Текст книги "Волки. Роман мая с декабрем (СИ)"

Автор книги: Татьяна Бессонная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Заяц, ты очень торопишься? – вдруг просила мама, когда я начала собираться.

Было истовое желание ответить "да", но она ведь не просто так спрашивает.

– Ну... не знаю... – Я неопределённо пожала плечами, уже предвкушая, как буду сидеть у мужа на коленях и слушать, слушать, слушать. – А что?

– Да папа скоро придёт – он с тобой поговорить хотел. Дождёшься?

Эх, ну как всегда! Очень вовремя.

– Хорошо, – кивнула я, стараясь скрыть досаду. – А не знаешь, о чём?

– Да всё из-за этой чёртовой Сигмы. О здоровье твоём печётся. – Мама нахмурилась. – Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

– Лучше всех, – махнула рукой я. – Всё в порядке.

И тут вдруг...

"Джей сто сорок девять, Анна. Это очень важно. Джей. Сто. Сорок. Девять. Запомните, если захотите узнать, зачем всё это, и что происходит. Уверен, папа вам с удовольствием расскажет"

Воспоминание было настолько резким, пронзило так внезапно, что я даже села. Дура, дура, дура! Идиотка! Как можно было забыть о таком?!

– Ань? – Теперь мама смотрела с тревогой. – Что такое? Тебе плохо?

Я помотала головой. Дыши, Анечка, дыши. Корить себя будешь потом. Восхищаться Игорем – тоже. Кажется, скоро будет очень интересный разговор.

Будто бы в такт моим мыслям, из прихожей донёсся звук открываемой двери.

Папа вернулся.

– Как поживаете?

Михаил замер возле двери в парадную. Он возвращался домой после работы, и, как всегда, погружённый в свои мысли, не обратил внимания на парня, сидящего на лавочке.

– Добрый вечер, Олег, – обернувшись произнёс Вавилов, нейтральным тоном.

Чувствуя, как внутри всё сжимается и холодеет. Он узнал этот голос. Не мог не узнать.

– О, наш добрый доктор Айболит меня помнит. Экая честь. Присаживайтесь, Михаил Юрьевич.

Под ядовито-издевательской учтивостью скрывался приказ. Вавилов подчинился. Сев на лавочку, положил на колени портфель. На парня не смотрел – всё равно тот прятал лицо под низко надвинутым капюшоном. К тому же, Олег не любит пристальных взглядов в свою сторону. Разумеется, если за эти годы ничего не изменилось.

– Как ваша девочка? – продолжил парень, откидываясь на лавочке. – Полностью очухалась, или до сих пор...

– С ней всё в порядке, – оборвал Михаил холодно. Несколько секунд помолчал, восстанавливая контроль над собой, затем продолжил уже спокойней: – Это месть?

Театрально всплеснув руками, Олег повернулся.

– Ну что вы, Михаил Юрьевич! – Взгляд чёрных глаз вгрызался с волчьей яростью, бледное узкое лицо рассекала ухмылка. – Как вы могли такое подумать! Один-единственный укольчик стимулятора – всего-то! Нет-нет, это слишком мелко. Просто я подумал, что будет очень иронично, если Анюта впервые перекинется под действием препарата, изобретённого её отцом. Только и всего. – Парень смотрел, не мигая. – Поверьте, когда я соберусь мстить по-настоящему, у вас не останется сомнений.

Чудовищным усилием воли Михаил сохранил прохладную невозмутимость.

– Тогда к чему всё это?

– А может, мне приказали вас убрать, – вдруг бросил Олег.

Вавилов почти физически чувствовал, как его взгляд ловит каждое его движение, малейшее изменение выражения лица.

– Убрать? – Михаил позволил себе лёгкую усмешку. – Что ж, я полностью в твоей власти. Делай своё дело.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, но затем парень отвернулся.

– Вы бы поосторожней с такими заявлениями, – как бы невзначай обронил он, закидывая руки на спинку лавочки. – Память подводит? Ну так я напомню – вы уже не член Собрания. Вы сами отдали место вашему другу-клоуну.

