Текст книги "Волки. Роман мая с декабрем (СИ)"

Автор книги: Татьяна Бессонная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Что такое "Сигма"? – решив всё-таки расставить все точки над "i", спросила я.

– Отряд такой, – мрачно ответил Коля. – Специальный. По образцу "Альфы" у людей, только из оборотней. Папа раньше там служил.

Эм... так я что, была права? Волноваться не о чем?

– То есть, он пошёл на встречу с бывшими сослуживцами?

Желая хоть немного ослабить напряжение, я было попыталась улыбнуться, но одного Колиного взгляда хватило, чтобы понять – шутка не удалась.

– Нет, – вдруг подала голос "медведица", не отрываясь от вязания. – После Славиной отставки "Сигму" собрали заново.

Ничего не понимаю.

– И что, они здесь? Отряд спецназа? Для чего? И причём тут Катя?

Вдруг из соседней комнаты донёсся детский плач. Дарья взглянула на сына.

– Это Лена. Сходи проверь.

– Мама! Я что, по-твоему...

– Николай, – абсолютная невозмутимость, – иди и узнай, почему плачет твоя младшая сестра. Живо.

На этот раз парень сверкал глазами дольше. Но всё равно подчинился.

Дождавшись, когда за сыном закроется дверь, "медведица" снова заговорила:

– Раньше было по-другому. Раньше "Сигма" действительно избавлялась от преступников. Теперь они стали личными палачами Одинцовых. Избавляются от неугодных.

– Дайте угадаю – ваш муж их терпеть не может?

– Нет. – Дарья посмотрела на меня. – Вражда у них с твоим мужем.

Внутри всё заледенело и начало куда-то падать.

– Т-то есть... вы хотите сказать... "Сигма" тут из-за Игоря?! Их послали Одинцовы?!

– Слава думает, что да.

Выходит, Катя пострадала из-за нашего приезда?! Из-за кое-чьей безумной затеи непременно притащить меня сюда?!

– А... – Слова застревали в горле, пришлось прокашляться. – А Игорь знал?

Дарья пожала плечами.

– Без понятия. Но он искал "Сигму".

– Искал? Здесь?

– Даш, может поможешь Коле? – вдруг мягко вмешалась Надежда Дмитриевна, до этого молча сидевшая на диване. – Мне кажется, он сейчас Леночке только хуже сделает.

Несколько мгновений женщины смотрела друг на друга, будто молча разговаривая. Потом "медведица" снова пожала плечами и, отложив вязание, вышла из комнаты.

– Он знал, да? – спросила я, в упор глядя на Надежду Дмитриевну. – И всё равно поехал? Но не для того, чтобы "отдохнуть", верно? Зачем всё это? Что происходит?

Та покачала головой.

– Анечка, я ничего не знаю. Игорь уже очень давно мне не рассказывает о своей работе. – Слабо улыбнулась. – Не надо так нервничать. Уверена, всё будет хорошо.

Лёд внутри мгновенно вскипел, на языке уже вертелся резкий ответ. Но тут я Игоря понимаю. Надежда Дмитриевна была эдаким божьим одуванчиком, который волнуется из-за самого пустячного повода, да ещё к тому же сердечница – тысячу раз подумаешь, прежде чем рассказывать ей что-то. А если и соберёшься, будешь очень тщательно выбирать слова.

Но если Игорь действительно знал, и всё равно приехал... Чёрт подери, да чем он думал?! Приводить за собой таких "гостей"! Почитай, в дом своего друга! В свой дом! Это... это... да у меня просто слов нет!

Хотя...

В памяти вдруг всплыли слова Игоря перед отъездом. "Я хочу знать, что, пока меня не будет, с вами ничего не случится. Точно. На двести процентов". Он сам называл себя "перестраховщиком". И хотел, чтобы мы с Надеждой Дмитриевной пожили у Буровых...

Так вот в чём дело! Всё знал, но попытался перестраховаться. Однако "Сигма" оказалась не так проста.

Или всё-таки нет? Или это опять только часть чего-то большего?

Ох, дайте что-нибудь разбить! Ну, Белозерский! Попадись мне только! Всю душу из тебя вытрясу, но до правды докопаюсь!

Чтобы успокоиться, я, вскочив из кресла, начала мерить шагами комнату от окна к окну. Так, надо менять тему. А то и в самом деле чего-нибудь наворочу.

– Почему она так спокойна?

– Даша-то?

Судя по облегчению во взгляде, госпожа Белозерская думала точно также.

