Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 29
ЭДВИНА
Мое дыхание сбивается, становится резким и прерывистым, когда мои ладони ложатся ему на грудь. Юбка поднимается все выше сама по себе – дюйм за дюймом, оголяя бедра, пока Уильям придвигается еще ближе. Я плотнее прижимаюсь спиной к стенке лифта. Моим ногам не остается ничего, кроме как обвить его бедра.
Его слова повисают между нами.
Карт-бланш.
– Ты не можешь воспользоваться им здесь, – выдыхаю я. И сама не уверена, зачем спорю. То ли разум пытается перекричать желание, ноющее в губах и между ног, то ли моя порочная сторона просто хочет помучить Уильяма подольше. – Это не чья-то спальня.
– Добавляю новое правило, – говорит он. Теперь, когда мои ноги обвили его бедра, он опирается руками по обе стороны от меня на перила, словно сдерживает себя, чтобы не прикоснуться ко мне больше без моего согласия. – Карт-бланш можно использовать в любом уединенном месте, если на часах после десяти вечера.
Сквозь плотную ткань камзола я чувствую, как бешено колотится его сердце. Я облизываю губы, и он тут же следует за этим движением взглядом.
– А если лифтер вдруг остановится, чтобы впустить кого-то? Это ведь довольно компрометирующая поза.
Он склоняется ближе и проводит носом по боковой части моего лица, затем по линии челюсти. От его горячего дыхания у меня дрожат ресницы.
– Не остановится, – шепчет он в изгиб моей шеи. – Я дал ему пять цитриновых монет, чтобы не пускал никого.
Пять монет? Одна такая стоит десять фишек. Я откидываю голову, позволяя ему зарыться глубже в мою шею. Он все еще не поцеловал меня – только носом и губами скользит по коже. Одна моя рука поднимается вверх и ложится ему на шею. В голосе звучит сдавленный стон:
– Ты заплатил мистеру Тиббетсу, чтобы остаться со мной наедине?
Он отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза, и один уголок его губ приподнимается.
– У нас как минимум пять минут, если он поедет с обычной скоростью. Но я сказал не спешить. Я собираюсь использовать каждую секунду с умом. Итак, ты согласна с моим новым правилом?
Обычно я бы стала спорить, но сейчас нет. Не хочу тянуть. Жар, пульсирующий между бедер, говорит, что я бы только оттягивала свое собственное удовольствие.
Так что у меня только один ответ:
– Да.
Его губы обрушиваются на мои, и я тут же приоткрываю рот, впуская его. Ноги крепче сжимаются вокруг его бедер, а язык касается моего в нежном, восхитительном движении. Он кладет одну ладонь мне на щеку, а второй скользит по оголенному боку. Я выгибаюсь навстречу, когда его пальцы поднимаются выше, касаясь ребер. Большой палец проскальзывает под вырез корсажа и обводит внешнюю линию груди.
Жар между ног становится нестерпимым, и я еще сильнее сжимаю его бедра, ища хоть какое-то трение. Но между нами все еще слишком много слоев кружева – мне удается добиться лишь слабого облегчения, покачивая бедрами.
Это движение напоминает мне, что я все еще сижу на перилах, и вдруг вижу нас со стороны. И понимаю, как это чертовски сексуально. Как сцена из романа. Я могу представить, как моя героиня делает именно это. Хотя, конечно, прежде я не знала, что такое лифт. И все же… Как только картина начинает складываться в голове, я уже мысленно пишу новую сцену. Может быть, между Йоханнесом и…
– Ты улетела, да?
Я моргаю и вижу перед собой Уильяма. Его губы покраснели и припухли, веки тяжелеют от желания. Только теперь понимаю, что перестала его целовать и просто уставилась в пустоту, поглощенная воображением.
– Прости, – выдыхаю я, сбивчиво, срываясь. Вожделение не исчезло, но я будто выпала из реальности. Я прикусываю нижнюю губу – она влажная от поцелуев. Выпускаю несколько хриплых вдохов. – Со мной такое бывает, когда я возбуждена. Я начинаю придумывать сцены.
Он мягко поднимает мой подбородок кончиком пальца, его взгляд все еще теплый и полный желания.
– Тебе не за что извиняться. Это моя обязанность – возвращать тебя ко мне и удерживать в теле.
