Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

36

Дверь мне на стук открыл Уста, молодой компаньон Гермеса. Я прошел мимо него.

Гостиная оказалась пуста, только по полу были разбросаны яркие цветные подушки да дымился кальян. Откуда-то из глубины квартиры Гермес окликнул компаньона, и я пошел на голос.

Большую часть места в спальне занимала большая кровать с москитной сеткой. Сквозь тонкую кисею я разглядел хозяина. Гермес лежал, свернувшись на боку, его желтоватое лицо было повернуто ко мне в профиль, он прижался лицом к подушке. Обнаженная спина выглядела удивительно женственной. Я шагнул в насыщенную ароматом одеколона комнату. Из проигрывателя лился голос Эдит Пиаф, и мне моментально вспомнился Париж и почему-то запах дождя.

– Кто это? – спросил Гермес.

Я откинул москитную сетку.

– Оливер Уарнок.

Гермес смутился и прикрыл наготу шелковым халатом, нелепо расшитым изображением медвежонка Паддингтона. [34]34
  Персонаж детских книг Майкла Бонда.


[Закрыть]Его седеющие волосы рассыпались по спине, кожа блестела от какого-то крема.

– Вы заболели? – спросил я.

– Устал, мой дорогой друг, не более того, – ответил Гермес. – Пришлось всю ночь присутствовать на панихиде по моему компаньону. Старею, мне становятся трудны такие вещи. Будьте любезны, отвернитесь, – добавил он и встал с постели.

Я покорно отвернулся, хотя меня удивила его стыдливость.

– После лекции я отправился в катакомбы, потому что меня туда поманили. – Говоря это, я краем глаза следил за выражением его лица. Пренебрежительная мина египтолога показалась мне вполне убедительной.

– На мои археологические вкусы, это место слишком современно.

Встав и завернувшись в домашний халат, Гермес сунул ноги в кожаные тапочки. Его глаза были подведены сурьмой, на морщинистых щеках остались небрежные следы румян.

– Все, что случилось позже первого столетия нашей эры, – производное от более древних времен.

– Современно или нет, не мне судить. – Меня начинало раздражать его лицемерное безразличие. – Но я стал свидетелем воспроизведения ритуала взвешивания сердца. Более того, меня принудили стать его участником. Одурманили наркотиками и унизили. А вас там, случайно, не было? – Я посмотрел на него в упор.

Гермес тяжело вздохнул.

– Интересная мысль. И в чьей же роли вы выступали?

– Осириса.

– Правителя подземного царства? Как геофизику вам очень подходит. А я ведь вас предупреждал, что жизнь будет полна событий. Ну, пошли. – Он увлек меня обратно в гостиную, где на низком столике нас уже ждали чашки обжигающего турецкого кофе. – Вас хотели вынудить отдать астрариум и выбрали такую тактику запугивания?

Гермес помешивал кофе, а я разглядывал его накрашенные ногти и старался понять, отчего ритмика его речи кажется мне такой знакомой. Неужели и он принимал участие в ритуале? Может быть, я ошибался, решив, что Гором был Хью Уоллингтон. В этот момент он поднял чашку с кофе, рукав его халата задрался, но под ним не оказалось татуировки. Кроме того, было бессмысленно подозревать египтолога. Я уже признался ему, что астрариум у меня, следовательно, доверил свою жизнь. Но он все-таки не ответил прямо на мой вопрос.

– Отдайте мне инструмент. Вы же понимаете, что владеть им опасно. Он либо введет вас в соблазн, либо вас уничтожат те, кто хочет его отнять.

– Слишком поздно, – горько улыбнулся я. – Он не только стоил мне друга и сделал меня беглецом. Я еще начал искать смыслы везде и во всем и связывать любое событие с этой глупой штуковиной. Такое впечатление, что он завладел моей жизнью.

Смех Гермеса напоминал сухое кудахтанье и в конце концов перешел в кашель.

– Вы, европейцы, считаете, что в состоянии управлять погодой, что время можно измерять в математических единицах, что свет распространяется повсюду с одинаковой скоростью и все, что доступно вашему взгляду в четырех измерениях, осязаемо и конечно. Игрушка фараона пробудила вас от сна. И чем быстрее вы это поймете, Оливер, тем будет лучше для вас.

