Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 35
ЭДВИНА
Уильям целует меня жадно, требовательно, и я отвечаю с той же силой. Его язык скользит в мой рот, я запрокидываю голову, наслаждаясь его вкусом, в дыхании – горечь и сладость крепкого напитка. Его ладонь скользит к моей шее, пальцы вплетаются в волосы у затылка, освобождая пряди из прически. Я обвиваю руками его шею, прижимаясь так близко, будто мы можем слиться в одно целое. Теперь, когда он в моих руках – мой, и ничей больше, – я не хочу отпускать его даже на вдох.
Он делает шаг ближе, заставляя меня отступать. Не прерывая поцелуя, позволяю ему вести себя, шаг за шагом, пока не упираюсь спиной в край бильярдного стола. Лишь тогда он отрывается от моих губ, поднимает меня и усаживает на край. Движения его становятся неожиданно бережными, и он снимает с меня очки.
– Все в порядке? – шепчет он.
Мир перед глазами плывет, но я не возражаю, если это значит убрать еще одну грань между нами.
– Да.
Он откладывает очки и припадает губами к моей шее. Мои ресницы дрожат, опускаясь, пока он целует по линии высокого кружева блузки, затем по краю челюсти, к изгибу, где она встречается с ухом. А потом его губы снова находят мои, и я уже раскрыта для скользящего движения языка и обмена дыханием. Он поднимает край моей блузки, вытаскивая ее из-под пояса юбки, и ладонями проходит по передней части корсета, огибая округлость груди.
Я никогда не испытывала к корсетам никаких особых чувств, но сейчас ненавижу их. Ненавижу плотную ткань за то, что она мешает чувствовать его еще сильнее. Его пальцы добираются до верхнего края, скользят по кружевной отделке, и там, где кожа наконец встречает его прикосновение, она покрывается мурашками. Я выгибаюсь навстречу, давая понять, чего хочу.
Он улыбается в мои губы:
– Стала жадной, Вини?
– Да. Хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Везде.
– О, я сделаю больше, чем просто прикоснусь.
Его рука уходит за спину, к шнуровке корсета, и начинает развязывать ее. Я спешно расстегиваю пуговицы на блузке, неловко, боясь, что сейчас попросту оторву их. Когда блузка распахивается, Уильям уже развязал корсет. Я стягиваю с себя верх и даю ему соскользнуть на стол. Его пальцы возвращаются вперед, к крючкам на корсете, и один за другим он расстегивает их, пока ткань не раскрывается. Ладонь скользит под жесткий, вышитый золотом атлас и обхватывает грудь, большой палец кругами ласкает сосок, заставляя его напрячься и затвердеть. Я опираюсь руками о стол и откидываюсь назад, пока вторая грудь приподнимается над краем корсета – и он берет сосок в рот. Его язык обводит чувствительный бутон, и я запрокидываю голову, не сдерживая стон. Хочу, чтобы он поднял мою юбку и подошел ближе, чтобы я могла обвить его ногами и хоть как-то унять жар, разгорающийся внутри.
Его зубы чуть задевают сосок, и губы начинают новый путь – по ключице, вверх по шее, пока мы снова не встречаемся в поцелуе. Мои руки оставляют стол и находят застежку на юбке.
Уильям отступает, его глаза подернуты туманом желания. Я жду, что он закончит расстегивать корсет, чтобы увидеть меня обнаженной, но он делает еще шаг назад.
– Ляг, дорогая.
Я делаю, как мне велено, упираясь на предплечья. Когда мне кажется, что он потянет юбку вниз, он поднимает ее за подол, обнажая мои икры. Его ловкие пальцы находят шнуровку ботинок, и, глядя прямо мне в глаза, он снимает их. Потом чулки. Наконец, его прикосновения скользят вверх по голой ноге к колену, к внутренней стороне бедра. Он все еще держит мой взгляд, когда достигает края шелковых панталон. Проводит пальцами по ткани, скрывающей уже влажное от желания лоно. Его улыбка становится хищной, когда он видит, как мои губы приоткрываются. От следующего движения мои предплечья сдают, и я ложусь полностью на стол. Но между нами все еще есть преграда. Я хочу, чтобы его кожа коснулась моей.
