Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Из того, что ты говорил о Гермесе, похоже, что он играет на твоих страхах, пытается манипулировать тобой, – заметила Рэйчел.

– Какой смысл? В тюрьме он, а не я.

– Может быть, по-прежнему пытается завладеть астрариумом?

Я посмотрел на луну. Испещренный кратерами полумесяц как раз поднимался над стеной.

– Рэйчел, дата моей смерти не меняется. С сегодняшнего утра жить мне останется три дня. И самое ужасное, что я начинаю в это верить.

– Оливер, будь благоразумнее, придерживайся реальных фактов…

– Реальных фактов? Факт таков, что эта штука похитила мою жизнь.

– Ты не умрешь. Во всяком случае, не через три дня.

Я слушал Рэйчел, но ее слова меня нисколько не успокаивали, Я снова вспомнил о месторождении. Складывалось ощущение, что астрариум всячески подталкивает меня туда, но, может быть, в этом таился некий смысл? Все началось с землетрясения, потревожившего пески. Может быть, мне выпало замкнуть цепь, свести начала и концы, отвезти астрариум в Абу-Рудейс и похоронить в глубинах времени, откуда он явился? Идея погребения артефакта в песках внезапно, показалась мне логичной, даже привлекательной. Но каково будет расстаться с астрариумом?

– Слушай, но я приехала к тебе по другой причине. Мой источник не подвел – я собираюсь на тайную встречу, о которой говорила. – Ее слова словно повисли в неподвижном воздухе. – Огромный прорыв. Сенсация века. Мне надо ехать.

– Что это за встреча?

– Американка окинула взглядом двор и понизила голос:

– Меня просили присутствовать на тайной встрече Садата с Беганом и зафиксировать все для потомства. – Рэйчел оглянулась. – Она состоится через пару дней в Порт-Тауфике. Вот и подумала, что по дороге туда заскочу и к тебе. Прошел слух, если встреча пройдет хорошо, Садат лично выступит со своими мирными инициативами в кнессете. – Рэйчел хоть и говорила шепотом, но явно волновалась. – Мир, Оливер, мир. Может быть, Египет наконец встал на свой путь.

И снова у меня возникло ощущение, что все события выстраивались определенным образом вокруг одного полюса. Стало понятно, почему Маджед бешено пытается завладеть астрариумом и наносит удары по болевым точкам Египта. Сильный Египет помешает ему взойти на вершину власти. Визит Садата в израильский парламент – беспрецедентное историческое событие – нарушил бы все его планы.

– Ты серьезно? Садат в кнессете? Представляешь, какой это возымеет революционизирующий эффект. Ни Сирия, ни Саудовская Аравия не потерпят его визита в Израиль.

– Говорю тебе, все так и есть. И я собираюсь присутствовать на встрече. Пятнадцать лет я ждала подобной возможности. Пятнадцать лет, Оливер!

– Ты много для этого сделала. Заслужила.

– Еще бы. – Рэйчел улыбнулась, и ее лицо осветилось таким сильным чувством, которое показалось мне незнакомым и даже странным. Я невольно улыбнулся в ответ. Энтузиазм и отвага американки были заразительны, и меня грело сознание, что она рядом со мной. Возникла эгоистичная мысль, что ее общество и знания будут мне необходимы, если я хочу довести до конца свой план.

– Как ты собираешься добираться в Порт-Тауфик? Завтра я поеду с Мустафой в Абу-Рудейс – надо кое-что проверить на предполагаемом месторождении. Оттуда до Порт-Тауфика рукой подать. Можем тебя подбросить.

– Думаешь, так будет безопасно?

– Мустафа – специалист по объездам и военным блокпостам. К тому времени, когда мы попадем в лагерь, наступит ночь, и меня никто не будет ждать.

– Присоединяюсь.

Я заключил ее в братские объятия, и внезапно моя задача перестала казаться мне пугающей. Из тени раздалось вежливое покашливание, и оттуда появился крестьянский мальчишка, относивший бедуинам мое письмо Мустафе. Мы с улыбками оторвались друг от друга.

– Выезжаем рано, примерно в пять, – предупредил я Рэйчел.

