Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Я открываю блокнот и откручиваю чернильницу. Я, может, и вляпалась в сделку, которую никогда бы не заключила на трезвую голову, но пути назад нет. Пари магически закреплено. Все, что я могу, – это попытаться победить Уильяма. А значит, пора записывать самые гениальные идеи по соблазнению.
Я макаю перо в чернила и вывожу заголовок на чистой странице: «Как соблазнить незнакомца: исследовательское руководство».
ГЛАВА 9
ЭДВИНА
На дорогу до границы между Ветряным и Солнечным дворами уходит всего несколько часов. Я не отрываю взгляда от окна, наблюдая, как дождливые степи сменяются холмами. Солнечный свет заливает пейзаж мягким золотом – тем особенным светом, что бывает на закате, хотя до него еще далеко. Перемена настолько разительная, что захватывает дух. В моей брошюре упоминалось, что каждый двор отличается климатом и ландшафтом, но я не ожидала, что различия будут настолько ощутимыми.
Постепенно на зеленых склонах начинают появляться светлые дома со штукатуркой и крышами из терракотовой черепицы. Чем дальше едем, тем больше их становится, пока на горизонте не вырастает город. Я замечаю ряды таунхаусов, лавки, каналы и великолепные соборы, и сердце замирает от предвкушения, когда поезд замедляется перед станцией.
Джолин цепляется за мой локоть:
– Я никогда не бывала в Солнечном дворе.
Меня удивляет, что кто-то, кто всю жизнь прожил в Фейрвивэе, так и не заехал в соседний двор. Это заставляет меня чувствовать себя немного менее одинокой в новом мире.
Мы выходим на платформу, и часть моего воодушевления тут же испаряется. Жара накрывает меня тяжелым одеялом, особенно неприятным в моем жакете с длинными рукавами и плотной юбке. Уже в пути в купе становилось теплее, но я не думала, что на улице будет настолько жарко.
Джолин выпускает мою руку и сразу же начинает обмахиваться ладонью:
– Ох. Это уже перебор.
– И не говори, – доносится голос Дафны позади. Она быстро перебегает ко мне и прячется в тени моей юбки. – По крайней мере, ты можешь снять лишние слои. А я застряла в этом меховом пальто.
Мне приходит в голову:
– У тебя нет Благой формы? Ты не можешь превратиться в человеческий облик?
Она не отвечает сразу. А когда отвечает, голос ее едва слышен:
– Я предпочитаю не превращаться.
– Это идеально.
Я оборачиваюсь на голос Монти. Он выходит на платформу, лицо повернуто к солнцу, глаза закрыты. Его светлые волосы сверкают под солнечным светом Солнечного двора, и, в отличие от нас с Джолин, он одет по погоде: рукава рубашки закатаны, жилет расстегнут. На нем легкие льняные брюки с подворотами, обнажающие лодыжки, и кожаные туфли без носков.
У меня перехватывает дыхание, когда вслед за ним появляется фигура. Уильям одет схожим образом: кремовые брюки с подворотами и голые лодыжки над остроносыми оксфордами. Но в отличие от Монти, он и вовсе без жилета. На нем тонкая голубая льняная рубашка, расстегнутая до середины груди.
Груди, которую я сегодня утром видела без всяких помех.
Жар приливает к лицу, и только часть из него из-за солнца.
Уильям ловит мой взгляд, на губах у него появляется лукавая усмешка:
– Жарко, Вини?
Я отвожу взгляд и обращаюсь к Монти:
– Не думала, что будет так тепло.
– Прошу прощения, – говорит он. – Надо было предупредить. Благо университет совсем рядом.
– Университет?
Он кивает:
– Твоя следующая встреча с читателями пройдет в библиотеке Гиперионского университета. Жить будем в общежитии при нем. Я уже вызвал карету. Багаж отправят отдельно.
Я хмурюсь. Снова меня разлучают с вещами в самый нужный момент. Киваю в сторону поезда:
– А можно я хотя бы возьму блузку…
– Сними жакет, – перебивает Джолин, толкая меня плечом. Она улыбается и расстегивает жемчужные пуговицы у запястий и шеи, потом закатывает рукава и распахивает ворот. Смотреть, как женщина так раздевается, – в Бреттоне это было бы скандалом. Но на платформе многие делают то же самое. И те, кто не раздевается, уже одеты по погоде. Группа девушек рядом одета в белые платья без рукавов, с оголенными плечами и виднеющимися лодыжками.