Я опешила. Думала, он отстранится, опустит меня на пол и замкнется в себе. Так уже бывало. Я теряла не одного любовника именно так.
Он продолжает держать мой подбородок, а второй рукой скользит с моих ребер на спину. Тянется к одному из длинных концов банта, завязанного у меня на шее. Его рука отрывается от кожи. Один рывок, и лента ослабевает. Второй – и бантик развязывается. Лиф платья спадает до пояса, а прохладный воздух скользит по обнаженной груди.
– Теперь я привлек твое внимание, Эдвина?
Я втягиваю воздух. Это не первый раз, когда он называет меня полным именем, но услышать его сейчас, пока он смотрит на мою обнаженную грудь со взглядом голодного человека, изнывающего по еде… у меня кружится голова. Что ж, теперь я точно здесь. И когда он наклоняется и берет мой затвердевший сосок в рот, волна удовольствия поднимает меня почти до предела. Со мной такого не случалось – никогда прежде я не чувствовала такого сильного желания, чтобы быть на грани лишь от одного прикосновения, без всякой прелюдии.
У меня вырывается стон, я запрокидываю голову, прижимаясь затылком к стене и прикрыв глаза. Одна его рука на моей икре, затем – на колене. Она скользит по внутренней стороне бедра, поднимая юбку. Не останавливается, пока не доходит до кромки моих тонких шелковых трусиков. Никогда еще я не была так благодарна, что на мне фейрийское белье – тонкое и почти невесомое, а не пышные панталоны, как у большинства девушек в Бреттоне.
Он отпускает мой сосок, оставляя за собой муку блаженства, и целует меня в шею.
– Я хочу подарить тебе то же, что ты подарила мне на той неделе.
Я открываю рот, чтобы сказать «да». О, как же я этого хочу. Но вкрадчивый голос разума пробирается сквозь желание.
– У нас нет времени, – выдыхаю я, хотя все мое тело молит обратное. Я двигаю бедрами, умоляя о прикосновении.
– Время есть, дорогая. Мне много и не нужно.
– Какой ты самоуверенный.
– Еще бы.
Он накрывает мои губы своими – как раз в тот момент, когда его рука скользит под трусики. Подушечка большого пальца находит мой пик и начинает ласкать, смазывая меня моей собственной влажностью.
Из моих губ вырывается стон. Я обвиваю его шею руками, впиваясь пальцами в его волосы.
– Черт, Эдвина, – шепчет он в мои губы. – Ты уже такая мокрая. Это из-за меня? Или после спектакля?
– А вот и не скажу... – пытаюсь ответить, но очередной круг, который он рисует на моем клиторе, срывает с меня стон.
Черт, он прав. Нам и правда не нужно даже пяти минут – я не выдержу дольше. Он придвигается ближе, меняет угол, проводит еще одним пальцем, целиком охватывает ладонью мою плоть. Потом один палец – внутрь, глубоко, с мягкими толчками. Я прижимаюсь к нему еще сильнее, пульсации бегут по всему телу, скапливаясь вокруг этого пальца. Я дышу все чаще, и он ловит каждый мой выдох в поцелуе. Я запрокидываю голову, давление растет. И когда я уже на грани, из моей груди вырывается крик:
– Уилл!
Он вводит второй палец, а большим продолжает ласкать мой клитор. И я распадаюсь в его руке, оргазм охватывает меня с головы до ног, разносится по венам, вибрирует в костях. Он следует за моим телом, помогает мне прожить это до конца, пока дрожь не сходит на нет. И даже после продолжает держать меня в объятиях, осыпая щеку легкими поцелуями. Проходит несколько тихих минут. Потом он осторожно помогает мне спуститься с поручня и поставить ноги на пол. Я едва держусь.
– Повернись, – шепчет он и бережно разворачивает меня к себе спиной. Целует в шею, тянется к ткани у меня на поясе. Ах, да – лиф. Он накрывает грудь кружевом, которое едва касается чувствительной кожи, и аккуратно завязывает ленту у меня на шее. Все это мягко, неторопливо, почти трепетно. И от этого его прикосновения кажутся еще более интимными.
Я уже хочу повернуться, чтобы поблагодарить его то ли за оргазм, то ли за бант, сама не знаю, но он вдруг хватает меня за талию и притягивает к себе. Обнимает одной рукой за живот, а второй скользит под лиф и ласкает грудь. Его губы касаются моей шеи – сначала мягко, потом с легким укусом.