– Ну да. Её дочь скорее всего похитили какие-то уроды, муж в одиночку пошёл к ним. Я бы уже хлебала успокоительное. Вёдрами. А ей как будто всё равно!

– Нет, мне не всё равно. – Зайдя в комнату, Дарья снова уселась за вязание. Н-да, неловко вышло. – Но это мой муж – я верю ему и в него. Иначе быть не может. – Взгляд на меня. – Не должно. Это неправильно.

От этих слов сильно веяло чем-то сакральным, даже первобытным – до мурашек, до дрожи. Наверно, так и должна мыслить истинная медведица, жена медведя. Ей бы ещё завернуться в шкуру, в одну руку люльку с младенцем или веретено, а в другую копьё.

Но я-то, чёрт возьми, не матёрая медведица! Даже не волчица толком! И нет у меня выводка детей и многолетнего "замужнего" стажа за плечами! Студентка я! И замуж вышла даже не по расчёту – вынудили! За бабника, который, к тому же, волочился за моей матерью!..

Нет-нет-нет.

Тихо, Анечка. Хватит. Тебя уже несёт. Сейчас всё перебирать начнёшь. Не нервничай. Дыши глубже, сосчитай до десяти...

Так я себя успокаивала с полчаса. Потом вернулся Ярослав.

– Отойди от окна! – едва зайдя в гостиную, рявкнул он. Я тут же отпрыгнула, чуть не схватившись за сердце. – Все в подвал. Живо.

Ну уж нет!

– Что вы узнали?

"Халк" посмотрел на меня. Тяжёлый взгляд. Мрачный. Яростный.

– В подвал, – процедил Буров.

На мгновение стало страшно, но я сдержалась.

– Прошу вас. – Заставила голос звучать как можно твёрже. – Пожалуйста. Что с Катей? Она у "Сигмы"?

– Да. А теперь...

– Что им надо?

Молчание, лишь яростный взгляд.

Секунда, другая, третья.

– Белозерские. – Как по лицу ударил. – А теперь в подвал. Больше повторять не буду.

«Подвал» оказался натуральным бункером, эдаким бомбоубежищем на случай ядерной катастрофы: несколько комнат с очень плотно закрывающимися дверями, канализация, вытяжки, запасы еды, вода. Всё это мне показывал Коля, которого Ярослав оставил «за старшего». А сам куда-то ушёл. Дарья с малышами почти сразу отправилась спать, Надежда Дмитриевна вроде казалась бодрой, но через полчаса ей стало плохо и пришлось лечь в другой комнате.

У меня сна не было ни в одном глазу, нервы скребли желудок, завязывая его в узел. Чтобы хоть немного отвлечься, я и попросила младшего Бурова показать мне "бомбоубежище". Но легче не стало.

Ребёнок. Чёрт подери, Вавилова (ах, простите, Белозерская), из-за тебя страдает ребёнок. Вон и Коля на тебя косится без особого дружелюбия. И правильно. Да, когда Надежда Дмитриевна предложила "поговорить" с похитителями, Ярослав отрезал, мол, никаких переговоров с ублюдками. А толку-то? Почему для Коли какая-то непонятная девица, которую он видит первый раз в жизни, должна быть важнее родной сестры? А Дарья? Она, конечно, как и всегда была воплощением невозмутимости. Но думает-то наверняка также – дочь как-никак.

Господи, бедная Катька. И какие ж твари в этой "Сигме"! Использовать ребёнка! Да ещё так! Сволочи. Подонки. Ничего святого. Лучше бы просто дали "Белозерским" по голове и уволокли, чес-слово. Хотя нет. Ладно я – мне восемнадцать. А Надежде Дмитриевне? Нет-нет, вот тут я с Ярославом согласна на все сто: ей, сердечнице, лучше и впрямь сидеть в бункере за семью замками и не высовываться.

Но что это изменит? Что задумал Ярослав? Как он намерен освободить дочь? В одиночку? Смешно. Пусть даже он когда-то и служил в "Сигме", но их же сейчас целый отряд. Хочет дождаться Игоря? Да, он, наверно, уже в пути. А если не успеет? А вдруг с Виктором Васильевичем что-то случится? И вообще, двое – не на много больше, чем один. А если... если Игорь пострадает?

Эта мысль прошила насквозь.

Я остановилась.

– Ты чего? – настороженно спросил младший Буров, прервав свой рассказ об устройстве водоснабжения.

– Выпусти меня, – только и смогла проговорить я. – Пожалуйста.

– Нельзя, – буркнул тот, качая головой. – Мы ждём отца. Все вместе.

