Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"

Автор книги: Тессония Одетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Ну что ж, это было…

Он наклоняется и прерывает мои слова поцелуем. Его ладонь мягко охватывает мою челюсть, и я приоткрываю губы, впуская его язык без промедления. Поцелуй глубокий, требовательный. Жар вспыхивает во мне снова – от груди до той пульсирующей точки желания, что проснулась между ног. Казалось бы, после всего, что мы уже сделали, я должна была остыть… но я все еще жажду его.

Слишком быстро он прерывает поцелуй, тяжело дыша, лбом прижимаясь к моему.

– Ты не воспользовался своим карт-бланшем, – шепчу я, пальцы сжаты на его воротнике, готовые разорвать все пуговицы, если он скажет эти два слова. – Это не считается.

Он проводит большим пальцем сначала по моей челюсти, потом по нижней губе.

– Это была лишь репетиция, – говорит он, целует меня напоследок и уходит в свою комнату.

ГЛАВА 25

ЭДВИНА

Мир за окном моей гостиницы кажется другим на следующее утро.

Шире. Светлее. И дело не только в свежем слое снега, сверкающем под неожиданно ясным и солнечным небом. И не только в моей самодовольной гордости за подвиг, который я совершила прошлой ночью на члене Уильяма. Хотя это, безусловно, продолжает доставлять мне немалое удовлетворение, я будто погрузилась в спокойствие, которого не ощущала с того самого момента, как отправилась в путешествие по Фейрвивэю. После всего, что пошло не так в попытках добраться до книжного тура, после напряжения между мной и Уильямом, теперь, кажется, все наконец-то идет как надо.

Я не просто официально обеспечила себе двухочковое преимущество в нашей ставке – впервые с самого начала тура победа в борьбе за контракт не кажется невозможной. Вчерашняя автограф-сессия доказала: я действительно так популярна в Фейрвивэе, как утверждало издательство. Может, я поторопилась, решив, что Уильям безоговорочно побеждает по продажам. Может, его ошеломляющий успех в первых двух городах был всего лишь делом обстоятельств.

В «Полете фантазии» мои читатели даже не знали, появлюсь ли я вообще: слухи о моем отсутствии уже ходили. А в университете Уильям был любимцем по личным причинам – он же выпускник.

Может, я с самого начала недооценила себя.

К обеду пора выдвигаться в следующий город. Я едва сдерживаю возбуждение, пока мы собираемся на перроне в ожидании поезда. И, чтобы окончательно укрепить мою новую уверенность в себе, на проводы пришла королева Джемма. Причем не нас, а меня.

Мы болтаем о книгах, и я рассказываю ей несколько личных историй о своем писательском процессе. Она ловит каждое слово, смотрит на меня с восхищением.

До сих пор не верится, что королева – вот так, без стеснения, обожает мои книги.

Я то и дело встречаюсь взглядом с Уильямом. Он недалеко, смеется с Зейном, Монти и Дафной. Но каждый раз, когда наши глаза встречаются, в его взгляде вспыхивает тепло, и у меня перехватывает дыхание. Я не знала, будет ли сегодня между нами неловкость. Мы почти не говорили, но между нами будто что-то изменилось. Все ощущается по-другому. Лучше. Мягче.

А может, это просто еще один поворот в моем восприятии. Но он доказал: он не просто может меня поцеловать – его тянет ко мне. Даже больше, он… Он жаждет меня.

Он хотел меня так сильно, что я едва прикоснулась к нему, и этого было достаточно.

Я не могу сдержать довольную улыбку. Снова встречаюсь с ним взглядом, и он прищуривается, будто читает мои мысли. Но на его губах по-прежнему та же теплая улыбка. Даже смущенная.

Королева Джемма обнимает меня так крепко, будто хочет переломать мне позвоночник.

– Спасибо, что приехала в Вернон, – говорит она, отпуская меня. – Надеюсь, ты знаешь, как сильно я ценю тебя и твое творчество. Твои книги изменили мою жизнь. Они стали якорем счастья в тот момент, когда я в нем особенно нуждалась.

У меня перехватывает дыхание от таких слов. Я бы могла купаться в них часами, но понимаю, что сама еще не сказала и половины того, что стоит сказать. И она, несомненно, этого заслуживает.

