Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Священник поколебался и, убедившись, что церковь по-прежнему пуста, перешел на взволнованный шепот:

– Вы должны знать: перед смертью ваша жена приходила ко мне.

Я сразу напрягся.

– Зачем?

– Попросила ее крестить, чтобы она могла исповедаться. Ей было страшно. Я крестил ее святой водой и тут же принял исповедь. Мистер Уарнок, у меня сложилось впечатление, что она оказалась вовлеченной в такие проблемы, которые были ей неподвластны. Сказала, что существует некий предмет, который способен потрясти устои религии и исторической науки. И спрашивала, может ли церковь, если потребуется, предоставить убежище. Я заверил ее, что может, хотя, признаюсь, говорил несколько скептически. Она была не первым египтологом, у кого я принимал подобные исповеди. Приходила еще одна молодая женщина-египтолог, лет двадцать назад…

Слушая его, я вспомнил рассказ Деметрио аль-Масри еще об одном женском трупе, который он осматривал, и тоже без внутренних органов. Я поежился, словно сквозь стены храма проник ледяной колод. Кем была та женщина?

– Вы знаете о существовании астрариума? – прямо спросил я священника.

Отец Карлотто от неожиданности вздрогнул и перекрестился.

– Помилосердствуйте, это название даже произносить опасно. Но если хотите знать, да, мне известно о существовании такого предмета. Один монах – не католик, а копт – рассказал мне о двух доверенных ему старинных документах: один из эпохи фараонов, другой из времен наполеоновских войн. И в обоих упоминается это устройство. Я говорю об отце Мине из монастыря Святого Бишоя в Вади-эль-Натруне. Если хотите, могу задать ему от вашего имени несколько тактичных вопросов. Это по крайней мере я обязан сделать для вашей жены. Не знаю, слышали ли вы, что один епископ из ранних христиан, святой Иоанн, рассказывал, что известная Ипатия пользовалась некоей астролябией и черной магией, чтобы склонить римского губернатора Александрии вернуться к языческой вере. Кто знает, не исключено, что речь шла о том же самом устройстве.

– Изабелла считала, что единственная вина Ипатии заключалась в том, что она была умнее своих оппонентов-мужчин, – ответил я.

Отец Карлотто улыбнулся:

– Ваша жена была волевой женщиной. Мне бы следовало предложить ей уехать из Египта… Но она находилась на грани истерики, и то, что говорила, было лишено всякого смысла. Теперь я сожалею, что не отнесся к ее словам более серьезно.

– Когда это случилось?

– Примерно за две недели до ее смерти. – Священник сделал ко мне шаг. – Приходите через несколько дней. Посмотрим, что я сумею выяснить. И запомните, мой друг: если вам понадобится убежище, мы сумеем вас спрятать. Мои коптские братья из Вади-эль-Натруна приютят вас на столько, на сколько потребуется. Им уже приходилось оказывать людям такую помощь. Ведь, утратив веру, вы до сих пор католик? А с этой бородой вы не будете выделяться.

Я вгляделся в его открытое лицо, стараясь понять, как много он знает об обстоятельствах смерти Изабеллы. Передо мной стоял человек, отягощенный тайной исповеди и мучимый совестью, что сыграл какую-то роль в гибели человека. Он положил руку мне на плечо.

– Знаете, в жизни случаются такие моменты, когда необходимо просто верить. Помните о моем предложении. – С этими словами он, не выпуская молитвенник, оставил меня одного.

Я стоял рядом с огромным органом, расположенным под витражом, изображающим святую Цецилию. Какой страх погнал Изабеллу исповедоваться священнику? Она время от времени ходила в церковь, но я никогда бы не подумал, что моя жена способна на исповедь. От чего она бежала?

Мои размышления прервал знакомый голос. Он доносился из бокового придела: женщина тихо спрашивала по-английски свечи. Я направился в ту сторону и оказался в алькове с барельефом святой мученицы. У ее ног лежали детские фотографии и небольшие подношения в виде букетиков цветов. Оказалась даже ржавеющая банка пепси. Женщина стояла ко мне спиной, но я тем не менее ее узнал. Она опустилась на колени и положила букетик гардений рядом с другими дарами.