– Не опоздаю.

Я еще долго смотрел, как они с мальчишкой шли к приютившейся у стен монастыря деревне.

40

Слева монотонной голубизной простиралась равнина Средиземного моря – бесконечность, то место, где я теперь хотел бы обрести убежище. Справа раскрыла свой зев пустыня. А прибрежная дорога, по которой мы ехали, служила им границей. Между грязной колеей и побережьем стояло несколько вилл – пляжные приюты богатых, пустующие в это время года. Белый песок и кустарник подступали к самой кромке воды. Безжизненная красота этого древнего края завораживала.

Мустафа вел джип компании, лавируя между ямами и камнями. Я в своем маскарадном наряде коптского монаха и темных очках подскакивал на переднем сиденье. А Рэйчел устроилась на заднем, рядом с изыскательским оборудованием. Мы представляли собой странную компанию, но я не хотел рисковать и старался исключить любой шанс быть узнанным. Мустафа был дипломатичен и не задавал прямых вопросов, но я видел, что напряжение начинает сказываться и на нем. Исмаилию мы объехали задворками, пересекли Суэцкий канал и направились в сторону Порт-Тауфика. Из-за напряженной обстановки в стране Мустафа все еще побаивался военных блокпостов. Ходили слухи о столкновении на границе с израильскими подразделениями и концентрации ливийских и суданских войск на других границах. Тем не менее я был убежден, что с нами ничего не случится. До сих пор мы встретили только несколько крестьян, пару автоцистерн и туристский автобус.

Астрариум я вез в спрятанном под задним сиденьем рюкзаке. До моего смертного часа оставалось меньше трех суток, и я сознавал, что поездка на нефтяное месторождение – это риск: если я не найду там необходимой информации об артефакте, то просто потеряю драгоценное время.

За поворотом огибающей песчаную дюну дороги показался блокпост. На грязную колею вышел солдат и сделал знак остановиться. Приблизившись, мы заметили стоявший за пальмами частично замаскированный армейский танк.

– Ну, мой друг, как будем выкручиваться? – мрачно спросил Мустафа, притормаживая у деревьев.

– Ты везешь меня домой, в семью коптов, где умирает ребенок. Рэйчел – американская миссионерка, сотрудничает с нашей церковью. Поняла, Рэйчел?

Она нервно кивнула, и я снова повернулся к Мустафе.

– Справишься? – Я заметил, как крепко он вцепился в руль. И выглядел совершенно несчастным.

– В последний раз, Оливер. Понял? Я устал играть в эти игры. До сих пор не задавал никаких вопросов, но и моему терпению есть предел.

Солдат был почти уже рядом с окном. Я ободряюще дотронулся до руки помощника.

– Спасибо, друг.

Бросив на меня напряженный взгляд, египтянин вышел из машины. Вскоре он уже улыбался и разговаривал с солдатом, положив ему руку на плечо, – таким приемом Мустафа старался увести его от джипа, чтобы избежать обыска. Но по суровому выражению лица молодого военного я понял, что он не купился на россказни моего помощника. Солдат окликнул двух других египтян, до этого стоявших у танка и наблюдавших за нами. Те выбросили сигареты и направились в нашу сторону.

Один из них оказался офицером. Разглядывая нас с Рэйчел, он обошел джип. Мы же продолжали смотреть прямо перед собой. Офицер остановился у моей дверцы, и я почувствовал, как сердце подпрыгнуло к горлу. Внезапно он рванул дверцу.

– Вылезай! – К моему облегчению, он отдал приказ по-арабски – следовательно, принял меня за здешнего. – Из какого монастыря?

– Дейр-аль-Анба Бишой, – ответил я, надеясь, что он не заметит моего английского акцента. Всматриваясь в мое лицо, офицер приблизился, и я заметил, как у него на шее в открытом вороте рубашки блеснула золотая цепочка. Крест? – Работаю в библиотеке с отцом Миной, – уточнил я, положившись на интуицию.

Офицер слегка улыбнулся и тихо, чтобы не слышали другие, сказал:

– Отец Мина меня крестил. – Затем с прежней энергией повернулся к солдатам. – Пропустить!