– Я бы предпочел, чтобы мир базировался на твердом осмыслении. Вините в этом, если хотите, мое образование.

– Тогда возвращайтесь обратно в Англию, под серое небо, к красному кирпичу и безбожной монотонности коммерческого предпринимательства, а астрариум оставьте другим. – Гермес пригубил кофе и поморщился. – Уста, кофе недостаточно крепок! – крикнул он и снова повернулся ко мне. – Астрариум показал вам дату вашей смерти. Я прав?

Я удивленно взглянул на него. Египтолог перехватил мой взгляд и улыбнулся. Мне не хотелось ему отвечать – и не только из-за своих подозрений. Чем меньше я обсуждал эту тему с людьми, тем слабее ощущал на себе влияние астрариума. Гермес посмотрел на меня с интересом.

– Оливер, вы выслушали историю механизма: астрариум непреодолимо тянет тех, кто хочет управлять происходящими вокруг них событиями. Он способен изменить ход истории. – Египтолог вздохнул. – Но вы сваляли дурака: в своем стремлении подчинить все логике бросили вызов мощи устройства.

– Может, и так, – коротко ответил я, по-прежнему не желая признаваться, насколько увяз в этом деле.

– Ахиллесова пята ученых в принципе: ничто не достоверно, пока не доказано. Эмпиризм Ньютона погубит мир. Астрариум, Оливер, – это реальность независимо от того, способны вы это доказать или нет, зато он может вынести вам приговор. Древние египтяне верили, что некоторые материалы обладают субстанцией души; если говорить по-вашему, научным сухим языком – электромагнитными вибрациями, силовыми полями. Они конструировали из этих материалов священные предметы, а затем при помощи колдовства вдыхали в них жизнь. Сколько времени вам отвела машина?

Обыденная серьезность тона археолога, его непререкаемая вера в могущество астрариума начинали меня пугать. Я чувствовал, что астрариум взял власть над моей жизнью, но какая-то часть моего существа продолжала надеяться, что это всего лишь следствие недавних событий, горя и многих бессонных ночей. Я колебался, а затем решил, что не будет вреда, если я открою Гермесу еще несколько деталей.

– Появилась вторая стрелка, но это ровно ничего не значит – с таким же успехом она могла указывать на дату через две тысячи лет. – Я изо всех сил старался, чтобы мой голос звучал небрежно.

– Сколько? – не отступал Гермес.

– Восемь дней.

– Оливер, я могу это остановить. – Он пристально на меня посмотрел.

– Изабелла не смогла.

– К тому времени, когда она нашла устройство, было слишком поздно. Вы сами это понимаете.

– Я понимаю одно: полученная мной информация весьма необычна и непривычна, поэтому у меня появились опасения, что я теряю рассудок. – Пытаясь замаскировать растущий страх, я говорил официально. – До этого за мной гонялись две разные группировки, и каждая была готова на все, только бы заполучить артефакт. А теперь, похоже, и сам астрариум начал на меня охоту.

– В тот момент, когда вы, непоколебимый рационалист и поклонник устоев познанного мира, повернули циферблат и установили дату своего рождения, всплыли все ваши сомнения, – задумчиво заметил египтолог. – Вы ввязались в чужую магию, и теперь машина определила вашу судьбу. Я способен вас спасти. Отдайте мне ее.

Его голос приобрел гипнотический ритм: голубые полутона отбивали такты на фоне фиолетового. В комнате потеплело, полоски солнечных лучей протянулись по низкому кофейному столу. Большая муха жужжала и слепо билась о стекло. Я откинулся на подушки и закрыл глаза. К макушке мерцающей пульсирующей массой поднялась накопленная в последние дни валящая с ног усталость. Как было бы просто: отдать астрариум, улететь в Абу-Рудейс, искать инвестора, а затем разрабатывать с ним открытое месторождение. То есть жить своей обыкновенной жизнью. Мерцающая масса из ослепительно белой превратилась в багровую, а затем начала кровоточить: крупные капли безжизненно падали вниз и собирались вместе, образовывая сердце Изабеллы. Затем сложились в красные губы Рэйчел. Я сел и заставил себя разлепить веки.

