Текст книги "Волки. Роман мая с декабрем (СИ)"
Автор книги: Татьяна Бессонная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Бессонная Татьяна Владимировна
Волки. Роман мая с декабрем
ПРОЛОГ
– Давай начистоту. Это ты сделал?
Игорь усмехнулся.
– Михаил Вавилов хочет говорить прямо? Принесите календарь, этот день нужно отметить. – Закурил. – Не думал, что влияние Кали будет таким сильным. Любовь зла и всё такое?
Сидя за столиком в одном из рассыпанных по центру города кафе, они ничем не отличались от остальных посетителей. Просто двое мужчин, уже не молодых, но ещё не пожилых. Один чуть старше, с лёгкой проседью в тёмно-русых волосах. Взгляд серых глаз спокоен, но мрачен, пальцы то и дело касаются золотого обручального кольца. Другой – жгучий брюнет. Сидит развалившись, много курит, то и дело поглядывая на проходящих за окном девушек.
– Мне не до шуток, Игорь. Гибель Волкова – твоих рук дело?
– Какого именно? Их в последнее время дохнет, как мух.
– Последнего. Леонида Волкова. Который разбился на самолёте.
– Ты сам ответил на свой вопрос, – пожал плечами Белозерский, выдыхая дым. На губах по-прежнему блуждала усмешка, но взгляд карих глаз оставался пристально-неподвижным. – Авиакатастрофа. Трагическая случайность. Фатум.
Руки Михаила сжались в кулаки.
– Юлишь.
Его собеседник лишь хмыкнул.
– Ты знаешь, будь моя воля – вся их семейка уже была бы закопана. Может, кто-то хочет сделать мне подарок?
– Игорь!
– Да ни причём я. Ни причём. – В голосе Белозерского появилось раздражение. – Кстати, а почему ты спрашиваешь? Решил снова окунуться в нашу грязную лужу?
– Нет уж. Мне хватило.
– Значит, моё предложение ты тоже...
– Да. На такой риск я пойти не могу. Настя – тем более.
– Ну, с ней-то всё понятно, – криво усмехнулся Игорь, пристально глядя на друга. – Кали быстрее загрызёт саму себя, чем согласится со мной. А ты? Вроде, на отсутствие мозгов никогда не жаловался. Скорее, на их избыток.
– Я забочусь о безопасности своей семьи, – отрезал тот. – Ты же предлагаешь подставить мою дочь под удар.
– А у тебя какие варианты? Защищать её в одиночку?
Откинувшись на стуле, Михаил принялся тереть виски. Молчал.
– Сам знаешь, это ещё опаснее, – тем временем продолжил Белозерский, уже настойчивей. – Со мной твоей девочке нечего бояться. Да и вам с Кали...
– Тебе нужно моё место в Собрании, – перебил его Михаил. Взгляд серых глаз был как никогда тяжёлым и мрачным. – Так?
Десятисекундное молчание. Очередная струя дыма.
– Да, – наконец ответил Игорь. Уже без намёка на усмешку, очень серьёзно, почти мрачно. – Кто-то же должен решать проблемы. Ты пачкаться не захотел – а мне не впервой.
– Я хотел, чтобы меня оставили в покое. Меня, мою жену и мою дочь.
– Тогда соглашайся. Отдашь своё место мне – тебя никто никогда не побеспокоит. Просто не будет смысла.
Михаил тяжело вздохнул.
– Я... подумаю.
– Подумай. – Игорь бросил окурок в пепельницу. Поднялся. – Только не так, как обычно. Не затягивай. Сейчас время действовать, а не размышлять.
Ушёл.
Телефонный звонок раздался через три дня.
ГЛАВА 1
Вообще, я не слишком люблю осень, особенно питерскую. Не из-за начала учебного года – в конце концов, класс у нас вполне себе дружный, да и учителя хорошие. За лето, бывает, даже соскучиться успеешь. Нет, всё дело в погоде. Если сентябрь ещё ничего, терпимо, то через несколько недель дожди напрочь вымывают из города все краски, превращая его в натуральное болото, серое и унылое. Все желания впадают в спячку, чувствуешь себя какой-то сонной лягушкой, увязшей в вате. Хочется разве что сидеть дома в обнимку с горячим чайником и таскать из буфета шоколадки. Ну и занавески задёрнуть и не раскрывать до весны – чтобы не видеть эту мерзопакостную серость. Фу. А вернее – ква.