Двое солдат и Мустафа были одинаково удивлены.

– Но, господин… – начал молодой.

– Я же сказал – они не опасны, – прервал его офицер. – Пусть проезжают.

Из-за танка вышел четвертый солдат. Но прежде чем они успели заспорить, мы с Мустафой залезли в машину и рванули прочь. Несколько миль никто не произнес ни слова. Только Рэйчел облегченно вздохнула.

Когда танк скрылся из виду, Мустафа повернулся ко мне, его лицо было мрачным.

– Оливер, этому надо положить конец! Я сочувствую, что у тебя неприятности. Но если ты серьезно относишься к нашему проекту, у нас все должно быть в порядке. Ты меня понимаешь?

– Еще несколько дней, Мустафа, и, обещаю, все придет в норму.

– В норму? А что такое норма? Нас только что чуть не арестовали, если чего не похуже. – Он нажал на газ, и машина, быстро набирая скорость, понеслась через пустыню.

– Но отпустили же. Мустафа, успокойся, ты ведешь машину как бешеный. Мы разобьемся. – Я положил руку на руль.

Мустафа снизил скорость. Я никогда не видел его настолько мрачным.

– Ты не понимаешь. Этот четвертый человек был не военным.

– Но на нем была форма.

– Форма, да не та. Я знаю здешних солдат, сам служил. Готов поклясться, тот четвертый тип, молодой, служит не правительству.

– А кому же?

– Он из тайной полиции. Может, и правительству, может, кому повыше. Терпеть таких не могу.

– Это здесь? – спросила Рэйчел, высовываясь из окна джипа.

Холм возвышался слева от дороги. Весь район успели обнести забором, а земля покрылась шрамами взрывных скважин – там сейсмическая партия Мустафы закладывала взрывчатку, чтобы сделать необходимые измерения.

– Если чувствуешь землю, можно услышать, как она ноет! – На каменистом подъеме Мустафа прибавил газу. – Скажи ей, Оливер, по какому мы катим чуду. Какими невероятно богатыми сделает нас эта земля!

Он остановился у валуна, и я выпрыгнул из машины. Рэйчел последовала за мной, а Мустафа принялся распаковывать геодезические инструменты. Открыв заднюю дверцу, я достал лопату и кайло. А когда повернулся к Рэйчел, с удивлением увидел, какой у нее недовольный вид.

– Что, не одобряешь? – спросил я, отгоняя от лица мух.

– Просто считаю, что природные богатства должны оставаться там, где находятся. У природы.

– Рэйчел, от этой нефти выиграем не только Мустафа, я и инвесторы. Деньги получит правительство, а следовательно, и народ. Для местных жителей откроются новые рабочие места.

Американка оглянулась вокруг.

– Местные жители – это бедуины: пастухи и торговцы. Думаешь, их заинтересует работа на нефтяном месторождении? – спросила она с оттенком иронии.

Не обращая на нее внимания, я вынул из-под заднего сиденья рюкзак и с лопатой и кайлом под мышкой направился к дальнему краю каменистого кряжа.

– Ты куда? – спросила она.

– У меня нет времени на переживания.

Она поспешила вслед за мной по склону. А Мустафа, тактично делая вид, что не слышит нашего спора, занимался геодезическими инструментами. Вскоре я потерял его из виду, оставив прилежно трудиться внизу. Рэйчел догнала меня и схватила за руку.

– Не совершай ничего безрассудного только потому, что ты напуган. Постарайся узнать побольше, прежде чем решишься уничтожить его.

– У меня нет времени на эти игры, Рэйчел. Он может меня убить.

Вдали я заметил того самого бедуина-пастуха, которого видел раньше. Я узнал его по головному платку с запоминающимся рисунком. Пастух сидел на своем месте и следил за стадом неопрятных коз, бродивших среди колкой высокой травой. Я помахал ему рукой, но на этот раз он не махнул в ответ.

Рюкзак я поставил на небольшом плоском пятачке за валуном и ударил каменистую почву кайлом.