– Амелия упомянула в лекции, что Нектанеб загадочно исчез. Что произошло с ним в конце его правления?

– Я вижу, Оливер, вы все-таки начали пользоваться своей интуицией. – Гермес хотя и неохотно, но одобрительно кивнул.

– Разве?

Он снисходительно улыбнулся:

– Официально правление Нектанеба завершилось в триста сорок третьем году до нашей эры, когда персидский военачальник Ох напал на Пелусий. Согласно Диодору, за этим последовали массовые жестокости и избиения людей, и фараон против воли покинул гранитный дворец, который построил на своей родине в Бехбейт-эль-Хагаре…

– Следовательно, Нектанеб все-таки исчез?

– По неофициальным данным, бежал. Предположительно в Южный Египет или, возможно, в Эфиопию. Интересный факт: его пустую гробницу никогда не пытались ограбить, и она все эти тысячи лет так и стоит нетронутой и ждет возвращения фараона.

– Но какое это имеет отношение к астрариуму?

– В качестве средства предсказания он ему только повредил, как теперь вредит вам. Это потому, что Нектанеб не сумел его обуздать. Строго говоря, опасность в том, что у астрариума нет истинного хозяина.

– Но что случилось с фараоном? Разве астрариум не предсказал его смерть?

– Это великая тайна. Свидетельств смерти Нектанеба не существует, и находятся такие, кто утверждает, что он до сих пор живет среди нас.

«Некоторые считают, что он дожил до наших дней», – отозвались в моей памяти слова Хью Уоллингтона. Абсурдная гипотеза, и странно, что оба этих человека о ней заговорили. И почти одними и теми же словами.

– Вы же знаете, что такое невозможно. – Я старался не упускать нить разговора. – Астрариум не в состоянии дать человеку бессмертие.

– Неужели? – с улыбкой ответил Гермес. Я смотрел на него и молчал. А затем резко поднялся, сознавая, что напуган возможностями астрариума бесконечно сильнее, чем раньше. – Если вы убеждены, что устройство не обладает никакой силой, тогда и беспокоиться не о чем, – почти самодовольно продолжил египтолог. – Отдайте мне устройство – так будет надежнее. Или по крайней мере позвольте быть вашим наставником. Что вы теряете?

Я колебался. Можно ли доверять Гермесу? Я помнил, что Франческа не его, а Амелию винила в том, что она дурно влияла на ее мужа. Может быть, Гермес на самом деле тревожился за Изабеллу. Но в таком случае он не должен был допускать, чтобы Джованни вовлекал ее в свои ролевые игры. Так бы поступил любой человек. Нет, я не могу ему поверить – пока нельзя.

Я подошел к двери. Над ней висели папирусы с нарисованным на них иероглифом. Рисунок изображал четвероногое существо, которое я видел уже дважды за последние два дня. Гермес проследил за моим взглядом.

– Это Сет – бог грома, хаоса и мести. Некогда он правил Египтом после того, как убил своего брата Осириса и низверг с трона племянника Гора.

– Я его знаю.

– Как же не знать? Христиане, объявив его нечистой силой, низвели до образа Сатаны.

Я запер дверь своего убежища над парикмахерской и снова распаковал астрариум. Немного посидел, посмотрел. Приблизился ли я хоть на сколько-нибудь к осуществлению грандиозного плана Изабеллы? Она говорила, что существует место, предназначенное для астрариума. Но где такое место? Я опять перебрал в уме основные моменты лекции Амелии: устройство создано для Рамсеса III, затем было похищено Моисеем, чтобы раздвинуть воды Красного моря, после чего, терзаемый чувством вины или страхом перед местью Исиды, он оставил его в стоявшем в Синайской пустыне храме. Затем его искала и нашла Банафрит, но позже потеряла Клеопатра, так и не решившись воспользоваться инструментом. Наверное, знала, что он способен изменять события и судьбы не только к лучшему, но и к худшему, навлекать беды на того, кто им пользуется, и даже обрекать на преждевременную смерть. Но каким образом связан с устройством бог Сет? Является ли он всего лишь наконечником стрелки смерти или сам принимает участие в темных деяниях устройства? Головоломка с каждым днем становилась все сложнее, но у меня по крайней мере появилось ощущение, что собраны все составляющие. Вопрос лишь в том, как их правильно соединить, чтобы получить осмысленный образ. И теперь я знал, на кого работает Мосри и зачем им понадобился астрариум. Мне предстояло еще многое выяснить о представлении в катакомбах и занятиях Джованни двадцать лет назад. Но самое главное – понять, пока не истекло и мое время, как хотела поступить с астрариумом Изабелла. Я заставил себя вглядеться в механизм. Взгляд нехотя остановился на стрелке смерти – она не изменила своего положения. Теперь тихое тиканье магнитов казалось мне необратимым бегом к концу. Внезапно почувствовав приступ паники, я ухватился за стол. «Успокойся и мысли здраво», – уговаривал я себя.