Но в этом году всё было по-другому. Сентябрь и даже октябрь выдались хоть и не слишком тёплыми, но зато сухими и, что самое главное, солнечными. Это просто потрясающе! Наверно, именно такая осень вдохновляла Фета, Некрасова, Тютчева и других "певцов природы". Даже в большом городе она негромкая, задумчивая, с едва заметными нотками меланхолии, но без этой ноющей, высасывающей все силы тоски и сонливости. Воздух хоть и влажный, но бодрящий, насквозь пропитан запахом дождя и палой листвы. Солнце вечерне-низкое, неяркое, но, в отличие от лета, не ленивое, а скорее загадочное. В его лучах всё вокруг как бы подёрнуто лёгкой-лёгкой дымкой, и даже в привычных вещах вдруг появляется что-то новое, какое-то волшебное очарование, флёр, какая-то тайна.
Именно благодаря такой осени, вот уже два месяца у меня по утрам хорошее настроение. Особенно ценно это сейчас, когда начались каникулы. Не сказать, чтобы энергия постоянно била ключом, и я весь день ношусь, как угорелая – до такой степени вытравить из меня лень не под силу даже волшебству. Но зато хоть было желание не только тупо валяться на диване, пялиться в экран ноутбука и хлестать чай, а ещё и что-то сделать, куда-то сходить.
– Хочу юбку, – заявила я, когда мы с мамой зашли в торговый центр.
Она вдруг резко остановилась и начала озираться.
– Аня? Господи, где моя Аня? – Потом посмотрела на меня. – Девушка, у меня тут дочь пропала, вы её не видели? Ей шестнадцать, светленькая такая, с длинной косой. Нет, не попадалась?
И это – взрослая женщина, человек (ну, почти человек...), называющий себя моей матерью! Которая ещё и возмущается, когда папа говорит, что он – отец-одиночка, и что дочерей у него не одна, а две. Кошмар.
– Девушка, хватит говорить глупости, – парировала я папиным тоном. – Какая дочь, какие шестнадцать? Вы сами-то давно паспорт получили?
Засмеялась.
– Ладно, ладно, взрослая. Чего это вдруг? Тебя ж обычно из штанов не вынуть, а тут сама юбку просишь.
Я фыркнула. Оглядевшись, бодрым шагом направилась к ближайшему отделу с женской одеждой.
– Вот хочет мне перемен в жизни. Заставку на телефоне поменяла, теперь пришло время гардероба. Что, нельзя?
– Да можно. Просто уже холодать начинает. И вообще, ты носить-то будешь? А то купим, и будет она висеть в шкафу.
– Ой, вот только не надо. Я тебя знаю, ты себе заберёшь.
На это мама лишь виновато пожала плечами. Ещё бы! Да за ней глаз да глаз нужен! Всякие мои кофты-блузки-свитера она не носит, ибо в груди жмёт, а вот джинсы и шорты – только так! А всё почему? Потому что у неё непропорциональная фигура с нестандартными размерами, которые не в каждом магазине найдёшь? Или она в принципе слишком толстая? Или очень худая? Ах если бы! Фигура у мамы – просто блеск, древнегреческие статуи бы позеленели от зависти. Она обалденно смотрится хоть в джинсах и кроссовках, хоть в вечернем платье и на высоких каблуках.
Но при всём при этом, несмотря на то, что эта женщина может позволить себе носить всё, что захочет, она таскает из моего шкафа мои джинсы, а новые кофты покупает только тогда, когда старые или расползутся по ниточкам или станут такими страшными, что не сгодятся даже на половую тряпку. Маме просто-напросто лень. Ходить, выбирать, мерить. Тратить время. В этом мы с ней полностью солидарны – я тоже не шибко люблю ходить по магазинам. Во всяком случае, за одеждой.
Увы, если себе она иногда покупает первую попавшуюся вещь в первом попавшемся магазине, то со мной носится как с писаной торбой. "Нет, абы что мы покупать не будем", "Померяй вот эти. Да, зауженные. Ну и что? У тебя хорошие ноги. Меряй, кому говорю!", "Смотри, вон та блузка сшита прям на тебя. А какой цвет! К глазам, да и с волосами будет хорошо смотреться. Давай, вдруг понравится"... И так далее, и тому подобное. А заканчивается всё одинаково: "Тебе точно нравится? Можно ещё куда-нибудь съездить", "Ладно, ладно, покупаем. Не ной".