Усмешка на губах Михаила стала чуть шире.

– Тогда чего же ты ждёшь?

Щёлкнув пальцами, Олег демонстративно покачал головой.

– Всё, всё, сдаюсь. Уели. Я не могу вас тронуть без приказа. А наш достопочтенный Александр Леонидович всё тянет и тянет, вот ведь незадача. – Он изобразил задумчивость. – А может... а вдруг, он тоже ждёт чьего-то приказа?

Михаил вскинул бровь.

– Глава Собрания? Олег, я понимаю твою склонность к блефу, но...

Парень вдруг рассмеялся.

– К блефу! Да-да, конечно! Я блефую. Кто, ну кто может приказывать самому Одинцову? Глупости! Ведь, если он – тоже пешка в чьих-то руках, то родственные связи Анастасии Павловны вас не спасут, не так ли? И в один прекраснейший момент я вдруг – оп! – получу приказ избавиться от Михаила Юрьевича. Или его жены. Или дочери. Или всех разом.

Вавилов похолодел, маска невозмутимости треснула. Если он не блефует...

– Но всё это – пустая болтовня, верно? – тем временем продолжил Олег всё также весело. – Я просто пытаюсь вас запугать. Вас и вашего дружка – вы же всё ему передадите, да? Фу, какая дешёвка. Неужели, я не мог придумать чего получше?

– Это всё? – В голос Михаила вернулась холодная резкость. – Ты закончил кривляться? Меня ждут.

– О, конечно-конечно. – Олег указал на дверь парадной. – Не смею задерживать. Привет жене. И Анне Михайловне, конечно. Думаю, она меня помнит.

Больше не говоря ни слова, Вавилов тут же поднялся и ушёл.

Но дома...

– Пап, мне надо с тобой поговорить...

– ...Что-то случилось? – с тревогой добавила я.

На папе лица не было. И запах... Вроде, его обычные лаборатории, но... Что-то ещё. Другое. Но знакомое.

Тут в прихожую вышла мама. Подойдя к папе, хотела было поцеловать, но вместо этого вдруг нахмурилась и задала тот же самый вопрос. Но Михаил Юрьевич лишь пожал плечами:

– Всё в порядке. Просто не слишком приятная встреча. Не стоит беспокоиться.

С этими словами он улыбнулся, сам поцеловал маму, потом меня. Оказавшись в папиных объятьях, я снова почувствовала этот запах. Вернее даже не сам запах, а горьковатую примесь. Которая у меня почему-то ассоциируется с лесом. Странно.

Мама предложила поесть, но папа извинился и сказал, что пока не голоден. Раздевшись, сразу повёл меня в кабинет.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, усаживаясь на диванчик.

Я села рядом. Эх, совсем как в детстве. Маленькая Аня приходит к папе, что-то ему рассказывает, рассказывает, рассказывает. А он слушает с очень серьёзным видом, кивает, задаёт вопросы...

– Хорошо, – ответила я. Придвинувшись ближе, обняла папу, положила голову на плечо. – А ты? С кем встретился?

Почти идиллия. Если бы не этот дурацкий запах. И почему лес?!

– Не важно. – Папа тоже обнял меня, крепко-крепко. Поцеловал в лоб. – О чём ты хотела поговорить?

Я уже было открыла рот, чтобы спросить про этого Джея – и вдруг вспышка. Это же его запах! Тогда, в лесу, в Волконке... вколол мне что-то...

– Аня?

Резко подняв голову, я посмотрела на папу. Видимо, теперь лица не было на мне – его взгляд был удивлённо-встревоженный.

– Ты его встретил, да? – спросила я дрожащим голосом.

Навалились воспоминания. Похищение Кати, встреча в лесу, выстрел в Надежду Дмитриевну... Чувство беспомощности. Полной. Абсолютной. И страх. Ужас.

– Кого? – непонимающе вскинул бровь папа.

– Джей сто сорок девять.

Он напрягся. Так сильно, что я почувствовала это почти физически. Несколько секунд молчал. Я смотрела, не отводя взгляд. Тишина. Отвернулся.