Потянулся за справочником, который Ибрагим по моей просьбе прислал с остальными вещами, и открыл посвященную Сету страницу.

Имена: Сет, Сутек, Сетех, Сети, Сутех, Сетек… бог разрушения, грома, бури, ярости, хаоса и зла.

Изображения: иногда в виде крокодила, иногда в виде четвероногого существа с изогнутым клювом, торчащими ушами и раздвоенным хвостом. В Книге мертвых его называют повелителем северной части неба. Считалось, что он забирает души не выдержавших проверку умерших в подземный мир. Сын богини неба Нут и бога земли Геба, или Ра, Сет был братом Осириса, Исиды и Нефтиды. Убив Осириса, он боролся со своим племянником Гором… Согласно одному из мифов, Сет каждый месяц ловил и пожирал Луну, считавшуюся святилищем бога Аусара [35]35
  Еще одно имя Осириса.


[Закрыть]и местом сбора душ недавно умерших людей… В Ветхом Завете Сет был третьим братом Каина и Авеля… он также появляется в апокрифах гностического христианства – кодексах, найденных в 1945 году в египетском городке Наг-Хаммади. Там он предстает гностическим богом, повелителем тринадцатой сферы космоса, осуществляющим волю звезд независимо от того, какой урон это наносит человечеству…

Почему тень Сета появилась на стене в катакомбах во время ритуала? Чтобы запугать меня, убедив, что дьявол унес душу Изабеллы? Но почему в таком случае были настолько напуганы другие участники обряда? Являлся ли Сет частью их сценария?

Я не мог найти ответа. А мозг сверлила тревожная мысль, что астрариум управляет не только моей жизнью, но и событиями вокруг меня.

37

Рэйчел повесила на крюк на двери сумку с фруктами и другой едой и повернулась ко мне. Она выглядела усталой – события последних двух дней не прошли для нее бесследно.

– Оливер, творится какой-то кошмар. Взрыв «Шератона» усилил политическую напряженность. Американцы заговорили о том, чтобы отменить визит президента Картера. Хорошо хоть, что благодаря усилиям президента Алжира между Египтом и Сирией заключено перемирие. Европейцу опасно пройти по улице, не говоря уж об американцах. Я попыталась выудить хоть какую-нибудь информацию у приятеля из посольства, но все молчат в тряпочку. Готовится что-то большое, я это чувствую. – Рэйчел тяжело вздохнула. – Вчера вечером я о тебе беспокоилась. Почему ты не дал о себе знать? – Она нахмурилась.

Я пододвинул ей стул и подал чашку крепкого чая, заваренного на походной печке.

– Был в катакомбах Ком-эль-Шугафы. Меня увлекла туда женщина, которую я принял за Изабеллу. Понимаю, это полное безумие и смертельный риск, но я был буквально зачарован, хотел выяснить, она это или не она.

– Ох, Оливер…

– Это еще не все. Я стал свидетелем безумного воспроизведения древнего ритуала, а организовавшие представление психи напичкали меня наркотиками. – Я стянул рубашку с плеча – след от иглы покраснел и превратился в маленькую пурпурную опухоль. – Они представляли древнеегипетскую погребальную церемонию взвешивания сердца. Не могу сказать, были ли эти люди египтологами, местными сектантами или просто нанятыми по случаю безработными актерами, но играли в костюмах и с гробовой серьезностью. – Я не стал приводить страшные подробности и говорить о самом сердце.

