Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Мы влетаем на круглый балкон, но перила уже заняты. На них, совершенно обнаженная, сидит дриада с зелеными листьями в волосах. Ее голова запрокинута, поза – опасно неустойчивая. А ее любовник, фейри-ящер с чешуйчатой зеленой кожей, в этот момент нежно ласкает ее между ног.
– О-о-о! – восклицает Эдвина, и пара вздрагивает. Дриада чуть не падает, но в последний момент удерживается. – Это так опасно, но так сексуально!
Я тут же утаскиваю ее прочь. К счастью, следующий балкон пуст. Я выдыхаю и опираюсь на перила, позволяя голове повиснуть, пока стараюсь собраться с мыслями. Сейчас я так далек от Уильяма Поэта, что даже смешно.
Здесь, на балконе, тишина. Легкий ветер глушит стоны изнутри, а снизу доносится музыка, и это помогает отвлечься.
Спустя несколько секунд рядом появляется Эдвина. Она тоже опирается на перила, пристально глядя на меня.
– У тебя все в порядке, Уильям?
Ее мягкий тон и то, как она произносит мое имя – не Вилли, не мистер Хейвуд – успокаивают. Я лишь молча киваю.
– Раньше я была слишком занята, чтобы это заметить… но тебе ведь здесь не нравится, да? Для тебя слишком… возбуждающе? Ты… ты можешь не стесняться, если у тебя эрекция. Я только что лицезрела член сатира, Уилл. Думаю, ты меня ничем уже не удивишь.
– Ты только что превратила попытку утешить меня в укол по моему мужскому достоинству?
– Укол – самое подходящее слово. Прости! Не стоило подкалывать тебя в таком жалком состоянии. Но это так легко!
Мои губы трогает улыбка. Я разворачиваюсь к ней. Она права. Подкалывать друг друга так же легко, как дышать. И почему-то утешительно. Пара ее слов, пусть даже колких, и я снова чувствую себя собой. Настоящим собой. И этого сейчас достаточно.
Она хмурится и делает шаг ближе. Кладет руку мне на плечо, и я вспоминаю, как она обняла меня в зале. Сердце сразу подскакивает, но на этот раз по приятной причине – не как при нашем забеге, когда я услышал голос Мередит.
– А если серьезно, – говорит она. – Все в порядке?
– Да. Просто… у меня здесь своя история. Она связана с вещами, о которых я предпочел бы не вспоминать.
Ее рука соскальзывает с моей. Мне сразу становится холоднее без ее касаний.
– Женщина, которая позвала тебя… она была твоей любовницей?
– Нет, не совсем. – Я колеблюсь. Зачем ей знать? Но не хочу, чтобы этот наш спокойный момент кончался. – Я участвовал в событиях северного крыла всего один раз.
Ее лицо озаряется интересом:
– И как? Это было… поучительно? Просветляюще? Черт. – Она бьет себя по лбу. – Конечно, нет. Ты ведь именно это и пытаешься мне сказать, да?
– В целом, да. Но ты недалеко ушла в своих предположениях. Северное крыло – это не просто клуб вуайеризма. Оно также служит для актеров, чтобы они побороли страх сцены. Если актер может принять участие в таком интимном действии, как секс на публике, и при этом получать удовольствие и быть убедительным, то выступить перед обычной аудиторией – плевое дело. По крайней мере, так всегда считал Грейсон. Как я уже говорил, он был моим наставником. Хотя он и не связан с университетом напрямую, он устраивал вечеринки для студентов и выпускников, и поддерживал разные виды искусства. Его советы помогли мне стать одним из самых высоко оцененных актеров школы. Меня считали гением. Будущей звездой Фейрвивэя. Я провалил только один аспект актерского мастерства – любовные сцены.
– В смысле… – Она нахмурилась.
– Поцелуи, сцены любви. Я застывал. Несмотря на весь мой личный опыт, я не мог их играть. Именно это рушило мою игру.
– А, – говорит она. – Потому что чистокровные фейри не могут лгать. А значит, ты не мог изображать любовь. Но как же тогда фейри вообще играют на сцене?
– Самые талантливые фейри умеют полностью вжиться в роль. Магия, мешающая нам лгать, не мешает говорить правду от лица персонажа. Я был одним из таких актеров. – Я опасно близок к тому, чтобы выдать секрет, известный лишь немногим: я умею делать это не только на сцене.
