Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 23
ЭДВИНА
Мой разум пустеет от этого вопроса. Зачем он спрашивает такое? Да еще и при всех…
А, точно.
Это же моя книга.
Он цитирует реплику из моей книги.
Похоже, мы не просто читаем отрывок, как я сделала до этого.
Мы…
Играем сцену?
Сердце стучит так сильно, что отдается в пальцах – книга дрожит, пока я открываю нужную главу. Я хоть и написала «Гувернантку и развратника», но не выучила ее наизусть. Уильям не сводит с меня взгляда, замирая в образе и ожидая ответа. Я даю себе несколько секунд, чтобы собраться. Когда кажется, что я смогу смотреть на него, не теряя самообладания, я поворачиваюсь к нему.
– Заняться любовью? – фыркаю я. – А с чего бы вдруг сразу любовь, если мы даже не целовались?
Уильям делает шаг вперед, кривая ухмылка касается его губ.
– Позволь это исправить.
Он тянется к моей щеке, и я останавливаю его взглядом, снова заглядывая в книгу. Он замирает, терпеливо держит руку в воздухе, пока я пролистываю сцену. Здесь несколько строк внутреннего монолога героини и описания ее движений, но Уильям уже вжился в роль: каждое его движение как у настоящего развратника с театральной сцены. Видимо, пьеса была написана по книге почти дословно. Если я буду просто отыгрывать движения, как он, мне хватит одной лишь реплики. Ее-то я хотя бы помню.
Я кладу книгу на ближайшую полку и возвращаюсь в сцену. Уильям снова оживает, его пальцы касаются моей щеки. Я отшатываюсь и отбрасываю его руку.
– Не смей прикасаться ко мне вот так. Без нежности. С этим холодным, равнодушным взглядом. Я знаю, что ты делаешь. Хочешь напугать меня, убедить, что все это для тебя – лишь плотское влечение. Что я ничем не отличаюсь от десятков женщин, с которыми ты заигрывал до меня.
Из зала доносится одобрительное гудение членов книжного клуба, их поддержка немного успокаивает мои нервы.
Я совсем не актриса и знаю, что мое исполнение далеко от идеального, но кто вообще смотрит на меня, когда рядом Уильям. Сама кроме него никого не замечаю. Он потрясающий. Он не просто говорит реплики – он проживает их. В каждом движении, в каждом взгляде. Блестящий актер.
Он отдергивает руку и отворачивается.
– Ты всего лишь очередная интрижка, Долли. Если тебя это не устраивает, можешь уходить.
– Уйти? Уйти из твоей комнаты или… из особняка?
Он качает головой, челюсть сжата.
– Как ты можешь быть гувернанткой моего племянника, если все, о чем ты думаешь, – это как соблазнить меня?
Мой рот раскрывается в полном возмущении, как это было у Долли.
– Ах, вот как. Просто похоть? Все, что между нами было – просто похоть? – Я приближаюсь, а он поворачивается ко мне спиной. – Я лечила тебя, Александр. Я зашивала твои раны после дуэли с лордом Херрингбоном, когда все остальные хотели видеть тебя наказанным за твои безрассудства. И я… Я лечила твое сердце.
– Ты ничего не знаешь о моем сердце, – голос Уильяма дрожит, точь-в-точь как у Александра, когда он пытается скрыть свои чувства.
– Если ты и правда так считаешь, я уйду. Уйду из особняка, оставлю эту работу, и мы больше никогда не увидимся. Мне надоело. Надоело угадывать, любишь ли ты меня. Надоело чувствовать твою любовь, только чтобы она каждый раз ускользала. Если ты не готов принять мою любовь сейчас – ты ее больше не получишь. Прощай, Александр.
Я резко разворачиваюсь на каблуках и делаю шаг прочь. Держу правую руку наготове – по сценарию Уильям должен схватить меня за запястье…
Его тело врезается в мое, прижимаясь сзади, и руки обвивают мою талию. Я взвизгиваю от неожиданности. Ну, думаю, Долли вполне могла бы так отреагировать. Но почему он держит меня за талию? Этот момент изменили в постановке?
Он прижимает меня к себе крепче и зарывается лицом в изгиб моей шеи. Еще одно действие, которого не было в тексте.
– Прости меня, Долли. Не уходи. Ты слишком хорошо меня знаешь. Ты видишь меня настоящего.