Хочется рыдать от зависти. Но если я сниму жакет, как советует Джолин, останусь только в сорочке. Без корсета.
Эта мысль заставляет щеки полыхать, пока мимо не проходит высокая фейри с длинными черными волосами и формами, достойными зависти. На ней воздушная юбка из хлопковых рюш и почти прозрачный льняной топ. Корсета под ним нет и в помине.
Если она может щеголять в подобном, то и я смогу. Тем более что моя грудь куда менее заметна в отличие от ее. Пожертвовать чуточкой приличия ради спасения от теплового удара – вполне допустимо, верно?
– Пойдем, – говорит Монти, даже не подозревая о моей внутренней борьбе. Он закуривает сигариллу и зажимает ее в уголке губ. – Наша карета ждет на Лонан-стрит.
Он с Уильямом трогаются первыми, Дафна семенит следом. Я делаю шаг и сразу понимаю: если не найду способа освежиться, просто упаду в обморок.
С тяжелым вздохом Джолин забирает у меня саквояж:
– Снимай уже жакет.
Я дарю ей благодарную улыбку и расстегиваю пуговицы на ходу. Освободившись от плотной верхней ткани, забираю у нее саквояж и засовываю жакет внутрь. Потом вопросительно смотрю на Джолин.
Она оглядывает меня, а затем тянет рукава моей сорочки вниз – так, что плечи оказываются открытыми. Вырез тоже сползает чуть ниже, приоткрывая ложбинку.
– Так гораздо лучше.
– Уверена? – шепчу, борясь с желанием сгорбиться.
– Я же работаю в ателье, помнишь? Доверься мне, Эдвина.
Что-то внутри меня смягчается. Вчера я не знала, что думать о Джолин. Мне нравилось с ней говорить, особенно когда она восторгалась моими книгами. Но когда она оставила меня и пошла вешаться на Уильяма, я почувствовала себя преданной. Сейчас же мне приятно ее общество. У меня никогда не было близкой подруги. Впрочем, никаких подруг, если не считать воображаемых. Так что для меня все это в новинку.
Мы выходим на Лонан-стрит, где выстроился ряд карет.
– Сюда, – говорит Монти, указывая на одну из них. Ни он, ни Уильям не оборачиваются, так что я все еще не знаю, как кто-то из них отреагирует на мой раздетый образ.
Когда мы подходим к нашей карете, кучер забирает наши с Джолин сумки. Монти настаивает, что сам поможет с укладкой – скорее всего, просто чтобы подольше покурить. Так что Уильяму остается только одно – играть роль джентльмена и подавать нам руку при посадке. Дафна тут же запрыгивает внутрь. Уильям стоит у дверцы – сутулый, с протянутой рукой.
Джолин принимает помощь с кокетливым взмахом ресниц:
– Вы так добры, мистер Хейвуд.
Улыбка, которой он отвечает, заставляет мои губы скривиться. Он когда-нибудь перестает флиртовать? Я подхожу к нему следом с высоко поднятой головой. Он делает вдох, и взгляд впервые с начала нашего пути скользит по мне. Поза его тут же меняется. Спина выпрямляется. Его глаза задерживаются на открытой коже у линии выреза, скользят по плечам.
Все внутри меня хочет съежиться. Спрятаться. Но, прежде чем я успеваю отпрянуть, его взгляд снова встречается с моим. Щеки его наливаются розовым.
Я настолько ошеломлена этим румянцем, что только моргаю в ответ.
И тут до меня доходит. Я его смутила.
Желание спрятаться испаряется. Нет. Я не стану уменьшаться рядом с соперником. В знак решимости я выпрямляю спину и расправляю грудь, подчеркивая все, что у меня есть.
Уильям сглатывает. Не отводя взгляда, я мягко кладу ладонь на его руку и неторопливо захожу в карету.
ГЛАВА 10
УИЛЬЯМ
Эдвина не милая. Совсем не милая. Уильям Хейвуд Поэт не может считать привлекательной женщину, которую стошнило на него. Так почему же я все снова и снова бросаю на нее взгляд в карете?
Я специально выбрал место подальше – напротив нее, рядом с Дафной и Джолин Вон. Но это была ошибка. Потому что, если я смотрю куда угодно, кроме окна, я вижу только Эдвину.