– Что ты делаешь? – заволновалась Рэйчел.

– Копаю.

– Зачем?

Я вынул астрариум из рюкзака.

– Оливер, ты не можешь его зарыть – это бесценная реликвия.

– Так пусть его лет через сто найдет кто-нибудь другой, чтобы он портил жизнь ему, а не мне.

Рэйчел, негодуя, стала спускаться к джипу. А я смотрел вниз, злясь на упрямство американки, на себя, на камни под ногами. С земли на меня уставился маленький скорпион. Задрав хвост с ядовитым шипом, он напоминал Давида, готового броситься на Голиафа. Я не решился его убить, и секундой позже скорпион шмыгнул под камень. Вонзив кайло в землю, я почувствовал, как удар отдался в руках.

Часом позже я бросил в яму последнюю лопату песка. Теперь астрариум лежал на глубине не меньше двух метров. Меня омыло громадное чувство облегчения, свободы, и я понял, что волен распоряжаться собой. Впервые за последние недели испытывая прилив оптимизма, я присоединился к Мустафе и стал помогать ему с измерениями. Рэйчел фотографировала окрестности. Над горизонтом, словно вездесущее око, висел огромный красный шар солнца.

– Ну как? – спросил я.

– Вечность. Первобытная стихия. – Она решила не продолжать наш прежний спор.

– Пустыня не вечна. Изменения в ней не так заметны, но без них не обходится.

– Если бы не деятельность человека, можно было бы почти увидеть, как разворачивается вспять история. И почти поверить, что время не линейно.

– Может, так оно и есть. – На мгновение я поверил в то, что сказал.

– Оливер, ты действительно считаешь, что, закопав астрариум, ты лишил его силы?

– У меня ощущение, что нефтяное месторождение показалось на свет благодаря ему, небесному ящику, сдвигающему землю, море и небеса. Безнадежно рискованная ставка, но я подумал, может быть, здесь, в пустыне, откуда он возник и где его законное место упокоения, астрариум потеряет хоть часть своей силы. Больше ничего придумать не могу. Я утратил присущее мне логическое мышление. Будем надеяться, попытка окажется удачной. Иначе тебе придется писать мой некролог.

Из пустыни, предвещая ночь, повеял ветерок.

– Надо возвращаться, пока не стемнело! – крикнул от джипа Мустафа и принялся собирать оборудование. Отряхнув с рук пустыню, я побежал ему помогать.

Была почти ночь, когда охранники открыли большие ворота из металлической сетки и мы въехали на территорию лагеря Абу-Рудейс. Блики огней на буровых в море желтыми пятнами отражались в черном зеркале воды. В знакомой обстановке, где я знал, как себя держать, мне стало значительно легче. Поставив джип у своего домика, я вылез из-за руля и почувствовал, как меня окутывает дружеская атмосфера лагеря. Радио в соседнем домике играло музыку диско, в воздухе явственно пахло сожженным топливом, по всей территории тянуло из сборников бурового раствора. Втянув носом эти обонятельные признаки нефтяного месторождения, Рэйчел поморщилась. А я, наблюдая за ней, рассмеялся.

– Грубовато, но ты, наверное, к подобному привыкла. И еще один минус: тебе придется делить со мной жилище.

За нашими спинами расхохотался Мустафа.

– Сколько дней отвел тебе астрариум? – спросила Рэйчел.

– Два, считая с завтрашнего восхода. Но разве ты забыла? Он умер и похоронен. – Я сказал это с улыбкой, но не сумел скрыть тревоги в голосе.

Рэйчел лежала на кровати, а я на небольшой, придвинутой к стене кушетке.

– Был случай, я влюбилась в мужчину, который через три дня подорвался на мине.

– Рэйчел, не скажу, что мне легче от твоих слов.

Я откупорил бутылку пива и бросил крышку вместе с открывалкой на пол. Вдруг они поползли через комнату и крепко пристали к боку стоявшего в углу кресла. Пока я, пораженный, на них смотрел, отключилось электричество и мы погрузились в темноту. Дверь распахнулась внутрь, открыв вид на поросшую кустарником пустыню и горизонт, освещенный огнями буровых в море. Американка вскрикнула. Я вскочил с дивана и бросился к выходу, решив, что снова произошло землетрясение. Рэйчел, в одних трусиках и майке, испуганно спросила.