– Это так интересно, – говорит она. – Значит, ты можешь лгать, но только когда играешь. А в чем тогда была проблема? Я ведь видела, как ты флиртуешь с незнакомками. Неужели на сцене это так сильно отличается?
– Флирт – легко. А вот поцелуй… это другое. По крайней мере, для меня. Я просто не могу поцеловать кого-то, если не испытываю настоящего влечения. Даже в роли. Поэтому я всегда выбирал роли без романтики – по крайней мере, без поцелуев. А потом, два года назад, мне предложили пройти пробы на роль, которая могла бы прославить меня на весь остров. Роль, которая могла изменить всю мою жизнь. Роль, которая положила конец моей карьере.
Я сжимаю челюсть. Не хочу говорить дальше. Не должен.
Но признание вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить:
– Это была постановка «Гувернантка и развратник».
ГЛАВА 14
ЭДВИНА
У меня отвисает челюсть. Сегодня Уильям меня уже не раз удивлял – сначала своей неловкостью в северном крыле, потом тем, как откровенно со мной говорил, стоя на балконе. Но этого я никак не ожидала.
– Ты играл в «Гувернантке и развратнике»? В пьесе по моей книге?
Он потирает лоб:
– Моя история не из тех, что заканчиваются счастливо, Вини.
Ах да. Он ведь начал все это, чтобы объяснить, откуда в нем поднялась такая паника, когда он сбежал из зала для вуайеристов. Приходится напрячься, чтобы не поддаться самодовольству и не накинуться с вопросами про постановку. Было красиво? Зрители ахали? А костюмы, какими были? Вместо этого я просто киваю, поощряя продолжить.
– Как ты, наверное, уже поняла, – говорит он, – главная роль включала не просто поцелуй, а сцену секса. Даже несколько. Понятно, что на сцене все не по-настоящему, но выглядело это убедительно. Я знал, что будет сложно, но мне нужна была эта роль. Мне нужен был карьерный скачок. И доход, который помог бы выбраться из долгов. Да, в университете я был вундеркиндом, но за его пределами оказался просто одуванчиком в саду ухоженных роз. Я жаждал эту роль. И получил ее. Прослушивание вышло блестящим – только потому, что там не было поцелуев. Но я знал: любовные сцены не обойдут меня стороной. Я пошел за советом к Грейсону, и он предложил попробовать себя в северном крыле. Думал, если я привыкну к интиму на глазах у публики, мне станет проще играть подобные сцены. Я выбрал в партнерши Мередит. Мы были старыми друзьями с университета. Я ее не любил, но она хотя бы мне нравилась.
В груди предательски колет зависть. Конечно, она ему нравилась. Я ведь увидела ее раньше, чем он утащил меня прочь. Высокая, пухлые розовые губы, роскошные формы и гладкие черные волосы.
Уильям откидывается к перилам, скрестив руки на груди. Его взгляд устремлен в пустоту.
– Я страшно нервничал. Больше, чем перед любым кастингом или выступлением. Но Мередит старалась меня отвлечь. Мне даже удалось начать поцелуй, хоть и сомневаюсь, что он получился удачным. Даже симпатия к ней не смогла заглушить мой ужас перед публикой. Мы дошли до прикосновений, но мне казалось, будто меня и в теле-то нет. Наверное, я как-то продержался достаточно долго, чтобы Мередит решила: я готов к большему. Она сняла с меня рубашку, потом стянула с себя сорочку. И вот, как только она опустилась до уровня талии и оголила ее грудь, я достиг предела. Голова кружилась, я ненавидел то, что чувствовал. Ненавидел все, что происходило. И тогда меня вырвало прямо на нее.
У меня отвисает челюсть:
– Тебя… стошнило. На нее.
– Прямо на ее прекрасную грудь.
Я не успеваю подавить смех. Он вырывается с хриплым всхлипом:
– Прости.
Он едва заметно улыбается:
– Видимо, публичный секс – совсем не мое.
Из меня вырывается новый приступ смеха, но я прикрываю рот рукой, пока не справляюсь с собой.
– И что было потом? Ты ушел из постановки?
