Текст книги "Драконьи танцы на битом стекле (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Странное чувство, – поделился ощущениями Шельм. – Словно все так же, как было раньше, но все равно, в чем-то уже совсем не так.

– И в чем же?

– Не знаю, – потеряно откликнулся Шельм.

– Иди сюда, будем вместе разбираться.

– А поцелуешь? – лукаво глянул на него шут.

– Приголублю, – пообещал Ставрас, вернув ему многообещающую улыбку, и похлопал по кровати возле себя.

– Ты еще заверь, что мне понравиться. – Протянул Шельм, подходя ближе.

– И заверю, отчего же не заверить? Но лучше покажу.

– Уверен, что мне понравится?

– Сомневаешься, иди ближе.

– Уже иду, – бросил Александр и прямо в одежде опустился на кровать.

– И что же, прикажешь мне тебя раздевать? – полюбопытствовал Ставрас.

– А почему нет? Я устал, измучался, сделай человеку приятное в конце концов.

– Не человеку, а масочнику.

– Дважды масочнику, – не стал спорить Шельм, прижимая к его обнаженной груди раскрытую ладонь.

– Дважды, – поддержал его Ставрас, нависая над ним и скользя рукой вдоль тела, закованного в одежду, как в броню.

Шут закусил губу и подался в прикосновение. Лекарь улыбнулся и легко нашел, как распутать завязки на его штанах, чтобы как можно быстрее запустить руку внутрь.

– Как ты хочешь?

– В смысле "как"? – не понял Шельм, призывно приоткрывая губы для поцелуя.

– Я могу сложить крылья для тебя сейчас… – задумчиво предложил Ставрас, не спеша его целовать, ведь он прекрасно знал, что стоит коснуться этих губ, как все мысли покинут его, и разум затопит необузданная страсть и желание.

– Давай не сейчас, – прошептал Ландышфуки, прося и вталкиваясь бедрами в его ладонь. – Я хочу тебя, но не так.

– Как хочешь, – прошептал лекарь и, наконец, позволил себе поцеловать его.

Отрываться безумно не хотелось, но парень под ним уже ерзал и изнемогал от желания. Лекарь легко избавил его от штанов, тунику через голову шустрый шут стянул с себя сам и, наконец, смог прижаться к его обнаженной груди всей кожей.

– Так хорошо, – выдохнул Шельм в шею дракону и тут же совсем немного прикусил кожу в чуть грубой, наполненной страстью, ласке.

Мужчина рассмеялся и сильнее притиснул его к себе, подхватил под бедра, улыбнулся, ловя его прерывистый вздох, похожий на с трудом сдержанный стон, и начал медленно погружаться в молодое тело, нежно обхватывающее его собой. Мальчишка-шут выгнулся под ним, вцепился пальцами в мятые простыни, выстонал что-то гортанно и громко и позволил проникнуть до конца. Лекарь опустился сверху, целуя в щеки, в нос, в скулы. Слизывая слезинки из уголков глаз, и начал двигаться в нем, стискивая в руках плечи, скользя влажными ладонями по бокам, быстро покрывшимся потом, ловя губами каждый стон, каждый вскрик.

– Мне хорошо, – в исступлении прошептал Шельм ему на ухо, прикусил мочку. И Ставрас, окончательно потеряв голову, сел, подхватывая его и усаживая себе на колени. Шельм вскрикнул, запрокидывая голову, надсадно расхохотался в потолок, поцеловал его и, не прекращая двигаться на нем вверх-вниз, кончил, перепачкав семенем их животы.

Лекарь зарычал, задвигался в нем резко, почти болезненно. Обмякшее, расслабленное после оргазма, податливое тело сводило с ума запахом пота и еще не до конца утоленной страсти. Он любил его, он жаждал ответной любви и, изливаясь в него, дарил себя безвозвратно.

– Люблю, – прорычал он, опуская его на простыни и устраиваясь рядом.

– Угу, – промурлыкал в ответ шут, почти мгновенно засыпая, прильнув к теплому, влажному от пота боку своего дракона.

Мир же только просыпался, но уже готов был учиться жить по-новому. Теперь по-настоящему готов.