– Святая Сабина, она ведь покровительница детей? Так? – спросил я.

Удивленная Рэйчел Стерн поднялась на ноги.

– Мы знакомы?

Я понял, что представляю собой пугающее зрелище: царапины и синяки постепенно сходили, но все еще украшали лицо жутким узором, борода отросла, волосы взъерошены.

– Рэйчел, это я, Оливер.

Она пришла в себя.

– Оливер, не узнала тебя с такой растительностью на лице. Какой сюрприз!

– Надеюсь, приятный. Извини, что потревожил во время молитвы.

– Тсс… не говори моему раввину. Подношения ради моей сестры – она много лет пытается зачать. Если как следует преклонять колени, святая поможет, хотя, надеюсь, речь идет не о непорочном зачатии – в семье и так достаточно мучеников.

Рэйчел повесила через плечо сумку и направилась к выходу. Я последовал за ней.

На улице солнце на мгновение ослепило нас. Из тени портика появился мальчишка в лохмотьях и выставил вперед культю увечной руки. Я вложил ему в другую руку несколько монет.

Рэйчел вооружилась огромными солнечными очками и окинула взглядом мою одежду: мятый полотняный пиджак и джинсы.

– Я слышала о твоем друге Барри. До сих пор не могу прийти в себя. Он был совершенно не похож на человека, способного совершить самоубийство.

– Он его и не совершал.

Несколько мальчишек в форме вынырнули со двора церковной школы и, смеясь, пробежали мимо. Я понял, как мне не хотелось снова оставаться одному. Нахлынуло чувство одиночества, как в тот момент, когда я клал трубку после телефонных разговоров с родными. Мне требовалась компания.

– Слушай, пойдем куда-нибудь выпьем?

– Выпьем? Когда мы разговаривали в прошлый раз, мне показалось, что ты меня не очень-то жалуешь.

– Я напился, стал задираться. Извини.

Рэйчел насмешливо посмотрела на меня.

– Нет, не хочу, Оливер. Извини! – И пошла прочь.

Я догнал ее.

– Пожалуйста, мне надо поговорить с кем-то, кто меня знает и кому я доверяю.

Она остановилась.

– Ты попал в беду?

– Прошу тебя, Рэйчел, ты не представляешь, как мне одиноко…

Она колебалась, вглядываясь в мое лицо, – наверное, искала следы того студента-идеалиста, которого некогда знала. Затем решительно взяла под руку.

32

«Португальский центр» представлял собой относительно новый, привилегированный бар в Рушди – в том же дорогом, что и вилла нефтяной компании, пригороде Александрии. Клуб располагался в перестроенной вилле с баром на открытом воздухе и дискотекой на втором этаже. Вход было отыскать нелегко, и у двери стояла парочка вышибал – крепких парней из бывших сотрудников службы безопасности. Посетители являли собой странный сплав богатства и одиночества.

Мы сели под выдающимся во двор навесом из плетеного тростника. За соседним столиком несколько подвыпивших итальянских морских офицеров спорили, кто из певцов лучше – Майкл Джексон или Карузо. За другим белый угандиец (по слухам, торговец оружием) оторвал взгляд от пышной юной блондинки, с которой заигрывал, и едва заметно кивнул в мою сторону. Так здороваются, когда в душе не сомневаются, что мужчина занимается чем-то недозволенным – например, изменяет жене. Не исключая, что за мной могут следить, я нервно обвел бар глазами. Но здесь, вероятно, было безопаснее, чем во многих других местах Александрии. Клуб был для избранных, и сюда никто бы не прошел за взятку.