– О, Эд, все самое позорное еще впереди.
Я неосознанно подаюсь ближе:
– Ну, расскажи.
– Тебе ведь нравится это, да?
– Немножко.
Я ожидаю, что он тут же замкнется, осознает, как много наговорил. Но он все так же улыбается уголком губ:
– Тогда поведаю и худшее. Нет, я не поступил разумно и не ушел сам. Вместо этого я упорно продолжал репетировать сцены с поцелуями. Режиссер был крайне разочарован моими потугами, но я пообещал, что буду работать над собой. Затем настал день первой репетиции любовной сцены. И не простой – на нее пришли посмотреть коллеги режиссера: продюсер, кастинг-директор и агент по талантам. Большие шишки. Те, перед кем особенно важно произвести впечатление. Как думаешь, какое впечатление я произвел?
Я таращу глаза:
– Пожалуйста, только не говори, что…
– Меня, Уильяма Хейвуда, вырвало прямо на всемирно любимую актрису Грету Гартер.
– Грету Гартер? У тебя была роль с Гретой Гартер?!
Даже я слышала про эту актрису. Человеческая звезда с острова Фейрвивэй. Новая, но стремительно растущая. Настолько, что уже выступала за пределами страны. За месяц до отъезда из Бреттона я ходила с семьей в театр и осталась в восторге от ее главной роли. Она была так же прекрасна, как и талантлива.
– Не один раз, Вини. Дважды.
– Дважды? – я не знаю, смеяться мне или рыдать.
Он кивает:
– В первый раз я попытался списать все на плохое самочувствие. Во второй режиссер понял, что я не тяну эту роль. Он меня уволил, но прежде отчитал за то, что я не сообщил о своей «особенности» заранее. Он был зол и имел на это полное право. Я потратил его время и стал причиной задержки постановки, пока мне искали замену. И хотя это не попало в прессу, за кулисами слухи разошлись. После этого меня звали только в роли второго плана.
У меня опускаются плечи:
– Значит, ты так и не сыграл в моей пьесе.
– О нет, сыграл, – говорит он. – Режиссер великодушно дал мне роль Садовника номер три.
– Я ведь даже не писала никакого садовника.
– Ну, я был примерно, как декорация.
Теперь я начинаю понимать, почему он так отчаянно хочет добиться чего-то в поэзии. Его первая страсть уже потерпела крах. Но у него хотя бы есть вторая. Я не представляю, что бы делала, если бы разрушила свою мечту стать писательницей.
Он вздыхает, и я рассматриваю его в профиль. Как лунный свет ложится на его лицо, обостряя скулы и линии носа. От этого вида забывается все: и наши ссоры, и его надменность. Я вспоминаю, как увидела его впервые – красивого, таинственного. Тогда восхищение сменилось раздражением в один миг. Оно и не прошло полностью, но теперь… теперь все сложнее. Он ведь и правда может быть тем самым надменным ублюдком. Но сейчас передо мной стоит совсем другой Уильям – уязвимый, сломленный артист, который пошел за мной в северное крыло, потому что боялся, что мне там будет так же не по себе, как и ему.
Что-то тихо трескается внутри меня.
Взгляд Уильяма резко метнулся ко мне, словно он услышал, как что-то хрустнуло у меня внутри. Он развернулся в мою сторону, поза была расслабленной – кажется, он оправился от своего унизительного воспоминания – и теперь разглядывал меня из-под прищуренных век. Нас разделяли лишь дюймы, но я не ощущала желания отступить назад.
– Ты и правда впечатляешь меня, Вини.
Я вскидываю бровь:
– Чем именно?
– Тем, что ты совсем ничего не боишься. Это безрассудно, ты упряма, как сорняк, но идешь вперед без колебаний. В северном крыле ты нисколько не смутилась. А я ведь был уверен, что ты упадешь в обморок при виде первого же обнаженного тела.
– Да что ты, это было чудесно! Словно мои персонажи ожили. Я наконец могла изучить позы, которые раньше только описывала. Так жаль, что я не взяла с собой блокнот.
– Ты всегда так методично подходишь к сексу?
Меня слегка задевает его вопрос, но в его голосе нет ни тени осуждения. Видя открытое выражение его лица, я понемногу расслабляюсь.