8

Путешествие выдалось не из легких. Но Рамирату нравилось. Он развлекался. Вивиен была просто очаровательна в своем желании досадить навязавшемуся на её голову провожатому. Но не преуспела. Почему? Да, потому что девчонка-бабочка дракону нравилась, пусть и могла показаться любому другому редкостной стертой. Но только не Томассо. Он сам был еще тот стервец. К тому же тем временем в столице вокруг предстоящего карнавала масочников разгорались нешуточные страсти.

Король с королевой, приглашенные на праздник лично Шельмом, активно включились в приготовления. Но больше всех усердствовали приглашенные на карнавал драконы. Им тоже хотелось нарядов, праздничного одеяния, подчеркивающего их особый статус и роль, но, к сожалению, далеко не все из приглашенных были бронзовыми и умели принимать человеческое обличие. Так что Рамират, наблюдавший за всей этой суетой издалека, лишь посмеивался. В его во всех смыслах почтенном возрасте было совсем не трудно постоянно поддерживать контакт сразу с несколькими сородичами. Но чаще всего он обращался в мыслях к Драконьему Лекарю, ведь именно Ставрас, с легкой руки своего неугомонного шута, неизменно оказывался в центре событий. На что ворчал неимоверно, но сдавался на волю случая и Шельма, который развернулся вовсю.

Так что именно от него Рамират одним из первых узнал душещипательную историю о том, как масочники драконов обряжали. Это была та еще сказка. Ведь, как уже говорилось, обычным, человеческим нарядом тут было никак не обойтись. Пришлось ухищряться. Хотя, если верить мнению самого Томассо, на что масочники и горазды, так это на ухищрения. В общем, с горем пополам драконов обрядили. Томассо, узнав во что и ценою каких усилий, весь день посмеивался в седле, вызывая вящее недовольство мнительных бабочек во главе с Имаго, которой постоянно казалось, что смеется он именно над ней. Ведь вокруг только леса и поля, над кем бы еще ему так сдавленно и невнятно хихикать? Наивная, право слово. Что в её ледяной красоте и напускной неприступности может быть смешного? Такую только пожалеть можно, даже утешить язык не повернется, рука не поднимется. Почему? Потому что таких, как она, не за что утешать. Так что косясь на хмурую Вивьен, Рамират веселился от души, но вовсе не бабочка была первопричиной.

Тот же Ставрас рассказал ему как обстоят дела в Драконьем Доме, временно оставшемся без хранителя. Как Тиль и Кузя чуть не подрались, когда Гиня наконец представил им эскизы их будущих костюмов, и оба дракона неожиданно решили, что один будет выглядеть лучше чем другой. Как Жерель смущенно опуская глаза тихо-тихо просила все того же Гиацинта, чтобы их костюмы с королевой Камбеллой, в отличие от нарядов Палтуса и Тиля, отличались по цвету. Почему? Да, потому что лиловый ей совсем не к лицу, а королева выбрала именно его для своего карнавального платья. Или как Тай и Савелий разругались в усмерть и чуть не довели Ставраса своими истериками до тихого бешенства, так как Лий вдруг решил, что спать им все же стоит по отдельности, и не только в разных кроватях, но и в разных комнатах. Тай вроде бы согласился, причем с такой безразличной миной на лице, что сразу становилось понятно – врет безбожно. Тем не менее, камнем преткновения стала их малышка-дракониха, которую каждых хотел оставить при себе, не желая уступать другому.

Мирить их первым отправился Вольф. Провел две душещипательные беседы. Оба, и масочник, и человек, благоразумно покивали на все его пространные рассуждения и доводы, но, как только встретились в одном из коридоров Драконария вновь, разругались еще сильнее, чем было до того. Пришлось призывать на помощь тяжелую артиллерию. Думаете Шельма? О нет, в этом случае всех спас Мур, который неожиданно предложил свою кандидатуру в качестве душеприказчика обоих. Сначала он отвел в сторонку Лия, поговорил совсем недолго и отпустил. Потом подозвал к себе Тая. Разговор с масочником тоже много времени у него не занял. Мальчишки разошлись по углам и до вечера избегали встречаться. А к ночи Лий первым пришел мириться, неся в руках подушку, которую успел перетащить в одну из пустующих комнат Летнего Дворца. Как они там объяснялись друг с другом никто, конечно, не видел, но, судя по тому, что сейчас в Драконарии наблюдалось затишье, все завершилось обоюдным примирением. Вот и хорошо.