Глубоко вздохнув, я посмотрела в медвежьи-тёмные глаза.

– Коль. Прошу.

– Нет. Ты, это, спать иди.

Развернувшись, парень собирался уйти.

– Ты хочешь, чтобы с Катей что-то случилось?

Замер. Было видно, как мышцы под футболкой заходили ходуном. Эх, некрасиво это, конечно – по больному бить. Может подумать, что я издеваюсь, а то и вовсе глумлюсь. Но лучше уж так, чем просто сидеть и ждать, пока мысли типа "а что, если..." сожрут окончательно. Надо что-то делать. Я никогда себя не прощу, если с Катей что-то случится.

– Молчи лучше, – огрызнулся парень через плечо. – Это всё из-за тебя.

Звучало пощёчиной.

– Да. – Глубокий вдох. – Поэтому и хочу выйти. Позволь мне всё исправить.

Ничего не ответив, Коля ушёл.

Потом вернулся Ярослав. Сын тут же бросился к нему с расспросами, но одного взгляда почерневших глаз было достаточно, чтобы парень замолчал. Пройдя через всю комнату, старший Буров остановился напротив меня.

– Иди спать.

А голос такой, будто сейчас зарычит.

– Что с Ка...

– Спать!

Господи, да таким взглядом алмазы колоть можно!

"Медведь" пошёл дальше, куда-то вглубь убежища; минут пять его не было. Обратно вышел с чем-то длинным и узким, неаккуратно (видимо, наспех) завёрнутым не то в какую-то специфическую одежду, не то просто в кусок брезента с рукавами.

Увидев свёрток, Коля побледнел и снова бросился к отцу. На этот раз Буров-старший остановился, и даже не повышал голоса. В итоге, я слышала только Колю, который всеми правдами и неправдами просил, умолял, заклинал отца взять его с собой. Но тот лишь качал головой и что-то ему втолковывал, тихо и строго.

Не желая мешать, я было отошла – и тут Коля, бурно жестикулируя, случайно задел край отцовского свёртка. Ткань съехала несильно, да и Ярослав тут же её поправил. Но меня прошиб холодный пот.

Стволы. Оружие.

Господи...

Оцепенев, я наблюдала, как Буровы закончили разговор, и старший снова ушёл. Сжав руки в кулаки, парень смотрел на дверь так, будто она была членом "Сигмы". Минуту, другую, третью...

– Коль... – Потом я всё-таки решилась подойти и осторожно спросить: – Что он сказал?

– Ждёт Игоря. – Голос звучал не по-юношески низко. Почти как у отца. – Говорил с Катюхой. Этот урод типа позволил. А она... она...

Парень был на грани обращения. На последнем слове голос всё-таки сорвался на рычание, вены на руках и шее вспухли, кое-где начала пробиваться бурая шерсть. И без того не хилое, тело начало медленно увеличиваться, натягивая ткань футболки и джинсов.

Жутко.

– Т-тебе надо у-успокоиться... – промямлила я, невольно отступая ближе к двери.

Парень снова зарычал.

И пошёл на меня!

А в глазах зверь. Хищник. Разъярённый. От человека ни следа.

– К-Коля... Коль... п-пожалуйста...

Молчит, только смотрит.

Спина коснулась чего-то холодного и твёрдого. Дверь. Закрытая. Тупик.

А медведь приближается. Одежда начинает рваться, всё больше шерсти, треск меняющихся костей.

Страх.

Ужас!

Рука сама собой шарит по металлической поверхности. Там была рукоятка... какое-то колесо... Было! Ну где же?!

Есть!

Пришлось повернуться. Крутанула в одну сторону – не даёт. В другую – да!

Сзади рёв.

Бежать, бежать, бежать! Вверх по ступенькам. Через дом. На улицу. Куда угодно! Как можно дальше отсюда! Ни времени, ни чувства усталости – только страх, панический животный ужас, не дававшись остановиться даже на секунду.

...В итоге я просто упала. Колени подкосились или за что-то запнулась – не знаю. Но встать не могла. Ноги гудели и отказывались слушаться, каждый вдох отзывался болью под рёбрами.

Зато страх, наконец, отступил. Я поняла, что валяюсь на траве и старых листьях. На какой-то поляне. В лесу. Ночью. Не имея ни малейшего представления о том, куда именно меня занесло и как вернуться обратно. Ох-ох-ох. Из огня да в полымя.