– Что он тебе рассказал? – наконец спросил папа, глядя на наше с ним отражение в дверцах книжного шкафа. Моё на одной, его на другой.

– Вы... значит, вы действительно знакомы? Он сегодня приходил? Зачем?

Папа покачал головой.

– Не это сейчас важно, Аня. – Посмотрел на меня. Взгляд очень странный, но голос режет. Требовательный. Строгий. – Я так понимаю, вы с ним говорили? Почему ты не рассказала мне сразу?

Щёки тут же вспыхнули, я потупилась. Волчица немедленно расфыркалась. Хороша замужняя женщина! Ведёт себя, как напроказившая школьница.

– Ну... в общем... там столько всего произошло, вот я и... короче, я забыла. Вылетело из головы. Прости.

И мямлит также.

Поднявшись с диванчика, папа пересел за стол. Ну вот, ещё больше ощущение школы. И директора.

– Аня, это крайне важно, – сказал папа всё также строго. И напряжённо. Сидел очень прямо, как будто к спине доску привязали. – Игорь рассказывал, что этот... субъект что-то тебе вколол. Он говорил, что именно? Что он вообще тебе говорил?

Под этим строгим взглядом я продолжала чувствовать себя щенком, сделавшим лужу на паркете. Но волчица давила стыд, она заметила, что папа вроде бы сидит неподвижно, будто окаменев. Но руки постоянно движутся. Пальцы то теребят ручку, то обручальное кольцо, то вцепляются в папку с бумагами. И какой-то новый запах. Вернее нет, не новый – он был, но я будто бы не обращала на него внимание. А теперь волчица как бы сместила фокус, и я почувствовала. Что-то несильное, но въедливое, холодно-душащее. Папа сильно нервничал. И боялся.

Я рассказала всё, что помнила. Да, он что-то мне вколол, но никаких названий не упоминал. Мол, это средство "поможет" освободить зверя, перекинуться. А ещё велел запомнить своё "имя" и спросить обо всём отца.

Папа смотрел в одну точку. Молча. Я тоже. Нахлынули воспоминания. О том, что этот мерзавец сделал с Надеждой Дмитриевной, об ужасе, беспомощности. И кровавой ярости. Она вызывала такие чудовищные мысли! Сейчас-то я понимаю, что это не моё, что все эти картины жуткой расправы были вызваны насильно. Но тогда они были так реальны! И мысли, и чувства. Хотелось не просто пролить кровь. Хотелось убить. Страшно. Зверски. Заставить страдать. Господи...

– Что он мне вколол?– наконец спросила я дрожащим голосом. – И причём здесь ты?

Папа опустил голову.

– Ничего хорошего это знание тебе не принесёт, – отрезал он глухо. – Я прошу тебя поверить мне...

Ушам своим не верю! Опять?!

Вскочив, я рванулась к столу.

– Может хватит уже?! – прорычали мы с волчицей, нависая над папой.

Он поднял взгляд.

– Аня, пожалуйста...

– Нет! Хватит твоих недомолвок! Я пережила весь этот кошмар! Я имею право знать! Рассказывай! Что это за "Джей", что он мне вколол, откуда вы друг друга знаете, и почему он тебя преследует! Я не уйду, пока ты не скажешь!

Папа не ответил. Закрыл глаза. Я тяжело дышала. Где-то в глубине души шевелился стыд за такой тон с отцом, но я больше не могла терпеть. Михаил Юрьевич всю жизнь кормил меня отговорками и тайнами. Всё, наелась. Больше не лезет.

– Хорошо.

Открыв глаза, папа снова уставился в одну точку. К запаху страха и напряжения примешалось что-то щемяще-горькое, ноющее. Что-то подобное я чувствовала от Игоря, когда он рассказывал о брате.

– "Джей сто сорок девять" – это порядковый номер, под которым он проходил в лаборатории. Настоящее имя Олег. То, что он тебе вколол – боевой стимулятор би эр двенадцать сорок три. "Берсерк". – Папа скривился, как от зубной боли. – Если они там ничего нового не изобрели, разумеется. Но, судя по действию и симптомам, это или он, или ближайший аналог, так что бояться нечего. Какие бы то ни было побочные эффекты проявляются только при регулярном применении.