А потом всем стало совсем не до ссор и выяснения отношений. Почему? Потому что близился срок, когда во сне к новорожденным драконам и их людям должен был явиться Радужный Дракон и, наконец, даровать малышам имена. И все бы ничего, но именно вокруг этого события разгорелись нешуточные страсти. Юные масочники хотели называть сами, по крайней мере, всячески пытались обработать Ставраса, чтобы он назвал их малышей так, как они ему скажут. Ригулти упирался всем, чем только мог. Даже рогами, если бы они у него, конечно, были. Шельм громко ржал, Макилюнь и Мур тихо посмеивались, Гиня, принявший сторону Кэт и Тая с Лием, всячески им сочувствовал и помогал упрашиваться Радужного дракона. И только Гибискусмилш поддержал Ставраса в его стремлении не давать никому поблажек, сказав, что традиции – это то незыблемое, что не стоит отвергать бездумно и неоправданно, особенно, из-за недостойного порыва сделать поблажку тем, кто дорог и любим.

Смешно, но Ставрас чуть не прослезился, когда услышал прочувствованную речь в свою поддержку. Детки после такого увяли на корню и теперь ходили переваривали, ожидая часа икс, когда во сне к ним явится грозный Радужный Дракон и из вредности, в отместку за издевательства, обзовет малышей так, что мало никому не покажется. Особенно после того, как Ставрас сам признался, что Рамират, с которым они все время поддерживают связь, предложил свои услуги по выдумыванию особо заковыристых имен. Так что настойчивые уговоры быстро сменились мольбами. Но Ставрас, хитро ухмыляясь, был неприступен, как скала. Правда, Томассо сильно подозревал, что если во все это безобразие вмешается Шельм, то недолго Ригулти оставаться неприступным. Но Ландышфуки давить на своего дракона не спешил, что, признаться честно, вызывало некоторые подозрения, если не сказать опасения.

Так что скучать в своем путешествии Томассо не приходилось. Бабочки же демонстративно его сторонились, хоть и позволяли проводить ночи у одного с ними костра. Вивьен все больше молчала и за каждым поворотом ждала от него подвоха. Но старый дракон не замышлял ничего такого. Просто наслаждался весенним, теплым солнцем, свежестью воздуха, шелестом листвы и объятиями молодой травы. Наслаждался и не думал обижать девочек-бабочек, которых добровольно вызвался сопроводить до Оракула Серпокрылых.

Границу они пересекли как положено, через заставу, хотя и могли бы пройти по дикой земле, исчезнув из Драконьего Королевства незамеченными. Но Вивьен явно горела желанием лишний раз в издевку продемонстрировать Томассо свою благонадежность и законопослушность.

С пограничниками со стороны Драконьего Королевства проблем не возникло. Их и не могло быть, так как о том, что бабочки в компании Томассо скачут в их сторону, драконы-пограничники, несшие службу вместе со своими людьми, были осведомлены задолго до того, как на дороге показались их кони. А вот Верлиньские пограничники учинили Рамирату форменный досмотр, но даже усмешка Имаго, которой та его наградила, с высока смотря на это форменное безобразие, не испортила дракону настроение. Унижение досмотра было с лихвой компенсировано вытянувшимися лицами как досмотрщиков, так и бабочек, когда обнаружилось, что в двух объемистых седельных сумках нет ничего, не считая одного дырявого одеяла и сухой, прошлогодней листвы. Только тогда Вивьен, в своей неприязни к Томассо оказавшаяся весьма невнимательной, осознала, что ни разу не видела, чтобы навязанный им провожатый, принимал вместе сними пищу. Но Рамират демонстративно не повелся на вопросительный взгляд. Подарил барышне лучезарную улыбку, и, переночевав на заставе, они продолжили путь.