– Ну, это ведь моя работа. Или ее часть.
– Да, но, если говорить не о писательстве. Тебе вообще доставляет удовольствие физическая близость? Когда мы вышли сюда, ты спросила, не слишком ли я возбужден, но что насчет тебя? Тебя возбуждают такие сцены? Или мысли о них? Если нет – это нормально. Просто интересно.
Я обдумываю его слова. И правда: все в северном крыле реагировали возбуждением, а я вела себя как исследователь. Наверное, это выглядело странно.
– Да, у меня тоже бывают сексуальные желания, если ты об этом. Просто… мне легко абстрагироваться от происходящего и смотреть на все объективно. Когда я наблюдала за теми парами, я вовсе не представляла себя на их месте. Даже не как зрителя. По-настоящему я…
Я осекаюсь, в ужасе от того, что чуть не проговорилась. Ведь только тогда, когда я использовала Уильяма как подопытный экспонат, пытаясь повторить ту позу, я вдруг стала частью происходящего. Когда я встретилась с ним взглядом, почувствовала, где лежат мои руки, ощутила жар его тела, я полностью погрузилась в момент. Моя ладонь в его волосах, пальцы, сцепленные у основания его черепа, вторая рука на его талии, пульсирующая от напряжения его живота, от того, как тяжело он дышал. Мне казалось, сердце сейчас вырвется из груди. И сейчас, когда я вспоминаю это, пульс вновь учащается.
– Точно, – говорит Уильям, и я замираю, решив, что он прочел все у меня на лице. – Ты про сатира.
Я моргаю:
– Ах. Да! Про сатира, конечно.
Он, конечно, прав. Его предложение тоже заставило меня погрузиться в происходящее, но рядом с Уильямом это ощущалось куда более волнующе.
– Я не переборщил, когда вмешался?
– Нет, я тебе благодарна. Я была не готова к тому, что он предложил. Я… я хочу попробовать такие вещи. В научных целях, разумеется. Я даже подумала, может, и правда согласиться, но… – я содрогаюсь.
Уильям наклоняется ближе и касается пальцем моего подбородка. Я замираю от этого прикосновения. Он чуть приподнимает меня за него, чтобы я встретилась с ним взглядом.
– Не делай того, чего тебе не хочется.
– Я хотела…
– Я не про логическое «хочу». Не делай того, к чему себя нужно уговаривать.
Я прищуриваюсь:
– Почему? Потому что делать что-то ради самого действия – это плохо?
– Нет. Потому что тебе понравится куда больше, если ты будешь делать это ради удовольствия, а не ради исследования. Ты ведь испытывала удовольствие, правда?
Я глотаю воздух. С поднятым подбородком это выходит резко и неловко. И, похоже, его вопросы пробуждают мою упрямую сторону.
– Конечно испытывала.
– С партнером или только в одиночку?
– У меня были партнеры.
– Но получала ли ты от них удовольствие?
Грудь сотрясает резкий вдох. Почему слово удовольствие из его уст звучит так обжигающе? Почему оно так кружит голову?
– Я испытывала удовольствие, Вилли.
– Значит, одна. Ты себя трогаешь?
– Иногда.
Он отпускает мой подбородок и выпрямляется. Я машинально смещаюсь в сторону, но теперь за спиной у меня балюстрада. Он наклоняется, ставя руки по обе стороны от меня.
– Ты никогда не мечтала, чтобы на месте твоих пальцев оказался кто-то другой? – тихо спрашивает он. – Кто-то, кто заставит твое сердце вырываться из груди и доведет до слез от экстаза?
– Такие партнеры существуют только в моих книгах.
– Думаешь, то удовольствие, о котором ты пишешь, невозможно в реальности? Мне кажется, ты просто еще не встретила нужного человека. Может, Монти и прав: тебе просто нужно узнать, что тебе нравится.
Я не могу вымолвить ни слова. Он стоит слишком близко. Его взгляд скользит к моим губам, голова чуть наклонена. Одна рука отрывается от перил и ложится мне на ключицу. Дыхание перехватывает. Его пальцы медленно скользят к основанию горла, а затем опускаются ниже – ладонь плотно прижимается к коже. Его прикосновение не дерзкое, не грубое, но и не совсем невинное. Стоит ему поднять руку чуть выше – и он схватит меня за горло. Опустит – и коснется груди.
