Соперничество сердец (ЛП)

Текст добавлен: 2 декабря 2025, 06:30

Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"

Автор книги: Тессония Одетт

Жанры:

Эротика и секс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Назад к карточке книги

ГЛАВА 39

УИЛЬЯМ

Чувствую себя идиотом. Не только потому, что сижу на буквальном троне под взглядами толпы незнакомцев – хотя это, конечно, добавляет к ощущению, – но и потому, что не могу перестать думать о том, что произошло прошлой ночью. Я натягиваю самодовольную ухмылку Уильяма Поэта, лениво разваливаясь в позолоченном кресле с бархатной обивкой. Но могу думать только об Эдвине. Эдвине, которую я не видел весь день. С той самой минуты, как она ушла из зала отдыха с болью в глазах.

Кэсси я тоже не видел с тех пор, как она приходила ко мне утром. Расспрашивала о чувствах, про ту самую симпатию, о которой ей по телеграмме сообщил Зейн. Я разрушил ее надежды, когда рассказал, как Эдвина отреагировала на мое признание. После этого Кэсси была так подавлена. Возможно, она вообще решила не приходить на бал. Надеюсь, она не винит себя в том, что произошло между нами с Эдвиной.

Это целиком моя вина.

Эдвина была права. Я должен был рассказать ей все раньше. Точнее… может, вообще не стоило соглашаться на эту авантюру с Кэсси. Возможно, я лишаю сестру той силы, которую она обрела бы, если бы продолжила пытаться издать книгу сама. Возможно, я предаю своих читателей, выдавая чужое творчество за свое.

Но деньги.

Наши долги.

Мечта Кэсси.

И неумолимо тикающие часы ее диагноза.

Во имя всего цветущего, я не знаю, что было бы правильным. Знаю только одно: я сделаю все, чтобы вновь заслужить доверие Эдвины.

– Двадцать сапфировых кругов? – выкрикивает аукционист, стоя рядом с моим нелепым троном и подзадоривая участников.

– Двадцать! – раздается голос молодого человека в центре зала.

– Двадцать один! – выкрикивает женщина с первого ряда, не сводя с меня хищного взгляда. Я стараюсь не морщиться, когда она облизывает губы, хотя искренне надеюсь, что никто не поймет это «свидание» неправильно – все будет целомудренно, и только.

– Двадцать два! – вступает еще один.

Ставки растут все быстрее.

Тридцать. Тридцать пять. Потом сразу сорок. Затем пятьдесят, трое соперников сражаются за первое место.

– Пятьдесят два, – говорит дама спереди, продолжая обмахиваться карточкой для танцев и демонстративно пялиться на меня.

– Пятьдесят три! – парирует ее соперница.

– Пятьдесят...

– Двести!

Голос звучит с самого конца зала, и мое сердце замирает, когда я вижу рыжую макушку, возвышающуюся над остальными.

Эдвина.

Она здесь.

Наши взгляды встречаются, и я встаю с места.

Я не вижу ее полностью, но, судя по тому, как она возвышается над всеми, раскинув руки в стороны, она, должно быть, стоит на стуле. Точно так же, как в день нашей первой встречи – когда декламировала ужасные стихи, прежде чем мы оказались втянуты в пари.

Она поднимает руку – пустую, без номерка участника.

– Двести сапфировых кругов, – выкрикивает она, почти задыхаясь. – Я все правильно делаю?

Тишина. Все участники оборачиваются к ней.

– Это Эдвина Данфорт, – шепчет кто-то. – Та самая писательница романов.

– Двести один! – резко выкрикивает женщина спереди, недовольно морщась.

– Пари, – кричит Эдвина. – Я ставлю расторжение нашего пари!

Я делаю шаг к краю сцены, голова кружится от попытки осознать, что она говорит. Что она делает.

Толпа начинает гудеть, и даже аукционист выглядит сбитым с толку.

– О чем это она? – спрашивает кто-то.

– Мы вообще можем ставить нематериальное?

Эдвина снова поднимает руку.

– Мое сердце, – ее голос срывается на этом слове. – Я ставлю свое сердце, Уилл.

У меня перехватывает дыхание. Она назвала мое имя. Не полное. Не сценическое. Просто… меня.

