Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Тобша Лирнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

13

К дому Гермеса я добирался кружным путем и оказался на месте после полудня. Темный подъезд наполнял запах жарящейся рыбы, откуда-то из глубины здания доносился детский плач. Когда я вошел, свернувшаяся в углу шелудивая собака важно подняла голову и безучастно посмотрела на меня. Затем с чувством выполненного долга сторожа снова растянулась на полу.

Я посмотрел на список жильцов. Фамилия Хемидес была выведена золотыми буквами рядом со словами «Квартира в пентхаусе». Записка от руки на арабском сообщала, что лифт не работает. Пришлось тащиться по лестнице пешком.

С крыши открывался великолепный вид. Прямо передо мной в окружении двух сфинксов, пронзая небо, возвышался столп Помпея. Колонна из красного мрамора была возведена в 300 году в память римского императора Диоклетиана, спасшего город от голода. Столп представлял собой великолепное зрелище, а за ним до самого Средиземного моря простиралась Александрия. Я осмотрел садик на крыше. Верхний этаж пентхауса занимала небольшая терраса с плетеной кушеткой, стульями и множеством подушек. Все это скрывалось в тени росшего в огромных глиняных горшках винограда. Качавшаяся между плетями медная музыкальная подвеска казалась необычным плодом, и ее атональное теньканье сопровождалось напевами Зигги Стардаста Дэвида Боуи. Это было странное сочетание. Я устало опустился на кушетку, не в силах забыть человека, ехавшего в машине с Омаром. Неужели совпадение? Не может быть! Но кто он такой и на кого работает? На египетское правительство, решившее беречь свои древности? Нет, тут что-то бесконечно более зловещее. Даже сейчас, находясь в безопасной квартире, я не мог стряхнуть гнетущее ощущение беды. Нет, для меня Александрия – гиблое место.

Впустивший меня мальчик, которого я посчитал скорее за компаньона Гермеса, чем за слугу, поставил передо мной на низкий столик чайник с мятным чаем, стеклянный стакан и начал разливать. Он был одет в сари, в ушах изогнутые дугой золотые серьги глаза подведены, губы в багряной помаде. На вид ему было лет тринадцать, и двигался он удивительно женственно. Классический пример катамита, подумал я. Здешняя традиция, уходящая в глубину веков. На ломаном английском с сильным американским акцептом, приобретенным явно в результате просмотра фильмов с черного рынка, он объяснил, что Гермес совершает ежедневную прогулку и вернется к трем. Слова сопровождались шквалом фривольных жестов.

Взгляд мальчика скользнул по рюкзаку, который я положил рядом с собой на кушетку и, словно защищая, накрыл рукой. Он оскалился идиотски невинной улыбкой. Затем, к моему изумлению, снял с узких плеч расшитый блестками шарф и принялся танцевать под музыку. Нелепое кружение было явно гиперболизированным повторением западного танца, который он видел пару раз в кинофильмах. Он запел высоким фальцетом, но голос то и дело срывался и становился басовитее. Пение этого мальчика-мужа, переплетавшееся с мотивами Боуи, было до странности красиво и трогало за душу.

Он шагнул ко мне, поводя бедрами в нескладной попытке совратить. А я не знал, то ли смеяться, то ли плакать, то ли бежать.

В этот момент в дверях, ведущих на террасу, показался Гермес.

– Уста! – крикнул он и хлопнул в ладоши.

Мальчик тут же прекратил танец, уныло поплелся к проигрывателю и снял долгоиграющую пластинку.

Гермес вышел на крышу, и я встал поздороваться с ним. Он был одет в расшитый кафтан, между прядями жидких крашеных волос поблескивали жемчужные серьги, на морщинистой шее красовалось ожерелье из такого же жемчуга. Он напоминал современного алхимика, купившего аксессуары в хорошем магазине беспошлинной торговли. Щелкнув пальцами, Гермес приказал мальчику оставить нас вдвоем.

– Прошу прощения, – начал он. – Глупый парень мечтает стать рок-звездой и жить в Нью-Йорке. Хотя должен сказать, что он не без таланта. Рад вас видеть, Оливер. Допивайте чай.