– Ты считаешь, что это каким-то образом связано со смертью твоей жены и астрариумом? – Задавая вопрос, Рэйчел тихонько коснулась пальцем припухлости на моем плече.

– Они пытались убедить меня отдать астрариум им. Думаю, эти люди – та же самая группа, с которой был связан Джованни, а он, в свою очередь, втянул в эти дела Изабеллу, когда та была еще маленькой.

Американка заглянула мне в зрачки.

– Слушай, ты же до сих пор под кайфом. А я считала, что в Египте непросто раздобыть сильные галлюциногены, если только нет связей с военными. Наше министерство проводило опыты с подобными препаратами в Корее. Мне пришлось писать по этому поводу материал. Жуткая вещь.

– Что-нибудь слышала о долговременных эффектах?

– Возврат галлюцинаций, паранойя, мании.

– Замечательно. Все это у меня уже есть. – Я нашел в себе силы криво улыбнуться.

– Тебе будет полезно знать вот еще что. – Рэйчел устало вздохнула. – Большую часть сегодняшнего дня я брала интервью для журнала «Тайм» у родственников Садата.

– И что?

– Когда я уже уходила, его тетя сказала, что накануне к ним явился другой журналист и задавал странные вопросы о дне рождения Садата: соответствует ли действительности официальная дата, просил назвать точное до минуты время его появления на свет и все такое. Сначала женщина решила, что журналист хочет написать биографию египетского президента, но затем у нее возникли подозрения. Хотя гость говорил по-английски и утверждал, что готовит статью для американского журнала, внешностью он больше напоминал араба, саудита. – На случай, если я не понял подтекста сказанного, Рэйчел многозначительно кивнула. – Она дала мне его визитную карточку и поинтересовалась, слышала ли я о нем и о таком журнале.

– И что?

– Такого журнала не существует. Более того, я знаю всех репортеров, кто пишет о данном регионе. Человек, приходивший к Садату, мошенник. Хотелось бы понять вот что: зачем кому-то понадобилось знать абсолютно точное время рождения египетского президента? Довольно странно, да?

– В голову приходит только одно. – Перед глазами встал момент: я настраиваю астрариум на дату своего рождения, а в ушах зазвенел голос Амелии, утверждавшей, что устройство можно использовать с благими и дурными целями. Рэйчел прочитала по лицу мои мысли и судорожно вздохнула.

– Не может быть…

– Рэйчел, у астрариума легендарная репутация мощного оружия судьбы. Им также можно воспользоваться в качестве политического символа или…

– Но только при условии, что Моисей и в самом деле с его помощью проложил себе путь через Красное море, – скептически заметила она.

– Даже не важно, так это или нет, если люди верят, а принц Маджед, безусловно, верит. Они уверены, что астрариум способен убивать.

– Ты хочешь сказать, что устройство может уничтожать людей? Откуда ты знаешь?

– Опробовал. Только в моем случае он переадресовал приговор мне в отместку за глупую попытку бросить ему вызов. И тут же выдал дату моей смерти.

Рэйчел пристально посмотрела на меня.

– Оливер, ты ученый и должен понимать, что такое невозможно. Ее слова прозвучали скорее как вопрос, а не как утверждение. Я не ответил. Сознание заполнила картина увенчанной фигуркой Сета стрелки, указывающей дату моей кончины. Рэйчел покачала головой и достала из сумки газету.

– Хочу показать тебе еще вот это. – Она протянула мне номер «Нью-Йорк таймс». – Вчерашняя. Ведь «Геоконсалтанси» та самая компания, в которой ты работаешь?

Я пробежал глазами первую страницу.

– Тебя заинтересует пятая. – Она развернула нужную полосу. Статья называлась: «Смерть крупного нефтяника в воздухе». Под заголовком следовал текст:

Вчера вечером, во время полета на вертолете к северу от Кейптауна, скоропостижно скончался Йоханнес Дю Вур, исполнительный директор крупнейшей в нефтяной отрасли консультационной компании «Геоконсалтанси». Смерть шестидесятилетнего нефтяника, как полагают, наступила от инфаркта. Акции компании сразу резко упали. Это стало реакцией на неопределенность ситуации: трудно предугадать, кто станет владельцем и руководителем компании. У Дю Вура не осталось наследников…

Я был поражен.