Я спрыгиваю по ступеням у края сцены и устремляюсь к ней. Толпа расступается в стороны, раздается гул изумленных и взволнованных восклицаний, но я вижу только ее. И, наконец, когда людское море рассеивается, я могу рассмотреть ее полностью. На ней то самое чертовски прекрасное платье, под которое я когда-то запускал руки. А ее небрежно заколотая прическа, из которой выбились пушистые пряди, падающие на плечи, только усиливает эту красоту. Потому что это смелая, дерзкая красота, которой все нипочем и что затмевает весь мир.

Я останавливаюсь перед ней. Благодаря высоте стула она стоит чуть выше меня. Меня так и тянет коснуться ее, но я не решаюсь, пока не буду уверен, что она этого хочет.

Ее глаза блестят за линзами очков, нижняя губа дрожит.

– Прости, что я такая упрямая, Уилл. Ты прав насчет меня. Я так увлекаюсь своими идеалами, что начинаю осуждать других, если они им не следуют.

– Тебе никогда не нужно извиняться за упрямство, – отвечаю я, и мой голос такой же хриплый и неровный, как ее. – Я люблю это в тебе.

Ее глаза расширяются.

– Я люблю тебя, Эдвина. Такой, какая ты есть.

– Ты любишь меня?

Мои губы трогает улыбка.

– Я люблю тебя.

По ее щеке катится слеза, а губы расплываются в самой широкой, самой теплой улыбке. Она тянется ко мне, обвивая руками шею, и я заключаю ее в объятия, охватывая за талию. Прижимаю губы к ее губам и поднимаю со стула. Мы целуемся, пока я ставлю ее на пол, и никто из нас не хочет отпускать другого.

– Кстати, – шепчет она, отрываясь, чтобы перевести дыхание, – я тоже тебя люблю.

Я прижимаю лоб к ее лбу.

– Я так и подумал.

– Прости, что опоздала.

– Все в порядке, дорогая. Я никуда не уйду.

– Ненавижу прерывать.

Мы с Эдвиной оборачиваемся и видим перед собой Обри. Я напрягаюсь, замечая, что весь зал пялится на нас: кто с недоумением, кто с усмешкой или восхищением.

– Мы все еще в разгаре аукциона, – шепотом напоминает Обри. – Если вы не знали, то обязана проинформировать: он магически обязателен. И вы, мисс Данфорт, только что поставили на кон свое сердце. Ставка, которая может обернуться ужасом, если аукционист поймет ее неправильно. Настоятельно советую вернуться к вашей первой ставке – двести сапфировых кругов.

Мы с Эдвиной в ужасе переглядываемся.

– Да, согласна, – быстро говорит она.

– Двести кругов, – уже громко заявляет Обри аукционисту. – Вернемся к этой сумме.

Аукционист кивает.

– Есть ли кто-то, кто даст двести один?

Я морщусь, ожидая, что та настойчивая дама у сцены снова подаст голос, но в ответ только тишина. Ну, тишина, музыка и любопытные шепотки вокруг. Никто не решается перебить ставку Эдвины.

– Продано, – объявляет аукционист, – женщине в белом.

Эдвина прикусывает губу, сдерживая улыбку:

– Получается, я только что тебя купила?

– Свидание. Ты купила свидание, – ухмыляюсь я. – А все остальное у тебя и так есть.

– Верно, – отвечает она, притягивая мои губы к своим. Ее дыхание такое теплое и нетерпеливое, что по спине пробегает дрожь. – Я уже говорила тебе, что ты мой.

Мне с трудом удается не увести ее прочь с бала и не прижать к стене в первом же пустом закутке отеля. А лучше – в лифте. Или в нашем люксе на бильярдном столе. Или в любом другом месте, где я мог бы наконец сжечься в ней дотла.

Но после опоздания Эдвины и той шумихи, которую мы устроили на аукционе, нам лучше остаться. Это пусть и не автограф-сессия, но все же часть нашего официального тура. Нас ждут поклонники.

Эдвина рассказывает, где была днем, и становится ясно, куда подевалась Кэсси. У меня внутри все сжимается, когда она говорит, как сестра потеряла сознание, но я сдерживаюсь. Особенно помогает мысль о том, что Эдвина осталась с ней до тех пор, пока не убедилась, что Кэсси в порядке.