– Боевой стимулятор?.. – Я пыталась переварить услышанное. – Для оборотней? Зачем?

Папа тяжело вздохнул.

– Не для оборотней. – Столько горечи! Какой там запах – ещё немного, и я её кожей почувствую! – Вернее, не для рождённых оборотнями.

В памяти снова всплыли слова Игоря о брате и лабораториях, где его изувечили. Неужели?..

– Для таких, как Алексей Белозерский? – всё-таки решилась уточнить я.

– А, Игорь всё-таки рассказал. – Папа продолжал смотреть в одну точку. Ему очень горько, он винит себя. Но в чём? – Нет. Лёша был... неудачным экспериментом, уж прости за терминологию.

– Разве были удачные? – Я продолжала копаться в памяти, пытаясь раздобыть новые детали того разговора с мужем. – Игорь... кажется, он говорил, что никто не выжил? Или нет, один умер сразу, другой стал диким? Или ты имеешь в виду таких, как Серёжа? Он – удачный эксперимент?

Папа снова покачал головой, но ничего не ответил. Сжав руки в кулаки, закрыл глаза. Не выдержав, я обняла его.

– Папочка. – Поцеловала в щёку. – Не надо так убиваться. Ты не виноват в том, что произошло с Серёжей. Игорь мне рассказал – это всё Одинцовы. Ты отказался, закрыл программу, а они продолжили использовать твои разработки. Это они его покалечили...

Удар. Кулаком по столу. Да так, что я аж вскрикнула.

Встав, папа начал ходить по комнате.

– Аня, скажи пожалуйста, как ты себе это представляешь? – Теперь он говорил холодно, почти жёстко. Но по щекам пошли красные пятна, взгляд помутнел. Папу будто бы лихорадило. – "Использовали разработки"! Сделать это можно в том и только в том случае, если к ним есть доступ. Или ты думаешь, что я просто снял халат и ушёл, а все данные о, возможно, величайшем и опаснейшем открытии современности остались лежать в лаборатории? Подходи, налетай! Делай из людей оборотней!

Я молчала, будто оцепенев. Папа всегда такой серьёзный, такой сдержанный. А тут... такое. Жуть.

– Разумеется, я всё забрал! – Продолжая мерить шагами кабинет, папа будто бы разговаривал сам с собой. – Всё, подчистую. Копии уничтожил без возможности восстановления. Лёня разозлился. Сначала давил, что в программу вложены огромные деньги. А ещё плюс плата добровольцам, и людям, и оборотням – суммы выходили астрономические. И они, мол, не должны пропасть из-за моего "чистоплюйства", как он сказал. Потом пытался убедить, говорил, что всё окупится сторицей. Мол, в этих разработках заинтересованы многие, и не только в нашей стране. Огромный военный потенциал. Оборотни быстрее, сильнее, выносливее, умение превращаться в зверя повышает выживаемость. И так далее, и тому подобное. Там целый список преимуществ был. И только один недостаток – оборотнями рождаются, а не становятся. Не существует завода по производству, где их штампуют батальонами. А Лёня хотел его устроить. Конвейер по переделке обычных людей в суперсолдат! И плевать на жертвы!

Наконец остановившись, папа сел на диванчик.

– А их становилось всё больше. Да, их семьям платили. Но прогресса не было, мы стояли на месте. Тогда какой смысл продолжать, если результат всё равно не меняется? Но Лёня настаивал, говорил, что результат должен быть. Но его не было. Я ушёл, программу закрыли. Но Лёня не мог остановиться. Преследовал. Снова начал уговаривать, обещал огромные деньги. Даже не миллионы. Миллиарды. И не рублей. Я отказывался. У меня уже были вы с мамой, я не хотел рисковать. Оборвал все связи. Даже с Игорем. Настя поддержала. Жили как обычные люди. А потом начались угрозы. Или я продолжу работать, или на лабораторный стол положат мою жену. И дочь. Тебе тогда всего три годика было...