Ее бледные плечи.
Впадинку между грудей.
Округлость ее груди.
Веснушки, рассыпанные по ключицам, точно отражение звездного неба на глади озера – в тон тем, что усеяли нос и щеки.
Я снова ловлю себя на том, что уставился, и поспешно отвожу взгляд. Что со мной происходит? Мне не в новинку видеть столько открытой кожи на девушках. Солнечный двор был моим домом четыре года. Я закончил тот самый университет, где у нас назначена автограф-сессия. Привык к тому, что фейри и люди разгуливают по улицам в платьях без рукавов и тончайших тканях. Более того, я видел и куда больше обнаженного тела. Мужского, женского, человеческого, фейри. Секс мог бы быть моей специализацией в университете, ведь я выступал в постели не реже, чем на сцене. Просто по другому сценарию. Один – плоть и трах, другой – проекция и поэзия.
Так почему же эта странная смертная с ужасным нравом и еще худшим характером так меня выбивает из колеи?
Она не выбивает, убеждаю я себя, когда она поправляет очки на переносице. Но стоило мне отвлечься, как меня выкинуло из образа Поэта. Уильям Актер может лгать только тогда, когда полностью вживается в роль Уильяма Поэта. Почему мне вообще так сложно удержаться в образе, остается загадкой. Может, все дело в недосыпе. В отличие от Эдвины, я не валялся в постели еще полчаса после назначенного времени отправления.
Я перевожу взгляд с нее – да, снова поймал себя на том, что пялюсь на нее, – на Монти. Он уже смотрит на меня, глаза сужены, а на губах играет озорная усмешка. Мне не понравились вопросы, которые он задавал в поезде. Что я делал с Эдвиной прошлой ночью? Почему я бросился ее спасать? Почему мы так неловко избегали друг друга по пути к станции?
Он утверждал, что все ради отслеживания нашего прогресса в пари. Назначил себя арбитром нашего соглашения и заявил, что будет сам вести подсчет очков, хотя мне совершенно не ясно, какое отношение его вопросы имели к делу.
Он смотрит на меня еще немного, а потом подсаживается ближе к Эдвине. Его ноги скрещены в ее сторону, носок ботинка почти касается ее клетчатой юбки.
– Все-таки проявила изобретательность с верхней одеждой. Теперь ты как одна из дам Солнечного двора.
– Это была идея Джолин, – говорит Эдвина, отвечая ему без тени того раздражения, которое она обычно оставляет для меня. Я даже не знаю, что чувствовать – зависть или самодовольство.
– Браво, мисс Вон, – говорит он Джолин, изображая беззвучные аплодисменты, и снова поворачивается к Эдвине. – Да, чудесная рубашка. Цвет напоминает мне кое-что... Десерт. Какой именно, мистер Хейвуд, вы не скажете?
– Не представляю, о чем ты, – говорю я с безразличием.
– Потому что ты не смотришь. Только глянь. Сразу поймешь, что я имею в виду.
Я упрямо смотрю куда угодно, только не на Эдвину.
– Не знаю.
– А, вспомнил! – щелкает пальцами Монти. – Безе. Воздушный десерт.
– Я никогда не ела безе, – говорит Эдвина.
– Прекрасное лакомство, – объясняет Монти. – Видишь ли, мой лучший друг – пекарь. У него выходит лучшее безе для украшения пирогов. Я как-то делал его с ним. Берешь яичные белки, сахар и взбиваешь их, пока они не станут крепкими и стоячими пиками. – Он встречается со мной взглядом, когда произносит последние два слова.
Ублюдок. Я понимаю, к чему он клонит. Хочет, чтобы грудь Эдвины осталась у меня в голове.
– Лично я предпочитаю мягкие, небольшие пики, – говорит он, сохраняя серьезный тон. – А ты, Уильям? Тебе больше нравятся маленькие пики или большие? Безе, разумеется.
– Я не люблю сладкое, – отвечаю, не отводя взгляда от окна, пока наша карета пересекает залитый солнцем канал.
– Мистер Филлипс, – говорит Эдвина, – могу я поинтересоваться, что с твоей рукой?
– А, это? – Монти расправляет пальцы на колене. Костяшки пальцев у него фиолетовые, на некоторых ссадины и корки.
– Ничего особенного, мисс Данфорт. Просто слишком сильно погладил кошку в переулке прошлой ночью.
Мягкий взгляд Эдвины говорит мне, что она прекрасно понимает, как он получил эти синяки. А значит, она помнит, что произошло. Я рад, что Монти преподал львиному фейри урок, сам бы я поступил так же, если бы не был занят тем, чтобы сопроводить Эдвину до ее комнаты. Но только теперь он получает ее нежный взгляд, когда ко мне относятся как к преступнику, за то, что я ночевал у нее.
– Только не восхищайся мной слишком сильно, – говорит Монти. – Мне просто было скучно. Я рад любому предлогу размозжить кому-нибудь лицо. Ты, может, не догадываешься, но за моей улыбкой прячется бездонная ярость.
Он все это говорит с ямочкой на щеке, так что я не могу понять, шутит он или нет. Я знаю его всего неделю, и за это время он показался одинаково легкомысленным и в жизни, и в работе.
– И все-таки это весьма героично, – говорит Джолин рядом со мной и кладет руку на спину Дафны в рассеянном движении.
Сосновая куница тут же напрягается и оборачивается к ней с оскалом:
– Я тебе не питомец.
Джолин отшатывается.
– Прости! Это по привычке. У меня шесть кошек…
Дафна спрыгивает с лавки и запрыгивает на другую сторону кареты, устраиваясь рядом с Монти.
– Дикарка Даф и правда дикая, – говорит Монти Джолин, а потом обращается с новым вопросом к Эдвине: – Ну как ты себя чувствуешь насчет нашей вчерашней сделки?
– О, отлично. Просто прекрасно. Все... хорошо. – Слова срываются у нее в спешке.
Черт. Мне все еще нужно найти момент, чтобы она умоляла меня расторгнуть наше пари. Но если я чему-то и научился за эти сутки знакомства, так это тому, что ее гордость особенно раздувается при зрителях. Надо поймать ее наедине. Чем меньше я скажу обо всем этом сейчас, тем лучше.
Я сжимаю челюсть и решаю промолчать, даже когда Монти снова открывает рот:
– Хочешь совет? – спрашивает он. – Считаю себя знатоком в вопросах романтики. Неофициальным свахой, если угодно. Честно говоря, я именно на такую работу и метил до того, как пришел в «Флетчер-Уилсон», но в брачном агентстве не восприняли мой послужной список всерьез.
– Ты и правда кого-то сосватал? – интересуется Джолин, склоняясь ближе ко мне. – Сколько берешь за услуги?
– Знаю, трудно поверить, учитывая его поведение, но у Монти уже есть работа, – замечает Дафна сухим, бесцветным тоном.
– Остроумно, – хмыкает Монти, кивая кунице, а потом вновь обращается к Эдвине:
– Давай, мисс Данфорт. Спроси меня, о чем угодно.
– Ну, – говорит она и тянется к сиденью рядом с собой. Хмурится, нащупав лишь воздух. Наверное, искала свой саквояж. Или тот самый блокнотик, в который, как я не раз видел, она что-то записывает. Но затем просто разглаживает подол юбки. – Что пробуждает твое желание, мистер Филлипс?
Ее холодный, методичный тон резко контрастирует со смыслом фразы. От кого-нибудь другого это прозвучало бы флиртом, но она задает вопрос как будто обсуждает погоду. Мне стоит труда сдержать улыбку.
– О, не хочу смущать тебя, – Монти проводит рукой по челюсти. – Но вообще… мужчины просто хотят доставлять удовольствие своим партнершам. Мы хотим делать все, что тебе приятно.
– Что приятно мне, – повторяет Эдвина медленно, словно слова звучат на незнакомом языке.
Брови Монти поднимаются.
– Только не говори, что… ты не знаешь своих предпочтений? Любимых поз? Мест, к которым тебе нравится, когда прикасаются?
У Эдвины от удивления приоткрывается рот, а щеки заливаются румянцем. От ответа ее спасает Джолин, наклоняясь вперед:
– О, она прекрасно знает. У нее огромный опыт. Ты не в курсе? Она делала все, о чем пишет.
Эдвина морщится.
– Вот как? – Монти едва сдерживает смешок. – Ну, если захочешь поэкспериментировать в безопасной и нейтральной обстановке, мисс Данфорт, обращайся ко мне.
– Скотина, – бормочет Дафна.
Мне с трудом удается не согласиться с ней вслух. Пальцы сжимаются в кулаки.
– А? – Эдвина склоняет голову. В тот момент, когда до нее доходит смысл сказанного, щеки становятся еще краснее. – А! Это... довольно...
Монти подается к ней ближе, закидывая локоть на спинку сиденья:
– Обещаю, я буду совершенно беспристрастным испытуемым. Я не привязываюсь, и это действительно так. Это не одна из твоих книжек, где любовь все меняет. Я на любовь неспособен.
Я ожидал, что она закатит глаза, но вместо этого слышу ее тихий вдох. Она снова тянется к пустому месту рядом с собой.
– Черт, – шепчет она, когда возвращается с пустыми руками.
– Ты… ты сейчас чуть в обморок не упала, мисс Данфорт? – голос Монти полон веселья.
Плечи Эдвины поникают.
– Просто… это в точности то, что сказал бы герой одной из моих книг, за мгновение до того, как остепениться. Я хотела записать твою реплику, но блокнот остался в саквояже…
– Поверь, я не герой, – в его голосе появляется глухая, мрачная нотка, отражающаяся в потускневших глазах.
Эдвина качает головой:
– Вернемся к теме. Ты, кажется, меня не понял. Я спрашивала не о том, что тебе нравится делать в постели. А что должно тебя зацепить, чтобы ты вообще захотел переспать с человеком?
Монти склоняет голову набок, взгляд задумчивый:
– Повязка на глазу, – говорит он. – И деревянная нога.
– Серьезно? – Джолин уставляется на Монти, потом переводит недоуменный взгляд на Эдвину. – Почему?
– Значит, она не против попробовать кое-что... пиратски пикантное с рейтингом ар-р-р-р-р-р.
Я зажмуриваюсь и тру лоб. Чертова пиратская шутка.
– Я не понимаю, – говорит Эдвина.
– Рейтинг R, – поясняет Монти, пожимая плечи.
– А что это значит?
– “R” – это “restricted7”, – отвечаю я, наконец справившись с собой и изображая безразличие.
Джолин кивает с воодушевлением:
– Это новый регламент, его ввели для театральных постановок. Разве ты не знала? «Гувернантка и развратник» стала первым спектаклем, получившим этот рейтинг. Ради него вообще и придумали систему.
Эдвина вскидывается, глаза как блюдца:
– Ты хочешь сказать, по «Гувернантке и развратнику» поставили спектакль? И он оказался настолько непристойным, что из-за него пришлось ввести специальную рейтинговую систему?
– Да, – подтверждает Джолин.
– Нет! – выдыхает Эдвина.
– Правда.
– Нет… серьезно?
– Да, Вини, – говорю я твердо. – Она не врет.
Эдвина смотрит на меня. Улыбка, распустившаяся на ее лице, такая светлая, такая настоящая, что у меня перехватывает дыхание. Я понимаю, что эта улыбка не для меня. Она – для спектакля, о котором она, похоже, не знала. Я открываю рот, готовясь признаться в кое-чем, что, возможно, заставило бы ее улыбнуться еще ярче, но вовремя останавливаюсь. Уильям Актер мог бы сыграть в постановке «Гувернантка и развратник», но Уильям Поэт никогда бы в этом не признался. Уильям Поэт презирает вымысел. И романтику.
И вообще, зачем мне хотеть, чтобы она улыбалась?
Карета останавливается. Мы прибыли в Университет Гипериона. Когда мы выходим на вымощенный камнем двор, кучер, к счастью, помогает Эдвине выбраться из кареты вместо меня. Слава фейри, не нужно повторения той сцены, где я, как дурак, пялился на нее, пока она грациозно входила в карету в этом чертовом импровизированном топе. Моя рука до сих пор помнит ее прикосновение, и я вряд ли бы сохранил невозмутимость, повторись все снова.
Я заставляю себя сосредоточиться на здании перед нами: четырехэтажное общежитие с колоннами цвета слоновой кости и синей черепичной крышей-куполом. Здесь я жил все четыре года учебы. Ностальгия накрывает меня с головой – смесь тоски, уюта и болезненного осознания того, что прошлое и будущее теперь разделяет непреодолимая пропасть времени.
Эдвина и Джолин идут рядом, восхищенно глядя на архитектуру, за ними скачет Дафна. Монти почти уже присоединяется к ним, но я останавливаю его, положив твердую руку на плечо.
Он оборачивается с веселым выражением лица:
– Могу помочь, мистер Хейвуд?
Я приближаюсь и понижаю голос:
– Не прикасайся к Эдвине.
– Не прикасаться?
– Это непрофессионально, – говорю как можно ровнее. – Ты наш тур-менеджер и публицист. Начинать с ней какие-либо отношения – это конфликт интересов.
Монти щурится. И в какой-то момент я почти верю, что он не шутил, когда говорил, что с радостью пустил бы в ход кулаки. Я, конечно, чуть выше, но никогда не участвовал в драках, которые происходят не на сцене театра. И все же не отвожу взгляд.
Он расплывается в улыбке:
– Молодец. В следующий раз скажи это при ней. Кстати, ты мне все еще должен ответ на вопрос про пики… из безе. – Он подмигивает, шевелит бровями и вприпрыжку догоняет девушек.
ГЛАВА 11
ЭДВИНА
Быть вовремя – как и следовало ожидать – довольно умиротворяющее ощущение. Никакой спешки. Никакой беготни. Никаких мольб к судьбе повернуть стрелки часов назад. Помогает и то, что моя комната всего в трех минутах ходьбы от места назначения. Небольшое общежитие, где мы с Джолин переночевали, было таким милым, таким похожим на то, в котором я жила, когда училась в Бреттоне, что я почти забыла: я вообще-то на земле фейри. Сначала я думала, что Университет Гиперион – исключительно для людей, но стоило мне войти в университетскую библиотеку, как меня снова накрыло этим волшебным очарованием фейри.
Вход открывается в огромный атриум, больше похожий на оранжерею, чем на библиотеку: белый мрамор с золотыми прожилками, горшки с растениями и цветами по периметру, а в центре – широкий круглый фонтан. Несколько этажей бесконечных слоновой кости стеллажей обрамляют атриум, и вдоль каждого яруса тянутся балюстрады из мрамора и стройные колоннады.
Я возвращаю взгляд в центр и приглядываюсь к фонтану. Тонкая струя воды создает умиротворяющую симфонию, сбегая с мраморных статуй в его сердце. Я подхожу ближе и разглядываю три человеческие фигуры. Вскидываю брови, узнав лицо самой ближней – это Ананда Бадами, одна из величайших писательниц всех времен! С чуть более сдержанным восторгом отмечаю и две другие фигуры рядом с ней: Грант Фартинг, поэт. Сильвен Рашворт, лауреат литературных премий. Сердце раздувается от счастья – видеть их в самом центре этого пространства, как хранителей знаний и вдохновения, как литературных ангелов-хранителей.
Оторвать взгляд почти невозможно, но мое внимание отвлекает легкое трепетание. Я поднимаю глаза к стеклянному потолку, залитому теплым солнечным светом, и замечаю бледно-голубые крылья. Птицы – по форме и размеру как ласточки – стремительно пролетают над головой, садясь на статуи под самым потолком или в заросли зелени. В другой ситуации я бы испугалась, что сейчас все вокруг окажется в птичьем помете, но сверкающая дымка, остающаяся после них в воздухе, дает понять, что это не обычные птицы. Наверняка это фейри-существа. А эта искристая вуаль… не она ли охлаждает воздух в библиотеке?
Мистер Филлипс уверял, что мне не придется одеваться под жаркую погоду. Я уже думала, он разыграл меня, пока шла сюда от общежития. Но теперь понимаю: он был прав. Мое зеленое платье из тафты с длинными рукавами идеально подходит для прохлады внутри.
Я все еще под впечатлением, но не смею застревать в восхищении надолго. Сегодня один из редких случаев, когда я пришла вовремя, и мне хочется этим воспользоваться после того, как расставлю книги. Следуя указаниям Монти, направляюсь к дальнему краю атриума. Там я обнаруживаю круглый помост – судя по всему, здесь обычно проводят лекции или мероприятия, как сегодняшнее. Два стола стоят на платформе, и я даже не удивляюсь, что Уильям уже все расставил на своем. Когда ко мне в комнату пришел Монти, чтобы убедиться в моей готовности к мероприятию, поэт уже был здесь. Хорошо хоть, что его самого здесь пока нет и что в этот раз наши столы стоят по разные стороны платформы.