– Больше, – умоляю без дыхания в голосе.
Он поддается моей просьбе, стягивая тонкий шелк с моих бедер, с ног, и бросает белье на пол. Потом задирает мою юбку выше и проводит пальцем прямо по моему лону, раздвигая складки. Мои ресницы дрожат, глаза смыкаются, и с губ срывается тихий стон.
– Ты жаждешь моих прикосновений, не так ли? – шепчет Уильям. Свободной рукой он придерживает мое колено, мягко разводя ноги шире. – Как долго ты этого жаждала?
– Какое-то время.
Его большой палец скользит вверх по моим складкам, затем начинает мучительно медленно водить по клитору кругами. Волна удовольствия пронзает меня, и я двигаю бедрами, вымаливая более глубокого прикосновения. Он замирает. Его голос становится ниже, насмешливее:
– «Какое-то время» – это сколько?
Он нарочно мучает меня, когда все, чего я хочу, – это больше его. Всего его. Я хочу, чтобы он оказался сверху. Внутри. А он все еще стоит между моих ног у края стола, полностью одетый, в то время как я наполовину в одежде, и только самые уязвимые места – грудь и лоно – обнажены. Его ладонь по-прежнему не двигается, даже когда я трусь о его пальцы. Я открываю глаза, чтобы бросить на него сердитый взгляд, и вижу улыбку на его лице.
– Уильям, пожалуйста, – выдавливаю я сквозь зубы.
– Ну, раз ты так вежливо попросила… – он делает шаг ближе, наклоняется надо мной и опускает голову между моих ног.
Я ахаю, когда он проводит языком по моим складкам в медленном, тягучем движении. Каждая нервная клеточка в центре тела загорается, и он только раздувает этот огонь каждым прикосновением губ, каждым движением языка. Его пальцы работают вместе с ним – раздвигают меня, наполняют, выманивая стоны и всхлипы, о существовании которых я и не подозревала. Разряд нарастает все сильнее, я зарываюсь пальцами в его волосы, двигаю бедрами навстречу его рту. Бедра дрожат в предвкушении оргазма…
И он отстраняется. Медленно, нарочно вытаскивая из меня пальцы, поднимаясь вверх.
– Что ты делаешь? – мой голос срывается на жалобный всхлип, дыхание рваное. Все мое тело вибрирует на грани освобождения, которое было так близко.
Он отходит назад, и я поднимаюсь на предплечья, чтобы не спускать с него глаз. Уголок его влажных губ чуть поднимается, пока он расстегивает уже ослабленный шейный платок, потом верхние пуговицы жилета и рубашки.
– Кажется, я обещал тебе мучения.
Я моргаю сквозь туман возбуждения, пока в голове не отзываются его слова, которые он прошептал в коридоре у моей комнаты в общежитии:
Буду дразнить. Мучить. Пока ты не начнешь молить, скулить, хныкать, как твои героини на страницах.
– Разве ты еще не заставил меня всхлипывать и стонать достаточно? – поднимаю бровь.
Он сбрасывает жилет, затем рубашку. Мой взгляд прикован к его телу – рельефным мышцам, играющим под кожей, когда он бросает одежду на пол.
– О, дорогая, мы только начинаем.
Он возвращается ко мне, становится между моими ногами и поднимает меня, прижимая к своей груди, полностью заключая в объятия. Я обвиваю его шею руками, он улыбается, затем целует меня медленно, глубоко. Вкус себя на его языке вызывает во мне странный трепет.