Мы расходимся, чтобы поговорить с нашими читателями, а когда бал заканчивается, встречаемся в холле и вместе возвращаемся в номер. Идем по лестнице – она менее загружена, чем лифт, – и, оказавшись вдвоем, целуемся прямо на пролете. Я успеваю просунуть руку под лиф ее платья и коснуться ее прекрасной груди, а мой член натягивает слишком тесные брюки. Но, услышав шаги с нижнего пролета, я сдерживаю глухой стон, и мы продолжаем путь наверх.

Когда входим в номер, Монти уже там и не один. Женщина сидит на кухонном островке, болтая в воздухе ногами в белых чулках и попивая рубиновый напиток из стакана. Монти стоит напротив, облокотившись на столешницу, с сигариллой в зубах – ее аромат мягко наполняет общую комнату. Я впервые вижу его с кем-то, будь то друг или любовница. Шок от присутствия посторонней сбивает с меня весь пыл.

Но тут женщина начинает говорить знакомым голосом.

– А вот и они.

У меня отвисает челюсть.

– Дафна?

Она съеживается, словно только сейчас осознала, почему я так удивлен.

– Ага, – бурчит она, дергая за короткий подол платья.

– Ты танцевала? – спрашивает Эдвина, подходя ближе. Она не выглядит удивленной. Хотя ожидаемо, она же уже видела Благую форму Дафны.

– Немного, – отвечает та и делает глоток из стакана.

– Она заполнила половину своей танцевальной карты, – говорит Монти со странным выражением лица, глядя на Дафну. Что-то мягкое и открытое, я не видел таким его никогда. Но вот он снова прячет это выражение за кривоватой ухмылкой. – Эта куница – просто ужасный танцор.

– Ты сам танцуешь хуже, – бурчит Дафна.

– Ты тоже танцевал? – удивляется Эдвина, вскинув брови.

– Всего раз. Я вообще не по этой части. Но один из партнеров Даффи начал себя вести чересчур развязно.

– Тебе необязательно было ломать ему плечо, – бормочет Дафна. – Он думал, ты собираешься его убить.

– Без понятия, о чем ты, – отвечает Монти с фальшивой улыбкой. Сейчас он уже больше похож на себя.

– Погоди, а это что у тебя? – Эдвина поднимает что-то с кухни. Это пачка листов с ее почерком.

– Я выиграл аукцион, – отвечает Монти.

– Зачем?

Он делает затяжку.

– Что значит «зачем»? Я сделал самую высокую ставку.

Эдвина бросает на него взгляд, полный укоризны и едва заметной улыбки.

– Да, но зачем тебе это вообще? Я думала, это достанется какому-нибудь моему преданному поклоннику.

– Ранишь мое сердце, Эдвина. Как ты можешь намекать, что я не преданный поклонник? К тому же я думал Дафне понравятся твои рисунки. Особенно откровенные, – он подмигивает девушке и получает рык в свою сторону, затем снова поворачивается ко мне. – И было бы преступлением, если бы Уильям так и не увидел последнюю страницу.

Я смотрю то на Монти, то на бумаги в руках Эдвины, а потом на лицо своей прекрасной возлюбленной. Щеки у нее пылают, а улыбка становится вдруг застенчивой.

– Ну теперь мне стало интересно, – говорю я, протягивая руку к бумагам. Она передает их с легкой неуверенностью.

– Только не пропусти начало, – предупреждает Монти.

Я пролистываю страницы, начиная с «14 способов умереть в Фейрвивэе: иллюстрированное руководство». Потом идут парочка откровенных рисунков. А затем страница с заголовком «14 способов умереть в Фейрвивэе: поэт с раздутым эго – специальное издание». Ниже – несколько кривоватых набросков, среди которых я с трудом распознаю один – кажется, это флакон. А рядом подпись ее рукой: Яд?

Я фыркаю и поднимаю на нее вопросительный взгляд:

– Угрозы в мой адрес?

– Я была пьяна, – кривится она в ответ.

Я пролистываю еще несколько страниц с рисунками, затем вижу еще один список с заголовком: «Как соблазнить незнакомца». Под ним – несколько пунктов: Веди себя скромно и застенчиво, Декольте. А на полях ее небрежный почерк: Я не имею ни малейшего понятия, что делаю. Далее следуют еще рисунки, и наконец я дохожу до последней страницы. Горло тут же перехватывает.

«14 влюбиться в Фейрвивэй».

А под заголовком – маркированный список с первого по четырнадцатый пункт.