Я подхожу к своему и нахожу несколько ящиков с книгами. Коробки уже вскрыты, но книги никто не расставил. Дафны сегодня не будет, но я справлюсь сама. Один из ящиков заполнен лишь частично, в нем остатки после автограф-сессии в Ветряном дворе: перья, чернила… и мои неудобные туфли. Значит, Уильям все-таки блефовал, угрожая их выкинуть, если я не возьму его идиотскую книгу. Лучше б выкинул – сделал бы мне доброе дело. Придется избавиться от них самой после мероприятия. Оставив туфли-которые-я-никогда-не-надену в ящике, достаю книги и с любовью расставляю их на столе. Пока не замечаю, что одна из книг не на своем месте.
Среди моря моих прекрасных лиловых обложек затесался том в зеленой. Хмурюсь, сразу узнав его. Оказывается, Уильям вернул не только мои туфли. Выуживаю незваного гостя из своей стопки и с раздражением пролистываю до титульного листа. Первое, что я там нахожу, – бледно-розовый лепесток, хотя я понятия не имею, откуда он там взялся. Я убираю его, позволяя ему спланировать на пол, и читаю страницу. И точно: на ней выведено имя Эд, а буква «д» заканчивается размашистой кляксой. Но это еще не все, есть подпись: «Мне нравятся похабщина и чепуха».
Я возмущенно фыркаю. Вот же наглый мерзавец. С чрезмерной решимостью срываю крышку с чернильницы и быстро макаю перо. Прямо под посланием Уильяма я дописываю: «А мне не нравишься ты. И твоя книга. Перестань пытаться ее мне всучить».
Затем направляюсь к его столу и швыряю книгу в его стопку.
Закончив оформлять стол, проверяю карманные часы. До начала подписания – тридцать минут. Я с трудом подавляю радостный писк и почти приплясываю, отправляясь на поиски раздела с романами. После коротких уговоров у стойки администратора наконец нахожу нужное на втором этаже. Раздел не такой большой, как я надеялась, для столь грандиозной библиотеки, но не могу жаловаться. Тут есть несколько моих любимых романов и даже четыре моих собственных! Я открываю «Гувернантку и герцога», широко улыбаясь, пока считаю имена на карточке выдачи. Подумать только: столько студентов познакомились с самым впечатляющим пульсирующим достоянием герцога.
Возвращаю книгу на полку и ищу ту, которую еще не читала. Я уже провела здесь около десяти минут, так что скоро придется возвращаться на площадку. А пока я, может, успею выбрать себе следующее чтение...
Вот! Замечаю название на тканевом корешке книги, которую давно хотела заполучить. Она на полке надо мной и задвинута чуть дальше, чем нужно – как раз на границе досягаемости. Я встаю на носочки и тяну руку, пока кончиками пальцев не касаюсь корешка…
Вздрагиваю, когда чувствую под пальцами не ткань, а кожу. Опускаю взгляд в недовольном прищуре – рядом стоит Уильям. Книга уже у него в руках, но, вместо того чтобы отдать мне, он ее открывает.
– Есть такая вещь, как стремянка, – говорит он, не отрываясь от титульной страницы.
– Я бы и так достала, если бы ты не вмешался. Могу я теперь взять книгу?
Он облокачивается плечом о полку.
– «Олень-король и его Очень Большое Королевство». Это еще что за название?
– Это пародия, но очень достойная. Довольно пикантная и увлекательная. Хотя тебе не понять. – Я вырываю книгу у него из рук и поворачиваюсь к нему спиной.
– Продолжаешь изучать искусство соблазнения?
Я замираю, охваченная ужасом: вдруг он нашел мой блокнот? Но нет, скорее всего, он просто сделал вывод из моих вопросов к Монти.
Его голос понижается до хриплого шепота:
– Вини, я знаю, ты по уши в этом пари.
– Я не… – я резко разворачиваюсь к нему, но не нахожу слов, увидев эту насмешливую искру в его глазах.
Он наклоняется, опасно приближая лицо:
– Я знаю твой секрет, дорогая. Ты сама мне рассказала в ту ночь.
– Я была пьяна, – фыркаю я, задирая нос.
– Ты была уязвима и честна. – На миг из его голоса исчезает издевка. – Тебе не нужно притворяться.