Меня пробирает дрожь от его дыхания на моей шее, от глухого голоса, что вибрирует во мне. Мне нужно несколько секунд, чтобы вспомнить, что я вообще должна сказать дальше.
– Я больше не поддамся на твою игру в горячо-холодно, – говорю я. Безо всяких усилий голос звучит сбивчиво. – Скажи, наконец, как ты ко мне относишься.
Он отпускает мою талию, но тут же берет меня за запястье и разворачивает лицом к себе. Делает шаг вперед, вынуждая меня отступить, пока я не прижимаюсь спиной к книжному шкафу. Он поднимает мою руку и прижимает ее к полке, фиксируя над головой.
Все в точности, как в сцене из моей книги – кроме разве что книжного шкафа, ведь там должна быть стена. Мне становится все труднее контролировать собственный пульс.
Уильям смотрит на меня с выражением внутренней муки. Его кадык подрагивает, точно по сценарию.
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь.
По сцене я должна приподнять подбородок, но настолько растеряна, что не могу даже встретиться с ним взглядом. Хотя бы реплику помню:
– Не знаю.
Уильям касается пальцем моего подбородка, заставляя поднять голову. Этого жеста нет в книге, потому что героиня уже должна смотреть на него. Мое дыхание сбивается, когда я встречаюсь с ним взглядом. Он приближается вплотную.
– Тогда, может, мне показать?
Мои губы приоткрываются. Ответ готов. Я знаю, что должна сказать, и что должно случиться после. Но… разве мы не должны остановиться? Все-таки мы на публике, да и… черт, есть ведь еще этот момент. Уильям не может целоваться с теми, кто ему не нравится. Он не выносит публичных проявлений чувств. Может, мне стоит…
Он переплетает пальцы с моими, все еще прижатыми к полке, и слегка сжимает ладонь. Такого жеста нет в сцене. Но в нем есть что-то ободряющее.
Я медленно выдыхаю, успокаивая сумбурные мысли.
Уильям склоняется еще ближе – так близко, что наши носы едва касаются. Еще один жест, которого нет в книге. А потом очень тихо, так, что только я могу расслышать, он шепчет:
– Можно, Вини?
Наконец, я произношу фразу Долли:
– Да.
Уильям преодолевает последние сантиметры и касается моих губ. Его поцелуй мягкий и уверенный, идеально теплый. Ничего общего с холодным, навязчивым ртом Арчи. Мы остаемся так, не двигаясь, в удивительно долгом и чистом касании. Моя голова пустеет, становится белым, нетронутым листом. Я забываю, где мы, кто на нас смотрит. Есть только губы Уильяма. Запах его кожи. Вкус шоколада и мяты между нами. Его ладонь, крепко сжимающая мою. Как наши губы размыкаются, чтобы тут же снова слиться с большей страстью. Как я наклоняю голову, прося еще чуть-чуть…
Аплодисменты разлетаются, как кляксы по белому листу. Я замираю. Уильям задерживается всего на миг, выдыхая у моих губ, и отступает. Я моргаю, глядя в пустоту, где он только что стоял. Мои очки запотели от нашего дыхания. Весь зал поднялся с мест, овации с каждым мгновением становятся все громче. Уильям поворачивается к публике и кланяется. Я спохватываюсь и делаю то же, неловко и запоздало.
Наконец-то Уильям завоевывает внимание и одобрение участниц клуба, которые теперь облепляют его, умоляя подписать ту самую сцену в их экземплярах книги. Вся встреча постепенно перетекает в неформальное общение, я улыбаюсь, отвечаю на вопросы, смеюсь в нужные моменты… но половина меня все еще в том поцелуе, и я раз за разом ищу взглядом Уильяма в толпе. Но он не ловит мой взгляд, как тогда, в Сомертон-Хаусе. Наоборот, он кажется полностью увлеченным беседами вокруг.
– Насчет моей просьбы можешь больше не переживать, – голос Монти выбивает меня из мыслей.
Не знаю, как долго он стоял рядом или сколько времени наблюдал, как я смотрю на Уильяма, но заставляю себя переключить все внимание на него.
– Пардон?
Он понижает голос:
– По поводу ночевки в твоей комнате.