Хотя Рэйчел сначала и не хотела со мной идти, однако допивала уже третью порцию виски. Но спиртное не оказывало на нее заметного действия – только делало словоохотливее. Я не протестовал. Сам я, с тех пор как пришел в бар, все больше замыкался. Мне отчаянно хотелось обсудить события последних нескольких недель с человеком, который помог бы яснее понять происходящее. Но я боялся, что, выслушав меня, Рэйчел отнесется к моим словам скептически, если не хуже. Я уже полвечера потратил, споря с ней о политике, а она подыгрывала мне, чувствуя, что я внезапно расхотел говорить о личных делах. Наши разглагольствования и словесная эквилибристика возвратили меня к тому миру, в котором я жил до Египта, ко временам до смерти Изабеллы, к моему прежнему, молодому, полному надежд «я». Слушая Рэйчел, я внезапно вспомнил, как лет восемнадцать назад мы студентами ходили с ней на демонстрацию, протестуя против военных действий Франции, отказывавшей в независимости Алжиру. Какими мы были горячими, насколько были уверены в своей моральной правоте и с юношеской бесшабашностью нисколько не сомневались, что такое состояние души продлится вечно. Теперь во мне отозвалось то чувство, которое я испытал, глядя, как молодая американка выкрикивает лозунги. Я полюбил Рэйчел за ее увлеченность политикой и решительность. Она до сих пор осталась такой. Несмотря на напускную грубоватость, в ней жила любовь к людям. И это мне понравилось, как и ее новое качество – самоирония, которой не было в юной девушке. С возрастом Рэйчел как будто стала резче, в ее взглядах появилась мускулистость. Я даже ощутил себя с ней немного на тропе войны, будто мы устроили эротическое соревнование, обещавшее в конце оргазм, поражение или смерть.

– Так чем кончился твой брак? – спросил я ее.

– О, это очень сложно. Аарон хотя и утверждает, что ему нравятся чуждые условностям женщины, но не думаю, чтобы он реально хотел жениться на одной из них. А как ты жил?

– Мы… были удивительно счастливы. – Сказать по-другому казалось мне чем-то вроде измены Изабелле, хотя я вовсе не собирался соблазнять Рэйчел. – Ответь, почему ты тогда от меня ушла?

– Давай посмотрим правде в глаза, Оливер. Мы были самой неподходящей на свете парой. Наша связь не могла продолжаться.

– Может, и не могла, но в то время мне было очень больно. – Я поморщился, вспомнив свое первое взрослое потрясение.

– В двадцать три года это естественно. – Неожиданно гнетущие воспоминания заставили наши взгляды встретиться.

Сверху грянула модная танцевальная мелодия «Диско инферно». Я поднял голову: диск-жокей, худой как палка молодой араб в желтой шелковой рубашке с цветочным узором, задумчиво смотрел на пустой танцзал. На стойке бара курились благовония, и чистое звездное небо над головой, казалось, смотрело на нас с легким удивлением. Вечерний ветерок доносил до меня с другого края стола аромат духов Рэйчел, и, несмотря на горе и усталость, мои страхи стали меньше, как-то сразу ужались.

– Невинное было время, – вздохнула Рэйчел. – Я до сих пор его вспоминаю. Когда меня особенно пробирает цинизм реальности. Тогда я кажусь себе особенно старой. А ты?

– Я? Час переживу – и хорошо.

Она посмотрела на меня. Наверное, подумала: «Переживу потерю Изабеллы». Допила виски, придвинулась и вздохнула. Мгновение колебания сменилось коротким мигом доверия, когда поверяют сокровенные мысли.

– Наш брак распался, потому что мы потеряли ребенка. Родился мертвым. Аарон держался лучше меня. А я целиком окунулась в работу. Но однажды за завтраком подняла на мужа глаза и не узнала. Так наступает конец мечте.

Я коснулся ее руки.

– Сочувствую.

– Но мы-то с тобой живы. – Я заметил, что она не отняла руки. Посмотрел на нее и вдруг ощутил непреодолимую потребность выговориться. Наверное, это чувство было схоже с тем, что испытала Изабелла, когда пошла к отцу Карлотто исповедоваться, надеясь, что это снимет с нее хотя бы часть ноши.