– Ах да? А как насчет твоего секрета?
Он замирает, словно напрягшись.
– Моего? Какого еще секрета?
– Ты сам сказал, что тоже фальшивка.
Он опускает голову – то ли с облегчением, то ли с усмешкой. Когда он снова смотрит на меня, в глазах у него веселье:
– Это не то, о чем ты подумала. В вопросах романтического опыта я не фальшивка.
– А в чем тогда?
Он холодно усмехается:
– Мои секреты тебя не касаются. Важно то, что я пытаюсь поступить по-доброму. Не следовало заключать с тобой магическую сделку, когда ты была пьяна, и я готов это исправить. Скажи слово, и я расторгну наше пари.
Я распахиваю глаза:
– Ты можешь это сделать?
– Я фейри, и моя сторона делает нашу сделку магически обязательной. Но так как это пари с обоюдными условиями, предложенное третьей стороной, а не односторонняя сделка, составленная мной, мне нужно твое согласие. После этого я смогу вслух произнести отказ от всех условий. И все, никаких обязательств. С этого момента мы будем вести себя как цивилизованные взрослые.
Часть меня тянется к этому предложению. Я и сама знаю, что наше пари – безумие. Я могу сколько угодно бунтовать против человеческих стандартов, но это не отменяет того, что я выросла в их рамках. Сколько бы ни старалась избавиться от груза приличий, все равно внутри во мне живет голос, называющий меня старой девой. И еще один – осуждающий мои прошлые отношения. Я ненавижу эти голоса, но все равно сжимаюсь от них.
Но я не хочу сжиматься. Я хочу быть выше этих ярлыков и голосов.
Больше всего на свете я хочу получить этот контракт. Если мы разорвем нашу сделку, мне останется надеяться только на продажи. А с его отрывом за первую неделю тура как я могу надеяться продать больше? У нас была всего одна автограф-сессия вместе, и нет никаких гарантий, что следующие пройдут лучше. Даже когда мои читатели вернулись в «Полет фантазии», узнав, что я все-таки приехала, мой выход выглядел жалко по сравнению с Уильямом. И как же быть с моим исследованием? Это пари выполняет сразу несколько задач, и я не могу позволить себе проиграть.
Я глубоко вдыхаю и встречаюсь с ним взглядом.
– Мы сохраняем нашу сделку.
Его маска трескается, он издает напряженный стон.
– Черт возьми, Вини. Почему ты так упрямо… так стремишься…
Я напрягаюсь, уверенная, что знаю, что именно он сейчас не договаривает.
– Опорочить мою добродетель? Поставить под сомнение мою ценность как женщины?
– Раздражать меня, – сквозь зубы говорит он.
Я моргаю, глядя на него, на холодную ярость в его синих глазах, на сжатую челюсть. Пульс учащается. Он упирается рукой в полку рядом и наклоняется ко мне:
– Почему ты так отчаянно хочешь этот контракт, а? Ты уже опубликовала… ну, книг пять?
– Семнадцать.
– И как минимум одна стала основой для пьесы. Ты успешна, не так ли? У тебя масса возможностей. Зачем тебе бороться со мной за этот контракт?
От его тона у меня закипает кровь. Он говорит так, будто это контракт по праву его. Хотя именно он борется со мной. Я чувствую знакомую волну негодования и не сдерживаю лавину слов:
– На минуточку, Вилли. Я не получаю денег с книг, изданных в Бреттоне. Пара монет тут, пара там. Небольшой тираж. Я не видела ни малейшего прироста в гонорарах даже после того, как мою книгу адаптировали для сцены. Каждый раз, когда я приношу рукопись издателю, все заканчивается торгами и напоминанием: я бы зарабатывала больше, если бы писала лучше. А знаешь, что мой издатель считает хорошими книгами? Произведения с нравственным посылом. Предостерегающие истории. По его мнению, романы делают общество глупее, и он соглашается их печатать только потому, что на них есть хоть какой-то спрос. Но знаешь, как бы мои книги стали еще лучше? Если бы я была мужчиной. Если бы перестала писать про пульсирующие члены и просто обзавелась одним. Или хотя бы убрала одну единственную букву из своего имени и публиковалась как Эдвин Данфорт, пишущий возвышенные нравоучительные тексты. Вот тогда я бы стоила чего-то в Бреттоне.