Я опешила. Но сказать ничего не могла. Просто смотрела на папу широко раскрытыми глазами. Упершись локтями в колени, он запустил пальцы в волосы. Отчаяние.

– Пришлось согласиться. На этот раз всё было не официально, никому ничего не платили. Людей похищали. В первую очередь, тех, кого не будут искать – бездомных. Но материал ужасный – алкогольная интоксикация, букет заболеваний. С таким невозможно работать. Потом...

На мгновение замолкнув, папа закрыл глаза.

– Потом перешли на детей. – Голос сочился болью. – Подростков. Беспризорников, которых тоже не будут искать. Молодой организм, более здоровый, более сильный. Более гибкий – сформировался не до конца, поэтому лучше переносит вмешательство. Тканям проще меняться. Появились результаты. Впервые. Уже не человек, но ещё не оборотень. Что-то среднее. Чудовище Франкенштейна. Живёт на стимуляторах. Разных. "Селена" для полнолуния – он к луне особо чувствителен. "Берсерк", чтобы вызвать полузвериную форму и уничтожить врагов. Вообще всех, кто попадётся под руку. Крайний случай. На обычных оборотней тоже действует, поэтому взят на вооружение военными.

– Это... Джей?.. Олег?.. – вырвалось у меня.

– Да. – Папиного лица я не видела – только пальцы, вцепившиеся в волосы. – После него я сломался. Не мог больше работать. Думал, от меня избавятся. Нет. Не знаю, почему Лёня меня пощадил, почему не выбросил. По старой дружбе, наверно.

Теперь все мысли сосредоточились на одном вопросе. Одном-единственном. Я догадывалась, каким будет ответ – он просто не может быть другим. Я не хотела его знать. Но и промолчать не могла:

– Б-брат Игоря. – Голос дрожал так, что я едва могла говорить. – Т-тоже т-ты?..

Папа вздрогнул, будто от удара. Молчание. Секунда, другая, третья. Ничего.

Это и был ответ.

Я рухнула на папин стул. Мой отец. Михаил Юрьевич Вавилов. Учёный по призванию, от бога. Считающий, что наука должна в первую очередь служить людям. Творил... такое. Калечил. Уродовал. Детей! Это... да это... это... господи... лучше бы я этого не знала! Ничего!

Нет-нет-нет. Стой, не спеши. Вдох-выдох. Во-первых, ты сама надавила, сама требовала правды. Во-вторых, папа делал это вынужденно. Так ведь? Так. Его поставили перед ужаснейшим выбором! Жизнь близких против жизней сотен незнакомцев. Пусть даже детей. А что бы ты сама выбрала, Анечка? Смогла бы потом жить дальше? Или повесилась на собственной косичке? То-то же. Твой отец – не чудовище. Кто угодно, только не он! Его заставили. Он страдает, видишь? Раскаивается. Искренне. Настоящее чудовище здесь – Леонид Одинцов, ясно? Не смей даже думать по-другому!

Послышался сдавленный всхлип.

Подняв голову, я взглянула на папу – сидит в той же позе, закрыв лицо руками. Плечи дрожат.

Папочка!

Вскочив, я тут же села рядом, обняла.

– Не надо. Прошу тебя, пожалуйста...

Он тоже обнял меня, крепко-крепко прижал к себе.

– Родная моя... – Голос дрожал и срывался. – Девочка моя... Прости. Поэтому я и не рассказывал. Прости, прости меня! Я надеялся, что ты никогда не узнаешь. Не испачкаешься. Это ничтожно. Малодушно. Знаю. Но я так хотел, чтобы моя Анечка могла гордиться своим отцом! Чтобы в её глазах я был учёным, а не... не...

– Всё хорошо, – прошептала я, сглатывая слёзы. – Я по-прежнему горжусь. И очень тебя люблю. Ты слишком строг к себе. Ты был вынужден...

– Нет... это не оправдание... Сегодня я снова посмотрел в глаза Олегу. Он знает, кто его создал. – Папа снова вздрогнул. – Ты себе не представляешь...

