизик.

– Факты? Вы обладаете удивительной английской способностью высушивать все на свете.

Сильвио указал на три стрелки – каждая длиннее предыдущей. Они, подобно стрелкам часов, вращались на трех циферблатах.

– Они соответствуют трем временным отрезкам: древнеегипетским эквивалентам дня, месяца и года. Если мой перевод верен, теперь стрелки показывают дату сражения при мысе Акций.

– Следовательно, астрариум на самом деле принадлежал Клеопатре?

– Из фрагментов магических свитков и упоминаний в гримуарах [27]27
  Книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов и демонов или содержащая еще какие-либо колдовские рецепты.


[Закрыть]– все это хранилось в «Музейоне», величайшей Александрийской библиотеке, – известно, что в древности астрариум трижды являлся в ключевые исторические моменты. Его создали для Рамсеса Третьего во времена двадцатой династии. Затем он был похищен Моисеем, который воспользовался им, чтобы раздвинуть воды Красного моря. В следующий раз астрариум появляется в эпоху тридцатой династии, когда жрица Исиды Банафрит находит его в тайном храме своей богини в пустыне, где сорок лет обитал Моисей со своим народом. Банафрит привозит астрариум к египетскому двору для фараона Нектанеба. Но затем устройство снова пропадает на несколько сотен лет, хотя и обрастает легендами, которые повествуют о его могуществе. Потом, по слухам, его берет с собой Клеопатра, когда происходит битва при Акции. А теперь взгляните сюда. – Сильвио склонился над устройством. – Если повернуть ключ, появляются две стрелки меньшего размера: одна – из золота – указывает год рождения. Другая – из черного серебра – год смерти.

– Стрелка года смерти? – недоверчиво повторил я.

– Если вы введете в устройство дату рождения, оно рассчитает дату смерти.

У меня перехватило дыхание: так вот чего добивалась Изабелла – она хотела изменить дату смерти.

– Но возможности инструмента этим не ограничиваются. Он способен сворачивать время и события, чтобы осуществить осознанные и неосознанные желания человека: принести славу, богатство и даже удовлетворить тягу к саморазрушению. В этом его огромная сила и вместе с тем большая опасность. Потому что, будем говорить откровенно, многие ли из нас знают, чего хотят? Получается что-то вроде фаустовского устройства, которое самостоятельно выносит суждения. – Улыбка Сильвио показалась мне одновременно боязливой и благоговейной.

Я отказывался верить, что тысячелетний механизм мог спасти мою жену и тем более изменить ход событий. Но, несмотря на скепсис, меня увлек рассказ итальянца. Хотя все это было не более чем метафора: средство выполнения желаний, если в него верят тысячи людей, уже одним этим обретает власть.

– Я не религиозный человек, профессор Сильвио. Верю в Большой взрыв, эволюцию и свободные рынки. Астрариум – загадка, для меня это вполне очевидно. Хотя бы потому, что часть устройства сделана из сплава, который я раньше никогда не встречал. Еще в нем установлены два магнита необыкновенной силы. Вращающиеся магнитные поля обладают интересными свойствами. Но чтобы изменять судьбы?.. Бросьте. Кроме того, если все, что вы наговорили об этой машине, правда, вам надо поскорее повернуть ключ, и астрариум тотчас же задушит вашу болезнь. – Я его провоцировал, надеялся, что он сам признается в обмане.

Но ученый печально улыбнулся:

– Так и случилось бы. Но я не боюсь умирать. Я убежденный католик. Бог указал мне путь, и я должен ему следовать. К тому же я подозреваю, что в действиях астрариума заключен некий подвох, жало в хвосте скорпиона.

– Что вы хотите сказать?

– А как вам кажется, почему устройство и ключ оказались в разных местах перед сражением при Акции? Клеопатра, вероятно, прекрасно знала, какова сила астрариума, и, наверное, боялась ее. Одним поворотом ключа она могла повлиять на исход битвы и склонить в свою пользу удачу. Но не стала этого делать. Кардинальный вопрос – почему?

Я посмотрел на стоявший на столе астрариум. В мягком свете лампы он поблескивал разными оттенками металла. И у меня снова появилось чувство, что машина, в то время как я разглядывал ее, изучала меня. Я наклонился над столом, и в этот момент профессор Сильвио выдернул из устройства ключ. Подал мне и угрюмо сказал:

– Ключ нельзя поворачивать. Вам ясно, Оливер?

Я кивнул, все еще не вполне убежденный. Но, глядя на освещенное настольной лампой изможденное лицо итальянца, внезапно понял, что он действовал под влиянием любви. Любви к Изабелле. И, несмотря на все мои сомнения, поверил ему.

– И еще: обещайте, что спрячете его в надежном месте, а не здесь, в квартире. – Профессор схватил меня за руки. – Не вздумайте недооценивать Хью. У него могущественные союзники – он тесно связан с принцем Маджедом и египетскими властями. К тому же он честолюбив. Берегите себя, Оливер.