Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"

Автор книги: Тессония Одетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Уильям бросает взгляд на меня, и сердце сжимается от вины. Он подходит к Кэсси ближе и понижает голос:

– Ты поэтому приехала?

– Хотела убедиться, что ты не сидишь в тоске, – бормочет она. А потом, уже громко: – Ладно, мне пора.

– У тебя есть...

– Настойки, зелья, лекарства – да, Уилл, все у меня есть. И я не врала, чувствую себя отлично.

– Ты же знаешь, как быстро все может измениться.

– Со мной все в порядке, – рычит она, а потом обращается ко всем нам с улыбкой:

– Очень рада была познакомиться. Надеюсь, мы еще поболтаем. Особенно с вами, мисс Данфорт. Я много о вас слышала от Зейна.

– О, – удивленно говорю я. – Надеюсь, хорошее?

Кэсси подмигивает заговорщически, хотя я не понимаю, на что она намекает.

– Очень хорошее. Очень хорошее и очень интересное. – Она выделяет каждое слово, отчего мне становится еще тревожнее.

– А когда ты говорила с Зейном? – спрашивает Уильям, отпрянув назад.

– Мы обменялись телеграммами на днях. Кстати... – Кэсси наклоняется к брату, но продолжает смотреть на меня. Шепчет достаточно громко, чтобы я услышала:

– Она знает про Джун?

Мое дыхание сбивается.

Уильям мягко разворачивает сестру от меня.

– Нет, – шепчет он в ответ. – Ей не нужно знать.

Кэсси кивает, ее плечи чуть опускаются. Когда она снова поворачивается к нам, то весело машет рукой на прощание.

Уильям не смотрит на меня, даже когда Кэсси уже скрывается за дверьми. Даже когда мы поднимаемся за Монти по лестнице к нашим комнатам.

С каждым шагом мое сердце опускается все ниже. Отчасти из-за того, что он сказал про Джун. Про ту его великую любовь, о которой, по его мнению, мне знать не стоит. Я не могу притворяться, что не ревную. Он делился ею с другими. С Джолин. Почему не со мной?

Но еще сильнее меня сдавливает не зависть, а вина.

Потому что, теперь, встретив Кэсси и поддавшись ее очарованию за каких-то пару минут, я поняла Уильяма чуть лучше.

Ту часть, что отчаянно хочет этот контракт.

Ту часть, которую мне придется раздавить, чтобы победить.

ГЛАВА 33

ЭДВИНА

Последнее, что мне сейчас нужно, – быть рядом с Уильямом. Мне необходим отвлекающий маневр. Покой в его отсутствии. Именно поэтому я пришла в бальный зал пораньше, чтобы помочь персоналу с подготовкой к завтрашнему балу. Мы с Уильямом заранее договорились встретиться в девять, чтобы обсудить детали с организатором. Я решила, что если хоть раз приду заранее, то избегу случайной встречи с Уильямом на пути. Или застревания с ним в лифте и вспоминания всего того восхитительного, что случилось в прошлый раз, когда мы там оказались вдвоем.

Так почему, черт побери, я снова накрываю столы вместе с ним? И не просто в одном зале – мы почему-то за одним и тем же столом. Снова и снова.

Сначала я пыталась просто игнорировать его. Бальный зал и правда впечатляет, отвлекая меня от осознания его присутствия. Все здесь дышит природным очарованием отеля: стены плавно изгибаются и местами прорастают цветущими ветвями, на которых висят изящные фонари. Пол из полированного вишневого дерева украшен витиеватым цветочным узором. Все еще в процессе подготовки: на одной стороне зала стоят накрытые столы, на другой – сцена, между ними – пустая танцплощадка.

Но сколько бы я ни рассматривала окружающее пространство, все блекнет рядом с красотой Уильяма. Я ловлю себя на том, что не свожу с него глаз, зачарованная тем, как его уверенные пальцы раскладывают приборы и тарелки. Между нами искрит, как будто нас затягивает одна и та же воронка.

– Обязательно идти за мной, Уильям? – спрашиваю, когда он в четвертый раз подряд оказывается рядом у очередного стола.

Он приподнимает бровь, словно ему и в голову не приходит, что я раздражена:

– Так быстрее, если работать вместе.

Он берет белую шелковую скатерть с тележки и раскидывает ее на пустой стол, абсолютно без старания. Ждет, пока я возьму второй край.