И в каждом – мое имя.

Уильям Хейвуд.

Я откладываю бумаги и поворачиваюсь к Эдвине.

– Ты и правда собиралась выставить это на аукцион, не показав мне?

Она неуверенно улыбается.

– Это был самый ценный лот, с которым я могла бы расстаться.

Но это гораздо больше, чем просто лот. В этой стопке бумаги – история нас. С ее самого первого дня в Фейрвивэе. С ее ужасного первого впечатления обо мне. До того момента, когда расцвела любовь. С вкраплениями невозможных сексуальных поз, конечно. Но я и не надеялся, что все ее внимание занимал только я – в голове у моей возлюбленной места хватает многому.

Я делаю шаг к Эдвине, не отрывая от нее взгляда.

– Спасибо, что выиграл торги, Монти, – говорю, даже не взглянув в его сторону. – Но отплатить тебе за щедрость я могу только одним: предупредить тебя и Дафну, чтобы вы выметались.

Сначала Эдвина выглядит сбитой с толку, но потом ее губы растягиваются в хитрой усмешке.

– А, я поняла, что это, – бормочет Дафна, соскальзывая с кухонной стойки и прихватывая бутылку ликера на прощание.

Монти театрально вздыхает:

– Да чтоб тебя, Даф. Никогда больше мы не делим с ними люкс. Ни в одном туре.

– Согласна, – отзывается она.

Как только за ними захлопывается дверь, мои губы врезаются в Эдвинины. Мои пальцы тут же находят ленту на спине ее платья, и перед падает. Я не теряю времени: стягиваю юбку с ее бедер, затем спускаю нижнее белье. В этот раз не будет долгих прелюдий. Никаких ожиданий. Эдвина тянется к моему галстуку, стягивает его, пока я сбрасываю пиджак, затем жилет. Через секунду мы оба уже голые.

Я усаживаю ее на кухонный остров, и она откидывается назад, обвивая ногами мои бедра. Я замираю, прижавшись к ее влажному входу, смазывая головку ее возбуждением, и вхожу в нее одним толчком. Беру ее прямо на этой столешнице, над разбросанными листами и свидетельствами ее любви. Двигаюсь быстро, жадно, пока она не начинает дрожать от удовольствия. Потом выхожу из нее и подхватываю на руки, унося в кровать. Там мои поцелуи становятся мягче, движения медленнее. Я опускаюсь на нее снова, проникая в нее с новой нежностью.

Я сжимаю ее ладони в своих, прижимая их к матрасу, вдыхаю аромат ее кожи, пробую вкус ее губ. Она смотрит мне прямо в глаза, пока я занимаюсь с ней любовью так медленно, как только могу, в ритме с ленивыми движениями ее бедер, восполняя каждую ее потребность своими движениями. Но стоит ей обвить меня ногами, сжать свои горячие и влажные стенки вокруг меня, и я не могу больше сдерживаться. Ее стоны нарастают, сплетаются с моими. Она извивается подо мной, запрокидывает голову, и с ее губ срывается самый сладкий, самый отчаянный стон, что я когда-либо слышал. И ее накрывает. Всю. Подо мной. Она пульсирует вокруг меня, такая скользкая и горячая. И со следующим толчком я кончаю в нее. Мой стон сливается с ее последними всхлипами. Меня трясет от оргазма, настолько яркого, что я едва держусь, чтобы не обрушиться на нее всем телом.

Я ложусь рядом, прижимая ее к себе, но как только закрываю глаза, слышу цветочный аромат и чувствую, как что-то щекочет мне шею.

Эдвина замечает это одновременно со мной, приподнимается и вытаскивает что-то у меня из волос.

– Это…

Я щурюсь в темноте, но и так понимаю, что это.

– Лепесток.

Она поднимает еще горсть лепестков, которые находит рядом с подушкой, и дает им осыпаться с ладони.

Я оглядываюсь. Вокруг нас – целая россыпь.

Эдвина приподнимает бровь.

– Уилл, ты только что… эээ… кончил лепестками?

Я хохочу.

– Сначала ты спрашиваешь, не какашка ли это, теперь – не сперма ли. Ни то, ни другое. Скорее… спонтанное непреднамеренное цветение. Клянусь, со мной обычно такого не происходит.

Она берет еще лепестки, пропускает их сквозь пальцы.