– Ну, моё мнение ты знаешь, – сказала мама, когда я, выйдя из примерочной, встала перед зеркалом. – Я в твои годы всё бы отдала за такие ноги.
– Угу-угу.
Зато я сейчас бы всё отдала за её ноги. И талию. И губы. И глаза. И волосы. Особенно волосы! До середины спины, не прямые, но и не сказать, что вьющиеся – эдакой крупной волной. А цвет? Медно-каштановые, с золотым отливом – на солнце смотрится просто изумительно. Пламя. Я бы тоже очень хотела такие волосы, но мои для этого слишком светло-русые. И прямые. И длинные. В общем, как в русских народных сказках – коса до пояса. Ну или эдакий йоркширский терьер. Тяф-тяф.
– Слишком коротко, – резюмировала я, разглядывая своё отражение.
Эту юбку выбрала мама, и в принципе мне она даже понравилась: джинсовая, но не облегающая, а в складку, с вышивкой на поясе. Всё хорошо, кроме длины – выше колена почти на целую ладонь. Причём, не на ширину, а на длину, то есть, сантиметров на пятнадцать.
– Да ладно тебе, Ань. – Мама встала рядом. – Смотрится просто обалденно, ты только посмотри. И вообще, сама ведь говорила, что хочешь юбку.
Вот же упрямая женщина! Не волчица, а самая настоящая... эх, ладно. Мама всё-таки.
– Говорила. И хочу. Но это, – я ткнула себя в бедро, – больше смахивает на пояс, чем на юбку.
Она закатила глаза.
– Между прочим, бывает и короче. Ань, ну ты же не старый кавалерист, в самом-то деле. Молодая симпатичная девушка. Стройная, с красивыми ровными ножками. Чего ты их так прячешь?
– Того, – отрезала я, уже начиная раздражаться. И что меня дёрнуло заикнуться про юбку? Всю жизнь ведь в штанах хожу. – Скоро уже холодно будет.
– Можно оставить до лета.
– Нет уж. Не для меня такая длина. Некомфортно мне так. Не хочу.
– И зря. Мне нравится.
Чёрт-чёрт-чёрт! Ну очень вовремя!
– Вот сам и носи, – буркнула я, оборачиваясь ко входу.
И, кажется, краснея ещё сильнее.
– Не, я лучше посмотрю, – улыбнулся стоящий на пороге Максим. – Здравствуйте, Анастасия Павловна.
– Привет, Макс, – кивнула мама. – Может, она хотя бы тебя послушает? Ей идёт, правда?
Эта женщина когда-нибудь сведёт меня в могилу!
– Да, очень, – ответил Давыдов, продолжая меня разглядывать.
– Ань, я там себе один свитер присмотрела, – вдруг заявила мама. – Сейчас приду. Ты пока тоже выбирай.
И ушла в соседний отдел, оставив нас с Максимом наедине.
Специально! Я же знаю эту заразу! Слов моих на неё нет!
– Тётя Настя права, – сказал Давыдов после минуты неловкого молчания, – ты действительно отлично выглядишь.
– Спасибо, – буркнула я.
Разумеется, снова покраснев.
Ну вот почему всё так, а? Максим, конечно, живёт неподалёку, но шанс, что мы встретимся с ним именно сейчас именно здесь, всё-таки довольно невелик. Просто магия какая-то, чёрт бы её побрал!
Вообще, Макс – парень хороший. Мы знакомы с самого детства. И хотя он обо мне кое-чего не знает, я его знаю, как облупленного. Старше меня на год, любит футбол, но ещё и сходит с ума по мотоциклам. Умный, серьёзный, спокойный, но не зануда – со мной уж точно. Не жадный, всегда защитит, поможет. Причём, просто так, ни за что, по доброте душевной. Настоящий рыцарь. Сердце у него – на всю планету хватит. Как, впрочем, и упрямства. Если уж втемяшит себе что-нибудь – всё, поездом не сдвинешь. "Баранам мастер-классы устраивать", – как говорит про него моя мама. Макс об это знает, но только отмахивается – мол, это привычка, спортивная злость, которую в нём, видите ли, Владимир Яковлевич развил, тренер по футболу. И что не упрямство это, а целеустремленность. Ну-ну.