– Что это?

– Наверное, опять толчки. Сдвиг тектонических плит… Боже, я совершенно в этом не уверен…

Металлический поднос пополз по полу: сначала медленно, но набирая скорость по мере приближения к креслу в углу.

– Что значит – не уверен? Ты же геофизик! Ты обязан знать! – Рэйчел в страхе накинула на себя покрывало.

Я нашел фонарь, включил и положил на край стола. Попытался закрыть дверь, но она не поддалась.

– Почему-то заклинило.

– Закрой!

Но металлической ручкой овладела какая-то невидимая сила: я тянул дверь в одну сторону, а ее тянуло я другую. Глянув в глубь комнаты, я заметил, что луч фонаря освещает в кресле какой-то инородный предмет, нечто такое, чего там раньше не было. Мгновение тень напоминала женскую фигуру – Банафрит. У меня от страха встали дыбом волосы на голове. Но, собрав все свое мужество, я присмотрелся.

К моему изумлению, это оказался мой пыльный рюкзак. Я поднял его, отряхнул красный песок. Рюкзак был тяжел, и изнутри доносилось жужжание вращающихся магнитов.

Я медленно вынул из него тускло поблескивающий астрариум и поставил на стол. Все металлические предметы в домике шевельнулись в унисон с ним.

– Откуда он здесь? – Глаза Рэйчел округлились от ужаса. – Разве ты его не закопал?

– Клянусь, закопал. – Я лихорадочно пытался понять, в чем дело.

– Что происходит? – почти выкрикнула американка.

По стене, словно привидения, скользили длинные тени перемещающихся металлических предметов. Это пугало и сбивало с толку.

– Он обладает физическими качествами, которых я не понимаю. Магнетизм – только одно из них. И он, судя по всему, набирает силу. – Я хотел успокоить и Рэйчел, и себя, стараясь говорить разумно.

– Но как он попал в дом?

– Понятия не имею.

Тяжело опустившись на диван и не сводя с механизма глаз, я пытался припомнить все детали минувшего дня. Яму я вырыл глубокую. Как закапывал астрариум, никто не видел – во всяком случае, я никого не заметил. Мустафа все это время находился по другую сторону гребня. Неужели пастух-бедуин следил за моей работой, а затем вырыл артефакт и принес в лагерь? Но зачем ему это понадобилось?

Отчаявшись найти объяснение, я всячески отбрасывал пугающую мысль, что астрариум переместился сам собой.

– Вот теперь я совершенно уверовала.

Голос Рэйчел прервал мои размышления. Я посмотрел на нее и увидел в глазах настоящий ужас. Оставил астрариум на столе и пытался придумать, что бы сказать, чтобы подбодрить ее и развеять собственный страх.

Но ничего не приходило в голову.

Снова хлопнула дверь. Фонарь мигнул и погас – села батарейка. Американка всхлипнула. Я наощупь добрался до прикроватной тумбочки, открыл ящик, нашел свечу и чиркнул спичкой.

– Изабелла знала, когда должна была умереть. Поэтому так отчаянно искала астрариум – надеялась изменить дату смерти. Можешь назвать это накликанной бедой, но она утонула именно в тот день, который предсказал ей Ахмос Кафре. Все могло получиться иначе, если бы она вовремя нашла астрариум. Может, и я мог бы ее спасти, если бы знал как.

У меня не было сил встретиться с Рэйчел взглядом. О стекло с громким стуком ударилась ночная бабочка. Мы разом подскочили, затем нервно рассмеялись.

41

Я лежал без сна и глядел в потолок, а Рэйчел, свернувшись на кровати, негромко похрапывала. Я завидовал той легкости, с которой ей удалось заснуть. Видимо, она очень устала. А мне не давали покоя мысли: надо было придумать, что делать дальше, после того как астрариум вернулся ко мне. Уничтожить я его не сумел, но нельзя было допустить, чтобы астрариум попал в руки моих врагов. Как мне теперь не хватало мудрости и руководства Изабеллы. Не в силах успокоиться, я встал.