Двигаясь, он несет меня через комнату, и моя спина погружается во что-то мягкое. Когда он чуть отстраняется, я понимаю, что мы на диване. Его пальцы находят нижние застежки моего корсета, наконец освобождая меня от него. Я уже стягиваю юбку с бедер, когда он помогает снять ее полностью.
Он откидывается на диване рядом, взгляд скользит по мне. Его ладонь медленно проходит от шеи, по груди, по животу, минуя центр, вниз по бедрам. Когда его глаза снова встречаются с моими, я переплетаю пальцы у него за шеей и притягиваю к себе. Теперь его поцелуи мягкие, легкие, и я сама позволяю себе изучать его тело – скольжу ладонями по груди, спине, спускаюсь к его все еще одетым бедрам, пока не обхватываю ладонью выпуклость на брюках. Его напряжение чувствуется сквозь ткань.
– Ты жаждешь моих прикосновений, не так ли? – повторяю я его же слова.
Он двигается в такт моей руке, и в его горле рождается сдавленный стон.
– Как долго, Уильям? Как долго ты жаждешь меня?
– Такое чувство, что чертову вечность, – выдыхает он мне в губы и, наконец, расстегивает брюки, позволяя мне стянуть их с бедер.
Поцелуй углубляется, но, когда я пытаюсь обвить его талию ногами и прижать к себе сильнее, он почти не поддается.
– Еще, – умоляю я, сжимая его твердую длину в ладони и наслаждаясь резким вдохом удовольствия, сорвавшимся с его губ. – Я хочу тебя. Хочу так сильно, что больше не могу это терпеть.
Его губы находят мое ухо.
– Тогда скажи это снова, Эдвина. Скажи, что не хочешь, чтобы кто-то, кроме тебя, прикасался ко мне.
Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза:
– Я хочу, чтобы ты был весь только мой.
– Насколько весь?
Дыхание становится прерывистым, острым. Потом я мягко упираюсь ладонью ему в грудь. Он подчиняется моему безмолвному жесту, откидывается назад, и я не позволяю нам отдалиться больше, чем на пару сантиметров, пока усаживаю его на диван и седлаю его. Эрекция упирается в мое бедро, почти там, где я хочу, но все же недостаточно близко. Я приподнимаюсь и целую его, беря инициативу.
– Эти губы – мои. Это… – я провожу ладонью вниз по его длине и направляю его к себе. Он прикусывает губу, когда кончик его члена входит в мою скользкую теплоту. Затем, двигаясь медленно, я опускаюсь на него, принимая его полностью. Поднимаясь снова, выдыхаю следующее слово со стоном: – Мое.
Он притягивает меня к себе, зарываясь лицом в мою шею, пока я задаю ритм, двигаясь на нем и вращая бедрами, чтобы коснуться всех точек, которые мне так нравятся. То, как он заполняет меня, как растягивает, будто он создан для меня. Удовольствие сплетается в каждом нерве, нарастает, пока он не берет мою грудь и не касается языком соска. Оргазм снова близко, но теперь я сама задерживаю его, замедляясь в самый разгар. Наши тела покрыты потом, и хватка Уильяма на моих бедрах становится крепче. По резкости его толчков я понимаю, что он тоже близко.
Я откидываюсь, ловлю его взгляд и впиваюсь в выражение жгучей нужды на его лице.
– А как насчет меня, Уильям? Ты хочешь, чтобы я была вся твоя? Хочешь лишить меня возможности прикасаться к другому мужчине? Целовать его? Седлать его вот так? Взять все то удовольствие, которому ты меня учишь, и отдать его кому-то еще?
Его взгляд темнеет, и пальцы впиваются в мою талию, удерживая меня на месте.
– Даже не произноси эти блядские слова. Я хочу тебя и только тебя. Хочу, чтобы мой запах впитался в каждый дюйм твоей кожи. В твои волосы. Хочу, чтобы ты была так пропитана мной, что любой фейри за километры почувствует, что ты моя.