Короче, Макс мне – брат. Ну а как ещё может быть, если, почитай, на одном горшке сидели? Раньше он тоже относился ко мне как к сестре, в детстве так вообще были неразлучны. А теперь... Уж не знаю, какая Венера в каком доме с каким Юпитером сочеталась, или у них там на футбольном поле трава особенная, или ещё что – но месяца два назад у господина Давыдова вдруг появился ко мне, так сказать, романтический интерес.
Может, конечно, дело в том, что мы вместе провели летние каникулы. У мамы были грандиозные планы съездить к родственникам в Иркутск, а заодно вспомнить, как выглядит Байкал. Но у папы на работе вдруг образовались какие-то ужасно важные (и, как выяснилось, отнимающие кучу времени) дела, и поездка накрылась медным тазом. Максим же обычно на всё лето уезжал в спортивный лагерь, но прошлый год был последним – в этом он уже не подходил по возрасту.
Мама, конечно, брала на работе отпуск – она непременно хотела свозить нас хотя бы в Петергоф, Стрельну, Гатчину; несколько раз купались на Ладоге, а в конце месяца даже добрались до Выборга. Но весь июль и август мы были предоставлены сами себе. Со скуки я ходила с ним на тренировки (разумеется, не для того, чтобы заниматься – так, посмотреть), резались в игры, шатались по центру города да музеям-выставкам, вспоминали детство в песочнице, катались на велосипеде и роликах.
Делать было настолько нечего, что Макс позвал меня на один фильм-экранизацию, анонс которого крутили по телевизору чуть ли не с Нового Года. Точное название уже не вспомню, но, кажется, там было что-то про нюансы монохромности или как-то так. И главная героиня... Настя Стальная, что ли... Ладно, на фильм мы всё равно не попали, ибо он был настолько "восемнадцать плюс", что билеты продавали только по паспорту.
В общем, три месяца мы виделись почти каждый день. В конце июля он вдруг подарил мне цветы – но всё как-то само собой перешло в шутку. В начале августа, на звонок кого-то из товарищей по команде ответил: "Давай потом, у меня свидание". После этого он каждый раз не звал "погулять", а приглашал "на свидание". Но я думала, что Макс просто продолжает прикалываться! У меня даже мысли не возникло, что это не шутки!
На самом деле, я бы, наверно, и сейчас ничего не понимала, если бы мама однажды ни спросила, нравится ли мне Давыдов. Я тогда опешила и сказала, что он – мой лучший друг. Тогда она принялась жалеть его, а меня обозвала "динамщицей". Жутко возмутившись, я начала доказывать обратное, но чем больше я рассказывала, тем больше убеждалась в маминой правоте. Вот тогда-то, наконец, пришло озарение и всё встало на свои места. И необычное поведение, и странные взгляды, которые Макс бросал на меня в последнее время, и "свидания", и цветы, и всё-всё-всё.
Какой же дурой я себя чувствовала, боже мой! Знать человека всю жизнь – и не замечать таких перемен! Которые, небось, заметил бы даже слепой, ночью и в тёмных очках! Но только не Аня Вавилова, нет! Пф, да зачем? Какие глупости! Мелочи!
Может, если бы я не была настолько глухой незрячей идиоткой, то сейчас бы не краснела из-за того, что стою в короткой юбке перед Давыдовым – мало ли чего он там может себе напридумывать! Но увы. Более наблюдательны, чем я, наверно, даже кроты и новорождённые котята, поэтому теперь ситуация уже весьма запущенная и запутанная. Ну и неловкая, конечно. Во всяком случае, для меня.
– Что купил? – не придумав ничего лучше, спросила я, глядя на пакет в руках Макса.
– Да так. – Он тут же спрятал его за спину. – Мама просила.
Ну-ну. Охотно не верю.
– Не умеешь ты врать, Давыдов, – протянула я, качая головой, – ой не умеешь. Колись.
Макс, как всегда, отмахнулся.
– Колются орехи и стаканы. Слушай, ты сегодня вечером как, свободна?
– Угу, – кивнула я.
И тут же прикусила язык. Нет, ну таких дур однозначно свет не видывал! Он же явно меня сейчас куда-нибудь пригласит! Как началась осень, видеться мы стали гораздо реже – у обоих учёба, уроки, а у Максима ещё и тренировки. Но сейчас-то каникулы! Надо было соврать, что идём куда-нибудь с мамой. Хотя... обманывать Макса... не хочется, конечно. Как-то неприятно. От себя же противно. Да ещё и, чего доброго, обидится – я ж врать «умею» так же, как он.