– Рэйчел, если я скажу тебе что-то совершенно удивительное, во что трудно поверить, ты сумеешь меня выслушать без предубеждения?

– Если я чем-то еще и горжусь, то своей способностью выслушивать людей без предубеждения…

Я привез Рэйчел на виллу и, пока она ждала в гостиной, проскользнул к собачьей конуре и забрал рюкзак. Забросил его за плечо, и мы отправились в отель «Шератон», где жила американка. Я хотел, чтобы, слушая меня, она видела астрариум.

В лифте, поднимаясь в ее номер, я почувствовал, как между нами проскочила искра: от запаха ее духов, от прикосновений теплого тела к моей обнаженной руке зрело желание. Я подумал, не предают ли меня чувства и не станет ли связь с другой женщиной актом очищения после потери Изабеллы. Тревожащая, но соблазнительная мысль.

Я перехватил взгляд Рэйчел и понял, что она испытывает то же самое. Больше не размышляя, притянул ее к себе и впился губами в губы. Как удар электрического тока пришло сознание, насколько за последние недели изголодалось мое тело по ласкам. Я растворился в ее коже, которая была совсем не похожа на кожу жены. Вкус Рэйчел был зеленым, если можно подобрать цвет к подобным ощущениям. У Изабеллы оттенок был сочнее. Мы медленно двигались, осторожно и с наслаждениям изучая друг друга. Мои руки нашли ее груди, и я ощутил ладонями твердые соски. Но кабина вздрогнула и остановилась, прерывая наши ласки, и мы оба смущенно рассмеялись.

Вышли в пустой коридор и, не прекращая целоваться, спотыкаясь и расстегивая друг на друге одежду, направились к номеру Рэйчел. Внутри реальность бледно-зеленых стен и покрытых винилом шкафов несколько отрезвила меня, но Рэйчел снова притянула меня к себе, обняла и шагнула к кровати.

– Беру все на себя, – улыбнулась она и скинула блузку, обнажив маленькие груди. Над низко сидящими джинсами, подобно экзотическому музыкальному инструменту, дугой изгибались стройные бедра. – Я так соскучилась по ласкам, что почти схожу с ума. Не помню, когда меня в последний раз обнимали. Кажется, все время куда-то бегу – в гостиницах, аэропортах, на пресс-конференциях. Ну и ну, как же я тебя хочу!

Я потянулся к ней, но замер и в короткий миг колебания понял, что предаю себя, что постель с другой женщиной не избавит меня от Изабеллы. Мне нужна была наперсница, а не любовница. Человек, который убедил бы меня, что я не лишаюсь рассудка. Все остальное – эротическое или духовное – только осложнит ситуацию. И еще я знал наверняка, что с Рэйчел все бывает непросто.

На прикроватном столике лежала ее черно-белая фотография размером как на паспорт. Лицо молодой Рэйчел светилось слепой верой идеалистки, зачесанные набок волосы заплетены в длинную косу. Я узнал это выражение. Дотронулся до глянцевой бумаги, и смутное воспоминание об улыбке на лондонском пороге проступило на пальце словно пятно. Рядом с фотографией лежали морская раковина и солдатский медальон. Перламутровая рифленая раковина маленького морского моллюска наутилуса источала свет – подводный храм, чья судьба теперь сиять вечно.

Рэйчел улыбнулась с кровати. Волосы над ее головой разметались, как змеи у Медузы.

– Раковина – с пляжа, где я потеряла невинность, – объяснила она. – Фотография – с нагрудной аккредитационной карточки, которую я носила во время моей первой предвыборной кампании демократов. А жетон принадлежал солдату, у которого я брала во Вьетнаме интервью и которого в тот же день убили. Любовь, вера и судьба – я повсюду вожу их с собой в качестве напоминания, чего я достигла и насколько непредсказуема жизнь. Но, полагаю, ты уже все это знаешь?