По телу пробегает дрожь от его горячих объятий – односторонних, но от этого не менее захватывающих. Особенно когда я чувствую, как он прижимается ко мне своим напряженным, твердым возбуждением, будто вот-вот разорвет ткань брюк.
– Пожалуйста, используй меня скорее, – шепчет он мне в шею. – Мне нужно больше тебя.
Я поворачиваю голову и встречаю его губы в поцелуе. Как бы я хотела воспользоваться этим карт-бланшем прямо сейчас – задрать юбку и позволить ему взять свое удовольствие так, как ему вздумается. Но мне кажется, мы оба хотим чего-то большего, чем может предложить остаток поездки в лифте. Время почти вышло.
Как назло, лифт начинает подергиваться и замедляться.
Мы прерываем поцелуй, и Уильям отпускает меня. Его рука исчезает из-под моей юбки, оставляя кожу холодной без его прикосновений. Спустя секунду двери распахиваются, и перед нами открывается квартира Зейна. Никого не видно, и тут же в голове вспыхивают смелые идеи...
– Вы вернулись, – раздается голос Дафны с одной из люстр. Свет на ней едва мерцает.
И все. Все мои дерзкие фантазии о том, как мы с Уильямом продолжаем начатое, тут же испаряются. Мы не одни, и остальные наверняка скоро вернутся, если уже не прячутся где-то в этой огромной квартире
Рука Уильяма мягко касается моей спины утешающе и с обещанием. Его улыбка полна нежности, тайн и предвкушения. В другой раз. Я улыбаюсь в ответ, и он бросает на меня последний долгий взгляд, прежде чем уходит, неторопливо ослабляя галстук.
– Чем вы сегодня занимались? – спрашивает Дафна, плавно спускаясь на пол. В ее голосе нет намека на подтекст, но мои щеки вспыхивают все равно.
– О, ну… мы были в театре. Смотрели бурлескную версию «Гувернантки и развратника».
– Хм, может, зря я не пошла. – Она одним прыжком пересекает комнату и устраивается на подоконнике в дальнем углу. Голос ее становится почти заговорщическим: – Интересно, когда вернется Монти. Надеюсь, он не делает ничего идиотского.
Я добираюсь до ближайшего дивана и падаю на него, вся поглощенная биением сердца и желанием раскинуться в послевкусии удовольствия. Я закидываю руку на лицо, стараясь восстановить дыхание. Но Уильям поглощает мои мысли.
Это было… невероятно. Никогда раньше я не чувствовала с кем-то такого полного погружения. Такой эйфории. Такой потребности. Я хочу еще. И не только удовольствия – я хочу делиться с ним секретами. Хочу узнавать о нем больше, и рассказывать больше о себе. Хочу слышать, как он называет меня красивой, и гневно отвергает всех, кто причинил мне боль.
Он был прав: между нами не просто дружба. Это теплее, чем соперничество, и то, что произошло в лифте, совсем не походило на секс из ненависти. Если убрать из уравнения вражду и злость, что остается? Просто секс? Но ведь мое сердце продолжает трепетать. А значит… это больше, чем просто.
Что же тогда это? Что это может быть? Между нами ведь не может быть будущего. Победитель в конкурсе будет один. Если это буду не я, то мистер Флетчер не станет добиваться для меня гражданства – у него не будет причин. Значит, мне придется вернуться в Бреттон. Да, теоретически я могла бы получить маленький контракт у «Флетчер-Уилсон» или подать документы на гражданство самостоятельно. Но сколько это займет времени? Я влюбилась в Фейрвивэй. В его дворы, свободу, разнообразие. И, да, в собственную известность тоже. Мне нужно здесь жить.
Я должна выиграть контракт.
Но если выиграю…
Вернется ли в Уильяме прежняя обида?
Или он будет рад за меня?
Сможем ли мы найти способ наладить все между нами?
Я прикусываю губу, пока внутри распускается теплое, щекочущее чувство. Оно длится ровно минуту, и сменяется растущим ужасом. Я уже это чувствовала. Я рассказала Уильяму об этом сегодня. Это чувство я ненавижу. Это чувство я боюсь. Я не могу позволить себе снова идти по этой дорожке. Я не могу фантазировать о будущем, которого мне никто не обещал. Один раз у меня уже забрали обещанную любовь. И даже если Уильям скажет, что хочет чего-то большего, чем просто секс… смогу ли я поверить, что это продлится? Рано или поздно он увидит во мне то, что увидел Деннис Фиверфорт. Я снова не оправдаю чьих-то ожиданий.