Эта властная фраза пробегает по мне вспышкой возбуждения. Я слегка качаю бедрами – единственное движение, которое он позволяет. Этого хватает, чтобы его ресницы дрогнули.
– Запах, может, и отпугнет фейри, но что насчет людей? – дразню я. – Как ты оставишь меня себе, если у людей такие слабые чувства?
Он убирает одну руку с моей талии, обхватывает мою шею сзади и приближает свои губы к моим, но не целует:
– Я разрушу тебя для всех, кто будет после меня, – шепчет он в мои губы. – Трахну так глубоко, насыщу так полно, что ты никогда не сможешь коснуться другого, не вспомнив обо мне. Достигну того места, куда больше никто никогда не доберется.
Его вторая ладонь ложится мне на верх груди, к сердцу.
– Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я разрушил тебя?
Я провожу языком по его нижней губе:
– Да.
Он крепко целует меня, затем выходит из меня. Я успеваю лишь заметить его длину, блестящую от нашего общего желания, прежде чем он разворачивает меня лицом к спинке дивана. Я упираюсь руками в резное дерево над цветочной подушкой. Он обнимает меня сзади, прижимается губами к уху, и кончик его члена находит мой вход.
– Скажи это.
Я сглатываю, поворачивая голову через плечо, чтобы встретиться с его жадным взглядом. Потом прогибаюсь, поднимаю бедра, разводя ноги шире:
– Разрушь меня.
За один мощный толчок он входит до упора. Я ахаю, вцепляясь в спинку дивана, пока он заполняет меня еще глубже, чем прежде. Глубже, чем я могла представить.
Потом он медленно выходит. И замирает. Я знаю, чего он ждет.
– Разрушь меня, Уилл.
Он врывается в меня снова.
– Разрушь меня.
Его темп ускоряется, и я встречаю его толчки своими, с силой подаваясь назад на каждый его рывок.
– Разрушь меня. Разрушь меня. – Его пальцы скользят по моему животу вниз и начинают водить по чувствительному клиторy, и мой повторяющийся шепот переходит в стон, а потом в протяжный стон, оставляя моему разуму продолжать мантру.
Разрушь меня.
Разрушь меня.
Другая его рука находит мою грудь, но по тому, как бешено бьется сердце в его ладони, кажется, будто он держит самую ценную сокровищницу за моими ребрами.
Полюби меня.
Полюби меня.
Внутри снова нарастает волна, и в этот раз мы оба не делаем ничего, чтобы задержать ее. Я вцепляюсь в спинку дивана сильнее, стоны становятся громче, отчаяннее, а его низкие, хриплые звуки откликаются во мне, усиливая наслаждение. И наконец тугая пружина желания распускается в самом центре, разливаясь по его пальцам и члену. Я вскрикиваю в оргазме, а его движения становятся еще быстрее, сильнее, пока собственная разрядка не накрывает его и не изливается в меня.
Мы вместе скользим вниз по волне, пока не становимся выжатыми до капли. Пока он не выходит из меня сзади и не поворачивает меня к себе, прижимая мою голову к своей груди, пока мы обессиленно не растягиваемся на диване.
ГЛАВА 36
УИЛЬЯМ
В объятиях Эдвины есть что-то совершенное. Наши тела, скользкие от пота, переплетены, пока мы переводим дыхание на диване. Эдвина с закрытыми глазами, щекой прижата к моей груди. Наверное, она слышит целый буйный оркестр, если судить по тому, как яростно бьется мое сердце у нее под ухом. Не думаю, что оно когда-либо колотилось так быстро. И, пожалуй, я никогда не чувствовал себя таким измотанным и удовлетворенным.