Стиснув зубы, хватаюсь за ткань и подтягиваю ее на свою сторону круглого стола.

– Почему ты вообще здесь?

– Обри сказала, что не хватает рук, чтобы все подготовить, и я предложил свою помощь.

Я хмурюсь.

– Кто такая Обри?

– Координатор вечера.

– Ты уже с ней встречался? Я думала, мы должны встретиться только в девять.

– Она зашла ко мне в номер предложить идею для моего лота на аукцион. Но кое-что еще надо обсудить.

Во мне вспыхивает горячая и необъяснимая злость. Неизвестная женщина приходила к нему в номер. Я так дергаю скатерть, что Уильям роняет свой край.

На его лице появляется дьявольская ухмылка:

– Ты что, ревнуешь, Вини?

– Конечно нет. С чего бы мне ревновать?

Его смешок доказывает, что он совершенно не верит моему возмущенному тону. Он тянет скатерть обратно на свою сторону, выравнивая ее.

– Вся власть сейчас у тебя. У тебя карт-бланш. У тебя есть возможность отменить наше пари и удержать меня от того, чтобы провести с кем-то ночь.

Я фыркаю и с остервенением приглаживаю складки на ткани.

– Ты сам сказал, что больше не хочешь со мной играть.

Между нами повисает тишина. Я все же решаюсь поднять взгляд. Его выражение сбивает дыхание. Он смотрит на меня так же, как тогда в лифте.

– Я хочу играть с тобой, – тихо говорит он. – Я хочу играть с каждым сантиметром твоего тела до самого рассвета. Но я не хочу, чтобы это было игрой.

Я хватаюсь за спинку ближайшего стула, чтобы устоять на ногах.

– Что ты имеешь в виду?

Он нервно сглатывает.

– Это не игра для меня.

Сердце грохочет как молот. Он говорит… о чувствах?

Он качает головой и разглаживает скатерть со своей стороны, будто прочел мои мысли.

– Я о контракте. Мне он нужен.

Плечи у меня опускаются. То ли с облегчением, то ли от разочарования – не пойму.

– Но ведь чтобы получить его, нужно играть, так? – в его голосе слышна горечь, движения становятся резкими. С тяжелым вздохом он опускает ладони на стол, склоняет голову. – Мне он правда очень нужен.

Я закусываю щеку изнутри, беру стопку тарелок с тележки, подхожу к его стороне стола и протягиваю половину.

– Ради Кэсси?

Он берет тарелки, не встречаясь со мной взглядом.

– Ради Кэсси.

Совесть давит все сильнее, пока я раскладываю фарфор по местам. Я прекрасно понимаю, что мои желания стоят на пути у чего-то гораздо более важного для него. Он ведь знает, что это ничего личного. У меня нет ничего против нее. Или против него.

– Она очаровательная. Мне понравилась.

– Очаровательная не то слово, – хмыкает он. – Но она та еще нарушительница покоя.

– Ты о ней заботишься.

– Она называет это «сюсюканьем».

Мы заканчиваем с тарелками и переходим к приборам. Я прикусываю губу, колеблясь, прежде чем задать вопрос, который, возможно, заденет за живое.

– Ты упоминал, что Кэсси не здорова. Что не хотел, чтобы она работала из-за ее состояния. Это что-то хроническое?

Он не отвечает сразу, но, когда говорит, в его голосе появляется тяжесть.

– У нее дегенеративное заболевание, которое врачи до сих пор не могут до конца понять. У нее слабый иммунитет. Такой же, как у Лидии.

– Это твоя мама?

– Биологическая мама Кэсси. Моя – по любви. Наши родители встретились, когда Кэсси была еще младенцем. Лидия забеременела от партнера по спектаклю, но тот не захотел жертвовать карьерой ради ребенка.

– Она была актрисой?

Он кивает:

– Так она и встретила моего отца. Он был одержим искусством. И женщинами. Я думал, он останется с Лидией. Ну, по меркам моего отца, их отношения и так были рекордно долгими, прежде чем он ушел.

Я замечаю, как меняется его голос, когда он говорит об отце. Как сильнее сжимает в руке ложки.

– Я бы никому не пожелал отца вроде моего, – бормочет он. – Но, если бы Кэсси унаследовала его кровь, у нее хотя бы было бы фейрийское исцеление.