И все же… я не отступаю. Не замираю. Рациональность оставила меня. Как и тогда, когда я прикасалась к нему в северном крыле, сейчас я полностью отдаюсь моменту. В ощущениях, дыхании, биении сердца под его ладонью.
– Ага, – говорит он, отступая на шаг с дерзкой ухмылкой. Руки вновь в карманах. – Все-таки возможно заставить твое сердце забиться чаще.
Я едва не спотыкаюсь, пытаясь взять себя в руки. Фыркаю, разглаживаю платье и сверлю его взглядом.
– Похоже, тебе уже получше.
– Определенно, спасибо. – Глаза его смеются, но в голосе звучит настоящая благодарность.
– Все, с меня достаточно. Как нам отсюда выбраться? Обратно тем же путем или у тебя есть способ миновать кошмары северного крыла?
– Крыло заканчивается здесь. Другого выхода нет – только назад.
– А как же фейская магия? Что ты за фейри такой? У тебя есть крылья? Магия ветра? Ты можешь перенести нас в сад внизу?
Он хмыкает:
– Я не тот вид фейри, который бы тут пригодился.
Он явно избегает рассказывать, кто он на самом деле. Если у большинства фейри есть Благой и Неблагой облик, то каков его? Животное? Стихия? Дух? Или, может, что-то легендарное, вроде банши или вампира?
– Пойдем, Вини, – говорит он, не давая моей фантазии разгуляться. – Не беспокойся обо мне. Вернемся, как пришли.
Я вытягиваю губы в насмешливую гримасу:
– Может, подержать тебя за ручку, чтобы ты не упал в обморок, малыш Вилли?
– Да, – спокойно отвечает он. Моя гримаса исчезает. – Но только чтобы поскорее увести тебя отсюда, пока тебя не увлек очередной сатир, или ты не застыла в восторге перед парой румяных сосков.
Я прижимаю ладони к груди:
– Но ты видел эти соски? Я даже не знала, что у них бывает столько прелестных форм и оттенков!
Он смеется и берет меня за руку:
– Ты правда обожаешь свои исследования, да?
– Обожаю. Ах да, кстати… ты так и не сказал, что это. – Я достаю стеклянный флакон, полученный при входе в северное крыло. До этого момента он лежал у меня за лифом.
– Это тоник, – объясняет он. – Наполовину контрацептив, наполовину защита от болезней. Каждый, кто вступает здесь в близость с партнером, должен выпить весь флакон.
Я раскрываю рот, теперь уже с восхищением разглядывая бутылочку:
– Ты шутишь? Это гениально! А сколько действует?
– Месяц.
С восторгом снимаю крышечку и выпиваю все содержимое. Вкус сладкий, с травяной ноткой и легкой горчинкой в конце.
– Серьезно? – спрашивает Уильям мрачно. – У тебя вообще есть чувство самосохранения? А если бы я хотел тебя отравить?
Я прячу пустой флакон обратно:
– Но ты не можешь лгать. К тому же, если я собираюсь выиграть наше пари, нужно быть готовой. Ты тоже должен выпить.
Он закатывает глаза, но нехотя достает свой флакон и осушает его с гораздо меньшим энтузиазмом:
– Ах да. Наше пари.
Теперь, когда я знаю о нем больше, мне кажется, его неохота участвовать в пари может быть связана с его рассказом. Я почти спрашиваю… но останавливаюсь. Серьезный тон ушел. Он сам оборвал его, когда поддел меня словами про учащенное сердце. Так что я поддеваю в ответ:
– Теперь, когда я знаю твою слабость, Вилли, я чувствую себя уверенной как никогда.
Он отвечает жеманным смешком:
– О, Эд, ты, видимо, не слушала. Я не могу поцеловать того, кто меня не привлекает. Это не значит, что меня сложно привлечь.
Но ведь это значит, правда? Если бы его легко было увлечь, он бы не сорвал тот поцелуй с Гретой Гартер. Я видела ее на сцене всего раз, но уверена – она великолепна. Честно говоря, я бы и сама ее поцеловала. Хотя бы чтобы потом лучше описывать ощущения. Наверное, я бы сделала все, что она попросит.