И всё же...
– Погуляем?
Чёрт, чёрт, чёрт!
– А у тебя сегодня разве нет тренировки? – спешно пытаясь что-то выдумать, поинтересовалась я, делая вид, что полностью поглощена разглядыванием манекенов.
– Не-а, – покрутил головой Макс, вдруг подходя ближе. – Вчера была. Так что, пошли? – Усмехнулся. – Тебе даже не надо будет думать, что надеть.
Щёки! Кто поджёг мои щёки?!
– Иди ты знаешь куда, Давыдов! Не буду я такое носить!
– А жаль. Ну так? Можно просто погулять, можно в кино. Или на каток.
Соври, Аня! Соври! Скажи, что нужно готовиться к контрольной! Что мама просила навести порядок в комнате! Что папа обещал объяснить принцип работы синхрофазотрона! За Максом и так почти все старшеклассницы бегают! А кто не бегает – просто стесняется и томно вздыхает! Соври, кому сказано!
– Ладно, – выдохнула я, не зная, куда девать глаза. – Только недолго, хорошо? Мне ещё надо... это... синхрофазотрон прибрать.
Господи, что я несу...
Но Макс только улыбнулся.
– Ну, успехов. Тогда как обычно? В шесть во дворе?
– Ага.
Ушёл.
Дождавшись, когда он скроется из поля зрения, я тут же бросилась обратно в примерочную. Штаны! Только штаны! Брюки, джинсы – что угодно! Никаких юбок! Никогда!
– Ты чего? – спросила мама, когда я вышла обратно в зал, на ходу надевая куртку. – Передумала уже?
– Я с тобой не разговариваю, – буркнула я, поднимая воротник и закутываясь в шарф по самые глаза.
Эдакая иллюзия норы, в которую мне бы сейчас очень хотелось забиться.
– Почему же? – спросила мама, удивлённо вскидывая бровь.
– Потому что ты предательница.
– Предательница?
– Да! И не надо делать вид, что не понимаешь. Зачем ты ушла?
Она улыбнулась.
– Не хотела вам мешать.
– Мама, он мне как брат, ты понимаешь! Бра-ат! Мы всю жизнь знакомы!
– Хорошо, а Макс об этом знает? Ты понимаешь, что нравишься ему? Причём, довольно сильно.
Я отвернулась.
– Да понимаю. И что мне делать?
Мама была совершенно спокойна. Выйдя из отдела, мы пошли дальше по коридору.
– Присмотреться.
– Он мне как...
– Ань, ну вам ведь уже не по пять лет, верно? Может, стоит попытаться взглянуть на Максима, как на парня, а не как на брата?
Я тяжело вздохнула.
Парень... Как парень-то Макс очень даже ничего. Наверно. Оксана с Иркой, одноклассницы мои, по нему просто с ума сходят. Мол, он и блондин, и зеленоглазый, и высокий, и симпатичный, и фигура хорошая... В общем, идеал. Их. А мой...
Не знаю.
Может, все эти проблемы возникают из-за того, что Максим – обычный человек, а во мне живёт волчица? Правда, скорее всего, она в спячке с самого моего рождения, ибо сменить ипостась у меня не получилось ещё ни разу. Папа говорит, что это нормально, что нужно просто подождать, всему своё время и так далее. Но мама случайно обмолвилась, что обычно перекидываться начинают лет в четырнадцать, а то и в тринадцать. В общем, неправильная я волчица. Какой-то недооборотень. Но, судя по всему, этого достаточно для того, чтобы я ну никак не могла увидеть в Максиме не белобрысого мальчишку, с которым мы бросали из окна водяные бомбочки и плевались рябиной, а всего такого распрекрасного Аполлона, которым его видят те же Оксана и Ира.
Или всё-таки дело в том, что мы росли вместе...
Или мама права, и стоит попытаться?..