В этой боли есть что-то, от чего у меня тает сердце. Оно трескается, наполняется теплом, жалостью, сочувствием. Не успеваю опомниться, как обхожу стол и оказываюсь рядом. Он не смотрит на меня, продолжает раскладывать приборы, и я осторожно кладу свою руку на его, останавливая.

Хмурюсь, смотря на него:

– Ты очень за нее переживаешь. Это не просто «сюсюканье», как она говорит, правда?

Он встречается со мной взглядом. И в нем столько боли, столько уязвимости, что у меня сжимается горло.

Я сглатываю ком в горле, по мере того как все становится на свои места.

– Лидия… Она умерла от той же болезни, что у Кэсси?

Он медленно кивает.

У меня дрожит нижняя губа:

– Уилл…

– Меня пугает, насколько хрупкими могут быть люди, – шепчет он, не отрывая от меня глаз. – Я никогда не думал, что полюблю одну из них…

Он резко замолкает, потому что по залу раздаются шаги. На лице – уже привычная маска, выстроенная настолько безупречно, что я почти сомневаюсь, был ли тот миг уязвимости на самом деле.

Он разворачивается навстречу новоприбывшему, а я застываю, прокручивая в голове его незаконченные слова. О чем это было? О Джун? Или… неужели я настолько тщеславна, чтобы подумать, что это могло быть про меня?

– А вот и вы, – раздается женский голос.

Мне приходится усилием воли вытянуть себя из водоворота мыслей – пока я не поднимаю глаза и не вижу ту, что, без сомнения, является Обри. Она ослепительно хороша, не уступая самому бальному залу. Стройная фигура, огромные фиалковые глаза и волосы, переходящие от блонда в небесно-голубой на концах. На ней блузка и юбка, схожие по стилю с моими, но драпировка подчеркивает фигуру так идеально, будто наряд сшит на заказ. На ее спине сложены переливающиеся крылья. Они напоминают стрекозиные, только гораздо больше – в соответствии с размерами ее человеческой формы.

Она останавливается перед нами и представляется. Я отвечаю вежливым приветствием и бросаю взгляд на Уильяма в надежде заметить хоть тень смятения после нашего разговора. Но он выглядит совершенно спокойно.

Может, мне все это почудилось. Может, он просто играл на моих чувствах. А может, правила нашей игры изменились.

Я изо всех сил стараюсь вытеснить это из головы и сосредоточиться на настоящем.

Обрисовывая завтрашний бал, Обри говорит:

– Будет ужин, танцы и больше сотни аукционов, в которых вы можете поучаствовать. Все вы. Даже Дафна и мистер Филлипс – особенно когда дело дойдет до танцев.

Она протягивает мне две карточки с цветочным орнаментом, каждая подвязана шелковой лентой. Я разворачиваю одну и нахожу список танцев с пустыми строчками напротив. Я не держала танцевальную карточку в руках с тех пор, как дебютировала в светском сезоне.

– Пожалуйста, передайте одну из них Дафне, – говорит Обри, – чтобы и она могла поучаствовать, если захочет. Каждый, кто сдаст карточку в конце вечера, принесет десять сапфировых кругов за каждую заполненную строчку. Все собранные средства пойдут в Литературное общество Фейрвивэя на поддержку программ по распространению грамотности в сельских районах, для детей Благих и Неблагих.

– Вот это дело, которое я могу поддержать, – говорю я и прячу карточки в карман юбки.

– Прекрасно. А теперь, как почетным гостям, вам нужно подтвердить участие в гвозде аукциона. Уильям, вы подумали над моим предложением о свидании?

Сердце резко замирает. Свидание? Что она имеет в виду?

– Я подумал, – говорит он, бросая на меня косой взгляд. – Не могли бы вы озвучить идею еще раз?

– Конечно. Мое предложение – разыграть на аукционе свидание с вами. Начальная цена – десять сапфировых кругов. Победитель получает возможность провести с вами день. На публике, разумеется, и план вы сможете составить сами. Как вам такая идея?

Проходит несколько бешеных ударов сердца, прежде чем я до конца понимаю, что именно она предлагает. Сначала я подумала, что Обри зовет Уильяма на свидание. И хоть я чуть-чуть выдохнула, узнав, что это идея для аукциона, все равно внутри что-то жжет. Кто бы ни выиграл этот лот, он явно будет рассчитывать на романтику.

– Согласен, – говорит Уильям после короткой паузы. И у меня все внутри обрывается.