Со вздохом я успокаиваю бег мыслей и буйную фантазию и напоминаю себе, что это на самом деле.
Исследование. И приятный способ сбежать от реальности.
Это все, чем это должно быть.
ГЛАВА 30
ЭДВИНА
Я просыпаюсь от испуганного вскрика где-то поблизости. Сквозь стеклянную стену струится утренний свет, я шевелюсь на диване, где проспала ночь, и перекатываюсь на бок. Нащупав очки рядом с подушкой, поднимаю голову и оглядываюсь в поисках источника шума. Он – у камина. Монти развалился в кресле с высокими подлокотниками, сидит перекошено, а Дафна застыла у него на груди на всех четырех лапах, выгнув спину еще выше, чем обычно.
Снова вскрикнув, она спрыгивает с него на пол.
– Это не то, как выглядит! – восклицает она.
Монти морщится, едва приоткрывая глаза. Трет виски, и я замечаю порезы и ссадины на его костяшках. Чем он занимался ночью? Зевая, он говорит:
– А как, по-твоему, это выглядит, Даф?
Она отступает на несколько шагов. Голос, обычно ровный, взволнованый и высокий:
– Мы спали вместе!
Монти хмыкает, выпрямляется в кресле и потягивается. Он по-прежнему полностью одет, хоть и с расстегнутыми жилетом и воротником.
– Ты уснула у меня на груди. Это еще не значит, что мы переспали.
– Мы провели ночь на одной мебели, прикасаясь телами, – говорит она. – Это унизительно.
– Ты же знаешь, как работает «переспать» в плотском смысле, да?
– Конечно, знаю. Я старше тебя на несколько столетий. У меня было больше брачных сезонов, чем тебе лет.
Я удивляюсь, услышав ее возраст. Выходит, она и правда живет не первый век. Скинув с себя плед, ставлю ноги на холодный ониксовый пол и поднимаюсь с дивана. Возможно, ей стало бы легче, если бы я хоть как-то вмешалась. Да, ситуация неловкая – и даже забавная, – но я ее понимаю. Я ведь тоже просыпалась рядом с Уильямом и чувствовала себя так же. Могла бы встать рядом, поддержать ее. Или хотя бы напомнить им, что они не одни в комнате и могут разбудить Зейна с Уильямом. Первый дремлет в своей кровати, второй устроился на диване в дальнем углу.
Я направляюсь к спорящей парочке. Ступни зябнут, и я плотнее запахиваю халат поверх сорочки.
– Я не про брачные ритуалы Неблагих, – говорит Монти. – Я про секс.
– Я знаю про секс у Благих, – шипит Дафна. – Я читала книги.
Он смотрит на нее с лукавой усмешкой:
– Ну, тогда ты должна знать, что у меня есть тип. И «четыре лапы и мех» – не он.
Дафна ахает и съеживается, будто он ударил ее. Голос ее становится тише, дрожащим:
– Я тебе не домашний зверек, Монти. Я человек.
Я замираю. От боли в ее голосе сжимается сердце. Сначала казалось, что Дафна просто смущена, это было даже мило. Но теперь я понимаю: дело не в недопонимании. Она видит в Монти не только коллегу. Не только человека. Она видит в нем мужчину. Она осознает его так же, как я Уильяма. А Монти… он видит в ней только куницу. Только Неблагую сторону. И отвергает, даже не попытавшись понять, какая она еще.
Лицо Монти меняется: он будто тоже все осознает. Голос его становится мягче:
– Нет, конечно, ты человек. Я знаю это.
– У меня есть другое тело.
– Не сомневаюсь, – отвечает он. В лице Монти проступает неожиданная нежность, и на мгновение мне кажется, что он сам вот-вот исправит ситуацию. Он приоткрывает рот, чтобы что-то сказать… но передумывает. Мягкость в его чертах исчезает, сменяется холодной, насмешливой ухмылкой. Он меняет позу, разваливается в кресле с ленцой.
– Ты слишком преувеличиваешь, Даффи. Мы не спали друг с другом в том смысле, который имеет значение. Это ничего не значило.