– Ах, да. – Точно. Он же просил об этом раньше. Потому что предположил, что Уильям и Зейн проведут ночь вместе. Раз он передумал, значит… он больше так не думает? Мое сердце трепещет от облегчения.
– Мы с Зейном только что поговорили, – говорит он.
Я опять смотрю на Уильяма, а к нему уже присоединился Зейн. Они шепчутся, и на лице Уильяма появляется хмурое выражение. Затем он встречается со мной взглядом. Я тут же отворачиваюсь к Монти.
– Вот как?
Он достает из тонкого серебряного футляра сигариллу и заправляет за ухо. К счастью, у него хватает ума не закуривать это в книжном. Но почему в его взгляде мелькает озорство?
– Мы пришли к некоторым общим выводам.
Я хмурюсь.
– Например?
– Например, что мне вовсе не обязательно ночевать у тебя. Я могу провести ночь в комнате Зейна.
Новое облегчение волной накрывает меня. Выходит, он ошибался насчет Уильяма и Зейна? Или просто нашел себе любовника? Настоящая улыбка касается моих губ.
– У вас с оперным певцом все так хорошо пошло?
– Вполне, но, кажется, ты не так поняла. Я проведу ночь в комнате Зейна один.
Я нахмуриваюсь… пока не осознаю, о чем он. Он будет в комнате Зейна один, потому что Зейн переночует в комнате Уильяма.
Улыбка сходит с моего лица.
– О.
Монти тяжело вздыхает:
– Жаль, что тот поцелуй был не за закрытыми дверями. Он не засчитывается в рамках пари. Теперь Уильям сравняет счет и заберет твое преимущество в один балл.
Я резко смотрю на Уильяма. Он уже смотрит на меня. Интересно, следил ли он все это время, как я говорила с Монти? Зейн склоняется к нему и что-то говорит. Уильям усмехается, уголок губ поднимается в вызывающей усмешке. В глазах угроза, смешанная с триумфом.
Он кивает мне и уходит вместе с Зейном.
Внутри все клокочет от боли и злости. Я не отрываю взгляда, пока они не исчезают из поля зрения. Представляю, как они переходят улицу, держась за руки. Представляю их вдвоем и нас с Уильямом по очереди.
После этого поцелуя я…
Я…
Я ведь даже не знаю, о чем думала. Что чувствовала.
Уильям целовал не меня. Это Александр целовал Долли. Он играл. И то, что он поцеловал меня на глазах у публики, не делает меня особенной. Он сам сказал, что для него это не проблема. И он это доказал.
А теперь он собирается провести ночь, целуя кого-то другого.
И, возможно… не только.
Я еще никогда не испытывала такой обжигающей ревности. Все во мне требует броситься за ним и использовать свой карт-бланш, как я и собиралась.
Монти опять театрально вздыхает:
– Эх, если бы только ты могла что-то сделать, чтобы их остановить. Тогда ты бы сохранила отрыв.
Будто он читает мои мысли. Но он не знает, что у меня действительно есть способ все остановить.
Вопрос в другом: решусь ли я?
Я хочу. Но одна мысль меня сдерживает.
Крохотный, сморщенный обрывок моего сердца, который стал еще меньше, когда я увидела, как они смотрят друг на друга. У Уильяма и Зейна общее прошлое. Не так важно, они просто друзья или любовники. Очевидно одно: они знают друг друга. Им хорошо вместе. Они хотят провести ночь рядом. Я не могу разрушить это. Не могу встать между ними. А вдруг это любовь?
Грудь сжимает, но я не до конца понимаю, почему. Я колеблюсь, потому что хочу сохранить лидерство в пари? Или причина глубже, более личная? Это ревность из-за исследовательских причин? Или романтических?
Вспоминаю, как ощущались его губы. Как он сжал мою ладонь. Как спросил разрешения едва слышно, только для меня.
Желание накрывает меня с новой силой. За ним – снова злость. И я больше не могу убеждать себя, что все дело только в пари. Может, я мелочная. Может, я уже наполовину сошла с ума. Но как бы там ни было, я хочу быть последней, кого поцеловал Уильям. Я хочу того же, чего хотела Джолин. Я хочу то, что уже украла у Джолин, и хочу сохранить это как можно дольше.
Сжав челюсть, я разворачиваюсь и уношу ноги от Монти.
– О, придумала что-то? – его плоский тон заставляет задуматься, не знает ли он про наш карт-бланш.