Я поставил рюкзак на стол перед Гермесом и сделал глубокий вдох. Быстро, чтобы не дать себе времени ни о чем пожалеть, открыл застежку.

– Я тут кое-что принес. Кое-что, по поводу чего мне нужен ваш квалифицированный совет.

Гермес откинул клапан рюкзака и очень осторожно вынул из него астрариум. Нежно, будто совершая акт любви, развернул ткань, в которую я закутал артефакт. Поставил на стеклянный столик и, пробормотав что-то вроде молитвы, расслабился.

– Бедняжка Изабелла… так близко от открытия… – Он поднял на меня глаза. – Кто-нибудь еще это видел?

– Только один человек. Но он мертв. Подозреваю, что его убили. – Я ждал, что Гермес будет потрясен, и меня разочаровала его реакция.

– В наше время несчастные случаи не редкость. Я считаю такую тенденцию историческим феноменом. Мы живем в эпоху случайностей. – Таков был его загадочный комментарий.

Я нахмурился. Могло быть и такое объяснение, но меня раздражала склонность Гермеса к мистицизму, более мрачному и приземленному, чем у Изабеллы.

– Я польщен, что вы принесли этот инструмент сюда, – продолжал он.

– Надеялся, что вы сумеете прочитать надписи на дисках, – закинул удочку я.

– Разумеется, попробую. – Египтолог достал из кармана очки и взглянул сквозь них. – Два языка узнаю сразу: греческий и вавилонский. И конечно, иероглифы. Но есть еще и четвертый, которого я не знаю. Это займет некоторое время. Надо будет сделать на резине оттиск выгравированного текста. Оставьте инструмент у меня, и к завтрашнему вечеру я выполню перевод.

Я колебался, не желая расставаться с астрариумом на ночь и понимая, что одно его присутствие в этой квартире ставит под угрозу жизнь Гермеса. Мысль, что я невольно могу стать причиной еще одного убийства, казалась невыносимой. Перед глазами возник труп австралийца – окоченевшие пальцы скрючены, на шее красный след от удавки. Я поднял глаза – Гермес пристально смотрел на меня.

– Даю вам четыре часа. Подожду здесь, пока вы работаете.

– Вы должны мне доверять.

– Четыре часа. У меня есть на то свои причины.

Египтолог рассмеялся и протянул мне руку.

– Осторожный человек – мудрый человек.

– Осторожный человек – живой человек. А я дал обещание.

– Боюсь, астрариум потребует новых жертв. За вами следили?

– Я от них оторвался.

– Хорошо. В Александрии шпионы повсюду. Люди втираются друг к другу в доверие, а затем доносят. Вот такая царит постыдная распущенность. Пойдемте, подождете у меня в приемной.

Я последовал за Гермесом в квартиру. Одна стена маленькой приемной была сплошь увешана фотографиями, большинство которых по виду относились к 1930–1940 годам. Я присмотрелся – все изображали развлечения богатых людей: игру в поло, конкурсы красоты на Стэнли-Бич, соревнования яхтсменов и вечера в опере. Были даже снимки с маскарада: персонажи в богато украшенных одеждах, но все на одно лицо, застыли на квадратиках картона словно пойманные в момент совершения запрещенного тайного обряда. Среди стоявших рядом с молодым, еще не растолстевшим Гермесом Хемидесом я с удивлением узнал несколько известных лиц. Сам он надменно улыбался с фотографий, будто уверенный, с каким благоговением станут впоследствии рассматривать эти снимки. Лоренс Даррелл, Дафна Дюморье, король Фарук, лорд Монтгомери, Мария Каллас. Египтолог умудрился сняться даже с Уинстоном Черчиллем.

– Дни славы, – грустно вздохнул Гермес. – Времена, когда Александрия была настоящей столицей. Сегодня же все настолько губительно серьезно, что мне кажется, я присутствую при кончине воображения.

– Не стоит тревожиться, – ответил я, – воображение не умерло, просто ему на смену пришла паранойя.

Гермес рассмеялся, а я почувствовал, что он начинает мне нравиться.