В мои мысли ворвался крик птицы – горестный голос ястреба-перепелятника. Стараясь не разбудить Рэйчел, я натянул джинсы и вышел в ночь.

Вокруг фонарей вились тучи бабочек и мошек. С востока над горизонтом подкрадывался рассвет. Где-то надо мной в вышине снова закричал ястреб. Я обвел глазами небо, но ничего не увидел. Сел на деревянную ступеньку домика и стал смотреть на звезды, такие яркие, что я невольно вообразил за занавесом ночи сияющий космос.

– Изабелла… – Мой голос прозвучал беззащитно и по-человечески жалко. Но как еще говорить с призраком? Я кашлянул. – Помоги мне остановить астрариум. – Мне стало неловко оттого, что моя речь сильно напоминала молитву.

В этот момент у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, – явственное покалывание в затылке. Стараясь не делать резких движений, я поднял голову и посмотрел на лужицу света от ближайшего фонаря. У самой ее кромки на меня из темноты смотрели два желтых глаза. Я замер. Должно быть, гиена или шакал. Тело зверя скрывала ночь. Наши взгляды встретились всего на секунду, но страх растягивает время.

Зверь пошевелился, присел во мраке, будто готовился напасть на меня. В ужасе я набрал пригоршню камней и швырнул в него. Существо повернулось и прыгнуло в тающую ночь. Мелькнул рыжевато-коричневый мех и тонкие ноги, и я заметил, как по песку волочился хвост с раздвоенным концом.

На следующее утро Рэйчел скрепя сердце собралась уезжать.

– Не хочется оставлять тебя одного с этой штукой. – Она беспомощно ткнула рукой в сторону астрариума. – Но надо ехать.

Мустафа устроил ей транспорт, посадив в машину с инженером, едущим в Порт-Тауфик. Там Рэйчел должна была пересесть в кортеж отправлявшегося с исторической миссией президента Садата… Она коротко меня обняла, а я боролся с желанием удержать ее, попросить остаться и помочь мне. В этот момент и в этом месте мне казалось, что Рэйчел – моя последняя надежда, единственная связь, с тем, что не таило смертельной опасности. Глядя, как она садится в автомобиль и уезжает, я почувствовал себя брошенным.

Потом я поехал в то место, где закопал астрариум. Когда я добрался, до дюны, солнце стояло уже высоко и, излучая волны давящей на глаза; жары, высушивало горло и ноздри. Поднимаясь на гребень, я боялся увидеть нечто совершенно необычное и, старясь прогнать страх, разглядывал осадочную породу, по которой шел, утешая себя мыслью, что у меня под ногами скрывается черное золото. Уловка не удалась, и к тому времени, когда я оказался у зияющей ямы, где был похоронен астрариум, мое тело содрогалось в такт биению сердца. По тому, как был раскидан бут, можно было судить, что артефакт выкапывали (человек или нечто другое?) с бешеной энергией. Я наклонился. Песок у могилы лихорадочным узором испещрили птичьи следы – явно отметины лап ястреба-перепелятника. Я посмотрел на небо – над головой простиралась одна пустая голубизна.

Когда я вернулся в лагерь, домик был пуст, и, согласно показаниям астрариума, жить мне осталось два дня.

Ближе к вечеру я снова облачился в рясу коптского монаха и тайно выехал с Мустафой в Александрию, где он нашел надежное место для встречи. Я сознавал, что шел навстречу опасности, и не исключал возможности, что там меня поджидает Мосри. Но, учитывая исключительную политическую напряженность и вероятность того, что через двадцать четыре часа мне предстоит умереть, следовало спровоцировать столкновение, что было невозможно, продолжай я скрываться в пустыне.

Поездка заняла двенадцать часов, и к рассвету мы прибыли на место. Встреча с господином Именандом была назначена на утро. Судя по кукареканию петухов и ослиным крикам, мы приближались к надежному дому, расположенному рядом с рынком, где торговали домашним скотом.