– Надеюсь, вы тоже знаете, что изменили мою жизнь. Мне столько читателей из Фейрвивэя писали, что вы главная заступница моих книг. Я сомневаюсь, что вообще оказалась бы здесь, если бы не вы. Так что спасибо вам.

Ее глаза затуманиваются, рука ложится на грудь.

– Я буду повторять это всем подряд – чисто для права похвастаться.

– Пожалуйста, хвастайтесь на здоровье, – смеюсь я.

Помахав на прощанье, Джемма откланивается, и я присоединяюсь к своим попутчикам в поезде.

Наш следующий пункт назначения – один из самых северных городов Фейрвивэя. Город, о котором я читала в своей брошюре: Люменас. Он расположен на самом краешке Звездного двора и славится своими развлечениями и ночной жизнью, с особым упором на исполнительское искусство. Добраться до него из Вернона можно только на поезде, путь занимает два дня.

К счастью, нам достается люксовое купе. Оно в три раза просторнее всех, в которых мы ездили прежде: широкие мягкие кресла, подставки для ног, возможность трансформировать все в спальное отделение – за счет раскладных коек, откидных полок и выдвижных ширм. Думаю, за это улучшение стоит благодарить Зейна. Он решил присоединиться к нам в поездке. Как оказалось, Люменас – его родной город.

Все то раздражение, которое я испытывала вчера к прекрасному фейри с рогами, бесследно исчезло. Теперь я снова пребываю в легком благоговении. После того, как Зейн устроил мне уединение с Уильямом, я больше не подозреваю, что между ним и поэтом что-то есть.

Обстановка в нашем небольшом путешествующем обществе легкая и дружелюбная. Мы болтаем. Пьем. Едим. Когда скучаем, играем в карты или в шарады. Когда устаем друг от друга, читаем или дремлем. По ночам я забираюсь на одну из коек, а Дафна укладывается рядом. Днем же я не могу оторвать взгляд от Уильяма и подозреваю, он от меня тоже. У него всегда наготове ухмылка, а иногда и подмигивание.

Я чаще всего улыбаюсь в ответ, но однажды – когда он встречается со мной взглядом над фарфоровой чашкой, из которой пьет кофе, – я показываю жест, который видит только он. Сжимаю правую руку в кулак, будто обхватываю нечто внушительное. Он захлебывается кофе, едва не поперхнувшись, и тут же заливается краской.

Плохая девочка, – беззвучно произносит он через все купе. Остальные слишком заняты собой, чтобы заметить.

Я невинно пожимаю плечами, и опускаю взгляд на его бедра.

Когда снова смотрю ему в глаза, он прикусывает губу и ерзает на месте. Потом, четко выговаривая каждое слово, одними губами произносит: Когда мы останемся одни, я…

Но я так и не узнаю, что он собирался сделать, потому что Зейн поворачивается к нему:

– Мм? Ты что-то сказал?

– А? – Уильям моргает несколько раз. – Ничего.

Я прикусываю губу, чтобы не расхохотаться, и наблюдаю, как он возвращается к разговору с Зейном. Он кажется совсем другим. И, думаю, во многом это связано с присутствием друга. Он отбросил свою надменную манеру, колкости, снисходительный тон. Теперь он чаще улыбается. Шутит с легкостью. Поддразнивает мягче.

К последнему отрезку пути я уже чувствую себя запертой в поезде слишком долго и готова разрыдаться от облегчения, когда наконец прибываем на вокзал Люменаса. Утро ясное, погода мягкая и свежая. Гораздо теплее, чем в Зимнем дворе, но и не такая изнуряющая жара, как в Солнечном.

На выходе со станции наша группа делится на два экипажа – каждая из компактных карет вмещает лишь двух человек человеческого роста. Я еду с Монти, держа Дафну у себя на коленях. Мой нос буквально прижат к оконному стеклу, пока мы въезжаем в центр города. Хотя еще не полдень, улицы уже полны других конных экипажей и карет, а тротуары запружены народом. Здания взмывают вверх – выше всех, что я видела прежде.

Я вздыхаю от изумления:

– Этот город просто потрясающий.

– Если он тебя уже впечатляет, – говорит Монти, – подожди, пока не увидишь его ночью. Люменас живет ради своей ночной жизни.