Господи, ну почему всё так сложно?? Почему никто до сих пор не придумал индикатор чувств?? Чтоб плюнул на него – и всё высветилось! "Больше всего вы любите маму с папой, своего кота и кактус на подоконнике"! Или там: "На шестьдесят процентов ваше сердце занято чувствами к Игорю, на двадцать – к Саше, на пятнадцать – к Юре, и на пять – к симпатичным парням из соседнего подъезда, магазина и кафе"! А ещё лучше – получать сигнал: "Внимание! Парень, который вам нравится – моральный урод! В случае близких отношений, он бросит вас ради вашей одноклассницы через месяц! Рекомендация: обратить внимание на Лёшу из десятого "Б"". Насколько бы проще стало! Эх.
ГЛАВА 2
По магазинам мы ходили ещё полчаса – выбирали джинсы теперь уже маме. Вернее, где-то минут двадцать я её пилила (а то сейчас ей, видите ли, не хочется, ничего не нравится и прочие отговорки), и десять минут она мерила. Мне было сказано, что я «вся в отца», ни капли её не жалею и вообще хочу свести её в могилу – в общем, всё как всегда. В такие моменты меня каждый раз так и подмывает задать вопрос: кто чья мать? Но я сдерживаюсь, ибо прекрасно знаю, что это она просто выпендривается, и что если её разозлить – всё, ядерный взрыв отдыхает. Живым не уйдёт никто. Ну, разве что папа – он уже боец опытный, закалённый, так что ему мамин Апокалипсис не страшен.
– Ты занят? – постучав, громко спросила я, не открывая дверь.
У папы даже дома был свой кабинет, в котором он работал, и в который можно было заходить только с его разрешения и в его присутствии. Во всяком случае, мне.
Несколько секунд ответа не было – я слышала (ну хоть какие-то полюсы от зверя во мне) только скрип выдвигаемых ящиков, шорох бумаг и клацание клавиатуры. Но потом последовало:
– Заходи.
Я зашла.
Обожаю папин кабинет! Весь такой в английском стиле, строгий, но уютный и красивый. На столе стоит фотография в золотистой рамке: мы с мамой показываем языки – помнится, тогда папа как раз просил нас перестать выпендриваться и сходить с ума. Ещё несколько фотографий висят на стене напротив: там уже и мы втроём, и я иду в первый класс, и мама с букетом сирени, и папа держит её на руках...
Две другие стены заставлены книжными шкафами. Чего там только нет! И классика, и философия, и искусство, и эзотерика, и разные науки от истории до астрономии. Каждой теме – свои полки или даже целый шкаф. Книги стоят ровно, плотно, строго по алфавиту. Все до единой – прочитаны. Папа и сам читать любит, и меня к этому приучил. Когда я была маленькой, у нас с ним целый ритуал был: в понедельник утром мне выдавалась книжка (разумеется, детская), за неделю я её читала. В воскресенье вечером приходила сюда, в кабинет, мы папой садились на кожаный диванчик и обсуждали прочитанное. Сюжет, кто из героев понравился больше, а кто меньше, что я для себя вынесла и прочее, прочее, прочее. Иногда папа рассказывал что-нибудь про автора, про историю написания. Но никогда не настаивал: если книга "не шла", я в любой момент могла подойти к нему и сказать, что больше не хочу это читать. Папа всегда спрашивал почему и после объяснений давал что-нибудь другое. Теперь я обычно сама выбираю, что читать, но привычка делиться с ним впечатлениями никуда не делась.
Сейчас, правда, мне не до книг – голова забита Максом. А точнее – как теперь вести себя с ним? А то уже скоро шесть, а я вообще не представляю, что делать. Мамино-то мнение известно, теперь было бы неплохо послушать и папу. В конце концов, он ведь ещё и мужчина, лучше знает себе подобных.
– Что случилось?
Папа, как обычно, сидел за столом и смотрел в монитор ноутбука. Когда я подошла ближе – закрыл его и перевёл взгляд на меня.
– Эм... ты точно не занят? Могу зайти потом.
Папин кабинет мне нравился, но, оказываясь внутри, я всегда робела. В детстве было ощущение, что здесь происходит что-то очень-очень важное, чего я никогда не смогу понять. Громко говорить или смеяться, трогать что-либо без разрешения, бегать, шалить – здесь это казалось просто немыслимым, натуральным кощунством.
Иногда я представляла, что папа – волшебник. Разумеется, добрый, очень мудрый и рассудительный. А в его кабинет нельзя заходить из-за того, что он читает магические книги, которые запрещено видеть другим. Помнится, однажды я не выдержала и рассказала о своих подозрениях маме. Она улыбнулась и сказала, что это действительно так, и что когда я вырасту – тоже обязательно стану волшебницей. Но для этого нужно хорошо себя вести, не забывать чистить зубы, слушаться родителей, не раскидывать игрушки и есть суп. Иначе магией не овладеешь.
