Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 19
УИЛЬЯМ
Эдвина буквально сияет самодовольством, когда мы устраиваемся в купе поезда, направляясь к следующему пункту назначения. Могу только предположить, что мисс Вон в подробностях рассказала ей о нашей ночи. Ночи, в которой не было ни поцелуев, ни прикосновений. Ночи, которая обернулась победой для Эдвины и поражением для меня.
Если бы я мыслил ясно, когда вернулся в комнату с Джолин вчера вечером, мог бы заставить себя хотя бы поцеловать ее. Просто легкое касание губ, и мы бы остались вровень с Эдвиной по очкам. Даже объятия подошли бы – в рамках нашей игры это считается физической близостью.
Но факт остается фактом: мысли мои были далеки от ясности. Я думал об Эдвине. Точнее, был одержим ею. Сейчас мое состояние более-менее уравновешенное, позволяющее снова натянуть маску Поэта, но кое-что не изменилось.
Меня по-прежнему влечет женщина, сидящая рядом со мной в поезде.
Монти и Дафна сидят напротив. Я не стал спорить, когда зашел в купе и обнаружил, что единственное свободное место рядом с Эдвиной. Подумал, что уж лучше сидеть рядом, чем лицом к ней, где я бы не мог отвести взгляд. Но это было заблуждением. Я слишком остро ощущаю ее близость, аромат, улавливаю каждое движение краем глаза. Я не в силах остановиться: замечаю малейшие изменения в ее аромате, бессознательно пытаюсь унюхать следы другого мужчины на ее коже. У фейри обострено чутье, но мой конкретный вид – о котором я предпочел бы не вспоминать без крайней необходимости – делает меня особенно восприимчивым к определенным букетам.
К счастью, запах Эдвины почти не изменился. Либо она тщательно вымылась, либо Арчи не оставил на ней следов…
Черт побери, с какой стати я вообще анализирую ее запах? Ее привычки в ванной? Это не мое чертово дело, будь я хоть трижды влюблен. И… с каких это пор я так реагирую на чей-то аромат? Я никогда не был тем, кто «внюхивается» в людей – даже тех, кто мне нравится. У каждого есть запах, и он ничего не значит. Просто информация – как цвет волос или глаз. Но ее… ее запах бьет в голову, как молотком: смесь чернил, пергамента и воздуха после грозы. Аромат, от которого я дышу глубже. Аромат, который тянет меня ближе…
– Вчера был отличный вечер, правда? – голос Монти заставляет меня вздрогнуть. Только теперь понимаю, что все это время наклонялся к Эдвине.
Я выпрямляюсь, поворачиваясь к окну. За стеклом мелькают окраины города, поезд несется на восток.
– А где вы были весь вечер, мистер Филлипс? – спрашивает Эдвина. Ее голос полон веселости, от которой я одновременно и злюсь, и таю. Злюсь, потому что ее радость – напоминание о том, почему она так счастлива. И таю… потому что, черт побери, со мной явно, черт подери, что-то не так, если мне начал нравиться ее голос.
Она мне даже как человек не нравится, а теперь меня привлекает ее запах, голос, и меня необъяснимо тянет к ее лицу и телу. Я хочу раскинуть ее обнаженную под собой и вкусить каждый дюйм ее кожи…
Я трясу головой и отодвигаюсь от нее еще на несколько сантиметров. Уильям Поэт не тает. Он мрачен, остроумен и соблазнителен. Его сердце принадлежит только прошлому.
– Я провел ночь на крыше общежития, – говорит Монти. – Мистер Сомертон был прав насчет Лунного лепестка. Я не чувствовал такого покоя уже несколько месяцев.
– Лучше бы я тоже спала на крыше, – бурчит Дафна, бросая выразительный взгляд на Эдвину.
Эдвина морщится.
Монти переводит взгляд с одной на другую:
– О, что тут у нас? Я что-то пропустил?
Эдвина яростно мотает головой, но Дафна встает на четыре лапы и обнажает зубы:
– Мисс Данфорт, кажется, напрочь забыла о моем существовании прошлой ночью. В результате я была грубо разбужена действиями, свидетелем которых мне совсем не хотелось становиться.
Я сжимаю челюсть. Только бы выскочить из этого поезда к чертовой матери. Последнее, что я хочу сейчас слышать, – это подробности того, чем Эдвина занималась с Арчи.