Я подхожу к креслу, где оставила пальто, беру его и накидываю на плечи.
– Уже уходите? – голос королевы Джеммы наполняет меня чувством вины.
Я поворачиваюсь к ней с извиняющейся улыбкой и вижу, что на меня смотрят почти все участницы книжного клуба. Мне не стоит уходить. Это же мои читательницы. Мои поклонницы. Люди, которые уважают меня и ценят мое творчество.
Я знаю, как правильно поступить.
И все же…
– Простите меня, пожалуйста, – говорю я. – Мне очень жаль, что я так спешу… но я должна испортить кому-то вечер.
Разворачиваюсь и выбегаю из книжного магазина.
На улице я поплотнее закутываюсь в пальто, прячась от холода. Уже, наверное, за десять вечера, улицы тихие – разве что из ресторанов и кабаре доносится музыка и болтовня. Гораздо более сдержанная атмосфера, чем в тех городах, где мы были раньше. Что, впрочем, логично: это же зимний курорт, куда ездит приличное общество. Я перехожу улицу к отелю «Верити», под ногами хрустит пушистый снег. Слой всего в пару сантиметров, несмотря на огромные хлопья, сыплющие с неба. Сердце стучит в груди от предвкушения. Губы сами собой растягиваются в довольную улыбку. Меня захлестывает восторг, подогретый азартом от собственной решимости.
И именно этот восторг заставляет меня на секунду замереть. Я уже чувствовала себя так прежде – решительно, словно лечу на крыльях, с трепетом в груди. Тогда все закончилось плохо. Но это другое. Тогда речь шла о любви. А сейчас о сексе. О сексе и саботаже.
О, шикарное название для книги!
Дворецкий вежливо кивает и пропускает меня внутрь. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не пуститься бегом через элегантное фойе мимо стойки регистрации и к лестнице. Только оказавшись у ступеней, я ускоряюсь, поднимаясь на второй этаж настолько быстро, насколько осмеливаюсь. К тому моменту, как я добираюсь до нашего коридора, я уже задыхаюсь, и это только добавляет азарта.
Я иду саботировать Уильяма.
Реализовать свой карт-бланш.
Заработать очко в нашем пари.
Закрепить преимущество в два балла.
Удержать лидерство.
Выиграть контракт на три книги.
Переехать в Фейрвивэй.
Жить в мире, где я знаменита, уважаема и окружена восхищением.
Поцеловать Уильяма.
Поцеловать… Уильяма.
Поцеловать… прижаться… заняться любовью с… Уильямом.
Щеки вспыхивают, и не только от нагрузки. Я замираю у его двери и поднимаю кулак, готовая постучать. В груди все трепещет, мысли носятся вихрем, рисуя, чем может закончиться мой визит к сопернику. Я вспоминаю, как он целовал меня в книжном, и ради всего святого, я хочу этого снова. Хочу большего.
С глубоким вздохом стучу.
Сердце бьется так громко, что я не слышу, есть ли какое-то движение за дверью. Уильям с Зейном должны быть уже здесь. Они ушли всего на пару минут раньше. А вдруг я опоздала? А вдруг они уже в объятиях друг друга, в поцелуях? А вдруг мне не место здесь? А вдруг я перешагиваю черту, вторгаюсь в то, что может оказаться настоящей любовью?..
Дверь приоткрывается. Внутри полумрак. Через крошечную щелку вижу расстегнутый жилет, рубашку без пиджака, криво повязанный галстук, сбившийся набок… и его губы, растянутые в усмешке.
Мои губы.
Это мои, черт побери, губы.
Я сжимаю руки в кулаки и, наконец, произношу то слово, которым он дразнил меня все это время:
– Карт-бланш.
Уильям открывает дверь шире, обвивает меня рукой за талию и втягивает в комнату.
– Я уж думал, ты не решишься.
ГЛАВА 24
ЭДВИНА
Одной рукой Уильям притягивает меня к себе. Другой – закрывает за нами дверь. Мои ладони упираются ему в грудь, пока он отходит в сторону и облокачивается о дверь, не отпуская меня. Его поза расслабленная. Даже облегченная. Теперь обе руки обвивают мою талию, и он откидывает голову назад и легко, беззаботно смеется.