У меня было больше любовниц, чем я способен вспомнить, но с Эдвиной…
Блядь, это другое. Одной лишь мысли о том, как она шептала «мое» и скользила вниз по всей длине моего члена, достаточно, чтобы я был готов ко второму раунду, но я сдерживаю этот порыв. Она сейчас так спокойна: с легкой улыбкой на губах и растрепанными прядями, спадающими на плечи.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. Она издает невнятный звук, и я улыбаюсь, глядя на нее. Я еще никогда так не желал кого-то. Никогда влечение не захватывало столько моего сердца. Единственное, о чем жалею, мы так и не поговорили так, как я хотел, прежде чем желания взяли верх. Мы ничего не решили. Не определили, что именно у нас сейчас и как нам быть с соперничеством за контракт. Но… нужно ли нам вообще планировать? Разве того, что мы чувствуем одно и то же, недостаточно? Разве это не значит, что мы сможем вместе справиться с тем, что будет дальше?
Тот факт, что Эдвина не воспользовалась своим карт-бланшем, чтобы осуществить то, что мы сделали сегодня, вселяет в меня надежду. Это значит, что для нее это было так же реально, как и для меня. Никакая не игра.
Когда наше дыхание выравнивается, Эдвина поднимает щеку с моей груди и опирается подбородком на нее. Я не убираю руку, продолжая кончиками пальцев водить по ее спине. Она изучает мое лицо, обводя контур челюсти, потом – заостренного уха. Большим пальцем проводит по золотой серьге в мочке, и в голову мгновенно приходит видение, как я делал то же самое с ее клитором.
От одной этой мысли член дергается, но, когда она тихо выдыхает с какой-то грустью, я отбрасываю подобные образы.
Она дарит мне печальную улыбку, переплетает пальцы на моей груди и кладет на них подбородок.
– Что нам делать, Уильям?
Не только я понял, что проблемы еще не решены. Я провожу рукой по ее позвоночнику, удерживая желание сжать ее упругие бедра.
– По поводу контракта?
– Наши чувства ничего не меняют, – отвечает она. – Мы оба его хотим.
Она права. И все, что между нами сейчас рождается, еще слишком ново, чтобы связывать с ним обещания. Хотя часть меня готова выпалить, что если я выиграю, то позабочусь о ней. Что мы поженимся, если придется, ведь это один из способов получить гражданство на острове. Но я бы не хотел для нас союза, построенного на необходимости. Да и Эдвина тоже. Она и так не в восторге от традиционного брака, а ее гордость слишком яркая, смелая и прекрасная, чтобы ее гасить. А ведь именно это случится, если ей придется зависеть от любовника. Она не сможет расцвести, пока не заработает желаемое сама.
Но я не могу просто так отдать ей победу. Этот контракт нужен мне не меньше, чем Эдвине. Он нужен и Кэсси.
Остается лишь решение, которое я уже предлагал.
Я смещаюсь набок, прижимая ее голову к изгибу своей руки, пока мы не оказываемся лицом к лицу.
– Давай расторгнем пари.
Ее глаза печально опускаются, и она прикусывает нижнюю губу. Я даже не пытаюсь почувствовать раздражение из-за ее колебаний: понимаю, почему ей так важно держаться за это преимущество. Она все еще ведет с разницей в одно очко и теперь знает, что я не могу играть в эту игру. Сегодня я это доказал – и ей, и себе.
После нашего разговора на крыше я думал, что смирился и готов сделать то, что нужно, но ошибся. От одной мысли, чтобы выпить с Обри, а уж тем более поцеловать ее, меня передергивает. Последнее, чего я хочу, – это давать кому-то надежду, когда мое сердце полностью принадлежит Эдвине.
Она опускает взгляд.
– Это ведь правильное решение, да?
– Да, – шепчу я, проводя кончиками пальцев по ее щеке. Она все так же не поднимает на меня глаз. – Если тебе нужно больше времени, мы можем не делать этого сейчас.
Она утыкается лицом в мою грудь.
– Ты думаешь, я ужасный человек? Потому что не готова отказаться от своего преимущества?