– Всё в порядке, – ответил папа. Встав из-за стола, он сел на диванчик. – Я тебя слушаю.
Чуть помедлив, я опустилась рядом.
– Ну... это... – Господи, Аня! Включай мозг! Хватит уже мямлить! – Вот смотри. Допустим, у тебя есть знакомый, которому ты нравишься. В смысле, знакомая! – тут же поправилась я, ибо папа вскинул бровь. – Да. Знакомая. Но ты знаешь её с детства и воспринимаешь как сестру. А она начинает вести себя с тобой как с парнем. В смысле, с мужчиной...
Замолчав, я отвела взгляд. Лучше бы не приходила, чес-слово...
– Ты про Максима? – спросил папа после десятисекундной паузы.
Фух...
– Угу, – кивнула я с тяжёлым вздохом. – Мама тебе рассказывала?
Ответ был уклончивым.
– Мельком. Расскажи ты. Если хочешь, конечно.
Папа как всегда был спокоен и серьёзен, как будто говорил с таким же адекватным умным человеком. А не со мной. Это помогало собраться.
– Я знаю Макса с трёх лет. Он мне как брат. До сих пор. А я для него вдруг стала девушкой. Ну, в смысле...
Он едва заметно улыбнулся.
– Я понял. Дальше.
Я тяжело вздохнула.
– А всё. Больше рассказывать нечего. И что делать, я тоже не знаю.
Снова пауза, уже более долгая.
Долгая...
Чёрт, неужели, всё так плохо??
– Думаю, сначала тебе стоит заглянуть в себя, – наконец ответил папа, почему-то хмурясь. – Если ты не найдёшь там взаимности или хотя бы намёка на ответное чувство – скажи Максиму от этом.
– А если он обидится? Расстроится? Как-то не хотелось бы...
– А что будет, если ты промолчишь? Если он будет думать, что симпатия взаимна, если с его стороны она превратится в нечто большее? Чем больше у тебя силы, тем сильнее на тебя давит ответственность. А в этом мире самая большая сила...
– ...знание, – за него продолжила я.
Да-да-да. Такие речи папа вёл не раз и не два – всё уже выучено так, что от зубов отскакивает.
– Именно, – кивнул он, по-прежнему оставаясь совершенно серьёзным, даже мрачным. – Ты знаешь о чувствах Максима – теперь они в твоих руках. Ты несёшь за них ответственность.
– Но я не хочу делать ему больно! Он мой друг!
– Знаешь, у меня в юности тоже был один друг, тоже оборотень. Мы были знакомы не с самого детства, но довольно долгое время он жил со мной и моими родителями, и в итоге стал для нас родным.
– Как Макс для меня?
– Да, примерно. Какое-то время мы шли вместе, многое испытали. Но однажды он выбрал иной путь. Опасный и разрушительный. Мой друг позвал меня за собой, ибо считал, что эта дорога – верная. Но я отказался. Более того, я делал всё возможное, лишь бы сорвать его планы. Как ты думаешь, почему?
Вопрос застал меня врасплох. Пока папа говорил, я боялась лишний раз вздохнуть или моргнуть – а вдруг что-то упущу! Он настолько редко и скупо рассказывал что-то о другой стороне мира, о мире оборотней, что каждое его было словно кусок хлеба для умирающего от голода.
Я помню всё, что папа говорил об этом – благо, слов было, мягко говоря, немного. Они хранятся у меня в памяти также тщательно, как, в своё время, главное сокровище детства – горсть разноцветных стеклянных шариков, подаренных мамой на День Рождения. Пользы от них не было никакой, но я была на седьмом небе от счастья, каждый день доставала их из шкатулки, катала по полу, смотрела, как красиво они блестят на солнце. С папиными словами было примерно также: я могла перебирать их, любоваться блеском таинственности – но и всё. Они напоминали мне кусочки мозаики – жалкая пригоршня, из которой даже рамку не соберёшь – так, какой-то крошечный кусочек. Причём, непонятно даже, где он должен находиться – может, где-то с краю, а может и в середине. Сверху, снизу. Слева, справа. Картинки-образца ведь тоже нет.