Квартира была отделана в духе неоклассицизма и явно знавала лучшие времена. Показное великолепие мебели в псевдостиле Людовика XVI – такое жилье мог бы снять правительственный чиновник для своей любовницы. Мустафа заверил меня, что квартира в нашем распоряжении целый день, а потом он отвезет меня в Вади-эль-Натрун. Я не успел ему сказать, что, может, мне и не понадобится возвращаться в монастырь.

В девять утра мы вчетвером собрались за обеденным столом со стеклянной крышкой под черной с серебром стеклянной люстрой. Господин Валиф, официально представлявший Египетское правительственное нефтяное агентство, сел напротив нас с Мустафой и принялся рассматривать таблицы и разведочные карты, которые предоставил ему мой помощник. Лет под шестьдесят, чиновник отличался смертельно бледной кожей, и все его лицо в невероятном количестве покрывали веснушки. Он ни словом не обмолвился, что наша встреча проходит нелегально, но это меня нисколько не удивило. Валиф славился двумя вещами: умением молчать и собственными тайными махинациями. Его согласие было необходимо, если мы хотели заключить договор на аренду.

За другим концом стола восседал мистер Эминайтс, представитель Именанда, – низкорослый иорданец, одетый в бледно-голубую джеллабу, из-под которой виднелась рубашка с дорогим галстуком. Широкое лицо обрамляли большие очки в черной оправе. Сначала он держался дружески, но посуровел, когда я потребовал объяснений, почему господин Именанд не пришел сам. Моя настойчивость поразила обходительных компаньонов, но после того, как Мустафа что-то шепнул на ухо иорданцу, тот заверил меня, что господин Именанд явится на встречу в свое время, а пока мы должны начинать без него. Его предложение не прибавило мне настроения. Валиф прокашлялся.

– Итак, мистер Уарнок, я извещен, что вы с Мустафой Шакиром и господином Именандом в качестве партнеров хотите взять землю в аренду сроком на три года для проведения первоначальных изыскательских работ, а затем еще на двадцать пять лет эксплуатационного периода на наших обычных условиях. Что означает ежегодную плату согласно реестру четыре, премии за производительность согласно реестру пять, отчисления правительству согласно реестру шесть и долю от производства согласно реестру семь. Полагаю, предварительная рабочая программа вами уже согласована.

Эминайтс посмотрел на лежавший перед ним проект договора. По выражению его лица я не мог судить о его мыслях, и в отсутствие нашего загадочного благодетеля все предприятие показалось мне рискованным.

– Разумеется, сейчас мы не можем предсказать объем будущего производства, – начал я. – Но уверены, что залежи нефти имеются, и мы извлечем из месторождения максимум возможного.

– Какая нефтяная компания будет нашим партнером? – спросил Валиф.

Мы с Мустафой переглянулись. Эминайтс поправил узел галстука и заговорил по-английски учтиво, но с сильным акцентом:

– Никаких партнеров не будет. Это одно из условий участия в проекте господина Именанда, и оно, как вы понимаете, является определяющим. Еще он настаивает, чтобы изыскательские работы начались в течение месяца.

– Так быстро? – переспросил я, а сам подумал, доживу ли я до этого времени?

– Господин Именанд – человек немолодой и хочет увидеть плоды своих инвестиций.

– Очень необычно, – заметил Валиф. – Но египетское правительство уважает высокое положение господина Именанда и ценит, что он готов вложить в проект большие средства. Мы также доверяем нашему другу мистеру Уарноку. Поэтому согласимся на этом и двинемся дальше.

Валиф, известный своим умением вести переговоры и изматывающий коллег мелочами, улыбнулся. Его обычная надменность куда-то исчезла и сменилась, как мне показалось, почтительностью. Я, стараясь скрыть изумление, откинулся на спинку стула. Кто же этот господин Именанд? Немногочисленные сведения я получил у Мустафы – Именанд щедро вкладывал деньги по всему Средиземноморью от Испании до Турции, а также в Северной Африке, а сам большую часть жизни провел в Греции. Инвестиции делал умело и, интересная деталь, не имел наследников. Не много, чтобы о нем судить. Но я понимал, что без «Геоконсалтанси» нам никогда не набрать средств даже на первичную разведку, а уж тем более на условиях Именанда. Поэтому волей-неволей приходилось ему доверять.