– Это случилось в тот же вечер, что и взрыв в «Шератоне»? – В другой ситуации я бы отнес смерть моего босса на счет привычки переедать или постоянного напряжения, но совпадения меня смущали. Американка твердо посмотрела на меня.

– Совпадение, Оливер, не более того.

Я сел. Страх смешивался с недоумением. Йоханнес был настолько крупной фигурой, что трудно было представить, что он на самом деле умер. Я стал торопливо одеваться.

– Мне надо найти телефон.

Рэйчел схватила меня за руку.

– Тебе нельзя выходить отсюда. Это опасно.

Я взял рясу.

– До сих пор везло.

– Рано или поздно тебя поймают. Тебе нужно выбираться из города.

Внезапно из парикмахерской внизу раздались крики. Один голос перекрывал все остальные – низкий, грубый, сердитый. Ошибки быть не могло.

Рэйчел посмотрела на меня, и ее глаза широко раскрылись от ужаса. Я дал ей знак не шуметь, схватил сумку с астрариумом и быстро и тихо направился к окну. Американка последовала моему примеру. За окном расстилалась панорама крыш и террас с яркими вкраплениями квадратиков вывешенного сушиться белья.

Голоса внизу звучали громче, одного мужчину, говорившего по-английски, было слышно лучше других. Меня словно толкнуло – нельзя было не узнать этот рубленый выговор. Хью Уоллингтон. Значит, он в Египте. Полный решимости не поддаваться страху, я распахнул окно. В парикмахерской Абдул что-то возражал непрошеным гостям. Я ничем не мог ему помочь – разве что исчезнуть. Оставалось надеяться, что он сумеет выпутаться из неприятностей. Мы быстро выбрались наружу и закрыли за собой ставни. Пригибаясь и стараясь не шуметь, перебрались по черепице на крышу соседней лавки. Затем, не оборачиваясь, на следующую крышу. Я слышал гулкое биение крови в ушах, а за спиной – дыхание запыхавшейся Рэйчел. Ожидал, что в любую минуту мне в спину ткнется твердый ствол пистолета. Внезапно я почувствовал, что меня тянут за рубашку, и поспешно обернулся. Американка провела потной рукой по лбу и указала налево. На старой кирпичной стене висела шаткая пожарная лестница, ступени вели на оживленную базарную улицу. Мы то ли соскользнули, то ли свалились на головы людей, и нас поглотила свернувшая в узкую улочку свадебная процессия. Округу наполнила оглушающая какофония барабанов и горнов, гости бешено отплясывали вокруг невесты в вуали и жениха, которых несли на золоченых расписных тронах.

Я был в джинсах и футболке, Рэйчел – в костюме. Ее растрепавшиеся белокурые волосы привлекали любопытные взгляды бушующей толпы.

– Надо отсюда сматываться! – Я быстро оглянулся, стараясь сориентироваться. – Сюда! – И схватил американку за руку.

Протолкавшись сквозь толпу танцоров, мы оказались в другом конце улочки, наши плечи и головы были усыпаны лепестками цветов и конфетти. Отсюда я знал дорогу в единственное оставшееся убежище.

Отец Карлотто повел нас в подвалы храма, где в усыпальнице находилось тайное помещение. Наверху репетировал хор мальчиков, и их детские тоненькие голоса долетали в подземелье приглушенным сопрано. Пространство под церковью представляло собой арочные своды, поддерживавшие надземную часть здания. Мне пришлось наклониться, чтобы преодолеть три каменные ступени, ведущие в небольшую комнату. Здесь пахло трубочным табаком и свечным воском, белая краска на стенах облупилась. В свете единственной лампы я разглядел простой деревянный стол, а за ним – сложенные от пола до потолка книги церковных записей.

Отец Карлотто включил еще одну лампу, и когда склонился над ней, его мягкие черты приобрели скульптурную слаженность.