Ну и, разумеется, сколько бы я ни просила папу рассказать больше, ответ был всегда один и тот же: "Позже. Сейчас тебе это знать не нужно".
– Ну... наверно, потому что он что-то разрушал? – собравшись с мыслями, предположила я.
– Верно. А ещё?
– М-м-м... Ты заботился о нём? Хотел спасти от самого себя?
Папа кивнул.
– В точку. Но для этого мне пришлось стать предателем и врагом. В его глазах. Понимаешь?
Я задумалась.
– То есть, иногда, чтобы спасти друга, приходится причинять ему боль? Предавать?
– Увы, но да. Это как с лавинами в горах: спускают маленькую, чтобы избежать большой. Иногда высшее проявление дружбы и заботы выражается в том, чтобы пойти против дорогого тебе человека.
Эх, проще не стало. Даже наоборот...
– Спасибо, – заставив себя улыбнуться, я обняла папу и поцеловала его в щёку. – Правда, теперь мне нужно как-то это всё переварить.
Тоже улыбнувшись, он погладил меня по голове.
– Приятного аппетита, солнышко.
– Спасибо. Пойду сиять, что ли.
Я вышла из кабинета.
Как же иногда хочется нецензурно выругаться! Причём, даже не для того, чтобы кого-то оскорбить, а от переполняющих тебя чувств! Но если родители услышат, что я матерюсь... В общем, ничего хорошего не будет. Да и меня саму как-то не тянет. Именно поэтому я, вместо нецензурщины, использую одно-единственное слово – банан. И прилично, и когда говоришь «ну полный банан» или что-то в этом духе, объяснять ничего не приходится – тебя все понимают.
Так вот, после разговора с папой у меня в голове был полный банан.
Заглянуть в себя? Он и про смену ипостаси говорил то же самое. Но сколько я ни заглядывала, картинка всегда одна и та же: какой-то совершенно жуткий дремучий лес, ночь, холодно. Небо чистое, но луны не видно. Всё. Этот пейзаж начал сниться мне около года назад, и теперь вставал перед мысленным взором каждый раз, когда я пыталась "заглянуть в себя". Как обои на "рабочий стол" установили, чес-слово.
С чувствами к Максу был тот же самый дремучий лес, в котором я блуждаю уже не первый день. Замучилась, устала, как собака, а выхода всё никак не найду.
Стоит ли говорить Максиму, что он мне исключительно друг? С одной стороны, если это и впрямь так, папа прав, и нужно выложить всё начистоту. Причинить меньшую боль сейчас, что избежать большей потом. А если нет? Если права мама, и нужно немного подождать, присмотреться? Если я всё-таки смогу взглянуть на него как на парня?
Р-р-р, ох уж мне эти "если"! Надоели хуже горькой редьки! Достало всё! Бесит! Банан, банан, банан!!!
– А чего не в юбке? – с ухмылочкой поинтересовался Давыдов, когда я подошла к нему во дворе.
Без "привет", без "тебя до скольки отпустили?". Ну и что, что он это и так знает! Всё равно гад белобрысый!
– За твоё душевное здоровье беспокоилась, – фыркнула я. – Вдруг увидишь опять – и в обморок грохнешься. Откачивай потом тебя, родителям звони...
Так. Это что, флирт?
Фу, Вавилова! Фу! Нельзя! Место!
– Да ладно, не наговаривай, – ещё шире ухмыльнулся Макс. – У тебя ноги не настолько страшные.
Ах ты ж...
– А жаль!
– Это почему?
– Может, была бы старым кавалеристом, – вспомнив утренний поход по магазинам, ядовито ответила я, поднимая воротник куртки, – кое-кто бы на меня так не пялился!
Давыдов пожал плечами.
– Не вижу ничего такого.
– Ну вот и не смотри.
– Чего такая злая? Синхрофазотрон плохо прибирался?
– Сейчас пну!
– Можешь попробовать.
– Сам напросился!
В общем, первые полчаса нашего "свидания" мы бесились, как пятилетние. Я бегала за Максом, обещая его придушить. И непременно придушила, если бы этот Барби ни опрокинул меня в кучу опавшей листвы. Ещё и сверху посыпал! Мои вопли слышал весь двор.
Потом я таки его пнула, попыталась задушить, но, так уж и быть, сжалилась. По старой дружбе. Потом пошли в магазин, ибо после всей этой беготни захотелось пить.