Мне даже трудно представить, как он может стать еще прекраснее. Утреннее солнце отражается в окнах высоток, заливает светом уличных жонглеров и артистов, выступающих на каждом углу. Мы проезжаем мимо витрин, сверкающих магазинов, оперных театров, ресторанов и дорогих жилых домов. А еще мимо толпы людей, где люди и фейри перемешаны в равных пропорциях: острые уши, звериные черты, экстравагантные костюмы соседствуют с простыми нарядами и круглыми человеческими лицами. Это самое разнообразное сообщество, которое я видела за все время тура.

Я говорю об этом Монти.

– В Люменас съезжается много туристов, – говорит Монти, покручивая в пальцах не зажженную сигариллу. – И большинство из них – люди. Но при этом значительную часть артистов, жителей и персонала составляют фейри, а в некоторых районах города человеческие приличия вообще никому не интересны. Здесь и правда найдется что-то для каждого.

– Я знаю, почему он тебе нравится, Монти, – отзывается Дафна у меня на коленях. – Одно из прозвищ Люменаса – «Логово разврата».

Он бросает на куницу оскорбленный взгляд:

– Я, развратник? Возмущен до глубины души.

Она фыркает в ответ:

– Ты крутишь эту сигариллу в пальцах с тех пор, как мы приехали. Просто не можешь дождаться, когда снова раздобудешь Лунный лепесток от мистера Сомертона, да?

– В точку, Даффи. Немного Лунного лепестка, любительский бокс – и идеальный вечер готов.

– Только не смей потом списывать бокс как командировочные расходы.

– У меня вообще-то есть свои деньги, знаешь ли.

Я улыбаюсь их перепалке и жадно впитываю каждую улицу, каждое здание, каждый фасад. Наконец, наша карета останавливается у отеля, который настолько высокий, что даже не берусь сосчитать этажи. Уильям и Зейн выходят из своей кареты позади нас, и вся наша компания вновь воссоединятся.

Уильям приближается ко мне, когда мы заходим в лобби:

– Ну как тебе Люменас?

– Я в восторге. – Я кружусь на месте, не отрывая взгляда от мраморных полов, бело-золотых обоев и хрустальных люстр. – Монти явно выложился. Похоже, это лучший отель в городе.

– Ты влюбилась, да? Это все, что нужно, чтобы ты потеряла голову? Один взгляд?

От этих слов я сбиваюсь с шага. Уильям тут же подхватывает меня под локоть, помогая удержаться на ногах. Мы останавливаемся. Он склоняется ближе – так близко, как не был со мной со времен той ночи в его номере.

– Я думал, ты не из тех, кто верит в любовь с первого взгляда.

Я прихожу в себя и бросаю на него надменный взгляд.

– Потому что ты до сих пор знал только, каково это – оказаться объектом моей ненависти с первого взгляда.

Его рука все еще держит меня за локоть. Он проводит большим пальцем по рукаву моего пальто, а потом опускает руку. В его глазах вспыхивает знакомый озорной огонек:

– Не похоже было на ненависть, когда ты дрочила мне.

У меня в груди все переворачивается. Слава богам, остальные уже отошли вперед. Я прочищаю горло и спокойно отвечаю:

– Я едва ли сделала больше трех движений, если ты помнишь. К тому же я представляла, что это твоя шея.

– Ммм. Мне бы это понравилось.

Щеки горят, когда мы догоняем остальных. Почти сразу становится ясно – что-то пошло не так.

– В каком смысле с бронью что-то не так? – впервые за все время голос Монти звучит серьезно. – Я сделал бронь несколько месяцев назад. И на прошлой неделе отправил телеграмму с подтверждением, что нам нужен второй номер.

Я изучаю стойку регистрации и взглядом задерживаюсь на женщине-администраторе. Ее кожа покрыта мерцающей зеленой чешуей, а глаза – аквамариновые, без зрачков и белков. Она перелистывает гроссбух на стойке:

– Я не вижу записи о вашей телеграмме, мистер Филлипс. Мы отправляли сообщение с подтверждением, но ответа не получили.

– Это значит… у нас вообще есть хоть один номер? – уточняет Монти.

– О нет, – говорю я, и вдруг все становится ясно. – Я знаю, что это. Я об этом писала. Там только одна кровать, да?