– Нет, – как можно твёрже оборвала я. – Не надо. Не думай об этом. Ты был вынужден. Если Олег этого не понимает – его проблемы.

– Аня...

– Это правда. Слышишь?

Папа снова замолчал. Мы сидели, обнявшись, я чувствовала, как запах отчаяния медленно слабеет. Но полностью не исчезает. Он как бы затаился до следующего удобного момента. Ну и пусть. Главное, что сейчас всё кончилось.

Через несколько минут папа разомкнул объятья. Отвернувшись, достал из кармана пиджака носовой платок, вытер лицо.

– Ты будешь рассказывать Игорю? – снова взглянув на меня, спросил папа.

Глаза красные, взгляд напряжённый, но голос уже по-обычному ровный и спокойный.

– Да, конечно! – Я не сдержала нервный смешок. – Вот сейчас возьму телефон и всё выложу!

Ни в коем случае! Игорь не должен знать. Девять из десяти – не поймёт. И что тогда будет? Что он сделает? Нет-нет-нет. Эта одна десятая не стоит такого риска. Да и папа вряд ли этого хочет.

– Хорошо. – Он почти улыбнулся, но, вдруг снова помрачнев, положил руки мне на плечи. Сжал. – Тогда никому, слышишь? Никому и ни с кем не говори о том, что я рассказал. Это опасно. Я очень сомневаюсь, что Александру нужно, чтобы о его отце стало известно что-то подобное. Особенно сейчас, когда Игорь развёл такую бурную деятельность.

Я задумалась.

– А он на это и давит, верно? Он пытается сделать так, чтобы все обо всём узнали и ополчились на Одинцова, да?

Папа помрачнел ещё сильнее, голос стал жёстче.

– Игорь хочет ломать, но не желает строить. А это уже чревато хаосом и анархией. Что будет, если ему удастся занять место Александра? У Одинцовых много сторонников – начнётся война. И понимают это все, кроме Игоря. К тому же, он мстит не тому. Виноват не сын, а отец. Но Игорю уже всё равно. Лишь бы Одинцов.

Я кивнула.

Ох, как всё закручено, как сложно! Ради личной мести Игорь готов развязать войну, пожертвовать сотнями жизней... ради чего? Папа жертвовал ради нашей с мамой безопасности. А Игорь? Ну отомстит он – и? Это исцелит его брата? Что-то я дико сомневаюсь. А если ничего не изменится – какой смысл? Неужели, жажда мести настолько сильна, что Игорь не хочет понимать таких элементарных вещей? А тут ещё и Серёжу похитили – ещё один повод. А уж что случилось с Надеждой Дмитриевной...

Стоп. А вот это уже была инициатива Одинцова. Если верить этому "Джею", конечно. Его послали, чтобы, так сказать, щёлкнуть Игоря по носу, показать, что до него могут добраться в любом месте в любое время. Спровоцировать. Зачем? Чего ради? Или Александру тоже нужна эта война?

Н-да, очередной тупик.

Хотя... Ты ведь знаешь из него выход, Анечка. Хороший такой выход. Просто взять и спросить у Александра. Услышать другую сторону. Правда, муж тебя убьёт за такое. И, кстати, вполне может быть, что правильно сделает – ты же не знаешь, что на уме у Одинцова. Может, ему вообще плевать, что ты его двоюродная сестра, вы общались-то всего несколько раз в жизни. Захватит в плен, как Серёжу, и будет шантажировать Игоря. Угу, а чего ж раньше-то не захватил? Ведь мог бы! Но нет. Всё явно сложнее. Насколько? Почему Александр поступает именно так? Он хочет победить в войне и раздавить Игоря? Или ему просто нужно столкновение, чтобы... что? Кто прав в итоге?

Опять море вопросов! И ни одного ответа. Пока что. Хватит с меня неизвестности. Я хочу понимать, что происходит. А учитывая, что одному из лидеров воюющих сторон я прихожусь женой, а другому двоюродной сестрой, то это уже, считай, семейное дело.

Надеюсь, телефон Александра я не удалила...