Хотя о чём это я? Уж лучше здесь, чем в бункере с разъярённым медведем, жаждущем разорвать меня на части. Надо пользоваться. Просто полежать, восстановить дыхание. Встать всё равно нет сил, да и ноги как ватные. Вокруг тишина, лунный свет...

Ай!

Сначала я думала, что меня кто-то укусил в шею. Ни шороха листвы, ни треска мелких веточек, ни даже тени – ничего, что могло бы выдать присутствие чужого. Только короткая острая боль.

Я хотела потянуться к шее, чтобы ощупать место укуса – и едва-едва смогла приподнять руку!

– Тише, тише, Анна Михайловна. – Негромкий мужской голос. Почти мягкий, если бы не насмешка. – Не дёргайтесь.

Кто здесь, чёрт подери?! Я попыталась задать этот вопрос вслух, но не смогла даже раскрыть рот. Вышло какое-то хрипящее мычание.

– Дай угадаю – вы хотели спросить, что происходит, и кто я такой. Не правда ли?

Не чувствую ни рук, ни ног. Вообще. Будто бы в каждую конечность вогнали здоровенную порцию анестезии.

– Джей сто сорок девять. – Он перевернул меня на спину. – Будем знакомы.

Я наконец-то его увидела. Кошмар. Голова наполовину лысая – с левой стороны, начиная от виска и ниже, волос нет вообще. Те, что есть, свисают до плеча рваными клоками. Где-то тёмными, где-то светлыми. Лицо худое, острое, бледное. Будто измождённое. А глаза чёрные-чёрные, будто вообще без зрачков.

Присев рядом на корточки, "Джей" поднял меня на руки. Как тряпичную куклу. Марионетку. А я могла только смотреть. Ни пошевелиться, ни сказать, ни даже просто закричать.

Беспомощность.

Совершенная. Абсолютная.

– Ну-ну. Не делайте такие глаза. – Он говорил таким тоном, будто мы были хорошими знакомыми. В кафе посидеть решили. – Убивать вас в мои планы не входит. Даже наоборот, я оказал вам услугу.

А запах... Бр-р. Сильный, но какой-то странный. Неестественный. Хочется покривиться. Как если бы в кондитерской вдруг пахнуло химической лабораторией.

– Ваш зверь. Ей уже давно пора проснуться, вы так не считаете? – Он даже не смотрел на меня. Просто шёл вперёд и говорил. Как будто сам с собой. – Уверен, вы этого хотите. Может, конечно, добрый папа промыл вам мозги, и вы боитесь трансформации. Но тут уже ничего не поделаешь. Скоро ваш зверь выйдет на свободу, Анна. Вы рады?

Как же хотелось послать этого "Джея" подальше! Ублюдок! Я тебе покажу радость, тварь! Ты у меня взвоешь!

По телу прошла волна жара, мышцы свело судорогой. Но мне было плевать. По-прежнему лёжа на руках этого подонка, я смотрела на его горло. Перед мысленным взором одна за другой возникали картины: вот я перебарываю этот чёртов паралич, вот бросаюсь на этого "Джея". И впиваюсь ему в горло. Зубами. Клыками. Он кричит, пытается сопротивляться. А потом просто хрипит. И кровь льётся мне прямо в пасть...

Господи!

Я... что... это мои мысли?! Не хочу! Нет! Только не так! Я не хочу быть таким оборотнем! Чудовищем, одержимым жаждой крови!

Ужас и отвращение к самой себе захлестнули с головой. Наверно, если бы не паралич, меня бы стошнило.

Что ты мне вколол, скотина?!

Нет, нет. Тише, Анечка. Вдох-выдох. Ты должна держать это под контролем. Это не твои чувства. Такого просто не может быть. Всё дело в той дряни, которая их провоцирует. Ты же понимаешь это, да? Осознаёшь. А значит можешь управлять. Должна.

Но это не желало уходить. Какой-то кровавый огонь, поднимающийся из глубин подсознания, рвущийся вперёд, вверх.

Я пыталась успокоиться, бороться. Вспоминала. Люди, события, места, чувства. Папин кабинет, на стене рисунок в красивой рамке (совсем как картина!) – это я ему на День Рождения нарисовала. Счастье. Гордость. Лето, парк, мама в кремовом платье, таком лёгком, воздушном. В руках ветка сирени, пышные волосы собраны под заколку с разноцветными камешками. Мама самая лучшая, самая красивая! Восторг. Обожание. Школа, Макс полез в драку с парнем, начавшим дразнить меня из-за прыщей. Нос ему разбил, потом родителей к директору вызывали. Благодарность. Тепло. Аромат пирожков тёти Веры, улыбка незнакомой, но очень милой девочки с огромным бантом, горячий чай после зимней прогулки, любимая песня...