– Знаете, многие из этих встреч я посещал вместе с Джованни, дедушкой Изабеллы, – продолжал египтолог, не в силах скрыть в голосе грусти.

– Каким он был? Я слышал о нем столько разного…

– О, Джованни был замечательным парнем, мечтателем в силу своей натуры. У нас с ним были кое-какие общие склонности – слабость к древним верованиям, если можно так выразиться. Он отличался мужественным характером, и его не смущало, если он кому-то не нравился. А внучку он просто обожал, считал своей маленькой принцессой. Она была серьезной девчушкой. Мы часто вместе ездили по раскопкам. Она вам не рассказывала о Бехбейт-эль-Хагаре? Раскопки не масштабные, но важные для понимания последних дней империи.

– Империи?

– Славного правления фараонов. – В его голосе прозвучала такая ностальгия, словно он сам жил в то время. Когда вся духовная жизнь была пронизана такой реально существующей магией, которую сегодня нам не хватит воображения и представить. Поэтому-то наших современников так сильно пленяет та эпоха. Они чувствуют, что утеряна великая тайна… – Казалось, Хемидес готов был вечно предаваться романтическим бредням, и я решил вернуть его к реальности.

– Извините, что тороплю. – Я отвернулся от стены с фотографиями. – Но мне необходимо как можно быстрее вернуться в Абу-Рудейс.

Гермес очнулся, и вместо мечтательности на его лице внезапно появилось настороженное выражение. Он оглянулся на дверь, куда скрылся мальчик, и заговорил тише, каким-то хриплым голосом:

– Оливер, астрариум – бесценная для археологов древность, но многие видят в нем рабочий инструмент. Вы меня понимаете? – Он ухватил меня за лацканы пиджака и легонько встряхнул, словно подчеркивая серьезность своего предупреждения. – Оказавшись в дурных руках, он может стать оружием.

Взбудораженный его словами, я подался назад, и он выпустил мой пиджак.

– В чьих руках? – Страх побудил меня говорить без обиняков. – Правительства, политических групп, частных лиц?

– Есть соображения. – Гермес устало вздохнул, его будто вдруг выжали. – Но пока я предпочитаю оставить свои теории при себе. Помните одно: какие бы у вас ни были срочные дела, глупо недооценивать астрариум и не верить, что он обладает исключительной силой. – Он еще раз встряхнул меня за лацканы. – Будьте осторожны, Оливер. Это все, что я могу вам сказать.

Я не понял, предостерегает ли он против охотящихся за астрариумом людей или против самого древнего инструмента, и осторожно ответил:

– Я занимаюсь астрариумом только ради Изабеллы. И не верю ни в астрологию, ни в древний мистицизм.

– Даже при этом вы не можете не признать, что в материальном мире есть много такого, что неподвластно нашему пониманию. И еще примите во внимание, что существуют люди, обладающие даром… даром истолкования.

– Разумеется, в их число вы включаете и себя? – Я не сумел скрыть иронии.

– Можете не сомневаться, не я один это полагаю. – Гермес произнес это с такой спокойной убежденностью, что я почти поверил его словам. – Будьте добры, садитесь. Уста принесет вам еще мятного чая. А мне пора начинать.

Он вышел из комнаты, а я, почувствовав себя душевно истощенным, откинулся на расшитые шелковые подушки. Четыре часа спустя меня разбудил Уста.

Гермес работал в кабинете в глубине квартиры. Астрариум стоял на столе. Рядом лежали листы восковки с тонким изображением букв, латексные слепки с дисков устройства, на каучуке остались слабые отпечатки увеличенных в размере иероглифов.

Египтолог положил передо мной первую страницу перевода.

– Прежде всего должен вам сказать, что этот инструмент, как и предполагала Изабелла, – предшественник Антикитерского механизма.

Я кивнул, ожидая, подтвердит ли он результаты углеродного анализа Барри. Гермес бросил на меня взгляд и продолжил:

– Он создан не в эпоху Клеопатры, а во времена фараонов, в период двадцатой династии, точнее – в период правления Рамсеса Третьего, одного из великих правителей Фив. Интересно, что здесь имеются два картуша или, если угодно, две подписи фараонов. Одна – Рамсеса Третьего, который, как я понимаю, приказал сконструировать устройство. Другая – Нектанеба II, царствовавшего на закате эпохи – тридцатой династии.