Я посмотрел на нее: в этот момент она была так красива и желанна, что я чуть не застонал, сознавая, что не должен уступать, и в то же время понимая, что устоять невозможно.

Сдерживаясь, я ухватился за спинку кровати, а затем сорвал с Рэйчел джинсы, заставил встать и опустился перед ней на колени.

– Нет, – простонала она, но, почувствовав мой язык, впилась мне в плечи ногтями. Мы упали на пол, Рэйчел забралась на меня, и, пока ласкала, мы оба сдерживали приближающийся оргазм. Я чувствовал, как она покусывает мне шею, лижет ухо, а сам сжимал ее груди, твердые соски упирались мне в ладони.

Я швырнул Рэйчел на спину и, в первобытной схватке ног и рук, грубо овладел ею. Мы отдались наслаждению, и Рэйчел, приближая мой оргазм, застонала. А затем, к моему изумлению, бешено расхохоталась. Ее истерика была заразительной, и вскоре мы вместе катались по ковру. Наверное, испытывали эйфорию от близости с прежним любовником или каждому просто было страшно от своей жизни и невысказанного сознания того, что мы оба были одиноки.

Внезапно со стены сорвалась картина в раме, изображавшая улицу Корнич, и со стуком упала на ковер всего в нескольких дюймах от головы Рэйчел.

– Вот видишь, – проговорила она, – за нами обоими следят призраки. – Затем завернулась в банный халат и вышла на балкон. Я натянул трусы и присоединился к ней.

Узкий бетонный балкон выходил на парк Монтаза. Вдалеке мерцали огни дворца, и верхушки растущих вдоль аллей высоких пальм, таинственно раскачиваясь, чертили ночное небо. Вдоль набережной сверкали сказочные огоньки пришвартованных у пристани яхт. В такие наэлектризованные ночи теряется ощущение времени, и будоражащий ветерок заставляет таких глупцов, как я, поверить, что они бессмертны. Только в эту ночь я не чувствовал себя бессмертным. Ощущал виноватым и слабым и не мог отделаться от мысли, что предал Изабеллу. Внезапно в душе разлилась пустота, как часто бывает после бессмысленного занятия сексом. Но тревожило что-то еще – в воздухе сгущался необъяснимый страх.

– У меня не было мужчины больше трех лет, с тех пор как я развелась.

Слова Рэйчел перелетели через некрасивые железные перила, устремились вниз и растворились в шуме улицы и злой ругани ссорившихся на углу мужчин.

– Долго. – Я завернулся в мягкие полы ее халата, и меня накрыла волна теплого, почти знакомого чувства. Держа в объятиях Рэйчел, я испытывал удивительное чувство покоя, но в тот же момент понял, что нам не суждено стать любовниками, – это было ясно без слов.

– Рэйчел, я не могу быть твоим любовником, просто не могу. Хочу, чтобы ты осталась мне другом. Ты на это способна?

Она кивнула прижатой к моей груди головой, и я почувствовал, как пылает ее щека. На улице двое мужчин продолжали ругаться – там шла реальная жизнь в реальном времени. Я дал знак Рэйчел возвращаться в номер и взялся за рюкзак.

Мы сидели на кровати, а астрариум стоял между нами – сама история с невероятными, но теперь материализовавшимися деталями. На Рэйчел я смотреть не мог, убежденный, что окончательно приговорил себя своим признанием. Ее рука по смятому одеялу подбиралась к моей руке.

– Все в порядке, Оливер, я тебе верю. Тебе повезло: если бы ты рассказал мне все это лет пять назад, я бы приняла тебя за очередного европейца, не в меру увлекшегося восточным мистицизмом. Но мне самой приходилось видеть очень странные вещи. В Кампучии наблюдала, как красные кхмеры привлекали колдунов-врачевателей запугивать крестьян – и, должна признаться, небезуспешно. Пару лет назад меня проклял папуасский вождь за то, что мой фотограф по глупости сфотографировал его жен. Но есть кое-что еще, что заставляет меня поверить в силу этой штуки… астрариума или как его там? Личность Мосри. Вот его-то я бы приняла со всей серьезностью.