Я хмурюсь. Что с ним такое? Он улыбается так, будто победил. Хотя это я реализовала свой карт-бланш. Это я разрушила его планы.
Или…
Я оглядываюсь по сторонам. Комната такая же, как и моя: две кровати, благородная обстановка, мягкий свет от лампы на тумбочке. И ни следа посторонних.
Я снова смотрю на Уильяма, прищурившись.
– А где Зейн?
Он опускает голову, и его глаза синими всполохами встречаются с моими. Триумфальная улыбка не сходит с его лица. Как и руки с моей талии. Он держит меня крепко, но спокойно, будто мы так стояли уже тысячу раз. Будто это что-то родное. Утешительное. Как будто прикасаться ко мне для него так же естественно, как дышать.
Это мое тело напряжено. Это мои ладони горят от прикосновения к его твердой груди – даже несмотря на льняную рубашку между нами. Это мое дыхание сбилось, стало прерывистым. Только я из нас двоих выбита из равновесия.
Он пожимает плечами:
– Думаю, Зейн уже в своей комнате.
– В своей? Разве он не собирался ночевать с тобой?
– Нет.
– Но Монти сказал… – Подозрение вспыхивает внутри. Я вспоминаю, как подумала, не знает ли он о нашем карт-бланше. – Монти меня подставил.
– Он знал?
Я теряю стойку, взгляд расфокусируется.
– На чьей он вообще стороне?
– На твоей, очевидно. Хотел, чтобы ты сорвала мои планы и сохранила преимущество. Зейн – на моей. Это их идея вызвать у тебя ревность. Хотя… возможно, это тоже придумал Монти. Они долго шептались. В общем, может, Монти и на моей стороне тоже…
Уильям ухмыляется, откровенно наслаждаясь ситуацией.
Я сверлю его взглядом:
– Ты меня провел. Вы все провели меня. Я потратила карт-бланш зря.
Его взгляд тяжелеет, скользит по моим глазам, губам и обратно.
– Не сказал бы, что зря, Вини.
Я отталкиваю его, и он отпускает меня.
– Раз вы все повеселились за мой счет, я пойду.
Я делаю шаг назад, упираюсь руками в бока и жду, пока он отойдет от двери.
Он не двигается.
Прислонившись к двери, скрестив руки и одну ногу, он говорит:
– Ты произнесла слова. Карт-бланш теперь у меня. Но ты еще не выбрала физическую близость, за которую начисляется очко. То есть, очко не получено.
Я открываю рот, тычу в его торс:
– Ты меня обнял.
– Это было слабенькое объятие. – Наконец он отходит от двери. – Если хочешь потратить карт-бланш впустую – пожалуйста. Можешь уходить.
Я смотрю на него, потом на дверь. Могла бы сейчас выйти и оставить унижение позади. Но он знает, что мое упрямство сильнее. Я не уйду, не воспользовавшись тем, что завоевала с таким трудом.
А еще где-то внутри все еще теплится то желание, что привело меня сюда. Он может и перехитрил меня, но я все еще хочу его. Почему – пока не до конца понимаю.
– Ладно, – говорю я, стараясь говорить ровно. – Проведем акт физической близости.
У него снова триумфальное выражение лица.
– Какой именно? Карт-бланш был твой. Тебе выбирать.
– Мы вообще устанавливали такое правило?
– Только что установил.
Он заставит меня это сказать. Я закусываю щеку изнутри, собираясь с духом:
– Тогда поцелуй.
Он подходит ближе, его голос становится почти бархатным:
– Веди. Покажи, как тебе нравится. Скажи, где ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал.
Я едва не теряю равновесие от его последних слов: в голове вспыхивают образы менее очевидных мест, куда я могла бы направить его губы. Он уже прикасался ими к моим пальцам, к шее, теперь к губам. Только сейчас я представляю себе, как его рот скользит по моему животу… груди… между ног.
Жар вспыхивает внизу живота, крича: «Да, вот это». Но я не могу этого попросить. Мне не хватит смелости. Пока нет. Больше всего я хочу начать с настоящего поцелуя.
Хочу прожить еще один акт того, что началось между нами в книжном магазине.
Я смотрю на него, дрожа, и делаю шаг навстречу. Он гораздо выше: даже на цыпочках я не дотянусь до его рта без его помощи. Похоже, он это понимает и кладет руки мне на талию, приближается, наклоняется… и замирает. Как во время нашего перфоманса. Опять ждет, пока я решусь. Черт его подери. Он действительно заставит меня сделать первый шаг.