До Оракула Серпокрылых осталось всего пару дней пути. Бабочки на своей территории ощутимо расслабились, Рамират же, напротив, напрягся. Он был слишком стар для этого мира, чтобы безоглядно верить в чудеса. Предчувствия его еще ни разу не обманывали. И он был согласен с молоденьким шутом и Радужным, прожившим не многим меньше чем сам Томассо, что-то прогнило в Верлиньском Королевстве. Ой, прогнило! И этот едва различимый даже для драконьего нюха душок преследовал его всю дорогу, что они передвигались по территории королевства бабочек. И старый дракон не ошибся.

Все началось, когда до Оракула Серпокрылых оставалось всего-то несколько часов быстрой езды. Они, конечно, могли бы остановиться и переждать ночь в лесу, но бабочки спешили. Им не терпелось к своим. Поэтому даже в сумерках продолжали погонять лошадей. Но Рамират почувствовал засаду. И притормозил коня. Спешащие бабочки могли бы и не заметить, что он отстал от них, но их кони в один миг тоже встали как вкопанные, чуть не сбросив седоков.

– Это твоих рук дело? – прошипела Вивьен, обернувшись.

Черты прекрасного в своей холодной красоте лица исказились, стали, казалось, еще резче и холодней, словно выточенные из цельного куска льда.

– Моих, – спокойно отозвался Рамират, но в глазах его не было больше ни насмешки, ни легкости.

Бабочка могла бы возмутиться, могла бы поднять крик, но и она, казалось, что-то ощутила. Поэтому спросила осторожно, без лишнего шума.

– Почему?

– Впереди засада. Пошли девчонок проверить.

– О чем ты го…

– Или сплети нити судьбы, я знаю, тебе, Серпокрылой, они подвластны не в том объеме, в каком повинуются представителям иных оракулов, но, думаю, на свою личную судьбу, твоих способностей хватит.

– Откуда ты знаешь о таком? – почти с возмущением выдохнула Имаго, подъезжая к нему вплотную.

И тогда Рамират позволил себе улыбку. Печальную и мудрую, такую, которую Вивьен и не думала увидеть на лице довольно молодого на вид мужчины.

– Я слишком давно знаю этот мир, девочка, – произнес он и позволил повиснуть многозначительной паузе.

Бабочка долго смотрела ему в глаза, потом, все же решившись, сделала знак рукой. И близняшки-куколки, спешившись, скрылись в лесу беззвучными тенями.

– Нет резона стоять на дороге, – обронил Рамират и, подцепив под уздцы лошадок близняшек, направил своего коня в лес.

Вивьен, лицо которой стало сосредоточенным, а взгляд отстраненным, молча последовала за ним. Она сплетала нити. Плетение ложилось так, что страх подступал к горлу, а перед глазами вставала пелена.

– Этого… – прошептала она, даже не замечая, что они оказались на небольшой лестной поляне, и Рамират уже расседлал лошадей.

– Все возможно в этом мире, – раздалось над самым ухом, Имаго моргнула и подняла глаза.

Мужчина стоял совсем рядом. Близко-близко. Если бы такое позволил себе кто-нибудь из Верлиньских мужчин, уже давно остался без головы. К Серпокрылым не стоило приближаться так близко. Особенно к Имаго. Бабочки этого оракула не терпели внедрение в их личное пространство. Но Томассо был родом не из Верлиньи. Да и Вивьен, рассмотрев плетение узора собственной судьбы, поняла, что рядом сейчас только он. Единственный, кого она сможет задействовать в ритуале.

Ей нужно было прорваться к своим. Через любые жертвы нужно. Ведь она везла с собой важные сведения. Она знала, что ответит, когда настоятельница спросит, нужна ли Верлиньи война? Оправданы ли обвинения, брошенные на совете оракулов в сторону Драконьего Королевства? Все просто. Драконы, да, невыносимы. Судьба обтекает их стороной. Но ничто человеческое им не чуждо. С ними можно договориться не враждуя. К тому же, после того, как крылатые ящеры заключили союз с масочниками, вряд ли победа дастся легко. Все это она должна была сказать. Но судьба вынесла приговор. Этой ночью Жрице Имаго уготовано умереть. И у Вивьен остался только один способ поспорить с судьбой.