– Конечно нет.
– Просто… я хочу этого так сильно. Это одно очко, на которое я опережаю тебя, гарантирует мне победу, если мы не будем дальше продвигаться в нашем пари. Я получу контракт и смогу жить здесь. А это… это еще и единственный способ быть с тобой.
Сердце сжимается. Ненавижу, что она права. Что будет с нами, если выиграю я? Ей придется вернуться в Бреттон, и тогда что? Мы будем тянуть отношения на расстоянии, пока она подает заявку на гражданство и надеется, что ее одобрят? Или я, наконец, завоюю ее сердце настолько, что она согласится на брак и получит гражданство таким образом? А что с ее финансовым положением в это время? С карьерой?
Черт побери, это те вопросы, над которыми ломают голову пары, прожившие вместе годы. А наши признания пока что слишком хрупки – семена без корней. Мы еще не готовы принимать такие тяжелые решения.
Ее голос дрожит, когда она вновь заговаривает:
– А если выиграю я? Что, если ты возненавидишь меня…
– Эдвина. – Я чуть отстраняюсь и осторожно поднимаю ее подбородок пальцем, чтобы она посмотрела на меня. – Обещаю всем сердцем, что не буду держать на тебя зла, если победишь ты. Мои чувства к тебе не изменятся.
Вот обещание, которое она сможет принять без сомнений.
Она смотрит мне в глаза долгие удары сердца, потом наконец кивает. Я отпускаю ее подбородок, и она снова прячется у меня на груди. Мы молчим какое-то время, но тишина становится тяжелой. Ее дыхание вдруг слишком тихое, объятия слишком напряженные.
– Расскажешь мне про Джун?
Ее вопрос прорезает сердце, выкачивая из него все тепло, в котором я только что утопал. Это последнее, к чему я был готов. Правда, которую я скрывал. Намекал, но ни разу не говорил прямо.
До этого момента казалось, что еще слишком рано. Этот секрет нельзя было доверить тому, кто всего лишь мой соперник, как бы мне ни хотелось, чтобы она была для меня большим. Если бы она не стала для меня большим, то и знать ей об этом было незачем.
А теперь…
Черт. Теперь, кажется, уже слишком поздно.
Сердце забивает тревожный ритм.
Эдвина снова поднимает голову, нахмурив брови.
– Ты же рассказывал другим. Ты говорил Джолин. Почему не расскажешь мне?
Я сглатываю сухость в горле.
– Эта история не для тебя.
– Почему? – она выскальзывает из моих рук, садится. – Почему они заслужили знать, а я нет?
– Дело не в том, кто заслужил, а кто нет. Просто… я боюсь. Что все изменится. Что ты будешь смотреть на меня иначе, когда узнаешь.
Она качает головой:
– Я не буду ревновать, если ты об этом. Я просто хочу знать последний кусочек, который ты от меня прятал. Хочу понять, почему ты его прячешь.
Я поднимаюсь, сажусь рядом, потирая челюсть. Теперь уже я избегаю ее взгляда.
– Кто такая Джун, Уильям?
Пульс стучит в висках, и я жалею, что моя одежда лежит так далеко. Я бы отдал что угодно, чтобы прикрыться, спрятать ту уязвимость, что чувствую сейчас.
Она наклоняет голову, ловит мой взгляд:
– Кто эта великая любовь твоей жизни, о которой ты пишешь все свои стихи?
Я тяжело выдыхаю и все же встречаюсь с ней глазами.
– Я не пишу стихи о великой любви.
Она хмурится.
– Тогда кто…
– Я не… пишу стихи.
Ее хмурый взгляд становится еще глубже.
– Я не пишу.
Я вижу тот момент, когда до нее доходит, и краска отхлынула от ее лица.
– Я играю.