Не получается. Не хватает. Оно поглощает всё, все образы, один за другим. Выворачивает их наизнанку, делая топливом для себя. Отец всю жизнь от меня что-то скрывает. Мать – да, она лучше всех. Мне не стать даже в половину такой же. Никогда. Максу пришлось разбить сердце. Своими руками. Врать ему. Сознательно. Делать больно.

Обида. Боль. Злость. Отчаяние. Ярость.

Как огненное кольцо. Оно сжимается, сжимается, огонь всё ближе. И одновременно поток. Захлёстывает, скоро накроет с головой.

– ...Что теперь?

Ещё один голос. Мужской. Низкий. Горький запах.

Как ни странно, это помогло очнуться. Мы возле дома Игоря. Машин до сих пор нет. Вместо них стоят трое... людей? оборотней? В чёрном. С оружием. А четвёртая...

– Аня! – воскликнула Надежда Дмитриевна. Голос дрожит, вся растрёпанная, бледная, как смерть. – Господи боже, отпустите девочку!

Несчастная женщина было рванулась ко мне, но один из "чёрных" грубо схватил её за локоть, а другой приставил пистолет к виску. Охнув, она пошатнулась, но всё-таки удержалась на ногах.

Оно сделало новый рывок вперёд, но тут я даже не пыталась сдержаться. Тут мы были согласны. Ублюдки! Подонки! С пенсионерками-сердечницами воюют! Ну ахринеть какой спецназ! Трусы! Падальщики!

– Да, действительно, – с явно деланой серьёзностью кивнул "Джей", подходя ближе. Актёр, мать твою! Лицедей хренов! – Катенька для нас ценности больше не представляет. Икс, – он посмотрел на того самого "чёрного" с низким голосом, – сходи обрадуй малышку. Только смотри, чтобы она опять тебе в руку не вцепилась.

Молодец, Катька! Так их!

Главное, чтобы она не поплатилась за подобную выходку...

"Чёрный" ушёл.

– Ну а вы, Надежда... – было продолжил этот клоун, но женщина перебила.

– Прошу вас!.. – В голосе уже слышались слёзы. – Умоляю!.. Отпустите нас!.. Ну... ну или хотя бы Аню!.. Девчонка же ещё совсем!.. Не губите, побойтесь бога!.. Вся жизнь впереди!..

Шут изобразил печаль.

– Увы, дорогая моя Надежда. Дмитриевна, правильно? – Этот выродок думает, что он на сцене, что ли?! – Так вот, увы. Но я атеист, в бога не верю. Для меня его нет, уж не сердитесь. А милую Анну я, кстати, и не держу. Сейчас она под действием одного любопытного препарата, который давит человека и будит зверя. – Опустил взгляд на меня. Улыбнулся. – Слышите, Анечка? Вы скоро станете полноценным членом нашего замечательного общества. Если сумеете вернуться, разумеется.

Что?! Да я тебя, тварь...

– О... о ч-чём вы?.. Господи, что вы с ней сделали?!

"Джей" пожал плечами.

– Всего лишь небольшой эксперимент. – Вдруг посмотрел вверх, в небо. – Так, где у нас луна? Ого! Надо же, как поздно. А господина Белозерского всё нет. Что ж, хорошо. Может, так даже лучше. Анна, вы уж меня извините...

С этими словами он вдруг перекинул меня себе на плечо, освобождая одну руку.

– Вы тоже, Надежда. – Кобура. У него на поясе. Пустая. – Ничего личного, только приказ оставить вашему сыну... м-м-м... назовём это посланием. Или предупреждением.

Нет! Нет, нет, нет! Не смей, тварь! Нет!..

Выстрел. Крик. Звук падения.

– Идёмте, Анна. – Я снова у него на руках. – С вами нам ещё надо перекинуться парой слов.

Хотелось кричать. Рычать. Выть. Огонь внутри будто бы добрался до самых глаз, щёки обожгли слёзы. Боли. Ярости. Бессильной.

Что бы со мной сегодня ни случилось, тварь. Если останусь в живых – я тебя найду. Слышишь?! Вот тебе мои слова! Найду и пристрелю! Сама, своими руками! Ты ответишь за всё, что сегодня произошло!

– Какие глаза, Анна, какой взгляд! – Зайдя в дом, этот ублюдок принёс меня в гостиную и уложил на диван. – Вы, конечно, замужем, но позвольте признаться – я очарован.