Когда-то это назвали Танцем Бабочки. Когда-то, так давно, что и не вспомнить теперь, хотя, будь рядом дракон, наверное, он бы вспомнил и не такое. Его танцует посвященная Имаго, когда прощается со стезею жрицы, когда готова принести в жертву случаю свой дар, расставаясь с невинностью. И вот когда судьбе заступает дорогу случай, Жрица Бабочка выбирает из своего окружения мужчину и танцует для него свой танец, и, расставаясь в его объятиях с даром провидицы, высвобождает силу, способную перетянуть случай на сторону Судьбы. И тогда свершится то, что не было предсказано, и даже рок не сможет ничего изменить.

Нет ничего сладостней объятий Танцующей Имаго, нет ничего смертоноснее. Наутро мужчина сходит с ума, бабочка лишается зрения, тем самым открывая дару предвидения иной путь, но живет совсем недолго. Редко, когда больше пяти лет после исполнения своего танца. Не потому что дар, пришедший через пустые глазницы, выпивает жизнь. Вовсе нет. Такой дар даже сильнее изначального. Она убивает себя сама, каждым вздохом, каждым ударом сердца. Судьба не терпит случайностей, и бабочка винит себя в том, что позволила случаю слиться с Судьбой в момент, когда она сама сливалась со своим первым и единственным мужчиной. Чувство вины разъедает сильнее, чем кислота. Оно убивает.

– Почему кони… не привязаны, – голос бабочки, принимающей судьбоносное решение, был тих, но Рамират, стоящий рядом, услышал.

– Предпочитаешь забрать их с собой на тот свет?

– Я не собираюсь умирать здесь и сейчас! – с вызовом воскликнула она, вскинув голову.

Томассо улыбнулся. Той самой мудрой, всепонимающей и всепрощающей улыбкой.

– И что же ты сделаешь тогда?

– Я… – она замолчала, подбирая слова. – Станцую для тебя. – И неожиданно даже для себя самой, спросила, – Можно?

Рамират улыбнулся и подыграл, понимая, что правду ему все равно никто не скажет. По крайней мере, не сейчас. Он не подал вида, но просьба в голосе Имаго его удивила.

– Хочешь провести какой-то ваш ритуал?

– Да.

– Что мне нужно делать?

– Ничего.

Он искусно разыграл сомнение во взгляде. Бабочка продолжила начатую партию, у нее не было выбора, только один шанс, и Томассо не спешил его у нее отобрать.

– Просто не отводи взгляд.

– Просто смотреть и все?

– Да. Просто смотреть на меня.

– Как просто, – он хмыкнул и отвернулся. Посмотрел в ночное небо и снова опустил взгляд на Вивьен. – Мне можно сесть или лучше стоя?

– Сядь, – почти приказала она, лишь в последний момент слегка смягчив повелительные нотки. Что поделать, её приучили видеть в мужчинах лишь средство. Средство убить себя так, чтобы не было мучительно больно за утраченный шанс, за упущенный случай. Вот и все.

Рамират сел на землю прямо там, где стоял. Огня они не разжигали. Ночь опускалась на поляну плавно, но скоро тьма поглотит все вокруг. Имаго собиралась управиться раньше. Много раньше. Один танец, и бессчетное число поцелуев. Легкая боль, и плетение судьбы, вывернутое наизнанку. Она принесет хорошую весть, не позволит тем, кто решился задержать её, остановить себя. Принесет, и умрет в лучшем случае к концу лета, в худшем, промучается еще несколько весен. Но она надеялась на лучшее. И для себя, и, как не странно, для Томассо. Начиная свой танец, она просила у Судьбы даровать дерзкому гордецу легкую смерть, а не затянувшееся на годы безумие. Просила, а ноги сами уже пустились в пляс. Руки поднялись к небу, взывая о снисхождении.

И Рамират смотрел. Не мог оторвать взгляд. Смотрел и улыбался, как блаженный. Танец бабочки не то зрелище, которое можно пропустить, особенно, если она танцует только для тебя одного. И Вивьен танцевала. Без музыки, под шепот ветра в черных кронах, под вздохи шелковистых, молодых трав, под блики звезд, роняющих свои отсветы на лица мужчины и женщины, вставших перед Судьбой и отказавшихся покорно принять сотворенное ей плетение. Бабочка танцевала. Дракон смотрел. И мир застыл в ожидании смертельного для обоих чуда. И…

Чуда не произошло. По крайней мере того, которое ожидала бабочка, танцующая первый и единственный раз.