Я кивнул. Сбросить Мосри со счетов было никак невозможно, даже если бы захотелось. Его присутствие ощущалось повсеместно, и я вздрагивал при виде каждой движущейся тени. Следившая за выражением моего лица Рэйчел накрыла мою руку своей ладонью.

– За ним стоит принц Абдул Маджед, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Я вспомнил, каким жаром пылало лицо принца на экране телевизора в программе, которую я видел в Лондоне. Оно выражало надменность деспота. Рэйчел настойчиво продолжала, словно хотела вбить в мое сознание, насколько велика опасность:

– Он религиозный фанатик, ни перед чем не остановится, и из тех людей, которые могут вполне поверить в силу штук вроде этой. Люто ненавидит Запад и пойдет на все, чтобы помешать мирным инициативам Садата. Уже происходили нападения, затрагивавшие западные интересы в регионе: на военную базу в Турции, американское посольство в Дамаске и другие, о которых ты даже не слышал. Это все Маджед. Недавно он еще больше активизировался. Все чаще случаются на первый взгляд не связанные друг с другом происшествия. А Мосри – это его мускулы. И если Маджед верит, что астрариум действительно обладает таким огромным влиянием на происходящие события, или просто считает его талисманом древней, более влиятельной арабской цивилизации, он непременно захочет получить его в свои руки и заставит Мосри ради этого убить любого.

Память о том, как Мосри смотрел сквозь окно в двери, когда меня допрашивали в полицейском управлении, пронзила словно электрическим током. Затем перед глазами возникло его ухмыляющееся лицо в полутемном лекционном зале. Я поежился.

– Но что они хотят с ним сделать?

– Понятия не имею, – ответила американка. – Получить власть над людьми? Абсолютную власть? Вернуть страну в феодальные времена и посадить правителем Маджеда? Имей в виду, Оливер, Маджед – совершенно безжалостный человек. Тебе необходимо принять меры предосторожности: надевать под одежду какую-нибудь броню, обзавестись оружием, – может быть, даже на некоторое время исчезнуть. – Говоря это, Рэйчел для убедительности мрачно кивала. Затем повернулась к астрариуму, который я в это время снова упаковывал. – Потрясающая вещь – живое воплощение истории. Древние египтяне были настолько продвинуты в астрономии. Жаль, я не знала Изабеллу. Не сомневаюсь, очаровательная была женщина. – Мы встретились с Рэйчел взглядами, она улыбнулась, потом быстро отвела глаза и спросила: – Но что нам делать с астрариумом? – К моему удивлению, у меня потеплело на душе, оттого что она сказала «нам», но я все равно невольно поежился от страха. Почти все, кто как-то касался астрариума, в итоге пострадали.

Я вздохнул.

– Изабелла говорила, что у астрариума своя судьба и места, где он скрывается. Но я еще не сумел свести все концы с концами. Например, не знаю, куда делись внутренние органы жены и что замышлял Джованни с группой археологов. Добавим к этому загадку истинного смысла шифра. Надеюсь, он укажет нам, где на самом деле место астрариума. Может, это какой-нибудь храм, или гробница, или нечто другое. Я должен выяснить это ради Изабеллы. Как насчет того, чтобы продолжать строить стратегию за завтраком?

– Отличный план, – согласилась Рэйчел. – Сейчас приму по-быстрому душ, и пойдем. – Она потянулась и встала. – Буду готова через десять минут. – Дверь в ванную закрылась за ней.