Но вслух я этого, конечно, не говорю.
Я приподнимаю бровь:
– Ну что ж. Посмотрим, кто из нас лучший соблазнитель. Я сегодня кое-чему научилась. – Я поднимаю ладонь и начинаю двигать пальцами, копируя ту первую парочку. До сих пор поражаюсь, как он обращался с яичками своего партнера.
– Никогда. Больше. Не делай. Так. – Говорит Уильям и хватает меня за руку, увлекая обратно в коридор. Похоже, про держаться за руки он говорил всерьез.
Я могла бы выдернуть ладонь… но не делаю этого. И пока мы покидаем главный зал, где изогнутые тела продолжают двигаться в орнаменте страсти, я бросаю взгляд на лицо Уильяма. На его губах играет усмешка. И, пожалуй, это – самое прекрасное произведение искусства здесь.
ГЛАВА 15
ЭДВИНА
Я никогда еще не чувствовала так остро присутствие человека, на которого даже не смотрю. Но Уильяма невозможно игнорировать, даже когда мы стоим в противоположных концах комнаты, а между нами десятки людей. Я чувствую его взгляд. Точнее, усмешку.
Наше безмолвное перемирие подошло к концу. Или как бы ни называлось то чувство взаимопонимания, что возникло между нами на балконе. Оно завершилось, как только я разомкнула наши руки, когда мы покидали северное крыло. Вскоре после этого мы нашли Джолин, меряющую шагами коридор, и когда она спросила, что нас так задержало и какие ужасы поджидали нас в загадочном крыле, мы с Уильямом обменялись взглядом. Взглядом, что запечатал нашу тайну.
Я только и сказала Джолин:
– Пауки.
И на этом все.
С тех пор она буквально повисла на руке Уильяма, и до сих пор не отпускает – прижавшись к нему, словно он ее спасательный круг, пока они стоят у огромного камина и болтают в кругу гостей. Камина, который, как ни странно, охлаждает воздух, а не нагревает, пока сгорают перламутровые белые поленья в бледно-голубых языках пламени.
Видимо, фейская магия, и, честно говоря, я благодарна ей. Хотя ночи в Солнечном дворе и прохладнее дней, с таким количеством гостей, алкоголя и активности эта тесная комната была бы невыносимо душной без охлаждающего чуда. Мы в игровой комнате на первом этаже – одной из немногих, не посвященных искусству. Хотя, возможно, пить и миловаться – тоже искусство. Комната будто создана, чтобы сводить людей друг с другом, а значит, для нашего пари она в самый раз.
Я встречаю взгляд Уильяма в сотый раз с тех пор, как мы зашли в эту комнату. Один уголок его губ поднимается, когда он постукивает пальцем по каминной полке. Я следую за его движением. И на миг вспоминаю, как он этим самым пальцем поднимал мой подбородок… перед тем, как дразнить меня темой удовольствия. Но вот я понимаю, на что он на самом деле указывает. Это маленькие часы, стоящие на полке. Они показывают без пятнадцати двенадцать.
Он бросает мне выразительный взгляд: почти полночь.
Я отвечаю презрительной гримасой: знаю.
Он кивает в сторону девушки у себя на руке. Высокомерный изгиб брови говорит, что его победа гарантирована. И он не так уж и неправ. Джолин вцепилась в его руку мертвой хваткой, ее щеки горят от алкоголя, который она каким-то образом сумела выпить, не отпуская Уильяма ни на секунду. У нее на лице написано: сегодня она затащит его в постель и скрывать свои намерения от других не собирается. Резкий укол раздражения вспыхивает в груди, и я резко возвращаю взгляд к Уильяму.
Так обрати внимание на нее, – беззвучно говорю я и пренебрежительно отмахиваюсь рукой.
Так обрати внимание на него, – говорит он одними губами, кивая в сторону мужчины, на подлокотнике кресла которого я сижу.
Я хлопаю ресницами и наклоняюсь ближе к своему спутнику, чтобы наши плечи соприкоснулись. Вот так?
Уильям – не единственный, кто нашел себе партнера на ночь. Хотя мой скорее потенциальный. Его зовут Арчи, он человек и учится в аспирантуре. Почти сразу после нашего появления в комнате он проявил ко мне интерес. Я сначала переживала из-за разницы в возрасте – ему двадцать три, мне двадцать девять – но его это ни капли не смутило. Напротив, он был даже больше заинтригован.