Сердце бьется быстрее. Сильнее. Голова кружится. Я встаю на носочки и касаюсь его губ своими. Смелость испаряется сразу же, как и сила в ногах. Я отстраняюсь, выскальзываю из его рук, сердце грохочет. Что за черт? Я что, падаю блядь в обморок? Так вообще бывает?
– Ну, значит… – Я сжимаю руки, голос дрожит. – Вот. Поцелуй был. Очко мое, так что…
– Нет, – резко говорит Уильям, и у меня тут же захлопывается рот. – Это был не настоящий поцелуй.
– Эм, по-моему, вполне себе, – бормочу я, упрямо глядя куда угодно, только не на него.
– Я думал, ты этого хотела, – говорит он. – Разве тебе не интересно, каково это – быть поцелованной фейри? По-настоящему поцелованной фейри?
Фейри… точно. Мое исследование. Но сейчас мне до него нет ни малейшего дела. Я хочу знать, каково это – быть поцелованной им. И, возможно, именно в этом и проблема. Когда я инициировала поцелуй сама, у меня закружилась голова. А когда он целовал меня, я только сильнее его хотела.
Я делаю пару глубоких вдохов, собирая волю в кулак.
– Тогда покажи мне настоящий поцелуй.
– Хочешь, чтобы я вел?
Я снова тереблю пальцы.
– Пожалуйста.
На его губах появляется нежная улыбка. Он накрывает моей рукой мою же, останавливая беспокойные движения.
– Значит, мы уже кое-что узнали о том, что тебе нравится.
Я глотаю ком в горле.
– Похоже, да.
Нежно он берет мою руку, подносит к губам и касается костяшек поцелуем. Потом проводит пальцами по моей шее, просовывает их под ворот пальто и стягивает его с моих плеч, рук, пока оно не падает к моим ногам. Его руки снова находят мои: одну он направляет себе за шею, другую кладет себе на грудь. Под ладонью – бешеный ритм его сердца, в такт моему. Это сбивает меня с мыслей, возвращает в тело. Я оставляю руки там, где он их расположил, а он обвивает меня своими: одну ладонь кладет на поясницу, другую на затылок. Замирает, ловя мой взгляд. Я стараюсь перевести дыхание. И тогда, медленно, осторожно, он склоняется ко мне и целует.
Я закрываю глаза, утопая в тепле его губ. В ощущении его тела, прижатого ко мне. В силе его рук, обвивающих меня крепко, но бережно. Он чуть склоняет голову, и я повторяю за ним – наш поцелуй становится глубже. Неосознанно мои пальцы скользят вверх по его шее, запутываются в прядях на затылке – почти так же, как тогда в северном крыле. Из его горла срывается глухой, почти звериный звук – и мои губы размыкаются. Его язык проникает внутрь и нежно касается моего в томительном, ленивом движении.
В его поцелуе нет ни капли грубости, ни тени нажима – не то, что у моих прежних любовников, включая Арчи. С Уильямом это совсем другое. Это не вторжение, а танец. Разговор. Отклик на желания, на внутренний зов. Песня и эхо. Его рот будто чувствует, чего я хочу, и отвечает. Поцелуй становится глубже только тогда, когда я готова. Когда я жажду. Когда я без слов умоляю дать мне попробовать его еще.
Его пальцы зарываются в мои волосы, и шпильки одна за другой падают на пол. Другая рука скользит по моей ягодице, и я мысленно ругаюсь за все эти слои нижних юбок, скрытых под платьем. Я позволяю и своим рукам исследовать его тело – одна обхватывает плечо, вторая скользит по его груди, по торсу. Под моей ладонью напрягаются мышцы, и от этого по телу пробегает дрожь. Я опускаю руку ниже, к линии пояса. Он резко втягивает воздух, и я осмеливаюсь. Целую его сильнее, позволяю руке опуститься еще, пока моя ладонь не обхватывает твердый, тяжелый изгиб, натянувший ткань его брюк.
Черт возьми, мне почти не хватает руки, чтобы обхватить его член.
И он напрягся так для меня. От моего прикосновения. Моего поцелуя. Мы оба еще одеты, но он уже тверд из-за меня.