– Вы уверены, что за вами не было «хвоста»? – спросил он.

– Мы оторвались, оставив их в парикмахерской, – ответил я. – Похоже, я знаю, кто эти люди. Надеюсь, моему другу Абдулу удастся их убедить, что он никого не прятал.

Священник вскинул руки.

– Я обещал вам убежище, но больше ни о чем не желаю знать. Сам я всегда предпочитал жизнь мученичеству и не имею ни малейшего желания, чтобы меня принудили выбирать между первым и вторым.

Я заметил на столе допотопный черный телефон и заинтересовался, работает он или нет. Отец Карлотто тем временем открыл шкаф и, к моему удивлению, достал бутылку бенедиктина и три стаканчика.

– Рождественский подарок от святого Бенедикта, – пошутил он.

Мы с Рэйчел слабо улыбнулись. Даже сейчас, стоя на месте, я не мог унять сотрясавшую тело панику нашего бегства. Дотянувшись до руки американки, я сжал ее горячие пальцы. Она еще дрожала, и я почувствовал, что больше всего жалею, что втянул ее в это дело. Отец Карлотто наполнил три стаканчика.

– За силу духа. Подозреваю, что это всем нам понадобится.

Ликер проложил жгучую дорожку от гортани в голову и сразу меня оживил.

– А теперь к делу, – продолжал священник. – Мне известна ваша ситуация. Не нарушая тайны исповеди, я переговорил с отцом Миной. Он согласился с вами побеседовать. На какое время вы хотите скрыться?

Я переглянулся с Рэйчел.

– У меня не много времени. На неделю, думаю, не больше. Это даст мне возможность пообщаться с отцом Миной и избавит от Мосри и его сообщников, пока я продумываю следующий шаг.

Отец Карлотто предостерегающе поднял руку.

– Прошу вас, мне совершенно незачем знать, кто вас преследует. Довольно знать, что преследуют. Церковь приютит вас на неделю, но при условии, что не будет никаких вопросов и никаких ответов. За моими коптскими братьями пристально следят, и я не хочу больше, чем необходимо, подвергать их опасности. И если кто-нибудь будет спрашивать меня о мистере Уарноке, я вас не знаю.

– Как мне вас отблагодарить?

Мне было удивительно, что человек, которого я едва знал, решил помогать мне, рискуя собственной жизнью. В этот момент я был готов сделать для него все, что угодно, и отплатить услугой за услугу.

– Я поступаю так ради Изабеллы, хотя и не был ее пастырем. А теперь молюсь, чтобы вера вернулась к вам.

Я поморщился.

– Боюсь, что разочарую вас, святой отец.

Священник поцокал языком и налил себе еще стаканчик ликера.

– Посмотрим.

Я снова покосился на телефон.

– Последняя просьба: мне надо сделать два звонка. Могу за счет тех, с кем буду разговаривать.

Он подвинул мне аппарат.

– Прошу вас. Уверяю – этот номер не прослушивается. Телефонист – один из моих прихожан.

Пока отец Карлотто водил Рэйчел на экскурсию по усыпальнице, я связался с оператором и наконец дозвонился Рубену Кацу, главному финансисту «Геоконсалтанси».

– Рубен, это Оливер. Только что узнал новость. Я очень расстроен.

Так оно и было. Я хотя и недолюбливал Йоханнеса Дю Вура, но смерти он не заслуживал.

– Да, да, у нас полный хаос. Клиенты трезвонят со всех сторон. – Кац был деятельным малым, беззаветно преданным Дю Вуру. – Боюсь, все намного хуже, чем сообщает пресса.

Я похолодел.

– Рассказывай.

– Я наконец добрался до отчетов дочерней компании, к которым Йоханнес меня месяцами не подпускал. Обнаружилось, что были сделаны большие займы, и все под гарантии материнской компании за подписью Дю Вура. Фирма задолжала примерно двадцать миллионов, и срок платежей подходит в следующие несколько месяцев. Мы серьезно подумываем подать заявление о несостоятельности. Глава одиннадцатая. [36]36
  Глава 11 Кодекса США о банкротстве – регулирует вопросы реорганизации неплатежеспособных компаний под руководством старого менеджмента в попытке избежать полной ликвидации.