Монти картинно ахает:
– Ты забыла про дорогую Даффи?
На лице Эдвины извиняющееся выражение, пока она вертит руками на коленях.
– Прости. Я же оставила тебе свою подушку в качестве компенсации, помнишь?
Куница фыркает, но усаживается обратно на задние лапы.
– Ты действительно дала мне подушку.
– Хотя, по правде говоря, – говорит Монти Дафне, – ты должна была этого ожидать. Мисс Данфорт ведь участвует в пари.
– Я ничего не хотела ожидать, – отзывается Дафна. – И благодаря этой трудоголичке я, к счастью, ничего не увидела.
Мой взгляд резко поворачивается к Дафне, пульс учащается. Я приоткрываю рот, язык чешется от вопроса, который просто необходимо задать. Но... но...
Я выдыхаю, стараясь обрести равновесие. Уильяму Поэту плевать. Уильям Поэт знать не желает.
Монти усмехается, и я замечаю, что его прищуренный взгляд направлен прямо на меня. Затем он поворачивается к Дафне и с ухмылкой спрашивает:
– Расскажешь подробнее?
– О, думаю, Эдвина должна объяснить, – отвечает Дафна.
– Мы поцеловались, и этого мне хватило, – говорит Эдвина. – Он ушел, а я решила немного поработать.
У Дафны отвисает пасть в куничьем эквиваленте озорной ухмылки:
– Она заснула прямо на своей тетради и проснулась с чернилами на пол-лица.
Эдвина машинально трет щеку пальцами.
А я все еще держусь за ее слова. Наконец-то она дала мне какую-то зацепку, чтобы я не выглядел влюбленным дураком.
Я поворачиваюсь к ней с приподнятой бровью.
– Значит, вы только поцеловались? После всей этой исследовательской страсти, с которой ты носилась?
– Я же сказала тебе вчера, – шипит она, сверкая на меня взглядом, – неважно, дал ли Арчи мне материал для вдохновения. Главное, я заработала очко. А ты – нет, – последнюю фразу она бормочет себе под нос, с торжествующей ухмылкой на губах.
Монти наклоняется вперед, облокотившись на колени.
– Интрига закручивается. Вернемся чуть назад. О чем вы вчера говорили?
Мы с Эдвиной замираем. Наши взгляды встречаются в один и тот же миг. Мое лицо остается бесстрастным, но она первая берет себя в руки. На ее лице снова расцветает победная усмешка, и она переводит взгляд на Монти:
– Мистер Филлипс, поправьте меня, если я ошибаюсь: правда ли, что, когда чистокровный фейри говорит «обещаю», все, что следует за этими словами, имеет силу договора?
– Почему спрашиваешь у меня? – отзывается Монти. – У тебя рядом чистокровный фейри.
– Тогда спрошу у Дафны, – говорит Эдвина, мимолетно бросив на меня взгляд. – Я хочу услышать ответ не от талантливого актера.
Блядь. Неужели она все поняла? Что я умею лгать не только на сцене, но и в жизни?
– Это правда, – говорит Дафна, снова обнажая зубы в дразнящей улыбке. – Почему спрашиваешь? Что именно пообещал мистер Хейвуд?
Эдвина бросает на меня еще один взгляд, полный самодовольства, словно она распустившаяся роза. И этот вид пробуждает во мне дух соперничества. Мне до ужаса хочется стереть эту ухмылку с ее лица. Она поджимает губы, затем бормочет:
– Интересно, помнит ли он сам.
Я фыркаю. Ах, если она хочет сыграть в игру, сыграем. Я разворачиваюсь к ней, закидываю одну ногу на другую, так что носок моего ботинка касается ее шелковой юбки, и облокачиваюсь локтем о спинку скамьи.
– О, я помню, Вини. Можешь не стесняться. Расскажи им. Расскажи, что я тебе пообещал.
К моему огромному удовольствию, ее улыбка меркнет, а поза напрягается. Я не свожу с нее взгляда, вызывая ее на поединок. Наконец, она поворачивает голову, и наши глаза встречаются. Ее дыхание сбивается, я вижу это даже сквозь складки и защипы ее белоснежной блузки с высоким воротом.
– А знаешь, – говорит Монти, поднимаясь с места, – пожалуй, загляну в курилку. Идешь со мной, Даф?