Вивьен опустила руки, замерла. Музыка, слышимая ей одной, кончилась, танец тоже. Магия, что оплела её тысячами нитей судьбы, позаимствованными отовсюду, откуда только было можно, не исчезла, напротив, уплотнилась и ушла в глубь зрачков, отчего мужчина, что сидел перед ней прямо на траве, стал казаться чем-то инородным и чужим, чем-то, лишенным волшебных нитей, но в тоже время, под воздействием все той же магии, кем-то неуловимо привлекательным. Она улыбнулась ему. Скользнула на колени, потянулась руками. Он тоже, кажется, улыбался. Слегка расфокусированый взгляд не давал определиться с этим до конца. Но так и не потянулся в ответ. Жрице-бабочке это совсем не понравилось. Их учили, что мужчина будет одержим такой безудержной похотью, что совершенно не сможет себя контролировать и уж тем более усидеть на месте. И всегда, все учителя, которыми для Серпокрылых, конечно, были только женщины, с презрением роняли – «Это же мужчины!». А тут явно было что-то не то.

Да, Томассо улыбался, но не двигался. Не поднимал руки, чтобы обнять, не спешил опрокинуть на землю и подмять под себя. Что происходит? – мелькнула в голове почти паническая мысль. Бабочка сглотнула от нервного напряжения, тонкие пальцы вздрогнули на широких плечах мужчины, и женщина, в данный момент просто женщина, спросила.

– Скажешь что-нибудь? – глупый это был вопрос, но, закутанная в кокон нитей, она просто не сумела придумать ничего путного.

– Конечно, – улыбка мужчины стала шире, – Очень красиво, – с притворным придыханием отрапортовал он.

– И… все? – бабочка сморгнула, фокусируя на нем уже куда более осмысленный взгляд.

– А что еще может сказать мужчина? – улыбка исчезла с лица Томассо, в глазах же поселилось отчуждение. – Думаешь, у тупых, толстокожих и похотливых орангутанов могут найтись для твоего танца по-настоящему красивые слова?

– А некрасивые? – голос юной жрицы прозвучал почти жалобно.

Рамирату даже пришлось подавить в себе острое желание пожалеть бедненькую, запутавшуюся в этой жизни девочку, наивную и порывистую, слишком верящую в то, чему её учили такие же, как она, неполноценные женщины. И неполноценными, по мнению Рамирата, они были не потому, что в своей жизни так ни разу и не познали мужчину. А потому что были слишком закомплексованны и твердолобы, чтобы понять – нельзя презирать мужчин, пусть у них, несомненно, есть свои недостатки, потому что без них не будет жизни, как не будет её и без женщин. И пусть мужчины и женщины так различны друг относительно друга, именно умение ладить между собой и растить общих детей делает их теми, кто они есть, – двуполыми существами, дающими начало новой жизни, соединяясь друг с другом. Но сейчас он не мог позволить себе такую роскошь, как жалось. Он и без того позволил Вивьен поиграть всласть, пора спустить бабочку с небес на землю. Пусть, наконец, узнает, как сложен этот мир, и нет в нем только мужчин или женщин, только похоти или безразличия, не бывают одни крайности и полюса, есть что-то и срединное, что-то, что всегда между ними, то, что соединяет в себе и то и другое, и в этом единение творится судьба. Настоящая судьба, а не сплетенная руками Жрицы-Имаго черно-белая сказка.

– Возможно, – ответил Рамират обтекаемо и многозначно.

Бабочка побледнела. Облизала губы, подалась вперед, почти соприкасаясь с ним лбами.

– А не слова? – прошептала она с глубокими, волнующими нотками в голосе.

Дракон так и не понял, откуда они взялись, то ли от страха, то ли таким образом барышня вознамерилась его соблазнить. Но он не купился ни на то, ни на другое.

– Не от меня.