Арчи замечает, что я наклоняюсь, и тоже поворачивается ко мне. С обезоруживающе милой улыбкой он поднимает ладонь и демонстрирует игральные кубики в ней.
– Подуешь на них, Эдвина?
Щеки наливаются румянцем. Мы знакомы чуть больше часа, а он уже зовет меня по имени.
– Подуть?
– Наполни их удачей.
– У меня нет магии, если ты...
Он смеется, как и другие мужчины за карточным столом. Арчи играет с несколькими однокурсниками, и почти у всех на коленях или на подлокотнике сидят спутницы. По словам участников, это приносит удачу. Арчи упросил меня стать его леди-удачей, но я понятия не имею, откуда вообще пошла эта традиция с поддуванием на кости.
– Ты такая милая, Эдвина, – говорит Арчи, глядя на меня. Его щеки горят, каштановые волосы взъерошены. Он носит очки, как и я. Наверное, он самый милый мужчина из всех, кого я встречала. Я бы с удовольствием сделала его младшим братом героини в своем романе. Или тем самым добрым, но втайне злодейским соперником главного героя. – Это не магия, сладкая. Просто на удачу.
Я внутренне вздрагиваю. Меня еще никто не называл сладкой. И, честно говоря, вряд ли стал бы, узнав меня получше. Но приятно, что кто-то может видеть меня таким образом.
Я делаю, как он просит, и дую на кости. А потом поднимаю взгляд и тут же нахожу Уильяма.
Сначала он скрыт за проходящей толпой, но, когда люди расступаются, я тут же ловлю его взгляд. Он прищурен, полон раздражения. Я усмехаюсь и наклоняюсь к Арчи еще ближе, закидывая руку ему за плечи, пока тот бросает кубики и переворачивает карту. Арчи ликует и, не теряя ни секунды, обвивает руками мою талию и сажает меня себе на колени. Лицо тут же вспыхивает от смущения, я не знаю, куда девать руки. Одна все еще лежит у него за спиной, а вторую я осторожно кладу на подлокотник. Никогда прежде я не сидела на коленях у мужчины, тем более на публике. Но, кажется, все остальные женщины за этим столом чувствуют себя вполне уверенно.
Я снова ищу взглядом Уильяма. Сначала он выглядит слегка обескураженным, но его лицо тут же меняется. Он фыркает, будто мои старания до смешного жалки, и умудряется каким-то образом вытащить руку из смертельной хватки Джолин, чтобы обнять ее за плечи.
Выражение ее лица моментально просветляется. Возможно, это первый раз, когда он сам ее коснулся. Джолин тут же поворачивается к нему и обвивает его шею обеими руками. Его глаза расширяются, будто он совсем не ожидал такой реакции. На короткое мгновение самоуверенность исчезает с его лица. Но он поднимает взгляд поверх ее головы, и наши глаза снова встречаются. Надменная маска возвращается, и он кладет руки ей на талию. Он не прижимает ее так близко, как Арчи прижал меня, но он очевидно пытается меня переплюнуть.
Так что я перехожу в наступление и кладу ладонь на грудь моего спутника.
Уильям подтягивает Джолин на пару сантиметров ближе.
Я поднимаю руку выше, к ключице Арчи – почти туда, где Уильям касался меня раньше. Потом засовываю ладонь под ворот рубашки, чтобы почувствовать пальцами тепло кожи.
По тому, как Уильям резко втягивает воздух, по тому, как напрягается его челюсть, – ощущение такое, будто под моей рукой не грудь Арчи, а его собственная. И по какой-то странной причине это возбуждает меня. Я одариваю Уильяма невинной улыбкой.
Взгляд Уильяма опускается к моему рту, и его собственный чуть приоткрывается.
Я поднимаю подбородок и медленно провожу кончиком языка по верхней губе. Возможно, со стороны это больше похоже на ящерицу, чем на соблазнительницу, но от того, как зрачки Уильяма расширяющиеся, я понимаю – все работает. Я выпрямляюсь у Арчи на коленях, расправляя плечи, позволяя декольте вечернего платья сделать за меня остальную работу. Грудью я не блещу, но с правильной шнуровкой корсета можно добиться впечатляющего эффекта. Все решает осанка, которой я обычно пренебрегаю. Но сейчас…
Взгляд Уильяма опускается к моей груди…
И тут его лицо исчезает из поля зрения. Вместо него – Арчи. Я даже не успеваю понять, что происходит, как его губы касаются моих в коротком, но уверенном поцелуе. Он радостно восклицает, а остальные игроки за карточным столом недовольно стонут. Похоже, Арчи выиграл партию, но я совсем за этим не следила. Не убирая меня с колен, он тянется вперед, собирает пригоршню яшмовых фишек и монет – местная валюта Солнечного двора – и запихивает их в карман. Он улыбается мне, а затем целует еще раз:
– Я знал, что ты приносишь удачу!
Я настолько ошеломлена этими двумя неожиданными поцелуями, что не могу вымолвить ни слова. К счастью, он уже полностью сосредоточен на следующей игре, кто-то из его приятелей тасует колоду.
Я вытаскиваю руку из-под воротника Арчи, внезапно чувствуя себя неловко.
Взгляд Уильяма – как черная дыра с другого конца комнаты, которую невозможно больше игнорировать. Собравшись, встречаюсь с ним взглядом, надеясь, что выгляжу уверенно. Поцелуй не считается в рамках нашего пари – интим должен происходить в спальне одного из нас, – но это уже шаг, чтобы сделать Арчи своим любовником. С тем, как легко он меня касается и как охотно меня поцеловал, пригласить его в свою комнату кажется делом решенным. Уверенность вспыхивает во мне, и я дразняще пожимаю плечами.
Легкотня, – беззвучно проговариваю одними губами.
Глаза Уильяма сужаются. А потом на его лице появляется вызов. Он притягивает Джолин еще ближе к себе. Она повернута ко мне спиной, но могу сказать, что это произошло в середине их разговора. Хотя, скорее, монолога, учитывая, что все его внимание было адресовано мне. Но теперь она замирает в его объятиях. Он оборачивается к ней и одаривает той самой глупо-обольстительной улыбкой. Ее тело тут же тает, она склоняет голову, и я вижу ее профиль: опущенные ресницы, приоткрытые губы, молчаливое приглашение.
Лицо Уильяма бледнеет, и его выражение снова искажается. На нем появляется та самая гримаса, что напомнила мне обо всем, что он рассказал сегодня: о своей неловкости, о том, что не может поцеловать женщину, если не испытывает к ней влечения. Во мне вспыхивает острое желание перебежать через комнату и спасти его. Я начинаю выбираться с колен Арчи, когда Уильям вновь встречается со мной взглядом.
Я резко замираю.
Вопросительно приподнимаю бровь, но это лишь заставляет его губы изогнуться в хищной усмешке. Арчи подтягивает меня к себе, и я вновь оказываюсь у него на коленях, но не могу оторвать взгляда от Уильяма. В его жестокой ухмылке читается вызов, от которого у меня перехватывает дыхание. С каким-то странным смешением страха и восторга я наблюдаю, как он склоняется к Джолин, не сводя с меня глаз. Он не моргает, не отводит взгляда, пока целует ее медленно и затяжно.
Мои пальцы непроизвольно тянутся к губам, словно ощущая, как его рот касается не ее, а меня. Его внимание обжигает сильнее любого пламени. Моя кожа вспыхивает, как будто к ней прикоснулись его руки, его губы, даже несмотря на то, что он далеко. Несмотря на то, что он прижимает к себе другую. Наши взгляды связывают нас вопреки расстоянию, вопреки здравому смыслу…
Он отстраняется от поцелуя и, наконец, смотрит на свою спутницу. Освобожденная от его взгляда, я тяжело выдыхаю.
Что... что это вообще было? Почему мне так тяжело дышать? Почему я будто только что прошлась по углям босиком? И что за жар разгорается между бедер?
Уильяма теперь не видно: между нами встала новая группа гостей, и она, к несчастью, не торопится проходить дальше.
– Где ты остановилась сегодня? – голос Арчи отвлекает меня. Только теперь я замечаю, что он больше не играет. Видимо, вылетел из игры еще в первом раунде.