Почему я надеялась, что он откажется? На каком основании? Я ведь сама не позволила ему прекратить пари. Если это свидание пройдет до конца тура, он вполне может использовать его, чтобы заработать очко. Именно поэтому он попросил ее озвучить предложение вслух. Он хочет задеть меня.

– Отлично, – говорит Обри и поворачивается ко мне. – Для вас я думала предложить аннотированный экземпляр вашей книги.

Я ощущаю укол разочарования. После ее идеи для лота Уильяма мне хотелось, чтобы и мое предложение было хоть немного эффектным, хоть чем-то задевало его так же, как и он меня.

Я встряхиваю головой, прогоняя эти мысли.

– Да, это… замечательно.

– У тебя уже есть аннотированный экземпляр, – Уильям наклоняется ко мне плечом, и мне приходится сдержаться, чтобы не вздрогнуть.

Я моргаю, сбитая с толку его кривой улыбкой.

– Это копия моей книги, – продолжает он, – но аннотации там от нас обоих.

Щеки заливает жар. Он говорит о той самой книге, которую мы передавали друг другу на автограф-сессиях – теперь она испещрена колкостями и переделанными грубыми стихами. Я закинула ее в саквояж после тура по Зимнему двору и с тех пор не вспоминала.

Взгляд Обри мечется между нами, в глазах пляшет веселье:

– Это как? Вы что, комментировали книгу вдвоем?

Уильям переводит внимание на координатора, маска надменности мгновенно возвращается на лицо.

– Такая глупая игра, – говорит он, нарочито безразличным тоном. – Мы просто перекидывались заметками во время автограф-сессии.

Этот напускной тон, вкупе с тем, что он назвал это «глупой игрой», поднимает во мне волну раздражения. И еще то, что он рассказал об этом посторонней. Я не знаю, когда наша книга успела стать для меня чем-то личным, но услышав, как он ее обесценивает, я чувствую, будто меня пронзили насквозь.

– Мне нравится эта идея, – говорит Обри, хлопнув в ладони. – Это и будет ваш вклад, мисс Данфорт?

– Да, мисс Данфорт, что скажете? – подхватывает Уильям с улыбкой, в которой нет ни капли тепла. Он смотрит на меня, и я не могу прочесть его взгляд. Это вызов? Насмешка? – Раз уж все равно собиралась от нее избавиться, пусть будет во благо.

– Ладно, – говорю я, сжимая пальцы в кулаки и принужденно пожимая плечами. – Что для одного мусор, для другого – сокровище.

– Если это был мусор, – шепчет Уильям, склоняясь чуть ближе, – ты бы выбросила его еще тогда, когда сказала, что сделаешь это.

Сердце тут же ускоряет ритм. Он должен думать, я действительно выбросила книгу после подписания в Зимнем дворе. Так откуда он знает, что она до сих пор у меня? Просто угадал? Или это была наживка, чтобы проверить? Черт бы его побрал. Сначала он разжалобил меня. Теперь бесит. Что он задумал?

– Фантастика, – говорит Обри. – Тогда все. Кроме… Уильям, не хотите выпить со мной? У меня или у вас в номере?

Она одаривает его такой лучезарной улыбкой, что ее подтекст не заметить невозможно. Как и игривый наклон головы, изгиб бедер, легкий флирт в каждом движении.

Она… хочет его.

И это не тот случай, когда я себе все придумала, как было с Зейном на автограф-сессии в Зимнем дворе. Нет, это очевидно. Откровенное, ничем не прикрытое соблазнение.

– Выпить? – переспрашивает Уильям, и его маска слегка дает трещину.

В ее фиалковых глазах вспыхивает надежда, почти мольба:

– Обсудим идеи для вашего лота.

– Верно, – говорит он. – Дадите нам минутку?

– Я подожду в вестибюле, – отвечает она, бросая мне прощальную улыбку. В ней нет злости, нет ни намека на соперничество. Эта женщина даже не рассматривает меня как возможную угрозу. Она само спокойствие и уверенность.

Как только она поворачивается спиной, Уильям смотрит на меня. Надменность исчезает. Вместо нее – то самое пылающее выражение, что я видела до того, как наш разговор стал серьезным. Он опирается одной рукой на стол, наклоняется ближе, и наши взгляды встречаются на одном уровне.

– Дай мне причину не идти, – шепчет он. У меня перехватывает дыхание. – Одну причину, Эдвина. Всего одну.

В его глазах – мольба. И вызов.