– Мне понравился тот рассказ, – говорит Дафна, глядя на меня снизу вверх. – Особенно про то, как изголовье стучало о стену и оставило микротрещины в кирпиче. Детали были отличные – особенно момент, когда…

– Кроватей нет вообще, – перебивает администратор. – Из-за сбоя в системе у нас перебронирование. Мы можем принять только тех, кто подтвердил бронирование на прошлой неделе. Всем остальным – возврат средств и ваучер на бесплатные Люми в любом киоске города.

– Что такое Люми? – спрашиваю я.

– Обязательно попробуй, – говорит Зейн, его лицо озаряется. – Они божественны.

Монти проводит рукой по волосам, растрепав светлые кудри:

– А вы можете перенести нашу бронь в другой отель?

Администратор качает головой:

– Не можем гарантировать наличие свободных мест в гостиницах того же уровня. В эти выходные в городе сразу несколько крупных мероприятий. Туристов гораздо больше, чем обычно.

Гордость бурлит во мне:

– Вы имеете в виду такие события, как наша автограф-сессия? Это ведь тоже масштабное мероприятие?

– Мне ничего не известно о какой-либо автограф-сессии.

– Наш тур называется «Сердцебиения», – поясняю я.

Уильям с усмешкой наклоняется ко мне, заслоняя собой ресепшен:

– Сомневаюсь, что наша скромная книжная авантюра достаточно велика, чтобы попасть в список грандиозных событий выходных. Ты вообще представляешь, какие знаменитые музыканты и актеры выступают в этом городе?

Я сверлю его взглядом, но, скорее всего, он прав.

– Твое эго не знает границ, – шепчет он, но в его насмешке сквозит мягкость, а взгляд задерживается на мне чуть дольше, чем нужно.

Монти уже открывает рот, чтобы снова вступить в спор, но Зейн дотрагивается до его плеча. Тот оборачивается с вопросительным выражением.

– Я все уладил, – говорит Зейн. – Я живу в этом городе, помните? Остановитесь у меня.

ГЛАВА 26

ЭДВИНА

Стоило мне подумать, что мы упустили шанс остановиться в лучших апартаментах Люменаса, как предложение Зейна заставило меня проглотить свои слова. Его жилой дом выше того отеля на несколько этажей и щеголяет вдвое большим числом люстр в вестибюле. Стены выкрашены в черный и усыпаны разноцветными искрами, напоминающими звездное небо и туманности. Пол из черного оникса, свет от люстр играет повсюду, и, пока мы идем по вестибюлю, я чувствую, будто шагаю сквозь саму ночную высь.

– Снова любовь с первого взгляда? – шепчет Уильям мне на ухо.

Он не отходит от меня ни на шаг с того самого момента, как мы покинули отель и шли по улицам к дому Зейна. Несколько раз ему даже приходилось оттаскивать меня от уличных артистов – тех, на кого тут можно глазеть в открытую, в отличие от северного крыла, – иначе я бы и вправду потерялась, отвлекшись от своей компании.

Я настолько очарована убранством здания, что даже не смотрю в его сторону:

– Да.

Мы доходим до дальнего конца вестибюля, и я нахожу еще один повод для восхищения. Нас встречают три открытых углубления, каждое меньше, чем ванная комната. Возле каждого стоит по одному могучему фейри: у первого – кентавр с густой гривой, у второго – фейри с серой кожей и бочкообразными ногами, и у третьего – почти человек, но грудь вдвое шире, чем у Уильяма, так что пуговицы его черно-белого костюма натянуты до предела, как струны.

Трое гостей заходят в ближайшее углубление, и серебристая решетка плавно закрывается, за ней – раздвижная черная дверь. Кентавр берется за массивный рычаг и начинает его медленно крутить.

– Это лифты? – спрашиваю я у Зейна.

Он кивает и ведет нас к следующему свободному углублению рядом с серым существом. Фейри-слон? Носорог? Я видела подобных только на картинах, так что кто знает.