Внезапно я почувствовал, что атмосфера в комнате изменилась. Эминайтс поднялся и почтительно склонил голову. Другие последовали его примеру. Я обернулся и увидел в дверном проеме силуэт худой фигуры.

– Оливер Уарнок! Счастлив познакомиться с таким легендарным человеком!

Голос Именанда звучал гулко – казалось, низкие ноты отдавались прямо в ступнях. Он вышел на свет, и я сумел его как следует разглядеть. Худощавый, ростом пять футов восемь дюймов, смуглый, почти ливийского типа наружности – с тонкими чертами лица, высокими скулами и носом с горбинкой. Возраст было трудно определить – я решил, что ему где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью, кожа его лица, как водится у богатых, выглядела хорошо сохранившейся и холеной. Он держался прямо и властно и излучал харизму, с которой мне пришлось столкнуться всего раз, когда на какой-то встрече я познакомился с принцем Файсалом. Одет он был безукоризненно – в черный костюм, как я решил, с Савил-Роу, с дорогими галстуком и платком. Золотая заколка для галстука была сделана в виде страусиного пера – экстравагантная деталь, свидетельствующая о том, что человек способен на необычные поступки. Эминайтс подвинул ему стул.

– Мистер Уарнок, имею честь представить вам господина Именанда.

Мы обменялись рукопожатиями. К моему удивлению, его кожа, хоть и выглядела молодо, на ощупь была как у глубокого старика.

– Рад, господин Именанд, лицом к лицу столкнуться с человеком-загадкой, – проговорил я.

– А я – с лозоходцем. Ваша репутация летит впереди вас. Я некоторое время следил за вашей карьерой. Ваши достижения в разведке нефти – лучшие на земле.

– Вы преувеличиваете, – скромно ответил я и с удивлением заметил, что он обиделся.

– Я никогда не преувеличиваю. Вы, наверное, сами не представляете, на что способны. В вашем возрасте это не только безрассудно, но и заслуживает порицания.

– Я ученый, мистер Именанд, не больше и не меньше; просто стараюсь добросовестно относиться к своей работе.

– Что ж, посмотрим. Кстати, примите мои соболезнования по поводу утраты жены. Она была великим археологом.

– Вы были с ней знакомы? – Я смутился: так мало знал об этом человеке, но благодаря его дружескому обращению почувствовал между нами связь.

– Читал несколько ее работ. Я коллекционер древностей и, можно сказать, сам немного археолог, разумеется, любитель. – Именанд рассмеялся, все вежливо его поддержали. – А теперь к делу. Вы довольны условиями договора?

Меня загнали в угол, и я занервничал.

– Вполне.

– Не обманывайтесь, мистер Уарнок, – кстати, могу я называть вас Оливер?

Я кивнул.

– Так вот, Оливер, у меня в этом деле большой личный интерес. Я решил сделать вас своим хобби. – Он снова рассмеялся, и опять остальные, как хор, присоединились к нему. Я – нет. Что-то во мне сопротивлялось очарованию его харизмы, распространяющейся по комнате словно запах одеколона.

– Значит, мы договорились? – напрямую спросил я, полный решимости противостоять его обаянию.

Смех сразу оборвался. Мустафа задумчиво посмотрел на меня, взглядом давая понять, что мой вопрос был явным фальстартом. Эминайтс кашлянул, а Валиф поправил свой широкий шелковый галстук. Все напряженно ждали, пока Именанд, к их явному облегчению, не улыбнулся.

– Договорились. А теперь мне надо спешить на самолет. Но в будущем, Оливер, мы станем видеться часто. Это я вам обещаю.

Мы снова пожали друг другу руки.

Эминайтс собрал наши презентационные материалы и уложил в портфель. И когда шел к двери, я заметил, что он не поворачивается к боссу спиной. На пороге бизнесмен задержался и, прежде чем уйти, к моему изумлению, подмигнул мне.