Сука! Я тебе устрою очарование! Я твои собственные глаза вырву и заставлю сожрать!

Всё тело начало колоть. Как мелкими иглами. Вроде слегка, но с каждой секундой сильнее. И сильнее. Сильнее. Поначалу казалось, что колет только кожу, но потом иглы будто бы начали проникать всё глубже. Я чувствовала, что начинаю меняться. Мышцы, кости – всё тело. Целиком.

Больше нет сил сопротивляться.

Оно пришло.

– О, я вижу, вы уже на грани. Хорошо. Ещё чуть-чуть, Анна. – Перед глазами начало всё расплываться и меркнуть. Голос звучал уже над ухом. – И напоследок. Джей сто сорок девять, Анна. Это очень важно. Джей. Сто. Сорок. Девять. Запомните, если захотите узнать, зачем всё это, и что происходит. Уверен, папа вам с удовольствием расскажет. Хм, думаю, сейчас это будет лишним...

Руки на теле. Раздевают.

Не вижу. Не слышу. Ничего.

Только боль.

Ужас.

Тьма.

ГЛАВА 17

Выстрел Игорь услышал, когда они с отцом уже ехали по деревне. После звонка Ярослава зверь внутри так и рвался наружу, а теперь и вовсе взбесился. Он жёлтыми глазами смотрел из зеркала, он скалился, обнажая клыки. Он жаждал расплаты.

Но Игорь сдержался. Не время, брат. Потом мы с тобой порвём их в клочья. Напьёмся крови, сожрём, если захочешь. Но потом. Не сейчас. Сначала женщины. Мать, родная мать. Та, что выносила, родила, заботилась. И жена. Такая молоденькая, ни разу не обращалась. Больше девушка, чем волчица. Но запах – одно удовольствие. Аромат. Соблазнительно чистый, уютный, но с лёгкой примесью чего-то терпкого, жгучего. Манит воспользоваться законным правом и одновременно успокаивает, расслабляет.

Ради них. Сдержаться. Собраться.

Вместо того, чтобы сразу ехать к дому, Игорь свернул к Буровым. Где его уже ждали.

– Катю вернули, – поднявшись со ступенек крыльца, сказала Дарья, как только Белозерские вышли из машин.

Игорь вскинул бровь.

– Не понял. И почему... – начал было он, но медведица перебила.

– Они у Сигмы, – отчеканила женщина, невольно пряча взгляд.

– Кто?

Пауза.

– Аня. И Надежда.

– Где эта ваша Сигма? – мрачно спросил старший Белозерский, сжимая руки в кулаки.

– Даша. Какого. Хрена, – почти одновременно прорычал младший. – На кой ляд вы их отпустили? Где Славка?

– Пошёл за Колей, – всё также спокойно ответила медведица.

Но взгляд не подняла.

– Где они?! – уже взревел Виктор Васильевич. – Даша, ты меня слышишь? Где моя жена?!

Медведица едва заметно вздрогнула.

– Их главный сказал, что ждёт вас. Дома.

Она ещё продолжала говорить, а старший Белозерский уже пошёл к машине.

– Далеко собрался? – окрикнул младший.

Но тот лишь молча сел за руль и завёл мотор. Выругавшись, Игорь тоже сел за руль.

Баран старый. Осёл. Зачем лезет? Чтобы сдохнуть? Один человек против, самое меньшее, десятка оборотней! Натасканных убийц! Герой хренов. Супермен, мать его. В любом другом случае Игорь бы попытался поговорить с отцом, объяснить, насколько велика опасность. Но время, это проклятое время! Счёт уже шёл даже не на часы – минуты.

Волк внутри рычал и скалился. Он готовился к драке. Хотел её. Жаждал крови этого выродка. Всей Сигмы! Они пожалеют, что не сгнили в лаборатории!

И Одинцова. Это же он натравил своих псов. Он решил поиграться. Позволил заявиться сюда и устроить весь этот цирк. Похитить девчонку из другой семьи, чтобы потом обменять её на Белозерских! Тварь. Они оба. И хозяин, и пёс. Скоты. Оба сдохнут. Скоро.

– Надя!

Заехав на свой участок, Виктор Васильевич тут же выскочил из машины и бросился к дому. Надежда Дмитриевна лежала на земле возле крыльца. Без сознания, вся бледная.

Игорь подошёл следом. Заставил себя. В глазах потемнело. Ноги едва гнулись. Склонился, прощупал пульс, прислушался к дыханию.

– Жива.

Облегчение. Такое сильное, до ломоты в мышцах.