Мы втискиваемся внутрь. Решетка закрывается, затем дверь. Первый рывок движения заставляет меня вцепиться в поручень вдоль стены. Меня подташнивает, но в то же время это захватывающе. В Бреттоне лифтов нет, и вряд ли найдется хоть одно здание хотя бы вполовину такой высоты, но я о таких технологиях слышала. Фейри, конечно, далеко продвинулись: у них и магия, и существа с уникальными способностями. Это вдохновляет. Это поразительно. Великолепно. Мои пальцы сжимаются, тоскуя по блокноту, оставленному в саквояже с багажом на станции.

Четырнадцать способов влюбиться в Фейрвивэй.

Следующий мой список – чисто для удовольствия, с иллюстрациями.

Что-то внутри щемит от этой мысли: что-то глубокое, разогретое моим изумлением. Я не сразу понимаю, откуда это ощущение.

А потом доходит…

Я не хочу, чтобы это чувство заканчивалось. Я хочу видеть больше. Пережить больше. Я хочу остаться здесь. Жить здесь, в Фейрвивэе. И причина уже не только в издательском контракте. Этот волшебный, эклектичный, невероятный остров… Кажется, мне здесь место. Я могла бы черпать вдохновение отсюда бесконечно.

– Мейнард – самый быстрый лифтовый оператор, – говорит Зейн, вырывая меня из мыслей. – Он довезет нас до верхнего этажа за три минуты.

Мой рот приоткрывается:

– Ты живешь на верхнем этаже?

– Да. И если ценишь свое время, держись подальше от мистера Тиббетса – он ведет кабину справа. До моего этажа он едет не меньше пяти минут.

– Я так думаю, подняться по лестнице не вариант? – с дрожью в голосе спрашивает Дафна.

– Если хватит выносливости, – с улыбкой отвечает Зейн, – тогда конечно… о, нет.

Я следую за взглядом Зейна туда, где сидит Дафна. Она приподнялась на задние лапки, прижавшись спиной к углу. Лапы растопырены по бокам, а грудка ходит ходуном от частого прерывистого дыхания.

Монти присаживается рядом и протягивает руку:

– Иди сюда, Даф.

С неохотой она выходит из своего уголка и позволяет ему поднять себя на руки. Он встает, прижимая ее к груди, а она утыкается мордочкой в лацкан его пиджака. Проходит несколько мгновений, и она отстраняется, заглядывая ему в лицо:

– Ты… вроде как… приятно пахнешь.

Он хмыкает:

– Почему в твоем голосе удивление? Я вообще-то моюсь.

– А и не скажешь, – бормочет она и снова прячется в складки его пиджака.

Поездка в лифте и правда затягивается, и к концу даже я теряю к ней интерес. Но как только дверь открывается, восхищение возвращается с новой силой. Нас встречает просторное, роскошное помещение с теми же сверкающими черными стенами и полами из оникса, что и в вестибюле. С потолка свисают люстры, но ни одна не горит: вместо них комнату заливает полуденный солнечный свет, льющийся через целую стену огромных окон.

Я оглядываю обстановку. Пространство разделено не стенами, а расстановкой мебели и легкими шелковыми ширмами. Здесь – камин с позолоченной рамой, рядом чайный столик и два кресла с высокими спинками цвета индиго. Там – обеденный стол на фоне стены, украшенной расписными вазами. В углу – несколько соф, огромная золотая арфа и рояль, сверкающий, как лакированный обсидиан.

– Добро пожаловать в мой дом, – говорит Зейн, выходя в центр комнаты с раскинутыми руками.

Кажется, мои глаза вот-вот выпадут от изумления.

– Вся квартира целиком твоя?

– Да, и раз уж ты об этом упоминала, сразу признаюсь: кровать здесь всего одна.

– Я так и знала, – шепчу я себе под нос, и невольно бросаю взгляд в сторону Уильяма.

Зейн усмехается:

– Но у меня полно диванов, раскладушек и пледов. Чувствуйте себя как дома. Отдыхайте, ешьте, расслабляйтесь. А вечером я покажу вам свой город.

После наступления вечера я не могу отвести глаз от вида за окнами. Все вокруг залито светом электрических ламп, ярких вывесок и огней соседних зданий. Улицы внизу стали еще оживленнее, чем днем, – толпы прохожих, уличные артисты, проезжающие экипажи.

Зейн подходит ближе.

– Это улица Хэлли – самая шумная и хаотичная улица Люменаса. Самые известные театры острова всего в паре кварталов отсюда.