Сквозь тонкие шторы просачивался свет утреннего солнца. Я посмотрел на стоявшие рядом с кроватью часы с радиоприемником – они показывали половину седьмого. Я поднялся, вышел на балкон. Хор утренних звуков пронзил странный птичий крик. Почему-то он напомнил мне о Лондоне и ястребе-перепелятнике, разбившемся о стекло моей машины, когда я ехал из своей квартиры. Это воспоминание усилило дурные предчувствия, и я внезапно разнервничался. Стараясь отвлечься, взглянул на балкон соседнего номера. Шторы были раздвинуты – судя по всему, он был пуст. Меня привлек скрип шин – к отелю подъехал фургон, я опустил глаза и посмотрел на подъездную дорожку. Охранник повел себя как-то странно: покинул свой пост в будке, подошел к машине и заглянул в окно. Я заметил, как из рук в руки перешли деньги, и, к моему изумлению, охранник пошел прочь от отеля. А фургон остановился у главного входа, и из него выскочили двое мужчин в белой форме. Что-то в их поспешных движениях показалось мне подозрительным, и я стал вглядываться, стараясь разобрать подробности.

Словно почувствовав мой взгляд, один из них задрал голову и, прежде чем я успел присесть за ограждение, посмотрел мне прямо в лицо. Когда я поднялся, странных гостей уже не было. Я с растущей тревогой вернулся в номер. Рэйчел стояла в центре комнаты и вытирала мокрые вьющиеся волосы. Я немного поколебался и сказал:

– Не знаю, может быть, нам следует немедленно уходить…

В этот момент в коридоре послышался топот бегущих ног. Я дал знак Рэйчел не шуметь, приблизился к двери, осторожно приоткрыл и выглянул в щелку. В конце коридора были те двое, которых я заметил на улице, но теперь они держали в руках оружие. Как можно тише притворив дверь, я схватил американку за руку и потянул к окну.

– На улицу, живо! – Другой рукой я схватил астрариум.

Рэйчел взяла сумку, смахнула в карман лежавшие на тумбочке вещи и последовала за мной на балкон. Мы перелезли через низкое ограждение и, обнаружив, что стеклянные двери не закрыты, быстро проскользнули в соседний номер.

Прижимаясь к перегородке, я слышал, как гулко бухает мое сердце, и чувствовал, как рядом дрожит Рэйчел. Мы оба затаили дыхание. Через тонкую стену донесся стук в дверь номера, откуда мы только что сбежали. Затем створка захлопнулась и шаги раздались в комнате. Преследователи были рядом. Я слышал, как они яростно и разочарованно ругаются. Рэйчел в замешательстве повернулась ко мне, и мы одновременно посмотрели на дверь. Через секунду мы были уже у порога. Быстро выскользнули из номера и, убедившись, что коридор пуст, бросились бежать. Но за углом столкнулись с посыльным, который нес стопку полотенец. Он обернулся и недоуменно уставился на нас.

Мы уже достигли середины вестибюля, когда услышали за спиной крики. Работники за конторкой удивленно смотрели нам вслед.

– Какого черта, Оливер? – крикнула запыхавшаяся Рэйчел.

– Беги, не останавливайся! Они настигают!

Мы проскочили в стеклянную дверь главного входа, выбежали в сад и побежали по сонным улицам. Миновали ряд автомобилей, затем нырнули в переулок. Топот за нами не отставал.

Я в отчаянии оглянулся. Рядом с торговым прилавком стояла крытая повозка; впряженная в нее тощая лошадь жевала брошенный в канаву пук сена. Я откинул брезент – повозка оказалась наполовину пустой, дно покрывал слой цементной пыли, но в ней осталось место, чтобы спрятаться.

– Сюда! – прошептал я, однако лихорадочно озиравшаяся Рэйчел только покачала головой. Напротив начиналась торговля одеждой, и пожилой продавец крюком развешивал длинные балахоны и кафтаны. Американка показала на его прилавок.

Сунув торговцу немаленькую сумму, мы поспешили спрятаться между рядами длинной одежды. Неподалеку послышались топот и крики. Мы забились еще глубже в висевшие платья, тщетно пытаясь справиться с одышкой после бега. Еще минута, и наши преследователи свернули в переулок.

– Ты уверен, что это был он? – спросил один из них грубым голосом.