Я провожу рукой вдоль выпуклости и обратно, оценивая масштаб сокровенного.
Он стонет, прикусывая мою нижнюю губу. О, ему это нравится.
Я крепче обхватываю его и провожу ладонью снова.
Он отрывается от моих губ, тяжело дыша. Его рука с шеи опускается к спинке платья, пальцы замирают у застежек. Следующие слова даются ему с трудом:
– Насколько далеко ты хочешь зайти сегодня?
Я чуть отстраняюсь, всматриваясь в его полуприкрытые глаза, в жажду, написанную на каждом дюйме его лица.
– Что ты имеешь в виду?
Его пальцы цепляются за шов на спине, и одним легким движением первая застежка срывается.
– Я могу за десять секунд снять с тебя это платье и уложить тебя голой под собой. Если ты этого не хочешь, скажи сейчас.
Я резко втягиваю воздух от его слов, от образов, что они вызывают, от напряжения в его голосе.
Гордость раздувается во мне
– Ты этого хочешь?
– Да ты и сама, черт побери, знаешь, что хочу, – рычит он, прижимаясь бедрами к моей ладони, напоминая о весомом аргументе. – Но, если ты не готова… черт, просто скажи. Я сдержусь.
Я никогда не чувствовала себя такой сильной. Такой желанной. Такой властной. Мне нужно было, чтобы он задал ритм, но теперь, когда я обрела опору, я не хочу уступать. Не хочу отдавать эту силу.
И как бы сильно я ни желала того же, чего и он, стоит оставить его с этой жаждой. С этим желанием, которое он сможет утолить, только когда использует свой карт-бланш.
– Останемся в одежде, – говорю я, запыхавшись. – Только поцелуи и прикосновения.
– Я могу тебя трогать?
– Поверх одежды, – отвечаю, смакуя его разочарованный стон, то, как пальцы на моей спине сжимаются в кулак, сдерживаясь, чтобы не расстегнуть еще одну застежку. Я снова провожу рукой по всей длине его члена, потом подбираюсь к поясу. Он закусывает губу, когда я просовываю два пальца под пояс. Улыбаюсь ему вызывающе: – А я могу тебя трогать?
В его взгляде вспыхивает насмешливое коварство. Я почти вижу, как он обдумывает, отказать ли мне, как это только что сделала я. Он, дрожа, выдыхает.
– Это твой карт-бланш. Ты устанавливаешь правила.
– Прекрасно. – Я вновь прижимаюсь к его губам, в тот же миг, как засовываю руку под его брюки. Захватываю его нижнюю губу зубами – никогда не делала так раньше, но сейчас хочу попробовать так же, как он это делал со мной. Он помогает мне освободить рубашку из пояса и расстегивает верхние пуговицы.
С губ срывается стон, когда я наконец ощущаю в ладони его обнаженную плоть. Его член еще больше, чем казался сквозь ткань. Я скольжу по нему рукой вверх-вниз. Почти тянет прикоснуться и к его яичкам – как я видела, делали в северном крыле – но боюсь, что он засмеется и все разрушит. Я не хочу сделать ничего, что ему не понравится. Не сейчас, когда он у меня в руках. Не сейчас, когда он дышит тяжело, стонет…
– Эдвина, – выдыхает он сквозь зубы, когда я провожу по нему снова. – Подожди. Блядь.
Он резко двигается, и его член пульсирует в моей ладони. Он опускает край рубашки, чтобы скрыть свое семя, а другой рукой сжимает выбившиеся из прически пряди моих волос. Мне требуется секунда, чтобы понять, что произошло. Почему он застыл, тяжело дыша, с запрокинутой головой, закрытыми глазами, дрожащими мышцами.
Потом он склоняет голову, тяжелые веки приоткрываются. Я медленно убираю руку, а мой взгляд падает на край его рубашки. Рот сам собой приоткрывается.
– Ты… ты кончил. Из-за меня. Это я сделала.
На его губах медленно расплывается улыбка, и голос, когда он заговорил, полон веселья и остатками желания:
– Кажется, ты собой довольна.
– Я не знала, что так можно. Довести мужчину до оргазма рукой, в смысле. Я писала об этом, конечно, но никогда не делала сама. Я не думала, что смогу сделать это приятно.
– Обычно так не бывает, – говорит он. – В смысле, я обычно держусь дольше. Намного дольше.
Я расширяю глаза, обрабатывая это новое знание. В голове уже начинает формироваться сцена для будущей книги.
– То есть, если я правильно понимаю… я довела тебя до оргазма быстро? Это было быстро для тебя?
– Да. Хочешь за это медаль?
Я усмехаюсь:
– Если бы существовала, я бы повесила ее на стену. – Отступаю в сторону и складываю ладони, как будто обрамляю табличку. – Эдвина Данфорт довела Уильяма Хейвуда до оргазма рукой за три секунды. Я бы повесила ее в гостиной, чтобы все видели.
Он фыркает от смеха:
– Все. Я тебя потерял, да?
Я опускаю руки от воображаемой награды и поднимаю вопросительно бровь.
Он отходит от веселости, качает головой:
– Я думал, мы только начали, но твое проклятое самолюбие уже вытеснило все желание.
Я заливаюсь краской. Возможно, он не такую реакцию от меня ожидал. А может, именно такую. Я всегда иначе относилась к сексу, чем, как мне кажется, большинство людей. Уильям это уже видел, еще в северном крыле. Но это не значит, что желания у меня нет. Я чувствовала его с ним – сильное, невыносимое – и оно никуда не делось. Но рядом с ним теперь я ощущаю восторг. Восхищение. Силу. Теперь у меня есть личный, самый буквальный опыт, который я могу использовать в письме. Пальцы уже чешутся записать что-нибудь.
Уильям отводит с моего лба выбившуюся прядь той самой рукой, которой он сдерживал себя, чтобы не разорвать застежки на моем платье.
– Я хотел сделать с тобой этой ночью… многое, – шепчет он.
Пульс срывается в бег. Похоже, моя нужда писать не пересилила мое желание.
А все-таки мне нравится, как он на меня смотрит. Эта жажда в его глазах, когда он изучает мои губы. Эта дрожащая сдержанность в его движениях, когда он проводит рукой по моим растрепанным волосам.
Власть над ним все еще у меня. И я хочу сохранить ее еще чуть-чуть.
Я поднимаю подбородок и приоткрываю губы. Он наклоняется… и я прижимаю палец к его рту.
– Если ты так жаждешь творить со мной всякие непристойности, придется тебе воспользоваться своим карт-бланшем.
Он стонет мне в палец, и, небеса, я едва не поддаюсь. Едва не прошу его дать мне шанс выманить из него еще больше стонов. Едва не прошу его уложить меня в свою постель и показать, что именно он так хотел сделать этой ночью.
Он тяжело вздыхает и отступает на шаг:
– Дай только сменить рубашку. Я провожу тебя до двери.
– Не обязательно быть таким джентльменом, – фыркаю я, опускаясь, чтобы поднять с пола свое пальто. Закидываю его на руку и поднимаюсь. – Я же всего лишь прикоснулась к тебе…
Слова застревают в горле, когда я поднимаю взгляд. Он повернулся ко мне спиной и как раз стягивает с себя наполовину расстегнутую рубашку. Тусклый свет лампы скользит по изгибам его мускулистой спины, по движениям лопаток, когда он швыряет рубашку в сторону и тянется за новой. Он разворачивается, продевая руки в рукава, и я получаю полный обзор его переда. Мой взгляд скользит по его грудной клетке, по линиям в форме буквы «V», начинающимся чуть выше еще не застегнутых брюк.
Я уже видела его раздетым. В то утро, когда напилась «Облачного Пика», и меня стошнило на него.
Но тогда я его не желала. Не так, как сейчас.
Он ловит мой изумленный взгляд, и его губы изгибаются в дразнящей усмешке. Не делая ни малейшей попытки застегнуть ни рубашку, ни брюки, он спрашивает:
– Передумала?
Я моргаю, отрываясь от созерцания его тела.
– Нет.
Он усмехается себе под нос и, наконец, заканчивает одеваться. Его настойчивое желание проводить меня до комнаты все еще кажется мне забавным, но я не спорю. Мы выходим из его спальни и проходим короткое расстояние до моей двери.
Я шарю в кармане пальто в поисках ключа – пальцы на мгновение касаются сборника его стихов, и я улыбаюсь, вспоминая весь сегодняшний бред, который мы успели друг другу написать. Открываю дверь, поворачиваюсь к нему.