[Закрыть]

– Что насчет проекта в Абу-Рудейсе?

– Можешь продолжать работу, но не строй долгосрочных планов. И начинай думать о будущем. Хотя ты лучший в отрасли, так что беспокоиться не о чем.

– А клиенты, «неосязаемый капитал» компании?

– Клиенты заботятся о работниках на местах. Ты это знаешь. Хочешь быть независимым, только заикнись. Здесь много таких, кто только и смотрит, на какой бы спасательный плот свалить. А пока мне предстоит придумать, что сообщить завтра утром держателям акций, и скажу тебе: это очень непросто. Сожалею, Оливер, но я должен был заметить, что назревало. В последние два месяца Йоханнес вел себя очень странно. Его последние деловые решения были… просто самоубийственными. – Я услышал в трубке звонок другого телефона. – Мне пора. Звонят из «Уолл-стрит джорнал»…

Раздался щелчок, и связь прервалась. Я сидел ошеломленный. А я-то думал, что усиливавшаяся паранойя Йоханнеса была вызвана его стилем жизни и ухудшающимся здоровьем. Но я понятия не имел о долгах и трудностях компании. Я поспешно набрал номер спутникового телефона Мустафы на месторождении. И когда уже совершенно отчаялся его услышать, он ответил.

– Мустафа?

Он не отвечал. Я догадался, что мой помощник проверял, нет ли посторонних в помещении.

– Оливер, – прошептал он. – Ты в порядке, мой друг? Глава корпорации сказал, что ты пропал. Мистер Фартайм очень беспокоится.

– Я жив, и это уже хорошо. И похоже, владею тем, чего добиваются очень многие.

– Нет такой вещи, которая стоила бы того, чтобы из-за нее убили.

– Неужели по моему голосу можно сказать, что я труп?

Мустафа рассмеялся.

– Хорошо, что у тебя сохранилось чувство черного юмора, но ты мне нужен здесь. Данные разведки нового месторождения очень обнадеживающие. Когда ты появишься и подтвердишь, что все идет как надо?

– Дай мне что-нибудь около недели. А пока сможешь навестить меня через пару дней?

– Где?

– Я с тобой свяжусь. Найду способ передать весточку.

– Буду с нетерпением ждать.

Здорово было просто услышать его голос – за ним стояла знакомая реальность нефтяного месторождения. Я нехотя положил трубку. И как только она легла на аппарат, меня охватила уже знакомая паника. Чувства метались между приятным возбуждением от сознания, что найдена новая нефть, и ужасом преследования. И еще я постоянно помнил, что тикают часы моей смерти. Загнав страхи в глубину сознания, я тревожно думал о том, что мне предстоит. Может быть, то, что я выставил на астрариуме дату моего рождения, определило развитие моей судьбы не по одному, а по нескольким путям? Сотрясение морского дна в момент, когда Изабелла нашла артефакт, превратилось в землетрясение, распространившееся в пустыню. Последовал сдвиг пород. Новое месторождение нефти обещало сказочное богатство. Но на другой чаше весов лежала моя жизнь. Судьба Йоханнеса была тесно связана с моей, однако он бы сильно осложнил мне существование, если бы я решил заниматься новым месторождением без него. Это подтвердило бы его самые худшие, глубоко сидящие в сознании безумные опасения. Неужели астрариум подыграл моему честолюбию и, устроив смерть Дю Вура, расчистил мне путь? Мне показалось, что я лечу в свободном падении – взорвалась еще одна реальность.

Вернулся отец Карлотто, прервав мои беспорядочные размышления. За ним шла Рэйчел.

– Я говорил с настоятелем монастыря в Дейр-аль-Анба, – сказал он. – Вы можете выйти с группой паломников, которые сегодня направляются в Вади-эль-Натрун, если все еще желаете играть роль монаха.

Я поблагодарил его и повернулся к Рэйчел. Невероятно как мы в последнее время сроднились, несмотря на долгий пробел в нашей дружбе и недавний срыв в сексуальную близость. Ее темные глаза были полны беспокойством.