Но лишь на миг.

Зверь бесновался. Чуя кровь родной матери, он сходил с ума от ярости, хотел убивать. Уничтожить того, кто сделал это! Разорвать на части! Вцепиться в горло и выпить всю кровь! До капли!

– Звони в скорую. – Игорь бросил отцу свой телефон. – Живо.

Одновременно со жгуче-слепящей яростью был холод. Убить? Да. Быстро? Нет. Даже не пристрелить – слишком просто. Милосердно. Ножом. Сначала в живот. Потом выше. И смотреть. В глаза. Чувствовать запах крови. Страх...

– Ты. – Голос Виктора Васильевича дрожал, в глазах – ужас перед окровавленным телом любимой женщины. – Ты привёл их сюда. Это из-за тебя.

– Звони, – повторил Игорь, помрачнев ещё сильнее. – И уноси её. К Славке. Шевелись.

Не удивительно. Мог бы и догадаться. Что ещё ждать от старого осла? Нож. И не в живот. Нет, чтоб наверняка. Сразу. В сердце.

Ожидаемо.

Ожидал?..

К черту! Сейчас не до этого.

Заставив себя отвести взгляд от бледного лица матери, Игорь зашёл в дом. Чужак. Здесь. Даже не прячется, не пытается скрыть свою вонь. Ну ничего. Скоро от него будет пахнуть трупом.

Игорь пошёл в гостиную – к источнику запаха. Видать, Буров всё-таки был прав – Сигма из пробирки. Тот, кто засел здесь – уж точно. Да он живой вообще? Даже от Миши так не разило, когда он возвращался из своих лабораторий. Одна сплошная химия. Ничего естественного.

Хотя... Нет, кое-что есть. Это Белозерский почуял уже подходя к гостиной. Что-то... знакомое? Да. Едва уловимое. Уже почти родное. Аня. Но другая. Пахнет по-другому. Та терпкость, остринка. Раньше еле заметная, а теперь перекрывает всё.

Девочка обратилась.

Игорь замер возле двери. Рука так и тянулась к пистолету, зверь внутри захлёбывался ревнивой яростью. Это его волчица! Он должен был увидеть её первое обращение! Её саму!

Поняв, что скалится, Белозерский убрал руку от оружия. Хватит, чёрт подери! Тупая злость только ещё больше дров наломает. Тихо, брат. Единственное, что сейчас поможет – спокойствие. Холодная голова. Этот выродок играется. Ладно. Придётся играть по его правилам. Пока что. Зато потом...

Дождавшись, когда зверь перестанет рваться с цепи, Игорь толкнул дверь.

Смятение. Ужас. Злость. Отчаяние.

Эти запахи резали нюх так сильно, что первые несколько секунд Белозерский не видел ничего вокруг; они наполняли комнату, вытесняя воздух. Словно, это не гостиная, а пыточная, в которой уже лет десять льют кровь, мучая заключённых.

– Игорь Викторович, если не ошибаюсь? Добро пожаловать домой.

Она стояла возле дивана. Светло-серая, с белыми лапами, животом, грудью и рыжеватыми подпалинами на носу и боках.

Испуганная. Запутавшаяся. Злая. Очень. Слишком.

А рядом этот облезлый урод из лаборатории. Ухмыляется, покручивая в руках пустой шприц.

– Красавица, да?

Присев на корточки, протянул руку к волчице. А Игорь снова потянулся к оружию. Не смей, выродок! Не смей её трогать! Зверь рвался с цепи настолько яростно, что всё тело привычно напряглось, ожидая знакомой боли обращения.

Но волчица не далась – оскалившись, клацнула зубами и начала медленно пятиться.

– Признаться, я был удивлён, – продолжал ухмыляться облезлый. – Игорь Белозерский, Дон Жуан, помноженный на Казанову. А жена – девственница. Во всех смыслах этого слова. Неужели слухи врут?

Цепь волка напряглась до предела, Белозерский всё-таки схватился за пистолет.

– Ну-ну. Давайте не будет принимать необдуманных решений.

Облезлый оказался быстрее. Игорь даже не успел заметить, откуда тот достал оружие, а дуло уже смотрело прямо на волчицу.

– Что ты с ней сделал? – снова задавив все эмоции, проговорил Белозерский.

– Вы об этом? – Ублюдок опустил взгляд на упавший шприц. – Да так, вколол один пустячок. Немного подтолкнул в нужном направлении. Девочка мне ещё спасибо скажет. Если сумеет перекинуться обратно, конечно.

Будто услышав его слова, волчица снова зарычала. Потом завыла. А потом, разбив стекло, выпрыгнула прямо из окна.

– Аня!

Игорь было кинулся следом, но теперь дуло пистолета смотрело ему в голову.

– Ну что же вы так, Игорь Викторович, – покачал головой облезлый. Глаза светились, ухмылка ещё шире – он откровенно наслаждался. – Сами, значит, гуляете, а жене не даёте? Не честно. Пускай девочка порезвится, всё-таки рядом лес. Там есть волки? Наверно нет. Жаль, жаль, было бы забавно. Эта миленькая фарфоровая куколка и большой страшный зверь, держащий её за холку. Но ничего страшного. Один из моих ребят тоже подойдёт. Кое-кому даже перекидываться не надо – и так всё получится.

Игорь молчал, уже почти забыв, что это такое – говорить. Чудовищная ярость медленно поглощала разум, забирая всё человеческое.

– Что... тебе... надо? – кое-как прохрипел он.

Тянущая боль во всём теле нарастала, в нижнюю губу уже упирались клыки.

– Ой, да бросьте. Что ещё мне может быть надо? Поглумиться, конечно же. Над вашей драгоценной супругой, над вами. Передать привет от хозяев, указать бунтарю его место, напомнить, что он, в общем-то, ничтожество. Ещё немного позабавиться. Ну и так далее, и тому подобное. Додумайте сами. Нет-нет, Игорь Викторович. – Белозерский снова дёрнулся за оружием, но облезлый выстрелил ему под ноги. – Пока я не могу вас отпустить. Мои ребята заслужили небольшую передышку. Да и Анна, думается мне, горячая штучка. Одного ей и не хватит, пожалуй...

Облезлый продолжал что-то говорить, но Белозерский уже почти ничего не слышал. За свою жизнь он злился часто, но чтобы ярость клокотала, жгла, испепеляя разум... Такое было лишь однажды: в тот миг, когда Игорь, заглянув в глаза сбежавшего из лаборатории зверя, увидел младшего брата.

Злоба. Чёрная. Заполняет, выворачивает наизнанку. И страх. Глубоко-глубоко внутри, на самом дне. Давно задавленный, скованный, изгнанный. Проснулся.

Не защитил. Не смог. Снова. Младший брат. Родная мать. Жена. Отец был прав. Он виноват. Опять.

Перемешанные с яростью, эти чувства сплавились в одно гигантское остриё, что снова и снова вонзалось в мысли, доставая до самого сердца. Когда-то давно, когда это случилось впервые, оно на долгие годы стало стержнем, той движущей силой, которая диктовала все поступки, убивая остальные чувства. Со временем она поутихла, остриё заржавело и истончилось. Но обломки оставались, заставляя продолжать начатое. И вот, всё повторяется...

Новый запах. Сильный, резкий. Зверь, человек. И опять что-то знакомое.

Нет. Да быть того не может. Он не посмеет.

Через окно в комнату запрыгнул волк. Крупный, с массивными лапами, большой головой. И снежно-белой шерстью.

– О, кажется, господа изволили присоединиться к потехе. Вы один или ждать ещё и...

Прежде, чем облезлый успел договорить, белый волк кинулся на него, метя в руку с пистолетом. Расстояние было слишком маленьким, но тот всё-таки сумел увернуться, оказываясь рядом с дверью.

– Ладно, ладно, – бросил он с деланой обидой. – Кто я такой, чтобы мешать развлекаться самим Одинцовым? Игорь Викторович, моё почтение. И до встречи.

Улыбнулся. Отвесил шутовской поклон. Ушёл.

Достав пистолет, Белозерский направил его на зверя. Тот не шелохнулся. Просто стоял и смотрел.

Одна пуля, одна-единственная пуля – и о многих проблемах можно забыть. Лекарство. Волшебная таблетка от ненужных людей. Нажать на курок – и всё.

Вой. Далёкий, отчаянный.

Рука с пистолетом дрогнула. Игорь выругался.

– Что уставился? – рыкнул он, убирая оружие. – Проваливай. И чтоб больше я тебя здесь не видел.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Но потом белый волк ушёл. Зачем вообще явился? Для чего? Что за идиотский план?

А, к чёрту!

Спешно раздевшись, Игорь улёгся прямо на пол и закрыл глаза. Волк явился тут же. Всё, брат. Пошли. Надо её вернуть.

Ночь? Лес? Небо? Луна?

Холод? Тишина? Пустота?

Когда-то давно, в другой жизни.