– Что? – девушка опешила.

– Не дождешься, говорю, – объявил дракон и с легкостью поднялся на ноги.

От неожиданности бабочка отшатнулась и была вынуждена упереться руками позади себя, чтобы поймать равновесие.

– Но… – начала она, находясь под впечатлением не только так и не завершенного ритуала, но и нарочитой грубости мужчины, единственного, которого она выбрала для себя. Хорошо, пусть, была вынуждена выбрать, но все же. И это было так обидно!

Глаза бабочки вспыхнули возмущением. Нити, собранные ей, явили себя и бросились в сторону дракона, чтобы сломать, уничтожить, стереть с лица земли его судьбу. Но замерли, так и не дотянувшись. О, нет, бабочка так не вспомнила, что обитатели Драконьего Королевства живут вне судьбы. Зато вспомнили нити, натолкнувшиеся на непреодолимую для них стену. Лишь тогда сдалась и бабочка. Вскочила на ноги, оправила одежду, сбившуюся после танца, сжала руки в кулаки, но ничего сказать не успела.

– Идем. – Томассо непреклонно взял её за руку и повел в лес.

Она попыталась вырваться. Но хватка сильных пальцев стала еще жестче. Тогда Имаго, злясь и пребывая не в том состоянии, чтобы трезво оценивать ситуацию, рискнула заговорить. Но слова её звучали не от лица Жрицы, прошедшей посвящение в Имаго, а от сердца молоденькой девчонки, которой так и не дали возможность повзрослеть, заперев на долгие годы за стенами оракула Серпокрылых.

– Куда ты меня тащишь? – вопросила она.

– За куколками твоими. Нужно их отозвать.

– С какой это стати?

– С той, что ты еще больше, чем я, не желаешь им смерти, или я не прав? – мужчина обернулся к ней, и пристыженная бабочка стушевалась. – А теперь помолчи, мы уже почти на месте. – Полушепотом зашипел Томассо, и Вивьен сдалась. Да, на милость. Да, мужчины. Да и еще раз тысячу раз да. Но когда ты сам не знаешь что делать, как жить дальше, и есть ли вообще для них это дальше, так хочется ощутить поддержку того, кто заведомо сильнее, переложить ответственность на чужие, широкие плечи.

Куколки нашлись в траве. Они залегли в засаде, чутко следя за людьми, разжегшими костер на небольшой поляне у самой дороги. Они сразу же среагировали на их с Вивьен приближение. Вскочили с оружием в руках и снова пригнулись к траве, когда увидели, кто пришел.

– Госпожа, – выдохнула одна из близняшек. – Ваши нити…

– Я начала Танец бабочки, – с неохотой призналась та, чтобы прояснить необычное плетение кокона, сформировавшегося вокруг нее.

– Только начали? – переглянувшись с сестрой, пробормотала другая.

– Да. Он отказывается завершать со мной ритуал, – прозвучало почти с обидой. Бабочка наградила молчащего Рамирата высокомерным взглядом и демонстративно отвернулась.

– Не место и не время, – неожиданно покачал головой Томассо и снова повернулся к лесу, бросив в сторону собравшихся на поляне один лишь взгляд, да и тот вскользь.

Близняшки посмотрели на свою предводительницу, но та шагнула за мужчиной, и им пришлось последовать за ней.

– Вам удалось выяснить из какого они оракула.

– Мы думаем, – начала одна.

– Что виной всему Мертвая Голова.

– Это невозможно, – сразу же откликнулась Вивьен, – Ведь именно их настоятель…

– Так и есть, – перебил её Рамират.

– Да, тебе-то откуда знать?! – взвилась Имаго.

Близняшки благоразумно смолчали. Они вышли на поляну, на которой Имаго и Томассо оставили расседланных лошадей, и Рамират, не посчитав нужным отвечать на глупые в сложившейся ситуации вопросы, скомандовал.

– Сумки бросим, возьмите только самое необходимое и важное. Наших лошадей потянете за собой на поводу.

– А вы?

– А мы с леди Вивьен будем прикрывать ваш прорыв. – Рамират позволил себе улыбнуться растерянным куколкам. И лишь укоризненно покачал головой в ответ на гневный взгляд Имаго. – Так нужно, девочка, – произнес он тихо, но твердо.