– Абсолютно. У Мосри есть его фото, – ответил другой.

При упоминании этого имени ногти Рэйчел впились мне в запястье. Мы не шевелились и не осмеливались дышать, а они тем временем подошли к торговцу одеждой.

– Ты не видел двух европейцев? – враждебно спросил один. Я едва сумел подавить желание бежать и надеялся, что старик нас не предаст. Притаившаяся рядом Рэйчел смертельно побелела.

– Ничего я не видел. Здесь тихо как в могиле, – спокойно ответил продавец.

– Туда! – крикнул другой головорез. Я выглянул в просвет между одеждой – оба бандита, откинув брезент, лихорадочно обыскивали повозку.

– Должно быть, убежали, – заключил тот, что был крупнее, и оба типа удалились. Мы прятались еще минут пять, и я чувствовал, как в кончиках пальцев Рэйчел отдается биение ее сердца и запах нашего страха заглушает аромат надушенной ткани кафтанов. Осторожно выглянув и убедившись, что переулок пуст, я дал знак американке, и мы выбрались из рядов висевшей одежды.

– Он назвал это имя – Мосри? Я не ошиблась? – тихо спросила Рэйчел.

Ее испуганный шепот утонул в гуле, глаза ослепила вспышка, по земле волной пробежала дрожь, и мы не удержались на ногах. Лежали, распластавшись, а рядом падали куски штукатурки и обломки. Я ждал, когда чувства вернутся в настоящее. Упавший неподалеку старый торговец одеждой сел и, утерев кровь с лица, начал молиться.

– Что это было? – Рэйчел тоже приподнялась. На ее лице краснели несколько небольших царапин, но в остальном она не пострадала. Я осмотрел руки, ощупал голову – на пальцах осталась кровь из ссадин от угодивших в меня обломков. Помогая подняться старику, я сквозь его стоны услышал сирену машин «скорой помощи». Усадил старика на край повозки и посмотрел в конец переулка, где был виден отель. Одна его сторона была совершенно разрушена, из груды штукатурки торчали скрученные железные балки. Сквозь разбитые окна и дверные проемы виднелось небо. Онемевшая Рэйчел подняла на меня глаза.

– Кажется, они убили одним выстрелом двух зайцев, – медленно проговорил я. – Гнались за мной и за астрариумом, но, упустив, решили отметиться по-другому. Видимо, таким образом Мосри пытается погубить мирные инициативы Садата. Они охотятся на журналистов, иностранную прессу – людей вроде тебя.

– Боже! – Рэйчел застыла от ужаса.

С соседней улицы послышались крики, и мы снова побежали. Полуодетые, все в известковой пыли, неслись по рассветным улицам словно привидения. От нас испуганно шарахались. А я, прижимая астрариум к груди, считал годы собственной жизни, чтобы не слышать оглушающие удары сердца и шум в ушах от контузии. Я плохо понимал, где нахожусь и куда бегу, но, должно быть, включилось топографическое чутье – компас борющегося за жизнь человека – и мы внезапно оказались рядом с парикмахерской, хозяина которой я прекрасно знал. Абдул стриг меня с тех самых пор, как мы с Изабеллой приехали в Александрию. Доброжелательный человек лет шестидесяти пяти, он был социалистом и поэтом, и мы провели с ним много часов, обсуждая взлеты и падения политических режимов и обмениваясь мнениями о стихах таких поэтов как Сеферис, Рильке и Лорка. Я не сомневался, что он нам поможет.

Абдул с помощником совершали утреннюю молитву и, увидев нас, немало удивились.

– Мистер Уарнок, что у вас за вид? – Абдул встал с молитвенного коврика и отряхнул колени.

– Нам нужна комната. Пожалуйста! – Я умоляюще посмотрел на парикмахера.

Он бросил взгляд на испуганное лицо Рэйчел, велел помощнику закрыть дверь и быстро повел нас в глубь своего заведения. Вдали завывали сирены – пожарные и машины «скорой помощи» спешили к отелю «Шератон».