Неудивительно, что здесь все такое живое.

– Потрясающе.

– Хочешь увидеть все сама? – спрашивает Зейн. – Как только остальные проснутся, конечно.

Я бросаю взгляд на своих спутников, спящих на мебели вокруг нас. Монти развалился в одном из кресел у камина, а Уильям дремлет на софе, руки сложены на груди, лицо прикрыто книгой. Где Дафна – вообще непонятно. Я широко улыбаюсь, снова глядя на Зейна.

– Жду не дождусь.

– Я уже знаю, куда нам пойти… но, – Зейн оценивающе осматривает мой наряд прищуренным взглядом. Я невольно сжимаюсь: в сравнении с ним выгляжу довольно просто. На Зейне свободные широкие брюки и еще одна развевающаяся накидка в восточном стиле, на этот раз из красного шелка, усыпанная белыми цветками сакуры – такими тонкими, что, кажется, их рисовали вручную. Такие же цветки вплетены в его рога и медные локоны. Щеки сверкают блестками, перемешанными с веснушками.

Тем временем я в обычной блузке и юбке для прогулок. Я переоделась после дороги, помывшись в самой роскошной ванне, в какой только доводилось бывать, но больше ничего с собой не делала. Ни косметики, ни прически.

Зейн подмигивает:

– Пойдем.

Я следую за ним и успеваю сделать всего пару шагов, как вдруг с потолка вниз спрыгивает Дафна, и меня чуть не хватает удар. Она что, спала в люстре?!

– Куда это вы? – спрашивает она, зевая и потягиваясь, выгибая спинку дугой.

– И ты с нами, – машет ей Зейн.

Мы проходим в спальную зону, отделенную высокими ширмами. За кроватью, туалетным столиком и трюмо еще одна линия ширм, а за ней – несколько вешалок, до отказа заполненных одеждой всех цветов радуги. Здесь все: от бальных платьев до сюртуков и вещей, которым я даже не могу подобрать названия. Мой взгляд цепляется за золотую бахрому, радужный шелк, невесомое кружево, роскошную парчу.

Дафна мечется от стойки к стойке:

– Это твои сценические костюмы?

– Некоторые, – кивает Зейн, подходя к одной из вешалок, где висят самые разные вещи. – Другие – подарки от дизайнеров. Они присылают мне одежду в надежде, что я надену ее на мероприятие или выступление.

Я подхожу ближе, пока Зейн поднимает черное платье, целиком покрытое бахромой. Он взглядом примеряет его на меня, затем качает головой и убирает обратно.

– Некоторые наряды просто не подходят. Из-за рогов.

Я смотрю на его одежду по-новому. Неудивительно, что Зейн предпочитает свободные накидки и запахи спереди: с рогами надевать что-то обтягивающее должно быть сложно.

Зейн поднимает подол своих брюк, обнажая крепкие икры, переходящие в копыта.

– Я и обувь не ношу, и все же...

Он подходит к стене рядом с одной из вешалок и тянет за хрустальную ручку. Выдвигается ящик, полный кожаных оксфордов. Следующий – с атласными танцевальными туфельками. Еще один – с ботильонами на низком каблуке – как раз такими, какие я люблю.

Дафна запрыгивает в ящик с туфельками и принюхивается к паре из желтого шелка с розовыми розами.

– Дизайнеры дарят тебе обувь, не думая, сможешь ли ты ее носить?

Зейн криво усмехается и пожимает плечами:

– Думаю, они просто ищут повод сделать мне подарок. Если мне нравится их стиль, я потом заказываю у них пошив на заказ, так что все в выигрыше. А еще это дает мне возможность одаривать друзей, когда они в гостях.

Я все еще заворожена его копытами.

– Можно спросить… это твоя Благая форма или Неблагая?

– Благая, – говорит Зейн, возвращаясь к вешалке с нарядами и вновь перебирая одежду. – В Неблагой форме я становлюсь оленем. Обычно принимаю ее, когда навещаю дальних родственников в лесу.

Зейн замирает, глядя на кремовое белое платье из кружева, затем снимает его с вешалки. Наряд явно создан по фейрийской моде – с плавными линиями, заниженной талией и, судя по всему, открытой спиной. Он протягивает его мне и кивает в сторону одной из ширм:

– Примерь.