Если бы Вивьен услышала такое обращение от любого другого мужчины, она убила бы не задумываясь, или попыталась убить, но Томассо, преобразившийся буквально на глазах, отчего-то не вызывал у нее того жгучего гнева, как раньше. Причем она даже самой себе не могла объяснить причину этих перемен, так взбудораживших её.

– Я не желаю терять своих куколок. Ни при каких обстоятельствах, – высокомерно вздернув подбородок, обронила она.

– Я тоже. Жаль будет потерять таких хороших девочек, – мягко улыбнулся ей мужчина и снова взял все руководство будущим прорывом на себя. – Седлайте лошадей. Наших необязательно. Только уздечки накиньте.

Куколки бросили вопросительные взгляды на Имаго. Та кивнула, подтверждая приказ. Много времени это не заняло.

– Что ты собираешься делать? – спросила Вивьен у Томассо, наблюдающего за действиями близняшек.

– Да вот хочу преподать вам, бабочкам небольшой урок. – Хмыкнул тот, на миг возвращаясь к манере поведения, к которой Вивьен за время путешествия уже успела привыкнуть.

– Ну… – Имаго сделала многозначительную паузу, – Попробуй. – И принялась распускать нити судьбы, все еще сплетенные вокруг нее в незримый кокон. Томассо нахмурился. Почувствовал?

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Ты о чем? – невинно захлопала глазами Серпокрылая, продолжая собственными руками творить чужую судьбу.

– Твои куколки не заметили. Малы они еще, чтобы такое замечать. Но ты сейчас ударишь… – Договорить не успел.

Он думал, что у него еще есть время переубедить девчонку. Ошибся. Вивьен была сорвиголовой с детства и, зачастую, успевала сделать почти невозможное до того, как намеченный узор сплетался в голове до конца. Она выпустила сотворенную ей самой судьбу на волю, чтобы отвлечь, а лучше уничтожить тех, кто осмелился поджидать их в засаде – Легкокрылых из Оракула Мертвая Голова. Но она не учла, что и у них могли быть те, кто знал, как противостоять её плетению, как перенаправить узор на саму Имаго.

Глаза бабочки потухли. Она начала заваливаться на бок прямо там, где стояла, но Рамират, выругавшись, вовремя успел её подхватить. В одно мгновение возле них оказались обе куколки.

– Госпожа!

Но Рамират их к ней не подпустил. Придерживая девушку одной рукой, похлопал по щекам. И Вивьен медленно открыла глаза.

– По Вестнику Мертвого Мотылька. – Укоризненно качая головой, договорил мужчина оборванную на полуслове фразу.

– Он? – прошептала одна из близняшек.

– Узор? – поддержала сестру вторая.

– Да, – прохрипела Вивьен, прикрыла глаза ресницами и слабо улыбнулась. У нее не было сил даже на то, чтобы оттолкнуть от себя Томассо, прижимающего её к себе совсем вплотную. А так хотелось… – Он не разрушал мое плетение, он ударил им по мне… и я…

– Нет, Госпожа, нет! – заволновались близняшки. Они знали, что от удара Вестника бабочка, и без того ослабленная незавершенным Танцем, просто не может выжить.

– Мне жаль, мои девочки, но вам придется рассказать все настоятельнице без меня… Я…

– Нет. – Голос прозвучал властно и холодно. Вивьен с трудом разлепила глаза.

– Нет?

– Ты не умрешь. – Произнес Рамират и заставил её почти выпрямиться. – По коням. – Бросил мужчина куколкам, – Не потеряйте моего коня, я за ним обязательно вернусь.

– С того света? – потратив почти все оставшиеся силы на максимально ехидный тон, поинтересовалась Вивьен.

– Не дождешься, – хмыкнул на все это дракон и повернулся к ней спиной, заставляя закинуть руки себе на плечи, – И тебя туда не пущу, – бросил он через плечо, хмыкнул и отвернулся. – Лучше бы тебе попробовать удушить меня за дерзость.

– Что? – мысли в голове у Вивьен путались, она все еще никак не могла уловить суть происходящего.