Эдвина застывает, даже дыхание не заставляет ее шевелиться. А мое сердце бьется так яростно, что меня трясет с головы до ног. Я настолько сосредоточен на каждом ее движении, так боюсь ее реакции, что не пропускаю, как сужаются ее глаза и напрягается челюсть.
– Не ты написал эту книгу стихов.
Я медленно качаю головой.
– Кэсси написала.
– Твоя сестра написала ее. А ты… присвоил себе?
– Это не так, – тороплюсь сказать я. – Кэсси отправила свою книгу стихов под моим именем, не сказав мне. Когда ей предложили контракт с таким авансом, что можно было закрыть почти все наши долги, она умоляла меня принять его и опубликовать книгу под именем Уильяма Хейвуда.
Она прищуривается.
– Ты говоришь это так, словно это не твое настоящее имя. – Пауза. – Это так?
– Не у всех фейри есть фамилии, и у меня ее нет. Хейвуд – фамилия Кэсси. И Лидии тоже. Я просто… Уилл.
– Тогда кто такая, черт возьми, Джун? Что это за история, которую ты рассказывал Джолин?
– Это всего лишь история. Часть образа, который я придумал, чтобы поддержать книгу стихов. Уильям Поэт – это роль, которую я играю, и у него есть своя биография. Признаю, я использовал ее себе на пользу, в основном, чтобы держать в стороне чересчур заинтересованных поклонниц. Вот почему я никогда не рассказывал тебе эту выдумку. Потому что не хотел держать тебя на расстоянии.
Эдвина какое-то время просто смотрит на меня. Чем дольше длится этот взгляд, тем очевиднее становится ее злость. Она встает с дивана и собирает разбросанную одежду по пути к бильярдному столу. Там надевает очки, затем юбку и блузку, даже не думая о нижнем белье. Я иду за ней, натягивая брюки, пока сокращаю расстояние между нами.
– Ты мне солгал, – произносит она, застегивая пуговицы на блузке дрожащими пальцами.
Я останавливаюсь перед ней, обхватывая ее плечи руками.
– Это не так.
Она оставляет блузку наполовину расстегнутой и сверлит меня взглядом, сжимая пальцы в кулаки.
– Ты солгал мне. Ты лжешь своим поклонникам. О чем еще ты мне солгал? Все, что ты говорил, было игрой? То, что… то, что мы только что сделали, – тоже часть какой-то игры?
Я сжимаю челюсть.
– Это уж слишком – думать, что я лгал тебе и в чем-то еще. Я почти никогда не играл, когда мы были наедине.
– «Почти»?
– Я могу лгать только тогда, когда полностью погружен в роль, Эдвина. И сейчас я не играю. Вот почему я говорю «почти». Потому что да, я играл рядом с тобой в начале, когда мы только познакомились. Но чем лучше я узнавал тебя, чем сильнее начинал дорожить тобой, тем меньше оставалось фальши.
– И как мне в это поверить? Ты мог рассказать правду в любой момент, но не сделал этого.
– А ты бы меня не осудила? Как осуждаешь сейчас, даже не зная всех обстоятельств?
Она вырывается из моих рук.
– Не смей перекладывать вину на меня. Конечно, я осуждаю! Мы соревнуемся за контракт, которого ты не заслуживаешь. Книга стихов не твоя. Ты заставил меня чувствовать жалость к себе, рассказывая, что действуешь ради сестры. Что оплачиваешь ей учебу. Исполняешь ее мечты.
– Так и есть.
– Нет. Если бы ты действительно делал это ради нее, то поддержал бы ее работу.
Я вскидываю руки.
– А что я сейчас делаю? Нам были нужны деньги, и она попросила меня пойти на это. Никто не хотел публиковать эротические стихи девятнадцатилетней девушки. Пока их не связали с моим именем и моей актерской репутацией. Она была на седьмом небе, когда получила предложение.
– Это не поддержка. Это подыгрывание идее, что молодая женщина не может добиться успеха сама.