Следует долгая тишина. Наконец, Дафна огрызается:
– Ты козел.
И убегает так стремительно, что я даже не успеваю среагировать.
– А ведь так хорошо спал, – бормочет Монти, вставая с кресла с портсигаром в руке. Завидев меня, кивает.
Я сверлю его осуждающим взглядом.
– Ты нарочно сейчас был таким черствым. Зачем?
Он достает сигариллу и заправляет ее за ухо. Все его движения, выражение лица, голос – все будто выдохлось.
– Я ведь уже говорил тебе, мисс Данфорт, – произносит он на выдохе, направляясь к лифту. – Я не герой.
К счастью, ссора не оставляет серьезных последствий для нашей компании. Вскоре Дафна возвращается с того места, где пряталась, и, хотя и не делает никаких попыток заговорить с Монти чаще обычного, но и не игнорирует его. Ни Уильям, ни Зейн ничего не говорят о том, что могли слышать их перепалку – и это, безусловно, облегчение для Дафны.
Если кто и ведет себя странно, так это мы с Уильямом. Каждый раз, когда он ловит мой взгляд, в груди у меня начинает трепетать. А встречаемся глазами мы постоянно. Через всю комнату, когда он только проснулся утром. За обеденным столом, когда мы собрались на ланч. И сейчас – когда мы с ним сидим поодаль, в двух креслах у потухшего камина. Я записываю идеи в блокнот, а он читает свежие газеты. Время от времени, переворачивая страницу, он поглядывает на меня поверх листа, а уголки его губ поднимаются. Один только вид его губ возвращает меня в ту самую ночь – как они ощущались на моей коже, как его пальцы скользили внутри меня. Как он прижал меня к себе и прошептал в ухо:
Пожалуйста, используй меня скорее. Мне нужно больше тебя.
Я улыбаюсь в ответ, не сдерживаясь, и во мне снова вспыхивает то самое щекочущее чувство из вчерашнего вечера. Я то и дело напоминаю себе, что нельзя придавать этому трепету слишком много значения.
Но попробуй скажи это моему сердцу.
После полудня прибывает курьер с почтой.
– Все это вам, – говорит Зейн, передавая письма Монти.
– Ага, – отзывается тот, перебирая ворох конвертов. – Я отправил телеграмму во «Флетчер-Уилсон» об изменении нашего адреса, видимо, все это перенаправили из гостиницы.
Он подходит к нам с Уильямом и вручает каждому по конверту. Уильям напрягается, отлаживает газеты и отходит к окну.
Я сосредотачиваюсь на своем письме. Отправитель – «Буллард и сыновья», мое издательство в Бреттоне, а штамп – еще с той недели, когда я покинула страну. Письмо, наверное, прошло целое испытание, прежде чем нашло меня – учитывая, что в Фейрвивэе у меня нет постоянного адреса.
Как только я читаю первую строку, сердце уходит в пятки.
«Мисс Данфорт,
С сожалением сообщаем, что издательство «Буллард и сыновья» решило расторгнуть ваш контракт на все ранее опубликованные работы и более не будет принимать от вас новых рукописей. Ваши книги снимаются с печати, а оставшиеся экземпляры будут уничтожены.
Желаем вам всего наилучшего в дальнейших начинаниях.
Джон Буллард»
Я перечитываю письмо снова и снова, и с каждым разом сердце все тяжелее, все глубже уходит в пропасть. Условия контракта изначально были далеки от идеальных. «Буллард и сыновья» согласились меня издавать только при условии, что смогут расторгнуть договор в любой момент. И хотя мистер Буллард никогда не скрывал своего презрения к моему жанру, он не давал поводов полагать, что расторгнет все так внезапно. Он всегда принимал от меня новые рукописи. Да, после мучительных торгов о гонораре, но все же…
Я замираю, задержав дыхание.
Он принимал новые рукописи... до «Гувернантки и фейри». Именно тогда он дал ясно понять, насколько презирает фейри, и я впервые по-настоящему увидела, насколько глубоки в Бреттоне предубеждения по отношению к Фейрвивэю. Неужели дело в этом…
Дафна запрыгивает на подлокотник моего кресла, и я позволяю ей прочесть письмо.
– Ох ты ж, – произносит она.
– Как думаешь, это из-за того, что я приехала сюда? Из-за напряжения между Бреттоном и Фейрвивэем?