Я открываю рот, но слова не находятся. В груди поднимается злость. Я тоже склоняюсь ближе, с хмурым выражением лица:

– Нет, Уильям. Это ты дай мне причину.

Его глаза расширяются от удивления.

Но он не может все повесить на меня. Не может толкать меня к тому, чтобы я рискнула сердцем, когда сам не дал ни одного повода. Насколько я знаю, все между нами – просто влечение. Соблазн. Игра. Ничего настоящего. По крайней мере, для него.

А для меня…

Я боюсь узнать, что это значит для меня.

Боюсь того головокружительного чувства и всего, что может за ним скрываться.

– Ладно, – произносит он, медленно выпрямляясь. И с каждым сантиметром, что отдаляет его от меня, сердце мое опускается все ниже. – Иди избавься от этой книги.

Он разворачивается и, не сказав больше ни слова, выходит из бального зала и направляется в вестибюль.

ГЛАВА 34

ЭДВИНА

Почему он не дал мне причину? Хоть одну, чертову причину? Почему он снова и снова раздувает мои надежды и желания, только чтобы оставить меня висящей над обрывом?

А еще лучше… почему я не дала ему причину?

Тошнота и стыд бурлят в животе, пока я иду из бального зала в номер. Даже не знаю, радоваться мне или ужасаться, что я не застала Уильяма и Обри в лобби. Если их там нет, значит, мне не придется видеть, как они флиртуют или прикасаются друг к другу. Но их отсутствие означает, что они, вероятно, уже в чьем-то номере.

Почему мне так больно? Я же знала, что это случится. Это цена, которую я заплатила за отказ прекратить наше пари. Цена – это он. И вроде бы оно того стоило ради контракта, который я могу выиграть четкими, измеримыми действиями. Может, где-то глубоко внутри я думала, что Уильям больше не заработает ни одного балла, несмотря на свои провокации. Что он не сможет быть ни с кем, кроме меня. Что у меня останется лидерство, и я выиграю без того, чтобы у кого-то из нас появился новый любовник.

Какая же я самоуверенная.

И как я до сих пор могу сомневаться в своем решении, если знаю, что оно было верным? Если знаю, что не имею права ставить романтику выше карьеры?

Ты ошибаешься, – поддевает тихий голосок внутри, пока я поднимаюсь по последнему лестничному пролету. Смотреть даже в сторону лифта сейчас не могу.

Я не могу ошибаться, – отвечаю я. – Но даже если да, в чем смысл, если это чувство не обоюдное? Если Уильям не может дать мне ни одной причины?

Это немного приободряет меня, как раз к тому моменту, когда я поднимаюсь на наш этаж. У нас с остальными – целый сьют, даже больше, чем квартира Зейна, и такой же красивый, как и остальная часть отеля. У каждого своя спальня, общая гостиная, игровая и огромная ванная. Я замираю у двери в общую зону и делаю глубокий вдох на случай, если Уильям и Обри окажутся там. Но когда я открываю дверь, внутри никого. Тишина. Все двери вокруг закрыты, и я даже не пытаюсь разглядеть, просачивается ли из-под какой-нибудь свет. Это не мое дело. Это не может быть моим делом.

Я быстро прохожу в свою комнату и хлопаю не нарочно дверью. Сразу подхожу к саквояжу, опускаюсь на край кровати с балдахином и откидываю в сторону занавес из цветущей вишни. Когда я только приехала, комната казалась очаровательной, а теперь все раздражает. Особенно красивое. Особенно прекрасное. Такое, как Обри. Или Уильям. Очень не такое, как я и мое мерзкое, колючее сердце.

Ты красивая.

Твои слова красивые.

Я стискиваю зубы от эха его голоса и лихорадочно роюсь в сумке. Зачем он это сказал? Зачем показал мне ту сторону себя, от которой мое сердце замирает, сбивается с ритма и трепещет?

Я нахожу то, что искала, на самом дне. Зеленая книга с золотым тиснением. Нежность борется с болью и злостью, пока я смотрю на нее. Я выбираю злость. Остальное – прочь. Уильям сказал избавиться от этой книги, значит, так и сделаю. Отнесу ее в бальный зал прямо сейчас, пусть выставляют на завтрашний аукцион.

Сжимая книгу в руке, я решительно подхожу к двери.

Но как только касаюсь ручки, замираю. Рука отказывается поворачиваться.

С глухим стоном я приваливаюсь к двери и опускаю взгляд на книгу. Нежность возвращается – и вместе с ней острая боль в груди.