Дафна тут же спрыгивает с лавки.
– Это потому, что ты учуял то же, что и я?
– Да, моя маленькая куница, – говорит Монти, подходя к двери нашего купе. – Это запах сексуального напряжения. Мы вас оставим.
Щеки Эдвины заливает яркий румянец, когда за ними закрывается дверь.
– Это вовсе не то, о чем вы подумали, – говорит она и нервно подталкивает очки к переносице.
Я наклоняюсь ближе.
– Ах нет?
Ее грудь снова вздымается, вся сдержанность рушится.
– Ты... я ведь даже не нравлюсь тебе. Почему…
– Я предложил трахнуть тебя, Эд, а не жениться.
– Да, но после всего, что ты рассказал мне... ты ведь не можешь... заниматься этим, если не…
– Вини.
Она хмурится еще сильнее.
– Что?
– Если хочешь, чтобы я сдержал обещание, прекрати все это обдумывать. Не переживай, смогу ли я «достойно выступить» после того, что рассказал тебе на балконе. Просто доверься мне, я смогу.
На ее лице мелькает удивление. Понимает ли она наконец? Что влечение – или, вернее, его отсутствие – не будет помехой между нами? Ее сбивчивое дыхание только подстегивает меня. После всех моментов, когда она доводила меня до замешательства, приятно осознавать, как легко теперь я могу вызвать то же у нее.
Я слегка наклоняю голову, и мой взгляд падает на ее губы.
– Ты все еще не веришь мне? Я могу доказать это прямо сейчас.
– Нет смысла, – говорит она, но в ее голосе нет твердости. – Двери купе, может, и закрыты, но это не чья-то спальня. Если я воспользуюсь своим карт-бланшем, как ты его назвал, он не зачтется в пари.
Я усмехаюсь краем губ, снова глядя ей в глаза. Вспышка солнечного света на линзах очков на мгновение скрывает ее карие глаза. Когда блик исчезает, я говорю:
– Мы могли бы потренироваться.
Она фыркает:
– Это общественное место. Я знаю, как ты относишься к интиму в общественных местах.
– Мне оно не кажется таким уж общественным.
Ее губы приоткрываются, и на долю секунды в ее взгляде появляется нерешительность: словно она действительно раздумывает над моим предложением. Но потом качает головой и отводит взгляд.
– Ты пытаешься меня отвлечь. Все, что я хотела узнать, – серьезен ли ты насчет обещания. Если да, на этом и закончим. Я воспользуюсь карт-бланшем, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Для исследования, – последнюю фразу она добавляет с суровым видом и снова отводит взгляд.
– Может, ты и закончила обсуждать мое обещание, но я нет.
Она закатывает глаза, не поворачиваясь ко мне:
– Ты не можешь его отменить.
– О, я и не собираюсь. Я просто хочу изменить условия. Раз у тебя есть карт-бланш, я хочу такой же.
Она резко оборачивается, глаза расширены.
– Пардон?
– Я хочу такой же карт-бланш, который смогу использовать против тебя. Без срока действия. Предлагаю создать один общий, который мы будем передавать друг другу. Сейчас он у тебя, но как только ты им воспользуешься, он перейдет ко мне. И так далее по кругу.
– Зачем мне на это соглашаться? Сейчас я могу использовать свой карт-бланш, когда у тебя появится новая любовница, и у меня будет два очка против твоего нуля.
– Да, но подумай, сколько у тебя появится возможностей мне помешать.
Она моргает, раз, другой.
– Эти возможности будут, только если ты отдашь мне билет обратно.
– Именно.
Ее глаза сужаются, она оценивает возможные варианты.
– Если мы постоянно будем мешать друг другу, может так случиться, что ни у кого из нас не прибавится очков с другими партнерами.
Не знаю, воображаю ли я облегчение на ее лице, но в собственной груди я его ощущаю вполне отчетливо. И все же тщательно скрываю это под самодовольной маской.
– Возможно, я и сделал вид, что у тебя есть выбор, Вини, но его нет. Да, я обязан сдержать обещание, но я не давал формальных условий, не заключал настоящей сделки. А значит, могу пересмотреть условия. Что я сейчас и делаю. Я позволю тебе воспользоваться карт-бланшем, но только если и у меня будет такой же. Согласна?