– Я бы не удивилась, – отвечает она.
С тяжелым вздохом я откидываюсь в кресле, глядя в пустоту. Мне и в голову не приходило, что поездка сюда может разрушить мою карьеру на родине. Мистер Буллард не дал ни малейшего намека, что такое возможно. Когда я увидела, как много моих читателей покупают мои книги ввозом из Бреттона, то была уверена: популярность здесь пойдет на пользу моему издателю там.
Но я приписала ему слишком много здравого смысла. Конечно же, человек, который отказывался повысить мне гонорар, пока я не начну публиковаться под мужским псевдонимом, способен на такую мелочность – наказать меня за связи с фейри.
Дафна кладет лапку мне на плечо в утешительном жесте:
– Все не так уж плохо. Теперь права на твои книги снова у тебя. Ты сможешь найти нового издателя для уже опубликованных романов.
Она права, наверное. Хотя я сомневаюсь, что найду такую возможность в Бреттоне. Найти издателя было сложно даже в первый раз, а теперь, боюсь, остальные тоже будут предвзяты из-за моего сотрудничества с фейри. Значит, моя лучшая надежда – Фейрвивэй. Выбор у меня невелик: «Флетчер-Уилсон» – здесь почти монополия в сфере художественной литературы. Но, возможно, мистер Флетчер будет заинтересован выкупить права на мои старые книги, теперь снятые с печати. Вот только издательский процесс – это время. А его у меня, как оказалось, все меньше. Дохода почти нет, а платить за квартиру в Бреттоне больше нечем. Да, у меня остался аванс за «Гувернантку и фейри» и, возможно, еще будут выплаты, если я перекрою этот аванс продажами. Но курс обмена между Бреттоном и Фейрвивэем – смехотворный. Деньги, заработанные здесь, лучше тратить здесь.
Мне нужно сделать Фейрвивэй своим домом.
Мне нужен этот контракт.
– Блядь. – Восклицание Уильяма заставляет меня обернуться. Он стоит у оконной стены, привалившись к широкой черной раме между двумя огромными стеклянными панелями, запрокинув голову назад.
Похоже, не только мне сегодня достались плохие новости.
Дафна спрыгивает с подлокотника моего кресла и усаживается на подоконник рядом с ним.
– Что случилось?
Я подхожу осторожно, любопытствуя, но стараясь не спешить.
Он опускает голову и зажимает переносицу пальцами:
– Заявку моей сестры на стипендию отклонили. Придется оплачивать учебу в колледже полностью, а платеж нужно внести в следующем месяце.
– А другие школы? – спрашивает Дафна.
– Школа искусств Бореалис – единственное место, куда ее зачислили.
Куница оживляется:
– Но она же здесь, в городе. Может, ты мог бы поговорить с кем-то…
– Я уже говорил, – перебивает он. – Стипендия была последней надеждой.
Я останавливаюсь в нескольких шагах от них, и Уильям поднимает взгляд на меня. В его глазах больше нет былого огонька. Ни насмешки, ни подмигивания, ни намека на то, что произошло между нами прошлой ночью в лифте. Только извинение.
Я сразу понимаю, за что он извиняется.
Чувствую это всем нутром. Напоминание о том, что несмотря на все, что между нами произошло, несмотря на то, как мы сблизились, мы все еще соперники. Оба одинаково отчаянно нуждаемся в этом издательском контракте. Если один из нас победит, другой проиграет. Пусть проигравшему и предложат менее выгодный договор – только один получит то, в чем действительно нуждается.
Либо Уильям сможет оплатить учебу сестры.
Либо у меня будет карьера и крыша над головой.
Оба не можем ждать. У нас нет времени.
Ему нужно внести платеж уже через несколько недель.
А у меня нет ничего, к чему вернуться, если этот тур закончится без контракта, без поддержки мистера Флетчера в вопросе гражданства. У меня больше нет издателя в Бреттоне. Я больше не могу платить за квартиру. Останется только поджать хвост и вернуться в родовое поместье. Я больше не смогу быть «той самой средней дочерью, которая делает, что хочет», если снова окажусь на содержании у родителей. Придется подчиниться их воле. Выйти замуж. Оставить писательство. Стать «настоящей» женой.
И эти мысли не будят во мне духа соперничества, как раньше.
Они оставляют занозу в сердце.