Как бы он меня ни бесил, когда только начал донимать с этой проклятой книгой… все изменилось на Зимнем балу. Очень многое изменилось. Он поцеловал меня во время чтения «Гувернантки и развратника» в книжном клубе. Я впервые воспользовалась карт-бланшем. А эта книга…

Она превратилась в сокровище. В сборник оскорблений, дурацких шуток и неприличных рисунков. Я криво улыбаюсь, открывая титульную страницу. Сплошной беспорядок – почерк его и мой, вперемешку.

«Эд»

«Мне нравятся похабщина и чепуха».

«А мне не нравишься ты. И твоя книга. Перестань пытаться ее мне всучить».

«Чтобы использовать меня, Вини, необязательно испытывать ко мне симпатию».

Там есть, конечно, и тот самый нарисованный член, к которому я приписала имя Уильяма, и целый список номеров страниц, которые мы друг другу оставляли, чтобы указывать на переделанные стихи. Я улыбаюсь, перебирая их один за другим, но, когда собираюсь перевернуть на одну из указанных страниц, взгляд цепляется за пометку, которую я не узнаю. Это почерк Уильяма, но номер страницы аккуратно выведен в самом верху – слишком четко, не в духе нашего хаоса. Он что, втихаря оставил еще одну запись? И почему чернила выглядят такими свежими?

Я переворачиваю на указанную страницу.

Наверху, прямо над одним из его стихов, написано два слова:

Не забудь

В самом углу страницы – еще один номер. 87.

Переворачиваю.

Что ты

Дальше – новый номер. 56.

Красивая.

Следующая – 128.

И

Потом – 37.

Я думаю, мне стоит признаться…

Страница 212.

Я

114.

Влюбляюсь

235.

В

Страница 6.

Тебя.

Я почти не дышу. Почти не верю в то, что складывают эти слова. Дальше – ничего. Ни новых номеров страниц, ни намека на то, что это начало какой-то дурацкой шутки.

Но это ведь должна быть она.

Так ведь?

Это не может быть… по-настоящему… не так ли?

Нет, Уильям, это ты дай мне причину.

Иди избавься от этой книги.

Я с силой захлопываю обложку с открытым ртом. Он хотел, чтобы я это увидела? Это был его ответ? Его причина? Потому что он… влюбляется в меня?

У меня кружится голова, и ноги уже несут меня, прежде чем разум успевает среагировать. И вот я уже стою перед дверью комнаты Уильяма, стучу костяшками пальцев по дереву. Все тело дрожит от того, как бешено колотится сердце, но его ритм переходит в ужас, когда в ответ раздается лишь тишина.

Его нет в комнате. Значит, он в комнате Обри. Он вообще может получить очко в рамках нашего пари, если будет с ней не в своей спальне? По нашим правилам, близость должна произойти в собственной комнате.

Но…

Если он собирается остаться с ней на ночь…

Разве ее спальня тогда не становится его?

Все во мне падает. Раньше, в Сомертон-Хаусе, я даже не подумала о такой возможности. А теперь не могу думать ни о чем другом.

Я с размаху бью ладонью по его двери в последний раз.

– Все в порядке? – раздается голос Дафны.

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Она идет ко мне по коридору, в ее черных глазах читается тревога.

– Ты не видела Уильяма? – спрашиваю я поспешно.

Она замирает и опускается на задние лапки:

– Он в комнате для отдыха, – говорит она и показывает лапой в сторону самой дальней двери.

Я прищуриваюсь, вглядываясь в свет, пробивающийся из-под створок. В груди вспыхивает надежда.

– Он один?

– Нет, он…

Но я уже бросаюсь к дверям и распахиваю их, не думая о том, что могу застать по ту сторону.

Два взгляда тут же цепляются за меня, два тела замирают.

Но это не Уильям и Обри.

Это Уильям и Монти. Играют в бильярд, улыбаются друг другу, как ни в чем не бывало.

Их выражения лиц меняются от неожиданности, но Монти приходит в себя первым. Он делает долгую затяжку сигариллой, с прищуром смотрит на меня, затем ставит кий обратно на стойку:

– Могу догадаться, кого ты тут ищешь. И это точно не я.

Тут появляется Дафна:

– Что происходит? – шепчет она Монти, который поднимает ее на руки и уносит прочь.

– Я как раз собиралась налить себе сиропа из цветков сакуры.

– Я угощу тебя на кухне, – говорит он и закрывает за ними дверь, оставляя нас с Уильямом наедине.

Мое паническое состояние постепенно утихает, и я наконец осматриваю комнату. В ней те же породы дерева, что и в остальных, те же люстры, будто растущие из потолка, и изящная мебель. Помимо бильярдного стола здесь стоят столики для карточных игр, сервировочный столик для чая и диван в цветочек. Комната достаточно велика, чтобы устроить бал. Но кроме нас здесь никого. Только Уильям.

Чем спокойнее становится дыхание, тем сильнее крепнет подозрение. Я прижимаю книгу к груди, словно она может защитить меня от боли, которую он способен причинить.

– Это была еще одна уловка? Как с Зейном? – спрашиваю я.

Он тяжело вздыхает, кладет кий на бильярдный стол и упирается в него руками. Глаза опущены:

– Не уловка.

– Тогда, где она?

Молчание. Потом:

– Я не смог.

– Почему?

Наконец он поднимает взгляд и встречается со мной глазами:

– А как ты думаешь?

Я сильнее прижимаю книгу к груди и направляюсь к нему. Когда подхожу к бильярдному столу, кладу ее на поверхность. Больше ничего не защищает мое сердце.

– Почему ты просто не скажешь это?

Он сжимает челюсть, прежде чем ответить. Голос напряженный:

– Потому что это страшно.

– Почему? Потому что я человек?

Он кивает:

– И потому что я не знаю, что с этим делать. С тем, что между нами. Я не знаю, куда это может привести, и... хватит ли меня. Хватит ли смелости.

Сдавливающая боль в груди начинает отступать. Растворяться. Я постукиваю пальцем по книге:

– Когда ты это написал?

Он не просит уточнений. Он знает, что я нашла его скрытое послание.

– После лифта. Я знал, что ты не выбросила книгу. Видел ее у тебя в кармане после автограф-сессии в Зимнем дворе.

Я скрещиваю руки:

– Ты рыскал в моих вещах, чтобы передать мне тайное послание?

Он лукаво улыбается. Смотрит прямо в глаза, не скрываясь:

– Да.

Первый порыв – стереть эту самодовольную ухмылку с его лица и отругать за то, что лазил в моей сумке. Но злость не приходит. Я ведь не за этим пришла.

– Это правда? То, что ты написал?

– Да.

– Ты не передумал?

Он смотрит мягко:

– А почему я должен?

Я обнимаю себя, словно ставлю еще одну преграду между нами, а потом, усилием воли, опускаю руки:

– Потому что я упрямая, – голос дрожит, – и мы вроде как соперники. И потому что я не дала тебе причины не идти к Обри.

Он отрывается от стола, прячет руки в карманы и медленно обходит его, приближаясь:

– Мне не нужна была причина. Я хотел услышать ее от тебя, но у меня уже была своя.

Пальцы дрожат, готовые потянуться к нему. Но, вопреки ожиданиям, он не останавливается передо мной. Он направляется к двойным дверям. Мое сердце обрывается даже несмотря на его слова, которые его же и поднимают.

– Я хочу тебя, Эдвина, – говорит он, не оборачиваясь, одной рукой касаясь дверной ручки. – Я влюбляюсь в тебя. Вот моя причина.

– Не уходи, – говорю я ему в спину, голос срывается на мольбу. – Я дам тебе причину. Вот она: я не хочу, чтобы ты был с кем-то еще. Не хочу, чтобы ты целовал, прикасался, делал что-то с другими. Только со мной.

Он все еще стоит спиной ко мне, пальцы не отрываются от ручки.

Я делаю шаг вперед:

– Пожалуйста, останься.

Он поворачивается боком и встречает мой взгляд мягкой улыбкой:

– Я и не собирался уходить, дорогая.

Вот тогда я замечаю зеленые вьющиеся лозы, вырастающие из его ладоней, обвивающие дверные ручки и скрепляющие их вместе. И вот тогда я замечаю, как он на меня смотрит. Этот взгляд, полный жара. Это желание на его лице.

Он отпускает лозы и идет ко мне. Когда останавливается, его руки обрамляют мое лицо:

– Но, пожалуйста, попроси меня остаться еще раз, – голос низкий, хриплый, руки на щеках дрожат от сдержанности.

Я поднимаю подбородок, приоткрываю губы:

– Останься.

Он впитывает это слово поцелуем.