– Ты то же самое говорил про трехсекундное рукопожатие, которое я устроила твоему члену. И был прав, ты стал держаться куда дольше.

Я перекатываю ее на спину.

– Мы договорились, что ты не будешь это вспоминать.

Ее улыбка становится дьявольской.

– Я же сказала, что хочу выгравировать это на табличке и повесить над камином. И я не шутила.

– Ты неприличная женщина.

Ее улыбка смягчается.

– Но ты все равно меня любишь.

– Да, Эдвина, – шепчу я, целуя ее висок, щеку и губы. – Люблю тебя несмотря ни на что.

ГЛАВА 40

ЭДВИНА

На следующий день я наконец получаю свой выигрыш с аукциона – свидание с Уильямом. А заодно прощаюсь с двумя сотнями сапфировых кругов, что составляет почти все, что у меня есть с собой в этой валюте. По крайней мере, это ради благого дела – в пользу Литературного общества Фейрвивэя. И, конечно же, ради возможности провести время с Уильямом наедине.

Однако он настаивает на том, чтобы провести свидание именно так, как если бы я была ему совершенно незнакома. Мне даже приходится подписать договор при передаче средств, обязуясь не приближаться к сопровождающему меня джентльмену ближе, чем позволяет этикет: ни поцелуев, ни объятий, ни малейших касаний, выходящих за рамки приличного сопровождения.

Более того, он отказывается ехать со мной к месту встречи. Мне приходится остановить карету у отеля и назвать кучеру адрес. Я плохо знаю Дарлингтон-Хиллс и понятия не имею, куда меня везут.

Повозка катит в противоположную сторону от того района, где остановилась Кэсси. За окнами проплывают незнакомые улицы, симпатичные лавки, здания с покатыми черепичными крышами и цветущие деревья. Постепенно дома становятся все реже, а зелени – больше, и вот вдали начинает поблескивать кристально-голубая вода.

Кучер высаживает меня у огороженной дорожки, обсаженной плакучими ивами. За воротами и деревьями ничего не видно, но прохожие вокруг несут корзины и пледы, так что я следую за ними под высокую арку из решетчатого дерева, оплетенного чайными розами. Пройдя под ней, попадаю на огромную зеленую лужайку, окруженную ивами, с широким рябящим от ветра озером в центре. По кругу тянется променада, вся в тени великолепных деревьев с розовыми цветами.

Приподнимаю подол голубого прогулочного платья и спускаюсь по каменной лестнице к озеру, завороженная красотой этого места. Вода прозрачная, как небо, сверкает под легким ветерком. Ласточки чирикают в цветущих ветвях. Влюбленные прогуливаются, обнимаясь или сидя на пледах для пикника. Все напоминает городской парк в Бреттоне, только в тысячу раз красивее.

– Снова любовь с первого взгляда?

Я так залюбовалась, что напрочь забыла, зачем здесь. Но теперь от одного голоса Уильяма меня пробирает радостная дрожь.

Я оборачиваюсь и вижу его с озорной усмешкой на лице. На нем тот самый изумрудно-шалфейный костюм и кремовый шейный платок – в точности как в тот день, когда я впервые увидела его в «Полете фантазии». И как тогда, я снова сражена его красотой. Смогу ли я когда-нибудь смотреть на него без трепета?

Он качает головой и делает более серьезное лицо:

– Прошу прощения, мисс Данфорт. Это было неуместное замечание по отношению к незнакомке.

– Незнакомке? – переспрашиваю я, вскидывая бровь.

Он протягивает руку в перчатке:

– Разрешите представиться должным образом. Мисс Данфорт, я Уильям Хейвуд, поэт, которого вы столь любезно удостоили своим вниманием и приобрели на аукционе. Благодарю за то, что нашли время прогуляться со мной по променаду Дарлингтон-Хиллс.

Я вкладываю свою руку в перчатке в его:

– Мы играем?

– Немного, – шепчет он и подмигивает.

– Приятно познакомиться, – говорю я торжественным тоном, хотя улыбка, наверное, выдает меня с головой.

Он отпускает мою руку и предлагает локоть:

– Пройдемся?

– С превеликим удовольствием, – отвечаю я и беру его за локоть.

Мы идем на приличном расстоянии друг от друга, как и подобает всем парам вокруг. Похоже, этот променад посещают в основном люди и Благие фейри, ведь все здесь придерживаются тех самых формальностей, что я привыкла видеть дома. Странное сочетание знакомого и нового, и мне это нравится.