Она снова щурится, пальцы беспокойно стучат по коленям. Затем руки замирают, лицо разглаживается – до нее доходит.
Да. Доходит и до меня. Если мы продолжим мешать друг другу, и ни у кого из нас не будет других очков, она навсегда останется на шаг впереди благодаря поцелую с Арчи. А если после ее использования я не верну ей пропуск, то у нее будет преимущество в два очка. По крайней мере, на какое-то время.
Это, конечно, авантюра для нас обоих, но я все равно намерен перевернуть игру в свою пользу. Правда остается правдой: я более способный и опытный соблазнитель. Да, вчера я забыл про наше пари, но в следующий раз буду готов. Эдвина – не единственный человек на острове, к которому я могу почувствовать влечение. Я еще наберу очки. А если она откажется клюнуть на мою приманку с карт-бланшем, я сделаю все возможное, чтобы довести ее. Раздражать. Возбуждать. Пока она сама не начнет умолять меня дать ей воспользоваться этим карт-бланшем.
– Ладно. Согласна на условия, – бурчит она, но по сжимающимся губам я вижу: она сдерживает улыбку. Думает, что уже выиграла, но наша игра только начинается. Подняв подбородок, она отворачивается к окну.
На бледной коже ее шеи, чуть выше кружевного воротничка, выделяется темное пятно. Я хмурюсь, наклоняю голову набок, чтобы разглядеть получше.
– Что? – она хмурится, заметив, что я на нее пялюсь.
Я дотрагиваюсь до своей шеи, в том же месте.
– У тебя тут что-то. Похоже, чернила.
Ее щеки наливаются краской, и она трет это место – не с той стороны. Я качаю головой, и она переключается на другую. Пятно не исчезает.
– Дай сюда, – не успеваю опомниться, как убираю руку с подголовника, отодвигаю ее пальцы и провожу большим пальцем по пятну. Как и у нее, у меня не выходит его стереть.
Но… выходит кое-что другое.
Краем глаза замечаю, как ее веки опускаются от моего прикосновения. Подушечка пальца чувствует, как учащается ее пульс. Шея дрожит от этого биения.
Что-то в этом ритме сбивает мой собственный. Живот сжимается от желания и гордости. Одним движением пальца я имею над ней такую власть. Насколько сильнее я смогу ее сбить?
– Не шевелись, – говорю я, понижая голос. Миллиметр за миллиметром наклоняюсь к ней и почти жду, что она отдернется, когда я приближаюсь к ее шее. Но она замирает, даже когда мой рот касается ее кожи. Даже когда я разомкнул губы и медленно провел языком по пятну. Чувствую горечь чернил, солоноватость кожи и еще что-то цветочное. Мыло или масло? Она издает тонкий звук, почти писк, почти стон. Я замираю, представляя, какие еще звуки могу из нее вытянуть. Почти готов попробовать…
Но нет. Это не будет бесплатно. Хочет большего, пускай умоляет меня этими словами.
Карт-бланш.
Я отстраняюсь, пятна больше не видно, и возвращаю руку на спинку сиденья.
Она резко поворачивается ко мне, лицо – смесь ужаса и восторга.
– Ты меня лизнул.
Я провожу пальцем по нижней губе.
– Пожалуйста, – и подмигиваю.
Такого оттенка алого на ее щеках я еще не видел. Она прикрывает рот ладонью, словно только что вспомнила, какой звук издала, и тут же отворачивается, уставившись на дверь купе.
Я тоже отворачиваюсь, пытаясь остудить голову, выйти из роли… Или войти обратно?
До меня доходит, что я только что сделал. Что сказал. Я не планировал ничего из этого. Почему с ней я такой? Почему тянет подначивать, только чтобы увидеть, как она огрызается в ответ? Почему хочется снова и снова сталкиваться с ней лбами – не чтобы победить, а чтобы смотреть, как она сверкает в бою?
Кто я, блядь, такой, когда рядом с ней? Я тот самоуверенный соблазнитель, что был минуту назад? Или глупый фейри, который слишком остро ощущает ее запах и близость?
Может, и то, и другое.
Дверь купе сдвигается, и Эдвина тут же подается вперед, будто давно ждала, когда ее кто-нибудь спасет. Заходит Монти с Дафной на хвосте.