Я моргаю, переводя взгляд с него на платье.

– Ты… хочешь, чтобы я это надела?

– И, если понравится, оставила себе.

– Я не могу, – тут же машу руками.

– Можешь. Оно здесь без дела пылится. Считай это платой за проживание.

Я улыбаюсь краешком губ:

– Ты предлагаешь мне принять от тебя платье… как плату за проживание.

Улыбка Зейна становится шире.

– Именно. Поверь, в этом платье ты идеально впишешься в толпу, когда мы пойдем в город. В том, что на тебе сейчас, – точно пожалеешь.

В его голосе нет ни насмешки, ни осуждения, и, что удивительно, я ему верю. Мой взгляд снова падает на платье. Даже на первый взгляд ясно: такое тонкое кружево я еще не носила. Раньше я уже чувствовала тягу к переменам, и она вновь оживает. Мне хочется узнать, каково это – носить такую элегантную вещь. Такое необычное платье, совсем не в моем стиле. Медленно, но решительно я тянусь за ним.

– Раз ты настаиваешь.

– Настаиваю, – говорит Зейн и почти насильно вжимает вешалку мне в ладони, подталкивая за ширму. Пока я переодеваюсь, он добавляет:

– Дафна, хочешь тоже что-то примерить? Тебе понравился тот желтый шелк?

Дафна отвечает монотонно и настороженно:

– Вроде бы.

– Тогда бери и иди за ту ширму.

Мне интересно, что именно Зейн дал Дафне. Есть ли у него вещи, которые подойдут для куницы? Насколько очаровательной она может быть?

Я справляюсь с нарядом сама. Из-за открытой спины платье очевидно рассчитано на то, чтобы носить его без корсета. Это немного смущает, но ведь это уже не первый раз – я и в Солнечном дворе ходила в одной лишь рубашке. К тому же это платье изначально создано таким.

Закончив, выхожу из-за ширмы. Зейн, сияя, складывает ладони. Он берет меня за плечи и разворачивает к зеркалу:

– Я знал, что оно подойдет идеально.

Я прикусываю губу, глядя на отражение. Платье оказалось именно тем великолепным творением, каким показалось на вешалке. Оно и правда идет мне – белое кружево подчеркивает мой румянец и рыжеватые волосы. Даже очки не кажутся лишними, потому что весь акцент на фасоне платья и его струящемся подоле. Спереди – высокий ворот, как у привычных мне блузок, но плечи при этом остаются открытыми. Я поворачиваюсь в профиль и замираю: боковые части наряда открыты, и сквозь них видно кожу. Передняя часть достаточно широка, чтобы элегантно обрамлять грудь, но по бокам – едва заметный изгиб. Это… боковое декольте? Такое я еще никогда не видела.

Я разворачиваюсь, чтобы оценить спину, и едва не краснею. Платье завязывается только на шее сзади, дальше – голая спина до самой талии.

Я с сомнением смотрю на Зейна:

– А я точно не оголена слишком сильно? Может, чего-то не хватает?

– Нет, – отвечает Зейн, едва сдерживая смех. – Так и задумано. Не переживай. Ты выглядишь потрясающе.

Я приглаживаю перед платья и слегка двигаю плечами. Слава небесам, все сидит надежно.

Позади раздаются шаги. Я поворачиваюсь…

… и взвизгиваю, когда из-за второй ширмы выходит незнакомая женщина. Она замирает, ее плечи вздрагивают от неожиданности. Невысокая, с черными волосами до плеч, темными глазами и смуглой кожей. И тогда я вижу платье, в которое она одета – из желтого шелка с бело-розовыми цветами. Верхняя часть платья скромная, почти простоватая: короткие рукава, завышенная талия, прямой вырез. Почти как мода десятилетней давности, которая до сих пор держится в Бреттоне. А вот нижняя часть… заканчивалась выше колен и пышно расходилась каскадом кружевных подъюбников. Это зрелище шокировало бы любого – уж точно у нас в Бреттоне, где никто не осмеливается показывать ноги на публике, – если бы я не начинала догадываться, на кого смотрю.

Я слежу за движением ее рук, сжатыми пальцами, словно она не знает, куда их деть, и сутулой позой, будто хочет стать меньше, незаметнее.

– Дафна? – выдыхаю я. – Это… это твоя Благая форма?

Она морщится.

– Ага. – Впервые я вижу, как ее губы двигаются, когда она говорит. В образе куницы голос просто раздавался будто откуда-то извне.

Я оглядываю ее заново, отмечая заостренные ушки, темные глаза, густые черные ресницы. В отличие от Зейна, ее фейри-облик не выдает никаких черт животного. Она выглядит немного младше меня, хотя с фейри-возрастом это может вообще ничего не значить. Я сдерживаюсь, чтобы не задать бестактный вопрос – даже я умею прикусить язык, когда речь идет о приличиях. Вместо этого говорю:

– Ты потрясающая.

Она снова морщится и вздыхает:

– Ага.

– Ты не воспринимаешь это как комплимент, – замечает Зейн, с искренним интересом наблюдая за ней.

Дафна переминается с ноги на ногу.

– Я редко принимаю эту форму. А когда это происходит… от меня чего-то ждут. Уравновешенности. Успехов. Чаще всего их ждет разочарование.

У меня сжимается сердце. Я знаю, каково это – не оправдать чьи-то ожидания. Особенно больно, когда это тот, кто считал, что любит тебя. В моем случае человек разочаровался во внешности, потому что слова на бумаге рисовали куда более привлекательный образ.

Дафна сжимает пальцы, потом качает головой:

– Я никуда не иду. – Ее передергивает, и в следующее мгновение ее фигура исчезает – передо мной снова стоит куница. Но не успеваю я осознать смену формы, как она вновь возвращается в фейри-облик. Ее руки сложены в извиняющемся жесте, и она виновато смотрит на Зейна. – Ой, извини! Я сейчас переоденусь.

– Оставь, – мягко говорит Зейн. – Необязательно идти с нами. Необязательно надевать платье, если не хочешь. Но, пожалуйста, возьми его. Оно тебе идет.

Дафна вновь тревожно сжимает ладони.

– Хорошо. – И, тут же вновь став куницей, юрко скрывается из вида.

Я не могу оторвать глаз. Впервые увидела, как фейри меняет форму прямо передо мной. И ее одежда осталась нетронутой – на ее Благой форме – не повлияв ни на что в образе куницы. Что за чудо, что за волшебство!

Дафна исчезает за углом, и ее место занимает новая фигура. Уильям выходит из-за перегородки и резко останавливается, провожая взглядом быстро убегающую куницу. Затем снова идет вперед.

– Зи, ты здесь… – Он обрывается на полуслове, когда взгляд падает на меня. Глаза скользят по мне с ног до головы и обратно. Горло подергивается – видно, с каким трудом он заставляет себя заговорить:

– Мы… эм… мы скоро уходим?

Зейн сжимает губы в попытке скрыть улыбку, но проваливается:

– Да. А Монти проснулся?

– Он уже ушел. – Уильям поправляет манжеты, но взгляд снова и снова возвращается ко мне. К пуговицам на его темно-сером костюме – только наполовину застегнутом – он прикасается почти рассеянно.

Я стараюсь сохранить невозмутимый вид, хотя внутри все искрится от торжества. Значит, платье ему понравилось.

– Ушел? – переспрашивает Зейн.

– Говорил что-то про боксерский матч.

– Он и правда это упоминал, – киваю я.

– Значит, нас будет четверо, – подытоживает Уильям.

– Трое, – поправляю я. – Дафна не хочет выходить сегодня.

– Ничего страшного… – начинает он.

– Двое, – вставляет Зейн. – Я тоже не иду.

Мы с Уильямом поворачиваемся к нему.

Зейн снова пытается скрыть ухмылку, но безуспешно.

– Так получилось… есть одно дело.

– Одно дело? – уточняет Уильям, бросая на друга знающий взгляд.

– Ага. Но ты ведь знаешь, куда ее сводить, правда? Проведите хорошо время.

– Мы же договаривались, что идем все вместе.

Зейн идет к выходу с театральным вздохом.

– Да, но… это дело… и, о, взгляни на время! Мне пора.

– Я знаю, что ты что-то замышляешь, когда единственное, что ты можешь честно сказать – это «одно дело», – бормочет Уильям.