Уильям подводит нас к такой же уличной лавке, как та, у которой мы покупали люми в Люменасе. На этот раз угощение – те самые мягкие пирожки с бобовой начинкой, которые Кэсси и я пробовали в кафе.

Сегодня утром Кэсси заглянула к нам в номер убедить, что с ней все в порядке после вчерашнего. Это явно успокоило Уильяма. Она извинилась, что не дала о себе знать, и пообещала впредь быть более откровенной. При этом она бросила на меня выразительный взгляд, ясно дав понять, что к моему совету прислушалась.

Я даже жалею, что ее нет с нами сейчас, хотелось бы узнать ее поближе. Но то же самое я могу сказать и об Уильяме: еще так много, чего я о нем не знаю. Мы идем, едим сладкое, и между укусами задаем друг другу вопросы. Я узнаю о его детстве: о том, как он переезжал из города в город еще до того, как его отец встретил Лидию, и после этого тоже. До Лидии отец все время гнался за искусством и вечно менял муз. После они жили там, куда заносила карьерa Лидии. В последние годы, когда ей требовалось лечение, они с Уильямом и Кэсси обосновались в Земляном дворе.

Я собираю каждую его историю, как драгоценность, ценя и сладкое, и горькое. Каждая новая деталь – еще одна нить в ткани, из которой соткан Уилл. Я хочу знать все. Мы уже влюблены друг в друга, но еще столько предстоит узнать. Это полная противоположность тому, как все было с Деннисом Фиверфортом. С Деннисом мы сначала выучили друг друга наизусть по письмам, потом влюбились, потом встретились. И все развалилось.

С Уильямом мы оба не искали романтики. Скорее, наоборот, особенно друг с другом. Но притяжение оказалось неизбежным. Чем больше я его узнавала, чем больше видела его разных сторон, тем сильнее влюблялась. А теперь я узнаю те простые, но такие важные мелочи, из которых и складывается этот фейри.

Мы медленно обходим озеро, часто останавливаясь, и, вернувшись к исходной точке, Уильям делает формальный поклон:

– Нам пора проститься, – говорит он. – Благодарю за вашу компанию.

Сердце невольно сжимается. Я так увлеклась игрой, что на секунду забываю, что увижу его в нашем номере. Приседаю в реверансе:

– И я вас, мистер Хейвуд.

– Желаю вам доброго дня. Хотя советую заглянуть на мост, прежде чем уйти.

– Мост?

Он указывает в сторону заросшей деревьями части берега:

– Пройдите по тропинке и увидите его.

Я щурюсь, пытаясь разглядеть тропу, и, заметив ее, снова смотрю на Уильяма… но он уже исчез. Тихий мерзавец. Когда он успел ускользнуть?

Любопытство берет верх. Я возвращаюсь к началу тропы и иду по ней, хотя на пути встречаю и другие. Она ведет между ивами и цветущими изгородями, а потом к вымощенной дорожке. Передо мной чудесный сад: миниатюрные деревья, выветренные статуи лесных зверей и фейри, фонтаны, несколько прудов. Здесь почти никого нет, только пара случайных прохожих. Кажется, не все знают о спрятанном саду.

Я иду по извилистой дорожке мимо душистых кустов, пока не вижу красный арочный мост над тихим ручьем. А в центре моста уже стоит знакомая фигура. Я улыбаюсь и ускоряю шаг, встречаясь с Уильямом.

– Что мы здесь делаем? – спрашиваю я, подходя ближе. – Ты со мной попрощался.

– Это Уильям Поэт попрощался с победительницей аукциона, – отвечает он, притягивая меня к себе. – А теперь это только мы.

Я обвиваю его шею руками и вскидываю голову, глядя ему в глаза:

– И зачем была вся эта игра? Хотел что-то доказать?

– Да, – отвечает он без тени смущения. – Хотел показать, что тебе не о чем было бы волноваться, даже если бы ты не выиграла аукцион. Я придумал тот договор с самого начала. Еще до того, как заподозрил, что ты можешь меня простить.

У меня падает сердце:

– Прости, что тогда сбежала. Прости, что мне понадобилось время, чтобы разобраться в своих чувствах.