– О, хорошо. Никто не поубивал друг друга. – Он кидает на нас с Эдвиной по пледу из темно-зеленого бархата.
– Это зачем? – спрашивает Эдвина, разглядывая свой.
– Что, не читали расписание? – Монти устраивается напротив, Дафна уютно сворачивается под своим пледом, пока мистер Филлипс расправляет свой на коленях. – Скоро мы пересечем границу, станет холодно.
– Ах да, – говорит Эдвина, расправляя плед на коленях и заодно отодвигаясь подальше от меня. – Мы едем в Зимний двор.
Судя по ровному тону, она не догадывается, что именно нас там ждет.
Я ерзаю на месте, плед все еще лежит рядом, нерасправленный. Уильям Поэт боится следующей остановки. Он боялся ее с самого начала. Он надеялся, что Эдвина так и не узнает, что ее ждет. Потому что Зимний двор – дом самого большого и влиятельного ее поклонника. Королевы. Женщины, которая сделала «Гувернантку и развратника» бестселлером в Фейрвивэе. Уильям Актер ненавидит эту поездку не меньше Поэта. Как он может не испытывать злости и к Эдвине, и к ее известной поклоннице из-за пьесы, что забрала у него карьеру?
Тем временем Уилл…
Я медленно выдыхаю, чувствуя, как Эдвина устраивается поудобнее под своим пледом. Вкус ее кожи до сих пор щекочет язык.
Уилл считает, что Эдвина – гений.
Красивая.
Заноза в его чертовой заднице, но какая же восхитительная.
Глядя, как за окном синий небесный купол сменяется пушистыми белыми облаками, я позволяю себе признаться: Эдвина – гораздо больше, чем сама о себе думает.
Пожалуй, пора ей это понять.
ЧАСТЬ 3: КАК ВЛЮБИТЬ В СЕБЯ СОПЕРНИКА
ГЛАВА 20
ЭДВИНА
После бурного визита в Солнечный двор мне понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя. До следующей автограф-сессии еще полнедели, и мне как раз дают эту передышку. Что может быть лучше отдыха в роскошном отеле посреди зимы? Ничто и оно зовет меня остаться в тепле отеля «Верити» в самом центре Вернона, Зимнего двора.
Наши номера просторные, с богатой обстановкой и идеальным обогревом. Нас либо кормят в изысканном общем зале, либо приносят еду прямо в номер. Вид из окна – падающие снежинки, улицы и магазины под белым одеялом и горы вдалеке с заснеженными вершинами – позволяет наслаждаться красотой погоды, даже не выходя на улицу.
Но самое приятное в этом всем – передышка от Уильяма. Наш с Дафной номер находится по соседству с тем, в котором живут Уильям и Монти, но за последние пару дней мы почти не виделись. Риска, что Уильям наберет очки в нашем пари, сейчас почти нет. Монти сказал, что Вернон – курортный город, ориентированный в первую очередь на человеческих туристов. Здесь ценят приличия. Никаких шумных сборищ в отеле, никаких возможностей завязать случайное знакомство без официального представления. Здесь не то место, где можно вот так просто приударить за незнакомцем.
Хотя…
Проверить все же не помешает.
На каминной полке часы показывают чуть позже десяти. Мы ужинали с Монти и Уильямом несколько часов назад, и я видела, как Уильям вошел в свой номер, зевая от усталости. Я тоже зевнула – для вида. В последние дни между нами все именно так. Фальшивые зевки. Молчаливое подчеркивание: очередной скучный вечер прошел без событий.
Хотя правда ли без?
Мой да.
Но что, если Уильям притворяется?
Он знает, что я не воспользуюсь своим карт-бланшем, если это не ради саботажа. А если он хочет вырвать очко, когда я меньше всего этого жду, – момент идеален.
Босыми ногами прохожу по мягкому кремовому ковру к дубовому платяному шкафу. Оттуда достаю один из бордовых бархатных халатов, что лежат здесь про запас, накидываю его поверх сорочки и направляюсь к двери. Прислоняюсь ухом, прислушиваясь к шагам в коридоре. К счастью, Дафна не здесь и не подшучивает над моим странным поведением. С тех пор, как мы приехали в Вернон, она почти все время проводит на улице. Видимо, куница неравнодушна к снегу.
В коридоре все спокойно, и я осторожно приоткрываю дверь. Свет от ламп приглушенный, заливает стены с кремово-салатовым жаккардом мягким золотистым сиянием. Час назад я слышала, как хлопнула дверь Уильяма, значит, он или Монти, или оба, вышли из номера. Тогда я тоже пыталась выглянуть, но успела лишь заметить, как чей-то силуэт свернул за угол. Возможно, это был Монти, уходивший к мужчинам, что после ужина курят и пьют в общем зале. Возможно, он уже вернулся, а я не услышала.
Но вдруг это был Уильям?
Вдруг ему удалось обойти строгие правила отеля и найти себе любовницу? Если они с Монти вышли одновременно, то Уильям мог вернуться раньше и устроить себе мимолетное свидание. Я весь вечер просидела за письменным столом, вполуха прислушиваясь к смежной стене. Ничего подозрительного не услышала. Но что, если стены хорошо изолированы? Или зачарованы, чтобы заглушать звуки? То, что я слышала, как захлопнулась дверь, не значит, что я слышала все остальное.
Я открываю дверь пошире и оглядываюсь в одну сторону коридора, потом в другую. Пусто. На цыпочках подкрадываюсь к следующей двери и прижимаюсь к ней ухом. Слушаю.
Слушаю.
Слушаю.
Но слышу только, как бешено стучит мое сердце. Замедляю дыхание, наклоняю голову, прижимаюсь ближе…
– Что ищем?
Сдавленный визг срывается у меня с губ, и я резко оборачиваюсь. Как, черт возьми, Уильям подкрался ко мне? Как вообще смог прижаться ухом к двери рядом со мной, а я даже не услышала? Он смеется, делает глоток из бокала в руке и откидывается на дверной косяк.
Он приподнимает бровь.
– Подслушиваешь, милая?
Я сканирую его вид: темные взъерошенные волосы, расстегнутый воротник, жилет. Паника накатом обрушивается на меня: что, если он был с кем-то, но не у себя в номере? Разве в условиях нашего пари не сказано, что физическая близость засчитывается только за дверьми своей спальни? Но это не мешает Уильяму искать удовольствия просто так, без расчета на очки. И тут меня накрывает гнев волной, такой резкой, что я машинально обхватываю себя руками, чтобы сдержать ее.
– Спокойной ночи, мистер Хейвуд, – говорю я и решительно прохожу мимо в сторону своего номера. Но его рука ложится мне на локоть. Я замираю и, сверкая глазами, смотрю на него: – Что?
Он улыбается, глядя на меня сверху вниз и покручивая в бокале изумрудную жидкость.
– Ты вроде как хотела что-то сказать, нет?
– Что я вообще могу тебе сказать?
Он притворяется, будто размышляет, потом делает еще глоток.
– Хм… ну, например, одну волшебную фразу. Ради нее ты и шныряешь у моей двери, правда? Ты пришла за своим карт-бланшем. Ты готова использовать меня.
– Совсем нет, – отвечаю я, но голос выходит с хрипотцой.
– Тогда почему ты здесь?
– Я… я просто подумала, где вы с Монти можете быть.
Он осушает бокал.
– Мы выпивали. Ну, я выпивал. Монти курил.
Я снова оглядываю его расстегнутую рубашку, растрепанные волосы, которые торчат у острых ушей в беспорядке, больше волнующем, чем неопрятном. Этот раздражающий фейри – сама похоть. Хоть в костюме, хоть с алкоголем на губах и расстегнутыми пуговицами.
– И это все, чем вы занимались?
Уголок его губ изгибается. Он моргает медленно, с томной тяжестью.
– Я мно-о-ого пил.
Мне становится легче дышать. Если подумать, я не видела его в таком состоянии с той самой первой ночи в «Парящей Надежде», еще до того, как я узнала про «Облачный Пик». Тогда он был очаровательно пьян… пока я не перебрала еще сильнее. В Сомертон-Хаусе он выпил всего пару бокалов и выглядел вполне в себе. Но сейчас… да, пожалуй, опьянение объясняет его вид. Меня злит, как сильно это меня очаровывает. Как приятно осознавать, что он не был с любовницей.
Хотя, если подумать, у меня есть полное право чувствовать облегчение. Мне хочется как можно дольше сохранить отрыв в одно очко. А после того, как я потрачу свой карт-бланш, будет уже два.
И этого утешения мне пока достаточно.
Я распрямляюсь, опуская руки:
– Ну что ж. Не буду мешать.
– Вини.
Я игнорирую его и иду дальше. Он снова тянется к моему локтю, но в этот раз промахивается. Его пальцы цепляются за пояс моего халата. Еще шаг, и пояс развязывается. Я резко замираю, но бархат уже соскальзывает с плеч. Первая реакция – прикрыться, но тут Уильям роняет бокал. Я забываю про халат и тянусь поймать стакан. Он тоже. Наши руки сталкиваются, и стекло отклоняется вбок, падает на мягкий ковер и остается целым.
А наши пальцы оказываются переплетены.
Я не знаю, как реагировать. Поднимаю глаза – и вижу, как он застыл, разинув рот, жадно рассматривая меня с головы до ног. Черт. Раскрытый халат. Я снова хочу прикрыться, но его выражение заставляет меня задуматься. Мой вид вызвал у него такую реакцию. Он же сделал его таким неуклюжим? Он уронил бокал, потому что был ошеломлен тем, как с меня соскальзывает халат?
Вместо того чтобы прикрыться халатом, я чуть смещаюсь, позволяя бархату соскользнуть еще ниже по плечам, открывая еще больше сорочки. Пусть видит все. Каждый дюйм белого муслина, скрывающего то, чего он не получит этой ночью. Его пальцы крепче сжимаются вокруг моих.
Я отступаю на шаг, открываясь ему еще больше, но его взгляд теперь прикован к моим глазам.
– Верни мне руку, Уильям.
На его лице вспыхивает озорное удовольствие, и он тянет меня за ладонь, вынуждая подойти ближе.
– Позволь сначала пожелать тебе спокойной ночи как следует.
Я глотаю воздух.
– Что ты имеешь в виду?
Он не отводит взгляда и поднимает мою руку. А затем опускает губы к моим костяшкам. Я замираю, вспоминая, как он облизал мне шею в купе поезда. С тех пор не проходит и часа, чтобы я об этом не думала, и сейчас это воспоминание касается меня как любовник. А вместе с ним в голову возвращается и мой фантазийный любовник из теней – тот, что возник в мыслях, когда Уильям прижал меня к стене возле комнаты. Теперь их трое: горячая тень у спины, язык, скользящий вверх по шее, и он сам, настоящий, стоящий передо мной, от которого исходит это невыносимое притяжение. Он касается нижней губой одной костяшки, потом другой. Движение, которое должно быть целомудренным, – и все же это, возможно, самое эротичное, что со мной делали. Между бедер вспыхивает жар, а в голове звенит его голос:
Используй меня.
Используй меня.
Используй меня.
Он накрывает губами всю тыльную сторону ладони. Я почти возмущенно вскрикиваю, когда он выпрямляется, но позволяю своим пальцам выскользнуть из его.
– Спокойной ночи, Вини, – шепчет он, подмигивает, поднимает бокал с пола и направляется к своей двери.
Я заставляю себя двигаться и бросаюсь к своей. Хватаюсь за ручку, но не поворачиваю ее. Уильям тоже остановился, не заходя. Он смотрит на меня, приподняв бровь – безмолвный вызов: обменяй свой карт-бланш. Позови меня. Позволь показать тебе другие места, куда могут опуститься мои губы. Они уже сводили меня с ума на шее и на руке. А каково будет…
Я стискиваю челюсть и заставляю мысли отступить. Заставляю пульсирующее между бедер желание перестать подкидывать лишние идеи – сохраню их на тот момент, когда смогу по-настоящему сорвать очко у Уильяма.
Желание не уходит. Оно только копится, горит, нарастает. Но я хотя бы нахожу в себе силу открыть дверь.
– Спокойной ночи, – бормочу и влетаю в комнату, захлопнув за собой дверь сильнее, чем хотела.
Ноги подгибаются и дрожат, пока я поспешно добираюсь до кровати. Падаю на мягкие одеяла и оглядываю комнату – убедиться, что Дафны все еще нет. Ни следа моей пушистой соседки. Тогда я засовываю одну руку под подол сорочки, туда, где все пульсирует и ноет от желания. Другую – подношу к губам, прижимаясь к тому месту, которое поцеловал Уильям. Я глушу дыхание, пока из меня не вырывается долгожданная разрядка.