– Господи, Барри был прав! – не удержался я.

Боковым зрением я заметил, как при упоминании имени Барри Гермес поднял на меня глаза. Он продолжал говорить, но я был слишком рассеян, чтобы сосредоточиться, и рассматривал строки иероглифов. На бронзе они были слишком миниатюрными – не выше миллиметра в высоту. В увеличенном формате я узнал пару из них: символ солнца и в то же время бога бальзамирования Ра и иероглиф Анубиса, изображенного в виде головы шакала. Протянул руку, коснулся зубчатого края шестерни. Да, механизм, сконструированный в эпоху фараонов, являлся бесценным историческим артефактом. Но достаточная ли это причина, чтобы убивать? Или умирать за него?

– Оливер, – прервал мои мысли Гермес, – вы что-нибудь знаете о тридцатой династии?

– Знаю, что она правила около четырехсотого года до нашей эры.

– Верно. К тому времени, когда на престол взошел Нектанеб Второй, Египет являл собой государство, вряд ли более сильное, чем банановая республика, и сохранял независимость от Персии только благодаря спартанским наймитам. С начала царствования перед Нектанебом Вторым стояли две главные задачи: удерживать власть и противопоставлять постоянной угрозе персов с их совершенным оружием опасную жажду наживы наемников-спартанцев, которых приглашали на роль защитников Египта. Более всего молодой царь стремился сплотить страну и возвратить нации самоуважение. В каком-то отношении это происходит и теперь, в современном Египте. – Гермес помолчал, затем снова собрался с мыслями. – Фараон восстанавливал самосознание Египта тремя путями. Во-первых, напоминал народу о былом величии страны, когда египтяне правили всем известным миром, а персы и греки по сравнению с ними были примитивными выскочками. Во-вторых, усиливал свое влияние в среде жрецов, крестьян и образованной знати, подчеркивая, что он угоден богам. Из этого следовал третий путь: построить столько храмов, сколько он мог осилить в течение своего правления. В этом смысле астрариум, уже во времена Нектанеба Второго ставший легендарным, известным своей магической силой предметом, принадлежавшим самим великим Рамсесам, являл собой важный политический символ. Владеть им было для фараона равносильно утверждению, что он ведет род от Рамсесов и от богов – особенно от Исиды, наиболее могущественной в пантеоне богинь, которой и был посвящен этот механизм.

– А что можно сказать о его первом владельце, Рамсесе Третьем?

– Он известен тем, что правил во времена мора и отражал набеги так называемых народов моря, которые, по одной версии, не кто иные, как беженцы, оставшиеся в живых после разорения Трои. Есть также данные за то, что именно он царствовал во времена Моисея и Исхода. Многие верят, что и сам Моисей был великим магом. – Гермес пристально посмотрел на меня. – Об этом имеется упоминание в Новом Завете. «И научен был Моисей всей мудрости Египетской и был силен в словах и делах». [18]18
  Деяния святых апостолов. Гл. 7:22.


[Закрыть]Не забывайте, Моисей был воспитан при египетском дворе, где «мудрость» означала знание оккультизма. До нас дошли два папируса четвертого века, озаглавленных «Тайная книга Моисея». В них описываются магические ритуалы встречи богов и способы получения пророческой информации. – Я нетерпеливо кивнул, и Гермес поспешил вернуться к теме астрариума. – Некоторые начертанные на устройстве иероглифы утверждают, что «небесный ящик» обладает силой над морем, небом и землей. Существует легенда, что именно с помощью волшебного астрариума, похищенного Моисеем у Рамсеса Третьего, ему удалось раздвинуть Красное море…

Последние слова египтолога повисли в воздухе, а я поежился словно от озноба – меня больше всего напугало, что астрариум может таить в себе библейский смысл. Это был отголосок детства, когда мать читала мне Писание, выбирая самые страшные места. Я выпрямился на стуле, стараясь избавиться от абсурдных страхов.