– Нет, Вини, – говорит он, и я понимаю, что уже давно не раздражаюсь от этого прозвища. Теперь оно лишь согревает. – Ты имеешь право брать столько времени, сколько тебе нужно, когда злишься или расстроена. Сколько угодно. Главное, что ты вернулась. Это дает мне надежду, что ты будешь возвращаться снова и снова, даже если между нами возникнут разногласия.

Я вспоминаю слова Кэсси. О своем обещании ей – не дать ему потерять себя во мне. О его вине за смерть Лидии. О боли, которую он испытал, узнав, что ее здоровье ухудшилось после того, как отец оставил ее, и что она страдала, пока Уильяма не было рядом.

– Я буду возвращаться, – говорю я. – Всегда буду. Тебе можно отпустить меня немного – это безопасно. И тебе безопасно следовать за своими мечтами.

Не знаю, насколько понятно я это выразила, но по-другому не сказать. Наша любовь еще слишком нова для смелых клятв и обещаний на всю жизнь, как бы ни билось мое сердце для него. У нас еще есть карьеры, которыми мы хотим наслаждаться, цели, которых хотим достичь. Я хочу делать это вместе с ним, но и по отдельности тоже. Мы можем выстроить прочные опоры нашей любви, не растворяясь полностью друг в друге.

Чтобы прийти к этому, нам нужно учиться друг у друга. Строить доверие.

Уильям должен понять, что мы можем опираться друг на друга, не становясь зависимыми. А я должна довериться тому, что он не передумает насчет меня, даже когда увидит мои худшие стороны.

– Я люблю тебя, – говорит он, прижимая меня крепче. – Хочу испытать все с тобой, что бы ни случилось с контрактом.

И сердце снова болезненно сжимается.

От этого все равно никуда не деться: кто-то из нас получит контракт на три книги, а кто-то – нет. Но я знаю одно: я буду любить и поддерживать его, что бы ни случилось. И знаю, что он чувствует то же самое.

Я чуть отстраняюсь.

– Пришло время, Уилл. Давай расторгнем наше пари.

Его глаза расширяются.

– Ты уверена?

– Уверена.

– Тогда пусть будет так. Я, Уильям Хейвуд, официально отзываю нашу сделку, отменяя все условия пари, на которые мы согласились, включая все устные дополнения и изменения, и объявляю ее недействительной.

Я жду, что по мне пройдет дрожь магии, что-то ощутимое, подтверждающее, что наша магически скрепленная сделка перестала существовать. Но ничего.

– И все? Это конец?

– Конец.

– Значит, теперь это гонка продаж.

Его губы трогает лукавая улыбка.

– Гонка, чтобы узнать, кто из нас на самом деле самый популярный.

Наше соперничество еще никогда не казалось таким приятным. Его насмешливая ухмылка будит во мне только азарт. Потому что я знаю: все будет хорошо, что бы ни случилось. С Кэсси тоже. Если выиграю я, у меня есть идеи, как нам всем извлечь пользу. И знаю – без всяких слов, – что и у него есть свои идеи, если победа достанется ему. Мы в этом вместе.

Но при этом мы все равно соперники.

И я не хочу, чтобы было иначе.

Я намерена соревноваться с ним до самого конца.

Подняв подбородок, я зеркалю его игривую ухмылку и ослабляю руки на его шее. Кладу ладонь ему на грудь и кончиком пальца дотрагиваюсь до его носа – точно так, как он сделал в день нашей первой встречи:

– Надеюсь, ты не заплачешь, когда я выиграю, Вилли.

Его руки все еще обнимают меня, и он разворачивается так, что мои спина и бедра упираются в перила моста. Он ставит ладони по обе стороны от меня, преграждая путь, и наклоняется:

– Эй, Вини.

– Что?

– Карт-бланш.

Я фыркаю.

– У нас больше нет карт-бланша.

– Может, официально и нет. Но мне все еще нравится эта игра.

Тепло в его взгляде переворачивает все внутри.

– Ладно. И что ты хочешь сделать с этим карт-бланшем?

– Поцеловать. Коснуться. Трахнуть тебя прямо здесь, на мосту.

Я прикусываю губу, сдерживая стон. Мой разум все-таки заставляет меня бросить взгляд по сторонам: сад все еще пуст, вокруг ни души.

– А если кто-нибудь нагрянет?

Он проводит губами по уголку моей челюсти: