Текст книги "Соперничество сердец (ЛП)"
Автор книги: Тессония Одетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
ЧАСТЬ 2: КАК СОБЛАЗНИТЬ НЕЗНАКОМЦА
ГЛАВА 7
УИЛЬЯМ
Как, черт возьми, флирт с Эдвиной обернулся пари, по которому я должен переспать с кем-то, кроме нее? Она что, не поняла, что, когда я вызвал ее соблазнить кого-нибудь сегодня, я имел в виду себя? Я же дал ей такой прозрачный намек. Или нет?
Не то чтобы я хотел с ней спать. Конечно, нет. Она мне даже не нравится. Она – ходячее раздражение с отвратительным характером и мой прямой соперник в борьбе за контракт, который мне отчаянно нужен. Хотя... мне нравится ее общество. Особенно то, с каким азартом она меня ненавидит. Именно поэтому я и предложил ей попытаться соблазнить меня. Это было бы нечто, правда?
Но нет. Вместо того, чтобы прочитать подтекст моего явного флирта, она заглотила наживку, добавила в нее уголек, пламя и зашвырнула обратно в меня. И, разумеется, мне пришлось ответить тем же. Еще угля. Еще огня. И так по кругу.
Как это вообще вылилось в такое нелепое пари?
Я бросаю взгляд на свою милую идиотку-соперницу. Мы перебрались от столика к барной стойке. Она сидит на самом краю, уронив щеку на ладонь, очки сползли набок. Веки тяжелеют, и голова клонится.
Вот-вот уснет и в последний момент вздрагивает, пробуждаясь, бормоча что-то невнятное.
Приятно видеть, что «Облачный Пик» окончательно ее догнал. Так ей и надо – не послушала предупреждения. Я чуть было и сам не поверил, когда она сказала, что совершенно трезва: во время нашей пикировки она действительно была на удивление собрана. Но теперь ее мнимые остроумие и царственная уверенность рассыпались в сонную некомпетентность, – с людьми «Облачный Пик» всегда так и работает.
Я видел это своими глазами, когда сестра тайком попробовала его за моей спиной. Всю ночь писала, по ее словам, гениальную пьесу, а на следующий день блевала в три ручья. И, конечно, сценарий оказался полнейшей чушью. Эдвине я дал немного больше кредита доверия – ей ведь двадцать девять, в то время как моей сестре всего девятнадцать.
Эдвина снова клюет носом. Очки соскальзывают с ее лица на стойку. Когда она просыпается, она машинально тянется, чтобы поправить их на переносице, но, не нащупав, тычет себе в лоб. Хмурится, тычет снова, потом шарит рукой по стойке в поисках очков. Когда находит их и надевает, дьявольская ухмылка расползается у нее на лице, и мои губы в ответ тоже подрагивают.
Не потому, что она милая.
В этой дурацкой улыбке нет ничего милого. Ни в ее круглых румяных щеках.
Ни в том, как она заколола свои рыжие вихры, будто на одной стороне головы гнездо.
Ни в том, как болтает ногами, сидя на слишком высоком табурете, напевая себе под нос какую-то глупую мелодию…
– Уильям? – Арвен появляется перед моим взглядом, заграждая Эдвину своим прекрасным синим лицом.
Я трясу головой, осознавая, что это уже не первый раз, когда она называет мое имя. Хотя я сегодня изрядно принял, с момента заключения пари с Эдвиной не выпил ни капли. Весть о нашем споре разлетелась моментально, и к моей сопернице тут же слетелась стайка ухажеров. С Монти, порхающим по залу, как бабочка, кому-то нужно было остаться трезвым и присматривать за Эдвиной – вдруг она уйдет с одним из этих мужчин.
Ради саботажа, разумеется. Не ее защиты.
К счастью, действие напитка не заставило себя ждать, и она довольно быстро растеряла все свои ресурсы вместе с поклонниками. Ни один приличный человек не попытается затащить в постель пьяную, которая уже не в состоянии дать согласие.
Я заставляю себя сосредоточиться на Арвен:
– Прости, дорогая, о чем ты?
– Я спросила, правда ли, что ты не только поэт, но и театральный актер?
Я надеваю свою коронную улыбку. Уже немного поднадоевшую мне самому, если честно:
– Правда. Я сценический актер с университетских времен.
– А ты играл в чем-нибудь, что я могла бы видеть? – спрашивает Джолин.
Мне с трудом удается не нахмуриться на ее слова. Она буквально прицепилась ко мне с момента пари, и мне было бы куда спокойнее, если бы она осталась с Эдвиной и составила ей женскую компанию.
Конечно, тоже ради саботажа.
– Большие постановки – не мой стиль, – говорю я. Слова отдают горечью, потому что не до конца правдивы.
Чистокровные фейри вроде меня не могут лгать.
Разве что ты актер, играющий роль.
– Я предпочитаю камерные пьесы и художественные проекты, – говорит Уильям Хейвуд Поэт, в то время как Уильям Хейвуд Актер отдал бы все, чтобы попасть в грандиозную постановку.
– Я бы с удовольствием посмотрела камерную пьесу, – говорит Джолин, стреляя глазками из-под ресниц.
Арвен вклинивается между нами и крадет мое внимание:
– Уже почти полночь.
Я понимаю, к чему она клонит. Согласно условиям пари, до полуночи я должен предаться акту близости в собственной спальне. Арвен с Джолин уже устроили между собой собственное состязание, кто займет это место сегодня ночью.
Но ни одна из них не знает, что я вообще не собираюсь участвовать ни в чьей игре. Ни в их, ни в нашей с Эдвиной. Да, мы с ней закрепили пари устной договоренностью – для сделки с фейри этого вполне достаточно, – но к утру все это закончится. Глупышка проснется, вспомнит весь этот ужас, что она творила, и будет умолять меня расторгнуть сделку.
Просто. Почти готово.
А потом я просто вернусь к честной борьбе за контракт и обойду ее по продажам, опираясь на личные заслуги.
Мне, конечно, хочется победить – точнее, я в отчаянии, – но все же хотелось бы сохранить остатки достоинства.
– Я устала, – говорит Арвен, когда я не отвечаю. – Отдала бы все за тихое место, где можно посидеть.
Я слегка отклоняюсь в сторону, чтобы снова взглянуть на Эдвину. Она выглядит бодрой, но слегка, и болтает с кем-то, кого я не вижу. В следующий момент фигура – фейри-мужчина с гривой золотых волос и кошачьим носом – наклоняется и что-то шепчет ей на ухо.
Она смеется, потом визжит от неожиданности:
– У тебя есть хвоооооооост! – последнее слово растягивает чересчур долго и громко. Ее веки снова тяжелеют, и я успеваю заметить, как кончик загорелого хвоста с пушистой кисточкой щекочет ее щеку. Должно быть, он из фейри-львов в своей Благой форме. Она лениво хихикает, не открывая глаз:
– Я как раз пишу книгу про фейри с хвостом. Случайно ты не влюблен в хирурга?
– Я бы тоже с радостью посидела, – говорит Джолин, дергая меня за рукав.
– Вон там полно свободных мест у барной стойки, – резко отзываюсь я. Если бы она, черт подери, просто составила компанию Эдвине...
Выражение на лице Джолин тут же меняется, и я спохватываюсь. Черт. Вышел из образа и сорвался. Это совсем не то, что Уильям Хейвуд Поэт мог бы сказать симпатичной девушке, интересующейся его творчеством.
Я театрально вздыхаю и опускаю голову:
– Это были ее последние слова мне, – бормочу себе под нос.
– Чьи? – спрашивает Арвен. Она и Джолин переглядываются. – Ты про Джун6? Женщину, о которой твои стихи? Так вот о чем название книги? «Июньский портрет, запечатленный в покое». Такое красивое название.
Я поднимаю голову и, глядя в никуда, не отвечаю ни на один вопрос:
– Кто-то, кого я когда-то знал. Цветущий ад, это было так давно. Просто... хочу посидеть. Это она сказала мне тогда. А потом исчезла.
Джолин кладет ладонь мне на предплечье:
– Я не хотела ворошить болезненные воспоминания.
– Воспоминания как битое стекло, – говорю я. – Больны только те, к которым прикасаешься.
– Красиво, – вздыхает Арвен.
Я одариваю ее печальной улыбкой, а потом мой взгляд возвращается к Эдвине.
Но ее там нет.
Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, вглядываясь поверх голов тех, кто стоит между мной и концом стойки. Но ее нигде не видно.
В груди что-то сжимается.
– Где Эдвина? – спрашиваю я, отчего девушки вздрагивают и оборачиваются.
Арвен склоняет голову:
– Она же только что была здесь…
Я стремительно бросаюсь к концу стойки. Ни Монти, ни Дафны – только незнакомцы. Вероятно, Монти вышел на улицу, чтобы затянуться своей сигариллой, а Дафна снова дремлет где-то под потолком.
– Женщина, что сидела здесь, где она? – спрашиваю я у тех, кто был ближе всего к Эдвине.
– Только что ушла, – пожимает плечами пожилая женщина с дыханием, пахнущим элем.
– Одна?
– Нет, с каким-то джентльменом….
Я бегу вглубь зала, туда, где находится лестница к спальням. Срочность толкает меня вперед, я перепрыгиваю через две ступени за раз. Можно было бы убедить себя, что все это ради саботажа, но дело не только в этом. Эдвина сейчас едва ли соображает, что делает. Если этот фейри с львиным хвостом решил воспользоваться женщиной, едва держащейся на ногах…
Кровь закипает от ярости.
У меня, черт побери, есть младшая сестра. Как я могу не беситься при одной мысли об этом? В этой ситуации я не могу оставаться Уильямом Поэтом. И даже быть Уильямом Актером не могу.
Сейчас я просто Уилл, смертельно уставший за весь этот день, с наклеенной на лицо улыбкой и флиртами с незнакомками. Единственное настоящее развлечение – поддразнивать Вини. Но и к чему это привело? У меня не осталось ни капли терпения на ублюдков. Так что этому типу лучше бы им не быть.
Наверху в коридоре тускло и пусто. Я заворачиваю за угол и наконец нахожу ее.
Эдвина, пошатываясь, пытается вставить латунный ключ в замочную скважину двери. Только это не ее дверь. Наши спальни дальше, в другом крыле. Львиный фейри стоит у нее за спиной, его хвост, торчащий из брюк, мечется из стороны в сторону. фейри с животными чертами в Благой форме обычно носят одежду, приспособленную под это. Некоторые умеют менять части тела по желанию, и тогда одежда меняется вместе с ними. Так что сам по себе хвост меня не бесит.
Бесит то, как он тянет подол ее юбки, щекочет щиколотки. Потом икры.
Я иду к ним по коридору, сжав кулаки.
Эдвина вздрагивает, но не от моих шагов. Ни она, ни этот хвостатый тип меня не слышат. Она взвизгивает от очередного прикосновения хвоста и резко оборачивается к нему. Глаза все еще полузакрыты, но она усилием распахивает их шире:
– Ктоэты? – выговаривает она, слова сливаются в одно.
– Дорогая, мы уже несколько минут болтаем, – говорит он масляным голосом. – Тебе же нужно уложить кого-то в постель до полуночи. И ты говорила, что всегда хотела попробовать удовольствие от мужчины с хвостом.
Он дразняще проводит им по ее шее.
Она морщится и отшатывается, поднимая руки:
– Нет, нет. Совсем не так сексуально, как я думала.
Он снова тянется хвостом к ее подолу. Она делает шаг назад и спотыкается о собственные ноги. Смеется, падая на пол.
Фейри тоже хихикает и еще раз дергает хвостом в ее сторону.
И тут я наконец подхожу и хватаю его за ворот. Он ниже меня на несколько сантиметров, и когда я разворачиваю его лицом к себе, он тут же бледнеет. Я понижаю голос до рычания:
– И что, по-твоему, ты сейчас делаешь?
– Я… я просто провожал ее до комнаты.
– Да ты не дойдешь больше ни до одной комнаты, если немедленно не исчезнешь.
Я отпускаю ворот, и у него хватает ума убраться, пока я не передумал. Когда он исчезает, я поворачиваюсь к Эдвине.
Она лежит на спине, хихикает в потолок:
– У него был хвост. Длинный, размашистый хвост. Не понимаю, что Йоханнес в тебе нашел, Тимоти.
Кто такие Йоханнес и Тимоти, понятия не имею. Но в таком состоянии она точно до своей комнаты не доберется. Вздыхая, я опускаюсь перед ней на колени и прижимаю к груди. Она без сопротивления обвивает меня руками за шею, позволяя удержать ее на месте. Легкая как лепесток.
– Нет, не хочу летать, – бормочет она мне в плечо, пока я несу ее по коридору. Мы останавливаемся у ее двери: знаю, что это она, потому что она прямо напротив моей. Я пытаюсь вытащить у нее из пальцев ключ, но она начинает бороться. Ее попытки слабы.
– Успокойся, Вини, я просто пытаюсь доставить тебя в комнату в безопасности.
– А. Ты, – произносит она с нескрываемым презрением, но все же отдает ключ, ткнув им мне в щеку. Я перехватываю его прежде, чем он соскальзывает вниз и проваливается за воротник. Переместив ее вес на одну руку, открываю дверь.
Внутри, ориентируясь по тусклому лунному свету, пробивающемуся сквозь окно, я подхожу к кровати и осторожно укладываю ее на матрас. Снимаю очки, стараясь не задерживать руки дольше, чем нужно. Она сразу зарывается в подушки, даже не пытаясь раздеться или укрыться.
Утром она проклянет решение спать в платье и корсете, но я не собираюсь ее раздевать. Зато могу хотя бы позаботиться о тепле. Оставив очки на тумбочке, я разжигаю печку, наливаю воды и возвращаюсь к ней.
– Тебе стоит выпить, – я приглушаю голос, опускаясь на корточки у кровати.
– Только не «Облачный Пик», – бормочет она.
– Не «Облачный Пик». Воду.
Со стоном она приподнимается, и я помогаю ей сесть. Она делает пару добрых глотков. Потом возвращаю стакан на тумбочку.
Она снова падает в подушки:
– Что у меня в голове колется?
– Скорее всего, головная боль.
Она снова стонет и начинает дергать свои волосы.
А, точно, ее гнездо из заколок и спутанных прядей.
– Так ты только хуже делаешь, – говорю я, устраиваясь на краю кровати. Осторожно нахожу шпильки и вытаскиваю их одну за другой. Тут мне помогает опыт – спасибо сестре. Когда, как мне кажется, я вытащил все или все, что возможно из ее бедной гривы, я расправляю ее волосы как могу. Остальное она расчешет утром.
– Ты не Уильям, – бормочет она, не открывая глаз.
– Нет?
– Нет. Ты добрый со мной. Значит, ты Монти. Ты спас меня от злодея. Ты мой герой, мистер Филлипс.
Я фыркаю:
– Монти только и сделал, что подбросил нам это пари. Он соучастник в глупости, не герой.
Она всхлипывает:
– Нет, я опоздала! Уже точно за полночь!
– Неважно, – говорю я, поднимаясь. – Завтра расторгнем сделку.
Она ничего не отвечает. Может, не расслышала. Да и говорить об этом сейчас бессмысленно. Подожду, пока она протрезвеет, и мы сможем поговорить наедине, как разумные люди.
– Кого выбрал Уильям? – шепчет она.
Я хмурюсь:
– Что?
– Кого он выбрал? С кем он лег в постель сегодня? Хотя… не говори. Все равно он уже на один шаг впереди. – Голос ее подламывается. Она всхлипывает. – Он же выиграет, да? Я знаю его всего один день, но этого достаточно, чтобы понять – я не смогу с ним тягаться, что бы ни делала. Он лучше меня во всем.
Ее печаль как укол в грудь. Дразнить ее трезвую – одно. Но смотреть, как она страдает пьяная – совсем другое.
– Он не лучше тебя.
– Лучше. Все его обожают. И мужчины, и женщины. А я соврала, когда сказала, что он, наверное, плох в постели. Уверена, он бог в постели. Его пульсирующий член точно заткнет за пояс герцога.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Подавив веселье, отхожу от кровати.
– Спи, мисс Данфорт.
Собираюсь повернуться, но чувствую, как кто-то хватает меня за штанину. Смотрю вниз: Эдвина вцепилась в ткань у моей икры.
– Можно я расскажу тебе секрет, Монти?
Я сжимаю челюсть:
– Оставь секреты на утро.
– Я соврала, – торопится она, – Джолин. У меня нет бурной сексуальной жизни. Ее вообще почти нет.
Я снова опускаюсь на корточки у ее кровати:
– Никого ты этим не обманула, поверь.
– Я не делаю того, о чем пишу. – Голос дрожит от эмоций. – Я только придумываю. Моя фантазия просто гениальна, когда дело доходит до похоти.
– Спорить не буду.
– А в жизни… я фальшивка. Просто все играю.
Ее слова отдаются в моей груди чем-то слишком узнаваемым. Я наклоняюсь ближе, понижаю голос и признаюсь в том, о чем знают немногие:
– Я тоже фальшивка, Эдвина.
С закрытыми глазами она тянется и неуклюже хлопает меня по плечу. Потом пальцы вдруг крепко сжимаются, цепляясь за воротник.
– О нет, – в ее голосе звучит ужас, и я застываю.
– Что?
Она тянет меня за ворот, поднимается с постели и резко бросается ко мне. Я подставляю руки, не понимая, что происходит и чего она хочет…
И тут она извергает на мою рубашку целое ведро голубой жидкости.
ГЛАВА 8
ЭДВИНА
Первое, что я ощущаю, когда ко мне подкрадывается сознание, – это боль. Болит голова, болит живот, болит горло. Потом тошнота скручивает желудок, и все вокруг начинает вращаться. Но… что за комната? Где я вообще?
Я с усилием приоткрываю глаза, сначала видя только мутную пелену. Потом над головой проступает потолок – темный, с узкой полоской света, пересекающей его. Я перевожу взгляд на окно: за стеклом еле заметное зарево рассвета. По силуэту здания за окном я узнаю место. Должно быть, это моя спальня.
В горле – пожар. Никогда еще не чувствовала себя такой пересохшей. По сантиметру поднимаюсь, но зрение тут же закручивается волчком. Я морщусь от боли, взрывающейся в виске, и наугад тянусь к тумбочке. Пальцы натыкаются на край стакана. Я хватаю его и подношу ко рту. Освежающая жидкость обжигающе хороша… и слишком быстро заканчивается.
Я мечусь взглядом по комнате в поисках кувшина, но не могу вспомнить, где он стоит. Я же почти не была в спальне до ужина, так что с обстановкой не особо знакома. Взгляд цепляется за оранжевое свечение от печки в углу. Так вот почему здесь невыносимо жарко.
Я тянусь, чтобы снять хотя бы один слой одежды… и пальцы касаются кожи. Я в панике откидываю одеяло и обнаруживаю, что грудь у меня совершенно голая. Хмурюсь. Я обычно не сплю без белья. Предпочитаю, чтобы хоть что-то меня прикрывало. Если, конечно, не задыхаюсь в раскаленной комнате. Я снова смотрю на печку, пытаясь хоть как-то связать происходящее в логическую цепочку.
И вот тогда замечаю кресло у печки. И мужскую фигуру в нем.
Я срываюсь на визг, прячась под одеялом. Он срывается в сиплый хрип, но его хватает, чтобы разбудить мужчину. Он вскакивает с кресла и резко поворачивается ко мне. В тусклом свете и с еще плывущим зрением я различаю заостренные уши, растрепанные волосы и обнаженную, мускулистую грудь.
И тут моя собственная нагота приобретает совсем другой смысл.
– НЕТ! – воплю я.
– Вини, – шипит он, – Тише. Ты разбудишь весь постоялый двор.
О Боже. Этот голос. Я ЗНАЮ этот голос. А теперь, когда глаза привыкли к свету, я вижу и лицо. Даже без очков я узнаю эти глаза. Эти губы.
– НЕТ! – повторяю еще громче, подтягивая одеяло к подбородку. – Нет-нет-нет! Только не говори мне...
Он смотрит на меня с явным презрением:
– Воображение разыгралось?
В голову врываются воспоминания: как я стояла на стуле и читала нелепую поэзию, как мы с Уильямом перекидывались колкостями. Мое безумное, смелое самодовольство.
«Облачный Пик», предатель! Никакой ты не источник гениальности – наоборот. И теперь…
– Пари, – шепчу я.
– А вот и момент унижения, – довольно тянет он.
– Что ты со мной сделал, Уильям? Это... это же не так должно было…
– Я не сделал ничего из того, что ты себе нафантазировала, Эд.
– А почему ты тогда без рубашки?
– Тебя стошнило на меня.
– А почему я без рубашки?
– А ты как думаешь?! Себя ты тоже испачкала. – Он мотает головой, резко идет к веревке, натянутой между печкой и шкафом. Там сушатся две вещи. Он срывает одну – побольше – и возвращается ко мне. – Я едва ли тебя касался. Максимум, ослабил корсет, чтобы ты могла сама его снять. А потом еще полчаса отстирывал твою блузку от рвоты. Я спал в кресле, чтобы убедиться, что ты снова не вывернешься и не захлебнешься.
Я моргаю. Он все это сделал? Для меня? Удивление тут же смазывается подозрением. А чего он вообще делал в моей комнате?
Он уже направляется к двери, раздражение слышно в каждом его шаге.
– Пожалуйста.
– Стой!
Он замирает с рукой на ручке.
Я сглатываю пересохшим горлом:
– То есть… мы правда ничего не…
Он закатывает глаза и тяжело вздыхает, медленно разворачивается. Его взгляд сужен, губы скривлены в насмешке. Он идет ко мне как хищник к загнанной добыче.
У меня все внутри путается. И, к ужасу, дрожит от предвкушения.
Он останавливается у самой кровати, ставит руку на матрас и наклоняется ко мне. Я вижу каждую линию на его груди, выемки ключиц, вытянутую шею. Его глаза вгрызаются в мои, и я отодвигаюсь, крепче прижимая одеяло к телу. Сердце бьется с новой силой от ожидания, что он может сделать.
– О, Вини, – говорит он тихо, хрипло, почти ласково, – если бы мы и правда были вместе прошлой ночью так, как ты себе сейчас представляешь… Мы бы сняли не только верх. Я бы лежал в кровати рядом с тобой, а не в кресле. Тебе не пришлось бы спрашивать, что произошло, – каждый дюйм твоего тела помнил бы. Ты бы до сих пор дрожала от того удовольствия, что я тебе подарил. Сколько бы ты ни получила, тебе бы все равно было мало.
Из приоткрытых губ срывается выдох. Меня слегка качает, и пальцы ослабевают на одеяле.
Он наклоняется еще ближе, ставит колено на кровать. Его свободная рука медленно тянется ко мне и касается края моего одеяла. Того, которое я уже почти отпустила.
– Но я не сплю с пьяными идиотками. В отличие от некоторых. – Он снова хмурится. Дергает мое «одеяло», и оно легко выскальзывает из моих рук. – Это мое.
Только сейчас до меня доходит: моя грудь по-прежнему прикрыта простыней. А то, что я так крепко прижимала к себе, был его жилет.
Щеки вспыхивают жаром. Почему, в конце концов, я вообще прижималась к его жилету?
Он не оглядывается, выходя из комнаты с рубашкой и жилетом в руках, а вот я смотрю ему вслед – особенно на спину, широкую и обнаженную – до тех пор, пока дверь с шумом не захлопывается.
Я остаюсь в полном оцепенении, все еще ошеломленная тем, что чуть не произошло, когда он оказался у меня в постели. Потом падаю обратно на подушки, и волна стыда накрывает меня в десять раз сильнее, когда в памяти всплывают новые воспоминания о прошедшей ночи. Уткнувшись лицом в подушку, я жалобно стону, молясь, чтобы существовала хоть какая-нибудь фейри-магия, способная откатить все назад и стереть последние несколько часов моей жизни.
Позже в тот же день мы садимся на поезд до следующего города. К счастью, тошнота отступила, и мне удалось поспать до половины двенадцатого. Что на полчаса позже, чем мы планировали выйти. Зато почти весь день я успешно избегала Уильяма. Даже сейчас, устроившись в своем купе, я получаю дополнительную передышку – Уильям и Монти сидят в следующем отсеке. Здесь только я и Дафна, и места достаточно, чтобы развалиться на бархатных сиденьях. Каждая скамья достаточно длинная, чтобы вместить четырех человек, и обтянута индигово-серебряной парчой, такой роскошной, что я почти могу поверить, что нахожусь в салоне богатой вдовы. Стены отделаны благородным дубом, а окна украшены шелковыми шторами в тон обивке, отдернутыми, чтобы можно было видеть платформу. Судя по тому, как утих шум на станции, поезд вот-вот отправится.
Я уже собираюсь плюнуть на приличия и развалиться на весь диван, как дверь купе отъезжает в сторону. Я напрягаюсь, уверенная, что Уильям решил нас побеспокоить…
Но это вовсе не один из моих попутчиков.
Это Джолин.
– Я так рада, что успела достать билет, – выдыхает она, опускаясь в сиденье напротив рядом с Дафной. Та, не желая делить место, одним прыжком взлетает на багажную полку. Она бросает на Джолин сердитый взгляд, который та совершенно игнорирует, и сворачивается в пушистый клубок.
– Я не знала, что ты поедешь с нами, – говорю я, сдерживая желание более прямо спросить, что она здесь забыла. В голове всплывает ее образ, прильнувшей к Уильяму прошлой ночью. Неужели они… сблизились в интимном плане? То, что он проснулся в моей спальне, вовсе не значит, что у него не было времени на другие... мероприятия. Я до сих пор не уверена, как закончился мой вечер и каким образом Уильям оказался в моей комнате. Память еще не вся вернулась. Но все же, я не могу сказать, что не рада видеть Джолин.
– Я и сама не знала до часа назад, – улыбается она. – Но мне удалось взять отгул в ателье на несколько дней, так что я решила поехать с вами на следующую автограф-сессию. Мистер Филипс сказал, что все в порядке, если я буду жить с тобой и сама платить за билет, еду и напитки. Не могу дождаться, когда ты подпишешь мой экземпляр «Гувернантки и фейри».
Благослови ее сердце, она точно знает, как попасть ко мне в фавориты. Я тянусь к своему саквояжу на сиденье рядом и вытаскиваю ручку с чернилами:
– Могу подписать прямо сейчас….
– Нет, – восклицает она. Потом спохватывается и улыбается: – Нет нужды. Хочу, чтобы ты подписала его на мероприятии. Иначе зачем мне следовать за тобой? Тем более я еще не купила поэтический сборник мистера Хейвуда.
Она поджимает губы, но это не скрывает ее кокетливой улыбки. Видно, что едет она скорее ради Уильяма, чем меня. Какая-то мелкая, упрямая часть меня злорадствует – она все еще называет его по фамилии. Но вся самоуверенность тут же улетучивается, когда я вспоминаю, какая она симпатичная. Сегодня она в светло-голубой юбке и белой блузке с кружевными перчатками. Золотистые волосы аккуратно уложены под изящной шляпкой. Совсем не та разрумяненная, растрепанная девчонка со вчерашнего вечера.
Господи, как же я сама выглядела тогда? Понадобилось слишком много времени, чтобы сегодня хоть как-то расчесать волосы. По крайней мере, я умудрилась собраться и выйти, несмотря на опоздание. Волосы собрала в низкий пучок – лишь бы не злить головную боль, которая весь день то уходит, то возвращается. На мне – клетчатая юбка с жакетом в тон: лиф достаточно плотный, чтобы держать форму без корсета, но и достаточно просторный, чтобы можно было дышать.
Поезд трогается, сначала медленно, покидая платформу, потом набирает скорость на окраинах Парящей Надежды.
Вздох Джолин возвращает мое внимание к ней:
– Жаль, что мне не удалось лучше узнать мистера Хейвуда прошлой ночью, – говорит она с мечтательной ноткой.
– Правда? – я стараюсь не выдать интерес, доставая блокнот. Чернила и ручка уже наготове: можно накидать пару идей, если вдохновение вдруг нагрянет. – Вы не так сблизились, как надеялась?
Она надувает губки:
– Совсем нет. Ну, он рассказал мне про Джун.
– Джун?
– Его великую любовь. Он отдал ей свое сердце, но потерял. О ней все его стихи. По крайней мере, так предполагают. Он, конечно, прямо не подтвердил, но поделился историей о разбитом сердце, которое до сих пор его терзает. – Она прикладывает ладонь к груди, глаза затуманены. – Это было даже более интимно, чем одна ночь страсти.
В груди что-то кольнуло. Я ничего не знаю об этой великой любви Уильяма. Но с чего бы мне знать? Мы не друзья. Мы едва знакомы.
– Хотя, – добавляет она, уже бодрее, – я бы не отказалась и от страсти, будь она предложена. Я думала, он выберет меня для пари.
Я стараюсь говорить ровно:
– А он вообще кого-то выбрал?
– Насколько я знаю, нет. Когда он побежал за тобой, уже была без четверти полночь.
Мой блокнот выпадает из рук на колени. Я быстро расправляю его по юбке, делая вид, что уронила нарочно:
– Что значит «побежал за мной»?
– Когда этот развратный лев решил проводить тебя до комнаты. Только не говори, что ты была слишком пьяна, чтобы помнить. Ты казалась вполне вменяемой.
Я хмурюсь. Какие-то обрывки воспоминаний пытаются сложиться в картину.
– Как бы то ни было, – продолжает Джолин, – мистер Хейвуд не вернулся после того, как ушел искать тебя. Зато в столовую ввалился фейри, бледный как смерть. К тому моменту мистер Филлипс уже вернулся с улицы. Мы с Арвен все ему рассказали. Он остановил льва у выхода и сказал, что им надо поговорить в переулке. А когда вернулся, на его костяшках был повязан платок.
Я в шоке. Неужели она намекает, что Монти вступился за меня?
– Не возлагай всю заслугу на Монти, – раздается голос с багажной полки. Это Дафна. – Я еще и за лодыжки его покусала.
В ее голосе звучит такая гордость, что мне хочется засмеяться. Но мысль о Монти что-то во мне пробуждает.
Я вспоминаю. Это не Монти меня спас. Это был…
…Уильям.
И чем больше воспоминаний возвращается, тем сильнее я хочу провалиться сквозь пол. Уильям, подхватывающий меня на руки. Я, тыкающая ему в щеку ключом. Он – помогающий мне пить воду. Но и это еще не все. Я вспоминаю и слова, которые произнесла. Те, о которых лучше бы забыть навсегда.
У меня нет бурной сексуальной жизни.
Я фальшивка.
Я только притворяюсь.
Нет-нет-нет. Святые фейри, как я могла ЕМУ это сказать?! Теперь он знает мой секрет.
И тут в голову врывается последнее воспоминание.
Я тоже фальшивка, Эдвина.
То, что он произнес мое полное имя, потрясло меня даже сильнее, чем признание. Что он имел в виду? Он… притворяется распутником? Или там скрыто еще что-то?
– Я вами восхищаюсь, мисс Данфорт, – говорит Джолин.
Я встряхиваюсь, возвращаясь в реальность:
– Мною?
– Вы такая опытная, уверенная в себе. Вы так свободно выражаете свою сексуальность, и вам все равно, что думает общество. Это достойно восхищения. Я бы никогда не решилась на пари с мистером Хейвудом. Должно быть, вы очень уверены, что победите.
Я натягиваю улыбку – надеюсь, она скроет вину. Я пока не готова признаться, что «наоткрывала» Уильяму. Но ее слова на удивление воодушевляют. Мне нравится, как она меня видит. Хотелось бы соответствовать.
А что, если…
Может, еще не поздно стать той, кем она меня считает? Может, еще не поздно пожить, как мои героини. Пусть я не стремлюсь к бурному роману – но, может, хоть взрывной страсти я достойна?
Сердце сначала сжимается, но потом в нем просыпается слабый огонек азарта.
Любовь, ухаживания, секс – все это всегда казалось интереснее на бумаге. В жизни же поклонники раз за разом разочаровывали: то скучны, то считают карьеру женщины причудой, от которой надо отказаться после свадьбы. Я и сама их разочаровывала – слишком упряма в стремлении ставить работу выше всего, как бы мало она ни приносила, и в своем отказе становиться традиционной женой. Даже отношения ради удовольствия – и те были унылы. Секс совсем не такой, как в романах. Поцелуи мокрые и навязчивые. А сам процесс – тяжесть на груди, мужчина фырчит, пыхтит и спрашивает: «Тебе хорошо?», даже не желая слышать честный ответ.
– Жаль, конечно, что фейри-лев оказался таким мерзавцем, – говорит Джолин. – А то могла бы развлечься. Ты ведь ни разу не была с фейри?
Я начинаю мямлить, не зная, как выкрутиться из собственной лжи.
– Да ты и не могла быть, – говорит она мягко. – В «Гувернантке и фейри» полно неточностей, но тебя за это не осудишь. Ты ведь тогда еще не была в Фейрвивэе. Зато теперь… о, теперь твои книги станут в сто раз лучше. Представь, какие секс-сцены ты напишешь после всех этих исследований!
Я выпрямляюсь:
– Исследований?
– Пари. Ты ведь наберешься уйма опыта до конца тура. Даже если проиграешь Уильяму, ты все равно столько приобретешь. – Она начинает обмахиваться рукой. – У меня жар только от мысли о сценах, которые ты напишешь дальше!
Я моргаю. И вот наконец… то вдохновение, которого не было утром, окутывает меня целиком. Сердце наполняется светом, и губы сами собой улыбаются.
Каждая частичка меня словно проясняется, становится легче, будто я всплываю на поверхность.
– Я могу использовать пари как писательское исследование, – говорю я, полушепотом, с изумлением. – Джолин, ты гений.