Ее слова бьют как пощечина. Кэсси всегда радовалась нашей договоренности, но вдруг… Эдвина права? Я был неправ, что согласился?
Я отбрасываю эти сомнения.
– Она не хочет славы. Она просто хочет, чтобы ее работу ценили при жизни, даже если имя не ее.
– Любой хочет, чтобы его работу ценили, Уильям. И каждый за это борется. Никто не получает билет в легкую жизнь.
Кипящая ярость обжигает мне кровь. Легкая жизнь. Вот так она думает о нас?
– Не у всех есть роскошь гордости голодающего художника, – выдавливаю я сквозь зубы. – Не у всех есть твои идеалы. Идеалы не накормят семью. Идеалы не спасут мою сестру, не продлят ей жизнь, чтобы она успела насладиться плодами своего труда после того, как потратит последние годы на борьбу за признание. Не каждый хочет такой чертовой жизни!
Ее щеки вспыхивают.
– Это так ты меня видишь? Просто комок упрямой гордости, живущий одними идеалами?
Я закрываю глаза, провожу рукой по лицу, пытаясь хоть как-то остудить злость. Я не хочу на нее кричать. Я хочу прижать ее к груди и вернуть нас в то прекрасное место, где мы были, когда она ворвалась в эту комнату. Но, открыв глаза, вижу, что ее уже нет передо мной. Она стоит у двери и дергает ручки, все еще оплетенные моими лианами.
Я быстро подхожу.
– Куда ты собралась? Ты так просто со мной закончишь? Даже не попытаешься разобраться?
Она не отрывает взгляда от двери.
– Не знаю. Просто… я знала, что это произойдет. – Последние слова она бормочет почти неслышно.
– Ты знала, что именно произойдет? Что мы поругаемся? Что ты найдешь причину оттолкнуть меня? Так вот зачем ты спросила про Джун до того, как согласиться расторгнуть наше пари? Ты просто искала повод, чтобы сохранить свое преимущество?
Она резко разворачивается ко мне.
– Дело не только в пари. Но, может, ты прав. Может, я ждала этого, потому что мой прошлый опыт меня этому научил. Мужчины лгут. Они представляют себя одними, а оказываются совсем другими, далекими от своих красивых обещаний…
– Не смей сравнивать меня с Деннисом Фиверфортом, – понижаю голос. – Это не имеет никакого отношения ни к нему, ни к твоему прошлому. Это происходит сейчас, и ты просто сбегаешь.
Она срывается на стон и снова дергает ручки.
– Я не сбегаю. Просто отпусти меня. Убери эти лианы, чтобы я могла уйти и… подышать минутку.
Паника в ее голосе разрывает мне грудь. Я ненавижу мысль, что она уйдет в таком состоянии, пусть даже всего лишь в свою комнату. Каждая клетка во мне рвется к ней – держать ее, кричать, говорить, спорить, пока мы не найдем решение, хотя бы временное перемирие. Хоть обещание попытаться понять друг друга. Но она – не я. Может, она иначе переживает боль. Может, ей нужно быть одной.
Я не могу заставить ее быть кем-то другим.
Потому что я люблю ее.
Люблю, даже если сейчас она меня ненавидит.
Медленно опускаю пальцы на ручку. Сердце сжимается, когда она отшатывается, но я все же выпускаю магию, и лианы исчезают.
– Я не стану тебя удерживать, – шепчу, – но, пожалуйста, вернись ко мне, если в твоем сердце найдется желание все это уладить. Я знаю, что тебе больно, и понимаю почему. Я знаю, что эта ссора чертовски ужасна, но, прошу, Эдвина. Не позволяй этому разрушить то, что мы начали.
Ее горло дергается, и она коротко, резко кивает.
Последние лианы падают на пол, и она наконец поворачивает ручку. И, хлопнув дверью, уходит, оставляя меня в холоде, какого я не знал прежде.