– Вы же не хотите сказать…

– Позвольте мне закончить, – прервал меня Гермес. – Была достаточно слухов, что Рамсес владеет настолько грозным оружием, чтобы его военная стратегия приносила успех, а в сердцах его врагов поселялся страх.

Я несколько мгновений переваривал сказанное.

– И это подтверждают надписи на астрариуме?

– Астрариум состоит из трех главных дисков, за которыми находится гораздо более сложный механизм. Самый большой внешний диск отлит из неизвестного мне сплава. Судя по всему, на него нанесен уменьшенный в размерах Дендерский зодиак, [19]19
  Барельеф, находившийся в храме Хатор в Дендере. Вывезен в Лувр.


[Закрыть]основанный на египетской астрологии. Другой демонстрирует движение Венеры и Марса – Хатор и Гора, по терминологии египетских астрономов. Наконец последний представляет траектории Юпитера, которого египтяне связывали с богом Амоном-Зевсом, и Сатурна, планеты страшного божества Сета. – Гермес помолчал и сделал глоток чаю. – Большинство надписей выполнено египетскими иероглифами. Некоторые – всего лишь руководство, как обращаться с устройством. Другие описывают историю механизма и летопись его славы. Есть несколько фраз на греческом, но, полагаю, они были добавлены позднее, во времена Птолемеев. Строки на арамейском должны означать, что древнееврейские ученые тоже принимали участие в его создании. Присутствуют также признаки ценимой египтянами вавилонской астрологии. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Еще есть упоминание о ключе Ваз, который соотносится со скипетром власти, присущим всем небесным божествам. – Гермес показал на маленькое, похожее на замочную скважину углубление в середине дисков, которое я заметил ранее. – Похоже, он управлялся вручную.

– Но сам ключ пропал.

– Да. Полагаю, в древние времена назначался специальный хранитель Ваз. Возможно, он утонул во время кораблекрушения и ключ исчез. Или остался в живых, но кто знает, где теперь найти ключ? Ясно одно: тот, кто сумеет воссоединить ключ с астрариумом, получит в свое распоряжение очень мощное и очень опасное оружие. Взгляните на это. – Египтолог поднес к свету листок с греческим текстом и начал читать. – «Озарение небес и судьбы…» Я употребил слово «судьба», потому что ничего лучше придумать не мог, но это вольный перевод. В оригинале слово предполагает гораздо большую свободу воли, чем современное понятие «судьба». В нем соединяются страсть и предначертание. – Он помолчал – то ли от благоговения, то ли ради эффекта. – «Озарение небес и судьбы, унаследованное имущество ее величества и земного воплощения Хатор, Афродиты и Исиды Клеопатры Седьмой…»

Гермес поднял глаза, и я заметил, что его руки дрожат от волнения.

– Представляется вполне возможным, что Клеопатра была последней владелицей астрариума, – сказал он. – Но кое-что меня беспокоит…

– Что именно?

– Вот что. – Он подвинул ко мне почти чистый лист бумаги. Я узнал знак, который видел на рисунке Гарета. – Знаете, что это такое?

Я не нашел причин лгать.

– Видел прежде. Изабелла знала о нем, когда искала астрариум. Она мне сказала, что это шифр.

– А она сообщила, что он значит? – Гермес выжидательно смотрел на меня, и на мгновение мне показалось, что я различил в его глазах безумие, граничившее с отчаянием. Он быстро отвернулся.

– Нет, – медленно ответил я. Интуиция мне подсказывала, что не стоит признаваться, что решением загадки может владеть мой брат.

– Знак стоял отдельно от основного текста. – Египтолог не сводил с меня глаз. – Хоть убейте, не могу разгадать, что он значит. Но его обособленное положение говорит о его важности.

Несмотря на длинные, зачесанные назад с куполообразной макушки волосы и красные пятна на ввалившихся щеках, в Гермесе было что-то чарующее. Я понимал, почему он так пленил Изабеллу: нельзя было остаться равнодушным к его воодушевлению и знаниям. Он был из тех людей, кто заражал других своим энтузиазмом. Его живые объяснения, явное и передающееся другим волнение поколебали мою беспристрастность.

Гермес взял новый лист бумаги.

– Эта надпись переводится следующим образом: «Тот, кто установит на этих дисках дату своего рождения, изменит/преобразует путь своего Ка. Я дам рабу жизнь фараона. Заставлю Анубиса лаять в день его кончины». Астрариум является также инструментом прорицания. Не исключено, что благодаря именно его предсказаниям Нектанеб скрылся из Египта. Некоторые считают, что он убежал в Эфиопию или Македонию. Другие верят, что Аристотель был не кем иным, как Нектанебом Вторым, и учил математике Александра, ставшего орудием его возмездия.

Откуда-то из глубины квартиры донесся звон посуды, пустили воду, затем кран закрыли. Мы с Гермесом вздрогнули и удивленно обернулись. Трудно было удержаться в настоящем и не окунуться в историю, которая словно исходила от астрариума.

– Изабелла утверждала, что астрариум докажет: древние задолго до Коперника знали, что Земля вращается вокруг Солнца, – заметил я, стараясь зацепиться за знакомую реальность, обрести под ногами почву.

– Друг мой, мы с вами прекрасно понимаем: это не единственное, что поставлено на кон. Боюсь только, что ваши предрассудки мешают вашей проницательности.

– А я боюсь, что, как в квантовой физике, где наблюдатель оказывает воздействие на наблюдаемые частицы, предназначение астрариума может меняться в зависимости от желаний того, кто его изучает.

Мы, словно в битве, скрестили взгляды. Гермес первым опустил глаза.

– В любом случае то, что думаем мы с вами, совершенно не важно, – проговорил он. – Древние египтяне верили, что основной принцип жизни – поддерживать баланс между богиней Маат, вселенским порядком, и Исефет, мировым хаосом. Астрариум был задуман как средство восстановления баланса, управления хаосом и злом в лице Сета и гармонией и светом в лице Исиды и Ра. Рамсес и Нектанеб, оба поклонялись Амону, известному также как Амон-Ра. Амон символизирует сокрытие и тайну, Ра – видимость и прозрачность. Соединение двух божеств в одном имени отражает дуализм света и тьмы. Астрариумом могли пользоваться именно в силу его дуалистических возможностей – предсказывать благоприятные события, например удачное расположение планет для успешного морского плавания. Он мог обогатить, сообщить наиболее удачные для совершения обрядов дни, но мог предсказывать и негативные события: поражения в войнах, время, когда расступятся воды моря, чтобы спасти один народ или утопить целую армию, и даже смерть конкретного человека. Решающим фактором являлась истинная – или, в современной терминологии, подсознательная – мотивация того, кто им пользовался.

Я покачал головой.

– Вы хотите сказать, что астрариум сам решал, какова истинная мотивация пользователя?

– Оливер, в этой машине заключена душа, что-то вроде свободной воли. В это верили древние египтяне, и я склонен с ними согласиться.

– Но это же смешно! – В жизни не слышал ничего более нелепого.

Гермес, призывая меня замолчать, поднял руку.

– Опасно не прислушаться ко мне, Оливер. Вы понятия не имеете, каково значение астрариума и какие он может принести беды. Большинство из нас ведут бестолковую жизнь, живут по принципам Исефет, в хаосе. Мой друг, нашим веком правит Сет. Но что еще важнее – некоторые стремятся в такие времена к власти. Например, Амелия Лингерст опасна в своих стремлениях.

– Неужели? Почему вы так считаете?

– Она слишком по-собственнически относилась к Изабелле, когда ваша жена училась в Оксфорде. Их отношения переходили границы преподавателя и студентки. Впечатлительная Изабелла оказалась очень податливой в руках женщины, старше ее. Со стороны Амелии соблазнить ее было неэтичным. Но бросить – еще хуже.

Я не очень удивился, узнав, что у Изабеллы был роман с женщиной. Ее представления о сексуальности были намного шире и изменчивее, чем мои. Мое поколение сформировала серость лишений после Второй мировой войны. Изабелле повезло больше: она росла в обстановке экономического бума и культурной открытости 1960-х годов. Но почему именно Амелия? Я едва мог в это поверить. И спросил:

– Это и было причиной их разрыва?

– Поверьте, если дело коснется астрариума, Амелии не придет в голову отстаивать ваши интересы или интересы Изабеллы, – предупредил Гермес. – Стоит вам к ней явиться, и она сдаст вас властям. Заявит, что открытие принадлежит ей, а инструментом воспользуется для удовлетворения своих амбиций.

Его слова перекликались с тем, что говорила мне Изабелла. Вглядевшись в Гермеса, я пытался разобраться в его намерениях. Но сам зашел слишком далеко. Приходилось ему доверять.

– Что вам известно о жрице Нектанеба Банафрит?

– Откуда вы узнали о Банафрит? – удивился он.

– В бумагах жены нашел статью Амелии. Она утверждает, что Банафрит пыталась найти астрариум, чтобы помочь Нектанебу.

Гермес посмотрел на меня с интересом.

– Оказывается, Оливер, вы знаете немного больше, чем утверждали.

– Но это не делает меня верующим, – охладил я его.

– Амелия Лингерст всю жизнь была помешана на Исиде. Но я считаю, что дело не только в профессиональной славе, которую могла принести ей работа. Она так много времени потратила, доказывая, что высшая жрица Исиды Банафрит нашла и посвятила астрариум своей богине, потому что имела собственный интерес.

Мысль египтолога ускользнула от меня, и я пожал плечами. Гермес ответил твердым взглядом.

– Я уже говорил, что астрариум – действующий механизм. Он способен изменить судьбу того, кто решится им управлять. Но обладает еще большей силой. Египетский народ только-только оперяется, и есть люди, стремящиеся свергнуть существующий режим. История знает случаи, когда диктаторы, люди, развращенные властью, искали наделенные оккультным могуществом сакральные реликвии. Гитлер бредил копьем судьбы, артефактом, который, как считается, пронзил бок Иисуса Христа. По легенде, тот, кто владеет этим копьем, непобедим. Гитлер разослал своих подручных по всему миру искать копье. Ваш астрариум не менее легендарный предмет и, согласно распространенному мнению, до сих пор обладает силой. Неудивительно, что есть люди, которые пойдут на что угодно, только бы им завладеть.

Во мне боролись вера и неверие, меня охватил страх.

– Устройство в рабочем состоянии даже без ключа? – наконец выдавил я.

– Еще одна причина оставить его здесь. Попытаюсь раздобыть для вас ключ.

В другое время и при других обстоятельствах я бы с ходу отверг такую явную попытку мной манипулировать, но, сидя в богато украшенной комнате и видя, как поблескивают в свете лампы бронзовые циферблаты астрариума и восторженно сияет лицо египтолога, я почти поверил его словам. Так на меня подействовал Египет – сколько бы скепсиса ни было в человеке, невозможно не поддаться очарованию его истории и мистического прошлого. Но на карту было поставлено гораздо больше: странная увлеченность Изабеллы астрариумом, стоившая ей жизни. Сначала я решил, что власти просто хотят присвоить дорогую находку. Но затем понял, что устройство гораздо ценнее, чем я представлял. Драгоценный артефакт, предмет культа, механизм, способный разрушать и возрождать, – в это по крайней мере верили другие. «Доверься своей интуиции», – сказала мне Изабелла. Интуиция мне подсказывала, что, прежде чем сдаться, надо больше узнать.

– Пока я подержу его у себя, – твердо заявил я. – Хочу продолжить собственные изыскания. Спасибо вам, Гермес, вы оказали неоценимую помощь.

Его лицо потухло; мне даже показалось, что в глазах мелькнула злость.

– Как угодно.

Осознав теперь, насколько хрупок астрариум и какова его историческая ценность, я аккуратно его упаковал и снова положил в рюкзак.

– У меня последний вопрос, Гермес: что может означать появление Ба человека?

Гермес отвечал почти ворчливо:

– Если Ба умершего появляется после похорон, это обычно означает, что его миссия на земле не завершена и душа не способна перенестись в загробный мир.

Когда я выходил из дома, мне показалось, что моей щеки коснулись невидимые крылья.